Глава 56. Экспедиция

Наконец-то я в Якутии. Мотаюсь от лагеря, расположенного на одном из небольших притоков Вилюя то в Якутск, то в Красноярск — доставляю горючее, картошку, лук и прорву самых разных вещей, составляющих экспедиционное оборудование. Ещё гвозди, рабочих, насосы. Да не перечислить всего.

В лагере стоит рядок добротных армейских палаток, и возводятся капитальные постройки. Прежде всего, баня на лиственничных сваях — тут вокруг вечная мерзлота, поэтому без свай — никак. Ещё частенько приходится пересаживаться на двухместные гидропланы «Бекас» — таково поэтическое название летающей лодки Мо-6. На них мы с Мусенькой и начальником экспедиции Василием Ивановичем Ступиным выбрасываем и забираем геологоразведочные группы в те места, где есть хотя бы небольшие подходящие для посадки акватории.

Основная часть геологов — студентки. Парни-то на войне, а девчат, кто поживее характером и интересуется практической стороной будущей профессии, пригласили сюда на летнюю практику. Самая молодая из них — та самая Лариса Гринцевич, что по Мусенькиным воспоминаниям отыскала в этих краях первую кимберлитовую трубку — она вообще первокурсница. Другие девочки постарше, но тоже семисёлки ещё те.

Научными руководителями у нас уже выучившаяся на геолога Наталья Сарсадских и её муж — Саша Кухаренко. Саша — не очень полевой геолог — после ранения, полученного в Советско-Финскую ему удобнее работать в лаборатории. Но у нас в лагере для него вполне хорошие условия. Наташа тоже не совсем свободна в перемещениях — маленькая дочка постоянно требует материнского внимания. Вот и достаётся этим ребятам основная работа по разбору и анализу доставляемых образцов.

Признаюсь сразу — во все аспекты происходящих событий мне вникать некогда, однако тут создана довольно приличная транспортная инфраструктура. Якутские лошадки с проводниками якутами, верховые и вьючные олени с каюрами-эвенками, четыре квадроцикла, на которых уезжают и возвращаются геологические группы. Мешки с пробами, промывочные желоба, мешочки со шлихами, лупы и пинцеты — я не могу не видеть того, что работы сразу организованы широко. Даже радиосвязь имеется со всеми.

На самом деле всё это великолепие посреди сибирской тайги организовала не только моя благоверная — начальник экспедиции Василий Иванович Ступин на самом деле никакой не Иванович и совсем не Ступин — это Василий Сталин. Кавалер ордена Красной Звезды и сержант авиации, находящийся на этом курорте по причине ранения. Здесь его никто в лицо не знает, а мы с Мусенькой никому не скажем. Нам прикольно, что сын пошёл по стопам отца — тоже начальник партии, только геологической, а не Коммунистической.

Да, кроме гидропланов у нас ещё есть три По-2 с винтами переменного шага — они короче разбегаются перед взлётом и шибче тормозят после посадки. Но всё равно ремонт шасси для них — постоянная процедура. Тут совсем не степи, а не заметить камень в траве — обычное дело. Поэтому запчасти постоянно с собой.

Вообще-то мне здесь скучно. Нет, покою не дают — реально, лётчиков у нас меньше, чем самолётов, то есть всё время или везу кого-то, или что-нибудь починяю. Но голова-то работает в своём привычном ключе — я тревожусь за то, как идут дела с реактивными двигателями, за события на фронте, а вести оттуда приходят тревожные. С одной стороны Финляндия вышла из войны, подписав безоговорочную капитуляцию. С другой — южнее Киева происходит настоящая мясорубка. Наши каждый день отступают «после упорных продолжительных боёв» Правда, называемые Левитаном оставленные населённые пункты на нашей крупномасштабной карте находить удаётся редко, но всё равно — противник ломит. Он рвётся к Днепру. На Ленинградском направлении тревожное затишье, об успехах армии Югославии тоже давненько ничего не сообщали.

И ещё меня тревожит недавнее прошлое. Прошлое моей нынешней здешней жизни.

— Мусь, а как ты законтачила с НКВД? — очень уж странными выглядят события последних дней. Никогда бы не подумал, что Сталин с Поликарповым станут водить меня за нос — я ведь, кажется, достаточно удачно взял в свои руки бразды правления основными направлениями развития авиацией. А тут — бах, и целый самолёт создан тайком от меня. Хотя, я ведь постоянно погружался в частные вопросы, а на общую картинку особого внимания не обращал. По прошлой жизни знаю, что Туполев должен усиленно работать над Ту-2, который на эту войну так толком и не успеет.

— Да очень просто законтачила. Написала оперу.

— Ты ведь даже нот не знаешь! — ступил я. — Какую к Альдебарану оперу?

— Донос на себя написала, лично отнесла, куда следует, и потребовала, чтобы его зарегистрировали по всей форме. Проверять сигнал прислали Егора Конарева. Он такой молоденький был, забавный. И, конечно, ничуточки мне не поверил. Да нам с тобой обоим до конца не верили, считай, пока война не началась. Но со мной это было не так-то просто — ты как раз объявился в аэроклубе — мальчик-старичок. Как Егор над этим голову ломал — обхохотаться. Он даже потребовал к себе в помощь настоящего авиатора — тогда и подключили к нашему делу Крутилина. Я его честно предупредила, что мешать тебе не нужно — ты и сам всё сделаешь правильно.

Но до товарища Сталина сведения о странных детях дошли. Вот тогда-то мы с ним и поговорили. Я его строго отчитала за неэффективно проведённые репрессии, и за младшенького, за Васю. А то, сдал ребёнка под присмотр своей охране, а сам принялся горевать по жене. Как же он на меня за это злился! Нет, виду не показывал, но до тех пор, пока ты не пролетел перед Чкаловым хвостом вперёд, ни разу ничем не поинтересовался. Кстати, как это ты такой фокус сумел провернуть?

— Элементарно. Это же схема «Утка». Правда, крыло получается слишком ламинарным — падает подъёмная сила — мне на моём маломощном движке с трудом удалось удержаться в воздухе. Ну и рулить по зеркалам не подарок. Особенно, без авиагоризонта. Ты не уводи разговор, — спохватился я, поняв, что моя сливочная пытается сменить тему.

— Ну, после Франкистского мятежа в Испании отношения между нами начали налаживаться, так что репрессии товарищ Сталин провёл аккуратней — политических с уголовниками в одних лагерях не смешивал, расстреливать запретил вообще, да ещё и запретил принимать к сведению анонимные доносы. Так что карающая метла оказалась пореже.

Мы сидим с Васей на берегу речки и удим рыбу. Мусенька колдует над казаном, где готовится уха. Неподалеку покачиваются на воде наши «Бекасы» — ждём выхода группы с маршрута сюда, в условленное место — не во всех районах Вилюйщины можно сесть, потому что «Зелёное море тайги» не изобилует открытыми участками. А ещё тут встречаются и каменистые склоны. А вертолётов у нас нет.

— Вась, ты отцу пишешь?

— Пишу иногда. На имя Иванова по одному адресу в Кунцево.

— Чаще пиши, он ведь волнуется за тебя.

— Странным он стал в последнее время. Сначала велел во всём слушаться Херменегильду Бюхель. Так и сказал — словно маму почитай. А потом приказал относиться к вам, моим ровесникам, как к деду с бабушкой. Вы что-нибудь можете объяснить?

— Можем, но не хочем, — отвечаю я.

— Потому что — сволочи, — добавляет Мусенька и смешливо фыркает. — Ты мне лучше доложи, кто такие троцкисты и чем они отличаются от нормальных людей?

— Нашлись на мою голову экзаменаторы! — шутливо отмахивается Вася. Или он комара отгоняет? Их тут много. — Если попроще — то троцкисты считают неизбежной мировую революцию и стараются ускорить её, активно вмешиваясь в события.

— И как тебе такая активная жизненная позиция? — не унимается Мусенька.

— Отец считает, что это неправильно, — уклоняется от прямого ответа Вася.

— Он верно считает, — вмешиваюсь я. — Ты не поверишь, но в будущем, причем не очень далёком — ты и сам до него доживёшь — первым реально социалистическим государством станет Швеция. Хотя у власти в ней будут совсем не коммунисты, и даже подобных целей она перед собой ставить не будет. Это получится само собой, потому, что уровень жизни населения окажется очень высоким. Каждый, кто работает, будет обеспечен и жратвой, и барахлом, и житейскими удобствами. Конечно, им очень поможет то, что их участие в этой войне окажется минимальным — они ведь сохранили нейтралитет и легко отделались — никто их не утюжил. Сходных успехов добьются и другие страны, не выступающие в роли международного пугала. Хоть в Швейцарии, хоть в Норвегии народ будет жить, словно сыр в масле, потому что тамошние руководители не геополитикой занимаются, а решают проблемы своих граждан. Твой батюшка понимает — нельзя жить в ссоре со всем миром, поэтому и изводит троцкистов.

— Не так всё безоблачно, Шурик, — вступает в разговор Мусенька. — Оскал мирового капитализма не с испугу придуман. Буржуям от нашей страны много чего хочется. Сейчас это лес и хлеб. Скоро они пожелают нефти и… да всего они пожелают по самым низким ценам. И захотят продавать нашим покупателям свои шмотки и всё, чего у них много. Источники сырья и рынки сбыта империалистов интересуют в первую очередь — всё по Марксу. Короче — чтобы с ними не воевать, нужно торговать, тонко соблюдая свои интересы. Это, знаешь ли, совсем не то, что угрожать силой или отказывать всем и во всём, ссылаясь на принципы пролетарского интернационализма.

— Не, вы чего, сопляки! Вы к чему меня готовите? — Вася вскакивает и выхватывает из кобуры свой ТТ.

— Куда отец твой велел, туда и готовим. Знаешь ведь, что родители не вечны. Кто за него начатое завершит? Чужие дяди? — я отворачиваюсь к поплавку и в сердцах вздёргиваю пустой крючок. — И кто тебе сказал, будто именно ты поведёшь страну по пути развития и процветания? Поставь для начала на ноги дело алмазодобычи, завоюй на международном рынке достойное место в части поставки ювелирных алмазов, наладь выпуск сверхпрочного режущего инструмента, а уж потом замахивайся на управление всем государством.

— Да, дедуля! — Вася убирает пистолет обратно в кобуру. — А что, бабуля, не готова ли ушица?

— Готова, касатик, — улыбается Мусенька. — Мой руки да садись сюда. Мисок мы всё равно не взяли, так что давайте прямо к котлу. Ложка-то у тебя с собой? Шурик! А тебе что, требуется отдельное приглашение? Марш за стол… то есть к казану.

Перекусили. Потом я слазил в самолёт, связался по радио с лагерем. По их сведениям каюр с оленями, навьюченными образцами, должен появиться здесь буквально с минуты на минуту, а вот сама группа не придёт — у них ещё не все дела завершены. Подкинули в костёр сухих дровец, дождались, пока разгорятся, и вбросили охапку сырых веток, чтобы дыму было побольше.

— Дымокура халасо, — этого пожилого эвенка у нас прекрасно знают. Старый Карарбах носит на своем теле много отметок от встреч с самыми разными зверями. — Моя дорога становись, сокжой стреляй. Оленя пасись, отдыхай и обратно ходи.

Мы с Васей таскаем в самолёты тяжелые мешки с бирками и тушу добытого дикого оленя, а Мусенька потчует пожилого охотника ухой. Вернее, охотник справляется сам, да ещё и покрикивает на мою ласковую, указывая, как подвесить на шею оленю брёвнышко, чтобы оно при ходьбе било по ногам. Так они далеко не разбредутся.

Эх, если бы не комарьё, да не гнус, было бы нам счастье. А до изобретения фумитокса впереди ещё долгие годы.