– Мама не могла! – воскликнул я, когда он принял заказ и ушел. – У нее есть алиби.

Оба уставились на меня. Дядя Эм вскинул левую бровь.

Рассказывая им о Банни, я ничего не мог прочитать по лицу Бассета. Выслушав меня, он сказал:

– Что ж, возможно. Надо поговорить с этим парнем. Знаешь, где он живет?

– Конечно. – Я продиктовал ему адрес Банни. – Работу он заканчивает в половине второго. Может, сразу домой пойдет, может, нет.

– Ладно, попробую найти его не откладывая, но это алиби не очень надежное. Он друг семьи, а значит, и ее друг. Мог и приврать, чтобы оказать ей услугу.

– Зачем ему это?

Бассет плечами пожал – и так, мол, ясно, зачем.

– Знаете что… – начал я.

– Помолчи, Эд! – велел дядя. – Пойди лучше пройдись, остынь малость. – Он так сжал мне руку, что стало больно. – Иди, я сказал.

Бассет встал, пропуская меня.

Я вышел, зашагал на запад по Гранд-авеню, полез в карман за сигаретой и обнаружил, что держу в руке красный резиновый мячик из чемоданчика. Я стоял у лестницы на эстакаду и таращился на него. Во мне шевелилось смутное воспоминание о человеке, жонглирующем такими же мячиками. Он смеется, мячики сверкают при свете лампы. Происходит это в нашей квартире в Гэри, и я перестаю плакать, глядя, как они летают туда-сюда. Большой человек проделывал это часто – сколько же мне тогда было лет? Ходить я уже умел и тянулся к мячикам. Однажды жонглер дал мне один и засмеялся, когда я потащил его в рот. Года три, наверное. Больше я их не видел и совсем про них забыл.

Цвет и фактура того, что я сейчас держал, оживили мою память, однако того человека, жонглера, я не помнил. Только его смех и летающие мячики. Я подкинул свой мячик, поймал. Приятное ощущение. Интересно, мог бы я научиться жонглировать шестью штуками?

– Ты это забесплатно? – заржал кто-то.

Бобби Рейнхарт, ученик гробовщика, опознавший папу, когда пришел на работу утром в четверг. В белом костюме «палм-бич», оттеняющем его смуглый цвет лица и зализанные черные волосы. Он ухмылялся.

– Ты что-то сказал? – осведомился я.

Ухмылка пропала, и Бобби сразу перестал быть смазливым. Я представлял, как он гулял с Гарди, и видел папу в мертвецкой, а может, и работал над ним или смотрел, как Хейден работает. Будь это кто-нибудь другой, еще ничего бы, но если уж тебе кто не нравится, то после такого начинаешь прямо-таки ненавидеть его.

– Чего пристал? – сказал Бобби и сунул руку в карман своего белого пиджака.

Может, он сигарету хотел достать, вряд ли стал бы вытаскивать ствол прямо на улице, хотя вокруг не было никого, но я решил не дожидаться. Схватил его за плечо и вывернул ему правую руку. Он то ли выругался, то ли заскулил, и что-то лязгнуло о бетон. Я сгреб его за шиворот и оттащил в сторону, чтобы тень не падала. На тротуаре лежал кастет.

Бобби рванулся, пиджак на спине лопнул, из внутреннего кармана выпали бумажник и записная книжка. Прислонившись к опоре надземки, он выжидал и явно не знал, как поступить дальше. Бобби с радостью порвал бы меня на куски, но понимал, что без кастета ему не светит, да и как драться в порванном пиджаке. Свое имущество он подобрать не осмеливался, без него убегать не хотел.

Я пинком отправил кастет через улицу, отступил на шаг и процедил:

– Забирай свой хлам и уматывай. Откроешь пасть – зубы вышибу.

Его глаза говорили о многом, но пасть он благоразумно не открывал.

– Погоди-ка, – сказал я, когда Бобби шагнул вперед, и сам подобрал бумажник. Папин бумажник.

Почти новый, из настоящей тисненой кожи, с царапиной наискосок. Папа случайно оставил его на станке, и острый край соскочившей с наборного уголка строки оставил эту царапину. Я сам видел.

У обочины затормозила машина. Бобби пустился наутек, я за ним.

– Эй! – крикнул кто-то, и автомобиль тронулся с места.

Я догнал Бобби и стал колошматить его, но тут нас обоих настигли патрульные копы. Один сцапал меня и влепил оплеуху:

– Все, ребята, поехали в участок!

Я хотел лягнуть его, но вовремя удержался. Когда нас вели к машине, я немного отдышался и сумел выговорить:

– Это не просто драка, а расследование убийства. Детектив Бассет сидит в баре в двух кварталах отсюда. Везите нас туда, он захочет встретиться с этим парнем.

– В участке расскажешь, – пробурчал коп, ощупывая мои карманы, однако другой полицейский сказал:

– В отделе действительно работает Бассет. Что за дело такое, парень?

– Моего отца, Уоллиса Хантера, убили в переулке у Франклин-стрит на прошлой неделе.

– Точно, был такой. Давай съездим, раз два квартала всего?

Нас посадили в машину и за шиворот ввели в бар. Дядя Эм и Бассет, увидев нас, удивления не проявили.

– Эти двое дрались, – объяснил полицейский, знающий Бассета. – Этот вот говорит, что вам интересно будет.

– Возможно, – произнес Бассет. – Для начала отпустите его. Что случилось, Эд?

Я достал бумажник из кармана и швырнул на стол.

– Папин. Был у этого сукина сына.

Бассет пересчитал деньги внутри – пятерка и несколько бумажек по одному баксу, – взглянул на закатанное в целлулоид удостоверение и очень мягко, тихо спросил:

– Где ты его взял, Рейнхарт?

– Гарди Хантер дала.

Эм, не глядя на меня, шумно перевел дух.

– Когда?

– Вчера вечером. Я знаю, что это бумажник ее старика, она мне сказала.

Бассет спрятал бумажник к себе в карман, закурил и обратился к патрульным:

– Спасибо, ребята. Надо будет подержать Бобби у вас, пока я все не проверю. Можете оформить его за нарушение порядка?

– Разумеется.

– Кто сегодня дежурит?

– Норвальд.

– Передайте, что я скоро позвоню ему и сообщу, можно ли отпустить Рейнхарта. – Снова достав бумажник, он вернул Бобби деньги и удостоверение личности. – Это нам ни к чему, но бумажник пока у меня побудет.

Бобби оглянулся на меня, когда его повели к выходу.

– Всегда пожалуйста, – усмехнулся я.

Бассет, встав, сказал дяде Эму:

– Ну что ж, попытаться следовало.

– Ты же понимаешь, что это еще ничего не значит, – заметил Эм.

Бассет пожал плечами.

– Боюсь, парень, дома тебе сегодня спать не придется. Переночуешь у дяди.

– Почему?

– Потому что мы сделаем то, что следовало сделать незамедлительно. Обыщем вашу квартиру на предмет страхового полиса и прочих возможных улик.

– Я возьму его к себе в гостиницу, – кивнул дядя.

После ухода Бассета мы помолчали.

– Похоже, в следствии произошел поворот, – наконец сказал я.

– Иди-ка умойся, вот что. И фингал у тебя зреет, похоже.

– Видел бы ты другого парня.

Эм фыркнул, и я понял, что он на меня не сердится.

– Как самочувствие? – спросил он, когда я вернулся из туалета.

– Так себе.

– Физическое, я имею в виду. Продержишься всю ночь на ногах?

– Раз стою, значит, смогу.

– Мы блуждали в этом деле, как малые дети в лесу. Пора к вырубке приступать.

– Вот и славно. Бассет теперь арестует маму?

– Сначала допросит. Гарди тоже, насчет бумажника. Я уж было отговорил его – он давал нам еще пару дней, чтобы расколоть Кауфмана.

– Но после допроса он их отпустит?

– Не знаю, может, и нет, если найдет этот полис. Сегодня мы получили две наводки: страховую квитанцию и бумажник. Обе они ложные, но попробуй втолкуй это Бассету.

Я снова стал играть красным мячиком. Дядя отобрал его у меня и стиснул так, что почти сплющил – руки у него были невероятно сильные.

– Лучше бы мы не находили все это барахло. И зачем только Уолли его хранил?

– Кажется, я понимаю, о чем ты.

– Он, похоже, здорово влип, Эд. Десять лет я его не видел – чего только не случается с человеком за десять лет.

– Слушай, дядя Эм… а не мог он сам это сделать? Треснуть себя, например, пивной бутылкой по голове? Или подкинул жонглерскую булаву так, чтобы она упала ему на кумпол. Бред, конечно.

– Может, и не совсем бред, просто ты кое-чего не знаешь. Не мог Уолли убить себя. На сей счет у него была… не совсем фобия, назовем это блокировкой. Нет, смерти он не боялся, помню, однажды Уолли даже хотел умереть.

– Откуда такая уверенность? Может, тогда он недостаточно сильно хотел.

– Это было в Мексике, к югу от Чиауауа. Его укусила местная гадюка, кугулья. Мы шли через дикую местность, ни аптечки, ничего, да хоть бы и было что – от яда кугульи противоядия нет. Умираешь через два часа после укуса, испытывая адовы муки. Нога у Уолли сразу стала пухнуть и нестерпимо болеть. У нас на двоих был один револьвер. Мы попрощались, и он хотел застрелиться, да только не тут-то было. Не может нажать на курок, и все тут. Стал умолять, чтобы я его застрелил. Не знаю… может, я и сделал бы это, если бы Уолли сильно мучился, но тут мы смотрим – едет метис верхом на древнем осле. Он сказал, что эта змея не кугулья – она валялась рядом, мы ее пристрелили. Тоже ядовитая, но с кугульей никакого сравнения. Привязали мы Уолли к ослу, привезли в ближнюю деревню – три мили тащились, – и местный врач спас его. Месяц там проторчали. Тот доктор был парень что надо. Я у него работал, пока Уолли поправлялся – чтобы не даром хлеб есть, – а по вечерам читал его книги, все больше по психологии-психиатрии. Книг у него было полно, и на английском, и на испанском. Потом я тоже много читал про это – пригодилось, когда судьбу стал предсказывать. А тогда мы сделали психоанализ Уолли и выяснили, что самоубийцы из него не получится. Есть люди, которые не способны себя убить, и физически, и морально. Не слишком частое явление, но и не редкое тоже. Антисуицидальный психоз. И с возрастом он не исчезает.

– А ты, часом, не сочиняешь? – спросил я.

– Нет. Вот что: как придем, прислонись к двери и молчи, ясно?

– Куда придем?

– К Кауфману домой. Он не женат, снимает комнату в пансионе на Ла-Саль-стрит, севернее Оук-стрит. Пешком туда ходит. Я там был и знаю, где что. Слишком долго мы с ним цацкались, пора брать быка за рога.

– Ладно. Когда начнем?

– В понедельник он закрывается рано, в начале второго уже надо быть на позиции. Пора трогаться.

Мы выпили еще по одной, занесли папин чемоданчик в «Вакер», добрались по Кларк-стрит до Оук-стрит, потом до Ла-Саль. Затаились в глубокой дверной нише на противоположной стороне улицы, стали ждать. За тот час, что мы провели в засаде, мимо прошли всего несколько человек.

Когда на улице появился Кауфман, мы зашагали по бокам от него. Он застопорил, точно в стену уперся, но мы взяли его под руки и повели дальше. Я взглянул на Кауфмана и тут же отвернулся: этот человек думал, будто он покойник, и был такого же цвета, как тротуар у нас под ногами.

– Слушайте, ребята, я… – начал он.

– Поговорим у тебя в комнате, – грозно произнес дядя.

У входа в пансион дядя отпустил Кауфмана и вошел первым, вполне уверенно. Я вспомнил, что он уже побывал здесь.

Я пропустил Кауфмана вперед и двинулся следом за ним. На середине холла он стал тормозить. Я приставил указательный палец к его пояснице, и он так рванул вверх по лестнице, что чуть не сшиб с ног дядю Эма.

На третьем этаже дядя достал из кармана ключ и отпер какую-то дверь. Вошел, включил свет. Мы последовали за ним. Я закрыл дверь и прислонился к ней.

– Слушайте, какого черта… – залепетал Кауфман.

– Тихо. Сядь.

Дядя пихнул его на кровать, опустил оконную штору, взял с комода громко тикающий будильник. Взглянул на свои часы, перевел стрелку с девяти минут второго на пятнадцать, поставил будильник на два.

– Хорошие часы. Надеюсь, звонок не слишком обеспокоит твоих соседей – нам надо успеть на поезд. – Выдвинув верхний ящик комода, дядя Эм достал маленький никелированный револьвер тридцать второго калибра. – Не возражаешь, если я позаимствую его на время, а, Джордж? Опасные это игрушки, парень, – продолжил он, обращаясь ко мне. – У меня такой сроду не было и не будет. С ними попадешь в беду.

– Угу, – кивнул я.

Дядя Эм покрутил барабан, переломил ствол и снова закрыл.

– Кинь-ка мне подушку с кровати, парень!

Я кинул. Он обмотал ее вокруг ствола и прислонился к комоду. Часы тикали. На лбу у Кауфмана выступили крупные капли пота.

– Это вам так не пройдет!

– Что не пройдет? О чем это он, а, парень?

– Может, он думает, будто мы ему угрожаем? – предположил я.

– Джорджу? С чего бы это? – удивился Эм.

Кауфман вытер лоб носовым платком.

– Ладно, выключите этот чертов будильник. Что вы хотите знать?

Дядя немного расслабился – я и не замечал, как он напряжен.

– Расскажи все своими словами.

– Имя Гарри Рейнолдс тебе о чем-нибудь говорит?

– Ты продолжай. Придет время – скажет.

– Гарри бандит. Бомба замедленного действия. Три недели назад он сидел у меня вместе с двумя своими парнями, и тут заходит этот Уолли Хантер, тоже с парой ребят.

– Что за ребята?

– Обыкновенные, из типографии. Один толстый, другой маленький. Толстого не знаю, но Хантер называл его Джей. Другого Банни зовут, он уже приходил ко мне с Хантером.

Дядя посмотрел на меня. Я кивнул, догадываясь, кто такой Джей.

– Ну, выпили они и отвалили, а один из парней Рейнолдса вышел следом за ними. Тут Рейнолдс подходит ко мне и спрашивает, как звать того, что в середке стоял. Уолли Хантер, отвечаю я.

– Он узнал это имя?

– Да. Раньше он вроде бы сомневался, а когда я имя ему назвал, перестал. Спросил меня, где этот Хантер живет. Не знаю, говорю, я действительно не знал. Он просто заглядывал ко мне раз в неделю. Ну, они посидели еще и ушли, а на следующий день Рейнолдс вернулся. Я, говорит, хочу с этим Хантером связаться – как придет в другой раз, выясни, где он живет. А еще, значит, позвони вот по этому номеру, но Хантеру не говори.

– Что за номер?

– Уэнтуорт, три-восемь-четыре-два. Если самого Рейнолдса там не будет, я должен просто сказать, что Хантер здесь, или передать его адрес.

– На следующий день пришел?

– Да. Я так понимаю, он послал своего парня отследить Хантера, а тот его потерял. Сам, говорит, знаешь, что произойдет, если я узнаю, что Хантер был здесь, а ты мне не сообщил.

– Ну и как? Приходил к тебе Хантер?

– Нет. Две недели носу не показывал. На дознании я все сказал верно, только о телефонном звонке умолчал. А куда мне было деваться? Рейнолдс пришил бы меня, если бы я ослушался.

– Ты говорил с самим Рейнолдсом?

– Там вообще никто трубку не взял, а я звонил дважды: сразу, как Хантер пришел, и через десять минут. Я еще обрадовался, что и приказ выполнил, и человека не сдал. А в чем тут ваш интерес?

– Насчет нас не волнуйся, мы тебя Рейнолдсу не заложим. Что он тебе сказал, когда вы снова увиделись?

– Так я его и не видел. Он больше не приходил – зачем ему? Видимо, его ребята просто следили за Хантером в ту ночь, поджидали его снаружи…

Мы все подскочили, когда зазвонил будильник. Дядя Эм выключил его, бросил подушку на кровать, спрятал револьвер обратно в комод.

– Где он живет, этот Гарри Рейнолдс?

– Понятия не имею. Знаю только телефон: Уэнтуорт, три-восемь-четыре-два.

– А промышляет он чем?

– Работает по-крупному – банки, инкассаторы… Его брат сел пожизненно за ограбление банка.

– Напрасно ты водишься с такой публикой, Джордж, – укорил дядя. – Кто еще был с Рейнолдсом в тот первый раз?

– У одного кликуха Голландец, здоровый такой. Другой мелкий, не знаю, как зовут. Это Голландец пошел тогда за Хантером и потерял его, иначе Рейнолдс не явился бы опять.

– Больше ничего не хочешь нам сказать, Джордж? – спросил дядя. – Раз зашел так далеко, терять уже нечего, понимаешь?

– Понимаю, как не понять. Знал бы – сообщил. Надеюсь, вы найдете его. Телефон у вас есть, не говорите только, откуда узнали.

– Не скажем, Джордж, будь спокоен. Мы пойдем, спи себе. – Я повернул дверную ручку, и дядя, оглянувшись, добавил: – Я, Джордж, в этом деле играю заодно с копами. Им проще будет найти Рейнолдса, если телефон окажется липой. Ты вот что: если Бассет к тебе придет, расскажи ему то же, что и мне, только номер этот не называй. Ты должен был просто узнать адрес Хантера и сказать Рейнолдсу, но тот к тебе больше не приходил.

Мы вышли на улицу. Теперь мы выяснили имя, думал я. Ясно, кого искать. Имя и телефонный номер. Нам придется иметь дело не с шестерками вроде Кауфмана, а с настоящими гангстерами, и мы будем одни: Бассету дядя Эм телефон не назовет.

Под фонарем на Оук-стрит дядя посмотрел на меня и спросил:

– Что, парень, страшно?

Я только кивнул – в горле у меня пересохло.

– Вот и мне тоже. Ну что, признаемся Бассету или сами повеселимся?

– Попробуем сами, – сказал я.