Книга: Безобразная Жанна
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

Рыжий оказался прав: я не узнала столицу. Наш славный город всегда славился чистотой, а квартальные старшины соревновались между собой, у кого мостовая лучше прибрана, фасады домов чище и краше, а уж хозяюшки – те старались вовсю! Не помню такого, чтобы даже на окраинах не было подметено у каждой калитки, у каждого крыльца, а в палисадниках и в ящиках на подоконниках, в подвешенных где попало корзинах не росли бы пускай простые, но яркие цветы. Всегда и везде, где находился хоть клочок земли, красовались рослые пышные мальвы и «золотые шары», искрились нарядные бархатцы, выглядывали из щелей между камнями маргаритки и незабудки, вились по заборам белые, розовые и голубые вьюнки, плющ и дикий виноград, улыбались солнцу ромашки и разноцветные фиалки, возле домов побогаче благоухали лилии и красовались розы…
Ничего этого не было и в помине. Рябины горели кострами, но не так, как обычно: просто листья порыжели и скукожились от летней жары, а всегда такие нарядные по осени гроздья ягод сморщились от недостатка влаги, не успев дозреть. То же было и с калиной: ее плоды багровели, будто застарелые незаживающие раны, на фоне каменных стен. Черная же рябина выглядела и вовсе жутко: темные гроздья на фоне алых листьев выглядели будто мухи на кусках мяса… О яблонях и говорить нечего – они стояли совсем голые, черные, будто не осень на дворе, а глубокая зима, а яблоки осыпались еще летом, не успев даже налиться!
В предместьях в палисадниках кое-где пробивались знакомые цветы, но их забили бурьян с крапивой, да и те уже высохшие – искра упадет, они и загорятся. Наверно, по жаре жещинам не по силам было пропалывать клумбы, но уж хоть скосить сорную траву мужчины могли? Дел-то – пару раз косой махнуть! Да хоть коз запустить, мигом бы выщипали все до земли…
Однако, казалось, никого не заботит унылый и даже убогий вид, который обрели когда-то ухоженные улицы и переулочки. Помню, принято было каждую весну белить стены, стволы деревьев и красить заборы, но, похоже, этого уже давно не делали, и все стало серым, тусклым, каким-то… выгоревшим, самое верное слово!
– Вот о чем говорил Маррис, – проронила я. – Ты это имел в виду, когда сказал, что я не узнаю столицу?
– Именно, – кивнул Рыжий, а я поморщилась, увидев кучу мусора посреди мостовой. Над ней роились мухи.
Впрочем, после груды гнилой рыбы, сваленной прямо у причалов в порту, меня уже ничто не удивляло. Через ту склизкую вонючую грязь меня и Леату «слуги» переносили на руках, а Медде пришлось идти самой: ее сумел бы поднять разве что Рыжий, но ему это было не по чину.
– Город похож на прокаженного, – сказала вдруг Медда.
– Прокаженные так не воняют, – хмуро ответил Ян, и мы снова умолкли.
Экипаж медленно двигался по улицам. Вооруженная свита ехала следом – лошадей пришлось взять напрокат в ближайшей конюшне, на «Ястребе» перевезти собственных коней не было никакой возможности, слишком мал. Двух-трех еще удалось бы разместить, но что толку?
– Береги Твана, Деррик, – сказала я на прощанье егерю и погладила коня. Тот ласково прихватил меня губами за ухо. – Ты знаешь, чей он сын.
– Еще бы не знать, госпожа… – улыбнулся он. – Сколько конюхов твоя кобыла искусала, и не счесть, а сынок в нее удался! Помню, только князя всерьез не трогал, если и куснет за плечо, так играючи…
Я вспомнила, как Тван цапнул Рыжего, и невольно улыбнулась.
– И за Маррисом присматривай, – добавила я. – Нечего ему делать в столице.
– Понятно, госпожа, – кивнул Деррик. – Ну да отсюда он далеко не уйдет, здешние помогут, если даже я не досмотрю. Но такого со мной не случалось!
– Да? А кто дрых без задних ног на постоялом дворе, когда Маррис к нам вломился? – прищурилась я. – Лучше уж вели мальчишкам приглядывать за ним как следует, а то с него станется коня увести… Сам шею сломает – ладно, но вот навредить он из самых благих намерений может так, что и нарочно не придумаешь!
– Понимаю, госпожа. На себя одного полагаться не стану, это боком выходит, – серьезно ответил он, а я еще раз погладила Твана и отправилась вразумлять Марриса.
Признаюсь, больше всего хотелось проделать это при помощи топора. Ну или хотя бы сучковатого полена, потому как доводов рассудка Маррис слышать не желал. В конце концов даже Рыжий вышел из себя и пригрозил связать упрямого парня и оставить в лодочном сарае до весны, если не уймется… Не помогло.
– Госпожа, я сумею вам помочь! – твердил тот, не слушая остальных. – Я знаю командиров! Знаю, как сейчас охраняются входы во дворец! Я…
– Ну так расскажи, мы запомним, – сказала я. – Тебе там нечего делать, Маррис. Ты, если не забыл еще, погиб. Отправился ловить негодяев, которые сожгли поместье принцессы Жанны, и то ли где-то сверзился с коня, а тот удрал, то ли тебя дикий зверь задрал, то ли лихой человек повстречался… Тебя нет. И не советую тебе воскресать до тех пор, пока на троне сидит мой зять! Ладно, своя голова тебе не дорога, но мою-то пожалей! Меня ведь тоже нет в живых, и я предпочитаю, чтобы Рикардо верил в это как можно дольше…
– Я останусь на корабле, госпожа! – уверял он. – И я тоже могу замаскироваться, как Рыжий! Мне и краска не нужна, волосы темные… Отращу бородку, и меня никто не признает в этом тюрбане!
– Ты даже языка не знаешь, – сказала Леата, случившаяся поблизости. – А для слуги, которому полагается открывать рот, только когда господин разрешит, у тебя слишком длинный язык. Не бери его с собой, госпожа, беды наделает!
– Я и не собираюсь, – ответила я. – Маррис, ты остаешься с Дерриком. Это мое окончательное решение.
– Я не нужен тебе, госпожа? – негромко спросил он.
Вопрос был щекотливым, и я постаралась ответить как можно более обтекаемо:
– Мне всегда нужны верные люди, Маррис, но сейчас тебе придется остаться здесь. Одним своим присутствием ты можешь поставить под угрозу всю затею, так что будь добр, потерпи. А когда – и если – мне удастся занять свое законное место, поверь, я не забуду твоей преданности и доблести!
Кажется, это оказались нужные слова, и он смирился… или сделал вид, что смирился.
– Мерзкий вид, хозяйка? – шепнул мне Рыжий.
– Это мягко сказано, – ответила я, радуясь тому, что на мне покрывало и никто не может разглядеть гримасы отвращения на моем лице. Это же покрывало хоть немного, но приглушало запах гнили, помоев и… нет, я не хотела знать, что именно так воняет! Лошади – и те фыркали недовольно, не желая ступать по вываленным на мостовую отбросам, по нечистотам и неизвестного происхождения хламу. – Город был совсем другим… Знаешь, я думала: может, я наблюдала его сквозь скрещенные пальцы, так дети делают, видел?
– Конечно. Считается, так можно увидеть волшебный народец.
– Вот именно. Но нос-то я при этом не зажимала!
– Меня сейчас точно стошнит, – пробурчала Медда. Ей было тесно на полу экипажа, но куда деваться? – Да в самой захолустной деревне в хлеву так не воняет! И это не просто отбросами несет, госпожа, сам город гниет заживо. Я почти не ошиблась… Прокаженные и впрямь так не пахнут, а те, кто от гнилой горячки помирают, – еще как!
Я покосилась в сторону и вздрогнула: на перекрестке сидела хромая Бет, как обычно по осени, с корзиной яблок. Только прежде она зазывала покупателей, расхваливая свой товар на все лады и ее сочный говорок волей-неволей привлекал внимание, как и темно-красные, крупные, глянцевитые яблоки…
Сейчас она, совсем старая, ссохшаяся, глядела в никуда, сгорбившись и свесив между колен крупные натруженные руки, а в корзине пылились кривобокие, вялые плоды. Редкие прохожие шли мимо, даже не взглянув на Бет, а ей будто было все равно…
– Рыжий, – я осторожно тронула его за руку, – дай монету этой торговке.
Бет вздрогнула, когда наш экипаж с шумом остановился возле нее, а пышно одетый тэш небрежно бросил в корзину золотой. Длиннорукий Ян ловко выхватил оттуда яблоко и ткнул возничего в спину, чтобы не мешкал.
Экипаж тронулся. Я обернулась: хромая Бет смотрела нам вслед, и, когда мы встретились с нею глазами, мне показалось, она будто проснулась, да так и осталась на перекрестке, подле корзины битых яблок, которую сама же, вскочив, и опрокинула, с золотой монетой в руке…
– Червивое, – сказал Ян, разломив добычу. – Других нынче, поди, и не сыщешь.
– Все будто спят на ходу, – прошептала я. – Или тяжело больны.
Рыжий молча сжал мою руку, а я невольно улыбнулась, вспомнив, как ругалась Леата: у знатного тэша не может быть таких заскорузлых клешней, как она высказалась. Рыжий молча покорился и несколько часов терпел какие-то горячие примочки. Ну а после них и других ухищрений Леаты на его пальцы и впрямь не стыдно стало надеть драгоценные перстни.
У Саннежи тоже были крупные руки и широкие костистые запястья. Когда он был совсем молод, это выглядело забавно: подросток с такими вот ручищами! Но потом он вырос, и все в нем сделалось соразмерно… При этом у него оказались на удивление хорошей формы пальцы, не узловатые, не грубые… Это потому, говорил он всерьез, что ловить коня приходится всей рукой, а гриву ему разбирать – пальцами, и на свирели люди тоже не плечом играют…
«Ты бы не узнал столицу, Саннежи, – подумала я. – Знаю, ты скучал по степным просторам, но все-таки привык к городу и полюбил его, ведь он в самом деле был хорош! А теперь мне самой страшно смотреть по сторонам…»
Признаюсь, после этой дороги я опасалась увидеть, во что превратился дворец, и, как выяснилось, не зря…
Но я забегаю вперед.
Разумеется, мы не явились с корабля на бал. Через посредников нанят был недурной особняк, в котором мы и водворились со всей челядью – загорелыми бородатыми пиратами, и впрямь неплохо изображавшими шонгори.
День-другой, и до дворца долетела весть о том, что шонгорский тэш волею судеб (причиной назвали необходимость ремонта корабля) посетил столицу, а там воспоследовало и приглашение ко двору.
Тэш на наш счет – примерно герцог или принц крови. Учитывая, сколько у тэшаваров жен, наложниц и детей от них, назваться тэшем – проще простого, а уж если знать обхождение и располагать порядочными деньгами, то можно сойти и за наследника, скажем, десятого или двунадесятого в очереди, это, по меркам шонгори, не так уж много. Ведь других претендентов можно отравить, прирезать, словом, избавиться от них… чем обычно и развлекалась тамошняя знать. Оставалось надеяться лишь на то, что Рикардо не слишком глубоко вникал в проблемы престолонаследия у соседей по морю.
Вероятно, это его не занимало, поскольку мы были приглашены к завтраку. Действо это не настолько официальное, как обед и тем более ужин, стало быть, всерьез нас не рассматривали, но и из виду упускать не желали.
– Ты не волнуйся, хозяйка, – сказал мне Рыжий рано поутру, когда мы собирались во дворец. – Главное, не выдай себя. Нам спервоначалу надо осмотреться, поэтому не кидайся на Рикардо с топором. Ты – покорная шонгорская женщина, так что слушай и запоминай, и не вздумай глазки королю строить!
– Утешитель из тебя – все равно что из стрелы иголка, – невольно улыбнулась я. – Иди уж, тэш…
Во дворце было пусто и пыльно, словно никто в нем не жил, а был это замок из сказки о спящей красавице, сто лет простоявший зачарованным.
Знакомые переходы и галереи отзывались гулкой пустотой, когда мы шли по ним в сопровождении слуг, тоже каких-то… усталых, седых, пыльных. Даже их роскошные ливреи казались потертыми, хотя я видела, что они новехоньки!
Не блестели рыцарские доспехи, не сверкали позолотой рамы картин, и сами полотна будто скрылись в полумраке, а оттуда смотрели на меня глаза предков, настороженные, испуганные… И темнота притаилась по углам, опасная и недобрая…
Была бы моя воля, я, каюсь, вцепилась бы в Рыжего обеими руками и закрыла глаза. Не знаю почему, но мне казалось – он может меня защитить. Вполне вероятно, ценой собственной жизни – но может… Увы, я не могла себе этого позволить, а потому шла вперед, стараясь шагать помельче, чтобы и мыска расшитой туфельки никто не увидел, как учила Леата. Медда что-то шептала себе под нос, может быть молитву, ей тоже было не по себе. Ян оглядывался и коротко посвистывал: ему, лесному жителю, и так-то в городе не нравилось, а уж во дворце…
А Рыжий… Рыжий шел впереди и улыбался, как полагается гостю, и раскланивался с его величеством, и преподносил дары, и говорил на нашем родном языке с ужасным акцентом, то и дело вставляя шонгорские слова и выражения, и тут же переводя их для хозяев. Я опасалась, что кто-то из опытных придворных может заметить неладное, но слуги были сплошь незнакомые. На стол подавали, по-моему, не вышколенные люди, а вчерашние поварята, я же видела, как они путают приборы!
Впрочем, Рыжий – тэш Раддеши – этого не замечал, откуда ему было знать такие тонкости местного этикета! Он красиво и цветисто описывал свои впечатления о столице, а мы, женщины, устроились в уголке и подобострастно внимали господину и повелителю.
Я лишь несколько раз осмелилась взглянуть на Рикардо. Каюсь, мне было страшно! Не могу даже сказать, чего именно я боялась, но… Еще на корабле я готова была с ходу развалить ему голову надвое, как гнилую тыкву, а сейчас опасалась даже посмотреть в его сторону. Чем-то чужим тянуло от него, чужим и страшным, и я остерегалась встречаться с ним взглядом: если хоть заподозрит, кто я такая, нам конец, останется только попытаться убить его на месте… А кто знает, сколько слуг сидит за портьерами, сколько арбалетчиков прячется на галерее, в нишах? Прикончить Рикардо мы, возможно, успеем, но сами можем и не выжить, а тогда какой смысл устраивать побоище?
Когда же я увидела Аделин, то едва подавила стон.
Я запомнила младшую сестру юной красавицей – мы были очень похожи, я ведь упоминала об этом! В ее прекрасные глаза и нежную улыбку, прелестное личико, дивные волосы и стройный стан влюблялись многие, и, право, стихов ей посвящали куда больше, чем мне. Хотя бы потому, что у нее не имелось дурной привычки высмеивать доморощенных поэтов с их неуклюжими рифмами и напыщенными сравнениями и сочинять язвительные ответы поклонникам в стихах же. Больше четверостишия мне редко удавалось придумать, и то с помощью Саннежи, но порой выходило очень удачно (и обидно), и оскорбленный в лучших чувствах поклонник посвящал очередной сонет или оду Аделин.
В кресло возле Рикардо опустилась женщина, как мне показалось, годившаяся нам с Аделин в матери, и то – наша матушка даже на смертном одре выглядела не так… не так…
«Безобразно», – пришло мне на ум.
Да, именно, лучше и не скажешь. Чудесные черные волосы Аделин поредели, и, по-моему, она носила накладную косу. Впрочем, седина на висках все равно была заметна, и это в ее-то годы! Я старше, но у меня нет ни единого белого волоска, хотя от пережитого мне впору было бы поседеть полностью… Глаза сестры, выразительные и яркие (о, одним взглядом она могла сказать кавалеру больше, чем десятком фраз!), теперь потускнели и смотрели невыразительно. Лицо, еще не так давно юное и свежее, сделалось одутловатым, щеки одрябли, как у старухи, а кожа приобрела желтоватый оттенок. На шее Аделин появились морщины, на руках – коричневые пятна, которых не должно было быть у женщины ее лет, грудь отвисла и сделалась дряблой – этого не скрывал даже тугой корсаж, а взглянув на сестру внимательнее, я подумала, что она опять на сносях! Но этого не могло быть, времени прошло всего ничего…
Рыжий, то ли заметив мой взгляд, то ли сам обратив внимание на это, снова рассыпался в цветистых неуклюжих восхвалениях его величеству и, наконец, деликатно заметил:
– Должно быть, тэшавара Рикардо скоро ждет радостное событие? До нас доносились слухи, будто Создатель оделил нашего гостеприимного хозяина только дочерью, но, должно быть, вскоре появится и наследник?
– Мы были бы рады этому, – негромко ответил мой зять, коротко взглянув на Аделин, – но я попросил бы досточтимого гостя не поднимать более этой темы. Моя супруга еще не оправилась после неблагополучных родов, и…
– Да примет тэшавар наши нижайшие извинения! – воскликнул Рыжий, склонив голову и сцепив над нею руки в замок. – Вести достигают наших краев медленнее, чем летит ястреб, и мы не могли знать о постигшем вас несчастье. Должно быть, это злые духи всему виной: не могло ведь иначе случиться такого у достойного тэшавара и прелестной тэшди, кроме как по чужой злой воле… Верно, и в городе веет чем-то дурным, о, добрый хозяин, лошади чуют это! Отчего ты не велишь позвать мастеров, что изгоняют недобрых духов?
– Ну что вы, почтенный гость, – сказал Рикардо, – не нужно так переживать. Не существует никаких злых духов, просто небывалая жара дает о себе знать. Если пройдут дожди и воздух очистится, всем станет легче, людям и животным. Но я слыхал, в Шонгори бывает и жарче?
– Да, о тэшавар, – кивнул Рыжий, выпрямившись, – но у меня на родине не настолько влажно, а ветры куда сильнее здешних, а потому дышать намного легче, даже когда солнце изливает свой жар на землю со всем пылом…
«Аделин, – думала я, пытаясь поймать ее взгляд. – Аделин! Очнись же, посмотри на меня, это я, Жанна! Что он с тобой сделал, Аделин? Что?..»
За столом Рыжий беседовал с Рикардо, ухитрялся как-то смотреть на него, жестикулировал и сверкал белозубой улыбкой, а я чувствовала, как на меня наваливается вязкая дурнота и…
– Мне нужно уйти, – шепнула я сидевшей рядом Леате на шонгори. – Скажи Рыжему… Побыстрее, мне нехорошо!
Та кивнула, на коленях подползла к нашему предводителю и тронула его за полу одежды. Рыжий покосился на нее, спросил, в чем дело, и бросил на меня тревожный взгляд, а потом негромко произнес:
– Моя дар-хамэ просит позволения покинуть нас. Надеюсь, это не оскорбит вас, тэшавар?
– Ни в коем случае, уважаемый тэш, – кивнул Рикардо.
Леата все так же, не вставая с колен, попятилась ко мне, а я низко поклонилась сперва «супругу», потом Рикардо, затем Аделин и только после этого, дождавшись повелительного жеста Рыжего, с помощью Медды встала (ноги затекли!) и, мелко семеня, вышла из зала. Охрана – та, что причиталась мне, – потянулась следом.
– Есть все же в этих заморских обычаях что-то хорошее, – вымолвила я, оказавшись в своих покоях. Как я пережила дорогу, лучше даже и не вспоминать, кажется, я зажмурилась и старалась дышать ртом, лишь бы не чуять здешних ароматов. – Попробовала бы я вот так уйти с посольского приема, отец задал бы мне…
– Так там ты была наследницей, госпожа, не пристало тебе бросать важных гостей, даже если в голову вступило или в боку кольнуло, – отозвалась Леата, помогая мне снять украшения. – Вышла бы, продышалась и вернулась с улыбкой… А у шонгори и вовсе-то не принято жен на такие встречи с собою брать, сама знаешь. А если и берут, то только драгоценностями похвастаться!
– Помню я… – поморщилась я, распуская волосы. В висок будто воткнулся тупой гвоздь и проворачивался там, заставляя голову пульсировать от боли. – Прикажи согреть воды. Я вся… липкая какая-то, противно…
– Это не от жары, госпожа, – прогудела Медда, – я вот нисколько не взмокла, а кожа все равно липнет. Гадко до невозможности. В походе даже в самую жару такого не бывало, ну… пропотеешь, запашок имеется, но это как-то в порядке вещей, а тут – посидели немножко в уголке, а поди ж ты!
– Если б госпожа была обычной знатной девицей, я бы сказала, что это у нее нервы разгулялись, – сказала Леата, остановившись на мгновение, – бывало, помню, девицы в обморок падали, в холодный пот их бросало перед важной встречей… Но госпожа не из таких. А если и с тобой, Медда, то же самое приключилось, то дело в Рикардо.
– Во дворце дух еще хуже, чем в самом городе, – вздохнула та. – Как в сыром погребе, когда его зимой зальет, капуста там сгниет… Только тут не носом чуешь, а… всей собой, что ли? Не знаю, как иначе сказать!
– Я то же самое почувствовала, – кивнула я, стараясь не вспоминать Аделин.
Создатель… Аделин, сестренка моя, она же не со зла это сотворила, по глупости, за что же ей это? Как ее выручить? Да и сможет ли она стать прежней, если мы избавимся от Рикардо? Кто подскажет?
После горячей ванны мне стало легче, и я улеглась, зная, что снова не буду спать всю ночь. И Рыжий еще не вернулся… Где-то он, что с ним?..
Видно, я все-таки задремала, потому что проснулась от шума внизу: это приехал Рыжий. Что-то говорили слуги, чем-то гремели, звенели… Наконец, все стихло, а я так и лежала без сна, глядя в темный потолок.
В дверь вдруг негромко постучали.
– Кто? – спросила я, привстав.
– Я, – шепотом ответил Ян. – Госпожа, не побрезгуй… Рыжему что-то худо…
Я вылетела из постели в чем была, только шаль накинула.
– Он как вернулся из дворца, спросил только, как ты, – сбивчиво объяснял Ян по пути, – ему сказали, мол, спать легла, он вроде успокоился. Правда, отмывался, будто в болоте побывал, все ему мало воды было… Есть ничего не стал, сказал, от одного запаха с души воротит. Ну и улегся… А я под дверью ночую, слышу – не то стонет, не то плачет, говорит что-то не по-нашенски, и не на шонгори, это я уж привык отличать, быстро-быстро так, будто уговаривает кого-то…
– Может, отравили? – Сердце у меня оборвалось.
– Так у него при себе кое-что имелось, Леата дала. И мне он первым делом попробовать давал, сказал, обычай такой, пускай король не сердится… Не было никакого яда, – уверенно сказал Ян. – Не то и мне бы уж поплохело. Я там… хм… хорошенько напробовался, Рыжий мне так и совал под стол кусок за куском, будто я собака господская. Ну так неплохо они живут!..
– А почему ты Леату не разбудил? Или Медду? – пропустила я мимо ушей его откровения.
– Да пока их растолкаешь! А ты ночами не спишь, госпожа, я уж помню…
Я остановила его жестом, толкнула дверь в комнату Рыжего и остановилась на пороге. Он и впрямь метался во сне и говорил что-то… что-то странное на чужом языке. Мне почудились знакомые слова, но…
– Иди, я побуду с ним, – сказала я Яну. – Далеко не уходи, крикну, если что.
– Только позови, госпожа, я тут как тут, – заверил он, и я плотно притворила дверь, а сама подсела к Рыжему.
Он был горячим, как обычно, только лоб оказался холодным и влажным, а дышал Рыжий как загнанная лошадь.
– Что с тобой? – шепнула я, присев в изголовье. – Ну, что такое? Это из-за той мерзости, что поселилась во дворце? Будто плесень или что-то похуже, я все не могла отмыться… И я ведь просто смотрела со стороны, а ты разговаривал с этим! Может, стоило огреть его по голове – и делу конец?
– Хозяйка… – Рыжий приоткрыл глаза. – Ты…
– Ты что это вдруг болеть удумал? – спросила я.
– Это не болезнь. Просто… плохо. Надышался там… – Он запрокинул голову, а я встала и распахнула окно. Спасибо, в богатом особняке они открывались, не было нужды выставлять раму целиком! – Не поможет, тут сам воздух отравлен… Но это пройдет, правда. С непривычки тяжело, но уже отпускает…
Рыжий и впрямь задышал глубже и ровнее.
– В сказках говорится, что в чертогах фей нельзя есть их пищу, – вспомнила вдруг я. – Иначе навечно останешься там.
– Но Рикардо – не настоящая фея, – покачал головой Рыжий, – и это не его чертоги. Он занял их обманом.
– Уверен?
– Конечно, уверен, иначе не сел бы с ним за один стол. И не стой босиком на полу, – шепнул он, – застудишься.
– Почем тебе знать, что я босая?
– Если в одной сорочке прибежала, неужто успела обуться? – ухмыльнулся он. – Или я не прав?
– Прав, – сказала я, – и ноги у меня замерзли. Хоть днем и стоит жара, а к вечеру все же холодает… А раз ты передумал умирать, то отогревай!
– Что?..
Рыжий был жарким, как печка, большим и… каким-то угловатым. И неуклюжим. И неловким, не иначе с перепугу: не всякую ночь к тебе под одеяло забирается королева.
– Хозяйка, – проговорил он, когда я прижалась к его груди, – не надо. Я говорил ведь уже, я не ради…
– Я помню.
– И я – не твой князь, – безжалостно произнес Рыжий. – Я не он.
– Я знаю, – прошептала я и крепче вцепилась в его плечо. – Вы до странного похожи, но ты не он. Я не ищу замену Саннежи, если ты об этом, его никто и никогда не заменит… Я просто…
– Тебе страшно. И одиноко. Поэтому ты готова приласкать любого, кто скажет тебе доброе слово и протянет руку помощи?
Это было хуже удара под дых.
Я резко отстранилась и хотела встать, но Рыжий поймал меня за запястье. Глаза его в полумраке казались бездонными провалами.
– Это не мои слова, – сипло выговорил он. – Будь я проклят всеми ветрами, не мои!
– Ты что делаешь?! – вскрикнула я, когда Рыжий выхватил откуда-то из-под подушки кинжал и безжалостно полоснул себя по ладони.
– Кровью клянусь, это не мои слова, – повторил он, глядя мне в глаза.
– Ян ошибся, в каком-то блюде все-таки оказался яд? – спросила я. – Из тех, что отравляют не тело, а разум?
– Нет. Это другое. Говорю же, сам город отравлен, яд рассеян в здешнем воздухе, и чем дольше человек дышит им, тем становится хуже. А я… – Рыжий сел, уткнувшись лбом в колени. Широкие плечи в темноте были похожи на сломанные крылья. – Я думал, меня это не коснется, я ведь не отсюда родом… Дурак!.. Надо же было сказануть такую дрянь, такую мерзость… Жаль, хозяйка, топора у тебя под рукой нет, я бы сам себя огрел!
– Вот так, и будет с тебя. – Я влепила ему подзатыльник вполсилы. – Не то последние мозги вышибу, а они нам еще пригодятся… И будь любезен, подними голову, когда я с тобой разговариваю!
Он и вскинул лохматую башку, а я ухватила его за вихры и крепко поцеловала в губы. И еще раз. И еще…
Кажется, я хотела сказать что-то, но уже не вышло – меня будто огненный смерч подхватил…
Когда я пришла в себя, в окно веяло прохладным ветерком с моря, в пальцах запутались лохмы Рыжего, а оба мы определенно запутались друг в друге и в перекрученных простынях.
– Ну что ты смеешься? – пробормотал он, не поднимая головы. – Весь дом перебудишь!
– Будто мы его и без того не перебудили, – ответила я и устроилась поудобнее, чтобы видеть кусочек звездного неба в окошке.
Почему-то мне казалось, что Саннежи не сердится на меня. Мы с ним едва-едва успели узнать друг друга: сперва я была слишком юна, потом случилось несчастье, а когда я пришла в себя, до гибели Саннежи оставалось слишком мало времени… И все же оно было – несколько ночей, в которые он забирался ко мне в окно, как заправский грабитель. Можно было обойтись и без этого, меня ведь не охраняли, как гарем тэшавара, и князю во дворце всяко доверяли, но он не хотел, чтобы слуги узнали и донесли моему отцу об этих встречах. Саннежи и так-то не желал притрагиваться ко мне до свадьбы – оставалось подождать совсем немного! – но я настояла, а он всегда делал то, о чем я просила. А уж если я требовала…
Я правильно поступила, вот и все. И жаль, что Саннежи был так осторожен… Если бы у меня осталась его частица, мне было бы легче пережить все остальное… С другой стороны, кто знает, какая участь ожидала бы этого ребенка? Что сделал бы с ним Рикардо? В лучшем случае отнял бы у меня и… Это ведь почти наверняка оказалась бы девочка, девочка королевской крови, а участи, которую уготовал таким Рикардо, я бы не пожелала и дочери заклятого врага!
Многие не отказались бы утешить меня, невзирая на мое увечье, но я никого не желала видеть, никого не подпускала к себе. Ну а в поместье и вовсе не было мужчин (слуги не в счет)… пока не появился Рыжий. Странный бродяга, незнакомец без имени, с загадочным прошлым… Весьма бурным прошлым, невольно подумала я, нащупав очередной шрам на его груди, и очень насыщенным!
Это было странно: Саннежи целовал мою руку от запястья до сгиба локтя точно так же, как это делал Рыжий… И прижимал меня к себе именно так: будто я была из хрупкого фарфора и обращаться со мной нужно было бережно донельзя… И даже терял дыхание, доведя меня до пика блаженства и достигнув его сам, точно так же… Может быть, я просто придумала это?
«Даже если и придумала, – подумала я, перебирая в пальцах жесткие и густые, как лошадиная грива, пряди волос Рыжего, – это не худшая из моих выдумок. Саннежи, ведь я не ошиблась: он хороший человек? Мне почему-то кажется, что, будь ты жив, сделал бы его своим побратимом, до того вы похожи…»
Звезда мигнула и упала. Я не стала загадывать желание: знала уже, насколько это опасно.
– Тебя отмывай не отмывай, все равно дымом пахнет, – шепнула я Рыжему.
– Это не дым, это краска Леаты так пахнет, – негромко засмеялся он. – Ту траву, понимаешь ли, коптят каким-то хитрым способом, чтобы давала нужный цвет, вот и… А запах въедливый, не вымывается ни в какую! Хотя… я и впрямь кострами прокопченный…
– И шкура у тебя дырявая. – Я опустила руку ему чуть ниже ребер, там тянулся грубый рубец. – Это где тебя так?
– В портовом кабаке пырнули, – ответил Рыжий. – Чудом выжил. Помнишь, может, говорил: в бреду валялся? Вот это оно и было.
– А здесь? – Рука моя переместилась ниже, на бедро, на рваный шрам.
– Собака сторожевая цапнула, когда я сливы в господском саду воровал, – ухмыльнулся он. – Давно, я еще совсем пацаном был.
Саннежи в ранней юности располосовал ногу степной волк, только шрам у него был на левом бедре, а не на правом. Или все-таки на правом?..
– Хватит уж об этом, – попросил Рыжий. – Ничего интересного в этих отметинах нет, не в бою получены, а если и в бою, то не на войне, не в рыцарском турнире, не на дуэли и не на охоте даже, а в поножовщине трактирной. Хотя, – добавил он, – один мой знакомец любил хвастаться порядочной дыркой в боку, уверял, что это его копьем проткнули.
– Врал?
– А как же. Он-то как раз эту отметину на охоте заполучил: в волчью яму провалился с пьяных глаз и на кол угодил. Двое суток орал, пока его не нашли и не вытащили.
– И выжил?! – не поверила я.
– Представь себе! Говорю, он же пьяный был, а таким море по колено. Да и кол удачно воткнулся, ни печенку не задел, ни кишки не порвал, а заточен был хорошо, чисто вошел. Бывает же, а? – ухмыльнулся он. – С тех пор, правда, тот парень пить начисто бросил и с охотой завязал. Сказал, так повезти может только раз в жизни и больше он судьбу испытывать не станет.
– Да, в этом он прав… – Я снова вдохнула дымный запах и крепче прижалась к плечу Рыжего, а он сказал вдруг:
– Я к чему об этом заговорил-то… Король приглашает нас принять участие в охотничьем выезде. Собрались они в поле, понимаешь ли, проветриться, а то в городе слишком уж душно. Ну а нам что, сидеть тут да скучать?
– Мы же безлошадные, – напомнила я. – На тех лошадях, что напрокат взяты, только слугам и ездить, и уж никак не в поле! А покупать…
– Зачем покупать? Его величество любезно предложил выбрать любых скакунов из его конюшни, – усмехнулся Рыжий.
– Но я не смогу поехать. – Я заглянула ему в лицо, приподнявшись на локте. – У шонгори ведь женщинам верхом садиться нельзя, если только мужчина возьмет в седло…
– Но на охоту выезжать – можно, – перебил он и улыбнулся. – Они ведь со скуки помирают взаперти, а охотничий выезд у тэшавара, да и у любого мало-мальски приличного тэша – это целое представление! Там ведь не столько за дичью гоняются, сколько хвастаются лошадьми, драгоценной упряжью, натасканными псами, ловчими кречетами и даже ручными леопардами, я слыхал… Ну а женщины, кому повезет, смотрят из повозок, только и всего.
– Карету, полагаю, Рикардо тоже предложил?
– А как же. Большую открытую карету. Спросил еще, допустимо ли моей супруге остаться с глазу на глаз с его женой. Я ответил, что это большая честь и что ты вполне можешь обойтись всего одной служанкой, а другая поедет с моим слугой в нашем экипаже. Вдруг понадобится?
– Погоди, – остановила я его болтовню. Вот уж верно, кому угодно зубы заговорит! – То есть… Я останусь с Аделин один на один?
– Не совсем, с тобой будет Леата, а с ней… не знаю, наверно, какая-нибудь фрейлина. Может, еще лекарь… хотя нет, он же мужчина, так что поедет отдельно, дабы не учинить урона твоей чести, – ухмыльнулся Рыжий. – И не думай, хозяйка, что тебе удастся поговорить с сестрой начистоту.
– Я понимаю, слишком много ушей будет вокруг, – кивнула я. – Но вдруг удастся узнать что-нибудь? Вряд ли она станет болтать с шонгорской тэшди, как со старой подружкой, но, с другой стороны, может обмолвиться о чем-то вроде бы и не важном…
– Для нее – не важном, – подхватил он, – а мы не знаем, вдруг пригодится… Видишь, и Зоркий к месту пришелся!
– Да, только он явно не в духе. Смотри, как бы в лицо не вцепился.
– Мне или Рикардо?
– Уж о нем я точно плакать не буду, а тебе глаза еще пригодятся.
– Поостерегусь, – серьезно ответил Рыжий. – Ну да, может, в чистом поле он подобреет?
Что и говорить, морское путешествие ястребу пришлось не по нраву! Внести его на борт удалось, но он скоро улетел и кружил над кораблем, что твой буревестник. Устал, разумеется, и теперь отсиживался на старой березе возле дома, время от времени взлетая, чтобы скогтить неосторожного голубя или воробья.
– Начинать собираются не слишком рано, – сказал Рыжий. – Успеем выспаться.
– Мы, помню, до света выезжали, а то и вовсе в ночь, чтобы на утренней зорьке уже на месте быть.
– То вы. А здесь, думается мне, будет представление на вроде шонгорского: шуму много, толку мало. Больше распугают дичи, чем добудут! Ну разве что егеря заранее настреляют, по кустам попрячутся да будут подносить перепелок, которых господа якобы сбили.
– Да, бывало и такое, когда важных гостей принимали, – невольно улыбнулась я. – Правда, конфуз вышел, когда я одному такому бедолаге стрелу пониже спины воткнула. Штаны у него были цветом – ну в точности фазанье оперение!
Рыжий рассмеялся, потом повернулся и взглянул на меня сверху вниз.
– Все одно ведь не уснем, – сказал он, а я кивнула. – Ну а раз так, что время понапрасну терять?
– Твоя правда, – ответила я, обнимая его за шею. – Времени всегда оказывается слишком мало…
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

кураева елена михайловна
да замечательная книга .прекрасные образы честности.добро с кулоками должно быть.