Проверять данные было рабочей обязанностью Певуна; судить об искренности координат — его наслаждением.

Певун понимал: то, что он делал, не важно — так, простая, рутинная работа. Но ее тоже надо выполнять, и задача была радостной.

Кстати, о радости. Когда это семя покидало родной мир, тот еще был местом, полным счастья. Но позже, когда родной мир вступил вступил в войну с миром чужаков, радости становилось всё меньше и меньше. С той поры минуло десять тысяч зерен времени. О счастье не приходится и говорить — ни в родном мире, ни здесь, в этом семени. Счастливая прошлая жизнь осталась лишь в классических песнях, и пение было одним из немногих еще доступных удовольствий.

Не отрываясь от изучения данных, Певун начал:

Певун сетовал редко. Выживание требовало огромного количества психической и умственной энергии.

Энтропия во Вселенной возрастала, а порядок шел на убыль. Как будто безграничные черные крылья гигантской балансирующей птицы давили на мироздание — вот на что походил этот процесс. Однако низкоэнтропийные сущности противились ему. Они понижали свою энтропию и увеличивали порядок, словно столбы света, возвышающиеся над непроглядно-черным морем. Это и был смысл — высший смысл, превыше любых радостей. Вот почему низкоэнтропийные сущности должны продолжать жить — ради этого смысла.

Что же касается смыслов еще выше этого, то о них думать ни к чему. Размышлять о них значило двигаться по опасному пути в никуда. И уж совершенно бесполезно раздумывать, что же находится на вершине башни смысла, потому что, возможно, никакой вершины и вовсе нет.

Да, так вот, координаты. В пространстве носится много наборов координат, подобно тому, как матричные насекомые порхают в небесах родного мира. Сбор координат — одна из задач главного ядра. Оно поглощает все сообщения, проходящие сквозь космос по средней мембране, по длинной мембране, по легкой мембране… Кто знает, может, когда-нибудь появятся сообщения и по короткой. Ядро помнит позиции всех звезд. Сравнивая полученные данные с различными картографическими проекциями и позиционными схемами, ядро выявляет из сообщения координаты мира, который его послал. Говорят, оно может оперировать позиционными схемами, отражающими положение звезд пятьсот миллионов зерен времени назад! Певун никогда так далеко не заглядывал — зачем? Бессмысленно. Слишком отдаленная эпоха, низкоэнтропийных кластеров в пространстве тогда было мало, встречались они редко и не развили еще в себе ни гена затаивания, ни гена зачистки. Но сейчас…

Однако из всех координат только некоторые являются искренними. Поверишь притворным координатам — будешь зачищать пустые миры. Зряшная трата ресурсов. К тому же еще и вредная. Эти пустые миры могут пригодиться в будущем. Невозможно понять, зачем кому-то надо посылать во Вселенную притворные координаты? Ведь рано или поздно этот «кто-то» всё равно получит свое.

В искренних координатах просматриваются определенные закономерности. Например, длинный набор координат обычно притворный. Однако всё это, надо сказать, чистая эвристика. В определении искренности или ложности координат большую роль играет интуиция. Главное ядро семени ею не обладает; впрочем, и сверхъядро в родном мире тоже. Вот поэтому низкоэнтропийные сущности незаменимы.

Певун обладал интуицией, но не врожденной, наподобие инстинкта, а приобретенной. Это был навык, отточенный опытом, который он накапливал в течение десятков тысяч зерен времени. Для непосвященного набор координат выглядел не чем иным, как простой матрицей, но в глазах Певуна он обретал жизнь. Каждая деталь говорила о многом. Например, сколько было взято ориентиров? Каким методом помечали целевую звезду? И так далее, и тому подобное. Кое-какую информацию предоставляло главное ядро: исторические записи, имеющие отношение к этому набору координат; направление на источник, сообщивший координаты; время передачи и прочее в том же духе. Всё вместе составляло органичное целое, и в сознании Певуна возникало чувство единения с источником передачи. Дух Певуна пересекал бездну пространства и времени, резонировал с духом источника, ощущал его тревоги, его опасения и другие эмоции, не известные в родном мире: ненависть, зависть, жадность… Но по большей части это был страх. Страх — вот что подтверждает искренность координат. Для всех низкоэнтропийных сущностей страх служит залогом выживания.

И тут размышления Певуна прервались: он обнаружил набор искренних координат поблизости от курса семени. Его сообщили по длинной мембране, и даже сам Певун не мог бы с уверенностью утверждать, что именно подсказало ему, что эти координаты искренние. Наитие частенько не поддается объяснению.

Так, надо бы произвести зачистку. Всё равно ему в общем-то нечего делать, да и задача простая, не отвлечет от любимого занятия — пения. Даже если он что-то не так понял, ничего страшного. Зачистка — вещь, не требующая особой точности и аккуратности. И не срочная. Сделать при случае и забыть.

Вот почему его должность такая непрестижная.

Певун извлек из запасника горошину массы и повернулся, чтобы найти звезду, указанную в наборе координат. Главное ядро направило его взор, словно копье, сквозь звездное пространство. Усик силового поля, удерживающий горошину, напрягся, готовясь щелчком отправить ее по назначению. Певун увидел место, на которое указывал набор координат…

И расслабил усик.

Из трех звезд в наличии имелось только две. Одной не хватало. Вместо нее в пространстве висело пылевое облако, похожее на испражнения пучинного кита.

«Уже зачистили. Ну тогда здесь больше нечего делать».

Певун вернул горошину в запасник.

«Быстро, однако».

Он дал главному ядру задание проследить, откуда прилетела горошина массы, убившая звезду. Задача была безнадежная, шансы на успех почти равнялись нулю, но этого требовала установленная процедура. Ядро ничего не выяснило — впрочем, как и во всех подобных случаях.

Певун вскоре понял, почему систему зачистили так быстро. Не очень далеко от погибшего мира, на расстоянии примерно в полструктуры, он увидел медленный туман. Если брать туман сам по себе, его происхождение оставалось непонятным, но если принять во внимание полученные координаты, то становилось ясно: туман принадлежит этому миру. Медленный туман означал, что мир опасен. Вот почему зачистка не заставила себя ждать. Похоже, здесь побывали другие низкоэнтропийные сущности с еще более острой интуицией, чем у Певуна, — но в этом-то как раз не было ничего странного. Их Старший любил приговаривать: «Каким бы ты ни был быстрым, в космосе найдется кто-нибудь еще быстрее; каким бы ты ни был медленным, в космосе найдется кто-нибудь еще медленнее».

Каждый набор координат рано или поздно будет зачищен. Одна низкоэнтропийная сущность может решить, что эти координаты притворные, но в миллионах миллионов низкоэнтропийных миров существовали миллиарды миллиардов сущностей, занимающихся зачисткой. Уж конечно найдется кто-нибудь, кто сочтет их искренними. У всех низкоэнтропийных сущностей имелся ген зачистки; зачистка была инстинктом. К тому же произвести ее очень просто. В космосе полно источников потенциальной силы, остается только привести их в действие. Задача настолько легкая, что даже не помешает допеть песню.

Если бы Певун не торопился выполнять свою работу, все искренние координаты были бы в конце концов зачищены не им, а кем-то другим, какими-то неизвестными низкоэнтропийными сущностями. Но ни для родного мира, ни для семени это не сулило бы ничего хорошего. Стоило только Певуну получить набор координат и взглянуть на указанный ими мир, как между ним и этим миром устанавливалась связь. Наивно думать, что эта связь действует только в одном направлении. Что там гласит великий закон симметричного обнаружения? «Если ты можешь увидеть низкоэнтропийный мир, то и низкоэнтропийный мир может увидеть тебя, — вопрос лишь когда». Значит, ждать, что иные придут и сделают зачистку за тебя, рискованно.

Следующая задача — занести более не нужный набор координат в базу данных, называемую могильником. Всё та же процедура. Само собой, вся остальная информация, хоть как-то связанная с этим участком космоса, тоже уйдет в могильник, подобно тому как личные вещи хоронят вместе с телом, согласно обычаю родного мира.

Среди «личных вещей» попалось кое-что интересное: запись трех сообщений, которыми мертвый мир обменялся с другим каким-то миром по средней мембране. Средняя мембрана — самая малоэффективная из коммуникационных мембран, ее еще называют «примитивной мембраной». Большинство коммуникаций проходит по длинной, хотя, как говорят, для передачи сообщений можно даже короткую использовать. Ах, если бы так! Тогда собеседники стали бы подобны богам! Но Певуну нравилась примитивная мембрана. Он видел в ней некую простую красоту — символ эпохи, полной радости. Он часто превращал сообщения, посланные по ней, в песни. Для него они были полны прелести, хотя он их не понимал. Впрочем, их понимать ни к чему: кроме координат, в сообщениях ничего существенного не содержалось. Наслаждайся музыкой, и всё.

Но на этот раз Певуну удалось кое-что понять, потому что в одном из сообщений содержался саморасшифровывающийся код! И хотя Певун смог понять только очень немногое, ухватить самый общий смысл, этого оказалось достаточно, чтобы перед ним развернулась невероятная история.

Первым послал сообщение тот, другой мир, по примитивной мембране. С этой целью низкоэнтропийные сущности того мира неуклюже щипнули свою звезду (Певун решил называть их «звездощипами»), наподобие того как древние барды родного мира щипали струны своих грубых деревенских лир. Именно в этом сообщении содержался универсальный код.

Код, примитивный и топорный, всё же позволил Певуну понять, что в следующем сообщении использовался тот же код. По-видимому, мертвый мир трех звезд ответил на послание «звездощипов». Одно это само по себе было непостижимо, и всё же «звездощипы» послали обратно еще одно сообщение!

Любопытно. Очень любопытно!

Певун слышал о низкоэнтропийных мирах, не обладающих ни геном, ни инстинктом затаивания, но столкнулся с одним из них впервые. Конечно, всего три сообщения не могут раскрыть их точные координаты, зато они выдали расстояние между мирами. Будь оно очень большим, это тоже не имело бы значения, но расстояние оказалось чрезвычайно коротким, всего-навсего 416 структур, то есть два мира буквально сидели друг у друга на голове! Это значило, что если известны координаты одного мира, то найти другой всего лишь вопрос времени.

Так были раскрыты координаты мира «звездощипов».

Через девять зерен времени после первых трех сообщений появилась новая запись: «звездощипы» снова дернули свое солнце и послали в космос… набор координат! Главное ядро не сомневалось, что это был именно набор координат. Певун взглянул на звезду, которую определяли координаты. Ее тоже кто-то зачистил примерно тридцать пять зерен времени назад.

Наверно, он ошибся. Похоже, «звездощипы» всё-таки обладали геном затаивания. Ген зачистки в них присутствовал, это несомненно, а он не существует без гена затаивания. Но, как и большинство тех, кто посылал координаты, они не умели производить зачистку сами.

Любопытно. Очень любопытно!

Почему те, кто зачистил мертвый мир трех звезд, не сделал того же и с миром «звездощипов»? Мало ли почему… Может быть, они не заметили этих трех сообщений: коммуникациям по примитивной мембране частенько не уделяют должного внимания. Но ведь миров во Вселенной миллионы миллионов, кто-нибудь да должен был заметить! Певун же заметил. Не будь его, их обнаружил бы кто-то другой — опять-таки вопрос времени. А может быть, их и заметили, но решили, что эта группа низкоэнтропийных угрозы не представляет; зачищать их — лишняя морока, не стоят они того…

Но это ошибка, ужасная ошибка! Общее правило таково: если низкоэнтропийные сущности лишены гена затаивания, то они не боятся выставить себя напоказ всей Вселенной и без страха прут напролом, расширяя границы своего мира.

По крайней мере до тех пор, пока их не уничтожат.

Однако в случае со «звездощипами» ситуация более сложная. Через девять зерен времени после первых трех коммуникаций последовала трансляция набора координат. Затем, шестьдесят зерен времени спустя, была произведена еще одна трансляция по длинной мембране откуда-то из другого места — и опять набор координат, указывающий на мир трех звезд. Вырисовывается неприятная и опасная картина. Зачистка мира трех звезд произошла двенадцать зерен времени назад, так что «звездощипы» наверняка сообразили, что расположение их мира тоже больше не тайна. Единственным их выбором оставалось закутаться в медленный туман, чтобы все сочли их безвредными и оставили в покое.

Но они этого не сделали. Может быть, не умеют? Но ведь с того момента, когда они ущипнули звезду и послали свое первое сообщение, прошло достаточно времени, чтобы научиться!

А может, они попросту не хотят закутываться?

Если так, тогда эти «звездощипы» очень опасны, гораздо более опасны, чем тот мертвый мир!

Певун рассматривал мир «звездощипов». Обычная звезда, жить ей еще как минимум миллиард зерен времени. В системе восемь планет: четыре жидких гиганта и четыре маленькие твердые планеты. Опыт подсказывал, что низкоэнтропийные сущности, пославшие сообщение по примитивной мембране, живут на одной из твердых.

Певун пустил в ход большое око, что делал очень редко. Вообще-то сейчас он превышал границы своих полномочий.

— Ты что делаешь? — одернул его Старший. — Большое око занято!

— Я только хотел поближе взглянуть на один из низкоэнтропийных миров…

— В твои рабочие обязанности не входит «глядеть поближе»!

— Мне просто любопытно…

— Мало ли что тебе любопытно! У большого ока есть объекты поважней. Возвращайся к работе!

Певун не стал настаивать. Зачиститель — самая низкая должность на семени. Его все презирают, считая его работу не требующей особого ума. Но они забывают, что координаты, переданные в космос, зачастую исходят от гораздо более опасных миров, чем те, которые прячутся и помалкивают.

Значит, остается только произвести зачистку. Певун опять вынул из запасника горошину массы… и вдруг сообразил, что против «звездощипов» она не годится. Их планетная система имела иную структуру, чем у мертвого мира: в ней существовали глухие зоны. Горошина не зачистит всё, а это означает напрасную трату ресурсов. Нужна дуал-векторная фольга. Вот только у него, Певуна, нет полномочий на то, чтобы достать ее из запасника; требовалось разрешение Старшего.

— Мне нужна дуал-векторная фольга для зачистки.

— Разрешаю, — отозвался Старший.

Перед Певуном всплыл кусочек фольги, запечатанный в прозрачную упаковку. Незамысловатая вещица, но Певуну она очень нравилась. Ему были не по душе дорогие инструменты — действуют слишком уж грубо и не эстетично. А вот деликатная непреклонность дуал-векторной фольги — это совсем другое дело! Такая красота способна превратить смерть в песню.

И всё же Певуну было немного не по себе.

— Почему ты дал ее так легко, стоило только попросить?

— Невелика ценность.

— Но если мы будем пользоваться ею слишком часто…

— Ею пользуются повсюду во Вселенной.

— Да, это правда. Но ведь в прошлом нас всегда ограничивали. А теперь…

— Ты что-то слышал? — Старший принялся копаться в мыслях Певуна, и того начала бить дрожь. Старший быстро нашел то, что искал. Да, до Певуна дошел слух. Ну что ж, на семени эта тайна была уже известна всем.

Слух касался войны между родным миром и чужаками. Раньше новости приходили регулярно, но потом их поток иссяк — видно, дела плохи. Ситуация критическая, пахнет поражением. Но родной мир и мир чужаков не могут сосуществовать! Либо мы их, либо они нас. Если войну нельзя выиграть, остается лишь…

— Родной мир решил перейти в двумерное состояние? — спросил Певун. Старший, без сомнения, заранее знал вопрос.

Он ничего не сказал, что само по себе служило ответом.

Если слух верен, настало время скорби. Певун и вообразить себе не мог такую жизнь. В иерархии ценностей выживание стояло на самой высокой ступени. Когда оно под угрозой, всем низкоэнтропийным сущностям приходится выбирать меньшее из двух зол.

Певун удалил эти думы из своего органа мышления. Ему не полагалось иметь таких мыслей, от них одно только напрасное беспокойство. Он попытался припомнить, на каком месте песни остановился. Ах да, здесь:

Не прерывая песни, Певун захватил дуал-векторную фольгу усиком силового поля и небрежно метнул ее в «звездощипов».