Глава 49. На фронт

Мои документы внимательно изучили, позвонили куда-то и пропустили. Я не великий знаток Кремля, но дорогу, которой хоть раз ходил, запоминаю хорошо, поэтому до приёмной товарища Сталина дошёл без труда. Его секретарь, наверное, Поскрёбышев, потому что в прошлый раз тут был он же, а фамилию я помню ещё со своего времени, так вот он мне сказал, что совещание только что началось, но я не в числе тех, кого на него вызвали. Так что лучше будет заглянуть позднее. Не раньше, чем через пару часов.

После более чем суток бодрствования и почти непрерывного летания, я несколько тормозил и не обратил внимания на такую деталь, как неопределённость в высказываниях. Это ведь не совсем обычное дело в этом учреждении, если я ничего не путаю. В общем, меня потянуло передохнуть, а подходящего дивана или кресла нигде в окрестностях приёмной я не помнил. Дрыхнуть же прямо здесь почему-то не хотелось. Опять же я уже запутался, семь полётов совершил с перерывами за заправку самолёта и погрузку-выгрузку, или восемь. Возможно, я спал а ходу и с открытыми глазами — молодой организм и не на такое способен.

— Капитан, капитан! А я тебя знаю, — передо мной «нарисовался» представительный «полкан» как раз того самого возраста, когда и сила ещё есть, и опыта уже много.

— Субботин, — отрекомендовался я, вытянувшись в струнку и держа свой фанерный чемоданчик в левой руке. Ну да, я ведь с ним и прилетел сюда в Москву прямо из дома.

— Видел, как ты на заводе гонял Пошки. Поступаешь в моё распоряжение. Внизу стоит выкрашенная в зелёное Эмка, садись в неё и никуда не уходи.

Похоже, я так до конца и не проснулся, потому что в голове возникла чёткая связь — автомобиль — это сиденье. Мягкое. Внутри кабины, где ниоткуда не дует.

Внизу действительно стояло несколько легковых машин, но зелёной среди них была только одна. Как раз Эмка. Водитель на моё самовольное внедрение на заднее сиденье никак не отреагировал — он о чем-то разговаривал с коллегой у соседнего «Паккарда». Или, а фиг их эти иномарки разберёт — все они на одно лицо. А потом я уснул.

— Проснитесь, товарищ капитан. Мы уже приехали, — тот самый полковник обернулся ко мне с переднего кресла.

Огляделся — мы опять на Центральном аэродроме. Стоим около Мо-4, бывшего САМ-10, и выслушиваем доклад молоденького сержанта, явно недавнего выпускника лётного училища, о готовности машины к полёту и о том, что товарища капитана посадить решительно некуда, потому что в кабину загружена куча всяких нужных вещей, в том числе — карты на всю дивизию, медикаменты и…

— А это ничего, товарищ полковник, — говорю я, стряхивая сонную одурь. — Я за вашим «мошиком» вполне успею на вот этом «овине», — показываю рукой в сторону стоящего на соседней стоянке Ан-226 с надписью «Шурик» во весь огромный борт. — Да вы не сомневайтесь — все про него забыли, а он заправлен и к полёту готов. Если хотите — могу и вашу Эмку с собой прихватить. Да вы не беспокойтесь — машина только что пригнана с завода и ещё нигде не числится. Никто не хватится.

— Ты, что ли пригнал? — весело глянул в мою сторону полковник.

— Так точно.

— И как она?

— Летает.

— Ну-ка, покажи.

Через дверь справа около хвоста забрались в просторный грузовой отсек, освещённый через широкое лобовое стекло. Я прошёл на пилотское место, пощёлкал выключателями — всё в порядке, горючего под пробку. По лесенке спустился с пристроенного в носовой части балкончика, где установлены пилотские кресла, на уровень пола грузового отсека. Здесь справа, по другую сторону прохода от туалетной, размещены многие важные устройства. В частности, мотоциклетный двигатель, запустив который легко оживить и гидравлическую систему, и пневматическую, и создать в сети приличное электрическое напряжение. Транспортник не должен зависеть от аэродрома.

Кикнул ногой по стартёру, убедился по индикаторам, что системы вышли на нормальный режим, открыл хвостовую аппарель и проследил, чтобы Эмка встала правильно. Скажете, что это дурацкое решение? Нет, это консервативный путь застраховаться от непредвиденных случайностей. Так мы и взлетели и с моим новым командиром, и с его машиной и с её водителем. Оказывается — нам нужно под Оршу — то есть недалеко от тех мест, куда я мотался весь вчерашний день.

По пути, а мой новый начальник провёл всю дорогу на месте второго пилота, выяснилось, что прорыв немецких танков в направлении Шклова оказался для нашего командования полной неожиданностью. То есть, как раз вчера, именно в момент нашего прилёта в Москву, это и произошло. Выходит, Сталина ещё не поставили в известность, но переброску войск в направлении наметившейся угрозы уже начали. Точно знаю — я же сам перебросил целую батарею!

Но свои догадки придержал — было не до анализа мелкого недоразумения, потому что выяснилось — на этом участке появилась группа очень опытных немецких лётчиков-истребителей, сумевших нанести серьёзный урон нашей авиации — речь идёт о десятках сбитых самолётов. Собственно, поэтому командир авиадивизии полковник Колыванов и забрал меня столь решительно и ни с кем не советуясь, что ему просто необходимы опытные лётчики. И, да, ему разрешили брать любого, кто под руку подвернётся. Я же не виноват, что подвернулся!

Вообще-то умелых пилотов в нашей авиации немало, но они разбросаны по многим фронтам, а проблему необходимо решать здесь и сейчас потому, что нельзя допустить господства в воздухе Люфтваффе, когда в месте прорыва нужно к линии фронта перебрасывать войска, которых, кстати, в распоряжении Ставки не так уж много. Словом — время сейчас дорого, как никогда.

Сели мы около штаба дивизии, который располагался рядом с просторным полем, недавно колхозным, а теперь — лётным. Все кромки достаточно обширной «поляны» оказались заняты полками этой же самой дивизии. Без особого труда угадывались и штурмовики, и бомбардировщики, как современные, так и не очень. Истребители тоже присутствовали — двинувшись в их направлении, я без труда отыскал своё новое начальство.

Комполка майор Васютин сказал, что его уже предупредили, распорядился, чтобы оформляли все, как положено, а меня отправил знакомиться с эскадрильей. Да, ему до зарезу требуются опытные пилоты, потому что часть у них до сего момента была учебной. Всего несколько инструкторов с боевым опытом на весь полк. То есть — меня сразу назначили комэском — хватило самого беглого взгляда в лётную книжку.

Короткий строй совсем молодых сержантов, недавно прибывших из училищ после ускоренного выпуска и, наконец-то, сытный ужин и сон. Я ведь только сегодня перед самым полуднем завершил мотаться по маршруту Москва-Шклов, а с тех пор только разок перехватил часок или около того в Эмке комдива.

Октябрь месяц. Сырая палатка, сырые дрова в печке буржуйке, тепло моментально выветривается, тем не менее, выспаться удалось и даже проснуться пораньше, чтобы успеть изучить карту района, где нам предстояло летать. Личный состав поднял на рассвете и принялся по этой самой карте гонять. Троечники. Заодно выяснил, что питомцев моих здесь в полку успели по нескольку раз выпустить в воздух — взлетают и садятся они более-менее успешно. Ну и в прямом полёте не падают. В бою не был ни один. И вообще — и дивизия, и входящие в неё полки находились в не вполне мне понятной промежуточной стадии, когда тут на одной площадке проводится «обкатка» молодёжи, сдача-приёмка новых самолётов от промышленности, ремонт или доводка повреждённой и изношенной матчасти — этот Содом и Гоморра назывался «хозяйством Колыванова» и только что, буквально позавчера, располагался средней глубины тылу. В тылу фронтового масштаба, а не армейского. А тут, откуда ни возьмись этот неожиданный прорыв, срочный вызов комдива… кажется, прямо в Кремль.

Ох, так ничего себе разворот событий — только что всё было безоблачно, а тут, налицо все признаки неразберихи! Похоже, немцы нас неслабо «приложили». Не иначе «Быстроходный» Гейнц отчебучил одну из своих неожиданностей!

Тем временем, я продолжал настойчиво собирать сведения о месте, куда попал. Хорошие новости чередовались с плохими:

Полк вооружён По-3 — новыми скоростными маневренными истребителями — это плюс.

На истребителях отсутствуют пушки и бронеспинки, то есть стоит только пара ШКАСов — это минус.

Но сам самолёт от этого стал легче и не разбалансировался — это плюс.

А вот радиостанций нет вообще — это минус.

И так — пункт за пунктом. Заводского брака техники не обнаружили, но моторы стоят мощностью всего тысяча сто сил, а не тысяча двести с чем-то, как будет чуть позже. То есть, я оказался, по сути, в москитном авиаполку с не вертлявыми самолётами, а с самыми привычными, классическими, несколько более тяжелыми, чем Мо-1, зато примерно так же вооружёнными. Разница только в количестве подвешиваемых под крылья бомб или реактивных снарядов. Ну и в массе машины вместе с прожорливостью двигателя.

Только я успел это осознать — тревога. Сумбур, путаница — одни взлетают, другие бегут прятаться в отрытые повсюду щели. Так уж получилось, что я взлетел, и на отрыве меня чуть не подловил какой-то желтоносый Мессер. Каким чудом не я чиркнул крылом по шарику, одновременно закладывая вираж и убирая шасси — сам не пойму.

Не успел набрать и сотни метров, как в меня вцепилась ещё пара желтоносых, но они сразу начали проигрывать мне на вираже и заторопились выйти из боя, а то бы я их догнал. И тут вижу, с летного поля поднимается сразу четвёрка наших с бортовыми номерами не моей эскадрильи, а на них снова заходят желтоносые. Отпугнул их парой длинных очередей, но ни в кого не попал — разошлись. И тут подтянулись Юнкерсы-88 все крылья которых оказались увешаны бомбами — я смотрел на них снизу и четко это видел.

Так снизу в лоб и атаковал ведущего — скороподъёмность у По-3 оказалась хорошей, а бронирования спереди у Юнкерсов нет. Короткая очередь, уход вправо, а тут Мессеры справа сверху.

События сменялись, как узоры в калейдоскопе. Я постоянно пытался, и наскочить на бомбардировщики, и отбиться от Мессершмитов, и отогнать налетающих охотников от своих взлетающих ястребков. Потом всё рассосалось. Наших в небе оказалось много, а фашистов — мало. Садясь, видел четыре костра на земле. Наши это были или немцы, не знаю. Но воронок от бомб на лётном поле не было, и машины, оставшиеся на стоянках, явных повреждений не демонстрировали.

Следом за мной сели Дзюба и Тучков из моей эскадрильи, а потом ещё пять истребителей других эскадрилий в произвольном порядке.

Дзюба выглядел ошалевшим, а вот Тучкова явно потряхивало.

Да уж — работа постов воздушного наблюдения оказалась не на высоте. Хотя, облачность нынче какая-то клочковатая и довольно плотная — могли и не разглядеть, кто, откуда и куда.

Я приказал технику написать на борту моего самолёта позывной и собрал личный состав на инструктаж.

— Действовали мы сумбурно, к тому же, не слыша друг друга и не имея команд с земли. Тем не менее, есть два положительных момента — фрицы улетели, а мы уцелели.

С радио, или без него, необходимо действовать согласованно. Возможно это только при понимании всеми решаемой задачи и при внимании к маневру командира. Начинаем наземную отработку совместных действий:

Я разбил ребят на пары и, заставив их раскинуть руки на манер крыльев, принялся за прохождение стандартных положений, изображая то вражеские истребители, то бомбардировщики — к нашему веселью подтянулись от соседей несколько парней-штурмовиков — этих тоже включил в либретто.

Выбрать правильное положение и скорость для любого маневра — непростая задача. А времени, чтобы всему этому научить молодёжь, исключительно мало — пришлось сразу давать ударную дозу.

Вприсядку означает — на бреющем, на полусогнутых — малая высота, на прямых — обычный полёт, а на цыпочках — с превышением. Мы трижды «выводили» Илы на штурмовку наступающих войск, пока началось более-менее получаться.

— Что же вы, капитан, не заглянули на КаПэ, не доложили по старому русскому обычаю о сбитых? — не заметил, как подошёл командир полка.

— Здравия желаю, товарищ майор. Эскадрилье продолжать занятия. Так, вроде, не сбивал я никого.

— По тому Юнкерсу, что упал на краю взлётной полосы, кроме вас никто не стрелял. А как вы подожгли Мессер, весь аэродром видел, — ухмыльнулся Васютин. — Я распорядился, чтобы на вашем самолёте нарисовали звёздочки — пусть фашисты боятся.

— Тогда пусть сразу ещё девять намалюют, — пожал я плечами.

— А это что за танцы? — кивок сторону продолжающих «маневрировать» сержантов.

— Девятый акт Марлезонского балета «Пеший по-лётному» известного балетмейстера товарища Покрышкина.

— Самого Александра Ивановича! Ну, такой мастер воздушного боя плохого не придумает. И на ваш счёт, кстати, кое-что прояснилось. Служба радиоперехвата дешифровала сообщение, что известный ас Шурик замечен под Оршей. Рекомендуют при его появлении уклоняться от боя. Надпись на борту срисовали? Не боитесь, что начнут за вами охотиться?

— Никак нет! Пусть они меня боятся.

— Ваши желторотики тоже распорядились, чтобы техники написали на бортах их позывные, — кивнул Васютин.

— Они быстро учатся.

— И всё же, голубчик, ступайте на КаПэ.

— Есть! Чип! — это в сторону продолжающих заниматься новичков. — Страхуй Ила на выходе из пикирования.

— Странный позывной.

— Фамилия Нечипоренко. «Неч» — как-то не звучит, — объяснил я.

Со стороны штаба дивизии в воздух взвилась ракета. Сигнал немедленно подняться в воздух.

— Разрешите взлетать, товарищ майор?

— Взлетайте. Но потом не забудьте заглянуть и к нам, в штаб полка.

На этот раз предупредили нас вовремя — истребители противника мы встретили, уже имея и скорость и высоту. А бомбардировщиками занялись ребята из первой эскадрильи. Вторая была на задании.

На этот раз бой выглядел чуть более упорядоченным. То есть наша эскадрилья держалась одной группой, правда, пары постоянно перемешивались — всё-таки в свалке ведомому трудно удержаться за своим ведущим, особенно, если только что отогнал от него желтоносого. Немцы часто умудрялись зайти кому-нибудь из наших в хвост, поэтому мы только и занимались тем, что отпугивали их — совершенно естественно образовалось что-то вроде оборонительного круга.

Горючее у немцев закончилось раньше, чем у нас и они улетели. Бомберов от аэродрома отогнала вернувшаяся с задания вторая эскадрилья, потому что первую к Юнкерсам не подпустили истребители прикрытия. Они и вторую не подпустили бы, если бы их на всё хватило — нам помог исключительно численный перевес.

Потом было сопровождение штурмовиков — те работали по наступающим войскам. Затем Сушки под нашим присмотром обрабатывали гужевую колонну. И пятый за день вылет опять на оборону собственного аэродрома. Никто никого не сбил. А вечером на самолёты принялись устанавливать пушки, бронеспинки и рации — сумели как-то доставить.

Утро принесло новость — немцы продавили нашу оборону и оказались восточнее Орши — то есть мы как бы в окружении. Но всю ночь на лётное поле один за другим приземлялись «Сараи», доставляя, то сорокопятки, то стодвадцатимиллиметровые миномёты. И много снарядов. Обратно вывозили раненых. Тоже много. С юга и с востока доносились звуки артиллерийской канонады, высоко в небе крутилась «Рама» — всё было плохо.

Рассвет моя эскадрилья встретила у прогретых самолётов в ожидании команды на вылет.

— Вчера мы были, скорее, жертвами, чем бойцами, — вещал я, зачищая алюминиевый котелок с пшёнкой — с продуктами для лётного пайка тоже оказалось неважно. — Но сегодня наши роли несколько изменятся. Скорость пушечного снаряда около километра в секунду. Два километра он пролетает за две секунды — это дистанция открытия огня. Насколько снизится его траектория?

— На двадцать метров, — пошевелив про себя губами, ответил Мел.

— И сколько это размахов крыльев Мессера?

— Примерно два.

— А в сколько делений прицела помещается Мессер на расстоянии двух километров?

— Э-э…?

— Считают все! Запомните — хоть вы и будете опускать на врага плеть очереди, контролируя её по трассерам, но снаряды должны ложиться кучно — не швыряйте их куда попало, начиная пальбу заранее. И учтите относительную скорость сближения самолётов на встречных курсах — в наших случаях она колеблется между двумястами и тремястами метрами в секунду. Кто лучше всех справится с расчётами — того и выпущу на лапотников. А остальные будут прикрывать атакующую пару.