Книга: Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть? (сборник)
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8

Глава 7

Посетителей в баре прибавилось. У стойки полдюжины мужчин и две женщины, в кабинках пары. За дальним столом играли в пинокл, музыкальный автомат орал как подорванный.
Мы сели за тот же столик – там было свободно. Кауфман, хлопотавший за стойкой, не видел, как мы пришли. Через минуту он нас заметил и перелил виски через край мерного стаканчика. Обслужив клиента, подошел к нам и подбоченился с воинственным и в то же время нерешительным видом.
– Что вам подать?
– Две соды, – ровно, без тени юмора произнес дядя.
Кауфман, глядя то на него, то на меня, вытер руки о фартук, выдвинул стул и сел.
– Мне тут неприятности не нужны, – заявил он.
– Нам тоже, – промолвил дядя. – Мы не хотим их и не создаем.
– Но чего-то ведь вы хотите, может, объясните уже наконец?
– Что именно?
Кауфман стиснул зубы – вот-вот взорвется.
– Я вас узнал, – сказал он. – Вы были на дознании по делу мужчины, которого пристукнули в переулке.
– Какого мужчины?
Кауфман сделал глубокий вдох, выдохнул и добавил:
– Вы сидели в заднем ряду, не хотели светиться. Этот Хантер ваш друг, что ли, был?
– Какой Хантер?
Кауфман сделал усилие над собой и снова сдержался.
– Позвольте вам помочь: вы не там ищете. Копам и коронеру я сказал все, что знал. Вы там были и сами все слышали.
Дядя предложил пачку сигарет мне, я взял одну, потом предложил Кауфману, но он отмахнулся.
– Сказал все как есть. Какого черта вам еще надо?
– Две соды, – ответил дядя.
Кауфман вскочил, опрокинув стул. Шея у него покраснела. Он с большой тщательностью поставил стул на место и молча вернулся за стойку.
Заказ нам принес длинный бармен. Он улыбался, и дядя тоже улыбнулся в ответ. Вокруг глаз у него заиграли лучики – добряк, да и только.
Кауфман занимался своими делами и в нашу сторону не смотрел.
– Ничего туда не подсыпал? – Дядя взглянул на длинного бармена.
– В соду ничего не подсыплешь, вкус сразу чувствуется.
– То-то же. – Он дал ему доллар. – Сдачи не надо, положишь мальцу на счет.
– Спасибо, Эм. Он прямо без ума от тебя, все ждет, когда ты снова придешь.
– Скоро, Дылда. Ты иди лучше, а то твой босс засечет, что мы разговариваем.
Дылда пошел брать заказ у картежников, а я спросил:
– Когда это ты успел?
– Вчера вечером. Узнал у Бассета его имя и адрес и зашел. Теперь он наш человек.
– Еще сто баксов выложил?
– Одних можно купить, Эд, а других нельзя. Положил немного на счет его сынишки, и все.
– Значит, насчет сдачи с бакса это серьезно?
– Вполне. Туда она и отправится.
Кауфман перешел на наш конец стойки, но по-прежнему на нас не смотрел.
Мы посидели до полуночи и ушли.
Мама и Гарди уже спали. В записке мама просила разбудить ее, когда я сам встану, – она пойдет работу искать.
Я устал, но долго не мог заснуть, вспоминал, что узнал о папе. В моем возрасте он уже издавал газету. Ранил человека на поединке. Имел связь с замужней женщиной. Прошел пешком половину Мексики и испанский язык знал как родной. Переплыл Атлантику, жил в Испании. Работал крупье в казино, выступал в варьете, ездил с целительским шоу.
Я не мог представить отца в черном гриме, и остальное тоже в голове не укладывалось. Интересно, как он тогда выглядел?
Наконец я уснул, и мне приснилось, будто я матадор. На лице у меня черная краска, в руке мулета. Бык, самый настоящий, огромный и черный, был в то же время и хозяином бара Кауфманом.
Он ринулся на меня – рога острые, в ярд длиной, и на солнце блестят. Ужас до чего страшно!
В три часа мы снова явились в бар. Дядя Эмброуз узнал, что Кауфман в это время заступает на смену, а Дылда уходит на перерыв и возвращается ближе к вечеру, когда посетителей прибавляется.
Дылда только что ушел – мы подтянулись, не успел хозяин повязать фартук. Он взглянул на нас мельком, словно ждал нашего появления. В баре больше никого не было, но в воздухе витало нечто помимо паров пива и виски. Атмосфера сгущалась, и меня это пугало не меньше, чем недавний ночной кошмар. Мы заняли тот же столик.
– Мне не нужны неприятности, – произнес Кауфман. – Почему бы вам не уйти?
– Нам здесь нравится, – усмехнулся дядя.
– Ладно… – Кауфман принес нам две соды, и дядя заплатил ему двадцать центов.
Он вернулся за стойку и стал протирать стаканы, не глядя на нас. Один стакан упал и разбился.
Вскоре дверь открылась, и вошли двое мужчин, здоровые и, похоже, крутые. Один – бывший боксер, по ушам видно; башка клином, плечи как у орангутана, глазки свиные. Другой, с лошадиной мордой, выглядел мелковатым лишь по контрасту с первым. Я прикинул, что рост у него пять футов одиннадцать дюймов, а весит он без одежды фунтов сто восемьдесят. Задержавшись на пороге, они оглядели все пустые столики и кабинки – все, кроме нас. Потом прошли к стойке. Дядя, шаркнув ногами, пересел глубже. Кауфман молча наполнил две стопки.
Все ясно. Подкрепление прибыло.
В животе нарастал холод – я боялся, что у меня подогнутся колени, если я встану. Дядя, не шевеля губами, говорил что-то. Я не сразу вспомнил, что он владеет чревовещанием:
– Одному мне будет легче справиться, парень. Дуй в сортир и вылезай в окошко. Быстро, пока они не допили.
Врет, понял я. Без оружия он с ними не справится, а ствола при нем нет. Ствол должен быть у меня – кто здесь гангстер, в конце концов? На мне костюм, который смотрится на сто баксов, шляпа с опущенными полями, а в кобуре у левой подмышки автоматическая пушка тридцать восьмого калибра, снятая с предохранителя.
Я встал – коленки не подогнулись – и зашагал к туалету, но у стойки остановился и заложил руку за лацкан, взявшись за рукоять воображаемой пушки. Я молчал и никому не приказывал держать руки на стойке, но они все равно держали. Мой взгляд охватывал всех троих, но в основном был сосредоточен на Кауфмане, который наверняка где-то прятал ствол. Понаблюдав за ним немного, я понял, где.
– Вы что-то хотели, ребята? – спросил я.
– Нет, ничего, – ответил Конь. – Ты сдурел, Джордж, подставлять нас за десятку на рыло?
– Нехорошо, Джордж, – сказал я Кауфману. – Отойди-ка назад на пару шагов.
Он медлил. Я засунул руку чуть глубже, и Кауфман послушался. Я зашел за стойку и взял револьвер – короткоствольный, тридцать второго калибра на рамке тридцать восьмого. Классная вещь. Открыл барабан и высыпал патроны в одну из встроенных в стойку раковин, наполненную грязной водой. Револьвер отправил туда же. Дядя Эмброуз ухмыльнулся, что чеширский кот, и подмигнул мне. Самое дорогое, что я видел на полках, был первосортный скотч «Тичерс Хайленд крим». Я взял бутылку и налил обоим парням.
– За счет заведения, ребята.
– А по десятке из кассы не отстегнешь? – осклабился Конь. – Мы вроде бы заслужили, вон он как нас подставил.
Дядя Эмброуз подошел к нам. Между Конем и боксером он выглядел совсем крошечным.
– Держите. – Дядя достал бумажник и выложил каждому по десятке. – Вы правы, парни, вам причитается.
– Вы честный человек, мистер. – Конь спрятал бумажку в карман. – Хотите, мы вам отработаем? – Он смотрел на Кауфмана, боксер тоже. Тот побледнел и сделал еще шаг назад.
– Не надо, – ответил дядя. – Мы не хотим Джорджу зла. Налей-ка, Эд, еще по одной.
Я налил: им скотч, нам содовую.
– Джорджу тоже. Пусть выпьет с нами.
Я налил содовой в пятую стопку и подвинул ее Кауфману, но он пить не стал.
– Точно не хотите? – уточнил Конь.
– Нет-нет. Джордж хороший парень, если поближе его узнать. Идите себе, ребята, пока патрульный коп с обходом не заглянул.
– Ничего, Джордж не стукнет, – заверил Конь.
Мы хлопнули еще по одной, как добрые приятели, и двое крепышей удалились.
– Выбей чек, Эд, – велел дядя. – Шесть скотчей по пятьдесят, скажем, центов за штуку, да пять порций соды – итого три пятьдесят. – Он положил на стойку пятерку.
– Правильно, – кивнул я. – Не будем в долгу у Джорджа.
Я положил деньги в кассу, выбил чек и вручил дяде полтора доллара сдачи.
Мы вернулись за свой столик и просидели пять минут, дав Кауфману время сообразить, что все благополучно закончилось.
Очередной посетитель попросил пива. Хозяин налил ему и подошел к нам, еще бледноватый малость.
– Богом клянусь, я ничего больше не знаю про этого Хантера. Сказал на дознании все как есть.
Мы молчали. Кауфман вернулся к стойке, налил себе немного виски и выпил, впервые на моей памяти.
Мы посидели до половины девятого и ушли. Кауфман больше не пил, но разбил еще два стакана.
Когда мы зашли в кафе поесть, дядя сказал:
– Молодец, Эд. Не думал, если честно, что ты на такое способен.
– Если честно, я тоже не думал. Мы сегодня еще вернемся туда?
– Нет. Он уже почти готов, но мы подождем до завтра и попробуем по-другому, глядишь, и расколем его.
– Ты уверен, что ему есть что скрывать?
– Он боится, Эд. И на дознании тоже боялся. Кауфман что-то знает, и в любом случае это наш единственный след. Иди-ка ты домой и выспись как следует.
– А ты?
– В одиннадцать часов у меня встреча с Бассетом.
– Я с тобой. Сна у меня ни в одном глазу.
– Оно и понятно. Сегодня ты здорово рисковал. Руки не дрожат?
– Руки нет, но внутри все трепыхается, как желе. И тогда я тоже жуть как боялся. Прислонялся к стойке, чтобы не упасть.
– Да, заснуть ты, пожалуй, сейчас не сумеешь, но до одиннадцати еще пара часов. Чем хочешь заняться?
– Заскочу в «Элвуд пресс», возьму наши с папой платежные чеки за половину недели. Даже больше: три дня – это две трети рабочей недели.
– Кто ж тебе их отдаст вечером?
– Они лежат в столе мастера, и у мастера ночной смены есть ключ. Заодно и папин шкафчик очищу.
– А с работой его смерть никак не может быть связана?
– Вряд ли. Обыкновенная типография, фальшивые деньги там не печатают.
– Все равно гляди в оба. Врагов у него там не было?
– Нет, отца все любили. Особо он ни с кем не дружил, но ладил со всеми. Ближе всего был Банни Уилсон, но потом его в ночную смену перевели. С Джейком, дневным мастером, они тоже были приятели.
– Ясно. С Бассетом я встречаюсь на Гранд-авеню, там же, где мы раньше сидели. Приходи туда к одиннадцати.
– Обязательно.
Типография находилась на Стейт-стрит, ближе к Оук-стрит. Я чувствовал себя странно, идя туда не на работу, в темное время суток. Поднялся по тускло освещенной лестнице на третий этаж, заглянул в наборный цех, где у западной стены стояло шесть линотипов. На том, что ближе к двери, работал Банни, на других – еще трое. Папино место пустовало – не потому, что он умер, просто в ночную работает меньше наборщиков. Я постоял немного на пороге, никем не замеченный, и прошел к столу ночного мастера Рея Метзнера.
– Привет, Эд, – произнес он.
– Привет, – ответил я, и мы оба замолчали, не зная, что говорить. Банни увидел меня и тоже приблизился к нам.
– Когда выйти думаешь, Эд? – поинтересовался он.
– Скоро.
Рей отпер ящик стола и выдал мне чеки, заявив:
– Выглядишь на миллион баксов!
Мне стало неловко: я и забыл, как одет.
– Может, попросишь, чтобы тебя в ночную поставили? – спросил Банни. – Он бы нам тут пригодился, а, Рей?
– А это мысль, – кивнул Метзнер. – У нас и платят побольше. Ты сейчас клавиатуру осваиваешь?
Я кивнул.
– По ночам тебе будет проще тренироваться – пара машин простаивает всегда. Полчаса на учебу мы тебе уж как-нибудь выкроим.
– Я подумаю… может, и попрошусь.
Они считают, что днем я буду больше скучать по папе – мы ведь вместе работали. Может, и так; хорошие они люди.
– Теперь еще шкафчик, и я пойду. У тебя ведь есть универсальный ключ, Рей?
– Конечно. – Он отцепил один ключ от связки.
– До перерыва всего пятнадцать минут, – напомнил Банни. – Я собираюсь в кафе, перехватить кофе с сандвичем. Подождешь меня – сходим вместе.
– Я только что ел, но кофейку с тобой выпью.
– Иди прямо сейчас, Банни, – предложил Метзнер, – я пробью твою карточку. У меня еда с собой, а то бы я тоже пошел.
В шкафчике у папы обнаружились старый свитер, его типографская линейка и чемоданчик. Свитер не стоило брать домой, но выбрасывать я его не хотел и переложил в собственный шкафчик вместе с линейкой. Чемоданчик был заперт – придется подождать до дому и там открыть. Дешевый, картонный, восемнадцать на двенадцать дюймов, он уже стоял здесь, когда я начал работать. Любопытно, что в нем такое? Однажды я спросил папу, а он ответил: «Так, всякий хлам, чтобы не держать дома».
В «обжорке» на углу Стейт-стрит и Оук-стрит Банни съел сандвич и кусок пирога. Мы закурили, и он спросил:
– Не поймали еще того парня?
Я покачал головой.
– Подозревают они кого-нибудь?
Я не сразу вник в смысл вопроса.
– Не маму, если ты это хотел узнать.
– Я совсем не…
– Брось, Банни, как раз это ты и имел в виду. Даю тебе слово, что мама здесь ни при чем.
– Да знаю я… черт, надо же такое ляпнуть. Молчал бы лучше, раз мозгов нет. Понимаешь, я хотел тебя попытать, а получается, что самому придется рассказать кое-что.
– Я слушаю.
– В убийстве мужа всегда сразу подозревают жену, а в убийстве женщины – ее мужа. Не спрашивай почему, так уж у них полагается.
– Может, и теперь заподозрили бы, но тут налицо чистое ограбление.
– Да, однако они и другие версии наверняка отрабатывают, просто на всякий случай. Ну так вот: я знаю, где Мадж находилась с двенадцати до половины второго. Если ей понадобится алиби, могу подтвердить. Я знаю, что это не она.
– Где же ты ее видел?
– В среду у меня выходной, ну я и позвонил вам домой часов в десять, вдруг, думаю, Уолли застану.
– Да, помню. Трубку взял я и сказал тебе, что папа уже ушел.
– Вот, а я тогда начал искать его. Захожу туда-сюда, нигде Уолли нет. Ближе к полуночи завернул в кабак около Гранд-авеню, не помню, как называется, смотрю – Мадж. Решила, говорит, пропустить стаканчик на сон грядущий, пока Уолли не пришел домой.
– Она сильно злилась, что он задерживается?
– Вроде нет, но кто их, баб, разберет. Выпили мы с ней, поболтали, и около половины второго я ее проводил домой. Точно знаю, поскольку сам был дома около двух.
– Алиби хорошее, только ей оно ни к чему. Ты поэтому пришел на дознание, Банни?
– Да. Хотел знать, в какое время это случилось. На дознании Мадж не спросили, находилась ли она дома в ту ночь. А вообще спрашивали?
– Нет. Я-то знал, что она выходила: утром, когда я пришел будить папу, мама спала одетая.
– Так и не разделась? Почему?
Я пожалел, что проболтался.
– У нее дома была бутылка, продолжала, наверное, пить, дожидаясь папу, а потом отключилась.
– А копам об этом известно?
– Не знаю, Банни. В то утро, когда я уходил, Мадж уже встала, я слышал. Если она переоделась или халат накинула, то скорее всего не знают, но если она им открыла дверь в том же виде, они наверняка бы доперли.
– Ну, раз они не знают, что ее тоже дома не было, то и ладно.
– Вот именно.
Мне самому стало легче, когда я выяснил, где в ту ночь находилась мама. Одним беспокойством меньше. Когда я прощался с Банни, он снова попытался дать мне денег взаймы.
Дядя Эмброуз сидел в той же кабинке, где мы говорили с Бассетом в первый раз, – одиннадцати еще не было. Он сразу заметил мой чемоданчик, и я объяснил, откуда тот взялся. Положив его на стол, дядя выудил из кармана канцелярскую скрепку и разогнул ее.
– Не возражаешь, Эд?
– Нет, конечно. Открывай.
Замок поддался сразу, и Эм поднял крышку.
– Черт, – пробормотал я.
На первый взгляд там действительно лежал хлам, но потом содержимое, вещь за вещью, стало обретать смысл. Я бы вообще ничего не понял, если бы дядя не рассказал мне кое-что о папиной молодости.
Черный курчавый парик – дополнение к негритянскому гриму. Ярко-красные мячики для жонглирования примерно двух с половиной дюймов в диаметре. Кинжал в ножнах испанской работы. Превосходно сбалансированный однозарядный пистолет. Черная мантилья. Глиняная фигурка ацтекского идола. И еще всякое, сразу и не разглядишь. Исписанные листки. Обшарпанная губная гармошка, бережно завернутая в бумагу. Вся папина жизнь в одном чемоданчике, по крайней мере, один из этапов его жизни. Памятки, которые он не хотел держать дома, где они могли потеряться или вызвать расспросы.
– Что это у вас тут? – спросил Бассет.
Мы не заметили, как он появился.
– Присаживайся. – Дядя взял один мячик и всматривался в него, как в кристалл, похоже было, что он вот-вот заплачет. – Расскажи ему, парень! – бросил он, не глядя ни на меня, ни на Бассета.
Я объяснил, откуда принес чемоданчик. Бассет полистал рукописные листки:
– Надо же. На испанском.
– Стихи, похоже, – добавил я. – Папа писал стихи, дядя Эм? По-испански?
Эм кивнул, не сводя глаз с красного шарика.
Из стопки выпала бумажка поменьше, совсем новая, примерно три на четыре дюйма. Печатная форма, заполненная на машинке, внизу подпись черными чернилами. Я стал читать, заглядывая через плечо Бассета. Это была квитанция об уплате ежеквартального взноса, выданная менее двух месяцев назад страховой компанией «Сентрал мьючиал». По страховому полису на имя Уоллиса Хантера.
Я присвистнул, взглянув на сумму. Полис был оформлен на пять тысяч баксов. Под заголовком «Страхование жизни» значилось: «Двойное возмещение». Десять тысяч! Вот тебе и случайное убийство. Имя выгодоприобретателя – миссис Уоллис Хантер.
Бассет кашлянул. Дядя поднял голову, и детектив передал ему квитанцию.
– Теперь у нас есть мотив, – сказал он. – Мне она заявила, что страховки у мужа не было.
– Не сходи с ума, – произнес дядя, прочитав документ. – Мадж не совершала убийства.
– Она выходила куда-то ночью, и у нее был мотив. В обоих случаях она солгала. Извини, Хантер, но…
– Что подать, джентльмены? – спросил подошедший бармен.
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8