Глава 58. По второму кругу

Я бы очень удивился, если бы меня снова не направили в инспекционную поездку по авиазаводам. Всё на те же четыре — Горьковский, Казанский, Саратовский и Воронежский. И ещё в Шумерлю — то есть повсюду, где я «наследил». Думаю, это правильное решение. Во-первых, мне это и самому интересно, а во-вторых, систематический подход не повредит никакому делу, особенно, учитывая возросшую во время войны роль авиации.

Мусеньку тоже отправили вместе со мной. Уж не знаю, почему, но главком, а это был по-прежнему Жигарев, прямо так нам и приказал. И самолёт нам для этого выделил — новенький Мо-2 в исполнении ночного бомбардировщика. Машина эта не слишком скоростная, зато сесть способна почти всюду. В этом отношении она похожа на старый добрый У-2. Главное же — у неё закрытая кабина с дверцей и скорость не сто пятьдесят километров в час, а чуть больше двухсот. То есть очень удобный транспорт для путешествий молодой семьи.

Поскольку оборудована она для ведения боевых действий, то имеет двойное управление, чтобы, в случае ранения лётчика штурман мог довести аппарат хотя бы до своей территории.

Главного конструктора Шумерлинского завода товарища Грибовского мы нашли в странном состоянии счастливой захлопотанности — на недавно ещё почти исключительно планерном производстве строились его учебные спарки-монопланы Г-20, образец которых я весной опробовал в Рязани — нормальный аппарат для обучения курсантов азам лётного дела. Как говорится — дёшево и сердито. Но на него «наехали» из наркомата авиапрома по поводу того, что, для обучения будущих пилотов-бомбардировщиков вместо Як-6 нужно поставить на производство его же, Грибовского, модель Г-27. А она у него так и не была доведена до ума.

— Что-то мне подсказывает, Вячеслав Константинович, что вы в том же самом наркомате расхвалили своё изобретение, выпятив преимущество вашей разработки перед конструкцией товарища Яковлева, — улыбнулась Мусенька, войдя в курс дела. — А к вам раз, и прислушались. Не так ли?

— Признаться, да.

— А в чём преимущество? — спросил я.

— Г-27 конструировался так, чтобы повторять расположение членов экипажа в бомбардировщике СБ.

— Это актуально, — пришлось согласиться с доводами Грибовского. — С другой стороны, этих самолётов, имею в виду учебно-тренировочных, требуется не так уж много. Как и Як-6, имитирующих компоновку Ли-2 и следующих за ними пассажирских самолётов, так и Г-27, компоновка рабочих мест в которых будет характерна для бомбардировщиков ближайших поколений. Так что — делать нужно оба варианта. Тем более — Як-6 универсальней по назначению. У вас ведь тут мелкосерийный характер производства, основанный на использовании древесины, фанеры и ткани?

— Да, — согласился Вячеслав Константинович. — То есть, придётся выпускать не одну модель двухмоторного самолёта, а две. Хотя и с одними и теми же моторами и сходными лётными качествами.

Мы с Мусенькой дружно, словно близнецы, развели руками. То есть выразили одну и ту же мысль: Хотели торта? Кушайте на здоровье.

Интересная картина ожидала нас в Горьком. Здесь на потоке стояли По-3 и По-5, как основные фронтовые истребители. Оба эти типа самолётов делали в огромных количествах. Спарки УТИ-16 тоже никто с потока не снял — их изготавливали в том самом варианте, о котором около года назад рассказывал Чкалов — с целой батареей направляющих для реактивных снарядов под крыльями и четвёркой синхронных ШКАСов под капотом. Машины, для обработки зенитных батарей. Ещё тут делали УТИ-17, вернее По-1 в варианте исполнения «Б», бомбардировочный и «Д» — дальний. Понятно, что производственные мощности просто пищали от перегрузки — даже У-2 было некогда и некому собирать. «Сараи», которые теперь По-4, и те передали на производство в Саратов под наблюдение конструкторского бюро Олега Антонова.

Понятно, что именно в Саратов мы и помчались.

Если кто-нибудь способен представить себе стаю летающих танков… я не мог, пока не увидел их собственными глазами. Летели они над Волгой строем пеленга и по одному снижались, норовя угодить поближе к берегу. Или место выбирали помельче, или, наоборот, поглубже но, опустившись до бреющего и снизив скорость до минимума, они отцеплялись от несущей их бипланной коробки и ныряли. А потом, чуть погодя, неторопливо всплывали. Сами же крылья вместе с хвостами, вращая пропеллерами, разворачивались и возвращались обратно.

А танки заводили моторы и выбирались на сушу, оскальзываясь на глине, проламываясь сквозь камыш или добираясь до песчаной косы. Их заметно сносило течением, однако все как-то выкарабкались и собрались в одну кучу. За этим наблюдала группа лиц с катера, кажется, водолазного. И ещё один Мо-2, но в гражданском исполнении, кружил тут же, как и мы. Следом за ним мы и добрались до заводского аэродрома. Думали, что на нём летели Антонов с Поликарповым, но это оказались командиры-десантники. Козырнули мы друг другу, да и пошли, всяк своей дорогой. Признаюсь сразу — их затея показалась мне не только опасной, но и бесполезной. Тем более что, судя по длинным стойкам шасси под крыльями, эти танкокрылы вполне могли выбрать удобное место на суше и выгрузить свою ношу сразу на твёрдое.

Поликарпова и Антонова я застал за одним из излюбленных занятий главных конструкторов — они созидали. И созидали они снова мой «Сарай».

— Здравствуй, Трофимыч! Душа твоя пропащая, — обрадовался Олег Константинович. — Рад видеть вас в добром здравии, Мария Антоновна.

Мы ответили на приветствие и поручкались с Николаем Николаевичем — некоторым Мусенька по-мужски подаёт руку.

— Олег Константинович не устаёт удивляться глубине твоего конструкторского предвидения, — ухмыльнулся Поликарпов. — Помнишь, как ты категорически отказался согласовывать удаление дополнительных крепёжных узлов у входа лонжеронов в фюзеляж? А теперь на них, как родные, встали основания захватов для танков — оставалось только приварить ответные части к танковым корпусам.

— Шасси для танковоза от НБ взяли? — я сразу постарался направить внимание присутствующих подальше от своих «особых» свойств.

— Да, — кивнул Антонов. — Стойки оттуда. А тележки у нас, как ты помнишь, унифицированы и в Ан-226, и в По-4. То есть ты, действительно, знаешь будущее…

— Только тогда, когда могу им немного подруливать. Бипланную коробку я «срисовал» с вашего же планера «Крылья танка», а фюзеляж с какого-то американского не слишком успешного самолёта — не помню, почему ему не повезло. Воткнул одно в другое и добавил моторы помощнее. Так что — не обожествляйте, а то мне светящийся нимб будет мешать спать. Ой, простите Николай Николаевич.

— Полно вам, Александр Трофимович. Вы — исключительно тактичный безбожник. А как вы оцениваете будущее «Сарая»? Вот завершится война, возить кучу военных грузов с такой срочностью окажется накладно. Не спишут ли их со счетов?

— Если научатся считать деньги — не спишут. Это же грузовик-трёхтонка, не требующий дорог. Даже по расходу горючего есть масса случаев, когда перевозка по воздуху выгодней. Я не про добычу угля из карьеров, но, скажем, забросить груз астраханских арбузов жителям Салехарда — тут авиация вне конкуренции. Хотел с вами потолковать о гусеничном шасси, чтобы не только на расчищенный аэродром можно было садиться, но и на болотный кочкарник, и на снежную целину.

— Сложно и недолговечно, — пожал плечами Поликарпов. — Я бы колес побольше в тележку собрал и поставил их почаще, можно в шахматном порядке по схеме два-один-два-один. И сами колёса выбрал бы пошире и диаметром побольше. Это, наверняка, тяжелей, зато служить будет долго.

Мы склонились над листками и порисовали. Собравшаяся у нас «тележка» из дутиков, расположенных в шахматном порядке, смотрелась убого и изобиловала грядущими проблемами — такое в жизни не работает.

— Лучше лыжный полоз, — почесал в затылке Антонов.

— Он не катится, — возразил Поликарпов.

— А эта сборка тоже не покатится, если с полной загрузкой. Колёса осядут, раздадутся и сцепятся боковыми поверхностями. А резина по резине схватится намертво.

Дальше мы эту тему не продолжали — и без того понятно — не вытанцовывается.

— Так, Трофимыч! Чего там у вас в будущем для этого придумали?

— Ничего не придумали, — встряла Мусенька. — Посадочные полосы строили из сборных металлических конструкций вроде сцепленных кромками профилированных листов, а не гусеничные самолёты. Хотя, моду задавали не там, где половина территории на вечной мерзлоте — в тёплых-то краях другие проблемы.

— И что? — изумился Николай Николаевич. — Они и в своих тёплых краях собирали из металла взлётно-посадочные полосы?

— Ну да, — кивнул я. — Уже сейчас собирают.

— Кончайте отвлекаться, мальчики, — топнула ногой Мусенька. — Взлётно-посадочные качества всю жизнь мешают лётным. Кончайте скорбеть — рисуйте гусеницу.

Точно так же, как в Горьком цеха загружены производством истребителей, на Саратовском заводе все заняты постройкой транспортных машин — Ан-226 и По-4 — «Овин» и «Сарай». У них близкая вместимость и грузоподъёмность, но первый быстрый, а второй — медленный. Безфюзеляжный вариант «Сарая» берёт под крыло один из лёгких танков Т-40 или Т-60. Или броневичок — главное, чтобы масса была не больше шести с половиной тонн. Работы по темам Александра Яковлева здесь полностью прекращены.

В Казани делают фронтовые бомбардировщики Су-2, высотные двухмоторные истребители Пе-3, Ли-2 в исполнении бомбардировщика и стратегические опять же бомбардировщики Пе-8. Сюда же передана документация на снова бомбардировщик — ночной НБ, которому уже присвоен индекс По-8. Вот хожу я вокруг этих двух больших машин и занимаюсь сравнениями.

Бомб они везут поровну с одной и той же скоростью на одно и то же расстояние. Но Петляковская машина цельнометаллическая четырёхмоторная имеет вдвое больший размах крыла и в полтора раза длиннее, чем деревянный двухмоторник Поликарпова. Разница только в высотности — Пе-8 может вскарабкаться на девять километров, а По-8 только на шесть с капелькой. То есть восьмидесятивосьмимиллиметровые немецкие зенитки добивают в обоих случаях, хотя радиус поражения по горизонтали, конечно, для По-8 больше.

На случай нападения истребителей Пе-8 защищён значительно лучше — у него пять огневых точек, сектора обстрела которых частично перекрываются. У НБ их всего три. Хотя, истребитель, вооружённый пушкой, завалит и ту машину, и другую, если пилот на нём не полный идиот.

Да, я ищу повода для того, чтобы обосновать снятие с производства красы и гордости нашей авиации дальнего действия. Ещё мне нужно, чтобы к началу сорок пятого года отправились в утиль и те машины, что уже в строю. И нужно это потому, что, насколько я помню, именно в это время Пе-8 догонит усталость металла — стали, из которой сделаны лонжероны. Будут жертвы.

Говорить ли правду относительно технической картины — не знаю. А вдруг лётчики забоятся летать на этих вполне пока годных, хотя и весьма сложных машинах? Вот и маюсь в нерешительности. Тем более что автор этой разработки погиб прошедшей зимой — разбился при авиационной аварии — неудобно как-то хоронить его детище.

Топтание в сборочном цехе незнакомого меня, конечно, не осталось незамеченным — очень уж юный вид я имею для того, чтобы носить столь увесистые погоны. Да, теперь младшим из старших офицеров стал не капитан, а майор — то есть Сталин меня правильно понял и сделал всё вовремя.

Тут и подошел ко мне полковник авиации, без церемоний протянул руку и представился:

— Мясищев.

— Субботин, — ответил я.

— О вас ползут самые невероятные слухи.

— Правильные слухи обо мне ползут, — кивнул я в задумчивости. — Я из будущего, из две тысячи десятого года. Не важно, верите вы или нет, но не забудьте забежать в первый отдел и дать подписку о неразглашении.

— В первый?

— Простите — к особистам. Немного путаюсь в терминологиях разных эпох. А в сорок пятом у некоторых из Пе-8 начнут отваливаться крылья. Усталость металла, из которого сделаны лонжероны. Просто и не знаю, как с этим быть.

— Усталость? Что это за напасть такая?

— Встретитесь с ней, и не раз. И, хоть тресните меня, представления не имею, как выявлять опасные в этом отношении материалы. Кстати, вас ознакомили с работами, что ведёт в Воронеже Архип Михайлович Люлька?

— Нет. А вам уже исполнилось сто лет?

— Пока только девяносто четыре. Простите, забыл ваше имя-отчество.

— А я его и не называл.

— Из будущего забыл. Тело молодое, а память подводит.

— Владимир Михайлович.

— Шурик. Простите мне мою рассеянность, но очень рекомендую наведаться в Воронеж, а потом, когда вернётесь, поделиться мыслями об увиденном с товарищем Сталиным, потому что я сам в реактивной авиации почти ничего не смыслю.

— Я тоже.

— У вас всё ещё впереди. Эх, мне бы ваши годы! Советую оседлать реактивную тематику и… да, Павлу Осиповичу тоже пора входить в эту струю. Словом, будете в Воронеже, кланяйтесь от меня Москалёву — он сейчас больше всех знает про то, как запрячь ТРД. Хотя, снова я тормознул — сам же туда лечу. Ой, а на моём самолёте место есть только в бомбоотсеке. Простите, не могу пригласить вас в попутчики.

— Здравствуйте, — к нам подошла моя ненаглядная. — Ты представишь меня товарищу полковнику?

— Мусь! Это же сам Мясищев! Помнишь, который построил первый межконтинентальный сверхзвуковой бомбардировщик?

— Ты совсем мозги потерял, старый хрыч! — накинусь на меня моя радость. — Вот что ты несёшь! До этого ещё, как минимум, лет двадцать, а ты тут вовсю авансы раздаёшь!

Простите его, пожалуйста, товарищ полковник, — повернулась она к нашему собеседнику. — Ему товарищ Сталин недавно разрешил самому выбирать, кого посвящать в тайну, а он, дубина, от этого вообще берега потерял — лупит, как пыльным мешком из-за угла.

— Пойду-ка я, действительно, дам подписку, — улыбнулся Мясищев.

— Тема «Шум» — подсказала Мусенька.