Примерно через две недели после похорон леди Патриции дядя Мэтью стоял на крыльце своего дома с часами в руках, яростно хмурясь и стиснув зубы в ожидании главного развлечения года — охоты на голавля. Истребитель должен был прибыть в половине третьего.

— Двадцать три с четвертью минуты, — яростно пробормотал дядя Мэтью, — у парня осталось шесть и три четверти минуты.

Он всегда считал опозданием, если люди не прибывали на встречу за несколько минут до назначенного времени, и уже за полчаса начинал ерзать, злиться и терять терпение.

Знаменитый форелевый ручей, бежавший через долину Алконли, был одним из заветных дядиных сокровищ. Он был признанным мастером ловли на сухую муху и никогда был так счастлив, как в начале сезона, предпочитая рыбалку даже куликовой охоте. Наконец, он осуществил свою детскую мечту. Он построил систему плотин, выкопал весь тростник, расчистил банки, он перестрелял всех цапель и без устали охотился на выдр, и он ежегодно подселял в ручей новых мальков форели. Но он не мог справиться с прожорливыми рыбами, особенно с голавлем, которые съедали корм форелей и даже уничтожали мальков, доставляя ему огромное беспокойство. И вот в один прекрасный день дядя Мэтью наткнулся на рекламный буклет в «Рыболове». «Отправьте Истребителю голавля». Юные Радлетты всегда заявляли, что их отец так и не научился читать, но читал он вполне сносно, когда был заинтересован в предмете, доказательством тому служит тот факт, что он самостоятельно связался с Истребителем голавля. Он написал письмо и отослал его. Конечно, ему потребовалось некоторое время, чтобы, тяжело дыша над листом писчей бумаги и испортив несколько страниц, запечатать в конверт окончательный вариант.

«Этот парень пишет, что надо приложить конверт с маркой и обратным адресом, но я не собираюсь ему потворствовать. Он может принять мои условия или не принимать». Парень принял условия. Он приехал, прошел по берегу ручья и рассыпал по поверхности воды какие-то магические семена, которые распухли и превратились в магические фрукты. Они громко лопались на поверхности воды, оглушая голавлей, которые сотнями всплывали со дна ручья. Все мужское население деревни, предупрежденное заранее и вооруженное граблями и сачками, набросилось на рыб. Было заполнено несколько тачек, их содержание пошло на начинку для рыбных пирогов и на удобрение для огородов.

Отныне Истребление голавля стало ежегодным событием в Алконли, Истребитель появлялся вместе с первыми подснежниками, и наблюдать за его работой было большим развлечением, которое никогда не приедалось. И вот мы все собрались, ожидая его. Дядя Мэтью метался с часами в руках перед дверью, мы, не рискуя вылезать на холод, стояли в холле у окна, а все мужчины имения расположились группами вдоль берега ручья.

Никто, даже тетя Сэди, не хотел пропустить зрелище Истребления, кроме Дэви, который удалился в отставку в свою комнату со словами:

— Это меня не интересует, тем более в такую погоду.

Уже был слышен шум приближающегося автомобиля, шуршание шин и глухой шум двигателя, когда дядя Мэтью в последний раз взглянул на часы, убрал их в карман и сбежал вниз по ступеням. Во двор въехал не маленький автомобиль Истребителя голавлей, а огромный черный «даймлер» с лордом и леди Мондор. Это была действительно сенсация! Алконли не переживал подобных потрясений с тех самых пор, как дети поиграли в эпидемию оспы, разукрасив себя красной сыпью и попадав на пол в холле. Соседи давным-давно перестали к ним ездить. Кроме того, Монтдоры, которые в глазах местных жителей были вторыми персонами после Короля и Королевы, ни к кому не ездили сами, ограничиваясь редкими приглашениями к себе, так что это событие было исключительным со всех точек зрения. Я абсолютно уверена, что если кто-то другой посмел нарушить наш покой накануне Истребления голавля, дядя Мэтью обрушился бы на него со страшными ругательствами, возможно, даже закидал камнями. Но, когда он увидел, кто это был, он, преодолев шок, бросился к дверце автомобиля, как в средние века оруженосцы бросались к стремени своего сюзерена. «Старая ведьма», мы видели ее через окно, была в ужасном состоянии. Ее опухшее лицо было в красных пятнах, как после нескольких часов плача, она, казалось, даже не узнала дядю Мэтью, не бросила ему ни слова ни взгляда, как делала это раньше, сердито постукивая носком туфли по коврику автомобиля; она неверной походкой очень старой женщины прошла в дом на слабых негнущихся ногах. Тетя Сэди бросилась вперед, обняла ее за талию и провела в гостиную, захлопнув дверь у нас перед носом. Лорд Монтдор с дядей Мэтью исчезли в кабинете. Мы с Джесси и Викторией остались стоять в холле, тараща друг на друга округлившиеся глазами и онемев от этого необыкновенного происшествия.

Прежде, чем мы успели начать строить догадки, подъехал Истребитель, пунктуальный до минуты.

— Проклятый лентяй, — сказал позднее дядя Мэтью, — если бы он приехал на несколько минут раньше, нас бы уже не было дома.

Он припарковал свою маленькую кофеварку с двигателем рядом с «даймлером» и со счастливой улыбкой направился к входной двери. В свой первый приезд он скромно вошел через заднюю дверь, но успех его магии до такой степени расположил к нему дядю Мэтью, что он велел ему в будущем подходить к парадной двери и наливал перед началом работы стакан портвейна. Джесси успела открыть дверь, прежде, чем Истребитель позвонил, и слонялась вокруг, пока он пил свой портвейн, спрашивая: «Горький, не правда ли?», и не зная, что делать дальше.

— Его светлость не болен, я надеюсь? — было заметно, что он очень удивлен, не увидев дядю мечущимся взад-вперед перед домом; однажды тот, поддавшись своему холерическому темпераменту, даже хлопнул Истребителя по спине, расплескав его вино.

— Нет, нет, мы думаем, что он будет здесь через минуту, он занят.

— Значит, его светлость задерживается?

Пришло сообщение, что мы должны идти вниз к ручью и начинать. Нам показалось слишком жестоким наслаждаться ловлей рыбы без него, но Истребление должно было быть закончено до наступления темноты. Итак, мы дрожали на берегу ручья под резкими порывами северного ветра. Пока Истребитель рассыпал в воде свое снадобье, мы побрели к его машине, чтобы согреться и посплетничать о причинах визита Монтдоров, мы просто умирали от любопытства.

— Я думаю, пало правительство, — сказала Джесси.

— Зачем тогда леди Монтдор так плакать из-за него?

— Ну, кто теперь будет делать для нее все эти приятные мелочи?

— Тогда к власти придут консерваторы. Она их любит больше.

— Ты думаешь, Полли умерла?

— Нет, нет, тогда они сидели бы в трауре над ее прекрасным трупом, а не разъезжали бы в автомобиле у всех на виду.

— Может быть, они потеряли все свои деньги и приехали жить к нам? — сказала Виктория.

Эта теория повергла нас в черное горе, потому что выглядела наиболее вероятной. В те дни, когда люди были настолько богатыми, что их судьба была бесконечно безопасной, для них было вполне обычным считать себя на пороге краха, и дети Радлеттов всегда жили под угрозой работного дома, потому что дядя Мэтью, хотя и подводил из года в год положительный баланс, постоянно предсказывал финансовый кризис.

Работа Истребителя была закончена, семена посеяны, и мы с нашими сачками выбрались из машины. Это был очень волнующий момент, берега ручья были усеяны людьми, напряженно глядящими в воду, и, наконец, очень скоро бедная рыба стала извиваться на поверхности. Я вытащила пару очень крупных рыбин, затем нескольких поменьше, когда за моей спиной раздался дрожащий от ярости знакомый голос:

— Верни их обратно, — идиотка, разве ты не видишь — это хариус, Фанни. Боже мой, женщины ничего не понимают. Где мой сачок? Я везде его ищу.

Я отдала ему свой сачок с некоторым облегчением. Для меня было вполне достаточно пробыть десять минут у воды на сильном ветру. Джесси сказала:

— Смотри, смотри, они уезжают.

«Даймлер» ехал через мост, лорд Монтдор сидел на заднем сиденье очень прямо, кланяясь вправо и влево почти по-королевски. Они обогнали фургон мясника, и я видела, как он наклонился вперед и похвалил шофера за лихую езду. Леди Монтдор, забившуюся в угол, почти не было видно. Они уехали, все в порядке.

— Давай, Фанни, — сказали мои сестры, побросав сачки, — бежим домой, тебе не холодно?

Они покричали своему отцу, но он был слишком занят ловлей гигантского голавля в предсмертной агонии и не обратил на них внимания.

— А теперь, — сказала Джесси, когда мы мчались на гору, — мы должны вытянуть все сведения из Сэди.

Нам ничего не понадобилось вытягивать, потому что тетя Сэди просто разрывалась от новостей. Она стала более человечной и мягкой с младшими детьми, чем была со старшими. Ее рассеянность, чередующаяся с внезапными приступами тревоги, вкупе с припадками ярости дяди Мэтью, порой так угнетавшие Луизу, Линду и мальчиков, что заставляли искать убежища в Достовом чулане, почти не проявлялись при общении с Викторией и Джесси. Она была временами какой-то задумчивой, но никогда не авторитарной, и значительно более компанейской. Она всегда была склонна относиться к своим детям, как к ровесникам или младшим сестрам, и теперь, когда Луиза и Линда стали взрослыми женщинами, она легко могла обсуждать с ними любые вопросы. Мы нашли ее вместе с Дэви в холле, розовую от волнения. Что касается Дэви, он выглядел таким возбужденным, словно обнаружил у себя новые интересные симптомы.

— Давайте, — закричали дети, всем своим видом выражая нетерпение, — рассказывайте.

— Ты никогда не поверишь, — сказала тетя Сэди, обращаясь ко мне, — Полли Хэмптон сообщила своей бедной матери, что собирается выйти замуж за Малыша Дугдейла. За своего дядю, ты когда-нибудь слышала о таком? Бедная Патриция, она должна была перевернуться в могиле.

— Ну, — пробормотала Джесси, — не в такую погоду.

— Отвратительный старик, — тетя Сэди говорила с негодованием и явно была полностью на стороне леди Монтдор. — Вот видишь, Дэви, насколько прав был Мэтью в своем мнении о нем все эти годы?

— Бедный Малыш, не так уж он и виноват, — ответил Дэви неприятным голосом.

— Я не понимаю, как ты можешь заступаться за него после всего этого, Дэви.

— Но, Сэди, — спросила Виктория, — как она может выйти за него замуж, ведь он ее дядя?

— Все именно так, как я рассказала. Вероятно, иногда за дядю выйти можно. Но не могу себе представить, как она на это пошла.

— А я могу, — сказала Джесси. — Давай, Дэйв, а?

— Нет уж, дорогая, благодарю. Ни за какие деньги.

— Что за брак, — продолжала тетя Сэди, — как можно его допустить? Ведь это крушение всей семейной жизни.

— Для Полли это начало.

— Кто сказал это леди Монтдор? — конечно, я была поражена.

Это был ключ к головоломке, теперь все встало на свои места. Я не могла понять, как я могла быть такой глупой и проглядеть его.

— Полли сама ей все сказала, — ответила тетя, — произошло это так. Они не видели Малыша после похорон, потому что он подхватил насморк и сидел дома — Соня тоже ужасно промерзла там — но он каждый день разговаривал с Соней по телефону, он всегда так делает. Ну, вчера они оба почувствовали себя немного лучше, и он приехал в Хэмптон с проектом памятника и надгробной надписи. Они обсудили похороны, а потом долго решали, что написать на могильной плите. Кажется, они более менее остановились на: «Она не состарится, как мы, покинутые ею».

— Глупо, — перебила Джесси. — Она уже была старая.

— Старая? Всего на несколько лет старше меня! — возмутился Дэви.

— Вот именно, — ответила Джесси.

— Довольно, мисс. Соня сказала, что он был очень потрясен и расстроен, говорил, как любил Патрицию, и каким пустым теперь кажется дом без нее — все то, что можно ожидать услышать после двадцати трех лет брака. Несчастный старый лицемер! Ну, он должен был остаться на ужин, не переодеваясь из-за простуды. Соня и лорд Монтдор пошли наверх переодеться, а когда Соня спустилась, она нашла Полли в дневном костюме сидящей на белой шкуре перед камином. Она сказала: «Что ты делаешь, Полли, уже очень поздно. Поднимись к себе и переоденься. И где Малыш?». Полли встала, выпрямилась и сказала: «Он уехал домой, и я должна вам что-то сказать. Мы с Малышом собираемся пожениться». Сначала Соня, конечно, не поверила, но Полли никогда не шутит, как вы знаете, и она очень скоро поняла, что им не до шуток. А затем она впала в такую ярость, что чуть не сошла с ума — очень хорошо ее понимаю — и бросилась на Полли, даже попыталась дать ей пощечину. Полли толкнула ее в кресло и пошла наверх. Я полагаю, с Соней случилась истерика, но она позвонила горничной, та увела ее в спальню и уложила в постель. А между тем, Полли переоделась, спустилась вниз и провела весь вечер с отцом, ни говоря ему ни слова обо всем этом, лишь сообщила, что у Сони разболелась голова и она не будет ужинать. Поэтому на следующее утро Соне пришлось самой сообщить ему, она сказала, это было ужасно, он ведь так обожает Полли. Она попыталась позвонить Малышу, но этот жалкий трус сбежал или сделал вид, что сбежал, не оставив адреса. Вы когда-нибудь слышали такую историю?

Я потеряла дар речи. Дэви сказал:

— От себя лично и, выступая в качестве дяди, я бы сказал, что больше всех пострадал в этой истории несчастный Малыш.

— Нет, Дэви, это ерунда. Только попытайся представить чувства Монтдоров — когда они попытались отговорить ее от этой затеи, она заявила, что давно была влюблена в него, еще до отъезда в Индию, когда она была четырнадцатилетней девочкой.

— Да, вполне вероятно. Но как мы поймем, что он собирался влюбить ее в себя? Если вы спросите меня, я не думаю, что он имел хоть малейшее представление об этой любви.

— Ну же, Дэви, четырнадцатилетние девочки не влюбляются без поощрения.

— Увы, — сказала Джесси, — посмотрите на меня и мистера Фосдика. Ни одного слова, ни одного взгляда он не бросил на меня, но он был и остается светом моей жизни.

Мистер Фосдик был руководителем хора в местной церкви. Я спросила, догадывалась ли леди Монтдор о чувствах дочери, хотя была уверена, что не догадывалась.

— Для нее это был гром среди ясного неба. Бедная Соня, у нее есть недостатки, конечно, но она не заслужила такого. Она сказала, Малыш всегда был очень добр к Полли, составлял ей компанию, когда они были в Лондоне, в Королевской академии и все такое, и Соня с удовольствием доверяла ему ребенка, потому что он всегда мог ее развлечь. Полли сложная девушка, вы знаете. Я всегда любила ее, но у Сони с ней было трудное время во многих отношениях. О, бедная Соня, я ей очень сочувствую, а теперь, дети бегите наверх мыть руки перед чаем, они у вас все в рыбе.

— Какое коварство, вы собираетесь секретничать, пока нас не будет! А как насчет рук Фанни, они у нее тоже в рыбе.

— Фанни уже взрослая, и она будет мыть руки, когда посчитает нужным. Идите.

Когда они благополучно покинули холл, тетя Сэди сказала, с ужасом глядя на нас с Дэви:

— Только представьте себе, Соня настолько потеряла контроль над собой (хотя я не могу ее винить), что дала понять дочери, что Малыш был когда-то ее собственным любовником.

— Дорогая Сэди, какая ты наивная, — ответил Дэви, смеясь. — Это известный роман, все о нем знают уже много лет. Мне иногда кажется, твои дети правы — ты не замечаешь очевидных вещей.

— Могу только сказать, что очень этому рада. Не хочу видеть никаких гадостей. Как вы думаете, Патриция знала?

— Конечно, знала, и даже была рада этому. До романа с Соней Малыш заставлял Патрицию вывозить в свет угрюмых маленьких дебютанток, а они выплакивали свои разбитые сердца у нее на груди и просили ее развестись с ним. Последнее, чего ему хотелось, естественно. Он доставил ей много неприятностей, знаете ли.

— Я помню, кухонная горничная, — сказала тетя Сэди.

— Ах, все было, и то и другое, пока Соня не взялась за него. Она имела на него некоторое влияние, и жизнь Патриции стала легче и спокойнее, пока не начались неприятности с печенью.

— Все правильно, — сказала я. — Я знаю, что он все еще интересуется молоденькими девушками, потому что он приставал к Линде.

— Разве? — сказала тетя Сэди. — Я и не догадывалась. Тьфу! Что за человек. Но Дэви, как ты можешь верить, что он ничего не знал о чувствах Полли? Если он так поступал с Линдой, то должен был так же поступать и с ней.

— Но ведь Линда не влюбилась в него, не так ли? И я думаю, он не мог ожидать, что маленькая девочка влюбится в него, за то, что он погладил ее по головке, и соберется за него замуж, когда вырастет. Фатальное невезенье, вот как я это называю.

— Дэви, ты безнадежен. Если бы я не знала тебя так хорошо и не понимала, что ты дразнишь меня, я бы с тобой раззнакомилась.

— Бедная Соня, — серьезно сказал Дэви. — Я очень сочувствую ей, ее дочери и ее бывшему любовнику. Такое часто случается, но никогда не заканчивается хорошо.

— Я уверена, что она переживает только о дочери, — покачала головой тетя Сэди. — Она даже не упомянула о Малыше. Она стонала и оплакивала Полли, такую красивую и так загубившую свою жизнь.

— И ее сокровище, и ее зеницу ока. Чем больше я наблюдаю жизнь, тем сильнее благодарен ей за то, что не имею детей.

— От двух до шести они просто ангелы, — сказала тетя Сэди, — а потом они доставляют небольшое беспокойство, но все это пустяки. Но Соня приходит в ужас от мысли о том, что могло происходить между Полли и Малышом все эти годы. Она рассказала, что вчера ночью просто не могла уснуть от этих мыслей, воображая, чем занималась Полли, когда делала вид, что едет к парикмахеру. Она говорит, что это сводило ее с ума.

— Напрасно, — твердо сказала я. — Я абсолютно уверена, что ничего такого не происходило. Из всех наших разговоров с Полли я могу сделать вывод, что она всегда была уверена в безнадежности своей любви. Вы хорошо знаете Полли, и она очень любит вас, тетя.

— Полагаю, ты права, Фанни. Соня сама сказала, что когда она спустилась и нашла Полли сидящей на полу, она подумала: «У девочки влюбленный вид». Она сказала, что никогда не видела ее такой — раскрасневшейся, с широко раскрытыми глазами и взъерошенными волосами. Она была совершенно поражена ее внешним видом, а потом Полли рассказала ей все.

Я ясно видела перед собой эту сцену: Полли, сидевшая на шкуре в своей любимой позе, медленно встает, выпрямляется, а потом небрежно и изящно вонзает в сердце матери свои бандерильи, начиная смертельную схватку.

— Я думаю, — сказала я, — что он иногда гладил ее в детстве по привычке, а она влюбилась в него, не имея ни малейшего представления о нем, как о человеке. Полли всегда была очень замкнутой, и я не думаю, что между ними что-то могло произойти до вчерашнего вечера.

— Все это слишком ужасно, — повторила тетя Сэди.

— Так или иначе, Малыш совершенно не ожидал того, что случилось вчера, иначе он не обсуждал бы памятники и надписи, — сказал Дэви. — Я думаю, Фанни права.

— Вы секретничали без нас, это несправедливо, и руки у Фанни до сих пор грязные, — дети вернулись, тяжело дыша.

— Хотелось бы мне знать, о чем дядя Мэтью говорил с лордом Монтдором в кабинете, — сказала я. Я не могла себе представить, что могут обсуждать в такой ситуации мужчины.

— У них было какое-то дело, — ответила тетя Сэди. — Я потом спрошу у Мэтью. Но я не сказала вам еще одну важную вещь. Соня отправляет Полли к нам на неделю или две.

— Нет! — дружно воскликнули мы хором.

— О, потрясающе! — закричала Джесси, — Но зачем?

— Полли хочет приехать, это была ее идея. А Соня не может сейчас ее видеть, я ее хорошо понимаю. Хочу сказать, что я сначала сомневалась, но я очень люблю эту малышку, я действительно ее люблю, а если она останется дома, Соня за неделю доведет ее до побега. Если она приедет к нам, мы получим возможность повлиять на нее против этого ужасного брака — я не имею ввиду вас, дети. Вы постараетесь быть тактичными хоть раз в своей жизни.

— Я буду очень тактичной, — сказала Джесси искренне, — но вам надо поговорить с милой Вики, у нее совершенно нет такта, и было бы большой ошибкой ожидать его от нее.

— Я имею ввиду вас обеих, — возразила тетя Сэди спокойно, словно разговаривала с упрямой собакой. — Сегодня за ужином вы можете говорить о голавлях, это совершенно безопасная тема.

— Что? — спросили они, замерев. — Она приедет сегодня?

— Да, сегодня. После чая.

— О, какие острые ощущения! Как вы думаете, Профессор Безобразник попытается проникнуть к нам в дом под покровом ночи?

— Ноги его не будет под моим кровом, — твердо ответила тетя Сэди. — Я пообещала Соне. Конечно, я не могу контролировать Полли, но я полагаюсь на ее чувство приличия. И у нее достаточно хороший вкус, чтобы не вести себя в дурно в гостях.