Галактическая Эра, год 409
•
Наша Звезда
«Ореол» отключил пространственный двигатель и летел по инерции, сохраняя прежнюю скорость.
Весь полет АА старалась утешить Чэн Синь, хоть и понимала, что это задача безнадежная.
— Просто смешно обвинять себя в разрушении Солнечной системы! Кто ты такая, по-твоему? Думаешь, что если встала на руки, то подняла над головой Землю? Даже если бы ты не остановила Уэйда, кто знает, чем бы закончилась война? Смог бы Гало-Сити добиться независимости? Даже Уэйд не был в этом уверен. Разве Федеральное правительство и Флот испугались бы горстки пуль из антивещества? Не исключаю, что Гало-Сити сумел бы уничтожить парочку военных кораблей, пускай даже целый космоград — но в конце концов флот Федерации разнес бы его в пыль. И в этом варианте истории не было бы ни базы на Меркурии, ни второго шанса.
Даже если бы Гало-Сити удалось стать независимым, если бы он продолжил исследования пространственного двигателя, открыл замедляющие свойства его следа, а под конец решил бы сотрудничать с Федеральным правительством и успел к сроку построить тысячи светолетов — думаешь, люди согласились бы на создание черного домена? Помнишь, как все были уверены, что Убежища переживут удар «темного леса?» С чего бы это им самоизолироваться в черном домене?
Слова АА скользили по поверхности мыслей Чэн Синь и скатывались с них, не оставляя следа, словно капли воды на листьях кувшинки. Чэн Синь думала только о том, как бы найти Юнь Тяньмина и всё ему рассказать. Подсознательно она ожидала, что путешествие длиной в 287 световых лет займет долгое время, но бортовой искин уверял, что внутри корабля пройдет всего пятьдесят два часа. Происходящее казалось молодой женщине нереальным, словно она умерла и перенеслась в другой мир.
Чэн Синь долго смотрела в космос сквозь иллюминаторы. Она понимала, что когда из голубого скопления впереди по курсу выскакивает светлая точка, проносится мимо и тает в красном облаке позади, это значит, что «Ореол» прошел мимо очередной звезды. Девушка считала звёзды и следила, как они из голубых становятся красными — воистину гипнотическое зрелище. А потом уснула.
Когда Чэн Синь проснулась, «Ореол» уже приближался к месту назначения. Корабль развернулся на 180 градусов и задействовал пространственный двигатель для торможения — летел, по сути, упираясь в собственный след. По мере снижения скорости голубое и красное скопления начали раскрываться, напоминая распускающиеся «цветы» фейерверка, и вскоре превратились в звездное море, окружившее корабль со всех сторон. «Ореол» замедлился, и доплеровский эффект сошел на нет: голубое перестало сменяться красным. Подруги видели, что расстилавшийся перед ними Млечный Путь выглядит примерно так же, как и прежде, зато позади светолета знакомых звезд не было. Солнечная система давно пропала из виду.
— Мы находимся на расстоянии двести восемьдесят шесть целых и пять десятых светового года от Солнечной системы, — объявил искин «Ореола».
— Это значит, что там уже прошло двести восемьдесят шесть лет? — переспросила АА. Казалось, она только что очнулась ото сна.
— Да, если пользоваться их системой отсчета.
Чэн Синь вздохнула. Какая разница для Солнечной системы в ее нынешнем состоянии, сколько минуло лет — 286 или 2,86 миллиона? И тут ей пришла в голову мысль:
— Как давно завершилось свертывание в двумерное пространство?
От этого вопроса АА утратила дар речи. И верно — когда оно остановилось? И остановилось ли вообще? Была ли заложена в ту «бумажку» команда остановиться? Ни Чэн Синь, ни АА не владели теорией сворачивания трехмерного объема в двумерную плоскость, но обеим сама идея такой команды, закодированной в двумерном пространстве, невольно представлялась чем-то совершенно невероятным, высшей магией.
Что, если свертывание не остановится никогда?
Лучше об этом не задумываться.
Звезда DX3906 была размером с Солнце. Когда «Ореол» приступил к торможению, она выглядела самой обычной, ничем не примечательной звездой, но ко времени отключения пространственного двигателя стало заметно, что она краснее Солнца.
«Ореол» запустил термоядерный реактор, тишина сменилась шумом. Гул двигателя заполнил весь корабль, вибрировала каждая переборка. Искин проанализировал данные, собранные приборами наблюдения, и подтвердил основные характеристики звездной системы: вокруг центрального светила обращаются две планеты, обе с твердой поверхностью. Та, что на дальней орбите, по размерам близка к Марсу, но не имеет атмосферы. Почва на ней серого цвета, поэтому Чэн Синь и АА решили назвать ее Серой планетой. Другая, ближе к звезде, была похожа на Землю и по размеру, и по типу: с кислородом в атмосфере и многочисленными признаками жизни, но без каких-либо следов сельского хозяйства или промышленности. Поскольку планета была голубой, как Земля, подруги назвали ее Голубой планетой.
АА ужасно льстило, что ее предположения подтвердились, ведь это именно она свыше четырехсот лет назад обнаружила у звезды DX3906 планеты. Прежде считалось, что это одинокая звезда. Научная деятельность АА завершилась знакомством с Чэн Синь. Если бы не стечение обстоятельств, ее жизнь пошла бы совершенно по-другому. Судьба вообще странная штука: когда четыре столетия назад АА рассматривала этот далекий мир в телескоп, ей и в голову не могло прийти, что однажды она прилетит сюда.
— Ты уже тогда могла разглядеть эти планеты? — спросила Чэн Синь.
— Нет. Их невозможно было обнаружить в видимом участке спектра. Может быть, удалось бы что-нибудь заметить через телескопы системы раннего предупреждения. Мне же не оставалось ничего другого, как вывести факт их существования, наблюдая линзирование света в солнечном гравитационном поле… Я тогда строила теории, как эти планеты могут выглядеть. Похоже, я была во многом права.
«Ореолу» потребовалось всего пятьдесят два часа (по бортовому хронометру), чтобы преодолеть 286 световых лет, разделяющих Солнечную систему и звезду DX3906. Но субсветовое путешествие сквозь шестьдесят астрономических единиц от границы звездной системы до Голубой планеты заняло целых восемь дней.
Когда корабль приблизился к Голубой планете, Чэн Синь и АА обнаружили, что ее сходство с Землей — весьма отдаленное. Голубой цвет ей придавал не океан, а растительность, покрывающая континенты. Океаны же были бледно-желтыми и занимали приблизительно одну пятую всей поверхности.
Это был мир холода; голубые заросли покрывали не более трети суши, остальная территория лежала под снегом. Почти весь океан, за исключением небольших участков на экваторе, был затянут льдом.
«Ореол» облетел Голубую планету и начал снижение. Внезапно искин корабля объявил:
— На поверхности обнаружен искусственный источник радиосигнала. Это посадочный маяк. Он использует протоколы связи, которые датируются началом Эры Кризиса. Хотите ли вы, чтобы я следовал его указаниям?
Чэн Синь и АА взволнованно переглянулись.
— Да! — воскликнула Чэн Синь. — Следуй его указаниям и садись!
— Перегрузки достигнут уровня 4g. Займите положение для посадки. Я инициирую циклограмму спуска, как только вы будете готовы.
— Думаешь, это он?! — воодушевилась АА.
Чэн Синь покачала головой. Все счастливые моменты ее жизни были только промежутками между глобальными катастрофами. Теперь она боялась радоваться.
Чэн Синь и АА легли в противоперегрузочные кресла, и те сомкнулись вокруг них, словно большие ладони, плотно удерживая пассажиров. «Ореол» сбросил скорость, лег на посадочную траекторию и после нескольких мощных толчков вошел в атмосферу. Подруги наблюдали, как на обзорных экранах разворачиваются сине-белые континенты.
Через двадцать минут «Ореол» приземлился недалеко от экватора. Искин корабля порекомендовал Чэн Синь и АА минут десять оставаться в креслах, чтобы привыкнуть к тяготению — оно не слишком отличалось от земного. В иллюминаторах и на экранах корабля путешественницы видели, что яхта села в голубой степи. Не слишком далеко отсюда поднимались невысокие горы, засыпанные снегом, — место посадки оказалось у подножия горной гряды. Небосклон был бледно-желтым, как океан, который они видели из космоса. В небе сиял ярко-красный шар солнца. На Голубой планете стоял полдень, но цвета неба и солнца делали его похожим на земной час заката.
Чэн Синь и АА не слишком приглядывались к окружающей природе. Их внимание привлек небольшой летательный аппарат, около которого приземлился «Ореол». Он был совсем крохотным, длиной от четырех до пяти метров, с темно-серой обшивкой. Форма его корпуса была обтекаемой, с миниатюрными хвостовыми стабилизаторами. Похоже, это не самолет, а орбитальный челнок.
Рядом с челноком стоял мужчина, одетый в белую куртку и темные брюки. Ветер, поднятый «Ореолом» при посадке, взлохматил его шевелюру.
— Это он? — спросила АА.
Чэн Синь покачала головой. Она сразу поняла, что это не Юнь Тяньмин.
Мужчина пошел сквозь голубые заросли к «Ореолу». Он брел медленно, движения и походка выдавали легкую усталость. Человек не выказывал ни удивления, ни волнения, словно посадка космического корабля здесь дело обычное. В паре десятков метров от яхты он остановился и принялся терпеливо ждать посреди травы.
— А он симпатичный, — заметила АА.
Мужчина азиатской наружности, лет сорока, с широким лбом и мудрыми, добрыми глазами, был действительно красивее Юнь Тяньмина. При взгляде на него создавалось впечатление, что он никогда не перестает размышлять и нет во Вселенной ничего, включая и «Ореол», что могло бы его удивить. Столкнувшись с чем-то необычным, он просто задумается еще глубже.
Человек поднял руки и поводил ими вокруг головы, словно касался шлема. Потом помотал головой и сделал жест рукой, означающий, что скафандр здесь не нужен.
Корабельный искин согласился:
— Состав атмосферы: кислород — тридцать пять процентов, азот — шестьдесят три процента, двуокись углерода — два процента; незначительное количество инертных газов. Пригодна для дыхания. Однако атмосферное давление всего пятьдесят три процента от земного. Физическая активность не рекомендуется.
— Что за биологическое существо стоит рядом с кораблем? — спросила АА.
— Обычный человек, — ответил искин.
Чэн Синь и АА вышли из корабля. Они еще не привыкли к тяготению, и ноги их пока не слушались. Снаружи дышалось легко, разреженность воздуха совсем не ощущалась. Налетевший ветерок принес освежающий запах травы. Перед девушками открывалась панорама степи, сине-белых гор и бледно-желтого неба с красным солнцем. Казалось, что это фотография Земли, правда, в искаженных тонах. За исключением необычной расцветки, всё выглядело знакомым. Даже трава была похожа на земную, только синяя.
Мужчина приблизился к трапу.
— Обождите минутку, трап крутой. Я помогу вам спуститься. — Он легко поднялся по трапу и приготовился повести Чэн Синь вниз. — Вам стоило бы подольше отдохнуть, прежде чем выходить. Спешить некуда. — Чэн Синь отметила, что человек говорит с сильным акцентом Эры Устрашения.
Чэн Синь ощутила прикосновение теплой и сильной руки; незнакомец защитил ее собой от холодного ветра. Ей внезапно захотелось броситься в его объятия, — объятия первого же мужчины, которого она встретила после путешествия в двести с лишним световых лет.
— Вы прилетели из Солнечной системы? — спросил незнакомец.
— Да. — Поддерживаемая мужчиной, Чэн Синь двинулась вниз по трапу. Она доверяла ему всё больше и опиралась на него сильнее и сильнее.
— Солнечной системы больше нет, — сообщила АА и села на верхнюю ступеньку трапа.
— Я знаю. Удалось ли спастись кому-нибудь еще?
Чэн Синь сошла на землю, ступила в мягкую траву и присела на нижнюю ступеньку.
— Скорее всего нет.
— Эх… — Мужчина кивнул и вновь двинулся вверх по трапу, чтобы помочь АА. — Меня зовут Гуань Ифань. Я вас здесь дожидался.
— Но как вы узнали, что мы прилетим? — спросила АА, позволяя взять себя под руку.
— Мы приняли вашу гравитационную передачу.
— Так вы с «Синего космоса»?
— Ха! Если бы вы задали этот вопрос тем, кто только что улетел, они бы сочли вас чудачкой! «Синий космос» и «Гравитация» уже древняя, четырехсотлетняя история. Но я и сам древний. Работал астрономом на «Гравитации». Провел четыре века в анабиозе, проснулся только пять лет назад.
— Где теперь «Синий космос» и «Гравитация»? — Чэн Синь попыталась встать, цепляясь за перила трапа, по которому спускались Ифань с АА.
— В музеях.
— А музеи где? — допытывалась АА. Она обняла Ифаня за плечи, так что тот практически нес ее на себе.
— На Мире I и Мире IV.
— А сколько всего миров?
— Четыре. Скоро откроют для заселения еще два.
— И где они находятся?
Гуань Ифань аккуратно поставил АА на землю и рассмеялся.
— Дам совет: кого бы вы ни встретили, человека или любое другое существо, не спрашивайте, где находятся их планеты. Таковы космические правила приличия, наподобие того как не положено интересоваться возрастом женщины… Тем не менее, я спрошу: сколько вам сейчас лет?
— Столько, на сколько мы выглядим, — хихикнула АА и присела в траву. — Ей семьсот, мне пятьсот.
— Доктор Чэн выглядит практически так же, как и четыре века назад.
— Вы знакомы? — АА уставилась на Гуань Ифаня.
— Я видел доктора Чэн в передачах с Земли. С тех пор прошло четыреста лет.
— На этой планете много людей? — спросила Чэн Синь.
— Только мы трое.
— Это значит, что все ваши планеты лучше этой, — заключила АА.
— Вы имеете в виду природные условия? Вовсе нет. Кое-где воздух почти не пригоден для дыхания даже после ста лет терраформирования. Как раз эта планета одна из лучших для переселенцев. Хоть мы и рады вам здесь, доктор Чэн Синь, мы не признаем ваших прав собственности.
— Я от них давно отказалась, — сообщила Чэн Синь. — Так почему же здесь никто не живет?
— Слишком опасно. Часто прилетают чужаки.
— Чужаки? Инопланетяне? — переспросила АА.
— Да. Чересчур близко к центру рукава Ориона. Здесь проходят два оживленных грузовых маршрута.
— Тогда что вы тут делаете? Просто нас дожидались?
— Не совсем так. Я прилетел с научной экспедицией. Они уже отбыли, а я задержался, чтобы подождать вас.
* * *
Через десяток часов трое людей на Голубой планете встретили ночь. Здесь не было луны, но по сравнению с Землей звёзды сияли намного ярче. Млечный Путь казался рекой серебристого пламени, в свете которого от путешественников на земле лежали тени. Отсюда до центра Галактики ненамного ближе, чем от Солнечной системы, но пространство между DX3906 и Солнцем заполнено межзвездной пылью, поэтому с Земли Млечный Путь смотрелся более тускло.
В ярком свете звезд люди заметили, что окружающая их трава движется. Поначалу Чэн Синь и АА решили, что им почудилось, а на самом деле растительность колышется от ветра; но потом они поняли, что трава под ногами тоже шуршит и извивается. Ифань объяснил: голубая трава действительно кочует. Корни служат ей «ногами», и при смене времен года трава мигрирует с одной широты на другую — преимущественно по ночам. Услышав такое, АА отбросила стебельки, которыми поигрывала. Ифань заверил, что травинки — действительно растения, питаются фотосинтезом и почти не способны ощущать прикосновение. Другие растения на этой планете тоже умеют перемещаться. Он указал на горы, и девушки увидели, как в свете звезд шевелятся леса. Деревья двигались намного быстрее травы и напоминали марширующие в ночи армии.
Ифань указал на небо, туда, где горело не так много звезд:
— Еще несколько дней назад вон там мы могли видеть Солнце — куда яснее, чем увидели бы с Земли эту звезду. Разумеется, мы видели Солнце таким, каким оно было двести восемьдесят шесть лет назад. Солнце погасло в тот самый день, когда экспедиция улетела и я остался один.
— Солнце больше не светит, но занимает огромную площадь. Возможно, вам удастся рассмотреть его в телескоп, — сказала АА.
— Нет, не удастся. — Ифань покачал головой и снова указал в ту же точку на небе. — Даже eсли вы вернетесь туда, то ничего не увидите. Та область пространства теперь пуста. Плоские Солнце и планеты, которые вы наблюдали — это просто выброс энергии при коллапсе трехмерного вещества в двумерное. То, что вы видели, было не двумерным веществом, а преломлением электромагнитного излучения на границе между двумерным и трехмерным мирами. Как только энергия рассеется, эффект исчезнет. Преобразованная Солнечная система не имеет общих точек с трехмерным пространством.
— Но как же так? — спросила Чэн Синь. — Ведь трехмерный мир отлично виден из четырехмерного.
— Да, виден. Мне самому довелось посмотреть на трехмерные объекты из четырехмерного пространства. Но двумерное не видно из трехмерного. Это потому, что в трехмерном пространстве есть такой параметр как толщина — измерение, в котором свет, исходящий из четырехмерного пространства, поглощается или рассеивается. В двумерном пространстве толщины нет, поэтому свет пронизывает его насквозь, нигде не останавливаясь. Двумерный мир абсолютно прозрачен, и увидеть его невозможно.
— Нет вообще никакого способа? — спросила АА.
— Никакого. Теория не позволяет.
Чэн Синь и АА на какое-то время смолкли. Солнечная система исчезла полностью. Пропала последняя надежда на спасение родной планеты. Но Гуань Ифань немного их утешил:
— Существует только один способ найти двумерную Солнечную систему из трехмерного пространства: по притяжению. Масса Солнечной системы никуда не делась, поэтому систему можно обнаружить как невидимый источник гравитации.
Чэн Синь и АА многозначительно переглянулись.
— Что, похоже на темную материю? — засмеялся Ифань, затем сменил тему: — Почему бы нам не поговорить о свидании, ради которого вы прибыли сюда?
— Вы знакомы с Юнь Тяньмином? — поинтересовалась АА.
— Нет.
— Что случилось с трисолярианским флотом? — спросила Чэн Синь.
— Нам мало что известно. Первый и Второй флоты так и не объединились. Более шестидесяти лет назад в созвездии Тельца разыгралось крупномасштабное космическое сражение. Бились беспощадно! Из обломков получилось целое новое облако межзвездной пыли. Мы знаем, что одной из сторон был Второй Трисолярианский флот, но не знаем ни против кого он сражался, ни чем всё это закончилось.
— А с Первым что? — задала вопрос Чэн Синь. Ее глаза блестели в свете звезд.
— Про них нам ничего не известно… В любом случае, вам не следует надолго задерживаться здесь, это небезопасно. Почему бы вам не полететь со мной? Терраформирование на моей планете завершено, жизнь налаживается.
— Я согласна! — воскликнула АА. Затем взяла руку Чэн Синь в свою. — Давай полетим туда! Даже если ты решишь торчать здесь до конца своих дней, скорее всего ничего не дождешься. Нельзя же превращать жизнь в одно сплошное ожидание!
Чэн Синь молча кивнула. Она знала, что гонится за мечтой.
* * *
Они решили подождать еще один день на Голубой планете, а потом улететь.
Небольшой космический корабль Гуань Ифаня дожидался его на геосинхронной орбите. Корабль был совсем крохотным и даже не имел названия, только номер. Но Ифань дал ему имя «Охотник» и пояснил, что это в честь приятеля, Старого Хантера, служившего на «Гравитации» четыреста лет назад. На «Охотнике» не было замкнутой системы жизнеобеспечения, поэтому в длительном полете пассажирам требовалось ложиться в гибернацию. Хотя размерами корабль Гуаня сильно уступал «Ореолу», он также был оснащен пространственным двигателем и мог двигаться со скоростью света.
Решили совместно лететь на «Ореоле», а «Хантером» управлять дистанционно. Чэн Синь и АА не задавали вопросов о маршруте, а Ифань отказался даже сообщить, сколько времени займет путешествие. Он всячески оберегал любые сведения о местонахождении человеческих миров.
День провели, гуляя по степи недалеко от «Ореола». В эти дни с Чэн Синь и АА — а в их лице и со всеми жителями исчезнувшей Солнечной системы — многое случилось впервые: первое путешествие к планетам другой звезды, первые шаги по экзопланете, первый полет к миру за пределами Солнечной системы, где есть жизнь.
По сравнению с Землей экология Голубой планеты была незамысловатой. Кроме переползающей с места на место голубой растительности, особой жизни не было, водилось только несколько видов рыбы в океанах да простейшие виды насекомых на суше. Планета напоминала упрощенную Землю. Природные условия позволяли культивировать земные растения, поэтому люди могли бы жить здесь даже без высоких технологий.
Гуань Ифань не скрывал своего восхищения интерьером «Ореола». По его словам, у жителей Солнечной системы была одна способность, которой человечество Галактики — те люди, что поселились в Млечном Пути — не унаследовали и не смогли научиться: умение наслаждаться жизнью. Он подолгу засиживался в роскошных патио, с восхищением рассматривал голографические пейзажи древней Земли. По-прежнему задумчивые глаза Гуаня теперь влажно поблескивали.
Всё это время 艾 АА бросала на Ифаня заинтересованные взгляды. За день их отношения постепенно изменились. АА придумывала самые разные предлоги, лишь бы оказаться поближе к астроному, и внимала каждому его слову, порой кивая и улыбаясь. До сих пор она никогда так не вела себя с мужчинами. За столетия знакомства с Чэн Синь у АА было множество любовников, порой даже несколько одновременно, но Чэн Синь знала, что подруга не любила ни одного из них по-настоящему. А теперь она явно неровно дышит к этому космологу из Эры Устрашения! Чэн Синь только радовалась такому развитию событий. АА заслужила счастливую новую жизнь в этом новом мире.
Что же до самой Чэн Синь, то она знала, что духовно мертва. Еще совсем недавно ею двигала одна-единственная надежда — найти Тяньмина, а теперь это стало недостижимой мечтой. Честно говоря, Чэн Синь всегда понимала, что свидание, назначенное через четыре века и 286 световых лет, ничем иным быть и не может. Она продолжит поддерживать жизнь в своем теле, но исключительно из чувства долга: нельзя допустить, чтобы погибла половина населения, выжившего после уничтожения земной цивилизации.
Снова стемнело. Они решили заночевать в «Ореоле» и взлететь поутру.
В полночь Гуань Ифаня разбудил его наручный коммуникатор. Пришло сообщение от «Хантера» на геосинхронной орбите. «Хантер» служил ретранслятором для трех небольших спутников наблюдения, оставленных экспедицией. Два из них обращались вокруг Голубой планеты и один — вокруг Серой, с которой и поступил сигнал тревоги.
Тридцать пять минут назад пять неизвестных кораблей сели на Серую планету. Через двенадцать минут они взлетели и пропали, даже не достигнув орбиты. Возникли сильные помехи, и снимки, присланные со спутника, были нечеткими.
Перед экспедицией Ифаня была поставлена задача разыскивать и изучать следы присутствия иных цивилизаций в этой планетной системе. Получив сигнал со спутника, астроном немедленно решил отправиться на челноке к «Охотнику», чтобы разобраться с происходящим. Чэн Синь настояла на том, чтобы лететь с ним. Поначалу Ифань не соглашался, но после того, как АА сказала: «Возьми ее с собой. А вдруг это как-то связано с Юнь Тяньмином», передумал.
Перед отлетом Ифань напомнил АА, что вызывать «Охотника» по радио можно разве что только в чрезвычайной ситуации. Кто знает, какая инопланетная аппаратура слежения может оказаться поблизости. Передача сообщений может привести к беде.
В этом одиноком мире, приютившем всего трех человек, даже краткое расставание стало поводом для беспокойства. АА обняла Чэн Синь и Гуань Ифаня и пожелала им доброй дороги. Прежде, чем шагнуть в челнок, Чэн Синь обернулась и увидела, что АА стоит в бледно-струящемся свете звезд и машет им рукой. Вокруг нее поднималась синяя трава, а холодный ветер трепал ее короткую прическу и гнал по траве волны.
Челнок взлетел. В окне системы наблюдения Чэн Синь видела, как пламя двигателя осветило синюю траву, и та поспешила убраться подальше. Челнок удалялся, и пятно света на земле быстро тускнело. Вскоре это место вновь заливал лишь свет звезд.
Часом позже челнок достиг геосинхронной орбиты и пристыковался к «Охотнику». Корабль имел форму небольшой пирамиды. Жилое пространство оказалось крохотным, спартанским, большую его часть занимал гибернатор на четверых.
Подобно «Ореолу», «Охотник» был оборудован двумя двигателями — пространственным и термоядерным. Для путешествий между планетами внутри системы пользовались только термоядерным двигателем — если включить пространственный, то проскочишь место назначения, не успеешь затормозить. «Охотник» сошел с орбиты и направился к Серой планете, казавшейся отсюда маленькой точкой. Опасаясь причинить своей спутнице неудобство, Гуань Ифань довел тягу двигателя до ускорения только в 1,5g, но Чэн Синь попросила не беспокоиться о ней и лететь побыстрее. Тогда он поднял ускорение до 3g. Теперь им оставалось только лежать в объятиях противоперегрузочных кресел; даже шевелиться было трудно. Ифань включил голографические проекторы внешнего обзора, и обшивка корабля растаяла. Люди висели в пустоте космического пространства и наблюдали, как отдаляются от Голубой планеты. Чэн Синь вообразила, что тройная тяжесть исходит от Голубой планеты — так космос поделился на «верх» и «низ», и они летели «вверх» по направлению к Галактике.
При тройной перегрузке можно было разговаривать без особого напряжения. Чэн Синь спросила Ифаня, почему он так долго пролежал в анабиозе. Тот ответил, что во время поиска пригодных для жизни миров дел для него не нашлось. Когда обнаружили Мир I, занимались в основном подготовкой планеты к заселению и начальным обустройством. Первое поселение походило на средневековый городок, и никаких условий для ведения научных исследований там не было. Правительство решило, что все ученые должны лечь в гибернацию и оставаться в ней, пока технология не поднимется до нужного уровня. Ифань был единственным представителем фундаментальных наук на борту «Гравитации»; на «Синем космосе» служило еще семь. Из всех этих людей его разбудили последним — через двести лет после того, как два корабля достигли Мира I.
Чэн Синь была заворожена рассказом Ифаня о новых планетах, где живет человек. Но она заметила, что он рассказывает о Мире I, Мире II и Мире IV, но не о Мире III.
— Я там никогда не бывал. И другие тоже. Точнее, кто бы туда ни отправился, не может вернуться. Мир III запечатан внутри световой гробницы.
— Световой гробницы?
— Это черная дыра с пониженной скоростью света, образованная следами пространственных двигателей. На Мире III что-то случилось, и они решили, что их координаты стали известны. Им не оставалось ничего иного, кроме как превратить свой мир в черную дыру.
— Мы их называем «черными доменами».
— Хорошее название. Кстати, население Мира III сначала назвало этот эффект «световым занавесом», но чужаки именуют это «световой могилой».
— Как «занавес»?
— Совершенно верно. Разные люди по-разному смотрят на вещи. Жители Мира III говорили, что там просто рай — правда, не знаю, считают ли они так же и сейчас. Как только мир заключают в «световую могилу», ни одно сообщение не может выйти наружу. Но мне кажется, что люди там вполне счастливы. Для некоторых безопасность — непременное условие счастья.
Чэн Синь спросила Ифаня, когда в новом мире построили первый пространственный корабль, и узнала, что это случилось сто лет назад. Значит, расшифровка секретного послания Тяньмина позволила жителям Солнечной системы прийти к этому достижению на двести лет раньше Галактического человечества. Даже принимая во внимание время, ушедшее на обустройство новых миров, Тяньмин ускорил прогресс как минимум на одно столетие.
— Он великий человек, — сказал Ифань, выслушав рассказ Чэн Синь.
Но цивилизация Солнечной системы не сумела воспользоваться этим шансом. Было потеряно тридцать пять бесценных лет — возможно, из-за нее. Сердце Чэн Синь уже не кололо от этой мысли; молодая женщина ощущала лишь оцепенение — признак мертвой души.
— Пространственные корабли оказались важнейшим достижением человечества, — продолжал Ифань. — Таким же, как вторая эпоха Просвещения, второй Ренессанс. Путешествия со скоростью света фундаментально повлияли на мышление человека, изменили цивилизацию и культуру.
— Понимаю. Я и сама почувствовала, что изменилась, как только помчалась со скоростью света. Я поняла, что могу за отпущенные мне годы перенестись сквозь пространство-время, достичь края космоса, края Вселенной. То, что раньше казалось лишь философским вопросом, стало осуществимым на практике.
— Верно. Такие понятия, как судьба и смысл существования Вселенной, раньше считались абстрактными рассуждениями философов, но теперь о них приходится беспокоиться и обычному люду.
— А задумывался ли кто-нибудь в новом мире о полете к концу Вселенной?
— Разумеется. Уже пять кораблей отправили в бесконечность.
— В бесконечность?
— Некоторые называют их «кораблями конца света». У них нет точки назначения. Они запускают пространственные двигатели на полную тягу и разгоняются, как сумасшедшие, бесконечно приближаясь к скорости света. Их цель — проскочить сквозь время, полагаясь на теорию относительности, и достичь тепловой смерти Вселенной. По их подсчетам, десять лет на корабле соответствуют пятидесяти миллиардам наших лет. Собственно, тут и планировать-то нечего. Если на твоем корабле после разгона до скорости света что-нибудь сломается и торможение окажется невозможным, ты тоже доживешь до последних дней Вселенной.
— Мне так жаль людей Солнечной системы, — сказала Чэн Синь. — Даже под конец своего существования большинство из них проживало жизни в крохотном участке пространства-времени, словно те древние люди в Общую Эру, которые никогда не покидали своей деревни. Вселенная оставалась для них загадкой до самого конца.
Ифань поднял голову и посмотрел на Чэн Синь. При тройной перегрузке это было непросто, но он не спешил отводить взгляд.
— Не надо, не жалей. Очень прошу. Реальности Вселенной не позавидуешь.
— Почему?
Ифань поднял руку и указал на звёзды, а потом под тяжестью перегрузки уронил ее обратно.
— Мрак. Сплошной мрак.
— Ты имеешь в виду «темный лес»?
Гуань Ифань покачал головой — при тройной тяжести это непросто.
— Для нас нет ничего важнее «темного леса», но для космоса в целом это лишь мелкая деталь. Представь себе, что космос — это поле боя. Так вот, удары «темного леса» на нем не более чем выстрелы снайперов по нестроевикам — посыльным, кашеварам… В общей картине битвы они ничто. Ты еще не видела, что такое настоящая межзвездная война.
— А вы видели?
— Мы кое-что углядели. Но в основном наши знания строятся на догадках… Ты и в самом деле хочешь знать? Чем больше ты про это узнаешь, тем меньше света останется у тебя в сердце.
— В моем сердце и так черным-черно. Я хочу знать.
И тогда, спустя больше шести веков с того дня, когда Ло Цзи провалился под лед, с глаз одного из немногих выживших представителей земной цивилизации спала очередная пелена, скрывавшая правду о Вселенной.
— Представь себе цивилизацию с почти неограниченной технологией, — начал Ифань. — Какое ее оружие будет самым мощным? Это не технический вопрос, а философский.
Чэн Синь какое-то время думала, а потом с усилием покачала головой:
— Не знаю.
— Поищи подсказку среди испытанного тобой.
И что же она испытала? Она видела, как жестокий враг понижает размерность пространства на единицу и разрушает Солнечную систему. А что такое размерность?
— Основные законы Вселенной, — ответила Чэн Синь.
— Совершенно верно. Основные законы Вселенной являются самым страшным оружием и самым эффективным средством обороны. Где бы это ни происходило — в Млечном Пути или Туманности Андромеды, в масштабе местной группы галактик или сверхскопления Девы, у противостоящих друг другу цивилизаций, владеющих технологией, неотличимой от божественной, не дрогнет рука воспользоваться основополагающими физическими законами как оружием. Для войны пригодны многие законы, но чаще всего пользуются количеством измерений пространства и скоростью света. Обычно уменьшение размерности пространства — средство нападения, а для обороны снижают скорость света. Удар по Солнечной системе понижением размерности был технически сложной атакой, знаком уважения. А в этой Вселенной заслужить уважение не так-то просто. Пожалуй, земной цивилизации оказали честь.
— Я вот что хотела спросить. Когда закончится свертывание трехмерного пространства в двумерное вблизи Солнечной системы?
— Никогда не закончится.
Чэн Синь вздрогнула.
— Тебя это пугает? Может, ты думаешь, что в этой Галактике, в этой Вселенной одна лишь Солнечная система схлопывается в два измерения? Ха-ха!
От горького смеха Гуань Ифаня сердце Чэн Синь замерло.
— Но это же не имеет никакого смысла! По крайней мере, не имеет смысла пользоваться понижением размерности в качестве оружия. Со временем эта атака уничтожит не только жертву, но и агрессора. Пространство стороны, прибегшей к этому оружию, точно так же провалится в двумерную пропасть, ими самими созданную.
В ответ — ничего, лишь тишина. Устав ждать, Чэн Синь позвала:
— Доктор Гуань?
— Ты слишком… добросердечна, — негромко произнес Гуань Ифань.
— Не понимаю…
— Агрессор может избежать смерти. Подумай об этом.
Чэн Синь поразмыслила и признала:
— Не могу ничего придумать.
— Я знаю, что не можешь. Это потому, что ты не допускаешь мысли, что кто-то может быть настолько жестоким. Всё просто: агрессор сначала трансформирует себя в форму жизни, способную уцелеть во Вселенной с меньшим числом измерений. Например, четырехмерные существа могут стать трехмерными, а трехмерные — двумерными. Когда вся цивилизация прошла такое преображение, агрессор может применять оружие понижения размерности, не опасаясь последствий.
Чэн Синь снова умолкла.
— Тебе это ничего не напоминает? — спросил Ифань.
Чэн Синь вспоминала события, происшедшие свыше четырехсот лет назад, когда «Синий космос» и «Гравитация» наткнулись на четырехмерный фрагмент. Ифань был в составе экспедиции, беседовавшей с Кольцом.
«Это вы создали этот четырехмерный фрагмент?»
«Вы сообщили, что вышли из моря. Разве вы создали море?»
«Ты утверждаешь, что для тебя, или, по крайней мере, для твоих создателей, это четырехмерное пространство как для нас море?»
«Скорее как лужа. Море пересохло».
«Почему в таком небольшом объеме так много кораблей-усыпальниц?»
«Когда море пересыхает, рыба перебирается в лужи. Эта лужа тоже высыхает, и скоро рыбы не останется».
«Значит, вся рыба здесь?»
«Той рыбы, по вине которой высохло море, здесь нет».
«Извини. Тебя трудно понять».
«Та рыба выбралась на сушу, прежде чем иссушила море. Она перешла из одного темного леса в другой...»
— Разве стоит за победу в войне платить такую цену? — спросила Чэн Синь. Она даже не представляла, как можно жить в пространстве с меньшим количеством измерений. В двумерной Вселенной весь видимый мир состоит из нескольких отрезков разной длины. Как может кто-то, рожденный в трех измерениях, добровольно переселиться в лист бумаги, не имеющий толщины? Точно так же трехмерное пространство покажется непредставимым и ограниченным для созданий четырехмерного мира.
— Лучше так, чем умирать, — возразил Ифань.
Пока Чэн Синь отходила от потрясения, Ифань продолжал:
— Скорость света тоже зачастую используют как оружие. Я не имею в виду световые гробницы, или, по-твоему, черные домены — они просто средства защиты, которыми пользуются такие жалкие черви, как мы. Боги до этого не снисходят. На войне можно создавать черные дыры с пониженной скоростью света, чтобы запечатать врага внутри. Но чаще эту технику применяют для строительства оборонительных сооружений наподобие рвов и городских стен. Некоторые из таких оборонных поясов пересекают весь рукав Галактики. Там, где звёзды расположены близко друг к другу, множество черных дыр соединяют в цепочки длиной в десятки миллионов световых лет. Это Великая Стена в масштабе Вселенной. Если в ловушку попадется даже самый могучий флот, он не сможет из нее выбраться. Проникнуть сквозь эти барьеры крайне сложно.
— Но какова же конечная цель всех этих манипуляций с пространством-временем?
— Удары размерностью постепенно приведут к тому, что больше и больше участков Вселенной будут становиться двумерными. А однажды двумерной станет вся Вселенная. Точно так же создание укреплений приведет к тому, что все области с пониженной скоростью света сольются, и различия между ними уравняются. Это новое среднее значение станет новой скоростью света во Вселенной.
И тогда ученые какой-нибудь новорожденной цивилизации — типа нашей — решат, что скорость света в вакууме едва достигает десятка километров в секунду и что это непоколебимая мировая константа, — точно так же, как мы думаем о трехстах тысячах километров в секунду.
Разумеется, я привел только два примера. В качестве оружия применяют и другие физические законы; мы их все не знаем. Весьма вероятно, что в оружие превращен каждый закон природы. Возможно, что в некоторых участках Вселенной даже… Впрочем, я и сам в это не верю.
— Что ты хотел сказать?
— Аксиомы математики.
Чэн Синь попыталась представить себе подобный мир… нет, такое просто невозможно!
— Это же… безумие! — Она помолчала, затем спросила: — Станет ли вся Вселенная послевоенными развалинами? Или вот так, точнее: не превратятся ли после войны законы природы в развалины?
— Весьма возможно, они уже в них превратились… На новых мирах физики и космологи работают над воссозданием исходного состояния Вселенной, до войн, больше десяти миллиардов лет назад. Они уже разработали довольно подробную модель, описывающую такую Вселенную. Это была отличная эпоха, Вселенная тогда напоминала сад Эдема. Конечно, ее красоту можно представить только математически. Нарисовать ее в воображении мы не можем — нашему мозгу не хватает размерности.
Чэн Синь опять вспомнила разговор с Кольцом:
«Это вы создали этот четырехмерный фрагмент?»
«Вы сообщили, что вышли из моря. Разве вы создали море?»
— Ты хочешь сказать, что Вселенная эпохи сада Эдема имела четыре измерения, и что скорость света была намного выше?
— Нет, совсем не так. Вселенная эпохи сада Эдема имела десять измерений. Скорость света в те времена не просто была выше — она приближалась к бесконечности. Свет тогда был способен к действию на расстоянии и мог пересечь весь космос, от одного края до другого, за планковское время… Если бы тебе довелось побывать в четырехмерном пространстве, тогда у тебя создалось бы отдаленное представление о том, как прекрасна была жизнь в десятимерном саду Эдема.
— Ты утверждаешь…
— Я ничего не утверждаю. — Ифань словно очнулся от сна. — Мы только видим кое-какие намеки, всё прочее — догадки. Считай это предположениями, мрачной сказкой, которую мы придумали.
Но Чэн Синь продолжала размышлять.
— Значит, войны в эпоху сада Эдема привели к коллапсу одного измерения за другим из макроскопического мира в микроскопический, а скорость света раз за разом понижали…
— Как я только что сказал, я ничего не утверждаю, просто строю догадки. — Ифань заговорил тише. — Кто знает, может быть, правда еще мрачнее, чем наши домыслы… Несомненно лишь одно: Вселенная умирает.
Корабль прекратил разгон, и в кабине возникла невесомость. В глазах Чэн Синь звёзды и пространство представали всё более и более призрачными, более и более пугающими. Только тройная перегрузка придавала им какую-то устойчивость. Девушка радовалась крепким объятиям тяжести — в них она находила защиту от ужасов и могильного холода темных мифов Вселенной. Но теперь перегрузка исчезла, остался только кошмар. Млечный Путь представился ей полоской льда, в которую вморожены кровавые останки, а близлежащая DX3906 казалась печью крематория, полыхающей над пропастью.
— Ты не мог бы выключить внешний обзор? — попросила Чэн Синь.
Ифань нажал кнопку, и Чэн Синь вернулась из бесконечности космоса в тесную скорлупку-кабину. Здесь она отчасти вновь обрела ощущение такой желанной сейчас безопасности.
— Мне не следовало рассказывать всё это, — сказал Ифань. В его словах звучало неподдельное сожаление.
— Рано или поздно я бы всё равно узнала, — ответила Чэн Синь.
— Повторяю, это лишь наши домыслы. Научных подтверждений нет. Не задумывайся об этом. Смотри на то, что перед тобой и просто живи. — Ифань накрыл ее руку своей. — Даже если то, что я рассказал, правда, эти события измеряются сотнями миллионов лет. Летим со мной на мою планету — теперь она и твоя тоже. Хватит скользить по времени. Если будешь жить в пределах сотни тысяч временных лет и тысячи световых лет, ничего из этого тебя не коснется. А такого срока хватит кому угодно.
— Да, этого, конечно, хватит. — Чэн Синь стиснула руку Ифаня. — Спасибо!
* * *
Чэн Синь и Гуань Ифань провели остаток полета во сне, наведенном сонными обручами. Путешествие заняло четыре дня. Когда они очнулись в разгар перегрузок торможения, Серая планета занимала большую часть поля зрения.
Серая планета была маленькой. Она напоминала Луну — такой же безжизненный каменный шар, только вместо кратеров почти вся поверхность — голая равнина. «Охотник» лег на орбиту вокруг планеты. Атмосфера отсутствовала, поэтому орбиту выбрали как можно ниже. Корабль приблизился к координатам, которые передал спутник, — к месту, где приземлились и взлетели пять неизвестных аппаратов. Ифань собирался сесть невдалеке и изучить их следы; но вот чего они с Чэн Синь не предвидели: загадочные гости оставили за собой настолько явные свидетельства своего присутствия, что их можно было разглядеть из космоса!
— Это еще что такое?! — воскликнула Чэн Синь.
— Линии смерти. — Ифань сразу же их узнал. — Не подходи близко, — приказал он искусственному интеллекту.
Начинаясь от поверхности и уходя в космос, из Серой планеты вырастали пять черных линий, словно пять черных волосков. Каждая обрывалась высоко за орбитой «Охотника».
— Что это за линии?
— Следы светового двигателя. Возникают при максимальном искривлении пространства. Внутри них скорость света равна нулю.
На следующем витке Гуань Ифань и Чэн Синь перешли в челнок и отправились на поверхность. Благодаря низкой орбите и отсутствию атмосферы спуск прошел быстро и гладко; челнок приземлился в трех километрах от линий смерти.
Исследователи передвигались длинными плавными прыжками — притяжение составляло всего 0,2 от земного. Поверхность Серой планеты покрывал тонкий слой пыли вперемешку с камешками разной величины. Солнечный свет не рассеивается в безвоздушном пространстве, поэтому границы света и тени прорисовывались четко. Когда до линий смерти осталось около сотни метров, Гуань Ифань подал Чэн Синь знак остановиться. Каждая линия была от двадцати до тридцати метров в диаметре и походила на колонну.
— Наверное, это самые черные объекты во Вселенной, — сказала Чэн Синь. В линиях смерти не было видно никаких деталей, кроме невероятной черноты, выявляющей границы области с нулевой скоростью света. Осязаемой поверхности там тоже не было. Девушка посмотрела вверх: колонны выделялись даже на темном фоне космоса.
— И самые смертоносные, — подтвердил Гуань Ифань. — Нулевая скорость света означает гарантированную, стопроцентную смерть. Внутри них умирает любая элементарная частица, любой кварк. Там нет колебаний. Даже без внутреннего источника гравитации линия смерти является черной дырой. Черной дырой с нулевой гравитацией. Что бы в нее ни попало, никогда уже не вернется.
Ифань подобрал камешек и швырнул в одну из линий смерти. Камень растворился в абсолютной черноте.
— А ваши пространственные корабли могут создавать такие линии смерти? — спросила Чэн Синь.
— Даже близко не способны.
— Значит, тебе эти линии встречались раньше?
— Да, но редко.
Чэн Синь, задрав голову, смотрела на гигантские колонны мрака, поднимающиеся в космос. Казалось, они держат на себе купол неба, а Вселенную превращают в храм Смерти. «Рано или поздно всё этим и закончится, разве не так?» — подумала она.
Девушка разглядела, что далеко в небе колонны обрываются. Она указала на это Ифаню:
— Должно быть, это там корабли разогнались до скорости света?
— Да. У этих следов длина около ста километров. Мы встречали колонны и покороче. Думаем, их оставили корабли, перешедшие на скорость света почти мгновенно.
— Это самая передовая технология пространственного двигателя?
— Возможно. Но такие следы попадаются нечасто. Линии смерти обычно оставляют корабли Нулевиков.
— Нулевиков?
— Их еще называют Перезагрузчиками. Группа разумных существ, или цивилизация, или группа цивилизаций… Мы точно не знаем, кто они такие, но убедились, что они есть. Нулевики хотят «перезапустить» Вселенную и вернуть ее в состояние Эдемского сада.
— Каким образом?
— Прокрутив часовую стрелку за полночь. Возьми для примера количество пространственных измерений. Вселенную нижних измерений практически невозможно вернуть в высшие. Так может, лучше действовать в другом направлении? Что если понизить число измерений до нуля, а потом еще ниже? А вдруг тогда часы Вселенной начнут новый цикл, и всё вернется к началу? Тогда во Вселенной снова появятся десять макроскопических измерений.
— Ноль измерений! Вам доводилось видеть такое?
— Нет. Мы только были свидетелями коллапса в два измерения. Никогда не видели сворачивания в одно. Но где-то кто-то из Нулевиков наверняка экспериментирует. Никому не ведомо, достигли ли они хоть какого-то успеха. Гораздо проще понизить скорость света до нуля, и нам попадались следы попыток увести скорость света ниже нуля, а потом восстановить до бесконечного значения.
— А такое хотя бы теоретически возможно?
— Не знаем. Может быть, у Нулевиков есть теории, допускающие это, но, думаю, всё-таки вряд ли. Нулевая скорость света — это непреодолимое препятствие, полнейшая смерть всего сущего, прекращение любого движения. В таких условиях субъект — наблюдатель — не способен никоим образом повлиять на объект — Вселенную. Так каким же образом он сможет подтолкнуть «часовую стрелку» на новый оборот? Думаю, что для Нулевиков эта идея — что-то вроде религии, этакий перформанс.
Испуганная и потрясенная, Чэн Синь неотрывно глядела на линии смерти.
— Если это следы, почему они не размываются?
Гуань Ифань крепче сжал руку девушки:
— Я как раз собирался об этом сказать. Нужно уносить ноги — и я говорю не только о Серой планете, а обо всей звездной системе. Теперь здесь невероятно опасно находиться. Линии смерти — это не обычные следы. Если их не трогать, они навсегда останутся такими. Но если их потревожить, они быстро расширятся, и тогда могут накрыть собой всю солнечную систему. Ученые называют это явление «разрывом линии смерти».
— Когда линия разрывается, то нулевая скорость света устанавливается во всей системе?
— Нет, нет. После разрыва линия становится самым обычным следом пространственного двигателя. Этот след расширяется, занимает собой значительное пространство, и скорость света внутри повышается — но она никогда не превысит десятка метров в секунду. Распад линий смерти может превратить всю систему в черный домен, в черную дыру с пониженной скоростью света… Нам надо спешить.
Чэн Синь и Гуань Ифань длинными прыжками устремились к челноку.
— А какие именно воздействия приводят к разрыву? — спросила Чэн Синь и обернулась, чтобы еще разок взглянуть на линии смерти. Черные колонны позади отбрасывали длинные тени, которые тянулись по равнине до самого горизонта.
— Мы не уверены. Есть гипотезы, что так воздействует появление поблизости другого следа пространственного двигателя. Мы уже убедились, что находящиеся рядом следы влияют друг на друга.
— Значит, если «Ореол» включит двигатель…
— Именно поэтому мы отлетим подальше на термоядерной тяге и только тогда включим пространственный двигатель. Нам потребуется удалиться хотя бы на… м-м-м… сорок астрономических единиц, если считать в знакомых тебе терминах.
Когда челнок оторвался от поверхности, Чэн Синь, неотрывно глядя на удаляющиеся линии смерти, сказала:
— Нулевики дают мне кое-какую надежду.
— Вселенная многообразна, — ответил Ифань. — В ней можно найти любые миры и любых существ. Среди них и идеалисты, такие, как Нулевики, и пацифисты, и филантропы… Есть даже цивилизации, полностью посвятившие себя искусству и культуре. Но их мало, и они не способны повлиять на ход истории Вселенной.
— У нас на Земле было такое же разнообразие.
— По крайней мере, работу Нулевиков когда-нибудь выполнит сам космос.
— Ты говоришь о смерти Вселенной?
— Да.
— Насколько я знаю, Вселенная продолжит расширяться, охлаждаться, а материя в ней будет встречаться реже и реже.
— Ты знакома со старой космологией, но мы ее опровергли. Она недооценивает количество темной материи. Вселенная прекратит расширяться, а затем под воздействием сил гравитации начнет сжиматься. В конце концов она схлопнется в сингулярность, и произойдет очередной Большой взрыв. Всё сбросится на ноль, вернется в исходное состояние. Природа всегда побеждает, рано или поздно.
— В новой вселенной будет десять измерений?
— Кто знает? Вариантов сколько угодно. Это же новая вселенная, с новой жизнью.
* * *
Возвращение на Голубую планету прошло так же спокойно, как и полет к Серой. Большую часть времени Чэн Синь и Гуань Ифань провели во сне, надев сонные обручи. Когда они проснулись, «Охотник» уже находился на орбите Голубой планеты. Чэн Синь взглянула на бело-синий мир далеко внизу, и ей на мгновение почудилось, что она вернулась домой.
АА вызвала их по радио. Ифань отозвался:
— Здесь «Охотник». Что там у вас стряслось?
Голос АА дрожал от волнения:
— Я несколько раз вызывала, но искин корабля отказывался вас будить!
— Я же просил соблюдать радиомолчание! Что случилось?
— Здесь Юнь Тяньмин!
Чэн Синь словно громом поразило. Остатки сна улетучились. Даже Ифань раскрыл рот от удивления.
— Что? — еле слышно переспросила Чэн Синь.
— Юнь Тяньмин здесь! Его корабль приземлился три часа назад.
— О… — только и смогла вымолвить Чэн Синь.
— И он по-прежнему молод — такой же, как ты!
— Правда? — Даже самой Чэн Синь казалось, что ее голос доносится откуда-то издалека.
— Он привез тебе подарок!
— Он уже сделал мне подарок. Мы находимся в нем.
— То был пустяк! А это восхитительный подарок, и он намного больше… Тяньмин снаружи, я сейчас его позову…
— Нет. Мы немедленно спускаемся, — перебил Ифань. — Связь по радио, да еще такая продолжительная, слишком опасна. Конец передачи.
Ифань и Чэн Синь посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Это точно не сон? — спросила Чэн Синь.
Даже если это сон, Чэн Синь желала, чтобы он подольше не кончался. Она включила внешний обзор. Звездное небо уже не казалось ей мрачным и холодным — наоборот, оно наполнилось чистой красотой, словно после дождя. Казалось, что даже от звездного света исходит запах весенней листвы. Молодая женщина словно заново родилась.
— Переходим в челнок и спускаемся, — распорядился Ифань.
* * *
«Охотник» начал расстыковку с челноком. В тесной кабине Ифань работал с окном интерфейса, выполняя последние проверки перед входом в атмосферу.
— Как ему удалось добраться сюда так быстро? — пробормотала Чэн Синь, словно в полусне.
Ифань уже полностью овладел собой.
— Это подтверждает нашу догадку — Первый Трисолярианский флот основал колонию невдалеке, в пределах сотни световых лет. Очевидно, они тоже приняли гравипередачу с «Ореола».
Челнок отстыковался от «Охотника». Крохотная пирамида в инфоокне стала отдаляться.
— Каким же должен быть подарок, если он больше, чем звезда со всей ее планетной системой? — улыбаясь, поинтересовался Ифань.
Взволнованная Чэн Синь только покачала головой.
Заработал термоядерный реактор челнока, петли внешнего радиатора засветились красным. Двигатели начали разогрев; окно управления сообщило, что до схода с орбиты тридцать секунд. Челнок войдет в атмосферу Голубой планеты и быстро снизится.
Внезапно Чэн Синь услышала какой-то звук, словно челнок вспарывали по всей длине, от носа до кормы. Последовала серия резких толчков. Она пережила жуткое мгновение — жуткое потому, что нельзя было даже сказать, действительно ли прошло лишь мгновение. Оно одновременно казалось и бесконечно коротким, и бесконечно долгим. У Чэн Синь создалось впечатление, будто она движется сквозь время, оставаясь вне времени.
Впоследствии Ифань объяснит ей, что она ощутила «временной вакуум». Длительность этого события невозможно измерить, поскольку в течение него времени не существует.
В тот же самый момент она почувствовала себя звездой, схлопывающейся в сингулярность. Масса ее самой, Гуань Ифаня и челнока приблизилась к бесконечности.
А затем воцарилась темнота. Сперва Чэн Синь решила, что у нее что-то случилось с глазами. Она поверить не могла, что внутри челнока может быть так темно — до того темно, что она не видит даже собственного носа. Чэн Синь позвала Гуань Ифаня, но коммуникатор скафандра молчал.
Ифань руками нашарил во тьме голову Чэн Синь. Ей показалось, что их лица соприкоснулись. Она не сопротивлялась — наоборот, обрадовалась. Затем поняла, что Ифань всего лишь пытается с ней поговорить. Передатчики скафандров вышли из строя, остался единственный способ общаться — сдвинуть шлемы, чтобы звук проходил сквозь стекло.
— Не бойся! Не паникуй! Слушай меня и не шевелись! — услышала Чэн Синь сквозь скафандр. По интонациям она поняла, что Ифань кричит, но до нее доносился лишь слабый шепот. Потом почувствовала, как астроном повел рукой, после чего в кабине появился свет. Он исходил от предмета в руке ученого — полоски длиной с сигарету. Чэн Синь узнала в ней лампу химической люминесценции — в аварийном комплекте на «Ореоле» были такие же. Полоску сгибают, и лампа начинает светиться.
— Не двигайся! Скафандры перестали подавать кислород. Дыши помедленнее. Я сейчас заполню кабину воздухом. Это недолго!
Ифань передал светящуюся лампу Чэн Синь, выдвинул ящик рядом со своим креслом и достал из него металлический баллон, похожий на маленький огнетушитель. Он повернул кран, и из баллона стали извергаться потоки белого газа.
Чэн Синь задышала чаще. Весь доступный ей воздух находился в шлеме, и чем глубже она вдыхала, тем сильнее задыхалась. Она инстинктивно поднесла руку к защелке шлема, но Ифань вовремя ее остановил. Он снова обнял ее — на этот раз, чтобы успокоить. Девушка представила себе, что тонет, а он ее спасает. В холодном свете лампы она увидела его глаза — значит, они уже почти на поверхности. Чэн Синь чувствовала, как растет в кабине давление воздуха. Когда она уже готова была потерять сознание, Ифань раскрыл и ее шлем, и свой собственный. Оба глубоко вдохнули.
Придя в себя, Чэн Синь взглянула на металлический баллон. К горлышку крепился древний механический манометр со стрелкой. Стрелка указывала на зеленый сектор.
— Кислорода из этого баллона надолго не хватит, — сообщил Ифань. — Кабина очень скоро остынет. Нам нужно сменить костюмы. — Он рывком поднялся с кресла и вытащил из задней части кабины два металлических ящика. Открыл один — в нем лежал скафандр.
Современные скафандры — как в Солнечной системе, так и здесь — были очень легкими. Если в костюме не создавать положенного давления, отсоединить небольшой модуль жизнеобеспечения и снять шлем, то такой космический наряд мало чем отличается от повседневной одежды. Однако скафандры в ящиках оказались тяжелыми и неудобными, наподобие тех, что производились в Общую Эру.
В воздухе заклубился пар от дыхания. Чэн Синь сняла свой легкий костюм и ощутила пронизывающий до костей холод в кабине. Надеть тяжелый скафандр оказалось непросто, понадобилась помощь Ифаня. Девушка чувствовала себя ребенком, нуждающимся в помощи взрослого мужчины — давно забытое ощущение. Прежде, чем Чэн Синь надела шлем, Ифань объяснил ей, где находятся рукоятка подачи кислорода, рычажок герметизации, регулятор температуры, выключатели связи и освещения и так далее. В этом скафандре не было никакой автоматики, всё управлялось вручную.
— В нем нет ни одной микросхемы, — сказал Ифань. — Сейчас наши компьютеры, как электронные, так и квантовые, не работают.
— Почему?
— Скорость света в данный момент не превышает двадцати километров в секунду.
Ифань помог Чэн Синь пристегнуть шлем. Она совсем замерзла. Астроном включил подачу кислорода и обогрев, и молодая женщина почувствовала, что оттаивает. Ифань стал облачаться в свой скафандр. Он действовал споро, но после того, как он надел шлем, прошло какое-то время, прежде чем заработала связь. Впрочем, обоим было не до разговоров, пока их остывшие тела не отогрелись.
Облачение оказалось до того тяжелым и жестким, что оставалось только удивляться, как вообще в нем можно двигаться при нормальной гравитации. Чэн Синь воспринимала свой скафандр не столько как одежду, сколько как дом — единственное место, где она могла укрыться. Химическая лампа, плавающая по кабине, начала тускнеть; тогда Ифань включил фонарь на своем шлеме. В тесноте кабины Чэн Синь подумала, что они словно доисторические шахтеры, попавшие в завал глубоко под землей.
— Что произошло? — спросила Чэн Синь.
Ифань всплыл над креслом и не без труда открыл шторку одного из иллюминаторов — их автоматика тоже вышла из строя. Потом перебрался на другую сторону кабины и сделал там то же самое.
Чэн Синь посмотрела на изменившуюся Вселенную.
В противоположных концах космоса светились два скопления звезд — синее впереди и красное позади. Чэн Синь видела похожую картину, когда «Ореол» перешел на скорость света; но теперь эти два скопления были нестабильными. Их форма постоянно менялась, они казались двумя огненными клубками, бьющимися под напором ураганного ветра. Вместо звезд, иногда перескакивающих из синего скопления в красное, два конца Вселенной соединялись поясами света, один по левому борту челнока, другой по правому.
Один из поясов был шире, он занимал полнеба. Его закругленные концы не дотягивались до синего и красного скоплений. Чэн Синь догадывалась, что этот «пояс» не что иное, как сильно сплющенный овал или растянутая окружность. По поясу пробегали цветные пятна разной величины — голубые, белые и светло-желтые. Чэн Синь поняла, что смотрит на Голубую планету.
Пояс на другой стороне челнока был тоньше, но ярче, и на его поверхности глаз не различал никаких деталей. В отличие от Голубой планеты, форма этого пояса быстро изменялась, переходя из прямой линии, соединяющей красное и синее скопления, в окружность, и обратно. Регулярно принимаемый поясом вид круга подсказал Чэн Синь, что это звезда DX3906.
— Мы на орбите Голубой планеты, — пояснил Гуань Ифань, — и движемся со скоростью света. Вот только эта скорость очень низкая.
До катаклизма челнок кружил по орбите значительно быстрее, но скорость света — высший предел, и поэтому скорость аппарата упала до световой.
— Линии смерти разорвались?
— Да. И накрыли собой всю солнечную систему. Мы в ловушке.
— Это из-за воздействия следа корабля Тяньмина?
— Не исключено. Он ведь не знал про линии смерти.
Чэн Синь не хотела спрашивать, что делать дальше; она знала: ничего сделать нельзя. Ни один компьютер не будет работать, когда скорость света не превышает двадцати километров в секунду. Искусственный интеллект челнока и все системы управления мертвы. В челноке даже свет включить невозможно — без электричества и двигателей он стал консервной банкой. То же самое наверняка произошло и с «Охотником», и он точно так же мертв. До того как угодить в зону с пониженной скоростью света, челнок еще не приступил к торможению, поэтому небольшой космолет находился где-то рядом, но с тем же успехом мог бы быть на другой стороне планеты: без систем управления ни челнок, ни «Охотник» не могли даже открыть люки.
Чэн Синь подумала о Юнь Тяньмине и 艾 АА. Они внизу, на планете, и должны быть в безопасности. Но связаться с ними невозможно. Ей не довелось даже сказать Тяньмину «привет»…
Что-то легкое тюкнуло по стеклу шлема. Кислородный баллон. Чэн Синь снова бросила взгляд на древний манометр, а затем пощупала свой скафандр. Угасшая надежда разгорелась вновь, словно светлячок.
— Ты готовился к подобной катастрофе? — спросила она.
— Да. — В динамиках скафандра голос Ифаня звучал необычно, искаженный старой аналоговой электроникой. — Не к разрыву линий смерти, конечно, но мы были готовы случайно пролететь сквозь след пространственного корабля. Эффект в обоих случаях один и тот же — пониженная скорость света останавливает всё… А теперь мы запустим нейроны.
— Что?
— Нейронные компьютеры. Они могут работать при пониженной скорости света. И челнок, и «Охотник» оборудованы двумя системами управления. Одна из них использует нейронные сети.
Чэн Синь была поражена: вот это да! Неужели такие машины существуют?!
— Их ключевая характеристика — не скорость света, а системный принцип действия. Передача химических сигналов в мозге осуществляется довольно медленно — два-три метра в секунду, примерно с такой скоростью мы ходим. В нейронных компьютерах имитируется особенность, присущая мозгу высших животных, — одновременная обработка множества параллельных сигналов. Поэтому такие компьютеры могут работать при низкой скорости света. И все микросхемы в них специально спроектированы так, чтобы функционировать в этих условиях.
Ифань открыл настенную панель, обозначенную точками, соединенными в сложную сеть, словно щупальца осьминога. За ней находилась небольшая консоль управления с жидкокристаллическим экраном, переключателями и индикаторами. Все эти детали считались устаревшими уже в конце Эры Кризиса. Астроном щелкнул выключателем, и по засветившемуся экрану побежали строчки текста. Чэн Синь узнала в них протокол загрузки какой-то операционной системы.
— Для запуска параллельной нейронной обработки требуется сначала загрузить операционную систему в последовательном режиме. Ты даже не поверишь, как это долго при невысокой скорости света. Посмотри, скорость передачи всего несколько сот байтов в секунду. Даже до килобайта не дотягивает.
— Тогда загрузка займет много времени.
— Верно. Но постепенно в дело будет вступать параллельный режим, и скорость повысится. И всё равно процесс завершится нескоро. — Ифань указал на индикатор — строчку текста в низу экрана.
Запись модуля загрузчика: остается 68 часов, 43 минуты, [мелькание] секунд.
Запуск операционной системы: остается 297 часов, 52 минуты, [мелькание] секунд
— Это же двенадцать дней! — ахнула Чэн Синь. — А что будет с «Охотником»?
— Он сам обнаружит, что попал в зону пониженной скорости света, и автоматически запустит нейронный компьютер. Но процесс займет почти столько же времени.
Двенадцать дней! Только через двенадцать дней они смогут добраться до аварийных комплектов на челноке и «Охотнике». До тех пор им придется полагаться на примитивные скафандры. Если у них ядерные источники питания, то энергии хватит — но не хватит кислорода.
— Придется лечь в гибернацию, — сообщил Ифань.
— Разве на челноке есть гибернатор? — Как только Чэн Синь проговорила эти слова, она поняла свою ошибку. Даже если такое оборудование имеется, им надо управлять через компьютер — а он не действует.
Ифань потянулся к тому же ящику, из которого ранее доставал баллон с кислородом, и извлек небольшую коробочку. Внутри лежало несколько таблеток.
— Это средство для кратковременной гибернации. В отличие от обычного анабиоза, оно не требует внешней системы поддержания жизни. Когда заснешь, будешь дышать очень медленно, и кислорода потребуется совсем немного. Одной таблетки хватит на пятнадцать дней.
Чэн Синь подняла забрало шлема и проглотила таблетку. Ифань сделал то же самое. Потом она посмотрела в иллюминатор.
Цветные пятна теперь так быстро неслись по Голубой планете — широкому поясу, соединявшему синий и красный концы медленной вселенной, — что сливались воедино.
— Ты можешь различить периодически повторяющиеся узоры на поясе? — Ифань не смотрел в иллюминаторы. С полузакрытыми глазами он застегивал ремни на своем противоперегрузочном кресле.
— Они проносятся слишком быстро.
— Постарайся проследить их глазами.
Чэн Синь попыталась догнать взглядом текущие по поясу узоры. На мгновение ей удалось рассмотреть голубые, белые и желтые пятна, но они тут же расплылись.
— Не получается, — ответила она.
— Не расстраивайся, они слишком быстро движутся. Один и тот же узор может повторяться сотни раз в секунду. — Ифань вздохнул. Чэн Синь заметила, что он расстроен, хоть и пытается это скрыть. И она знала почему.
Каждый раз, когда узор на широком поясе повторялся, это означало, что челнок совершил еще один оборот со скоростью света вокруг Голубой планеты. Дьявольские законы теории относительности продолжали действовать и при пониженной скорости света! Время на планете проносилось в десятки миллионов раз быстрее, чем здесь, на челноке. Сердце Чэн Синь обливалось кровью.
Здесь — одно мгновение; там — тысячелетия.
Чэн Синь отвернулась от иллюминатора и тоже пристегнулась к креслу. В иллюминаторе по другому борту челнока мелькал свет. Солнце этого мира становилось то яркой линией, соединяющей два конца Вселенной, то огненным шаром. Оно танцевало безумную пляску смерти.
— Чэн Синь, — негромко позвал ее Ифань. — Не исключено, что когда мы очнемся, на экране будет сообщение об ошибке.
Чэн Синь повернулась и улыбнулась ему сквозь шлем скафандра.
— Я не боюсь.
— Я знаю, что ты не боишься. Я просто хочу кое-что сказать тебе, на случай если… Мне известно, что ты была Держателем Меча. Знай: ты не сделала ничего плохого. Тебя выбрало человечество, а это значит, что оно выбрало любовь, даже если за это пришлось дорого заплатить. Ты исполнила волю мира, приняла его ценности, осуществила его выбор.
— Спасибо, — ответила Чэн Синь.
— Не знаю, что случилось с тобой потом, но не сомневаюсь, что и тогда ты не совершила ничего плохого. В любви ничего плохого нет. Один человек не способен уничтожить целый мир. Если миру настал конец, то это результат усилий множества людей, как ныне живущих, так и уже умерших.
— Спасибо, — повторила Чэн Синь. На ее глаза навернулись горячие слезы.
— А что случится с нами… я тоже не боюсь. Когда я служил на «Гравитации», все эти звёзды в пустоте космоса навевали на меня страх и уныние. Я хотел перестать размышлять о Вселенной. Но это словно наркотик, и я не мог остановиться. Теперь, наконец, смогу.
— Хорошо. Знаешь, я боюсь только одного: что ты испугаешься.
— И я тоже.
Они взялись за руки и в мерцании солнца, продолжающего свою безумную пляску, мало-помалу потеряли сознание и перестали дышать.
