Глава шестая
Творческие поиски
Ирина поймала себя на мысли: хотя они с Иваном были вместе относительно недавно даже по современным меркам, его отсутствие сильно на ней сказывалось. Она чувствовала себя какой-то маленькой и незащищенной, хотя раньше легко справлялась с любыми проблемами и дома, и на работе. Жизнь ее закалила. Совсем молоденькой она ощущала постоянное «внимание» свекрови, которая настраивала своего единственного сыночка против «деревни», ну, в смысле, Ирины. Но Ира, воспитанная суровой мамой, была столь жизнелюбива, что ее это не огорчало.
А потом родилась ненаглядная мамина дочка Алика, внешне похожая на Ирину, но черты лица с возрастом стали напоминать молодого Артура. Артур не обращал внимания на дочь-красавицу. Он слушал только мать, которая сразу усомнилась в отцовстве сына. Алику пришлось устроить в ясельки, потом в сад, и только через несколько лет Ирина смогла позволить себе нанять няню. Потом было еще много этих нянь… Ведь популярной актрисе трудно самой ухаживать за маленьким ребенком, катастрофически не хватало времени.
Два года в ее жизни занимал Игорь Масленников. Сначала казалось, что так удобно, когда агент рядом. Ей верилось, что он отстаивает ее интересы… Ошибалась: интересы у него были только свои. И, как следствие, начались размолвки, измены… В новой пьесе Бернарада Шоу Ирину до смешных слез поразила фраза Гесионы: «А то бывают такие личные близкие агенты, что можно остаться и без штанов». Просто про нее.
По обоим мужьям Ирина, конечно же, не скучала, а только радовалась возможности их больше не видеть. А вот Ивана остро не хватало. Да и Алика привязалась к нему, несмотря на его привычку учить ее уму-разуму. Ирину Пшеничников, кстати, тоже наставлял, хотя она почти никогда не слушала других – не привыкла.
А может, напрасно она не послушала ни Асмолова, ни Ивана насчет съемок в сериале? Какое-то детское упрямство.
Так уж сложилось, что Ирина являлась душой компании старожилов театра, которые лучшие свои годы играли при Курганском. Людмила Зарайская и Алексей Борисович Каратаев с Ниной Широковой и Стасом были первыми скрипками в ее оркестре.
Многие молодые люди невольно тянулись в компанию Невельской. Ведь здесь их понимали, могли дать дельный совет, а основные методы режиссуры Пронина – громкий крик, обвинения, штрафы – мало кого вдохновляли.
Однако некоторые актеры, наработавшие опыт при Курганском, вдруг неожиданно оказались в фаворе у Пронина. Все актеры – ранимые, эгоистичные, амбициозные – так и ловили любое слово похвалы от Олега Эдуардовича. Ну как тут не закружиться голове, когда Невельскую и Широкову не хвалят, а им поют дифирамбы! Значит, они стали лучше играть…
Как нарочно, именно в отсутствие Ивана случились все важные события. В театре происходили не совсем обычные для их труппы вещи.
Шла рядовая репетиция «Дома, где разбиваются сердца». Добрались постепенно до второго действия, когда на сцене появлялась Зарайская в образе старой няни, чихвостящей своего бывшего муженька. Играя, Ирина словно бы забывала о всех неприятностях последних месяцев, и они выдавали такой дуэт, что все присутствующие в зале актеры покатывались от смеха.
Все, кроме четы Прониных, сидящих в зале. Олег Эдуардович нервно курил электронную сигарету. Галина, как обычно, вела себя так, будто где-то рядом с ней витал незримый бомж, общество которого было ей противно, но приходилось терпеть. И только взяв себя в руки, она забывала про этого бомжа и старалась быть милой с супругом и некоторыми актерами труппы, которые демонстрировали верноподданические настроения. Стоило ей забыться, как на ее лице появлялась неприятная мина, которая многих приводила в недоумение: «Может, я что-то не так сказал?», «Она заболела?», «Я ей настолько неприятен?»
– Ирина Николаевна! Я вас не узнаю, дорогая моя! Вы переигрываете! – взвился Олег Эдуардович и вскочил со своего кресла. – Вот Людмила Санна дает нужный градус, это мотивировано. А вы зачем? Поспокойнее надо.
– У нас с Зарайской стародавний ансамбль, – стала объяснять Ирина, не поняв претензии. – Если я буду играть сама по себе, а не вместе с партнершей, то это будет похоже на извержение вулкана и плавающую рядом медузу, – добавила она, увидев, что Людочка показывает ей знак «Но пасаран!».
– А вот давайте, Ирина Николаевна, вам Галочка покажет, как надо? Хорошо? Галина, ты в костюме? Поднимайся на сцену.
Оглушенной несправедливостью Ирине пришлось уйти за кулисы и посмотреть свою роль в исполнении актрисы Прониной. Надо отдать должное Людочке, из солидарности с подругой она не искрилась такими яркими красками, и вся сцена вышла пресной и скучной.
Когда актрисы отыграли эпизод, первым зааплодировал Пронин. К нему немедленно присоединилась Мария Пална и «ее люди». Людочка не замедлила прокомментировать:
– Никогда в такой тягомотине участия не принимала. Я просто поражена, как такой легкий и ироничный текст можно исполнять так тяжело и скучно.
И она ушла за кулисы, сорвав с головы английский чепец.
Пронин объявил получасовой перерыв. Ирина вышла из репетиционного зала, и вслед за ней устремились актеры из «костяка» труппы.
– Ира! Ты не расстраивайся, не бери в голову! Побольше медитаций, и придет спокойствие! – стал убалтывать Невельскую Алексей Борисович.
– Алексей Борисович, пойдемте во дворик выйдем? Я задыхаюсь! – сказала Ирина, которая поняла, что ее терпение лопается и долго она так не протянет.
– Ирочка, вы с Людмилой идите, а я вам принесу пальто, ведь уже не жарко на улице-то, – согласился растерявшийся актер.
Ирина и Людочка вышли в театральный дворик… Невельская нервно хватала ртом воздух, Зарайская стала ее успокаивать.
– Ира, послушай: я понимаю, насколько все выглядит унизительно. И чувствую, что и меня здесь скоро не будет, не вписываюсь я в этот цирк шапито. Да и Алеша долго не протянет… А знаешь, позови на репетицию без согласия Пронина какую-нибудь свою высокопоставленную даму из тех, кто отвечает за культуру в нашей великой стране! Ну а что? Пусть придет, глянет, что здесь происходит… Жалко разве? Этот Пронин сразу уймется, – сказала Людочка и перекрестилась.
– Да вы что, Людмила Александровна? Это не мои методы… – удивилась Ирина.
– А как же насчет любви к театру? Или уже разлюбила?
– Театр люблю, жизни без театра не представляю… А вот интриги – не очень.
Открылась дверь театра, и появился Алексей Борисович с пальто обеих актрис.
– А! Вот и Алешенька! Спасибо, дружочек, а то действительно холодно! – Людочка взяла Иринино пальто, накинула ей на плечи, оделась сама и добавила: – Театр и интрига – две сущности, которые не могут друг без друга. Где ты видела театр, в котором не интригуют?
– Девочки, о чем речь? – спросил Алексей Борисович.
– Да вот, уговариваю Иру пригласить на репетицию к нам какую-нибудь даму из Министерства культуры или из более высоких кругов…
– Это хорошая мысль, хорошая… – подтвердил Алексей Борисович.
Вся троица вернулась в зал и немедленно получила замечание от Галины. При взгляде на ее лицо можно было подумать, что у актрисы умер любимый хомяк. И ее мышиное платье в обтяжку на тощих бедрах подчеркивало ее печальный облик. Мария Пална, как всегда, находилась при благодетельнице, оттеняя ее худобу пышностью собственных форм.
– При виде нее вспоминаю фразу незабвенной Фаины Раневской, – начала шептать Людочка, и две молоденькие актрисы перестали рассматривать свои селфи в смартфонах, прислушиваясь. – Раневская как-то забыла фамилию актрисы, с которой должна была играть на сцене: «Ну, эта, как ее… Такая плечистая в заду…»
Наклонившись ниже к своим смартфонам, чтобы их не было видно из-за спинок зрительских кресел, обе актрисы засмеялись, а одна стала быстро забивать фразу в телефон.
– Вы опять опоздали с перерыва! – возмущенно запричитала Галина с «небольшой» долей ненависти в голосе.
– Перерыв был объявлен на полчаса, а сейчас прошло только двадцать минут, – заметила Людочка с милейшей улыбкой, поправляя при этом свой замечательный шарфик, накинутый поверх воздушного шифонового платья с акварельными цветами.
– У вас часы отстают, Людмила Александровна! – вступил в глупую перепалку Пронин.
– У меня? Вряд ли! Помилуйте, сударь, как могут отставать швейцарские часы – подарок предпоследнего мужа? Не могут, – сделала умозаключение Людочка, вполне довольная собой.
В эту секунду Ирине как раз позвонила секретарша Ольга из благотворительного фонда. Правильно говорят: «На ловца и зверь бежит».
– Ирина Николаевна, весь фонд и особенно Амалия Реджинальдовна просят вас принять участие в качестве ведущей в мероприятии, посвященном награждению особенно активных инвесторов и благотворителей в делах культуры.
– Я с большой радостью, – согласилась Ирина. – Но, Оля, передайте, пожалуйста, Амалии Реджинальдовне, чтобы она при случае лично набрала мой номер. У меня небольшие неприятности в театре.
– Конечно, обязательно передам! – ответила секретарша. – Как мы можем допустить, чтобы у нашей звездной Ирины Николаевны были неприятности? Сделаем все, что в наших силах.
– Заранее спасибо, – поблагодарила Ирина.
Взойдя на сцену, Ирина обвела взглядом декорации, Людочку и Стаса, готовя их и себя к репетиции. Настроение было радужным… И тут же его испортил Пронин. Не меняя выражения лица, он со своего места заявил в микрофон:
– На сегодня, Ирина Николаевна, вы свободны, репетировать будет Галина. И завтра вы тоже свободны… – не совсем уверенно в правильности своего решения произнес Пронин, глядя на жену.
Стоя на всеобщем обозрении, Ирине ничего не оставалось, как «сохранить лицо», улыбнуться и уйти за кулисы.
Людочка немедленно демонстративно обмякла в обмороке и оказалась на руках Стаса, который не знал, куда ее положить: на сцене было лишь три дерева из папье-маше.
Повернувшись к мужу, Галина неожиданно процитировала фразу Эмилии из «Средства Макропулоса». Говорила она на два голоса: «Мать звала тебя Бертик, да? Да, но она уже умерла. Э, все только и делают, что умирают».
– Галя, это уже перебор! Да унесите в гримерку Людмилу Санну! На диван, черт подери! Вызовите врача! На сегодня репетиция закончена, все сорвали! – объявил злой Пронин. Понизив тон, он сказал жене: – Не дай бог, наша Людочка ласты склеит.
Галина, которая готовилась к репетиции не одну неделю, потеряла дар речи. Ей казалось, что она сегодня прекрасно порепетировала и готовилась к продолжению, а тут такое… Зарайскую никто не заменял в этом спектакле, а репетировать с Марией Палной, которая просто читала текст партнерши, Галине надоело.
В театр приехала «Скорая», у Людочки номер врача был забит на быстрой клавише. Померили давление, оно оказалось повышенным.
– Следите за давлением, – флегматично советовал толстый врач в куртке медика, явно маловатой ему размера на четыре, делая записи в листе вызова. – И не приступать к репетициям раньше, чем состояние станет стабильным. – Оглянувшись на сгрудившихся в гримерке артистов, он сурово приказал: – Водички актрисе! И все выйдете, чужой воздух портите! Обязательно велите кому-нибудь отвезти Людмилу Александровну домой.
– Вызовем, проследим, заставим заниматься медитацией, – пообещал Алексей Борисович, выдавливая из гримерки всех любопытствующих.
Пронин закрылся в своем кабинете, никого не пускал, даже Галину, которая тихо стучала и говорила:
– Олежка, ну открой! Пусти меня…
После отъезда «Скорой» в гримерке Зарайской остались только Невельская, Нина Широкова и Алексей Борисович. Лежащая на диване Людочка приоткрыла один глаз, потом – другой.
– Людочка, как вы себя чувствуете? – Ирина вглядывалась в лицо актрисы.
– Я не слишком разнообразна… Простите меня, друзья мои! Мне бы следовало проявить больше фантазии. Ну, закоротило меня на «Скорой помощи», простите дуру старую! Не будет же приличная актриса, – тут Людочка поправила свой золотистый локон, – играть с разными там Прониными. У нее точка кипения сорок градусов, а у меня – аж все сто тридцать, как и у тебя, Ира, когда мы раскочегаримся на сцене. Поэтому нас публика любит.
– Так это что? Был очередной трюк? – спросил Алексей Борисович шепотом.
– Ребята, а вы чего думали-то? У меня в семье все долгожители. Вон бабка дожила до ста лет. И это в Москве, а не в горном ауле! Царствие ей Небесное! Маме сейчас девяносто семь… Я еще девочка на их фоне. Знаете, есть анекдот. Приходит старожил из горного аула, жалуется на скрип в правом колене. Доктор успокаивает, что это нормально в семьдесят лет. «Как это нормально? – возмущается горец. – У меня у отца в девяносто лет ничего не скрипит». – «Поразительно», – удивляется врач. «Чего поразительного? У меня дед на прошлой неделе женился в сто десять лет». – «Это как же?» – совершенно изумляется врач. «Как, как? По залету…» Вот так и у нас в семье по женской линии.
Дежурившие «у одра» Людочки, не сговариваясь, прыснули.
– А «Скорая»? – продолжал шептать, отсмеявшись, Алексей Борисович. – Как же доктор мог ошибиться?
– Знакомый врач приезжал, поклонник, – с удовольствием поясняла Людмила Александровна. – Я ему шепнула, что говорить-то надо. Ему же лучше: приехал к практически цветущей актрисе (ну это я про себя, если кто не понял). Я его пригласила на спектакль. Пациент в норме – доктор доволен.
– Поехали домой, Людмила Александровна! – сказала Невельская, вытирая салфеткой глаза от смеха. С вами не соскучишься…
Когда Людмила Санна и Нина сели на заднее сиденье автомобиля Ирины, а Алексей Борисович на переднее пассажирское, Зарайская задорно скомандовала:
– Трогай!
Отъехав от театра, все начали хохотать. А Людмила Санна, не в силах в одиночку унять свой разыгравшийся кураж, предложила заехать к ней домой на чай.
– У меня и кагорчик всегда имеется, и коньячок французский… А что? Соглашайтесь! У Иринушки Иван в командировке, дочка взрослая, Алеша сейчас предупредит жену, ну а Ниночка у нас последние дни, да? Съемки скоро, долго не увидимся! Тоже надо отпраздновать.
Все согласились продолжить приятное общение у Зарайской. К тому же было о чем поговорить. В театре ведь теперь ни одного лишнего слова не скажешь.
Сидели на кухне Людмилиной квартиры до вечера. Душевно сидели. Ирина поделилась тем, о чем никому в театре не говорила:
– А знаете, коллеги, я ведь так хотела сыграть в этом спектакле, что отказалась от четырехсерийного фильма. Ну не глупая ли?
– Значит, не время! Твоя роль ждет тебя! Не переживай! – принялась утешать Людмила Александровна.
– Да, Ирочка! В мире так все устроено… Ты не просто жди, ты верь! – добавил Алексей Борисович.
Потом выпили за роль Ниночки в сериале. По большому счету все очень любили Нину, но считали, что она недостаточно известна.
– У тебя есть шанс заявить о себе на съемках. Ты молодая, талантливая, красивая.
– Ой, вы меня как будто замуж выдаете, – развеселилась Ниночка.
– Поверь мне, – почти серьезно, хотя излишне пафосно произнесла Людочка. – Мужья меняются, а роли остаются!
Ирина и Алексей Борисович кивнули так же серьезно. Веселое настроение поддержала мелодия эсэмэс на смартфоне Невельской.
– Как говорят у нас в Мордовии, «сэмээска пришеля».
Текст в телефоне обрадовал: «Завтра буду дома. Скучаю, как мальчик в восьмом классе. Целую». У Ирины, словно у юной девочки, занялось сердце.
– Коллеги, мне пора домой, орел возвращается в гнездо, пора варить борщ. Если я не забыла, как это делается… Всем удачи!
Началось всеобщее целование на прощание, и разъехались все с хорошим настроением.
Не успела Ирина войти в квартиру, как завибрировал ее смартфон. Снимая пальто, Невельская не отпускала трубку от уха.
– Иринушка! Это Амалия Реджинальдовна! Извините за поздний звонок! Не верю ушам своим! Мне передали, что у вас неприятности. Я знаю вас как стойкого оловянного солдатика в лице прекрасной дамы. Уж не ослышалась ли я?
– Добрый вечер, Амалия Реджинальдовна! – Ирина в мгновение ока профессионально добавила трагизма в голосе. – Мне очень жаль, но должна сообщить вам, что те спектакли, которые вы спонсировали под меня, мне играть не дают.
– Деточка, – рокотала в телефон собеседница, – я ничего не понимаю… Как так? Что со спектаклями, кто покусился на ваши роли?
– Уж не сочтите за слабость или желание наябедничать, но все мои роли новый главреж «затачивает» под Галину Пронину, свою супругу.
– И хороша эта Пронина?
Повесив пальто в шкаф, Ирина поправила пиджачок брючного костюма песочного цвета и с удовольствием посмотрела на себя в большое, в пол, зеркало.
– Она так хороша, что у Зарайской случился приступ на сцене, давление зашкалило до двухсот из-за аллергии на «талант» новой звездуленции. Пришлось вызывать «Скорую».
– Понятно, Ириночка Николаевна! – Голос в трубке стал стальным. – У нас подписаны документы, что мы оказываем театру финансовую поддержку, если в хитовых спектаклях играют Невельская и Зарайская. Так ведь? – Было слышно, как решительно задышала инвестор и спонсор от культуры. – Завтра утром я буду в театре.
– Спасибо, Амалия Реджинальдовна.
– До встречи, дорогая!
«Ну вот, к сорока годам научилась плести интриги, – подумала о себе Ирина, – Людочка была бы в восторге».
Затем Ирина позвонила Асмолову, начала рассказывать, какая чепуха творится в театре. Но Алексей ее перебил.
– Я сейчас недалеко от твоего дома, поговорим с глазу на глаз.
Через десять минут он уже звонил в дверь квартиры Невельской.
– Добрый день, Ирина. Вот, – Асмолов протянул пакет. – Цветов не взял, у тебя их и так после спектаклей некуда ставить.
– Что это? – Актриса заглянула в пакет. – Я не ем колбас, жирного мяса и белого хлеба.
– А я, Ирина, весь день был на ногах и чувствую себя волком в пустом лесу. По моему опыту, на кухнях актрис обычно еды нет, но хочется съесть хотя бы пару бутербродов и напиться чаю. В пакете, дорогая моя, всего лишь упаковка салата из свежих огурцов с рукколой и низкокалорийный тортик.
– Брось, Леша, с тех пор как в моем доме появился настоящий мужчина, всегда есть чем закусить. Проходи.
Ирина накрыла на стол быстро и красиво, добавив к салату ассорти-нарезку колбас и мяса Атяшевского комбината, а сама ограничилась кефиром. С удивлением наблюдая за сервировкой стола, Алексей не выдержал и попробовал сырокопченой колбасы.
– Потрясающе. – Сев за стол, Асмолов набросился на еду. Минут через пять он опомнился. – Рассказывай, Ирина. Вот теперь я точно внимательно тебя слушаю.
Пришлось вывалить на Алексея претензии к режиссеру:
– Я впервые в такой ситуации, когда говорят, чтобы я поучилась играть у актрисы младше меня. Тем более у Прониной. Поверь, Леша, она может стать и неплохой актрисой, но только лет через двадцать. На сегодняшний день Галина никогда не играла в хорошем ансамбле и даже не понимает, когда ей подыгрывают, а когда «гасят». И вот, судя по всему, останется Невельская на старости лет без ролей в родном театре… – закончила Ирина.
– Про возраст, Ирина Николаевна, говорить не надо, напрашиваешься на комплименты. А ситуация с театром меня настораживает. – Съев пятый бутерброд с колбасой, Алексей с наслаждением пил крепкий чай. – А почему, Ирина, ты молчала? И почему не согласилась на ту роль в историческом кино? Хорошее было предложение…
– Я ведь уже призналась! Это была моя ошибка. Жалею сейчас… – В расстройстве Ирина отставила бокал с недопитым кефиром. – Очень жалею… А как дела у Толика Ерепова?
– Там уже начались съемки, нашли актрису на главную роль. – Увидев огорченное лицо Ирины, Алексей громко поставил чашку на блюдце. – Но не надо расстраиваться! Ты же сильная женщина! Я что-нибудь обязательно придумаю. И в театр обязательно завтра заскочу. Я твой агент, и мне плевать на этого Пронина.
– Спасибо, Алексей! – От искренности чувств Ирина, сама того не замечая, съела кусочек торта.
На следующий день Ирина была на ногах чуть свет. Хотелось встретить любимого мужчину бодрой и веселой.
Бодрости после утренней зарядки и чашки кофе явно прибавилось, а с весельем было хуже. Ирина надеялась, что хотя бы в первое время Иван не заметит ее угнетенного состояния. Вспомнив о решении сварить борщ, Ирина улыбнулась. Не судьба сегодня порадовать Ивана семейным деликатесом, не успевает.
И только она подумала о том, что ее любимый задерживается и они могут разминуться, как дверь открылась и весь дверной проем занял ее Иван, да еще и с охапкой желтых шаровидных хризантем.
– Привет, Иришка! Готовь вазу. Говорят, желтые цветы к любви? А? Ты вдохни аромат! Такой бодрящий и горьковатый!
– Иван, это мои любимые цветы! Спасибо. – Ирина порадовалась, что успела принять после зарядки душ и надеть любимый шелковый халат, привезенный из Китая.
Они обнялись, поцеловались, Ирина стала искать подходящую вазу. Иван предупредил, что намеревается ехать на работу, вот только душ примет и выпьет чашечку кофе. Завтракать не будет, перекусит на работе.
– Иришка! Ты меня подождешь? Я бы тебя отвез в театр, а потом забрал во второй половине дня, очень соскучился!
– Подожду, Иван! Давай, поторопись! – крикнула Ирина из кухни. Она одновременно смотрела новости по телевизору, варила кофе и наносила макияж.
– Слушай, а ты хорошо выглядишь… – Заглянул на кухню Иван. – Но какая-то огорченная… Или я ошибаюсь?
– Ваня, давай в душ, потом обсудим!
Иван приехал посвежевшим, цвет лица улучшился, настроение было прекрасным. Ирина боялась затевать разговор о театре, знала, что нарвется опять на скандал и на выкрики типа: «Я же говорил!», «Хотя и прекрасная ты, Ира, актриса, но жизнь тебя ничему не научила!» Решила приберечь откровения до вечера, а сейчас напустила тумана и играла роль очень опаздывающей женщины.
– Давай скорее! Я уже не задерживаюсь, я опаздываю! – громко торопила она из спальни, переодеваясь в контрастное белое-черное платье, подчеркивающее ее идеальную фигуру с тонкой талией и высоким бюстом.
Иван не заставил себя ждать. Как по боевой тревоге, он собрался быстро и безукоризненно. Ирина с удовольствием оглядела его статную фигуру, так ладно упакованную в деловой костюм.
Еще два с половиной месяца назад Иван жаловался, что никогда не сможет носить такую одежду, говорил, что костюм «давит» его, а в галстуке он вообще задыхается… И ничего. Теперь отлично сидящий на нем костюм Иван, кажется, просто не замечает… Привык… И стильные деловые ботинки не натирают ноги…
При появлении высоких гостей в театре воцарился классический переполох. Приехала Амалия Реджинальдовна Мирская. Килограммов под сто, в шелковом платье в три яруса ткани, в шляпе, напоминающей двухметровый гриб-опенок, она выглядела угрожающе. Руководительница благотворительного фонда и режиссер закрылись в кабинете, откуда слышались только возгласы Олега Эдуардовича.
– Извинит-те, дорогая Амалия Реджинальдовна! Не ожидал вас сегодня увидеть у нас в театре! Чем обязан?
– Да вот, работаю… У вас ведь тоже теперь репетиции перенесены на десять утра. Так ведь?
– Так, так!
– Хотела бы поприсутствовать на репетиции. Это ведь и моя работа тоже. Наш фонд тщательно следит за тем, чтобы соблюдались все договоренности. Мы спонсируем отдельные постановки и хотим отчетности. Вы соблюдаете условия… Так ведь? Вот пришла на Иринушку Невельскую посмотреть.
– Вряд ли вы ее сегодня увидите. – Лоб Пронина покрылся потом в ожидании неприятностей. – Она заболела.
– Как заболела? – приподняла брови-ниточки Амалия Реджинальдовна. – Я с ней вчера разговаривала по телефону часов в десять вечера. Она была жизнерадостна как никогда. У вас есть более свежие сведения?
– Нет, наверное, я что-то перепутал. – Режиссер нервно пригладил волосы, зачесанные на лысинку.
– Так пойдемте в зал. – Авторитарная дама встала, поражая своим мощным торсом Пронина. – Посадите меня в уголочек, я постараюсь вам не мешать.
Пронин был явно растерян. Он сам приехал в театр позже десяти утра. Сегодня он решил пройтись по мужским сценам. Галину отпустил, Людочка на больничном, Ирина вряд ли явится… Хотя, если она разговаривала с Амалией Реджинальдовной, то наверняка уже в театре…
– Прошу, прошу, сейчас отведем вам удобное место… Чай? Кофе?
– Да, благодарю. Зеленый чай без сахара, разумеется. И главное, Олег Эдуардович, вы мне просто покажите мое место и забудьте про меня.
«Как же, забудешь тут! Интересно, Зарайская в театре? Черт, все, наверное, разбежались…» И что там с этими договорами, которые он читал не очень внимательно?
– Рая! – нажал он кнопку селекторной связи. – Принеси мне документы по инвестиционным постановкам.
В репетиционном зале Пронин подошел к режиссерскому пульту, позвал пробегающего мимо молодого актера, спросил, кто сегодня в театре. Тот бодро ответил, что все, кроме Галины Петровны. Причина ее отсутствия неизвестна. Только тогда Олег Эдуардович торжественно провел гранд-даму в зал, где указал ей место, которое она может занять, ближе к краю, чтобы секретарь быстрее ее нашла и подала чаю.
Узнав, что приехали все актеры, Пронин, с одной стороны, глубоко выдохнул, с другой – удивился. Он вчера недвусмысленно дал понять Невельской, что играет она плохо, Зарайской вызывали врача… И в итоге обе актрисы в театре? Он взял микрофон и попросил актеров занять свои места. Будут отрабатывать, как вчера, второе действие.
В начале второго действия был неподражаемый дуэт Невельской и Зарайской. Амалия Реджинальдовна так хохотала, что забыла даже про чай, который ей подкатила Зоя Михайловна на сервировочном столике. После того как актрисы закончили сцену, гостья аплодировала стоя.
– Браво, Невельская! Браво, Зарайская! – кричала она из зала своим зычным голосом, от которого и актеры, и Пронин вздрагивали…
К Олегу Эдуардовичу во время репетиции подошла секретарь Раечка. Она протянула бумаги и доложила, что во всех договорах значится пункт об исполнителях, и среди них определенные фамилии.
– Вот, смотрите, Олег Эдуардович. – Раечка протянула лист, где маркером были выделены фамилии. – Относительно спектакля «Дом, где разбиваются сердца» по пьесе Бернарда Шоу тут три фамилии: Невельская, Зарайская, Коротаев. Вариант о других исполнителях, Олег Эдуардович, не подлежал обсуждению! – ядовито добавила Раечка.
Схватившись руками за голову, Пронин постарался, чтобы его внутренний рык не вырвался наружу.
Амалия Реджинальдовна, вспомнив о чае, взяла чашку с ароматным напитком, стала хвалить постановку и высказала пожелание, чтобы первые прогоны труппа подготовила к середине ноября. А там и Новый год. Публика любит ходить на хорошие спектакли в праздники.
Вдруг госпожа Мирская задала тот вопрос, которого ждал и одновременно боялся Пронин:
– Уважаемый Олег Эдуардович! Так уж вышло, у меня сегодня свободный день, я бы посмотрела на второй состав, который вы запланировали.
«Вот, крысы, уже все разболтали», – подумал главреж об актерах и мило улыбнулся Амалии Реджинальдовне.
– Никакого второго состава нет. Ну, разве что Галина Петровна Пронина, так это на случай, когда Невельская сниматься будет или что другое…
– И много таких случаев, когда Невельская «снимается или что другое»?.. – Амалия Реджинальдовна отставила на столик пустую чашку. – И вас не предупредила об этом?
– Да… Нет-нет, не-е могу сказать, что мно-го… – заикаясь, вел свою партию Пронин.
– Сколько таких случаев? Ответьте, пожалуйста! Ведь, кажется, я финансирую театр исправно? Наш фонд проплатил удовольствие видеть на сцене Невельскую до конца года!
– Да, да, проплатили… Ну… сколько… случаев? Я не помню… Мне надо свериться с записями…
Раечка было открыла рот, чтобы вставить свое нелицеприятное замечание, но Амалия сделала легкий жест «дланью», и секретарша тут же прикрыла ротик.
– Я вам помогу вспомнить, видимо, у меня память получше вашей. Ноль случаев. Ни одного. Ирина Николаевна сейчас нигде не снимается, поэтому вам не было надобности подстраивать план репетиций и репертуарный лист под ее график. Вы понимаете, что нарушили условия? Ирина Невельская, вместо того чтобы каждый день в полную силу играть, сидит дома! Как это, сударь, понимать? Если не будет играть Невельская – я обижусь… На очень крупную сумму.
На этом Амалия Реджинальдовна выпростала свою могучую фигуру из кресла и отправилась в гримерку к Невельской.
– Иринушка! – загрохотала Дама с большой буквы. – О делах сегодня ни слова! Ты была великолепна. И уж извини, актрисы иногда очень ревнивы, но твоя партнерша Зарайская сегодня тоже находилась в ударе, не могу этого не отметить.
– Амалия Реджинальдовна! Людмила Санна – моя подруга. Мне приятно, что наш дуэт доставил вам столько положительных эмоций.
– Давай расцелуемся, красота моя! – Амалия Реджинальдовна сжала в объятьях Невельскую, отчего та тихонько пискнула. На ее щеке остался бордовый отпечаток пухлых губ. – А где там Зарайская? Это просто динамит какой-то! Взрывчатка! Зовите ее сюда, хочу видеть! – сказала Мирская тоном дореформенной помещицы, не допускающей и мысли о 1861 годе и отмене крепостного права. Тон действовал на всех безотказно.
Вскоре Ниночка Широкова, до которой долетели последние слова Мирской, уже заталкивала Людочку в грим-уборную к Невельской, в пылкие объятия госпожи Мирской.
