Глава 10
Наутро Рыжего не оказалось рядом, но вскоре объявился, уже наряженный, как подобает знатному шонгори, отправляющемуся на охоту по приглашению хозяина угодий, то есть весьма и весьма пышно, и окончательно разбудил меня поцелуем.
– Собирайся, хозяйка, – весело сказал он. – Хочешь, я добуду тебе оленя?
– Лучше добудь мне голову Рикардо, – усмехнулась я и потянулась. Я не отказалась бы поспать до полудня, но отказываться от этакой прогулки было просто глупо! – Но сперва позови мне Леату с Меддой.
– Что их звать, они давно все приготовили, только в твоих покоях! – засмеялся Рыжий. – И были немного… удивлены, не застав тебя там.
– Если я верно помню, Клешнявый говорил, что никому не должно быть дела, с кем я хожу купаться, – ответила я, – и уж тем более, у кого провожу ночи.
– Так и есть. А сплетничать им точно не с кем и ни к чему. Иди, заодно перекусишь.
– А пораньше ты меня разбудить не мог?
– Не мог, – серьезно ответил Рыжий и набросил мне на плечи широкое покрывало. – Жалко было. Ты очень крепко спала, я такого и не упомню…
– Ну так… устала, – улыбнулась я в ответ, поймала его за вышитый край одежды, притянула к себе и поцеловала. – И никакие кошмары мне не снились.
– Вот и хорошо. А теперь и впрямь поторапливайся. Негоже заставлять короля ждать, – произнес он с каким-то странным выражением в голосе, и на миг мне показалось, будто я вижу Зоркого: точно таким же золотым огнем сверкнули темные глаза.
Служанки мои помалкивали, помогая мне привести себя в порядок (а после бурной ночи это было не лишним) и одеться для выезда. Разве что Леата шепотом спросила, так ли хорош Рыжий, каким кажется, на что я вежливо попросила ее умолкнуть, а она только захихикала.
Но что я могла ответить? Сравнивать я могла только с Саннежи, но не желала этого делать. Саннежи я знала с детства, он был для меня… родным и близким, ближе отца с матерью, если уж на то пошло! Ну а Рыжий, пришедший из ниоткуда, взломщик, выпустивший меня из темницы, чужак… Что скажешь о таком? Лучше уж промолчать…
На широком дворе ржали кони, лаяли собаки, ругались слуги, и мне на мгновение показалось, будто я вернулась в прошлое. Неприятное чувство…
Карета уже поджидала – большая, просторная, в ней хватило места и мне с Леатой, и даже Медде, а напротив устроились Аделин со своей наперсницей и нянька с маленькой принцессой.
Так я впервые увидела племянницу.
Признаюсь, если бы я не знала, что она слепа на один глаз, то и не догадалась бы: Эмилия вертела головой, как все дети в ее возрасте, и довольно бойко лопотала. С рук ее не спускали, так что я не могла понять, в самом ли деле девочка еще и хромая.
Выглядела она очень милой: румяная, пухленькая, темные кудряшки выбиваются из-под чепчика, глаза блестят, а руки так и тянутся схватить блестящие украшения! Эмилия показалась мне даже слишком крупной и развитой для своих лет, но я сразу вспомнила, что дети фей, подменыши, растут не по дням, а по часам. Может, даже малая толика проклятой крови имела значение?
Ну а по контрасту с детской прелестью еще сильнее бросалось в глаза слишком раннее увядание Аделин. В безжалостном дневном свете морщины обозначились резче, как ни старалась сестра их замазать, волосы не блестели. Широкополая шляпа с вуалью закрывала ее лицо от жарких солнечных лучей, но по вискам уже струились капли пота, прочерчивая дорожки в толстом слое пудры, из-за которой кожа Аделин казалась восковой. В ней словно бы не осталось никаких жизненных соков, как будто их высосал какой-то жадный паук или пиявка…
«А ведь верно, – припомнила я, – в сказках говорилось и о том, что дети фей убивают своих матерей из человеческого рода не только самим своим рождением. Затем они выпивают из них жизнь вместе с молоком, и поэтому, если фея-мужчина берет себе супругу из людей, то заодно ищет и кормилицу, а лучше не одну, потому что обычный человек слишком слаб, чтобы выдержать все это…»
Теперь я глядела на Эмилию уже без особой приязни, хотя девочка, конечно, не была виновата в том, что отцом ее было чудовище!
– Прошу, досточтимый Раддеши, выбери коня себе по нраву, – услышала я и повернула голову, чтобы видеть происходящее.
На мне тоже была вуаль, закрывавшая глаза наподобие крепостной решетки, а еще Леата припасла громадный зонт. У Медды же имелось опахало на случай духоты.
– В самом деле? – весело отозвался Рыжий. – Ты позволишь мне войти в свои конюшни, о тэшавар?
– Разве не этого требуют правила гостеприимства?
Шонгорские правила гостеприимства требовали предложить гостю, помимо яств и напитков, еще и лучших женщин на его ложе, но Рикардо, видимо, решил ограничиться лошадьми.
– Благодарю тебя, о достойнейший из достойных, – серьезно сказал Рыжий и в сопровождении пары наших бандитов вошел в конюшню.
Через несколько минут оттуда донесся грохот, чей-то невнятный возглас, а еще мгновение спустя во двор вынесся неоседланный темно-гнедой жеребец, на недоуздке которого повис конюх. Конь, по-моему, этого и не замечал. Он встал как вкопанный, посреди двора, яростно раздувая ноздри и поглядывая по сторонам, мол, только подойди!
– Я возьму вот этого, – как ни в чем не бывало сказал Рыжий, выходя следом. – Люблю норовистых лошадей и непокорных женщин!
– Он в самом деле очень злой, – сказал Рикардо. – Не подумай, будто я сомневаюсь в твоей доблести, но этот конь приносит несчастье.
– Я объезжал и не таких дикарей, – перебил тот и подошел вплотную к жеребцу.
Мне показалось вдруг, что это Тван, но тут же я узнала белую отметину на лбу. У моего коня тоже была такая, но другой формы.
Конечно же, это был не Тван, а его отец, Твэй. Тот самый, что сбросил Саннежи на роковой охоте. Тот, что не давался в руки никому, кроме хозяина, и терпел лишь пару конюхов, да и то вечно устраивал им веселую жизнь, как и моя Тви… Почему Рыжий выбрал именно его из десятков других лошадей? На конюшне имелись кони и красивее, и статнее, и добрее, но он безошибочно указал на полудикого Твэя! Нарочно или случайно?..
– Досточтимая тэшди, – негромко произнесла я, устав молчать, – скажи, отчего многомудрый тэшавар Рикардо, да продлятся его дни, – «Чтоб он сдох поскорее!» – добавила я мысленно, – сказал, что этот конь дает… приносит несчастье?
Кажется, мне удалось достаточно исковеркать родной язык.
– О, уважаемая тэшди, – отозвалась Аделин, – с этим животным и впрямь связана дурная история. Из-за него погиб мой жених… и именно на охоте.
– Большое горе, – покачала я головой, будучи как никогда благодарна шонгори за эти клятые покрывала: меня не могло выдать выражение лица, и даже глаза были прикрыты вуалью от пыли и мух.
Но Аделин… Мне показалось, она верит в то, что говорит, в то, что Саннежи уже стал ее женихом, а не моим! Да помнит ли она вообще о моем существовании?
– Да… – Она отвернулась. – Больно вспоминать об этом. Если бы не Рикардо, я, право, могла бы не справиться с горем и отправилась в уединенную обитель, как это сделала моя сестра.
«Все-таки помнит! – подумала я. – Только как-то странно…»
– Благословить Создатель родитель и многие дети, – смиренно произнесла я.
– Скажи, тэшди, ведь ты хорошо понимаешь наш язык? – спросила вдруг Аделин.
– Да, я понимаешь, – кивнула я, – но плохо говори. Нет с кем.
– Так и я – прекрасно понимаю шонгори, но говорю на нем, должно быть, ужасно, – вздохнула она. – Может быть, я стану говорить на своем языке, а ты на своем? Так будет намного проще!
– Мудрость тэшди уступает лишь ее красоте, – проговорила я на шонгори, склонив голову. – Глупой женщине и в голову не пришел такой простой выход!
– Я тоже додумалась случайно, – улыбнулась Аделин, и мне показалось, будто я увидела сестру, какой она была несколько лет назад. – Но так ведь легче беседовать, верно? – Это сестра моя трещала на любом наречии, как на родном, а меня Создатель обделил способностями к языкам.
– У меня тоже есть сестры, – сказала я с достоинством. – Старшая давно замужем, а младших, когда они войдут в возраст, возьмет мой супруг, потому что они хороши собой и умны, как я, а род наш славится плодовитостью.
– И ты уже подарила тэшу наследника? Прости, если задаю нескромный вопрос, но я не так уж хорошо знаю ваши обычаи…
– У меня пока нет детей, но у моего супруга уже есть двое сыновей от его дар-ари и четверо от разных эр-мори, а дочерей он не считает вовсе. А я всего лишь дар-хамэ, самая младшая из его жен, он взял меня совсем недавно, и меня еще не осенила милость Создателя, – гордо ответила я. – Однако мой повелитель считает, что сыновей ему приносят странствия, а потому всегда берет жен и наложниц с собою и всякий раз привозит домой наследника. Счастливы мы! Другие женщины никогда не видели других берегов и не говорили с чужестранцами, а нам дарована такая милость!
Думаю, Рыжий смеялся бы в голос, услышав такие откровения. Леата – та пофыркивала под покрывалом, а Медда, к счастью, шонгори не знала, выучила пару фраз – и довольно.
Однако Аделин явно поверила мне, и на том спасибо…
– Твоя дочь очень хороша собой и резва, – сказала я, чтобы не молчать. – Когда она вырастет, всякий сочтет за честь посвататься к ней.
– Она еще совсем ребенок, – ответила Аделин, едва взглянув на дочь, причем без особой приязни. – Рано думать об этом.
– Отчего же? Отец пообещал меня в жены тэшу, когда я едва появилась на свет, а сестер моих супруг мой уже берет по мне, – сказала я, потому что знала о таком обычае. – А у вас, я слыхала, родители договариваются о свадьбах еще не рожденных детей. Вот странно! Вдруг вместо девочки родится мальчик?
– Да, но… Ах, только взгляни! – воскликнула вдруг она и привстала.
Я тоже повернулась.
Злобного Твэя ухитрились все-таки оседлать, и Рыжий перехватил повод у конюха, а потом вскочил в седло, по-моему, даже не коснувшись стремени. Твэй заплясал на месте, попробовал было встать на дыбы (а еще, я помнила, у него имелось мерзкое обыкновение опрокидываться на спину и кататься по земле), но всадник осадил его с такой силой, что конь присел на задние ноги и захрипел, задрав голову. Потом он попытался ударить задом, но и этого Рыжий ему не позволил, и, клянусь, злоба в лошадиных глазах сменилась удивлением: не часто, видно, встречались ему наездники, равные Саннежи! А я в очередной раз подумала о том, что для простого бродяги Рыжий слишком уж уверенно держится в седле…
Он пришпорил Твэя, дал описать круг по двору, убедился, что конь достаточно послушен, и раскланялся с публикой.
– Свирепый жеребец, – весело сказал он, – в самый раз по мне, о досточтимый тэшавар! Я бы купил его у тебя, если согласишься продать!
– Почему нет? Желающих сесть на него днем с огнем не сыскать, – ответил Рикардо. – Потомство у него славное и живучее, этого не отнять, но, видишь сам, конь этот невелик ростом и слишком зол. Не лучшие качества для охотничьей лошади. Школить его жеребят слишком долго, да и привыкают они лишь к одному хозяину, увы…
– О цене договоримся после охоты, – кивнул Рыжий, развернув Твэя. Тот косил темным глазом и ронял хлопья пены, будто прискакал издалека, но покорялся твердой руке всадника. – Вижу, все уже готовы!
Рикардо кивнул и поднял руку. Он, несмотря на свое увечье, прекрасно ездил верхом, я отмечала это еще в прежние годы. И силы у него, наверно, было хоть отбавляй. Врукопашную с ним не сладить, подумалось мне, а рука невольно дернулась в поисках отсутствующего топорища…
И почему мы тянем? Я хотела спросить об этом Рыжего, но ночью было как-то не до того… Понятно, что убить Рикардо на глазах у десятков придворных, телохранителей и слуг нельзя, хотя случайная стрела пришлась бы как нельзя кстати. На что же рассчитывал наш командир? Что хотел разузнать? «Нет, нужно допросить его с пристрастием!» – решила я.
Прозвучали охотничьи рожки, и кавалькада потянулась прочь из города.
– Уважаемая тэшди, – видимо, Аделин считала своим долгом поддерживать разговор, – снова прошу простить меня, если спрошу о недозволенном… Я полагала, шонгори все темноволосы, а у твоего досточтимого супруга волосы, я вижу, скорее каштановые. Как так вышло?
– Это сказывается доргорская кровь, – ответила я, припомнив, что говорила Леата об их рыжине. – Одна из прабабок моего мужа, да продлит Создатель его дни, была доргори.
– А разве ваши народы не враждуют испокон веков? – удивилась она, а я с досадой вспомнила об этом.
– Но кто сказал, что ту женщину взяли в жены добром? – выкрутилась я. – Пленниц хватает во все времена. Однако никто не смеет попрекать моего супруга цветом волос, потому что он силен и доблестен, как разящий ястреб!
Кажется, я сказала это очень вовремя: Рыжий громко свистнул, подняв руку, и Зоркий упал откуда-то из поднебесья, перепугав свиту.
– Ты не говорил, что у тебя есть ловчий ястреб, уважаемый тэшди, – негромко произнес Рикардо.
– Своевольная птица, – улыбнулся тот, осторожно погладив блестящее оперение. Зоркий пристально смотрел на короля, и мне показалось, будто тот поежился. – Никому не дается в руки, только мне. Охотник принес мне его птенцом, и ястреб считает меня своим родителем, а всех остальных – добычей.
– Надо же, – обронила Аделин. – У моего жениха тоже был ястреб, и презлющий.
– У нас считается, что такие птицы покоряются лишь достойным охотникам и смелым воинам, – сказала я. – Приучить к себе взрослую птицу не так-то просто, а вырастить птенца – и того не легче. Мой благородный супруг справился, как видишь, о тэшди.
– Мой жених добыл птенца сам, он так говорил, – вздохнула она.
– Должно быть, это был человек редкой доблести, – впечатленно покачала я головой и постаралась сменить тему: – Скажи, досточтимая тэшди, ты упоминала о сестре, но где же она? Уже вышла замуж и живет в других краях?
– Нет… – Аделин отвернулась. – Ее больше нет с нами.
– Какая утрата! – Я склонила голову и вскинула над нею сцепленные в замок руки. – Прости, если потревожила твое горе, о тэшди!
– Не нужно извинений, – сказала она. – Она… она предпочла посвятить себя служению Создателю. Не так давно в обители случился пожар, и… несколько женщин погибли в огне. Среди них была и моя сестра.
«Вот, значит, что тебе наплели, – подумала я. – Или это версия для чужаков, а ты прекрасно знаешь, как все было на самом деле?»
Мы ехали и ехали, и это походило вовсе не на праздничный выезд, а больше на похоронную процессию, так медленно тянулись запряженные сонными лошадьми кареты, еле-еле двигались всадники, и даже не кормленные с вечера охотничьи собаки плелись кое-как, и не жара и духота были тому причиной. Словно тяжкий груз давил на плечи, на конские спины, заставлял пригибать головы и не любоваться странно ясным для этого времени года небом и ярким солнцем, а глядеть в пыль под ногами, друг на друга, только не по сторонам. Я тоже старалась рассматривать свои перчатки, драгоценные кольца, но по иной причине: мне не хотелось видеть, во что превратился мой родной город…
Вне городской черты стало легче дышать, будто и в самом деле зло свило гнездо именно в столице.
На лугу уже были разбиты шатры, а в лесу перекликались загонщики. Мы с Рыжим не ошиблись: это не было настоящей охотой, а лишь представлением.
Трубили рога, оживившиеся кони грызли удила, охотники проверяли оружие и один за другим скрывались в перелеске. Нам из кареты покамест удавалось разглядеть не так уж много, но, кажется, Рикардо подстрелил перепелку, я растолковала возгласы именно так.
Карета наша проехала немного вперед, и теперь стала видна широкая опушка. Между деревьями мелькали егеря, Рикардо со свитой держался на самой окраине, а Рыжий оказался неподалеку. Зоркий у него на руке недовольно вскрикивал, поглядывая по сторонам и время от времени приподнимал крылья, но не взлетал. То ли не видел достойной его внимания добычи, то ли отчего-то решил слушаться Рыжего, как слушался когда-то Саннежи. Это было очень, очень странно, но я уже отчаялась разобраться в этих странностях. В самом деле, хорошо бы прижать Рыжего к стенке да выпытать у него ответы, но что-то подсказывало мне: это не так-то просто!
– Собачка, собачка! – вдруг вполне отчетливо выговорила Эмилия и захлопала в ладоши, выворачиваясь из рук няньки.
Я повернулась в ту сторону: из перелеска с визгом выскочила пегая охотничья собака – бок у нее был весь в крови, – за ней вторая, а там и остальные гурьбой повалили к псарям, перепуганные мало не насмерть! В лесу раздался отчаянный, жалобный предсмертный скулеж, а потом треск – кто-то продирался сквозь кусты – и грозный рев…
– Создатель, что там такое? – пробормотала Аделин, и лицо ее сделалось мертвенно-бледным, когда прямо на Рикардо и Рыжего выскочил громадный кабан.
Твэй встал на дыбы, и я забыла, как дышать, потому что передо мной разворачивалась сцена из той самой роковой охоты, на которой меня не было, и знала я обо всем только по рассказам. Вот сейчас перепуганный Твэй сбросит всадника, и тот, едва поднявшись на ноги, не успеет убраться с пути несущегося во весь опор кабана…
Рыжий всей тяжестью рухнул на холку коня, вынудив того опуститься на все четыре ноги, а потом отскочить в сторону: Твэй это умел, я помнила, как Саннежи школил его, а потом и Твана. Здешним породистым коням такое редко бывает по силам, но степные лошадки, не слишком крупные, но очень сильные и выносливые, могут прыгнуть с места навроде кошки, если опасность окажется прямо перед ними.
«Дух леса! – мысленно позвала я. – Где же ты?! Только не снова, умоляю… Они не собирались охотиться на кабана, слышишь? Это даже не настоящая охота, а развлечение!»
– Мы знаем, – отозвался лес. – Мы ничего не можем поделать. Разум его сгорел.
Я пригляделась и содрогнулась: маленькие глазки вепря налились кровью, и казалось, будто они пылают огнем.
Он был немолод – клыки у него были размером с хороший кинжал, а уж весил этот кабан, наверно, не меньше лошади!
Кабан огляделся, выбирая: прямо перед ним оказался Рыжий, а чуть обок – Рикардо.
«Почему ты не бежишь? – подумала я, сжав руки на коленях. Хорошо, что на мне были перчатки, и никто не видел, как побелели у меня пальцы. – Твэй быстрый конь, ему ничего не стоит уйти от опасности!»
И тут вепрь бросился…
Твэй снова взвился на дыбы, и я едва подавила крик, когда Рыжий сбросил ястреба с руки… Как Саннежи в тот роковой день…
Только на этот раз конь не сбросил всадника, а немыслимым пируэтом развернулся на задних ногах, пропуская взбесившегося зверя, и оказался теперь позади чудовища. А чудовище неумолимо неслось на Рикардо, лошадь которого запаниковала и перестала слушаться узды, а сам он то ли надеялся совладать с нею, то ли полагал, что верхом окажется менее уязвим… И то: он ведь сильно хромал, а убежать от разъяренного кабана не всякому здоровому по силам!
Леата и Медда вцепились в мои колени, а Аделин истошно завизжала, прижав руки к лицу, когда вепрь с разгону ударил лошадь Рикардо в бок. Тот, правда, успел отвернуть, но все мы видели кровь, хлынувшую из глубокой раны…
Лошадь, видно, от ужаса и боли взяла с места в карьер, а всадник даже не пытался справиться с нею. Мне показалось, что Рикардо с трудом держится в седле, и я ощутила мстительное удовольствие: быть может, кабан зацепил его? Если бы Рикардо погиб так же, как Саннежи, это было бы достойной расплатой! Но нет, самозванец все еще был жив, а раненая лошадь уносила его прочь.
Вепрь же развернулся, выискивая новую жертву, и на этот раз его внимание привлекла карета – должно быть, из-за криков Аделин. Возница уже нахлестывал лошадей, но они, перепуганные, топтались на месте… Да и так ясно было, что тяжелой неповоротливой карете не оторваться от обезумевшего зверя, который мчится быстрее верховой лошади, а удару его позавидует и таран! Если он опрокинет карету, то…
Я снова потянулась за топориком, но его не было при мне, а и был бы – что проку? Остановить такое чудовище я бы не смогла: череп ему и взрослый мужчина не враз раскроит, а чтобы перебить хребет, нужно прорубиться сквозь толстый слой мышц и сала. Да вдобавок такие звери живучи: сколько раз бывало, что утыканный копьями вепрь добирался-таки до охотников и убивал их!
«Если королевской крови суждено погибнуть вот так, – подумала я, – что ж… пускай. Лишь бы не достаться Рикардо!»
Я рассказываю долго, но на самом деле миновало лишь несколько мгновений. Вепрь несся не сворачивая, как ни старались его отвлечь егеря… Собак, пригодных для охоты на кабанов, при них не было, говорю ведь – этот выезд был чистой воды увеселительной прогулкой, а потому и псов брали только тех, что обучены были работать по мелкой дичи. Да и какая собака остановит разъяренного вепря? Такую помеху он и не заметит, и отвлечь не выйдет!
– Нет-нет-не-е-ет!.. – высоко и тонко, как раненый заяц, закричала Аделин, прижав к себе дочь. Та, казалось, и не напугалась вовсе, указывала на кабана пальцем и весело смеялась, думала, наверно, что это такая забава.
Я приготовилась прыгать, если зверь врежется в карету или лошади понесут. Не запутаться бы во всех этих тряпках! Что до остальных… Возможно, я жестока, но моя жизнь была мне дороже.
Но только зря я посмотрела на вепря, в его кроваво-красные глаза… В них билась такая ненависть, такая невероятная злоба, что я оцепенела, не в силах представить, что живое существо может испытать подобное и не умереть сразу же! А может быть, он уже был мертв, этот зверь? Я слыхала, бешеные собаки до последнего вздоха пытаются вцепиться в любого, кто подвернется им на пути, хотя уже не соображают, что творят. Вдруг и этот кабан обезумел – уж не знаю, почему, бешеная лисица его покусала или жара тому виной, – и теперь не чувствовал ни боли, ни страха?
– Он мертв, – подтвердил дух леса.
Яростный птичий крик заставил меня очнуться.
Зоркий – это был он, кто же еще! – золотой молнией упал с неба прямо на кабанью морду и вцепился когтями ему в глаза. Ястреб – птица крупная, а если он вдобавок зол донельзя…
Кабан мотнул головой, отшвыривая нежданную помеху, и Зоркий взлетел, чтобы тут же снова упасть на врага. Тот взревел от боли, но ястреб сделал свое дело – зверь ослеп. Не знаю, вырвал Зоркий глаза этому чудовищу или их просто заливала кровь из глубоких царапин, но вепрь теперь явно не видел нас. Чуять наверняка чуял, но и то: запах собственной крови перебивал наш.
На счастье, уже подоспели егеря с рогатинами и пиками, кабана утыкали ими так, что он сделался похож на гигантского дикобраза, но уложить его удалось не сразу, а когда он упал, мне показалось, что земля содрогнулась…
– Господин и повелитель мой… – еле выговорила я, когда Рыжий поравнялся с нашей каретой. Хорошо еще, мне хватило соображения сказать это на шонгори, не то забавно бы вышло! – Не ранен ли ты?
– Я цел и невредим, о жемчужина моего сердца, – негромко ответил он, склонившись с седла и поймав мою руку. – Но что стряслось с тэшаваром, пока не знаю, поеду взгляну сам! Не беспокойся, о тэшди, думаю, твой супруг тоже отделался легким испугом, – добавил Рыжий, обращаясь к Аделин. – Однако и звери водятся в ваших краях! Эта свинья, пожалуй, будет пострашнее пустынного льва…
Он пришпорил Твэя и унесся прочь, а я смогла выдохнуть с облегчением. Рука Медды, я чувствовала, дрожит мелкой дрожью, а Леата дышала часто-часто, стараясь прийти в себя. Нянька Эмилии лишилась чувств, фрейлина судорожно искала нюхательную соль, Аделин, кажется, шептала молитву, и только ее дочь весело смеялась. Я не вслушивалась в младенческий лепет, но мне показалось, будто племянница говорит что-то вроде: «Свинка – хвать!»
– Поскорее, прошу, – выговорила вдруг сестра и съежилась на сиденье, обхватив себя руками. – Лорейн, не копайся, дай мне капли…
– Что с тобой, о любезная тэшди? – встревожилась я. И было отчего: лицо Аделин сделалось совсем землистым, я видела это даже под слоем пудры, а зрачки ненормально расширились. – Тебя так напугал этот зверь?
– Нет… нет, не в нем дело. Не только в нем, – с трудом произнесла она и опрокинула в рот флакончик, который поднесла ей фрейлина. – Мне вредны любые потрясения. Супруг мой думал развлечь меня зрелищем, а вышло…
Леата потыкала меня пальцем в колено, и я сказала:
– Супруг твой, о тэшди, упоминал, что ты неблагополучно разрешилась от бремени. Знаю, он пригласил к тебе лучших лекарей, но если бы ты позволила моей служанке осмотреть себя, быть может, она сумела бы облегчить твое состояние? Не сочти мое предложение за дерзость, просто она знает и умеет такое, что не всякому по плечу, тому свидетельницами старшие жены моего супруга, да будет он благословен Создателем!
– Если это не составит особого труда и если мой муж позволит, то я рада была бы принять любую помощь, – после паузы выговорила Аделин. – Мне… мне стыдно говорить об этом, но… я скверно чувствую себя. Супруг же, как все мужчины, желает воспользоваться своим долгом, а это так… так…
– Неприятно? – пришла я на помощь, хотя мой скудный опыт говорил об обратном.
Даже когда Саннежи сделал меня женщиной, никаких невыносимых мук, о которых шепотом толковали придворные дамы, я не испытала, так, легкое неудобство, которое скоро исчезло. Да и Рыжий – бродяга, казалось бы! – был нежен и умел, и, по-моему, это он не чаял поскорее отделаться от меня, а не наоборот.
– Именно, – обронила Аделин. – Прости, тэшди. Я не должна говорить о подобном.
– С кем же говорить, если не с такой же женщиной, – пожала я плечами. – Скажу тебе, обычай наш хорош тем, что мужчина может взять любую из своих жен или наложниц, если какая-то другая недомогает.
– Неужто даже в далеком пути твой супруг согласится на какую-либо из твоих служанок или вовсе постороннюю женщину, если ты откажешься принять его?
– Я не могу отказаться, – ответила я, склонив голову, – но он добр ко мне и не станет брать меня силой, если мне это неприятно. Что ему в этом за радость? Ты права, есть служанки, есть продажные женщины в портах. Вдобавок, о досточтимая тэшди, существует множество способов ублажить мужчину, и вовсе не обязательно для этого отдаваться ему!
– Да, но ведь это все для удовольствия, – обронила Аделин. И откуда бы ей знать о таком? Меня-то научил Саннежи: в его краях это было в порядке вещей, и даже незамужние девицы не отказывали себе в развлечении. – А ему нужен наследник.
– Даже хозяин племенной кобылы выждет год или больше, прежде чем снова подпустить к ней жеребца, – фыркнула я, – а твой супруг желает, чтобы ты немедля понесла снова и родила здорового ребенка после… неудачи?
– Не мне его судить, – ответила она. – И я… я слабая. Жанна, наверно, сумела бы настоять на своем и муж даже близко не подошел бы к ней, если бы она того не захотела!
– О ком ты говоришь, тэшди? – делано удивилась я.
– О моей старшей сестре, той, что погибла в пожаре, – Аделин смотрела в сторону. Карета наша неспешно катилась в сторону города. – Она была… лучшей.
Фрейлина громко кашлянула, но Аделин не обратила на нее внимания.
– Мы были очень похожи, – сказала она, глядя куда-то вдаль и не обращая внимания на дочь, которая тянула ее за оборки платья. – Я ее ненавидела.
– Что ты такое говоришь, тэшди! – ахнула я.
– Да. Я ненавидела Жанну. Она была старше, красивее, умнее… – Аделин утерла глаза, и на ее перчатке остался темный след, видно, она тоже подкрасила глаза, а теперь краска потекла. – Она должна была унаследовать престол, отец наш обожал ее, жених для нее нашелся, едва ей исполнилось семь…
– Но ты сказала, что она посвятила себя Создателю, – напомнила я.
– Так и было. Она лишилась всего. – Аделин прижала руку к губам. – Она лишилась…
– Ваше величество, не нужно так нервничать, вам снова сделается дурно, – тронула ее за руку фрейлина, но сестра отмахнулась:
– Без тебя знаю!
– Тэшди, успокойся, – попросила я, – ты гневаешься на умершую, а это нехорошо…
– Я гневаюсь на себя, – обронила Аделин, глядя куда-то в пустоту. – Это я убила ее.
– Как такое может быть? – прошептала я.
Мне показалось, будто сквозь маску рано постаревшей женщины на меня смотрит та Аделин, которую я запомнила, юная красавица, всеобщая любимица… вечно вторая.
– Я прокляла ее, – ответила она, снова отмахнулась от фрейлины и вдруг перешла на шонгори, видимо, чтобы та не понимала, о чем идет речь. – Это всем известно.
– Я тут впервые, о тэшди, – покачала я головой. – Я никогда не слыхала даже о том, что у тебя была сестра, ты сама сказал мне об этом.
– Жанна была красивее, – сказала Аделин, будто не слыша меня, – и она лишилась красоты. Только любить ее меньше не стали – ни отец, ни жених. Наоборот, они были готовы ноги ей целовать, лишь бы перестала бить зеркала и вышла на люди… Жанна была намного умнее, ну да совсем отобрать ум не вышло, разве что взять немного… для меня. Чтобы сравняться… И все равно – Жанну любили, какой бы она ни была, прощали все ее выходки… – Она всхлипнула. – Только один человек согласился помочь мне.
– Твой супруг?
– Да, он… Он пообещал мне все, что я захочу, в обмен на самую малость.
– Неужели ты согласилась, тэшди?
– Мне было совсем мало лет… – Аделин вынула из-за корсажа платок и утерла лицо. – Да. Я так хотела, чтобы все полюбили не Жанну, а меня…
– И что же вышло?
– Ее перестали любить, – обронила она, – некому стало восхищаться ее красотой и умом, а потом только умом за неимением красоты… А меня… Что я говорю?!
– Рассказываешь мне о сестре, тэшди, – ответила я, видя, что Аделин словно бы вынырнула из сна наяву.
– Прости, я, должно быть, сама не своя от испуга, – торопливо проговорила она и вскинулась, когда подскакал вестовой. – Что там?..
Оказалось, Рикардо все-таки пострадал: кабан зацепил его клыком, когда ударил лошадь. Однако мой зять отделался небольшой кровопотерей, рваной раной на ноге и порядочным испугом. Я предпочла бы, чтобы зверь прикончил его, чтобы Рикардо умирал так же мучительно, как Саннежи, но, увы, отродью фей снова повезло! Но, может, он схватит какую-нибудь заразу от кабаньих клыков? Или рана воспалится, и он будет умирать долго, очень долго от гнилой горячки… Но вряд ли нам могло так повезти!
Спасибо, Рыжий в самом деле остался цел и невредим – я проверила, едва лишь он переступил порог. Да что там! Я вцепилась в него обеими руками и почти наверняка насажала синяков…
– Успокойся, хозяйка! – отбивался он, смеясь. – На мне и царапины нет, клянусь! Чего ты так всполошилась?
– Ах ты… – Я проглотила ругательство. – Ты не понимаешь? В самом деле не понимаешь, что сотворил сегодня?
– По-моему, я просто поехал на охоту, а твой ястреб вовремя пришел на выручку всем нам, – серьезно ответил Рыжий. – Я уже придумал, как отвлечь кабана от кареты, но Зоркий успел первым. И, право, у меня бы не получилось лучше! А ты сильно напугалась?
– Да… – выговорила я, разжав пальцы на его плечах. Похоже, он в самом деле не понимал, что со мной. – Да. Меня не было на той охоте, Рыжий. Я часто думаю, что если бы я поехала, может, ничего и не случилось бы…
– О чем ты? – нахмурился он.
– Саннежи убил кабан, – сказала я. – Я ведь говорила тебе, забыл? Точно такой же вепрь выскочил из чащи на охотников, конь перепугался и сбросил всадника, и он угодил на клыки…
– Верно, ты говорила об этом, – кивнул Рыжий и взял меня за плечи. – Я не сразу сообразил. Послушай, но Рикардо ведь не было на той охоте, или я ошибаюсь?
– Не было, – покачала я головой и снова вцепилась в него что было сил. – Рыжий, я чуть рассудка не лишилась, когда Твэй встал на дыбы! Подумала, если он тебя сбросит, если и ты попадешься кабану, то… я больше не стану медлить, а отберу что угодно у любого охотника и раскрою голову Рикардо у всех на глазах, и пусть делают со мной что хотят!
– Я опять ничего не понял, – вздохнул он. – Твэй – это конь? Мне сказали, его Злыднем называют. Или еще как-нибудь… при дамах такого не произносят.
– Да, его имя – Твэй. Это конь Саннежи, – выговорила я. – Рикардо не зря сказал, что он приносит несчастье: ведь это Твэй тогда сбросил хозяина…
– Надо же! А я подумал, что это на меня все так косятся? Слово даю, я знать не знал, что это за жеребец, просто он мне понравился. Я ведь не солгал – люблю норовистых лошадей! А еще он мне статью твоего Твана напомнил, я и подумал, что такой конь должен быть выносливым и быстрым…
– Твэй – его отец, – невольно улыбнулась я.
– То-то, чую, повадки знакомые! – засмеялся Рыжий. – Так и норовит конюха цапнуть!
– А откуда ты узнал, как заставить Твэя прыгнуть в сторону? Здешние лошади такому не обучены.
– Я не заставлял, он сам отскочил. Вот тогда-то я, кстати, чуть не сверзился, – сказал он справедливости ради, – потому как не привык к этаким фокусам. Однако вовремя это он… А вот во второй раз уже я его развернул.
– Ясно… А еще ястреб, Рыжий. – Я невольно поежилась. – Он был у Саннежи на руке, и тот сбросил его, когда на охотников выскочил кабан. После этого Зоркого не видели, он улетел… а теперь вот вернулся. И когда ты его скинул, я…
– Подумала, что все может повториться? – негромко произнес он и обнял меня крепче. – Я уж понял…
– Дух леса сказал, что ничего не может поделать, – вспомнила я. – Что кабан одержим. А потом добавил: «Уже мертв».
– Похоже, взбесился, – кивнул Рыжий. – Собаки к нему даже подходить не захотели, а егеря подумали-подумали, да и не стали тушу трогать. Сказали, чем-то нехорошим от нее тянет, как будто бы она уже того… не первой свежести. Словно бы этот кабан заживо гнить начал. Слуги, однако, хотели разделать все же, но…
– Что? – невольно заинтересовалась я.
– Вспороли кабану брюхо и разбежались с криками, – неохотно ответил он. – Там… там просто клубок червей был, я увидел – чуть с завтраком не расстался. Да челядь там все кусты заблевала, и немудрено… Хотя бы потому, что это были опарыши, видала, поди? И когда они не на тухлятине копошатся, а в туше, которая только что очень даже бодро бегала…
Рыжего передернуло.
– Потом они полезли у него из глаз, из ноздрей, из пасти, – добавил он. – Видно, туша остывать начала, им это не по нраву пришлось. Я приказал завалить эту мерзость валежником и сжечь дотла, а то какой-нибудь бедный крестьянин соблазнится да оттяпает кусочек почище, и что с ним после этого станет – неведомо.
– Небось, на всю округу печеной вепрятиной несло, – вздохнула я.
– Нет. Вернее, несло – это верное слово, а вот чем… – Рыжий вздохнул. – Я даже и не придумаю с ходу, как этот запашок назвать. Воняло, одним словом, и воняло гадостно.
– Понятно… Постой, – спохватилась я, – ты говоришь, что приказал… людям Рикардо? И тебя послушали?
– А отчего бы им не послушать? Их повелителю рану обработали да умчали его в город – зашивать, ну и кто должен распоряжаться? Старший егерь разве что, но он, повторюсь, в кустах перед остальными харчами хвастался. Пришлось мне командовать!
– Это у тебя недурно получается, – согласилась я и подумала, что вряд ли выберу момент лучше, чтобы спросить: – Рыжий, почему мы медлим? Этот случай на охоте можно было бы обставить так, что…
– Нельзя, хозяйка. – Он отстранил меня на вытянутых руках и внимательно посмотрел мне в глаза. – Как бы это выглядело, подумай сама? Слишком много свидетелей, но совсем не тех, которые нужны. Кто из этих придворных и егерей узнает тебя?
– Многие. Там ведь была и Аделин!
– Верно. Но тебя несколько лет не было при дворе, люди успели позабыть тебя. Сама Аделин…
– Она сказала, что я удалилась в обитель, – нахмурилась я, – и погибла там в пожаре с несколькими другими женщинами.
– Вот видишь. Не искушай судьбу, хозяйка, – негромко произнес он, задержав мои руки в своих, и снова потянул меня к себе. – Я виноват. Я не придворный, не успел придумать, как быть, как вернуть тебя на трон, бросился сломя голову… Но у нас еще есть время. Немного, но есть, и я сделаю все, что смогу.
– О чем ты?
Признаюсь, сейчас, когда я сидела у него на коленях, мне не хотелось думать ни о каких интригах, лишь бы он был рядом, живой, теплый, такой близкий… Странно, я никак не могла перестать сравнивать Рыжего и Саннежи, хотя они были совсем разными: бродяга и князь, незнакомец и человек, которого я знала с детства! И все время выходило, что они невероятно похожи, но это ведь невозможно, не бывает двойников… Внешне – еще ладно, хотя долговязый Рыжий никак не мог сойти за невысокого черноволосого Саннежи, даже если бы выкрасился той Леатиной травой с головы до ног, – но все остальное… Он думал похоже, вел себя точно так же, мне было хорошо с ним, ястреб Саннежи слушался его, конь покорился… Что это все означало? И означало ли?
– Ты помнишь, когда погиб твой суженый? – спросил Рыжий.
– Еще бы… – Я еще крепче обвила руками его шею.
– До исхода зимы еще есть время, – проговорил он. – Феи набирают силу по весне, помнишь? Но не они одни…
– Помню, – кивнула я. – Но мне не день важен. Я просто хочу, чтобы Рикардо умер, чтобы не мучил больше Аделин, я молчу уж о королевстве… Рыжий, мой хороший, ты не знаешь, что сказала Леата…
– Что? Что случилось? – Рыжий заглянул мне в глаза. – Ну же, говори, я не умею читать мысли!
«Госпожа, если я сделаю вот так, – Леата вдруг с неожиданной силой схватила меня пониже талии, – что ты сделаешь?»
«Да ничего, отстранюсь, пожалуй, и нагоняй устрою, – пожала я плечами, – я не люблю, когда меня трогают без спросу. Но к чему ты заговорила об этом?»
«К тому, что сестра твоя вскрикнула, стоило прикоснуться к ней вот этак, – серьезно ответила она. – Уж поверь мне, у нее внутри еще ничего толком не зажило, ей, поди, и корсет-то зашнуровать – мука мученическая, а муж снова и снова принуждает ее к близости, это-то уж я могу разглядеть! Ей бы отлежаться неделю-другую, а то и месяц в полном покое, а не на охоту ездить и не гостей принимать. И не этими ее каплями травиться, а попить травяных настоев, уж я знаю каких, сама состряпала бы! Я так и сказала, твоя сестра ведь понимает шонгори, но она только руками развела – мол, не ей решать…»
Это я и объяснила Рыжему, и увидела, как мрачнеет его лицо.
– Он торопится… – выговорил он. – Это его последняя попытка… да и этой Аделин может не перенести.
– Не понимаю, почему Рикардо действует именно так! Ему бы трястись над Аделин, как над драгоценностью, ведь только она может подарить ему наследника… А он, почитай, убивает ее! Ведь даже если она снова понесет, вовсе не обязательно родится мальчик… Да и родится ли? – Я вздохнула. – Если права Леата, а я не вижу причин не доверять ее опыту, тело Аделин измучено настолько, что плод может просто не зародиться либо же погибнет в первые месяцы!
– Это я дурак… – негромко произнес Рыжий. – Попытка у Рикардо и в самом деле последняя, и рисковать он не станет. Ему нужен живой сын. Живой, но вовсе не обязательно доношенный и родившийся.
Меня продрал озноб.
– Что ты такое говоришь?
– Говорю: едва лишь он удостоверится, что Аделин снова в тягости, то постарается узнать, мальчика она понесла или девочку. Думаю, для этого ему придется потратить немало сил, но для потомка фей это не что-то запредельное и ради своей цели он рискнет…
– Почему же он в первый раз так не поступил? – нахмурилась я.
– Тогда Аделин еще была полна сил, да и ты не сгинула в пожаре, – серьезно ответил Рыжий. – Это теперь Рикардо не может перебирать харчами, как бродяги говорят, поэтому, сдается мне, поставит все на последнего своего отпрыска. Я слыхал, феи могут подменять детей в утробе матери, но это совсем уж древние сказки… А вот сделать так, чтобы получилась не девочка, а мальчик, думаю, ему по силам.
– И если он будет уверен, что Аделин носит сына, то… – Я еще крепче схватилась за его плечи.
– Боюсь, смерть ждет обоих, – негромко сказал он, прижавшись щекой к моей изуродованной щеке. – Наверно, если б он заранее постарался узнать, какая именно двойня родится, то никто из нас уже не встретил бы рассвет. Те дети, появившись на свет, выжить не сумели, но до того… до того искра жизни в них билась, даже в чудовищном уродце. Уверен, ее бы хватило. Хозяйка?..
– Убей его, Рыжий, – попросила я, вздрагивая от сухих рыданий. Слез у меня по-прежнему не было. – Прошу, избавься от него поскорее, не то я сама сделаю это, и все равно, что случится со мной потом… Аделин не виновата. Она была просто глупой девчонкой, завистливой и ревнивой… а будто я не такая! Ее ничего не стоило обвести вокруг пальца, а теперь она платит такую цену, что… что…
– Я сделаю это для тебя, – серьезно произнес он мне на ухо. – И для себя. Для всех нас. И, клянусь, я соберу всех, кто захочет подкинуть дровишек в погребальный костер Рикардо-самозванца… Только нельзя действовать с бухты-барахты. Потерпи. Через три дня мы отбываем из столицы.
– Леату надо оставить при Аделин, – сказала я в ответ. – Она знает свое дело и сумеет дать моей сестре нужные травы, чтобы та не понесла. Мало ли женщин было у нее на попечении… а королева ничем не отличается от служанки!
– Я уж с ней уговорился, – серьезно ответил Рыжий. – Она согласна изобразить рабыню, которую ты одолжила тэшди, потому что ей сейчас Леата куда нужнее, чем тебе. И даже Рикардо не станет возражать: думаю, в ремесле Леаты он смыслит не так уж много, а Аделин нужна ему здоровой. Может, он даже согласится обождать какое-то время, чтобы здоровье супруги худо-бедно окрепло.
Он вновь заговорил не так, как подобало бы обычному бродяге, но на этот раз я не стала задумываться над этой странностью.
– И далеко мы подадимся из этих краев? – спросила я.
– Пока – обратно к береговым братьям. Я уж отправил кое-кого на так называемую родину Рикардо, – ответил Рыжий. – Разузнать, разведать побольше о его появлении на свет, если можно это так назвать, они сумеют. Вот и подождем…
– Ты хочешь доказать, что он не только самозваный король, но и самозваный принц? – прищурилась я.
– Вряд ли такое удастся. Но можно найти людей, которые знали его ребенком. Или не знали… – Он улыбнулся. – Давай-ка спать. Устал я сегодня – не приведи Создатель… А казалось бы, всего-навсего на охоту выехал!
– Это была не простая охота.
– Знаю. – Рыжий крепко поцеловал меня. – Что такое? Если ты не в настроении, только скажи, я уйду.
– Не во мне дело, – ответила я. Руки сами тянулись погладить жесткие волосы, сильные плечи, а там уж… куда дотянусь! – Просто я всякий раз думаю, каково Аделин на супружеском ложе. Мне… Ну, думаю, ты уж понял, что я не девицей тебе досталась…
– Ты, не в обиду тебе будет сказано, оказалась очень умелой… не девицей, – фыркнул он. – Твой князь постарался?
– Он самый, – невольно улыбнулась я. – Мне хотелось всего и сразу, а он был как скала: «Ты еще мала!»
– Ну все, стихами заговорила, теперь пиши пропало…
– Будто я нарочно! Ну вот, сбил с мысли… о чем бишь я? Ах да. Я хотела сказать, что Саннежи не торопился. И учил меня не тому, что потребно знать приличным девицам. Где сам-то нахватался – вот вопрос… – Я вздохнула. – Наверно, тоже в веселых домах. Так или иначе, но к своему совершеннолетию я знала и умела, наверно, побольше, чем какая-нибудь замужняя дама!
– Я заметил, – ухмыльнулся Рыжий.
– Ты и сам не промах…
– Ну так я не особа королевской крови! Бродяга я. Там услышал, тут подглядел, на ус намотал, попробовал – понравилось, – весело сказал он, но тут же посерьезнел. – Я понимаю, что ты имеешь в виду. Даже если поначалу Рикардо околдовал твою сестру и ей с ним было радостно, то теперь она едва терпит его. Вот тебе еще одно доказательство: он не чистокровная фея. – Рыжий недобро прищурился. – Их-то жертвы всегда до последнего были уверены, что спят на шелковых простынях, одеваются в атлас и бархат, едят с золотых блюд неведомые яства и пьют из драгоценных кубков заморские вина, а на самом деле ютились они на гнилой соломе, прикрывались рогожкой, пили холодную воду и ели помои вприкуску с черствой коркой. И то если повезет, настоящие феи хлеб не переносят…
– А она, кажется, начала понимать, что не в сказке оказалась, – проговорила я. – И что Рикардо вовсе не любит ее, а без любви… да что там! Без обычного желания, по необходимости – какая уж там радость, не стошнило бы.
– Женщин из веселых домов не тошнит, – хмыкнул он, – хотя это их ремесло, они за это деньги получают. И то, бывают такие клиенты, Леата говорила, что им хозяйки отказывают, не желают своих подопечных мучить ни за какие деньги. Но то в приличных местах, конечно, в какой-нибудь дыре спрашивать не будут кто заплатил, того и обслуживай, кем бы он ни был. Хотя, знаешь, встречал я таких хозяек даже в трущобах, на которых девицы молились: пусть денег не так много, но хоть не заставляют вытворять что-нибудь непотребное. Ладно там матросы после долгого плаванья, это дело простое и привычное, а вот какой-нибудь зажравшийся купец, которому подавай что-нибудь с переподвывертом, куда хуже. Но для таких есть дорогие дома: заплатят достаточно, получат что угодно, на все желания свои умелицы найдутся, лишь бы у клиента золота достаточно было.
– Ты знаток, я смотрю!
– Наслышан, – без улыбки ответил Рыжий, – и повидал немало. И будто тебе Леата ничего не рассказывала… У хороших хозяев что люди, что кони всегда досмотрены и ломовую лошадь в прогулочную коляску не запрягут. И наоборот: призового скакуна не отправят навоз возить.
– Рассказывала, – кивнула я, – но моя сестра не продажная девка. Отчего же супруг обращается с нею хуже, чем рачительный хозяин со скотиной? Хотя не отвечай, не нужно, и так ясно… Он не рассчитывает использовать ее год за годом, ему нужно получить приплод, а там хоть трава не расти…
– Не углубляйся в сравнения, – серьезно сказал он, – больно уж гнусно звучит. Дай, поцелую лучше!
– Да уж, целуй лучше, – невольно улыбнулась я. – До чего ж ты горячий, будто и правда жар у тебя никогда не проходит…
– Так и ты не ледышка! И хватит болтать, скоро уж рассветет, а на завтра… тьфу ты, уже на сегодня дел полно!