Глава семнадцатая
Съемки
В тот же вечер Ирину предупредили, что скоро приедет Шубский. Это было не очень хорошо: Мотя, разумеется, станет вмешиваться в производственный процесс, ведь он имеет на это полное право – деньги-то через него пришли в картину. Ирина не понимала, чем грозит ей приезд Шубского, и не хотела о нем думать, пока Мотя не нагрянул собственной персоной. Вот тогда она вспомнила о намеках и предостережениях своих коллег…
* * *
На следующий день Ирина в восемь утра была уже на съемочной площадке. Там царили шум и хаос, как на одесском Привозе. В центре группы актеров стоял Шубский собственной персоной, напоминая своей позой памятник Ришелье. Увидев Ирину, он перестал обращать внимание на всех присутствующих и гарцующей походкой, которая никак не вязалась с его массивной фигурой, направился к актрисе:
– Кого я уже таки вижу? Неземная моя краса, Ирина Невельская! Как таки я скучал! Шо скажете, Ирочка?
– Здравствуйте, Михаил Владимирович! Рада вас видеть! У нас все хорошо, – как всегда нейтрально ответила Невельская.
– Кто бы сомневался, дорогуша ти моя! Сегодня гуляем в ресторане, в честь разгара работы над картиной, так шо, Ирочка, вечер не занимай! И никакие отказы не принимаются, – в полушутливо-приказном тоне сказал Мотя Шубский.
Тут же Ирина отошла в тенек, где сидел ее отчим.
– Игнатий Андреевич, миленький! Выручайте! Иначе будет мордобой, – взмолилась Ирина.
Дед Игнат, по своему обыкновению, крякнул и обещал сделать все, что от него зависит, после чего куда-то исчез.
Ирине предстоял трудный день. Режиссер был не любитель дублей, но иногда без них не обходилось. Ирина хотела получить такую роль, даже мечтала о ней, но она не думала, что ей, состоявшемуся профессионалу, будет так трудно. Правильно говорят, что, когда человек почувствовал себя самым крутым в своей профессии, судьба подкидывает ему испытание, которое бывает очень трудно с честью пройти.
Часто Ирина слышала и читала интервью своих коллег, которые признавались журналистам, что теперь им все по плечу, теперь уже нет таких ролей, которые невозможно было бы сыграть. И в это время где-то как раз готовился сценарий для этого актера. Тот, который ему предложат и с которым он, не дай бог, не справится. Слава богу, Ирина никому никогда не говорила, что она состоялась и что теперь все ей по плечу.
В нынешней ситуации Ирине нравились три вещи: работа, скорость, с которой она движется, и, конечно, результат. Как выяснилось, была во всей этой истории и неприятная вещь: господин Шубский, который приехал полюбоваться «на свою звезду». Ирине удавалось пока отделываться шутками-прибаутками и благодарностями за комплименты. Но ужин сегодняшним вечером должен расставить все на свои места. Он человек не глупый, немало денег вложил в картину. Ирине передавали, что за глаза он называет ее «голдовой курочкой» и очень издевается над Изей, ну, в смысле, Игорем, бывшим Ирининым мужем, который упустил такую шикарную даму… Значит, деньги потерять не захочет… Правда, Мотя Шубский, как только помог Ирине получить развод у Игоря, нацелил на нее свой испепеляющий взгляд.
Очень скоро Ирина была на площадке, Владимир Тетевин, режиссер картины, заметно нервничал, Шубский не унимался, продолжал балагурить и рассказывать феерические случаи из своей личной жизни:
– Вот иду я как-то по Дерибасовской…
– Михаил Владимирович, а можно потом про Дерибасовскую?.. – строго спросил Тетевин.
– Слушай, хлопец, ну как скажешь.
Тетевина бесило такое шумное присутствие продюсера на площадке, а потому он закричал помощнику режиссера голосом, не терпящим никаких возражений:
– Маша! Мы сегодня работать начнем? Время! Всех быстро на площадку!
– Владимир, извините! Сейчас начинаем! Актеры! Прошу всех занять места! Камера! Приготовиться! – завопила Маша.
Однако Шубский не унимался, постоянно комментировал, давал советы, вся съемочная группа устала биться и доказывать Моте, что он срывает съемочный день. Тогда помощник режиссера раздобыла где-то громкоговоритель, и все стали свидетелями настоящего шоу.
– Натура уходит, Шубский! Покиньте, черт подери, площадку! – гаркнула Маша через громкоговоритель прямо в ухо Шубскому, отчего оглушенный продюсер подскочил, словно мячик.
И действительно: мягкое солнце, которое было разлито по всему небу с самого утра, начало меркнуть, небо затягивалось тучками, зарядил мелкий дождик. Ощущение праздника возрождения, которое требовалось режиссеру в этой сцене, таяло на глазах. Владимир Тетевин был готов растерзать Шубского, который, словно нарочно, мешал работать всей съемочной группе… Мотя чувствовал себя хозяином, и все тут!
Наконец он зацепился языком с бойкой актрисой, с которой был знаком уже лет двадцать, а то и все сорок, не задействованной в снимающейся сцене.
– Софочка, как же ти, коренная одесситка, южный цветок, всю жизнь смогла прожить в Сибири?
– Мотя, не поверишь! Всю жизнь! Ребенком увезли! И пельмени всей деревней лепили, по два мешка на семью, а хранили на морозе, – поясняла Софа.
Так они могли разговаривать часами. Кто-нибудь уводил их подальше от съемочной площадки, чтобы они не мешали процессу… Тогда режиссер с командой могли работать. Тяжелые времена настали для съемочной группы.
– Мотя, по-нашему, по-сибирски, «пежить» – это означает «наказывать» или в лучшем случае – «журить». Так вот, Мотя, мы с тобой столько лет знакомы, а ты все пежишь и пежишь меня! Как тебе не стыдно, басурман ты этакий!
– В каком смысле? Шо-то я не догоняю, как говорит молодежь, – попытался уточнить Шубский, у которого голова уже начала раскалываться от общения с Софьей Яковлевной.
– Ну шо тут непонятно? Ролей-то ты мне не даешь хороших, так, в эпизодах все прохлаждаюсь… – пожаловалась Софочка, и по ее щеке потекла вполне натуральная слеза.
– Так ты, ягода моя, сама себя и высеки за это, как унтер-офицерская вдова, – парировал Шубский. – На тебя зритель пойдет? Вот! Шо я говорил! А я спонсирую только тех актрис, которые мне золотых яичек завтра накудахчут, как голдовая Ирочка, например. Так шо заткнись и играй те роли, которые предлагает Мотя. Или шо? Без пайка хочешь остаться? – Продюсер развернулся и ушел к молоденьким гримершам. У них всегда были таблетки от головной боли.
Софья Яковлевна осталась на месте как вкопанная. Все, конечно, знали, что Мотя крут. Но чтобы своих так прикладывать!
– Куркуль, негодяй! – стала топать ногами Софочка, потом обмякла, вспомнила, сколько ей лет и как давно они с Мотей пережили бурный роман, о котором он, наверное, уже и забыл…
Софа театрально разрыдалась, потом поутихла… Да, за сорок лет все можно забыть, не то что юную актрису без особых дарований, да еще обремененную пятым пунктом. Но это не повод расстраиваться, решила она. Надо покрепче подружиться с Невельской.
Невельская имеет на этого упыря влияние. Одна проблема: Ирина мало с кем общается. Однако настроение Софьи Гордон резко улучшилось. Она сама нарисовала себе горизонты, к которым нужно стремиться. И прошлась легкой походкой, напевая «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…» Ну а если не получится подружиться, то придется сделать Невельской какую-нибудь гадость. От этой мысли настроение Софы улучшилось еще больше.