Глава 22
Летом прошлого года случилось событие, которое наивная, несмотря на свой не такой уж и юный возраст, Анечка посчитала невероятной радостью.
Поздним вечером, сгибаясь под сумкой с вкусной едой, Герасимова подошла к своему подъезду. На душе у нее пели соловьи. Только что закончившуюся вечеринку, которую она обслуживала, проводила фирма, выпускавшая игрушки. Праздник был посвящен началу продаж замечательного конструктора, всем гостям сделали подарки — на выходе вручили пакеты с новинкой. Аня увидела, что несколько полиэтиленовых пакетов с презентом осталось, посетителей оказалось меньше, чем рассчитывали устроители, и робко попросила:
— Мне хотелось бы у вас один экземпляр для сына купить. Со скидкой, если это возможно.
— Забирайте в подарок, — ответил представитель фирмы. — Вот вам моя визитка, позвоните завтра. Мы соберем вашему мальчику еще всякого-разного из нашего ассортимента. Спасибо за прекрасное обслуживание.
Понимаете, какой восторг охватил Анечку? Всю дорогу до дома она предвкушала, как сейчас поставит у кровати спящего Тимоши коробку с конструктором и как мальчик утром закричит от восторга. А дорогие ее сердцу старушки-соседки, увидев роллы с угрем, наверняка в один голос скажут:
— Забаловала ты нас!
Баба Катя и баба Тома благодаря Анечке уже отлично разбирались в деликатесах кухонь народов мира.
Молодая женщина подошла к двери, вынула ключ от домофона и услышала незнакомый женский голос:
— Герасимова! Привет!
Время подкатывало к часу ночи, Анна очень удивилась: кто мог ее звать в такое время? Однако обернулась — около нее стояла тетка не очень опрятного вида.
— Ну, здравствуй, сестра, — сказала она.
Анечка отшатнулась.
— Извините, вы ошиблись, у меня нет родственников.
— Ну да, ты воспитывалась в приюте, — усмехнулась незнакомка. — И я тоже. Нас разлучили в детстве. Но я в тот момент в школу начала ходить, поэтому и не забыла тебя. А ты совсем маленькой была, вот в твоей голове и не сохранилось никаких воспоминаний о старшей сестре. Давай знакомиться: Саша Пуськова, работаю на телевидении.
— Ух ты! — восхитилась Аня. — А я официантка.
Саша открыла сумку, вынула из нее старую фотографию.
— Узнаешь себя на снимке?
— Да, — прошептала Нюша, — у меня похожий есть. Здесь оба ребенка у елки, а у меня маленькая девочка сидит на стуле, а другая, постарше, стоит рядом. Мне директор детдома отдал карточку и сказал: «Малышка — это ты. О втором ребенке я ничего не знаю». Подожди, твоя фамилия Пуськова?
Саша кивнула.
— А почему не Михайлова? — осведомилась официантка.
— Вау! Моя сестра гений ума! — хохотнула Александра. — А ты почему Герасимова?
— Замуж вышла, фамилию сменила, — пояснила Аня, — а до загса Михайловой была.
— Ну так не одна ты такая, — проворчала сестра. — Я аж три раза штамп в паспорте ставила, Пуськовой с последним мужиком стала. А в детдоме, как и ты, на Михайлову отзывалась. Пригласишь чайку попить?
— Конечно, — согласилась Анечка. — Только тихо, мои уже спят!
Вам кажется большой глупостью вести ночью домой незнакомую женщину? И вы, наверное, правы. Но Герасимова сразу поверила, что перед ней близкая родственница.
— Хорошо живешь, — заметила Саша, очутившись в хоромах Ани. — Квартиры объединила?
Наивная Нюша рассказала сестре, как ей повезло с соседками, с Тимошей и с работой.
— Я такими подарками судьбы похвастаться не могу, — поморщилась Александра. — Меня после того, как отец маму убил, отправили фиг знает куда. Долго рассказывать, как моя жизнь сложилась, в другой раз доложу в деталях. А если коротко, то так: выучилась я на парикмахера, переезжала с места на место, очень в Москву рвалась, с трудом попала в столицу. Мечтала работать на телевидении, пристроилась на один канал администратором, но денег там почти совсем не платили…
Александра махнула рукой.
— Три ведра дерьма съела и все же стала корреспондентом, сейчас на кабеле работаю.
— Где? — заморгала Аня.
— Не парься, — отмахнулась сестра, — не важно. Как только в Москве очутилась, начала тебя искать. Много времени и сил потратила, и вот — удалось!
— Ты сказала, что нас отправили в детдом после того, как папа убил маму, — еле слышно пролепетала Аня. — Я про отца ничего не знаю, у меня в свидетельстве о рождении в этой графе прочерк. А вот маму звали Татьяна.
— Да, она была Михайлова Татьяна, — нахмурилась Саша. — Я, в отличие от тебя, мелюзги, отлично помню, что она была очень высокой, темноволосой, полной. И адрес наш в моем мозгу навсегда отпечатался: Ванюшин переулок, дом два, квартира десять. Внешность отца тоже в памяти сохранила, хотя он редко дома бывал. Огромный был мужик! Волосы до плеч, все время сигареты смолил, одну от другой прикуривал, а мама ругалась. Звали его Федор. И у нас еще одна сестра есть, Вероника. Фамилия у нее Балабанова. Но той повезло, ее взяла к себе какая-то родственница.
— Наш отец убил нашу мать? — с трудом осознавала страшную информацию Аня. — Какой ужас! Почему он это сделал?
— Вопрос прямо супер, — ухмыльнулась Саша, — для того, чтобы она умерла.
— Ничего не понимаю, — прошептала Аня. — Зачем отцу лишать жизни любимую жену, мать троих его детей?
— С чего ты взяла, что «любимую»? — скривилась Александра.
— Но как же? — смутилась Анечка. — Столько дочек завели, значит, обожали друг друга.
— Да нет, просто трахались, как кролики, и с дури презервативами не пользовались, — зло перебила ее Саша. — Знаешь, кто наш отец?
— Не-а, — пропищала Аня. — Откуда мне это знать?
— Федор Михайлович Касьянов, погоняло «Змей», — на одном дыхании выпалила сестра. — Слышала о таком?
Нюшеньке снова пришлось признаться:
— Нет.
— Он художник, сейчас бешеные деньги загребает, — окрысилась Пуськова. — Убил нашу маму, дочки по приютам мучились, а сам весело жил, вкусно жрал. Это несправедливо. Я считаю, что он нам алименты должен, их детям до восемнадцати лет платить положено.
— Мы ведь обе уже взрослые, — сказала Аня, — нечего надеяться на получение каких-то денег от него.
— Ошибаешься! — резко возразила Саша. — И есть возможность бабки с него содрать. Только нам троим надо объединиться. Я могу интервью записать — твое, Вероникино, свое. Расскажем, как нас в интернатах били, голодом морили…
— У меня этого не было, — возразила Анна. — Да, я очень хотела попасть в семью, только не удалось. Но в нашем детском доме воспитанников любили. От воспитателей и от директора я видела только добро.
— Тьфу на тебя прямо! — рассердилась Саша. — Значит, повезло тебе. А вот меня колошматили до полусмерти, еду отнимали и еще чего похуже делали.
— Кошмар! — пришла в ужас Герасимова.
— Змей обязан мои страдания оплатить! — стукнула кулаком по столу Александра.
— Тише, — испугалась Анечка, — Тимошу и бабулечек разбудишь. Ты уверена, что он свою жену жизни лишил? Почему его не арестовали? Как ты все узнала?
Пуськова почесала переносицу.
— Когда я наконец-то в Москву приехала, стала искать, где жить. Сняла комнату в области, на станции Лесной городок меня одна бабка к себе пустила. Не бесплатно, конечно, но дешевле, чем в столице, получилось. Где-то через год шла я по центру, и вдруг мелькнула мысль в голове: стой, Саша, посмотри налево! Прямо будто голос услышала, который это приказал. Повернулась, вижу здание со скульптурами. Красивые такие фигуры, сфинкс, птицы с женскими головами. Перед глазами у меня все затуманилось, потом прояснилось, и — бац! — картинка передо мной: я маленькая стою на том же месте, держу маму за руку… «Это самый красивый дом в Москве, — говорит мама, — мы совсем рядом живем. Ну, пошли внутрь, Надюша ждет. Не потеряй пакет, неси аккуратно». Мы входим в подъезд, огибаем лифт, спускаемся по ступенькам, подходим к двери. А на ней нарисован глаз. Я начала в створку стучать, кричать: «Мы пришли!» И уронила пакет. Дзынь! Похоже, в нем бутылка была. Мать как закричит: «Ах ты дрянь безрукая! Змей мне теперь из-за тупой дочери голову отвинтит! Разбила!» Дверь открылась, появилась какая-то женщина, спросила: «Танюша, на кого злобишься?» Мама сунула ей в руки сверток, в одеяло закрученный: «Подержи Аньку, я Сашке наподдам. Змей от злости на дерьмо изойдет». И как влепит мне затрещину. Я головой в стену тюкнулась, заревела… И все, картинка исчезла, закрылось окно в детство.
— Нехорошо дочку бить, — осуждающе заметила Аня. — Не нарочно же ты бутылку раскокала.
— Между прочим, в одеяле была ты, — продолжала Саша. — Еще я могу нашу комнату в родной квартире описать. Батареи там были черные, с узорами…
