Глава 7
Лето 1576 г.
Москва – Ливония
Юркнув в черный провал люка, Маша нащупала металлические ступеньки, спустилась по лестнице в подземелье. Струящийся сверху свет – зеленовато-зыбкий и тусклый – почти сразу померк, вокруг стало темно – хоть глаз выколи. Быстро натянув одежду, пленница сделала еще несколько шагов и, наткнувшись руками на холодную стену, застыла, настороженно прислушиваясь. Показалось, внизу, под ногами, кто-то пробежал, прошуршал… пискнул. Крысы? А даже и так – княжна Старицкая их нисколечко не боялась, тем более подвал-то был знакомый: именно здесь она когда-то колдовала, пытаясь извести чертова змеище Иоанна древним языческим заговором. Только входила не с этой стороны, с другой – за кусточками, левее.
Так, значит, оттуда же можно и выйти, выбраться! Взять левее, пройти чуток – а там и лаз. На улице светло сейчас – должно быть видно, куда идти. Приглядеться только…
Узница еще немного постояла, пока глаза привыкали к темноте, потом потихонечку пошла, забирая влево. Пару раз натыкалась на стены, даже чуть не упала, споткнувшись о какие-то доски, потом ударилась лбом… слава богу, не сильно. Вполголоса выругалась, сплюнула, словно и не королева совсем, а простая посадская девчонка, да, упрямо сжав губы, пошла дальше. Впрочем, «пошла» – это уж слишком самонадеянно, скорей пробиралась.
Через какое-то время впереди, сверху, и впрямь показался свет! Едва заметный, зеленоватый… а вот превратился в желтый… и – почти сразу – в красный! А потом опять зеленый. Чудеса!
Загадочный разноцветный свет струился сквозь маленькое оконце под самым потолком. Подойдя ближе, Маша подпрыгнула, дотянулась… и удивленно хмыкнула, дотронувшись пальцами до стекла. И впрямь – стекло, не слюда какая-нибудь! Это что ж за богатей подвал застеклил? Неужто наверху, над клетью каменной – палаты царские! Вот так, прости, господи, выбралась!
Наверху между тем что-то загудело, махнуло по глазам лучом яркого света, пропало. И свет изменился, из разноцветного стал просто мигающим, желтым. Словно кто-то сигналы подавал!
Оно, конечно, подозрительно, но выбираться все ж таки надо – таскаться по подвалам неведомо сколько беглянке вовсе не улыбалось. Рано или поздно ее побег вскроется, наладят погоню, так что не нужно зря время терять! Подумаешь, желтый свет. Зато, похоже, на улице-то смеркается, вон, фиолетово все кругом, темновато… Если б не мигание это, не заметила бы Маша оконце, как пить дать не заметила бы.
Пошарив глазами вокруг, девушка подтащила к окну всякий валявшийся в подвале хлам – старую рассохшуюся бочку, кирпичи… Кирпичом же, чуть постояв, и ахнула по стеклышку – то и разлетелось со звоном, узница же, выжидая, застыла.
Никто на стекольный звон не бросился, никакие стражи не появились – словно не было тут никому ни до чего ровно никакого дела! Деловито вытащив из деревянной рамы оставшиеся осколки, узница перекрестилась да полезла в оконце, похвалив себя за то, что не растолстела от сытой жизни, в дородство царское не вошла, так и оставалась стройненькой девушкой, какой и до замужества была.
Вот и хорошо, что стройненькая, и что грудь не ядрами пушечными! Иная б и не пролезла бы, не грудью, так задом бы зацепилась, застряла – а Маша вот хоть бы что!
Подтянулась, змейкою ловкою проскользнула – вот уже и на улице! Кругом цвела сирень, перебивая своим приятным, медвяно-пряным запахом гнусный дух, исходящий от мостовой, залитой каким-то гладким, темно-серым камнем. Неширокую улицу обступали каменные дома, почти такие же, как и в ливонских городах, только чуть повыше этажами. Явно не московские!
Маша задумчиво покусала губу – что же, она в Ливонию выбралась? Ну, уж вряд ли… Ах да, верно это Кукуй – так на Москве слободу немецкую называли! Интересно как тут… Особенно это вот – столб с желтым мигающим фонарем! Для чего он немцам? Непонятно.
Пройдя по улице шагов пятьдесят, беглянка неожиданно увидела выскочившую из-за угла желтоглазую повозку без лошадей. Такую же, какие она с мужем видала и раньше, и мало того, что видала – даже на них ездила! Эта была серебристой, с синими полосами и синим мигающим светом на крыше. Кто бы ни был, а уж точно не стрельцы!
Проезжая мимо беглой королевы, повозка замедлила ход, но почти сразу же умчалась. Зато появилась другая – сверкающая, с музыкой! Да-да с музыкой. Внутри повозки гулко били барабаны, звенели литавры, свистели флейты! И все это так ритмично – бум, бум, бум.
– Ой, какая красотка! – остановившись рядом, восхитился выглянувший в окно кареты кучер – сивый молодой парень с наглым лицом и срамной рубахе с отрезанными выше локтей рукавами. Внутри повозки сидело еще двое таких же – видно, музыканты, правда, ни бубна, ни флейты Машенька что-то не заметила. Так ведь, честно говоря, и не всматривалась особенно. Дела ей больше нет – в чужие кареты заглядывать!
– Ну, что, красивая, покатаемся? – окинув девушку взглядом, предложил кучер. – В ночной клуб хватим, туда-сюда, отдохнем. Ты как?
– Поехали, – узница согласилась, почти не раздумывая. Надо же было как-то выбираться подальше от темницы.
Троица парней ее нисколечко не смутила, королева такой тип людишек знала еще по прошлому своему визиту в подобный мир – вместе с мужем. Магнус тогда много чего объяснял, правда, Маша мало что поняла, одно только запомнила – люди там в большинстве своем трусливые, за имущество свое да за жизнь трясущиеся. Одно слово: не воины, не князья, не бояре, а так – торговая шелупонь.
– Прошу, прошу, моя королева! – выскочил из повозки другой парень, распахнул дверь, поклонился.
Маша насторожилась – ее только что назвали королевой! Откуда узнали? Следили?
– Откуда знаешь, что королева?
– Да ты царевна наша! Принцесса! Не знаю, как еще назвать? Смотрю, во всей Москве ты – красавица первая. Серьезно.
Парень засмеялся. Обычный такой сопливец лет двадцати. Ножки тоненькие, сам – кожа да кости, тощий. Да все они тут такие. Ишь, сидят, лыбятся. Понятно – шутят. Если б погоня, так схватили б давно уже без всякой болтовни.
Так… для начала – выбраться из Москвы, а там уж видно будет. Обратно в Ливонию пробираться… или в Литву, без разницы уж теперь.
Сделав решительный шаг, королева уселась на заднее сиденье между двумя молодым парнями и, вальяжно хлопнув кучера по плечу, приказала гнать из Москвы.
– Хм… кучер! – сивый присвистнул. – Оттуда и слово-то такое знаешь? Грамотная?
– Чай, не из крестьян. Гони, давай, не разглагольствуй.
– Слушаюсь, ваше величество! Изволите исполнять?
Снова вроде бы в шутку… А вдруг нет? Вдруг и вправду погоня это, переодетые царские стрельцы? Хорошо б хоть какое-нибудь оружие…
Повозка выкатила на широченную, словно река, улицу, залитую сверкающими огнями, и помчалась с такой страшной скоростью, что Маша старалась не смотреть в окно. Посмотрела бы – тут же и стошнило б! Нужно было срочно отвлечься.
– Ты что бледненькая такая? Яблочка хочешь?
– Хочу!
Один из парней нагло обнимал красавицу пассажирку за плечи, второй достал откуда-то красное яблоко, протер об одежку, протянул:
– На!
– Кожуру б очистить. Ножичка нет?
– Ох ты, кожуру ей… Ну, точно – принцесса!
Тот, что сидел справа от Маши, чернявенький, хлипкий, достал из кармана странный предмет, щелкнул. Из черной ручки тотчас же выскочило сверкающие лезвие. Нож!
– Интересно как раскладывается…
– Да легко!
Чернявый, хвастаясь, поиграл ножичком – то выкидывая клинок, то убирая. Маша хорошенько приметила – как.
Очистив яблоко, парень убрал нож в карман короткой жилетки, бледно-синей, облезлой и рваненькой, кою постеснялся бы носить и самый последний смерд. Странная компания – одеты черт-те как, а повозка шикарная. Украли они ее, что ли?
Слева за окном показались густые деревья, кусты. Резко сбавив ход, повозка туда и свернула, остановилась. Кучер обернулся и, поправив сивую челку, нахально подмигнул Маше:
– Ну, что, красивая, приехали. И за поездку надобно заплатить.
Двое других парней, мерзко расхохотавшись, вдруг навалились на девушку, полезли под подол. Затрещала ткань…
– Эй, эй! Одежку-то не рвите, скаженные. Я и сама рада буду…
– О! – радостно закричал сивый. – Я ж вам говорил, сладится все и так.
– Так она, может, плечевая? – засомневался чернявый. – Подхватим еще чего?
– Да непохожа она на плечевую, зуб даю. Эй… ты не плечевая?
– Сами вы…
– Ну, давай тогда, подруга – ножки раздвигай.
– Не, не все сразу, парни, – возразив, чернявый принялся рассупонивать ремень. – Пусть сначала кое-что другое сделает, а ноги раздвинет потом. Успеем еще, время есть. Тем более она и сама не против. Не против ведь, эй? Ох, симпатюлька какая… Ну, давай, что сидишь-то?
Зло хмыкнув, чернявый грубо хватил королеву за шею. Та притворно поддалась, ловко скользнув пальчиками в карман жилетки. Вытащила нож, тут же раскинула лезвие и очень быстро и точно, почти без замаха, всадила его парню под третье ребро – прямо в сердце.
Одни удар – оп! Бедолага даже и понять-то ничего не успел, так, с расстегнутыми штанами, и помер, окочурился враз!
Тут же вытащив нож, Маша проворно перекинула его в левую руку. И так же, без замаха, ударила второго в живот.
Юнец заорал от боли, дернулся, повалился набок, зажимая пронзенный живот.
Вытащив лезвие из брюшины, Маша мило улыбнулась кучеру. Тот, придя в себя, заорал и, пробкой вылетев из повозки, скрылся в кустах.
Лишь гнусавый голос вскоре разорвал тишину:
– Э-это полиция? Тут убийство! Срочно приезжайте… скорей… Адрес…
* * *
Наглость Ивана Грозного перешла все пределы! Это ж надо же – похитить королеву Речи Посполитой! И что теперь его величеству королю Магнусу в такой ситуации делать? Объявить Иоанну войну? А Маша? С ней как же? Нет, ну зачем-то она коварному царю понадобилась, значит, сразу не казнит, попытается надавить на Магнуса, пришлет послание или посланца. Чего-нибудь потребует, к примеру – отказаться от польской и литовской короны. То есть предать всех доверившихся Магнусу людей, за которых, он как король теперь в ответе!
Что-то нужно было делать, и срочно…
Посланцы царя Ивана Васильевича не заставили себя долго ждать, явились буквально через пару дней после разгрома шведов под Ригою. Король уже был в Оберпалене с маленьким сыном и ближайшими своими сподвижниками, включая юную баронессу Александру фон дер Гольц.
Иоанн нарочно прислал людей не особенно знатных, двух молодых парней – детей боярских – Никиту Скоблова-Панина да Ондрейку Зуева «со людищи». Как понял Арцыбашев, эти достойные молодые люди играли при новом дворе Ивана ту же роль, что не так давно опричники. Очень уж нравились Грозному эти забавы – поделить страну на две части, на своих и чужих. Да не просто поделить – стравить не на жизнь, а на смерть, чтоб друг на друга доносили, чтоб все всех ненавидели, чтоб в постоянном страхе жили! Вот тогда и управлять легче, и заговорщиков – буде сыщутся – тут же голов неразумных лишить. С той целью – стравить! – «опричнина» и «земщина», то же самое Иоанн еще раз, в прошлом году, попробовал, «отдав» часть земель под управление «царя Симеона Бекбулатовича». Почти на полном серьезе отдал, честь по чести, со скупой слезой… правда, ненадолго. Большого террора нынче не вышло, потому как обескровлена была Россия, обнищала, впадая в полное разоренье. Оказалось, что хозяйствовать по-умному при вечном страхе нельзя, ну, не выходит никак, хоть ты тресни! Когда сосед соседа боится, когда брат на брата доносит, когда разруха кругом, когда войско послано воевать черт-те куда, а главные-то враги – татары крымские – безнаказанно льют русскую кровушку, угоняют людей в полон да от царя-батюшки, вконец обнаглев, богатые «поминки» требуют… и получают, каждый год!
Да, за татарами – Турция, пожалуй, сильнейшее государство Европы и Азии на тот момент. Однако султан Мурад – не Сулейман, умом пожиже будет, и против Османской империи вполне можно могучую коалицию сколотить, почему бы и нет-то? Речь Посполитая, Россия, «цесарские немцы» – Священная Римская империя германской нации во главе с Максимилианом. Даже Стефана Батория, семиградского князя, можно на свою сторону перетащить, было бы желание.
Было бы… А его-то, желания-то – и нет! Одни амбиции глупые, властители все, будто дети малые, кулачками меряются, у кого песочница круче! Папа римский свою линию гнет, Иоанн – свою, плюс еще всякие там шведы. Ну-ка, отправь войско на юг, так сразу же и ударят! Значит, со шведским королем Юханом тоже что-то решать надо: либо договариваться, в союзники брать, либо стравить с кем-нибудь… с тем же Иоанном? Нет, одного Иоанна мало. Датчане больше в войну не втянутся… тогда кого? Англичан? Французов? Тут крепко подумать надо, рассуждать. Пока же об одном у Магнуса голова болела – о похищенной супруге, королеве Марии Владимировне!
«Всяко же и слухами ходящими пренебрегая, скажу лишь одно тебе, вассалу моему неверному Арцымагнусу. Напрасно ты думаешь, что мы из честолюбия токмо хотим противу тебя злое умыслити, то не так, клянусь Господом и всеми святыми. Хотим лишь одного – направить тебя на путь истинный, чтоб явился ты к нам, как ране являлся, за отеческим наставленьем. Так бы мы и про Польскую, и про Литовскую корону решили б промеж собой, поговорили бы, обсудили все не в сердцах. Жду тебя, Арцымагнус, приезжай в указанное мною время. До того же помни – племянница моя любимая, а твоя жена Машенька гостьей моей будет, ни в чем ущемления не испытывая».
Еще раз перечитав текст письма, Арцыбашев покусал губы. Злое было письмо, нехорошее, уничижительное. Титулы Магнуса, как положено было по тогдашнему этикету, царь нарочно не перечислил и более чем прозрачно намекнул, что королева полностью в его власти. Правда, поклялся, что и волос с головы ее не упадет… но только до поры до времени, так что Магнусу – «вассалу неверному» – следует о-очень поторопиться с визитом.
В первую голову, дабы пресечь все вредные для королевской власти слухи, его величество высочайше объявил о том, что «добрая королева Мария» отправилась навестить могилы родителей и поклониться святым местам на своей родине. Сам же правитель Речи Посполитой, Ливонии и Риги вскорости воспоследует за своею дражайшей супругой, а заодно и проведет важные переговоры с московским господарем Иоанном Васильевичем. Переговоры будут касаться приграничной торговли, льгот некоторым категориям купцов и – самое главное – будущему союзу против Крымского ханства и Турции. Честно сказать, ливонцам по большей части не было до Турции и татар никакого дела, однако этот вопрос сильно интересовал жителей Речи Посполитой, особенно ее южных украинских провинций.
В своем послании царь Иоанн указал конкретную дату, до которой ждал визита Магнуса – «со всем добросердечием и дружбою» – шестое августа, день Преображенья Господня. Таким образом в запасе у правителя Речи Посполитой еще было около месяца. Впрочем, Арцыбашев решил действовать куда как хитрее, нежели ожидал от него Иоанн.
Торжественно объявив о дне отъезда «великого посольства», Магнус дал тайный приказ Анри Труайя и Михутре, поручив им найти подходящего человека, двойника, хотя бы издалека похожего на короля. Вельможи исполнили приказ быстро и качественно, за три дня отыскав с полдюжины двойников, из которых потом и выбрали одного, коим и занялся Анри. Бравый майор Михаил же вызвался сопровождать своего монарха во время его тайного визита в Московию. Именно так и решил поступить Арцыбашев – явиться в Москву инкогнито, тайно, отыскать Машу – и освободить!
Несколько авантюрное, это решение, наверное, виделось сейчас Магнусу единственно возможным, ибо доверять коварному московскому государю нельзя было ни в чем. Иван Васильевич запросто мог постричь Машеньку в монастырь или даже казнить – и его б не остановило ничто.
* * *
Вальтер, он же… впрочем, у этого человека было много имен, перечислять которые нет совершенно никакой необходимости. Наемный убийца не то чтоб неотрывно следил за Магнусом Ливонским, но неотступно следовал за ним во время всех переездов, держал в поле зрения, и ненадолго отвлекся лишь в Риге – ибо в королевский замок просто не пропустили бы неизвестно кого, особенно во время штурма.
Все ж и тогда, во время обстрела шведами Риги, Вальтер находился в городе, примкнув к ополчению братства Черноголовых. Солдатом он оказался образцовым, великолепным стрелком и метателем ножей, и проявил себя до такой степени, что командир ополченцев, а в мирное время староста и казначей братства, предложил наемнику сержантский чин с соответствующим жалованьем, пусть не очень большим, но выплачиваемым регулярно. В обязанности Вальтера входило бы обучение ополченцев различным видам боя, а также их тренировка в пользовании разного вида оружия, от пики до мушкета.
Ежели б король Магнус жил в Риге, то наемник, пожалуй, и не отказался бы от столь заманчивого предложения, однако ж увы – это шло вразрез с его дальнейшими планами. Тем более приближался день очередной весточки от доверенного лица султана Мурада. Еще раньше договорились так: каждый месяц турок пересылает с оказией письма – через паломников, наемников или купцов – на имя некоего Аманда Курста, философа и вообще человека ученого, магистра семи свободных искусств. В письме, написанном по-немецки от лица бывшего студента, обычно описывались разного рода достопримечательности, и здесь главное было следить за цветом. Если три раз упоминался голубой, значит, нужно было усилить слежку, если три раза красный, значит, убить.
Краков, Варшава, Вильна и еще Рига с Ревелем – пять писем, почти совершенно одинаковых сообщений, нужно было прочесть лишь какое-то одно. Что убийца и сделал, заглянув в Риге на подворье польских купцов, недавно прибывших откуда-то с юга, то ли из Венгрии, то ли из Далмации, то ли – с Дуная.
– Доктор Аманд Курст? Магистр? Да, есть вам послание. Нет, нет, не надо денег – нам уже заплатили, и, поверьте, весьма щедро. Прошу вас! Приятно иметь таких студентов, господин магистр.
Кивком поблагодарив приказчика, Акинфий зашел в просторную корчму на улице Конвента Сета, уселся скромненько в уголок и, заказав кружку темного пива, углубился в послание. Собственно, углубляться-то было нечего:
«В граде Дубровнике, на улице, называемой Страдун, почти на всех домах – красные черепичные крыши… Ворота, ведущие в город со стороны моря, недавно выкрашены в красный цвет… Мантия председателя совета местных патрициев сшита из яркого красного шелка…»
Три раза – красный! Вот и все, что нужно было знать. Теперь следовало получить аванс, что стало бы лишним подтверждением серьезности намерений хозяев. Собственно, без предоплаты убийца и не взялся бы за столь трудное и опасное дело. Еще бы – убить самого короля!
Аванс опять-таки можно было получить в любом из пяти городов, где имелись отделения банка некоего Мефодия Триполитана, итальянца или, скорей, хорвата, что не имело никакого значения – за ним стояли турки.
Отпоров подкладку камзола, Вальтер вытащил пергаментный вексель на сотню золотых «угорских» дукатов. И в десять раз больше он должен был получить после исполнения своего гнусного дела.
– Возьмете в мешочках? – поинтересовался служитель отделения банка Триполитана в Риге. – Или, может быть, слуги отнесут за вами сундучок, куда скажете?
– Пусть будет сундучок, – подумав, решил наемник. Звенеть деньгами в мешках ему что-то не очень улыбалось. – Только без слуг, я понесу его сам.
– Это как вам будет угодно, сударь.
Не так уж и много весили сто дукатов! Всего-то около девяти фунтов – руку не оттягивали ничуть, да и обычный дорожный сундучок, обитый полосками меди, не привлекал к себе никакого внимания.
Пройдя пару кварталов по набережной, Вальтер свернул влево и, выйдя на ратушную площадь, постучался в запертые ворота дома Черноголовых.
– А! Господин… почти сержант! – стражники узнали Акинфия сразу же. – Все же решили вернуться?
– Нет, мне нужен лишь казначей. Хочу сделать вклад. Поместить деньги.
Таскаться по всей Ливонии с набитым золотыми монетами сундуком убийца, естественно, не собирался, а потому сдал деньги в банк братства, получил новый вексель, а часть монет разменял на мелкие литовские гроши для оплаты каждодневных дел. После чего, тепло простившись с черноголовыми, отбыл обычной почтовой каретою в Оберпален, где и приступил непосредственно к подготовке своего черного дела, и начал, конечно же, с разведки и рекогносцировки.
К удивлению убийцы, все оказалось не так просто, как, к примеру, могло бы выйти в Кракове. Пошел бы король гулять… или отправился б на охоту – ну, а дальше уж дело техники.
Здесь же, в ливонской столице, король не гулял и ни на какую охоту не ездил! Вообще нос из замка не высовывал, резко усилив охрану. Почему так, с чего, зачем? Опытный кондотьер Вальтер прекрасно понимал, что очень многое в его будущем плане зависит от ответа на эти вопросы. Причем ответ нужно было отыскать самому – и как можно быстрее.
Этим и занялся наемник, поселившись на постоялом дворе дядюшки Юриса под видом приказчика, что, по велению хозяина, должен был проверить, как идут дела в Дерпте.
– В Дерпте теперь русские, – приняв за постой целый дукат, хозяин постоялого двора с сомнением покачал седой головой. – Тамошние купцы частью уехали, частью выжидают – вдруг да Дерпт перейдет под скипетр короля Магнуса? Вот то-то было бы и неплохо! Пока же вы там с опаскою, господин…
– Валнис.
– Господин Валнис. Не торопитесь.
– Что вы, что вы, – замахал руками Акинфий. – Я вообще-то редко когда тороплюсь, а уж в этом-то деле и вовсе. Не знаете, будет ли наш король давать в ближайшее время бал или устраивать охоту? Не знаете? Жаль… Что-что? Как это – увезли? Кого? Русские?! Саму королеву? Вот дела! Так вот зачем наш славный король в Москву собирается. Н-да-а-а…
Король так и не вышел из замка до самого отъезда. Да и выехал-то по сути тайно, без всяких пышных проводов, раненько поутру, еще засветло. Так бы Вальтер отъезд этот и пропустил, ежели б еще загодя не нанял одного мальчишку пастушка, что пас коров невдалеке от ворот замка. Тот и сообщил, прибежал рано утречком, заколотил в ворота, вызвав бешеный лай собак и проклятья старика трактирщика.
– Да чтоб тебя черти взяли! Колотишь тут ни свет ни заря. А вот я тебя палкой, ага! Что, не по нраву? Вот тебе, вот!
– У-уй, дядюшка, больно! Я к постояльцу вашему… господину – у-уй! – Валнису… Ой! А вот как раз и он. Господин Валнис, скажите…
– Что такое, мой юный друг? Неужели…
– Да-да, уехали! Только что – целая шайка. Рыцари, повозки, флаги!
– Не шайка, друг мой, а королевский двор. Хотя разница небольшая. На вот тебе золотой. Отпустите его, милейший дядюшка Юрис, этот мальчишка просто выполнил порученное ему дело. Да, кстати! И я вот прямо сейчас съезжаю от вас. Мне бы лошадь… Помните, мы договаривались? Кажется, за два дуката…
– За два – не помню, – отпустив пастушка, трактирщик хитровато прищурился. – Помню – за три.
– За три так за три, – покладисто согласился «Валнис». – Ведите лошадь, любезнейший.
Лошадь оказалась так себе – каурая, не особенно-то и молодая, кобылка. Но все же надо отдать должное, не совсем уж кляча. Как бы то ни было, королевский караван Вальтер увидел уже через час. Сверкнули на солнце рейтарские кирасы и шлемы, заиграли хоругви, золотом сверкнула на повороте приземистая королевская карета – та еще колымага, не на всякой дороженьке развернется. Такая карета уж точно никуда с тракта не денется, в лес да на луга не свернет… что весьма облегчало дело.
Убийца не очень-то хотел отдаляться от Оберпалена, тем более углубляться в почти не проходимые болота и пущи псковских земель, или, как их называли в России, «немецкую украину-окраину». Сладить все здесь, в Ливонии – как можно быстрее. Однако и сломя голову не поспешать – тщательно все подготовить.
Обогнав процессию по лесной дорожке, Вальтер подогнал лошадь, присмотрев удобный распадок. По обе стороны дороги зеленела болотная трясина, да и сам тракт проходил там по гати, хоть и широкой, но не очень-то надежной с виду. Его величество наверняка выйдет здесь из кареты. Тут-то и нужно ждать!
Спешившись и присмотрев удобное местечко слева от трясины примерно в сотне шагов, наемник достал из заплечной сумы небольшой арбалет с зубчатой кремальерой и небольшим стальным луком. Умостив оружие на удобном суку, Вальтер принялся терпеливо ждать, уповая на удачу и вечное свое везение. Что и говорить – место он выбрал неплохое: кругом лес, липы, клены да ореховые заросли, уйти можно запросто, главное – попасть, ведь второй попытки уже не будет. Попасть, да…
Скрипя колесами, королевская карета спустилась с пригорка к болоту. Кучер придержал лошадей. Кто-то из охраны – весь такой расфуфыренный, важный – спешился и с подозреньем попробовал ногою гать. Из засады хорошо видно было, как вельможа задумчиво почесал щегольскую бородку, повернулся к карете, отвесив низкий поклон, и что-то сказал – наверное, все ж таки рекомендовал королевской особе пройтись по гати пешком.
Все всадники между тем спешились, взяв коней под уздцы. Из кареты с помощью слуг выбралась фигура в зеленом, шитом золотом плаще и при шпаге. Король!
Тщательно прицеливаясь, убийца выждал, когда высокородная жертва сделает несколько шагов по гати, и потянул спусковой крючок арбалета…
С железным звоном хлопнула тетива. Вылетевшая короткая стрела с огромной скоростью пронеслась в воздухе, ударив его величеству в грудь! Король зашатался, вроде бы поскользнувшись на гати, к нему тотчас же бросились придворные и слуги, подхватили под руки.
Сунув свое оружие в заплечный мешок, Акинфий-Вальтер проворно юркнул в заросли, и вскоре, подгоняя свою каурую лошадку, уже выбрался на тракт, обойдя гать по пологой дуге и опередив задержавшуюся королевскую процессию на пару верст.
Завидев на пути почтовую станцию – добротный каменный дом и корчму с просторным двором и конюшней – наемник, недолго думая, завернул в широко распахнутые ворота. Спешившись, привязал каурого к коновязи, нарочито не торопясь перекрестился на деревянный образ Мадонны на резном столбе, да, искоса поглядывая на сновавших по двору слуг, вошел в питейное заведение.
– Не сыщется ли у вас кружки пива и немного еды для усталого путника?
Трактирщик – здоровенный малый с лицом ловеласа и красным носом заядлого пьяницы – поклонился с самой радушной улыбкою:
– Чего изволите, мой господин? Видать, издалека прибыли?
– Изволю что уже сказал: пива и доброй пищи. А еду я из Плескау, и впрямь – не очень-то близкий путь.
– Пива нальем. Подадим и лепешки со сметаной и салом, – покивав, хозяин жестом подозвал служку и снова обернулся к гостю. – Только вот, господин, ешьте быстрее. Мы ожидаем визита самого короля, и всех посторонних на это время… сами понимаете.
– Короля?! – делано изумился наемник. – Неужели его величество посетит вашу корчму?
– Не только посетит, но и отобедает, – кабатчик горделиво приосанился и расправил плечи. – И может быть, еще и останется на ночь!
– Вот так штука! – Вальтер все еще разыгрывал удивление. – Это не шутка? Неужели и в правду так? Сам король…
– Незадолго до вас, господин, уже прискакал вестник. Велел, чтоб готовились к встрече! Так что примерно через час-другой…
– Вот бы на короля посмотреть! Хоть одним глазком…
Корчмарь шмыгнул носом и развел руками:
– Ну, тут уж ничем не смогу помочь. Сказано – чтоб никого.
– Ах, жаль, жаль. А ведь так бы хотелось… хоть одним глазком. Внукам бы своим рассказывал!
– Ну, оно понятно, – трактирщик неожиданно улыбнулся и заговорщически подмигнул гостю. – Кстати говоря, не один вы такой! Тут купцы виленские… тоже хотят посмотреть. Есть тут один холм, неподалеку. Там старый дуб, высо-окий, из тех, что язычники считали священными. Так с того холма… Особенно если забраться на дуб. Но, господин, надо знать тропы.
– Пару грошей хватит за тропу? – ухмыльнулся в усы Акинфий.
– Лучше три, господин. Один ведь надо дать проводнику…
В ладони убийцы сверкнули серебряные кружочки. Кабатчик просиял лицом:
– Пейте пока свое пиво, любезнейший господин. Ешьте лепешки. А я кликну мальчишку – он вас и проведет.
Узкая охотничья тропка, спускаясь с тракта, круто ныряла в ольховые заросли, петляла так, что сам черт не разберет, и через сотню шагов взбиралась на холм, поросший небольшою дубравою. Босоногий мальчишка-слуга шел весьма уверенно и быстро. Из высокой травы свечками взмывали спугнутые путниками птицы, кругом желтели лютики, сладко розовел клевер, колыхались бледно-серые венчики пастушьей сумки. Ольху вскоре сменил орешник, затем показалась дубрава. Послышались голоса нетерпеливо переминавшихся с ноги на ногу зевак – виленских купцов, приведенных все тем же проводником еще ранее.
– Неужели, господа, короля увидим?
– Вот счастье-то!
– Наш Магнус Ливонский – достойный государь.
– Здравствуйте, господа. Лабас ритас, – подойдя, Вальтер поздоровался по-литовски. – Неужели и впрямь удастся увидеть? Хоть одним…
– Увидим, увидим, – засмеялся плечистый торговец в дорогом кафтане синего немецкого сукна, щедро украшенном золочеными пуговицами, витыми шелковыми шнурами и прочей канителью. Голову купца покрывала столь же богатая суконная шапка с венчиком, тщательно расчесанная борода вальяжно падала на грудь, на поясе висели изрядных размеров кошель и большой кинжал в красных сафьяновых ножнах.
– У нас, ежели что, и зрительная труба найдется! – показав зажатую в широкой ладони подзорную трубку, похвастал бородач. – Уж не переживайте, разглядим все.
Торговцы и молодые приказчики толпились на вершине холма у старого дуба-патриарха с могучим узловатым стволом и раскидистой кроною. Подобные деревья и сами литовцы почитали с древних времен, и этому дубу тоже оказали почтение – украсили разноцветными ленточками, и, конечно же, чтя языческие традиции, взбираться на дерево не собирались. Да и без того и тракт, и корчма виднелись внизу как на ладони.
– Карета! Карета! – вытянув шею, вдруг радостно заорал мальчишка. – Ой, прям из золота! Клянусь святой Анной! Прямо блестит вся, ага.
– Это король, король! – заволновались и остальные. – А вон и стяги! И свита.
– Эти, вон, в черных латах – рейтары.
– А те, с синими перьями, рыцари.
– А плащи-то, плащи какие богатые! Разноцветные – красные, желтые, синие… Это надо было постараться – так вот выкрасить ткань! Не простое дела, я вам скажу, не простое.
– Да что они, сами, что ль, красили?
– Я и не говорю, что сами. Говорю, что…
– Смотрите, господа! Король! Вон-вон – в зеленом плаще. Из кареты выходит.
– Корона! Корона – золотом горит!
– Да не корона это. Просто шитая шапка.
– А я говорю – корона!
– Да нет. Похоже, что – рыцарский шлем.
– Что же, его величество, по-вашему, в шлеме в карете ездит?
– Шапка это, – опустив зрительную трубу, веско вымолвил бородач – по всему, он тут и был за старшего. – Золотом да самоцветами украшена. И павлиньими перьями.
– Неужто павлиньими? – ахнул Акинфий. – Не поверю глазам своим. Быть такого не может!
– Вот же Фома Неверующий! – хмыкнув, купец протянул подзорную трубу. – На вот, взгляни сам.
Приложив окуляр к левому глазу, наемник закусил губу: король Речи Посполитой, Ливонии и Риги Магнус Датский шел себе спокойненько к корчме в сопровождении толпы придворных. Знакомая рыжеватая бородка, спокойное лицо, самоуверенная походка… Не шатался, и под руки его не вели. Так что же, выходит, он, Вальтер – промахнулся. Мог? Вполне. Все ж для прицельной стрельбы далековато. Стрела просто-напросто пролетела мимо, и король пошатнулся вовсе не от попадания, не от раны, а, видимо, поскользнулся на бревне болотной гати, такое ведь бывает, и часто. Поскользнулся, замедлил шаг – и стрела пролетела мимо. Что ж… Как там говорят у русских? И на старуху бывает проруха.
Если убийца и расстроился, то не очень, так, самую малость. Досадно стало – не более. Не сделал дело сразу – так тоже случается. Значит, надо все тщательно продумать и повторить попытку снова. И тут многое зависело от того, заметили ли придворные саму попытку покушения. Арбалетная стрела – болт – короткая и быстрая штука, в глаза не бросается. Если б из лука стрелял, тогда, несомненно, да – заметили бы, а здесь…
И все же рисковать больше не стоит. Не нужно повторять то, что уже было – засаду, стрельбу… даже заменив арбалет на мушкет. Надо устроить что-то другое. Что? А посмотреть! Увидеть, что там, впереди, на тракте. И нечего тут стоять, глаза пялить…
– Ах, господа, счастье-то какое! Внукам своим будущим расскажу…
Не прошло и получаса, как Вальтер уже скакал по тракту в сторону Плескау-Пскова, обгоняя по пути купцов и мелкие пешие отряды русского войска. Дорога шла берегом широкого озера, время от времени пересекая протоки и небольшие речушки, частью – бродом, но иногда – по мостикам.
Один из таких мосточков как раз и пришелся наемнику по душе – деревянный, в меру высокий, однако же не очень большой, над быстрой стремниною. По низким берегам речушки густо разрослись ракиты и ивы, именно там убийца привязал коня, вытащил из переметных сум небольшие мешочки с порохом.
Не столь уж и людным был сейчас тракт. Пропустив пару крестьянских возов и ватагу потешников-скоморохов, Акинфий проворно и со знанием дела заложил под опоры моста порох, там же, под мостом, приспособил свечку и, углядев появившуюся из-за поворота карету, вытащил огниво и трут, зажег. По всем прикидкам – как раз тогда, когда и нужно бы, но с таким расчетом, чтоб взрыв прогремел либо в момент проезда процессии по мосту, либо незадолго до этого.
Поспешно укрывшись под ивою, убийца зарядил аркебузу – совсем небольшую, но здесь, по малости расстояния, весьма действенную. Может, правда, и не понадобится стрелять, но… Всякое ведь бывает, мало ли? Вдруг да расчет окажется неточным или слишком уж припозднится королевская кавалькада.
Шипела сальная свечечка. Потрескивая, горело пламя. Слава богу, денек нынче выпал безветренный, спокойный. Горела свеча, в окружении всадников катила по тракту карета. Все ближе и ближе.
Вот уже четверка коней въехала на мост, загромыхали по доскам колеса.
Свеча догорела до пороховой насыпки. С треском и белым дымом вспыхнуло новое пламя, стремительное и злое. Пробежало к зарядам… Рвануло! Ахнуло!
Взрыв был такой, что у прятавшегося под ивой наемника заложило уши. И мост, и карету в один миг разнесло в щепки! Затянуло все белым дымом, с грохотом повалились в реку балки и доски, улетели в кусты оторванные каретные двери, и одинокое колесо, подпрыгивая, покатилось вниз, по ухабам…
– Король! Где король? Его величество…
Напрасно суетились придворные. Из густого дыма не выбрался никто.
– Обыскать здесь все! Давайте живо. Скорее!
Убийца, конечно же, не стал дожидаться облавы, поспешно покинул свое убежище. Выбрался, прихватил коня, прошмыгнул кусточками к лесу да был таков! Можно бы сказать – с чувством полного удовлетворения за добротно исполненное многотрудное дело.
* * *
Заведующий отделением первой психиатрической больницы имени Алексеева (бывшая имени Кащенко, также известная как Канатчикова дача) Игорь Иванович Гордевский – моложавый брюнет с, увы, заметной уже лысиной и небольшим брюшком – вытянул под столом ноги и, поправив видневшийся из-под отворотов белого врачебного халата галстук, бросил беглый взгляд в небольшое зеркальце, стоявшее здесь же, на столе, рядом с портретом семьи, вставленным в изящную рамку. Все как у всех. Стареющая мегера-жена и две уже взрослые дочери. Одна – банковский менеджер – замужем, вторая еще учится в медицинском. Денежки дочкам нужны, как без этого? И младшей – студентке, да и старшей – это одно название, что «менеджер», на самом деле обычный операционист и «сбегай, принеси, подай», как все молодые. Да и муж – «танкист», вот уж послал Господь зятя! Ленивый до ужаса, все бы резался в «Танчики», уж лень зад от стула оторвать да «побомбить» съездить. Машинка ведь есть – вот бы и подрабатывал, так ведь нет… А дочка его защищает, говорит, на работе упахивается. Ага, упахивается, как же! Это уж не старые времена, когда даже и студенты… Впрочем, что там про старые времена говорить!
Мысли Игоря Ивановича внезапно прервал заливистый телефонный звонок. Звонил не сотовый, а обычный – значит, домогался кто-то из официальных лиц, скорее всего, следователи экспертизами интересовались.
– Заведующий отделением слушает, – психиатр вальяжно снял трубку. – А-а-а, Иван Андреевич! Как же, как же, рад слышать. Вы по поводу той девушки? Помню, помню. Ну-у, как вам сказать… – врач задумчиво сдвинул брови. – Нет, судебной перспективы у этого дела не будет, говорю вам вполне определенно. Девушка явно наш клиент, безо всяких сомнений. Явное эндогенное психическое заболевание, сопровождающееся навязчивыми состояниями и нарушениями сознания. Онейроид, знаете ли… Нет, нет, я не ругаюсь. У нас, в психиатрии, онейроидом принято называть то состояние пациента, когда частично сохраняющиеся реальные воспоминания перемежаются с чисто фантастическими переживаниями. В данном случае явно доминирует средневековье. Какие-то цари-короли и прочее. Так что, уважаемый мой, закрывайте дело… или, как там у вас говорят, прекращайте. Потому как субъекта преступления нет. Да-да, полная невменяемость. Не осознавала и не могла осознавать. Она и себя-то не осознает, господи! Кстати, у меня как раз был подобный случай… Позвольте-ка… да, года три назад. К нам тогда попал один молодой человек, называющий себя принцем датским Магнусом. Нет, нет, не Гамлетом – Магнусом. Был когда-то в средневековье такой деятель. Кстати, малоизвестный в широких интеллигентских кругах. Говорил на старонемецком и датском. Так бывает, знаете ли – шизофреники обычно добиваются немалых успехов в изучении экзотических языков… Да, да, принц до сих пор у нас – не выпускать же? Да и родственники его не найдены. Я вот хочу его и эту вашу девочку… как бы это сказать… познакомить. Посмотреть, что будет, поставить, так сказать, эксперимент в чисто научных целях. Что же касается вас – заключение экспертизы будет готово к вечеру. Да-да, в диагнозе не сомневайтесь.
Положив трубку, Гордевский погладил лысину и улыбнулся. Что ж, и впрямь эксперимент обещал быть интересным. Тем более, девочка-то оказалось такая красавица, что… Что грех было не воспользоваться! Накачать уколами и… А что? Зачем такой красоте пропадать зря? Пусть мозги набекрень, зато тело… Тем более, не впервой, не впервой… Ладно! С этим чуть позже. Пока же…
Пододвинув телефонный аппарат поближе, Игорь Иванович, сняв трубку, набрал несколько цифр:
– Вениамин? Да-да, Гордевский. Пришли мне парочку санитаров. Нет, нет, можно не особо дюжих.
Открыв глаза, Маша настороженно осмотрелась вокруг и, закусив губу, вздохнула. С тех самых пор, как ее поместили сюда, ничего не изменилось. Все та же горница с высоким белым потолком и светло-зелеными стенками. Почти пустая, если не считать небольшого шкафчика и узкого жесткого ложа, к которому Машенька была примотана крепкими ремнями. Связана буквально по рукам и ногам – не встанешь, не выберешься. Правда, ее здесь кормили и давали еще какие-то маленькие разноцветные шарики. А еще – кололи острой иглой то в руку, а то, не к столу сказать, в попу. Не то чтобы больно, но… неприятно как-то, стыдно.
Еще – выводили в уборную. Вон она, рядом, за дверью. Тут же – и решетчатое окно. Огромное, но опять же не выберешься, не убежишь, решетка, наверное, крепкая. Стражники все в белых одеждах, здоровущие такие бугаи, неразговорчивые. Еще монашки есть – те тоже в белом. Еще молодой парень – Веней звать. И… какой-то лысоватый, важный – его тут все боялись. Наверное, боярин местный или князь. Хотя если она в немецкой слободе, то, может, и барон или герцог.
Здешняя еда, кстати сказать, показалась узнице какой-то безвкусной и малопитательной, шарики же разноцветные она не глотала – выплевывала незаметно, боялась, что отравят. Хотя если б хотели убить – так уже убили бы. Вчера же никаких шариков не давали и не кололи иголкою – от того, верно, сегодня и голова у Машеньки не кружилась, и вообще юная королева чувствовала себя сейчас более-менее сносно. Даже, вот, размышлять могла, хотя бы немного.
Схватили княжну почти сразу после того, как она выскочила из повозки. На желтой карете подъехали с синими мигающими факелами. Убежать девушка не смогла – догнали. Схватили под руки – да в карету. Потом – в казенный дом, а затем вот – сюда, в узилище белое. Верно, какой-нибудь монастырь. Ох, господи-и-и-и… Не Иоанн ли, кровопивец клятый, всех этих людишек послал? Его, его рук дело!
Бесшумно отворилась дверь, и на пороге возник тот самый лысоватый боярин в сопровождении двух стражников. Все трое – в белых рясах, как тут и было принято.
Боярин разулыбался прямо с порога, велел стражам отвязать Машу да все справлялся о здоровье: как, мол, спала, да не холодно ли было, не жарко ли?
Узница отвечал вежливо:
– Благодарствую, спала хорошо. И холода, и тепла в меру. Запамятовала вот только, как ваше имя, господине любезнейший?
– Ничего, ничего, я напомню: Игорь Иванович меня зовут. Игорь Иванович Гордевский, ваш лечащий врач.
– Врач? Лекарь, что ли?
Боярин поморщился:
– Пусть будет лекарь. Халатик, вот, на сорочку накиньте… ага… А вот вам тапочки.
– Мне б волосы расчесать…
– Пожалуйста, пожалуйста, мы подождем. Там, на раковине – массажная щетка.
– Да видала я гребень ваш… Служанку что, не пришлете?
– Кого-кого?
– Ла-адно, – потянувшись, девушка махнула рукой. – Придется уж самой, ага. Вижу, не дождешься от вас служанок. Куда идем-то?
– В саду погуляете, милая. Там встретитесь кое с кем, поболтаете. А то, поди, скучно вам?
– А то весело! – Машенька усмехнулась и, запахнув халат, покинула надоевшее узилище.
Монастырский дворик оказался небольшим, но неожиданно уютным и даже красивым. Посыпанные песком аллейки, лавочки, кусты сирени и акации, цветочные клумбы. На одной из таких лавочек, под липою, сидел худосочный молодой человек в куцых штанах и халате. Каштановая бородка, бледное лицо… такое знакомое…
– Магнус! – подбежав, ахнула королева.
Молодой человек вздрогнул и резко вскинул голову:
– О, Пресвятая дева! Хоть кто-то меня узнал.
* * *
Опередив официальное посольство с фальшивым королем, Арцыбашев оказался в Москве уже в середине июля одна тысяча пятьсот семьдесят шестого года. Столица уже отстроилась после татарского погрома, вновь засияв новенькими срубами. Хоромы и обычные избы рубили в ближних лесах, затем сплавляли бревнами по Москве-реке, да на берегу собирали и тут же продавали всем желающим. Не задорого продавали, почти любой мог купить: кто хоромины, а кто просто избенку – кому что по карману. Вообще, в пятнадцатом веке жилье особой проблемы не составляло, тем более здесь, в Москве – леса-то вокруг полным полно – захлебнешься!
Магнус, явившийся на Москву вместе с верным Михутрей и десятком добрых молодцев-слуг под видом небогатого тракайского купца Кристофора Литвина, поселился, соответственно выбранному образу, скромненько – на самой окраине, называемой Земляным городом, или еще – Скородомом. Наверное, от того, что уж очень скоро там новые дома строились – бригады артельщиков-плотников дни напролет стучали своими топорами. Затеянное королем дело весьма осложнялось тем, что опереться-то по сути было не на кого – врага Иоанна, московского дворянина Порфирьева сына Рдеева, увы, не так давно посадили на кол. Выдал ли он кого? Бог весть… Как бы то ни было, а нынче приходилось действовать на свой страх и риск.
Постоялый двор, как и все здесь, тоже оказался новым, недавно выстроенным, вкусно пахнущим смолой и сладковатым ароматом леса. Хозяин, Григорий Ершов – проворный молодой человек лет тридцати, обремененный многодетной семьей и неистребимым желанием обустройства – проявлял поистине чудеса оборотистости: ставил дополнительный сруб с просторной трапезной и опочивальней на двадцать гостей, разводил лошадей, спекулировал срубами и даже умудрился через знакомого дьяка взять выгодный подряд на строительство моста через какой-то овраг в весьма криминальном райончике, называемом москвичами Чертолье, где «сам черт ногу сломит».
Семь шкур за постой Григорий со своих гостей не драл, сговорились вполне разумно, правда, оплату трактирщик попросил вперед:
– Люди бывают разные, знаете ли. Так что дюжина московских денег с вас, уважаемые! Коль уж до сентября жить собираетесь. А ежели вдруг раньше съедете – я вам разницу верну, не сомневайтесь.
– Хорошо, – согласно кивнул король. – Только у нас денег никаких нет – ни московских, ни новгородских. Одни гроши литовские да еще талеры.
– Ничего, ничего, уважаемые. Я и литовскими грошами возьму. Чай, серебряные.
– Серебряные. На вот, пересчитай, мил человече.
Поджарая фигура, короткая бородка, польский кафтан – всем обликом своим Григорий Ершов больше напоминал человека западнорусского, а вовсе не московита. Впрочем, и на Москве таковых появлялось все больше и больше – много было работы, много было возможностей, и ничего не хотелось упускать! Таровитый человек мог запросто сделать состояние года за два – за три, без всякого царского благоволения, исключительно собственными стараниями. Чем и занимался Григорий, да так, что даже днем, после обеда, не спал – все ведь в делах, некогда и прикорнуть было!
Супруга его, Алевтина, тоже оказалась мужу под стать, и окромя рождения детей да ведения дома еще взяла на себя всю бухгалтерию, все подсчеты. Симпатичная худенькая блондинка с карими большими глазами, Алевтина была дочерью одного из крещеных татар, во множестве селившихся на московских землях еще со времен так называемого монголо-татарского ига.
Магнус и Михутря с этой молодежью подружились сразу же, и каждый вечер проводили в приятной беседе – ужинали, пили вино с медовухою да вели разные разговоры дотемна. Местным частным предпринимателям – посадским людям – Ершовым любопытно было прослушать про разные страны – про Ливонию, про Литву да Польшу.
В свою очередь, и сами Григорий с Алевтиной взахлеб пересказывали все московские сплетни… чему был очень рад Арцыбашев, старавшийся найти любой выход на Кремль и получить любую информацию о похищенной супруге.
– Говорят, Иоанн Васильевич, государь наш батюшка, опять задумал жениться… и выбрал невестой Марию Долгорукую, княжну из древнего рода, – уложив детей спать, Алевтина тоже присоединилась к вечерней беседе. – Княжна красотою лепа, тут уж ничего не скажешь – как есть красавица писаная. Одначе же люди говорят, на мужчин она больно уж падкая. И с тем ее видали… и с этим… А ведь царицей хочет стать!
– Да ведь какое нам дело, с кем она там была, – со смехом перебил супругу Григорий. – Главное, чтоб нраву была доброго, да чтоб мужа своего, государя нашего, добронравием полным смиряла.
– Да Ивана, пожалуй, смиришь! – усомнился Магнус.
– То так… – хозяин постоялого двора пригладил бороду. – Однако ж ежели при нашем государе какая-то злонравная ведьма будет – к добру ли? Лучше уж Маша Долгорукая, сказывают – она умна зело и нраву веселого, доброго.
– Да, да, – покивала Алевтина. – Никто про княжну Долгорукую плохого не говорит, даже холопы ее – и те свою хозяйку хвалят. А что же до мужиков… так мало ли кто что болтает? Может, из зависти.
Княжна Мария Долгорукая… Леонид опустил глаза, вспоминая недавний свой сон. Быть может – вещий? Там в послевоенном Стокгольме говорили, что княжна может помочь… Так поможет ли?
– Григорий Иваныч, если не секрет, ты через кого подряды на Чертолье брал? Только не говори, что сами собой свалились.
Ершов хмыкнул и покрутил усы:
– Да уж не сами собой, вестимо. У меня в приказе Большого дворца подьячий знакомый есть. Сыздества еще дружим.
– Нам был Кремль посмотреть, – хитровато прищурился Магнус. – Было б потом про что дома, на Литве, рассказать. Устроишь прогулку, а?
– Да что уж… устроим.
Подьячий из приказа Большого дворца оказался еще тот жук. Устроить прогулку по Кремлю он согласился, даже обещался лично показать все храмы и башни. Естественно, не за просто так, а за довольно приличную сумму, которую запросил вперед – на Москве на слово никому не верили.
– Токмо оденьтесь попроще, в посконину, в сермяги. Пилы с собой прихватите да топоры – Григорий даст.
– Топоры? Зачем это?
– Плотниками скажетесь – по всему Кремлю запросто ходить будем! Там стройки везде.
Так и сделали. Переоделись плотниками, заплатили подьячему талер, и уже на следующий день относительно свободно осмотрели весь Кремль – от соборов до ворот и башен. Правда, практической пользы от подобной экскурсии не оказалось почти никакой: все Кремлевские ворота и башни тщательно охранялись нарядами стрельцов и прочего служилого люда. Собственно, а чего ж еще было ждать-то? Что все нараспашку – кто хочешь, приходи, что хочешь, бери?
Особенно тщательно охранялась Тайницкая башня. Как пояснил подьячий, именно в этой башне ныне томились важные государственные преступники, лица, замышлявшие презлое противу самого государя. Потому и охрана – мышь не проскользнет!
Правда, о Тайницкой башне в последнее время ходили разного рода странные слухи – на чужой ведь роток не накинешь платок. Вот и болтали стражники всякое, правда – промеж собой, нарушая запреты. Но что знают двое – знает и свинья, так что заполучить информацию особого труда не составило, тот же подьячий и рассказал – за отдельную плату.
Что-то нехорошее произошло в подвалах. Будто бы какая-то высокопоставленная узница перебила всю стражу, а потом вдруг внезапно исчезла – словно сам дьявол ее забрал! Искали потом, не нашли – ни живую, ни мертвую, – а боярин Умной-Колычев, к особе сей приставленный, говорят, умом тронулся, все повторяя о какой-то «диавольской зелени», да в дальнюю вотчину свою убежал. Царь его покамест не трогал – что с болезного взять?
«Диавольская зелень», – Арцыбашев закусил губу. Пожалуй, только он один и знал, что это такое! Мерцающая зеленоватая дымка – открылись ворота в иной мир… Открылись и сразу захлопнулись. Или… может, не сразу? Может, еще можно пройти? Говорят, окошко подвальное зеленью до сих пор светилось.
Не желая подставлять своих спутников и друзей, Магнус-Леонид явился к башне один – в сермяге, с бадьей раствора и мастерком – инструментом каменщика.
– Эй, служивые, отворяй! Отворяй, говорю – спите там, что ли?
– Да кто ты такой, чтоб орать? – в распахнувшуюся дверь выглянула заспанная физиономия стрельца. – Или сам захотел в узилище? Так мы это быстро.
– В узилище-то мне и надо, – поставив бадью наземь, ухмыльнулся король. – Провал поганый заделать напрочь.
– Провал, говоришь?
– За тем и послан… По велению государеву самим князем Мстиславским!
– Ну, у князя мы, мил человек, спросим.
– Спросите утром, а посейчас до работы допустите – неча мне без дела стоять, хорошие деньги обещаны.
– Ну, коли обещаны… Заходи давай, – стрелец посторонился, грозно подкрутив ус. – Однако ж мы тебя на время работы закроем. А уж как подтвердит князь – выпустим.
– Делайте, как вам надо, – махнув рукой, Леонид подхватил бадейку и вслед за стрельцом спустился в темный подвал Тайницкой башни.
Снаружи смеркалось уже, и лжекаменщик выпросил стрельцов факел. Уселся поудобнее на пол да, для виду проскребывая мастерком по стене, принялся ждать, не совсем понимая, чего именно. То ли откроется провал, то ли стена растает в зыбкой зеленой дымке… хоть что-нибудь случилось бы, ради этого он сюда и явился.
Одна мыслишка все же тревожила, мешала сосредоточиться. А вдруг да не выйдет ничего, вдруг да завтра ответ держать придется? Тогда что же – на дыбу? Ага – фиг вам! Тогда сбросить покрывало инкогнито, открыться, добиться встречи с царем, а там видно будет, куда кривая выведет.
Кривая вывела куда надо. Арцыбашев уже начал подремывать, как вдруг ударила по глазам сверкнувшая изумрудами зелень, и часть стены растворилась, ушла, обнажив черный проход в подземелье, в иные миры.
* * *
– Я так понимаю, эта тварь, убийца моего сына, останется безнаказанной? – вальяжного вида мужчину лет пятидесяти можно было принять за вполне преуспевающего бизнесмена – дорогой английский костюм, лаковые туфли, золотой «Ролекс»… вот только манеры – манеры остались прежними, бандитскими, из кровавых девяностых.
– Она ж в психушке, Васильич, – несмело напомнил кто-то из челяди – бывших «братков» с бритыми затылками и квадратными плечами. Именно таких «авторитетный бизнесмен» Игнат Васильевич Кружкин сейчас и собрал, именно что из бывших. Впрочем, и в настоящем роль «братков» мало изменилась. Разве что чуть притихли – времена пока что стояли не те.
– Знаю, что в психушке, знаю, что дура, – Игнат Васильевич глянул на «братков» исподлобья таким жутковатым, поистине волчьим взглядом, что всем этим парням стало как-то нехорошо. – Но! Она должна умереть. Око за око, зуб за зуб. Не знаю уж, кто сказал, но верно!
Окружающие засопели, понуро уставились в покрытый дорогим ковром пол. Если уж так рассуждать – «зуб за зуб» – так сейчас и не жили бы они вовсе, давно бы лежали во сырой земле… как, кстати, многие.
– Я тебя услышал, дядя Гнат, – дюжий, чем-то похожий на медведя малый с круглым красным лицом приложил руку к сердцу. – Сделаем.
– Пусть эта тварь умирает мучительно и долго, – прикрыв глаза, распорядился Васильич. – Снимете все на видео. Ну, что встали? Пошли! Да, Матвей… я на тебя надеюсь.
– Я ж сказал – сделаем.
Чуть задержавшись, медведеобразный браток кивнул хозяину и, шмыгнув носом, вышел следом за остальными.
* * *
Это был не он! Не тот Магнус, не любимый муж, не король Ливонии и Речи Посполитой. Кто-то чужой, совершенно! Но похож, очень похож… если бы не прищуренный левый глаз… вероятно, какая-то болезнь.
Однако он назвал себя датским принцем Магнусом! Самозванец… но зачем?
– Ваше величество, вы, как я понимаю, еще и король Ливонии? – хитро прищурилась Маша.
– Король Ливонии? – самозванец похлопал ресницами. – Ну… вообще-то, пока я правлю лишь островом Эзель. Иоанн Московский заманил меня в Москву, дабы предложить ливонскую корону и собственную племянницу в жены. Однако же все как-то пошло не так. Вы кто?
– Княжна Старицкая… принцесса крови. Вы разрешите присесть?
– О, пожалуйста, пожалуйста, прошу…
Магнус торопливо подвинулся на скамье и, боязливо оглянувшись вокруг, понизил голос:
– За мной здесь постоянно следят. Не знаю, что это за место. Похоже на тюрьму, но…
– И давно вы тут?
– Три года уже, – принц покусал губу и неожиданно улыбнулся. – Знаете, здесь иногда и неплохо. Спокойно, сыто. Вот только скучновато – да! Правда, есть один волшебный предмет, называется – теле-ви-зор. Вы видели?
– Нет.
– Еще увидите. Вам понравится. Вам покажут. Если будете себя хорошо вести.
– Что значит – хорошо вести? – напряженно переспросила королева.
– Ну-у… никому не прекословить, не хамить, не драться.
– И самое главное – не пытаться бежать?
– Почему – бежать? – Магнус искренне удивился. – К примеру, меня здесь никто не держит. Здешний герцог сказал, что в любой момент могу уйти. Я даже уходил… пару раз… и всегда возвращался! – Узкое лицо принца вдруг сделалось белым, в глазах промелькнул самый настоящий страх, голос опустился до шепота. – Вы… вы знаете, что там, снаружи? Там совершенно другой мир! Колдовской, непонятный, страшный! А здесь… здесь хорошо – спокойно, уютно.
– Значит, ваше высочество, говорите – спокойно можно уйти?
– Не знаю, как вам. Но мне точно. Только здесь некуда идти, клянусь Святой Девой!
Мелькнула за спиной белая тень.
– Ну, как, поговорили? – местный герцог, облаченный в ослепительно белую рясу, подошел незаметно, растянул тонкие губы в самой радушной улыбке. – Что же, на первый раз все. Не раз еще встретитесь, пока же, Машенька, прошу вас на процедуры. Прошу, прошу.
Пожав плечами, девушка поднялась со скамьи и пошла рядом с герцогом. Тот все улыбался, шутил, однако глаза смотрели холодно, цепко и как-то отчужденно. Так смотрит змея на лягушку, прежде чем проглотить.
– Как вам Магнус?
– Он лжет! – холодно отозвалась Маша. – Никакой он не принц. Самозванец!
Герцог глянул на свою спутницу с неожиданным удивлением:
– Так-та-ак… А у вас, Машенька, кажется, бывают проблески сознания… так-та-ак… мы с вами поработаем, обещаю!
– Я могу выйти из вашего монастыря в город? – сбавив шаг, прямо в лоб спросила узница.
Герцог дернул шеей:
– Пока – нет. Но в будущем обязательно. Не торопитесь, Машенька, пусть все идет своим чередом.
Снова все та же келья. Тоскливо-зеленые стены, белый потолок. Зарешеченное окно, выходящее в сад. К ложу теперь не привязали, однако дверь заперли на замок – Мария слышала.
Оставшись одна, девушка уселась на колченогий стул у самого окошка. Сидела, смотрела на гуляющих по саду людей, думала. Вдруг вспомнился тот въедливый тип, приказной дьяк или подьячий, что расспрашивал ее про тех парней. Маша тогда так и ответила – мол, не простые парни это, а разбойники, воры, злое дело умыслившие. Не она б их, так они ее. Ну, ведь понятно все! Однако ж дьяк все свое талдычил и вот сюда – в монастырь – упек. Впрочем, настоятель, кажется, обещался отпустить, правда, не теперь, не сразу. А когда? Один Бог про то ведает, что же касаемо узницы, то ей тут сидеть не с руки. Домой возвращаться надо! Там и Володенька, сыночек, и трон – не один даже.
Ближе к вечеру принесли ужин, как всегда невкусный, скоромный. Наскоро перекусив, Маша снова уселась у окошка и, глядя на темнеющее небо, принялась размышлять о том, как выбраться из обители. Самое трудное, надо сказать, заключалось вовсе не в том, чтоб сбежать – это было просто. Иное дело – куда бежать-то? Юная королева принялась вспоминать похожую ситуацию, когда она с любимым супругом оказалась в подобном же мире – с самобеглыми повозками и всем таким прочим. Тогда ведь они выбрались! Через деревню где-то под Новгородом. И принадлежала та деревня боярину, боярину…
Узница закусила губу, вспоминая, и ни капельки не сомневалась, что вспомнит. Не сейчас, так потом. Не сегодня – так завтра.
Между тем внизу, во дворе, вдруг забегали, замельтешили чьи-то тени, замелькали отблески факелов, или, как их тут называли, фонарей. Что-то явно происходило… впрочем, довольно быстро успокоилось, а снаружи в коридоре послышались гулкие шаги.
– Эта палата?
– Эта, эта… Погодите. Я сам сперва!
Щелкнул замок. Дюжий мужичага в белой рясе – местный! – вошел в узилище, подошел прямиком к ложу и, сдернув одеяло, изумленно застыл. Никого под одеялом не оказалось! Лишь подушка да свернутый матрас.
Маша же тихонько выскользнула из-за двери в коридор… На том ее везенье и кончилось. Трое здоровяков схватили ее под руки да с ухмылками потащили по коридору вниз, зажав рот, чтоб не кричала. Девчонка попыталась вырваться, да поняла, что никак. Грубая злая сила безжалостно и неумолимо тащила ее, быть может – навстречу смерти.
* * *
Арцыбашев выбрался из подземелья в каком-то старом дворе, рядом с мусорными контейнерами. Стояла ночь или поздний вечер, на верхних этажах светилось два окна, все остальные жильцы, судя по всему, спали. Невдалеке, перед аркою, тускло сверкал желтый фонарь, больше сгущая тьму, нежели освещая. Впрочем, и в его призрачном свете можно было попытаться хоть что-нибудь разобрать.
Первым делом Леонид кинулся к припаркованным автомобилям. Ржавый «Запорожец»! Черт, неужели опять… Ага! А вот новенький «Рено Логан», рядом «Форд-Фокус» – тоже не старый.
Похоже, то, настоящее время! Его время, Леонида Арцыбашева! Однако кто сказал, что Маша именно здесь? Рассуждать умозрительно Арцыбашев никогда не любил и сейчас тоже не стал – принялся действовать.
В первую очередь нужно было определиться самому.
Нырнув под арку, Леонид оказался на ярко освещенной улице, довольно машинной и многолюдной. Не такая уж и поздняя оказалась ночь! Еще даже и толпы туристов гуляли, фотографировались… К Арцыбашеву тут же пристали:
– А можно с вами сфото…
– Да пожалуйста! Только позвонить дайте, а то я свой мобильник дома забыл.
Кожаные поршни, порты, вышитая рубаха, сермяжный, подпоясанный вервием зипун – выглядел Леня, надо сказать, весьма колоритно!
– А вы Ивана Грозного случайно не видели?
Король аж вздрогнул. Вот это вопрос!
– Он ведь где-то здесь ходил… Может, обратно на Красную площадь пошел? Мы и с ним хотели сфоткаться.
Ах, да… Никакой это не Иоанн! Ряженый. Такой же, как вот сейчас и сам Арцыбашев.
– Вы мобильник просили…
– Да-да! Спасибо большое.
Молодой человек быстро набрал знакомый номер. Не мобильный – того не помнил, – домашний. Лучшего дружка-приятеля принялся вызванивать. Ну, возьми ж ты трубку, возьми! Неужто дома нету? Тогда надо с туристов денег на метро взять, и… О! Откликнулись, кажется!
– Здоров, Тима! Ты? Да я, я… Что значит – среди ночи? Слушай, такое дело… выручай! Помощь твоя нужна. Ты не мог бы вот прямо сейчас за мной приехать… да недалеко совсем, в центре… Простава с меня. Что значит – две недели пропадал? Это я-то? Ну, приедешь – расскажу.
Назвав адрес, Леонид с благодарностью вернул телефон младенцу и покачал головой. Больше трех лет он где-то шлялся, женился, королем Речи Посполитой стал… а тут всего-то прошло две недели. Две недели! Всего…
– Эй, что стоишь-то? Чего столбом-то встал? Садись уже…
Тимоха, дружбан старый! Его «Лексус»! Подкатил уже, тормознул, кивнул на дверь – залезай, мол.
– Ну и прикид у тебя! А уж запах… Ты, Лень, бомжевал, что ли?
– В подземельях лазал.
– А-а-а… Нашел чего?
– Да так… не особо густо.
Тимоха, Тимофей Иванов, держал в Москве крутую антикварную лавку под броским названием «Персида», в коей Леня имел счастие трудиться старшим менеджером и ответственным за все.
– Тебя домой отвезти?
– Ну да. Слушай, я карточку банковскую потерял… Как бы побыстрее новую сделать?
– Договоримся, сделаем, – Тимофей ловко вырулил на Тверскую. – Дня три подождешь. А пока на вот тебе наличка… хе-хе… господин бомж!
Тимоха протянул «пятерку».
– Ты все там же, на «Молодежной»?
– Там… Ой! У меня ж и ключей нет. Придется двери ломать.
Двери не ломали: договорились, проплатили – перебрались через соседский балкон.
От души поблагодарив приятеля, Арцыбашев первым делом принял душ, после чего, усевшись в кресле, достал из заначки початую бутыль вискаря. Выпил, вытянул ноги. Господи, неужели дома? Впрочем, все здесь уже казалось чужим. Все какое-то маленькое, убогое… не королевское! И должность – старший менеджер – тьфу! Какой-то, прости, господи, лавочник. Иное дело – король Речи Посполитой! Звучит никак не хуже, чем «президент России»! Впрочем, это все лирика, главное же – сын там остался… и Маши рядом нет. А как ее искать? Если здесь, а не в шестидесятых-семидесятых? По полицейским новостям, конечно же! Можно еще объявление дать – мол, потерялась девушка… девушка-реконструктор, все время ходит в старинной одежде, называет себя королевой Речи Посполитой или княжной Марией Старицкой. В общем, не от мира сего. Кто что слышал-видел – просьба откликнуться за вознаграждение. За очень солидное вознаграждение, да.
Не откликнулся никто. Ни в «Вконтакте», ни в «Одноклассниках», ни на «Моем мире», ни даже в «Фейсбуке» – нигде. Леонид, впрочем, не отчаивался: подавал объявления в «желтых» газетах и даже на радио – денег не жалел. Чего их было жалеть-то? Король он или хрен с горы? На всякий пожарный Леонид приобрел пистолет – конечно, пневматику – и шокер. Приобрел и стал ждать. Просто жил, вернее сказать пытался. Получалось плохо.
К ужасу своему, Арцыбашев вдруг обнаружил, что вся эта вот современная жизнь его жутко раздражает! Нет, послушать «Арию» или, там, «Апокалиптику» – это хорошо, конечно, но все остальное… Эти вечно спешащие людишки, их дешевые смешные понты, все эти дурацки машинки, дачки, квартирки. Простолюдины – они простолюдины и есть, и вся власть – у простолюдинов. Потому и плохо все. Потому и воруют – простолюдин не может не воровать, не может не пускать в глаза пыль – просто по своему мозговому устройству не может. Он же не дворянин и не знает понятия чести. Лавочник – он везде лавочник. И в министерстве, и в государственной думе – где угодно, на любом посту. Всюду лавочники, людей же родовитых, истинной элиты, рыцарей – нет. Все извелись, и не только в России – везде. Нет элиты. А кто вместо нее? Те же разбогатевшие простолюдины да еще шуты – спортсмены, скоморохи всякие. Развлекатели. Неправильный такой мир. По-дурацки устроенный и именно поэтому обреченный на смерть. Рано или поздно – крякнет. Либо накроется ядерной войной, либо еще как… не важно. Потому что простолюдины у власти. Лавочники, для которых самое важное – собственный карман набить, а там и трава не расти.
Леонид вдруг понял, что жить в таком мире – без чести и совести – он не сможет никак. Тем более – без Маши… о которой пока что ни слуху ни духу.
Плеснув в стакан «Гленморанжи», Арцыбашев подошел к полке – выбрать какой-нибудь компакт-диск… «Металлику» или, вот, «Тиамат»…
В этом момент загудел, затренькал мобильник – второй, что имелся у Лени, именно этот номер он везде и разместил.
– Да… Да-да! Девушка? Королевой называет себя? А какой именно? Не помните… м-да… А где она? В психиатрической больнице? Ага… Это бывшая имени Кащенко? Да знаю я, как добраться, спасибо. Ждите, еду уже, ага!
* * *
Лиходеи привезли похищенную узницу на какую-то усадьбу, видно принадлежащую какому-то боярину или даже князю. Хотя нет, не князю. Хоромы маловаты, не княжеские – всего-то в три этажа, да и вообще какие-то приземистые. Ни тебе крыльца высокого, ни галереек, ни теремов! Бедновато как-то, убого. Заборчик тоже хиленький, про ворота нечего и говорить – чугунные, литые. Такие воротца даже и из небольшой пушчоночки вышибить – на раз. Даже воротная башня, и та отсутствует! Не крепость, а недоразумение. Такую с наскока взять – раз плюнуть, никакой осады не нужно.
Все примечала Маша, мотала на ус… или, уж лучше сказать, на локон. У самых ворот – будка с собаками. Псинища злые, зубастые, однако же две штуки всего. Слуг в доме мало, только один и вышел – привратник. На собак цыкнул, ворота отворил, повозку самобеглую пропуская. Теперь вот ворота сами по себе закрывались – забавно. Всего же лиходеев трое. Плюс привратник, итого – четверо. Не так-то и много, ага. Правда, все трое – парни здоровущие, кровь с молоком, и мускулы – каменные. Однако же без сабель. Верно, с ножами и мелкими – под одеждой не видно – пистолями наподобие того самого «браунинга». Хороший был пистолик, жаль, пришлось оставить… да и заряды закончились, стало быть – не о чем и жалеть.
Что псы, что разбойники эти – рылами почти одинаковы, одинаково и поглядывают – зверовато. Однако ж один из злыдней всю дорогу Машино бедро поглаживал. И это хорошо… Пока же кто она для них? Мелкая дрожащая от страха девчонка – пусть так и думают, ага.
А вон там, у забора – деревья. Яблони, вишни. Можно перескочить – если быстро бежать, псинищи не догонят. Впрочем, собак лучше порешить… чем только? И еще интересно – зачем они ее сюда привезли? Выкуп стребовать, или…
Один из парняг вдруг ощерился:
– Так мы ее сразу и…
– Нет! – другой, красномордый, мотнул головой.
– Да что, Матвей, тянуть-то?
– Васильич звонил только что. Велел обождать. Сказал – сам в глаза змеище посмотреть хочет. Так что обождем.
– Ну, ждать так ждать – наше дело маленькое. Может, Васильич и сам не прочь…
– Да он же без виагры не может!
– Так виагры-то тут целый воз.
– А ну, цыц! – бывший за старшего Матвей грязно выругался: мол, хватит болтать и над «папою» издеваться, не то языки быстро укоротят.
Грубо схватив под руки, узницу затолкнули в подвал, гулкий и темный, совсем без окон и с матерчатым, на металлических палках ложем. Главный разбойник – Матвей – назвал его смешно – «раскладушка».
– Там вон туалет, – уходя, Матвей указал на маленькую дверцу. – Попить тебе принесем. Сиди, дура, тихо, будешь орать – огребешь, ясно?
– Ясно, боярин-князь. Я тихо-тихо буду.
Разбойники хохотнули:
– Как она тебя, а? Боярин-князь!
– Так дура и есть дура.
– А с виду ничего, аппетитная. Я б с такой… А, Матвей? Пока Васильича ждем. Он ведь не сказал, чтоб не трогать…
– Посмотрим, – глухо бросил Матвей, закрывая дверь. – Там видно будет.
Руки узнице не связали, видно, не посчитали нужным – ну что там сможет против трех здоровенных мужиков этакая пигалица? Вообще, за серьезного врага здесь ее, кажется, не держали. Так, мышь серая, наступи – раздавишь.
Долго Машенька в одиночестве не сидела – дверь вскоре открылась, и на пороге возник один из лиходеев. Не Матвей, нет, куда как моложе, наглей.
– На вот, пей. Слушай, а ты правда – дура?
– Сам ты дурень, – Маша сверкнула глазами. – Чего обзываешься-то?
– Да просто, – парень повел плечом, но почему-то не уходил, искоса посматривая на узницу словно кот на сметану. Это славно, славно… Интересно, где у него нож? Неужто нету?
– А нельзя мне эту баклажку разрезать? Чтоб пить удобнее…
– Разрезать? Ну… – лиходей хохотнул. – Почему же нельзя? Но если только услуга за услугу. Я тебе разрежу, а ты мне… Так, по-быренькому… ну, ты поняла…
Маша, конечно, поняла, чай, не дура, как ее тут почему-то упорно именовали.
– Ты режь, режь… Договорились.
Взяв в руки прозрачную баклагу, парняга вылил половину воды прямо на пол и достал раскладной нож.
Узница тоже времени зря не теряла: вскочив с раскладушки, скинула с плеч халат… и быстро стянула рубашку – примечая, куда лиходей уберет нож. Ага – в левый карман кожаного куцего зипуна.
– А ты ничего, – подойдя к Маше, разбойник сглотнул слюну. – Красивая, как… как нимфа! Жаль, что… Хотя, может, Васильич тебя и помилует. Отработаешь ведь… Ох ты ж, киса!
Грубо схватив узницу за грудь, парняга быстренько спустил порты:
– Ну, давай, начнем, что ли? Что стоишь? Делай! Работай, говорю, с-сука…
– А ты глаза закрой. А то я стесняюсь.
– Чего-чего? Ах ты… – осерчав, лиходей сжал кулак, намереваясь ударить. Да, видно, передумал, ухмыльнулся. – Хотя, может, так и поинтересней будет…
Опустившись на колени, девушка провела правой рукой по бедру парня… правой же скользнула в карман его куртки, вытащила нож и, мгновенно разложив лезвие, ударила лиходея в сердце. Четко, быстро, сильно – как когда-то учили.
Он так и завалился, почти беззвучно и даже не охнув. Смешной такой – без штанов, полуголый…
Быстро проскользнув в дверь, Марьюшка поднялась по лестнице, оказавшись в обширной полутемной зале. Девушка на секунду застыла, напряженно прислушиваясь и, услыхав донесшиеся со двора голоса, проворно юркнула в приоткрытую слева дверь, да там и затихарилась, с любопытством осматриваясь вокруг.
Сквозь высокие стрельчатые окна в просторную горницу проникал льющийся со двора свет фонарей. Массивный стол, шкафы, мягкие лавки. В углу на малом сундучке этот… те-ле… Впрочем, сейчас не важно, как он там называется, куда важнее другое – на стене, на ковре, висели пара коротких метательных копий – сулиц, массивная алебарда и меч!
Вот это славно! Все лучше, чем какой-то там ножичек…
– Матвее-е-ей! – жуткий крик вдруг раздался из-за дверей, в зале. – Там, там…
– Да что там такое-то?
– Сам глянь, да.
Княжна присмотрела оружие по руке – копье. Алебарда слишком уж тяжела, а меч – тупой донельзя, таким только оглушить можно. Копья же в самый раз – острые…
Примерилась Марьюшка, прикинула на руке сулицу… да метнула в распахнувшуюся дверь, не говоря худого слова.
– А я говорю, здесь она, больше ей некуда…
Ловко брошенное копье угодило Матвею в грудь. Разбойник захрипел, схватил древко руками. Со рта его хлынула на грудь черная густая кровь, глаза закатились, и мертвое тело резко осело на пол.
Второй бросок вышел неточным – видя такое дело, оставшийся в живых лиходей моментально рванул обратно в залу.
– Ладно, – сняв со стены алебарду, Маша зловеще прищурилась. – Еще поглядим, кто кого! Еще поглядим…
Снаружи, во дворе, между тем послышались выстрелы. Истошно заскулил пес. Гулко заурчала повозка… выехала на скорости со двора, выбив ворота!
Все это Маша видела в окно, сжимая в руке алебарду. Затем, заслышав чьи-то шаги, спряталась в уголке, за дверью. Приготовила алебарду, замахнулась… Ну, голову с плеч снести не снесет, но шею порвет точно!
– Моя дорогая королева, – произнесли из-за дверей по-немецки. – Если вы вдруг захотите ударить меня чем-нибудь тяжелым, советую не торопиться.
Княжна нервно закусила губу. Голос казался знакомым… родным…