На следующий день гитлеровцы соизволили появиться. На окраине Подлужья оглушительно затрещали немецкие мотоциклы, а затем в дымном мареве возникли и панцеры, целых пятнадцать штук. Это была передовая рота 16-й танковой дивизии, добравшейся, наконец, до города.

Мотоциклисты вылетели из молодого осинника и покатились по шоссе. Советские бойцы рассыпались по полю, затаились в высоких колосьях. Залегли слева и справа от дороги, приготовили гранаты и бутылки с зажигательной смесью…

Гитлеровцы ехали уверенно, не ждали засады – полагали, что русские встретят их ближе к городу, где обороняться гораздо удобнее. И где накануне их самолет-разведчик засек советские танки, артиллерийские позиции и две линии траншей. Но они не знали, что все это – ложная оборона, а настоящая – вот она, выдвинутая чуть вперед. Чтобы было больше место для маневра и танкового контрудара…

Двухколесные машины отчаянно прыгали на ухабах, проваливались в рытвины, водителям приходилось крепко держаться за руль, чтобы не вылететь с сиденья. Сначала шли четыре одиночных BMW R75, а уже за ними – пять колясочных с пулеметами.

Тяжелые машины тарахтели по узкой грунтовке, лица солдат были закрыты большими прямоугольными очками – от серой пыли, витавшей в воздухе. Водители и пулеметчики страшно устали от жары и бесконечных маршей по разбитым дорогам. Скорее бы взять этот чертов город, помыться, отдохнуть, как следует! А то едем, едем, и конца-края не видно…

За мотоциклетным взводом ползли панцеры, и не какие-нибудь легкие Pz.I, Pz.II или даже «чехи», а вполне приличные «троечки». И парочка «четверок» имелась. Видимо, командир 16-й танковой дивизии генерал Ганс Хубе решил с ходу ворваться в Дубно. Как говорится, наглость города берет…

Но не получилось: советские бойцы пропустили мотоциклистов вперед и ударили им в спину. Били с нескольких сторон сразу, с близкого расстояния. Немцы резко затормозили, стали разворачиваться, чтобы дать ответ. Из колясок напористо заквохтали MG.34… Однако отбиться не сумели – по сути, попали под убийственный огонь и были обречены. К тому же к советским пехотинцам вскоре присоединились и минометчики – начали закидывать ржаное поле отчаянно визжащими минами.

Мотоциклы встали, закупорили дорогу, образовался затор – ни туда, ни сюда. Что, в общем-то, и требовалось доказать. Теперь ни одна машина не могла проехать к Подлужью…

К сбившимся в кучу мотоциклам скользнули красноармейцы с бутылками, наполненными бензином. Запалили тряпичные фитили, кинули – стекло разбилось, горючее вспыхнуло, мотоциклы дружно занялись. Пламя было такое, что даже на танке не пройти. Панцерам приходилось огибать огненный вал стороной, далеко по полю.

Красноармейцы, сидевшие в засаде, только этого и ждали – пригибаясь, бросились наперерез машинам. Немецкие экипажи их не видели – поле заволокло низким белым дымом. К тому же их больше занимали советские танки, внезапно показавшиеся на той стороне. Это вступил в бой 24-й танковый полк подполковника Петра Волкова.

На острие атаки шли два «КВ» и шесть Т-34 – главная ударная сила Петра Ильича. Драться предстояло с сильным противником, с Pz.III и Pz.IV, а это 30–50-мм броня и неплохие орудия (правда, короткие, как бы обрезанные), вот и решили бросить самые современные машины. А уже за ними – легкие Т-26 и БТ.

Немцы переключились на новую цель и перестали обращать внимание на красноармейцев, буквально снующих у них под носом. А зря: те незаметно подобрались и забросали панцеры бутылками с зажигательной смесью. Огненные струи потекли в двигатели, резко запахло горячим маслом и раскаленным металлом. Экипажи стали выскакивать из пылающих стальных гробов – умирать никому не хотелось.

Красноармейцы окружили панцергренадеров, брали в плен или добивали, если не хотели сдаваться. После того как очередной панцер оказывался захваченным, пламя спешно гасили, забрасывая горящую корму рыхлой землей, сбивали огонь. Трофейная «троечка» нам еще пригодится…

Экипажи двух последних Pz.IV попытались выйти из боя – медленно, с надрывом, пошли назад. Их плотно облепили разгоряченные бойцы, стали стучать винтовками по броне – вылезайте, черти, а не то сожжем заживо! Но панцеры продолжали упорно пятиться, да еще отстреливались на ходу. Ну, раз так… Подкинули огоньку на двигатели, полыхнуло высоко и жарко. Вскоре два взрыва завершили дело – оба танка сгорели вместе с экипажами. Советские пехотинцы едва успели отскочить в сторону…

Подчиненным подполковника Волкова даже не пришлось вступать в дело – обошлись и без них. Они, конечно, и рады были помочь, поддержать атаку, но стрелять опасались – между немецкими машинами шустро сновали фигуры в зеленых гимнастерках. А вдруг попадешь по своим? Оставалось стоять и смотреть, чем все завершится.

Завершилось, понятное дело, полным разгромом – панцеры были захвачены (кроме двух полностью сгоревших Pz.IV), экипажи – уничтожены. Уцелевшие гитлеровцы побежали к Икве – скорее в воду, сбивать пламя, лизавшее черные комбинезоны. Ударили по ним из ДТ, загнали глубоко в реку. Иква в этом месте была полноводная, быстрая, гитлеровцы, облаченные в неудобные комбезы, начали тонуть. Течение относило их тела на запад, откуда они и пришли…

В результате боя взяли тринадцать панцеров, захватили шестерых гитлеровцев – в том числе и офицера. Пригнали всех в штаб 24-го танкового полка – на допрос. Надо же выяснить, какие у немцев планы…

Первым к подполковнику Петру Волкову притащили побитого и весьма помятого обер-лейтенанта. Тот, как выяснилось, долго не хотел сдаваться, отстреливался до последнего («Двоих наших ранил, гад!»), а когда патроны закончились, решил дать деру, побежал к реке… Его догнали, повалили и хорошенько врезали – за товарищей. И потащили на допрос.

Офицер держался надменно, смотрел презрительно, свысока, всем своим видом показывая: ни на какие вопросы я отвечать не буду. Хоть режьте меня, хоть ешьте…

Подполковник Волков бросил на спесивого обер-лейтенанта быстрый взгляд, скривился, как от кислого лимона, и устало махнул рукой – в расход его! Чего возиться, видно же все… Мы тут не в тылу сидим, охранять этого гордого гуся некому, да и незачем…

Услышав слово «в расход», немец вдруг резко дернулся и произнес на чистейшем русском языке:

– Не надо меня расстреливать! Я все вам расскажу…

Петр Ильич удивленно поднял брови – откуда такое прекрасное знание языка? Говорит чисто, практически без акцента…

Генрих Шульц охотно пояснил: его мать – русская, урожденная Елена Шумко́ва. После большевистской революции уехала вместе с семьей в Латвию, затем перебралась в Германию, в Берлин, где ее отец получил должность инженера на химическом предприятии. Через некоторое время вышла замуж за молодого немецкого инженера, и у них родился сын.

Русский язык Генрих знал с детства, по сути, тот был его вторым родным. Но вместе с любовью к русской культуре и языку мать воспитала в сыне и ненависть к большевикам, лишившим ее семью удобной квартиры на Литейном в Петербурге, большого загородного дома у Черной речки и спокойной, сытой жизни в России…

Генрих блестяще окончил среднюю школу и решил стать офицером – чтобы защищать родину, Германию, от злых комиссаров, которые так и норовят поработить ее, а также весь остальной мир… Подал бумаги и вскоре отправился на год в армию – как положено.

Служил старательно, как говорится, не за страх, а за совесть, был отмечен командиром батальона, поэтому с поступлением в танковое училище в Вюнсдорфе проблем у него не возникло. Через три года Генрих наконец стал лейтенантом и сразу же угодил на войну – началась Французская кампания.

Воевал он храбро, умело, проявил себя исполнительным, грамотным офицером. За отличную службу получил Железный крест 2-го класса и должность командира роты.

После победы над французами дивизию оставили под Парижем, и о такой службе можно было только мечтать – красивые женщины, рестораны, театры… Но Генрих попросился в Польшу, на восток. Он знал, что рано или поздно, но начнется война с большевиками, и он должен быть среди тех, кто первым перейдет границу Советского Союза.

Начальство его желание одобрило и оценило – не отсиживается в тылу, сам рвется на войну. К тому же офицер с прекрасным знанием русского языка всегда пригодится… Карьера Генриха резко пошла вверх – вскоре он получил обер-лейтенанта.

И вот началась война. Ранним утром 22 июня танковая рота обер-лейтенанта Шульца первой (как он и мечтал) пересекла советскую границу и шустро пошла на восток… Генриху везло – в трех коротких стычках с отходящими советскими частями его танк не получил ни единой царапины. Будущее представлялось Шульцу в самых радужных тонах – видел себя уже гауптманом, командиром батальона. А потом, после победы, ему наверняка предложат и более высокую должность…

Но внезапно все рухнуло – на ржаном поле под Дубно в его танк полетели бутылки с зажигательной смесью. Пришлось срочно выпрыгивать и спасаться. Генрих отстреливался и почти ускользнул от разъяренных русских солдат, но его догнали и пленили. И вот теперь грозят расстрелом…

Сначала Генрих решил молчать и ни на какие вопросы не отвечать (пусть даже пытают!), но когда услышал знакомое слово «в расход», то что-то в нем вдруг сломалось. Он знал от матери, что большевики обычно не церемонятся с пленными, легко ставят их к стенке…

К смерти Генрих был не готов. Позор плена еще можно пережить (на войне всякое случается), но вот расстрел… Это ведь навсегда, потом уже ничего не исправишь! Молодой человек мгновенно решил, что он обязан жить. Любой ценой! Ради матери, ради своего будущего…

После этого разговор пошел уже легко и свободно – Генрих уже не запирался, на все вопросы отвечал подробно и обстоятельно. Выяснилось, что генерал фон Клейст собирает у Дубно шесть частей. Их цель – окружить советскую группу и уничтожить.

С юго-запада к Дубно шли две дивизии, 16-я панцерная и 111-я пехотная, с севера и северо-запада – 44-я и 225-я пехотные, а с востока – 11-я танковая… 14-я панцерная уже стояла недалеко от города, почти на самых его окраинах, ее подтягивать особо и не надо было. Развернул – и бросил в бой.

Дивизию, кстати, направили к Дубно вскоре после того, как она наскочила на советские бронечасти у Млынова и понесла большие потери. Столкновение для генерала Кюна оказалось крайне неудачным…

39-й танковый полк Афанасия Дружинина, выдвинутый на южные рубежи 20-й танковой дивизии Катукова, встретил гитлеровцев дружным орудийным огнем, а затем в яростной контратаке сумел уничтожить изрядное количество гитлеровской бронетехники. Да еще и до батальона пехоты…

После этого командующий 14-й панцерной Фридрих Кюн перешел к обороне. Наступать дальше – бессмысленно, дорогу на Млынов перекрывают русские танки, а рядом еще и Иква… Ни влево, ни вправо, никакого пространства для маневра! Вероятность же получить ответный контрудар с каждым днем возрастала: генерал-майор знал, что к Дубно прорываются два советских мехкорпуса, и встречи с ними отнюдь не желал.

К счастью, командующий 3-м моторизованным корпусом генерал фон Макензен приказал поворачивать обратно к Дубно: надо сначала разделаться с моторизованной группой в тылу, а потом уже идти дальше. Иметь у себя за спиной сильного и опасного противника крайне неразумно…. Фридрих Кюн со вздохом облегчения пошел назад – подальше от 20-й танковой дивизии Михаила Катукова.

В результате сложных маневров и общей неразберихи возле Дубно образовался «слоеный пирог» – советские части, немецкие, снова советские… Гитлеровскому командованию пришлось изрядно потрудиться, чтобы разобраться, кто и где. Немецкие дивизии наступали по расходящимся направлениям, оторвались друг от друга, к тому же им то и дело приходилось сталкиваться с отходящими частями Красной Армии. Немцы упирались в русские колонны, а русские – в немецкие… Полная неразбериха!

Тем не менее генералу фон Клейсту удалось собрать всех, кого намечал. Шесть германских дивизий против двух (даже меньше) советских. Подавляющее превосходство!

Генерал-полковник Франц Гальдер открыл толстую тетрадь в серой клеенчатой обложке и ровным, аккуратным почерком записал: «29.06. На фронте группы армий «Юг» развернулось своеобразное сражение в районе южнее Дубно. 16-я танковая дивизия, оставив высоты в районе Кременца, атакует противника с юга, 75-я пехотная дивизия наступает с запада, 14-я моторизованная дивизия – с северо-запада, 44-я пехотная дивизия – с севера, 111-я пехотная дивизия – с востока. На стороне противника действует 8-й механизированный корпус. Обстановка в районе Дубно весьма напряженная».

Начальник Генштаба ОКХ еще несколько лет назад завел привычку ежедневно, что бы ни случилось, заполнять дневник. Независимо от того, будний это был день или воскресный, рядовой или праздничный. Вечером (а обычно – уже глубокой ночью) генерал-полковник садился за старинный письменный стол, включал лампу под зеленым матерчатым абажуром и записывал события, произошедшие за день.

Тому были две причины: во-первых, сказывалась истинно германская привычка к систематизации и порядку, а короткие дневниковые записи очень помогали подвести итог дня и выяснить, что удалось сделать, а что – нет, во-вторых, генерал-полковник надеялся, что когда-нибудь его записи станут предметом изучения историков. Ведь как ни крути, а его дневник, по сути, конспект всех важнейших военных событий за последние три года. Можно сказать – история Германии и даже всей Европы…

Причем он, Франц Гальдер, имел к ней самое непосредственное отношение – и как начальник штаба Верховного командования Сухопутных войск Германии, и как автор большинства крупных военных операций. Он разрабатывал, готовил и непосредственно руководил почти всеми крупными кампаниями в Европе. И надо сказать, весьма успешно…

Генерал-полковник записывал, разумеется, далеко не все, оставлял на страницах лишь скупые, лаконичные строчки, фиксировал только самые главные события. При этом он не позволял себе высказывать личное мнение или давать оценку тем или иным персонам, причастным к делу. Особенно если это касалось людей, с кем приходилось непосредственно сталкиваться по службе.

Гальдер считал, что его задача – обозначать факты, давать хронику событий, а оценивать должны другие – историки, политики, биографы. Он – офицер Генштаба, и его задача – записывать точно, объективно и аккуратно.

Правда, иногда генерал позволял себе выразить уверенность, что Германия одержит скорую и окончательную победу. Что было понятно, ведь вся его деятельность как раз и была направлена именно на это… Гальдер прилежно и старательно выполнял задачи, поставленные политическим руководством Рейха, в данный момент – Адольфом Гитлером.

К фюреру, правда, у него было сложное отношение. Он, как германский офицер в четвертом поколении, не мог не видеть, что во главе государства стоит человек, не обладающий, мягко говоря, никакими познаниями в военной науке. У Гитлера имелся кругозор ефрейтора, не более того, и мыслил он соответствующими категориями. Возможно, фюрер был великолепным политиком, непревзойденным оратором (недаром же стал рейхсканцлером Германии!), но вот как военный специалист…

Да любой зеленый лейтенант, выпускник пехотной школы, дал бы ему сто очков вперед! И в тактике, и в стратегии… Но при всем при этом фюрер позволял себе игнорировать мнение опытных генералов и совершенно наплевательски относиться к рекомендациям Генштаба. А иногда и приказывать в ультимативной форме самим командующим армиями!

На совещаниях Гитлер кричал на седовласых, уважаемых генералов, не считаясь с их званиями и регалиями, не говоря уже о возрасте. Это же ни в какие ворота! Подчас доходило до абсурда: например, после успешной Польской кампании фюрер пригласил в Рейхсканцелярию командующих группами армий, высшее руководство вермахта.

После долгого, утомительного торжественного обеда он, поднявшись с бокалом шампанского, неожиданно заявил, что собирается буквально через две недели напасть на Францию. Это, мягко говоря, шокировало военных.

Командующий Сухопутными войсками Германии генерал-полковник Вальтер фон Браухич стал убеждать фюрера, что нападать никак нельзя. Люди нуждаются в отдыхе, требуется пополнение, ремонт бронетехники… Тех запасов горючего и снарядов, что имеются в частях, хватит лишь на две недели сражений. Затем наши танки и бронемашины встанут и превратятся для французов в легкие мишени…

Но Гитлер, упоенный легкой победой над Польшей, не хотел ничего слышать. И назначил конкретную дату – 12 ноября 1939 года. Наступать – через Бельгию и Голландию. С большим трудом фон Браухичу удалось уговорить фюрера отказаться от самоубийственного плана и перенести вторжение на более поздний срок. А затем они вместе спокойно, не торопясь, разработали реальный план вторжения… Точнее, довели до ума идею фон Манштейна.

Дерзкий, очень рискованный план генерала (внезапный удар в обход знаменитой линии Мажино) очень понравился фюреру и лег в основу Французской кампании. Закончившейся, к счастью, блестящей победой германского оружия… И на генералов посыпались награды: фон Браухич получил маршальский жезл, а он – генерал-полковника. Тем не менее фюрер затаил обиду на тех, кто осмелился прилюдно возражать. Вторжение в Норвегию и Данию проводили уже без их участия…

…Операции в Скандинавии едва не закончились провалом: если бы англичане проявили чуть больше решительности и расторопности, то, скорее всего, сумели бы разгромить немецкий десант в Норвегии и не дать оккупировать Данию. Что, несомненно, больно бы ударило по самолюбию фюрера…

…И это пошло бы ему только на пользу – избавило от веры в собственную непогрешимость. Возможно, Гитлер стал бы прислушиваться к советам опытных генералов, а не поддавался липкой лести партийных бонз НСДАП.

Честно говоря, Франц Гальдер недолюбливал высоких партийных начальников и весьма язвительно отзывался об их попытках управления страной. И всегда категорически возражал против вмешательства в дела армии. «Война – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее политикам», – переделал он по-своему знаменитые слова министра иностранных дел Франции Талейрана.

И правда: что могут знать гражданские лица, пусть и безгранично преданные фюреру, о войне? Служба в армии – это профессия, ей надо посвятить всю жизнь, отдать всего себя. Тогда и получится дело… Причем начинать следует с лейтенанта, а потом долго, упорно идти вверх, проходя все должности, все ступени в карьерной лестнице. Тогда через двадцать лет из глупого, тщеславного мальчишки получится годный командир полка, а еще через десять – неплохой генерал…

Гальдер, разумеется, не выражал вслух своего неудовольствия, не поднимал бунт на корабле (не то воспитание), но всегда кривился, когда приходилось иметь дело с партийными функционерами. Особенно с бонзами – напыщенными, самодовольными, спесивыми.

Хотя и понимал, что в определенном смысле они даже полезны – как некая организующая сила… Людям нужен лидер, фюрер, вокруг которого должны все объединиться. И такой есть – Адольф Гитлер. Плох он или хорош, но в данный момент – рейхсканцлер Германии, глава правительства. Партийные же функционеры выполняют при нем роль пастухов, загоняющих стадо в хлев… Или на бойню.

Чем грандиозней партийные съезды, парады и факельные шествия – тем прочнее и надежнее власть, а значит – и сильнее, увереннее государство. Что, бесспорно, идет только на пользу. Особенно если это – Германия… Партия мобилизует народ, превращает его в монолитную массу, на которую можно опереться. Дает людям веру, помогает легче переносить страдания и лишения. Если нужно – мобилизует людей на войну…

Гальдер не мог не признать, что Гитлер нужен Германии. А потому, несмотря на внутреннее недовольство, старательно служил ему. И выполнял все приказы. Что же касается личных пристрастий и мыслей…

Лучше оставить их при себе. И никому не высказывать, тем более – письменно. Мало ли кто заглянет в его дневник! И доложит, кому надо. Даже ясно – кому…

Генерал-полковник вздохнул и убрал тетрадь в стол, к двум уже полностью заполненным. Запер ящик, но ключ демонстративно оставил в замке. Зачем выказывать недоверие адъютантам – будто он что-то от них скрывает. Это же несправедливо! К тому же тот, кому надо, и так залезет, найдет способ. Хоть носи ключи на шее, хоть прячь в кармане…

Кстати, об адъютантах. Завтра у него день рождения, исполняется пятьдесят семь лет (возраст, возраст!), и его вроде бы собираются поздравлять. Конечно, без помпезности (война!), но по-своему, по-армейски. Адъютанты, надо думать, заглянут вечером, вручат символические подарки. Что же, надо приготовить для них бутылку хорошего французского вина.

Выпьем по бокалу, поговорим минут пять – и хватит. А потом – опять за дела. Война страшная, тяжелая, с самым опасным на сегодняшний день противником. Вот победим, тогда и отпразднуем по-настоящему. А пока…