Глава 8
Семенов перевел дыхание. Перед глазами плыло, в ушах звенело. Сколько он ждал ЭТОГО! Кажется – всю свою жизнь! Наконец-то! Пусть так, пусть не по своей воле – но она теперь принадлежит ему!
Хороша, сучка! Рабыня! Ох, хороша! Жаль, что нельзя использовать по полной – вдруг откусит? С этой бешеной суки станется! Не выбивать же ей зубы? Нет, уродовать рабыню ни к чему.
Ничего, привыкнет, покорится. Все бабы так – вначале воют, плачут, а потом влюбляются в насильника. Во всех фильмах про это говорится! На эту тему сотни порнофильмов! Баба – она только и мечтает о сильном самце! О таком, как он, Семенов!
О… какая жизнь его ожидает! Сколько возможностей, сколько… баб! Хоть сейчас – иди, выбирай из камер любую и дери ее во все дырки – как эту!
Но эта слаще всего. Женщина Конкина, этого козла вонючего! Когда трахаешь Настю, представляешь, что Конкин привязан в углу и смотрит, как он, Семенов, заставляет выть эту сучку!
Да воет-то не от боли, точно. Ей нравится! Точно – нравится! Иначе и быть не может, любой бабе нравится такой, как Семенов – командир крепости! Умнейший, хитрейший, сумевший обмануть всех!
Всех, всех обманул! И еще обманет! Погодите, вы еще увидите, кто такой Семенов!
– Вставай, чего разлеглась? – Семенов толкнул ногой съежившуюся на диване Настю, перепачканную кровью и спермой. Он насиловал ее три часа – с перерывами, – оторвавшись по полной за все, что накипело. Она считала его ничтожным, убогим, она назвала его прыщавым гнилым ублюдком! И кто теперь ублюдок? Кто?!
– Следующий раз почистишься как следует… иначе слизывать заставлю! Клизму сделаешь! – Семенов ухмыльнулся. – Рассказать, как это делается? Что, в твоей деревне все такие неумехи? Конкин не научил? Я научу, сучка! Да хватит ныть – ведь довольна, настоящий мужик тебя попользовал! Встала, говорю!
Она хлопнул Настю по испачканному семенем заду, и на белой коже отпечаталась пятерня. Поморщился – синяк будет. У этой суки синяки возникают, как по волшебству. Кстати, что-то крови многовато… надо отвести ее к лекарю. Сдохнет еще… нежная слишком! Принцесса, мать ее ети!
Настя встала, прикрыла лобок и груди руками. Семенов хохотнул:
– Чего прикрылась-то, как девственница? Ты теперь не девственница во всех дырках! Ха-ха-ха… Шагай к двери, на выход! Без вещей! Ха-ха-ха… рабыням не положено вещей! Голая ходи! Как положено! Ты теперь моя рабыня, моя сучка, и я буду тебя жарить, когда захочу! Пошла!
Семенов вдруг разъярился и пнул Настю в зад. Она покачнулась и едва не упала, а по стройной ноге пробежала капелька вишневой, густой жидкости, оставляя за собой красную дорожку.
«Дуры, ну какие дуры! – подумалось Насте сквозь красный туман, застилавший ее избитую голову. – Теперь вот так, как я! Дуры!»
«Дуры», о которых она вспомнила, сидели в камерах по двое и трое, как раньше сидели осужденные на пожизненное заключение, и задыхались в смраде нечистот. Организму не прикажешь, не скажешь: «Потерпи, канализация не работает!» Он действует так, как привык. И хуже того – из-за жары, из-за непривычной местной еды многих из узниц прошиб понос, и они не вылезали с горшка, что совсем не способствовало хорошему настроению.
Когда Семенов организовал свой заговор, поддержали его семьдесят процентов охранниц. Он обещал им золотые горы – свои дома, деньги, много мужчин (в том числе и рабов). Тем, кто был не согласен, не дали ничего сделать, не дали сообщить коменданту крепости о зреющем заговоре – просто дали по башке и спрятали в камерах. Но таких было мало. Слишком мало, чтобы как-то повлиять на ситуацию.
Теперь – и те, кто активно помогал Семенову и пришельцам, и те, кто был против, – сидели по камерам, голые, несчастные, изнасилованные как минимум по десятку раз каждая. Солдаты давно уже были без женщин, а тут – огромные, белые, экзотические! Ну как можно пройти мимо и не овладеть ими хотя бы разок?! Это добыча, награда за риск! Честная добыча!
Глупые суки думали, что кто-то собирается исполнять обещания, данные Семеновым, – напрасно! Женщина – никто! Почти рабыня! Кто исполняет обещания, данные рабыне?! Это все равно как пообещать табуретке, что отпустишь ее на волю! Вещь – она вещь и есть. Чего бы человек ни обещал вещи – это не имеет никакого значения. Вещь – она на то и вещь, чтобы ей пользоваться!
– Опять? Дорогой Василий, ты бы поосторожнее пользовался рабынями. Зачем портить товар?
Маг поднялся навстречу Семенову, доброжелательно кивнул, еще раз окинул взглядом Настю, едва стоявшую на ногах, поджав губы, покачал головой:
– Однажды я уже не смогу ее спасти. Прошлый раз ты ей все порвал, а сейчас… как вижу – еще хуже. Может, лучше продашь ее? А что, я дам тебе хорошие деньги! Шестьдесят золотых! Прямо сейчас! Посмотри – она при смерти, ее лихорадит. Девка после прошлого раза еще не успела оправиться, а ты ее снова изувечил! Это неправильно.
– Лечи давай! – Семенов скривился, другим взглядом осмотрел Настю, которую шатало из стороны в сторону. – Она заслужила! Это баба начальника, того, что сбежал вместе с женой вашего властителя, гнида редкостная, как и ее мужик! Командовала здесь… тварь!
– Жена начальника? – неприятно удивился маг. – А почему ты нам это не сказал?
– Ваше-то какое дело?! – взвился Семенов, щека его задергалась, выдавая бешеное напряжение. – Я теперь здесь начальник, а значит – это моя баба! Моя рабыня! И все остальные бабы – мои рабыни! И если я дал вам ими попользоваться – это не значит, что рабыни стали вашими! Здесь вы в гостях, и не вам указывать – что мне делать, а чего не делать! Лечи и заткни пасть!
Маг замер. Никто и никогда не разговаривал с ним в таком тоне. Маги всегда были элитой мира, даже если и подчинялись сильным мира сего. Какой бы ты властью ни обладал, но лечиться придешь к магу. А если тот не захочет тебя лечить? Если изобразит лечение, а сам, наоборот, сделает хуже? Убьет тебя? И ведь не докажешь, что это сделано нарочно!
Только глупец может ссориться с магом. С лекарем, который, возможно, тебе скоро, очень скоро понадобится. И вот какой-то там невоспитанный чужеземец, наглец, грубый мужлан, предатель своего народа позволяет себе ТАКОЕ?!
Руки мага заходили сами собой, выстраивая фигуру «амос», чтобы выпустить проклятие, но лекарь остановился, не закончив пасса. Строгое распоряжение Галаза – что бы ни сотворил этот придурок, ничего не делать против него. Он слишком ценен, чтобы так быстро дать ему укорот.
По-хорошему этому идиоту Василию давно следовало гнить в виде трупа за стеной замка, как и его товарищам, которых он предал. То, что он жив, – это не благодарность за предательство, это расчет. Кто-то ведь должен обучить солдат владеть оружием? Кто-то должен показать, как работают пулеметы, автоматы, пистолеты, преподать уроки тактики с новым оружием бойцам Синуа?
Впрочем, как оказалось, дело совсем не сложное. Снять информацию о владении оружием пришельцев из мозга Василия оказалось не так уж и сложно. А затем – несколько тренировок, и вот – готовые стрелки. Ну… почти готовые. Конечно, стрелять так, как это делает тот же Василий, они не могут. Но встретить врага пулеметными очередями – запросто!
Но тут еще один момент – никто не умеет управлять автомобилем. И никто не умеет варить металл электросваркой. А Василий умеет. И пока он не закончит оборудовать бронеавтомобиль, пока не сделает то, что задумано, – пусть живет. Скоро, очень скоро все встанет на свои места! Синуа – на троне, а те, кто им помогал, – рядом.
Главу гильдии магов – под топор! Чтобы не помогал врагу! Ну а во главе гильдии кто-то должен встать, и… понятно – кто!
– Хорошо. Твое дело! – смягчился маг, увидев перед мысленным взором себя – со знаком гильдии на плече, в темной, благородной одежде, с левой стороны от трона. Маг-советник! Хорошая карьера! Можно ради нее немного потерпеть ублюдка.
– Оставь ее, я сейчас ей займусь. Может, все-таки продашь ее нам? Заложница не помешает. Если комендант еще жив, нам бы не помешало иметь рычаг воздействия на него.
– Сдох небось, – равнодушно дернул плечом Семенов. – Я влепил ему пулю прямо в спину. И этой… жене Властителя тоже влепил! (Ты точно не жилец, подумал маг, стрелять в спину женщине из рода Властителей?! В любом случае ты покойник.) А от денег я не откажусь. Сколько ты сказал? Семьдесят золотых?
– Шестьдесят, – со сдерживаемой неприязнью уточнил маг. – И это очень много за искалеченную женщину с порванным задом. Если я ее не стану лечить – рабыня умрет от лихорадки. Скорее всего яд уже пошел в ее кровь. Видишь, как ее лихорадит? Она вся горит!
– Шестьдесят так шестьдесят, – снова пожал плечами Семенов. – Но сейчас!
Маг тоже пожал плечами, вышел в соседнюю комнату, которая когда-то была кабинетом начальника смены, вернулся с тяжелым мешочком. Бросил его на стол:
– Здесь половина. Если не сумею ее спасти – задаток останется тебе. Сумею – после того, как закончим наше дело, я верну тебе оставшуюся половину.
– Э! Э! Так не пойдет! Ты меня что, надуть пытаешься?! Все давай деньги! – Семенов от возмущения стал даже заикаться. – Знаю я вас, черножопых! Так и смотрите, как бы белого обмануть! Деньги или девку назад!
– Забери! – Маг подтолкнул Настю к Семенову, и она буквально рухнула на него, потеряв сознание. – Она все равно скоро помрет. А ты не получишь тогда ничего. Забирай, забирай!
– А лечить?! Ты же должен лечить!
– Кому я должен? – Маг дернул щекой, и руки его снова забегали, будто ловя в воздухе невидимую муху. – Плати! Твоя рабыня – ты плати за лечение! Оно стоит двадцать золотых! Ты что, думал, тебе здесь все бесплатно? Мои услуги стоят денег! Я двадцать лет изучал медицину, сдавал экзамены в гильдии, а еще покупал снадобье, которое должен влить ей в глотку! Тратил деньги и силы! Так что забирай эту дохлятину и проваливай! Тебя господин Галаз искал, желает с тобой поговорить. Ну что смотришь, чужеземец? Убирай свою шлюху, пока она мне весь пол кровью и дерьмом не закапала! Все! Разговор окончен! И да, кстати, если тебя ранят – готовь еще двадцать золотых. Бесплатно лечить не буду. Если только за тебя господин Галаз не заплатит!
– Да ладно, ладно – чего ты кипятишься? – Семенов растерянно похлопал глазами, шагнул, взял со стола мешочек с золотыми. – Отдашь, когда сможешь! Забирай! Чисто из дружеских к тебе чувств!
Прапорщик вышел из комнаты, притворив за собой дверь, а маг все стоял, смотрел вслед, сжимая и разжимая кулаки. Очень, очень хотелось устроить негодяю какую-нибудь пакость! Жаль, что пока нельзя!
– Что, невтерпеж проклясть? – Голос Галаза был мягким, смотрел он пристально, с усмешкой. – Когда все закончится, я отдам его тебе. Сделаешь с ним все, что захочешь. Пусть только обучит управлять железной колесницей. С оружием он уже помог.
– А так ли нам нужна его колесница? Он говорил, что управлять этой штукой просто, а вот исправить поломки – практически невозможно. И зачем она нам?
– Неужели ты не понимаешь – зачем? – Галаз недоверчиво покачал головой. – Это чужая магия! Это то, чего боятся все! И то, что сделал один человек, всегда сможет повторить другой! Я верю в это! Ты посмотри на идиота Василия – если уж такой придурок может управляться с чужеземными механизмами, неужели мы не найдем тех, кто сможет ими управлять не хуже? Кстати, в лагере Властителя находятся заключенные, и, со слов Василия, не менее умелые, чем он сам! Нам нужно только лишь захватить лагерь! И тогда все будет замечательно. Кстати, тот же бывший командир крепости – он и поможет нам! Он гораздо более разумен, чем этот предатель! Давай-ка, вылечи девку. Ты правильно сделал, что ее выкупил. Спрячем – предложим Конкину работать на нас. Куда он денется? Его женщина в заложниках. А по имеющейся информации, он ее очень любил. Очень!
– Когда пойдем на вылазку?
– Как только закончат обшивать колесницу железом. Дольше тянуть нельзя. Подкрепления не будет, уверен. Кстати, ты не забыл про девушку? Она еще не умерла?
– Жива, – маг усмехнулся, – женщины живучи. Да и не так уж она и плоха, как я наговорил этому придурку. Избита – да. Жестоко изнасилована – да. Но вряд ли имеются серьезные повреждения внутренних органов – проникающих ранений нет. Ну… за исключением естественных отверстий! Хе-хе-хе…
Маг наклонился, с натугой поднял девушку, положил ее на стол так, что голова оказалась на столешнице, а ноги и руки свесились к полу. Девушка тяжело и прерывисто дышала, глаза ее были закрыты. Под тазом тут же стала набираться лужица крови, и маг недовольно поморщился:
– Похоже, что я погорячился. Ей довольно сильно досталось. Сейчас!
Маг выскочил в соседнюю комнату, шагая широкими, быстрыми шагами, вернулся через полминуты, держа в руке глиняный кувшинчик. Открыл его, влил в рот больной несколько капель – строго отмеренное количество, – заткнул кувшинчик и заводил руками, выписывая странные, причудливые фигуры. Затем запел или, скорее, завыл, модулируя высоту звуков и не переставая водить руками.
Через несколько секунд после того, как маг начал завывать, руки его стали светиться голубым светом, довольно-таки ярким в неосвещенной комнате. Солнце уже склонилось к закату, и тень стены, окружающей тюрьму, легла на окна кабинета начальника смены.
В воздухе запахло чем-то острым, странным, на металлических деталях стола, на ручке двери, на вешалке, пристроенной в углу, заплясали голубые шарики наподобие шаровых молний.
Галаз поморщился и на всякий случай отошел подальше. Он не любил магию и не доверял колдовству, хотя и признавал, что без нее никак не обойтись. Магия – это способ продлить свою жизнь тем, кто может себе это позволить. То есть таким, как он, Галаз. Тем, кто может заплатить.
Девушка вскрикнула, задергалась, затем обмякла. Теперь она дышала ровно, кожа ее стала розовой, кровотечение прекратилось, и на коже медленно, но верно стали исчезать кровоподтеки, царапины, следы укусов и щипков.
Прошло около двадцати минут, и о полученных повреждениях напоминала теперь лишь засохшая струйка крови на бедре да маленькая лужица, подсыхающая, густая, красная, как вишневое варенье.
– Готово! – удовлетворенно кивнул маг и устало облокотился на угол стола. – Да, на самом деле ей досталось. Маньяк какой-то! Он ей все порвал, и спереди, и сзади! Еще бы с полчаса – и конец! Ему самому надо было в тюрьме сидеть! Кстати, тебе не кажется, что надзиратели, которые охраняют преступников, со временем сами становятся преступниками? Напитываются от них злом?
– О чем ты говоришь?! – досадливо поморщился Галаз. – Отведи ее в камеру, и пусть сидит, ждет! В отдельную камеру! А то еще придушат соратницы. Да и наши придурки затрахают – спрячь ее.
– Воды нужно. Еды – она сейчас будет восстанавливать силы. А хороша девка-то, а? Хорошая рабыня!
– После того как он все ей порвал – хорошая?! Толку-то от нее!
– Я вылечил. Потому и устал. Восстановится, ничего. Девка молодая, крепкая. Но хороша, да! С удовольствием возлягу с ней, когда все закончится.
– А не великовата? – Галаз ухмыльнулся и оценивающе посмотрел на Настю, начавшую подавать признаки жизни. – Хотя… да, хороша! И экзотика! Предлагаю за нее сто золотых. Соглашайся, тебе-то обошлась в тридцать!
– Шестьдесят, – ухмыльнулся маг, – просто тридцать потом.
– Тридцать! Все равно ты ему не отдашь. Да и эти, что отдал, заберешь! Или я тебя не знаю, – широко улыбнулся Галаз Синуа, и оба мужчины радостно расхохотались.
* * *
– Хватит ныть! За что боролись, на то и напоролись, глупые суки! – Лариса Дроздова презрительно сплюнула на пол, с ненавистью глядя на «соперницу», завывающую в голос, лежа на кровати. – Кто вас просил поддерживать этих чурбанов?! Против своих! Вот и получила! Сколько получила, Анечка? Десять? Пятнадцать? Киска не болит? А попка? У-у-у-у… суки! Так вам и надо! Твари!
Анька зарыдала еще громче, и Раиса Федорова укоризненно покачала головой:
– Лар, хватит, а? И так тошно! Кто знал, что эти чурбаны такие брехливые твари? Сама знаешь – мы, бабы, готовы прислониться к тем, кто сильнее, кто поманит да пообещает. Такова наша женская доля. Не всем быть такими сильными, как ты… Лучше давай подумаем, как жить дальше!
– Как? Раздвигай ноги пошире или рачком становись – как еще-то?! А! Еще и облизывай послаще! Ты чо, Райка, дура?! Нас теперь будут использовать во все щели, каждый день, и не один раз! Хотя Аньке, может, и нравится – она любит по чужим мужикам скакать! Что, Анечка, тебе какой понравился, второй или пятнадцатый? А может, первый? Типа – первая любовь! Как вдул, достал до самого сердца, ты и задергалась, да?
– Ну хватит! – Раиса нависла над Ларисой, как линкор нависает над эсминцем. – Заткнись! Никто не думал, что так выйдет! Нам какая разница, с кем до́говор подписывать?! Откуда знали, что они все такие, эти чурбаны! Я вот что предлагаю – как придут к нам… любовнички, притвориться, что уже в отключке, а потом взять и вышибить им мозги!
Раиса махнула в воздухе кулаком так, что воздух загудел, и Лариса присмирела:
– Эй, эй – так бы ты чурбанов била, когда они по Конкину стрелять начали! А ты что? Стояла и смотрела? Ну да, да – кто ж знал! Идиотки…
– Они меня тогда вы-ы-ылечили… – простонала Анька и потерла живот. – У меня болит живот! У меня, наверное, детей теперь не будет после них!
– Наоборот – молись, чтоб не залетела, дура! – скривилась Лариса. – И чтоб болезнь какую-нибудь не подцепить! Кто знает, какие у них тут болезни?! Сгнием, как прокаженные! Или как сифилитички! Детей у нее не будет! Не о том думаешь! Ты рабыня, слышала?! Думаешь, почему голая лежишь? Обычай у них такой – все рабыни ходят только голые! Мол, одежда – это для свободных! А рабыня – это товар, и товар надо показывать, хвалиться! А еще – очень удобно, быстренько поставил тебя к стенке, да и вдул по самое не хочу! И одежда не мешает! Гостям предложил, соседу, другу! Чуешь, чем пахнет?!
– Чую, – недовольно фыркнула Раиса, – из параши несет так, что дышать нечем. Так что скажешь-то? Насчет восстания?
– Восстание… – тоже фыркнула Лариса, – с кем восставать? С этой пришмандовкой?! – Она кивнула на рыдающую Аньку. – Ну вот сумели мы прибить одного-двух чурбанов, а дальше что? Дальше? Вышли в коридор! А там их пятьсот! Пятьсот, понимаешь?! Или больше… Перебьют нас, как глухарей на току!
– Лар, я лучше сдохну, – мрачно заявила Раиса, потирая отвисшую большую грудь. – Но подставлять свой зад… На старости лет заделаться шлюхой для чурбанов – это не по мне. Ты как хочешь, а я придушу гада, и будь что будет! В конце концов, мы же русские бабы, что, с какими-то недомерками не сладим?! У них и большого-то – только хрены! Да и то до наших мужиков не дотягивают!
– Еще как дотягивают, – скривилась Лариска и осторожно коснулась низа живота, – твари мерзкие! Болит все! Ладно, я тоже согласна. Помирать – так с музыкой! Эй, пришмандовка, ты с нами? Или тебе больше нравится рачком, да чтобы мужиков побольше?
– Я не смогу! Не смогу! Я не умею! Я боюсь! – захныкала Анька, и Лариса пренебрежительно усмехнулась:
– Другого не ожидала. В общем – мочим тех, кто придет, берем оружие, захватываем другие камеры, освобождаем девчонок. Потом ловим по одному чурбанов, валим и засовываем их члены им в рот! Отрезанные!
– Хорошая программа! – кивнула Раиса и слегка улыбнулась. – В самом деле, Лар, ты вспомни – наши Брестскую крепость держали, Ленинград не сдали, а тут… недомерки какие-то! Мы же боевые бабы! Мы им покажем кузькину мать!
– В общем – ждем, когда придут. Не спешим, ждем момента. По сколько они обычно приходят, помнишь?
– Трое-четверо. Здесь же тесно.
– Если больше – отменяем. Не сладим. Они хоть и коротышки, но все-таки мужики, не забывай!
«Гости» пришли вечером, когда на улице стало смеркаться. Загромыхали засовы, радостные, возбужденные солдаты вошли в камеру, и один из них нес в руке масляный фонарь, резко пахнущий сладковатой копотью и чем-то пряным, будто в масло специально добавляли ароматическое вещество.
Их было пятеро – здоровые, молодые мужчины, стосковавшиеся по женскому телу. Обычные солдаты – не хуже и не лучше других. Отстояли на посту, честно послужили и были награждены «билетом» на поход в «публичный дом», где их ждут вкусные, сочные белокожие шлюхи!
Хорошая еда – и вовремя, немного вина, необременительная служба и пара сладких шлюх – что еще нужно солдату для счастья? О таком можно только мечтать, когда стоишь в чистом поле, держа в руке тяжелое копье, и ждешь, когда на тебя накатится первый ряд тяжелых, закованных в броню всадников.
Редкий латник выйдет из битвы, не получив ни одной раны. Век латника недолог, потому контракты обычно составляют максимум на три года.
Но тут есть и свои плюсы в службе пехотинца – всадники не грабят города. Попробуй-ка, погарцуй по улицам города на боевом коне! Быстро получишь стрелу в глаз! Всадники – это оружие для уничтожения пехоты, не более того. Чтобы рассеять тех, кто на самом деле захватывает города.
Чтобы захватить город, нужны латники – легкие ли, тяжелые, но латники, пехотинцы, «мясо» армии, ее костяк. И когда выжившие пехотинцы врываются в город – вот тут уже держись, жители, прячьте своих жен и дочерей, закапывайте сокровища! Только все равно это бесполезно – найдем, отнимем, трахнем!
А тут – раздолье! Покорные белокожие великанши, так отличающиеся от местных – смуглых, потрепанных жизнью «красоток».
Как эти белокожие стонут! Как плачут, прогибаясь под толчками впившихся в них солдат! Это вам не бесчувственные шлюхи, пахнущие селедкой и вином, это домашние бабы, сладкие, чистые… пока чистые. И тот, кто успеет насладиться ими сейчас – не затасканными, не изувеченными грубым обращением клиентов, – будет вспоминать об этом событии всю свою жизнь!
Первый шагнул к Аньке, отвернувшейся к стене и сжавшейся в клубочек. Ее белая, упругая задница, которая торчала в проходе между кроватями, так и напрашивалась на грех. Сунув автомат, меч, кинжал и шлем парню, шедшему последним, первый на ходу отстегнул гульфик, достал возбужденный член и, грубо схватив взвизгнувшую Аньку за бедра, с рычанием погрузил в нее до самого основания.
Второй проделал ту же самую операцию, разоружившись на руки позади идущим и придав Ларисе нужное положение, пристроился сзади, не обращая внимания на вырвавшийся стон, на ненавидящий взгляд, на то, что происходит с ним рядом. Он весь погрузился в процесс, наслаждаясь горячей плотью, пахнущей сексом и страхом.
Хорошо! Сладко! Это ли не жизнь!
Раисой занялись сразу двое. Огромную, возвышающуюся над аборигенами женщину нагнули, один встал сзади, другой спереди, и начали насиловать ее синхронно, переговариваясь, хохоча и отпуская шутки.
Пятому, нагруженному по самую шею, оставалось лишь ждать своей очереди, жадно вглядываясь в человеческий муравейник, в который вдруг превратилась маленькая, похожая на пенал камера.
Подумав, автоматы он составил в угол, туда же отправил мечи, кинжалы – в том числе и свои, а потом, не выдержав, спустил штаны и начал удовлетворяться сам, не в силах сдержать подкатывающую к паху похоть. Веселье было в полном разгаре!
Когда истошно, страшно закричал один из бойцов, вначале никто не понял – почему он так вопит. Испытал такой оргазм, что не смог сдержать чувств? Но когда Раиса выпрямилась и выплюнула изо рта окровавленный кусок мяса прямо в лицо солдату, насиловавшему ее сзади, тот застыл, вытаращив глаза, не в силах поверить происшедшему. И эта заминка стоила ему жизни.
Раиса бросилась вперед, как атакующий слон, а весила она около ста килограммов при росте сто восемьдесят пять сантиметров. И не все из этого веса было жиром.
Страшен человек, которому нечего терять. И еще страшнее женщина, впавшая в боевое безумие, когда она не чувствует боли, не ощущает ударов и одержима лишь одной мыслью – убить насильника, убить того, кто покусился на ее честь!
Раиса сломала шею противника, как тростинку, схватив его за глотку могучими ручищами.
К чести солдата, в последний момент он все-таки успел выйти из ступора и нанес мощный встречный удар налетевшей фурии… чтобы тот увяз в огромной левой груди, как в тесте, и которого Раиса совершенно не ощутила.
Лариса, когда завопил солдат с откушенным членом, тут же обернулась к насильнику, закатившему глаза в пароксизме страсти во время оргазма, и с силой вонзила ему в глаз два тонких девичьих пальца, сработавших не хуже ножа или вилки. Глаз лопнул, выбросив брызги липкой прозрачной жидкости, окрашенной красным, и эрекция насильника тут же пропала, чтобы больше уже не вернуться никогда. До самой смерти. Скорой смерти.
Тот, кто стоял со спущенными штанами и мастурбировал, ожидая своей очереди на секс, прыгнул к оружию, составленному в углу, но, запутавшись в штанинах, рухнул, завывая от ужаса, протягивая руки к спасительным мечам и кинжалам. Раиса пробежала по нему, наступив по дороге на шею и едва ее не сломав.
Схватить автомат, передернуть затвор – дело секунды. Предохранитель вниз, до упора – не зря конструктор это предусмотрел! Если бы не такое положение предохранителя, в запале каждый солдат тут же бы выпустил весь рожок одним нажатием на спуск, а так…
Бах! Бах! Бах!
Три выстрела слились в один, и три чужеземца прекратили завывать и стонать.
Бах!
Тот, что спрыгнул с Аньки, повалился на нее, забрызгав кровать и девушку мозгами и кровью.
Раиса хорошо стреляла, да и трудно промахнуться в такой тесноте. Просто направь ствол в сторону противника и нажимай спуск столько раз, сколько надо, – пока не закончатся патроны. А их еще два магазина! На каждом автомате!
– Девки, хватайте автоматы! – прохрипела Раиса окровавленным ртом, сплевывая красную слюну. – Быстрее! Да быстрее, дуры, сейчас прибегут ведь!
Дверь и правда распахнулась, заглянул чужеземец, наставив ствол «калашникова», но тут же отлетел назад, сбитый короткой очередью.
– Тише ты, блин! Чуть ухо не снесла! – выматерилась Раиса, оглянувшись на всклокоченную, залитую кровью Ларису. – Анька, эй, подъем!
– Готова она! Покойница! – мрачно констатировала Лариса. – Он успел стрельнуть. Берем по два автомата и пошли!
– Пошли…
Они осторожно выглянули в коридор и тут же спрятались назад – несколько пуль высекли искры из стены прямо на уровне головы. Раиса плюхнулась на пол, выматерившись, как три грузчика, вместе взятые, громко подышала, собираясь с силами, и, выглянув из-за угла, с пола пустила длинную очередь, целясь так, чтобы очередь пошла наискосок, слева направо и вверх – как обычно задирает ствол «калашникова». В коридоре послышался стук упавшего тела, кто-то протяжно простонал, и Раиса махнула рукой:
– Пошли! Ну!
Девушки выбрались из камеры и пошли вдоль коридора, туда, где виднелись две «куклы», одна из которых судорожно дергала ногами, пытаясь удержать уходившую жизнь.
– Хороший выстрел! – кивнула Лариса и вдруг наклонилась, резко ударила окованным сталью прикладом старого «калашникова» прямо в лицо умирающего: – У-у-у… сука! Это он меня первый раз насиловал! Тварь!
Она выстрелила в пах мертвецу и несколько раз ожесточенно ударила дергающийся труп прикладом в грудь:
– Растоптала бы гада!
– Лучше барахло с него сними. Так и будем голыми бегать?! Сука, как в бане, ага… тазиков не хватает. И веников.
Лариса хрипло, несколько истерично хохотнула, стала сдергивать с теплого мертвеца окровавленную одежду. Она была коротка, но по ширине – в самый раз. Чужаки были людьми крепкими, плечистыми.
На счастье бунтовщиц, желающих в этот час добраться до их тел было всего семеро, если бы оказалось больше – результат восстания мог оказаться совсем иным. Но ведь когда-то должно было повезти? Впрочем, везение довольно-таки относительное, если вспомнить, что в тюрьме оставалось еще несколько сотен чужаков.
– Хватайте стволы, девки! – заревела Раиса, бегом отправляясь к дверям, перекрывающим выход на чердак и на нижние этажи. – Держим оборону!
Истерзанные, избитые, в синяках и царапинах женщины расходились в стороны, взяв оружие убитых и горя пламенем мести. Если бы сейчас им попался живой насильник – судьба его была бы незавидна. Разъяренная женщина не имеет жалости и очень изобретательна в своей мести. Смерть насильников была бы трудной и очень прихотливой.
Еще полчаса прошло в ожидании – когда же на этаж начнут ломиться вооруженные чужеземцы, желая покарать отступниц за гнусный бунт. Но на счастье бунтовщиц, выстрелы не были слышны в административном корпусе, в котором, собственно, и разместились все пришельцы. Толстые стены, которые могли выдержать и попадание бетонобойного оружия, задушили звуки перестрелки, тем более что под административным корпусом работал дизель-генератор, маскирующий любые звуки и не позволивший нынешним хозяевам крепости заподозрить что-то неладное. У женщин, поднявших восстание, появился шанс. Шанс – на что? Они и сами не знали. Шанс – подороже продать свою жизнь, не более того.
После недолгих раздумий Раиса и Лариса приняли единственно верное решение – устроить при входе ловушку для новых любителей «клубнички». Возле входа была сооружена баррикада, состоящая из стола дежурного и шкафа, имевшая целью скорее не прикрыть от пуль, а замаскировать сидящих в засаде охотниц.
Через два часа у бунтовщиц оказалось еще шесть автоматов, но и захватчики были уже в курсе того, что произошло в блоке Б. Поднятые по тревоге, к зданию стягивались десятки бойцов.
* * *
– Рая, что дальше? – Лариса откинула голову на стену, у которой сидела, закрыла глаза. – Есть какой-нибудь план? Как мы отсюда выберемся?
Раиса долго молчала. Минуты три, не меньше. Потом тихо бросила:
– А ты как думаешь?
– Никак… – так же бесстрастно, опустошенно ответила Лариса, сразу, без паузы.
– Ну а чего тогда спрашиваешь? Об одном жалею – Ваську своего больше не увижу. И Машку. Петро без меня совсем расслабится, забухает. Что с ними будет? Ох, беда, беда…
– Рай, не надо про детей, а? И так тошно! – Голос Ларисы дрогнул, сорвался, и она тихо заплакала, шмыгая носом. Потом высморкалась и похлопала по прикладу автомата. – Сколько смогу, столько с собой и заберу! Твари! Как думаешь, будут нас штурмовать?
– Думаю – нет, – пожала плечами Раиса, вздохнула. – Я бы на их месте просто заперла двери, дождалась, когда мы сдохнем. Зачем подставлять своих солдат? Кончится вода – тут нам и конец.
– Кстати, ты видела, кого достали из двадцатой камеры? – переменила тему Лариса. – Ты ее видела?
– Ну – видела, и что?
– Что-что… сука! Это Настька! Конкина подстилка! Начальница, мать ее!
– А чего она сука-то? – Раиса поджала губы, недобро посмотрела на Ларису. – То, что с Конкиным спелась? Вперед тебя, да? Хе-хе… Ларка, ну ты дура, на самом деле! Ну чего сейчас делить? Чего старые обиды вспоминать?! Опять же – говорят, любовь у них, а не просто так. Так что заткнись ты, а? Настька – баба умная, хоть и молодая. Кстати, никогда не выпячивалась, мол, начальница, а вы все говно! Она вся в крови была, ей тоже досталось. Потощала – не узнать! Так что давай-ка ты охолонись!
– Давай-давай… давала уже! – ожесточенно клацнув прикладом по полу, Лариса встала, опершись на ствол «калашникова». – Хватит всем давать! В тридцать лет шлюхой заделалась! Вот ведь за что?! Солдат обслуживать! Мать-перемать! Да мне похрену на Настьку, я жить не хочу! Это сон! Это кошмар! А-а-а! Я щас вопить буду!
Голос Ларисы то повышался, то понижался до шепота, и Раиса поняла – истерика. В таком состоянии или убивать, или застрелиться. И то и другое – хреново. Убивать, кроме соратниц, некого, а застрелиться – людей и так мало, кто воевать будет?
– Во что, подруга, хватит орать! – рявкнула Раиса, и Лариса, от неожиданности икнув, замерла на месте. – Пойдем, поговорим с Настей. Где она? В двадцатой? Айда покалякаем, мож, чего дельного сообразит. Баба она продуманная, да и знает по командованию больше нас. Наверное, знает!
Раиса ухватила своей ручищей Ларису, пытавшуюся справиться с накатывавшим отчаянием, прижала к себе ее голову, погрузив в необъятные недра между мягких грудей, и прогудела, поглаживая голову девушки, как будто ласкала нервную собачонку:
– Ну, чего ты? Мы живы, насильников поубивали, у нас автоматы, а взять приступом нас очень трудно, хрен возьмут! Пока живы – есть надежда! Ну, поплачь, поплачь… легче будет. Все равно не сдадимся! Помнишь кино «А зори здесь тихие»? Как там девчонки фашистов били! Всех постреляли и не сдались! А мы что, хуже?! Всех козлов этих положим! И выживем! Вода пока есть – хреновая, только пропоноситься, но есть же! Плачь, плачь… легче будет…
Они постояли еще минут пять – Лариса рыдала, захлебываясь слезами, а потом успокоилась, и две боевые подруги побрели в конец коридора, к двери с напыленным на ней номером 20. Лариса волочила автомат, держа его за ремень, и «калашников» оставлял в пыли, состоявшей из отбитой пулями штукатурки, извилистую полоску, такую же извилистую, как вся их кривая жизнь. Потом извечная женская тяга к аккуратности взяла верх, и Лариса повесила автомат на плечо – как учили. Как положено по уставу караульной службы.
Настя лежала на нижней кровати, укрытая тонким тюремным одеялом. Когда Раиса и Лариса вошли в камеру, загремев дверью, она вскочила, держа в руках меч, и оскалилась, как волчица, готовая умереть или убить.
– Тихо, тихо, подруга! – Раиса укоризненно помотала головой. – Чего ты? Кроме нас, тут никого нет, а мы тебе не враги. Я с тобой посоветоваться хотела. Ты девка умная, опять же с Конкиным рулила, с кем еще советоваться? Да опусти ты железку, етить твою мать-то! Хотели бы тебя убить – давно бы грохнули, и разговаривать бы никто не стал!
– О чем мне с вами разговаривать, предательницы? – Настя скривилась, но меч опустила. Правда, из рук его не выпустила. Она подобрала его тогда, когда грохнули четверых любовничков, попавших в ловушку, и не собиралась никому отдавать. Если что, то можно и шею себе перерезать. И лучше так, чем терпеть этого прыщавого козла Семенова!
– Да ладно тебе! – махнула рукой Лариса, усаживаясь на кровать напротив Насти. – Погорячились, да! Глупостей наделали! Райка – так воще ни при чем! Она дрыхла, когда бунт начался, сменилась с поста. Ей вообще по башке дали! И всем нам досталось! По каждой десятка два ублюдков прошлись, чуть матку не вывернули, суки!
Лариса побледнела, скрипнула зубами. Помолчала, продолжила:
– В общем, решили мы с тобой посоветоваться – как жить дальше! – Покосилась на Раису, но та ничуть не показала, что вообще-то инициатором разговора была она. – Мы заперлись, но еды у нас нет, воды тоже малехо. Так что – хрен его знает, что делать. Подыхать вроде не хочется. Так что ты думаешь, какие мысли есть? У меня лично – кроме как отстрелить побольше чурбанских хренов, мысля не идет. У Райки тоже.
– За себя толкуй! – всколыхнулась Раиса и грузно уселась рядом на постель. – Я так думаю, что нам нужно сидеть здесь как можно дольше! И не высовываться!
– Где сидеть? – Лариса недоуменно посмотрела на кровать. – В Настькиной камере, что ли?
– Дура! – фыркнула Раиса. – В нашем блоке сидеть! Может, что-то тогда и изменится! Штурмовать они нас не смогут – двери стальные, запираются на засовы. Решетки толстые – хрен их вышибешь! И «КамАЗом» не вывернешь! Наверное. Старая работа. Только вот долго ли просидим? Кончится вода – а дальше что? Насть, ну хватит дуться. Тут бы выжить, не до бабских истерик. Ну, как думаешь, что делать-то?
Настя потерла правую щеку ладонью, задумчиво поскребла корочку крови, запекшуюся на бедре, обломанным ногтем, под которым виднелись остатки чьей-то кожи (досталось Семенову!). Помолчала. Искоса взглянула на Раису:
– Да что я могу сказать? Взять они нас тут не смогут, точно. Даже стекла и те – бронированные. Воды немного есть. Жратва? Да черт с ней, со жратвой! Я читала – человек без еды может прожить два месяца. Так что… я бы вот что предложила – когда начнется штурм крепости, забраться на крышу и попробовать расстрелять пулеметчиков. По крайней мере, их отвлечь.
– Ты думаешь, штурм будет? – жадно переспросила Лариса, глянув на Раю. – И когда?
– Да я откуда знаю – когда? – Настя пожала плечами и снова задумалась. – Скорее всего скоро. Слышали, кого они хотели убить? Это жена местного императора, или как они говорят – властителя! Значит, им всем кранты. И опять же – Дмитрий… Конкин жив! А он так просто это все не оставит! Скоро, скоро будет штурм! Это точно!
– А дальше? – мрачно кивнула Раиса. – Дальше-то что будет? Ну вот – начали они штурмовать, мы постреляли по пулеметам, захватили они тюрьму – те, что от Властителя, ну и? С нами-то что будет?
– Да что будет? Мы же им помогли! – Настя постаралась придать голосу убедительности. – В благодарность они нам помогут! Ну а если не захотят помогать, то…
– То? – вклинилась Лариса. – Будут трахать нас, как шлюх? Это же чурбаны! Ты же знаешь, что с нами было!
– Наши не лучше, если что… – Настя покачала головой и невольно передернулась. – Я бы эту тварь, этого Семенова… я бы его на части разорвала! Я бы его на кол посадила! Я бы… тварь, тварь, тварь!
Настя задохнулась, лицо ее посерело, глаза закрылись. Помолчав, добавила:
– Мы знаем арсенал лучше чужаков. Пробьемся к арсеналу, захватим оружие, и тогда пусть попробуют с нами не считаться! Десяток автоматов – это не хухры-мухры, и терять нам нечего!
– Кроме жизни, – усмехнулась Лариса. – Ты думаешь, все девки пойдут на верную смерть? Не удивлюсь, что кое-кто был рад подставить задницу. Одна только Агапова чего стоит, уродина косоглазая… ей небось в кайф толпу мужичков-то!
– Да ну тебя, Лар, завязывай! – Раиса поморщилась. – Ну что у тебя все грязь какая-то на уме! Никак ты не можешь спокойно жить! Все бабы мечтают о семье, о счастье, о мужике, который будет их на руках носить! Неужели, думаешь, мечтали быть шлюхами?!
– А тебя мужик не подымет, – задумчиво брякнула Лариса, оценивающе осмотрев Раису. – Если только вдвоем. А чего – прикинь, гарем из мужиков! И все носят тебя на руках!
– Тьфу, дура! – хихикнула Раиса и хлопнула соратницу ладонью по плечу, отчего та едва не свалилась с кровати. Обе захихикали, улыбнулась и Настя. Ей-ей, печалиться пока рано. Успеют еще напечалиться…
* * *
– Выбить оттуда трудно. – Семенов с сомнением посмотрел на здание, узкие окна которого неодобрительно наблюдали за собравшимися во дворе бойцами. – У нас нет взрывчатки. Нет гранатометов. А из пулеметов их не взять. Стены крепкие! Только не пойму – зачем их выбивать? Запрем, и пусть сидят, пока не запросятся на волю! Вон, видите – засовы? И замки там мощные! Запрем – ни одна сука не выйдет!
Галаз мрачно посмотрел на выкрашенное белой краской здание, медленно кивнул головой:
– Да, ты прав. Потом ими займемся. Запри двери, чтобы не вылезли, и… отдыхай. Завтра утром пойдем освобождать страну. Ты проверил, все готово? Твоя телега?
– Обшили металлом – ни одна стрела не возьмет! И копья не пробьют! Конец вашему властителю!
– Это не наш Властитель… – сморщил нос Галаз и улыбнулся. – И уже ни чей! Завтра ты станешь самым богатым в стране! У тебя будут сотни рабынь, груды золота, драгоценных камней! Ты правильно сделал, что поставил на нас, Семенов! Ты умный человек!
– А то ж! – осклабился прапорщик, и прыщи на его щеках отодвинулись к ушам. – А они меня дураком считали! Ходу не давали! И это, вот что – я Конкина хочу!
– Конкина? – деланно удивился Галаз. – Ты же вроде женщин любишь? Теперь тебя на мужчин потянуло?
– Тьфу! Чего несешь-то?! – слегка обиделся Семенов. – Я хочу его убить! Сам! Посадить на кол и смотреть, как он дергается! А потом привести сюда его шлюху, поставить к этому столбу и трахнуть ее, пока он живой и видит! Хе-хе-хе… отлично придумал, да?
– Отлично, – не дрогнул ни одним мускулом на лице Галаз и тут же подумал: «Безумная тварь. Ты будешь очень, очень разочарован! Интересно, какую казнь тебе придумает Магроз? Маги – они такие затейники, когда дело касается казней!»
– Завтра, все завтра! – тихо бросил Галаз и зычно скомандовал: – Все отдыхать, спать! На рассвете выступаем! Проверить оружие, быть готовым к битве! Разойтись!
– Я вам всем покажу, твари! – Семенов, бормоча под нос туманные угрозы, пошел к двери блока. Галаз проводил его взглядом. Повернулся и пошел в административный корпус. Его тошнило от одного вида этого прыщавого типа. Хорошо, что скоро его не будет. Убить такого негодяя – все равно как очистить от дерьма подошву ботинка.
* * *
– А если опять? Ну… не раскроется? Как у Руслана?
– Значит – сдохнешь. Еще вопросы?
– Как я узнаю, когда нужно прыгать?
– Наездник толкнет. Ты валишься с дракона и летишь вниз, стараясь приземлиться на сторожевую вышку. И режешь всех, кого увидишь. Все просто!
– Все просто. – Чеченец усмехнулся в густую, черную с проседью бороду. – У вас, неверных, все просто! А ты где будешь, когда мы будем лететь в пасть тигру?
– Где надо, там и буду. С какой целью спрашиваешь? – Зимин тяжело, пристально посмотрел в глаза чеченцу, и тот отвел взгляд:
– Просто хотел знать, что делать дальше.
– Я же сказал, первая цель – пулеметы. Захватываете пулеметы, автоматы, уничтожаете всех, кого увидите. Пробивайтесь к арсеналу. Главное – пулеметы. Кто держит пулеметы на стене, тот контролирует весь периметр. Все, отдыхайте. Вылет через два часа. Еще есть вопросы? Тогда – марш!
Чеченец молча поднялся, не глядя по сторонам, вышел из шатра, и в нем остались Зимин, Конкин и Слюсарь. Они прислушались к удаляющимся шагам, потом Слюсарь подошел к двери, выглянул – кроме часового, скучающего на посту возле шатра, – никого.
На том, чтобы здесь появился часовой, настоял Уонг. Слишком важна операция, и прогадить ее нельзя. Вдруг кто-то подслушает и донесет бунтовщикам?
– Ты ему веришь? – Конкин смотрел в столешницу, затем поднял взгляд на Зимина и пристально вгляделся, будто хотел заглянуть в душу.
– Конечно, нет! – безмятежно ответил Зимин и, заложив руки за голову, откинулся в кресле. – При первой же возможности воткнут нож в спину. Но это ничего не значит. Мы не будем десантироваться вместе с ними.
– Как не будем? То есть? – Конкин удивленно поднял брови. – Ты их одних отправишь за периметр? С ума сошел?
– Да ничего не сошел, – усмехнулся Зимин, и глаза его стали холодными, как сталь. – Мы будем штурмовать стену с земли. Ты сейчас нарисуешь, как она выглядит наверху, куда забрасывать кошки, где возможны мертвые зоны и все такое прочее. И мы разработаем план штурма. «Десантники» – отвлекающий маневр. Их заметят, будут стрелять, пулеметы переведут прицел на небо и во двор. А мы тем временем заберемся по стене, захватим пулеметные точки, ну и будем валить всех, кого увидим.
– На верную смерть послал! – Слюсарь покачал головой. – Ты страшный человек, Коля… Впрочем, мне плевать на этих отморозков. Главное, если когда-нибудь наступит такой момент… ты уж мне скажи, когда пошлешь умирать, ладно?
– Не обещаю, – сухо бросил Зимин. – Так что там насчет мертвых зон, Дмитрий?
– Нет никаких мертвых зон, – так же сухо пояснил Конкин. – Простреливается все пространство вокруг вышки. На то она и сторожевая вышка, чтобы не было мертвых зон! Что касается того, где цеплять кошки, – да везде. На внутренней стороне стены проволока, которая когда-то была под напряжением. Достаточно зацепить за нее, и все. Вот только как добросить… высоту-то видел?
– Это как раз не проблема. У них есть баллисты. Или как бы это проще сказать… стрелометы такие. Вместо наконечника – кошка с привязанным к ней линем. Перебросили, и поднимайся. Весь вопрос в том, как быстро подняться, пока не засекли. Надеюсь, они будут сильно увлечены расправой с десантом, и мы успеем подняться. Кстати, ты не полезешь на стену вместе с нами, пока я не дам тебе команду.
– Как это? – неприятно удивился Конкин. – Там моя женщина! Я с тобой! Пусть Слюсарь остается, он тюфяк, штаны-то без одышки не наденет, обделается. А я еще в силе, поднимусь!
– Да пошел ты… придурок! – Слюсарь хотел сплюнуть, но не решился (ковры!). – Когда все закончится, мы с тобой спарринг устроим. Я тебе покажу, кто из нас обздышливый! Хрен ли ты рассуждаешь? Тебе командир сказал: «прыгать», значит, спрашивай, на какую высоту! Анархисты, мать вашу! Одно слово – цирики! Распустились, службы не знаете!
– Знаешь что, ментяра… – Конкин приподнялся с места, но Зимин припечатал его взглядом:
– Сидеть! Кто лучше стреляет? Ты, Слюсарь, или ты, Конкин? Из автомата давно стрелял, Виталий?
– Давно, – кивнул Слюсарь. – Но между прочим, навыков не утерял. Я на соревнованиях призовые места занимал! Из пистолета, автомата и снайперки! Так что… пусть заткнет пасть! И кстати – по канату забирался, как обезьяна! Потому, Конкин, заткни пасть!
– Прекратите, оба! – Зимин окинул взглядом соратников и вздохнул. – Пора забыть старые обиды. Мы сейчас не заключенные и надзиратели! Мы русские люди, земляне! Будете собачиться, я первый вам морду набью! Ясно?!
– То-то ты землян послал на верную смерть, – усмехнулся Слюсарь. – Ладно, ладно, не гляди, как на врага народа! Я все понимаю!
– Это военная операция. Иногда приходится жертвовать частью личного состава, чтобы добиться цели. И хватит об этом! Ладно. Считаете, что справитесь, – значит, так тому и быть. Слюсарь остается внизу – на время, – и как только пулеметы с нашей стороны начнут бить по нам – валишь пулеметчика. Если попадешь, конечно.
– Эх, мне бы эсвэдэшку! – мечтательно протянул Слюсарь. – Я бы этих тварей перещелкал, как мышеловка мышей!
– Если бы да кабы… получай автомат, пересчитай патроны, чтобы знал, сколько осталось. Стреляешь только одиночными. Ну а мы будем работать ножами и кинжалами. И мечами. Оружие – вот там, в углу. Берите. И отдыхать. Сегодня ночью спать не придется.
– Может, и придется, – серьезно сказал Слюсарь и вздохнул, – вечным сном.
* * *
– Ты тоскуешь по дому? – Лариса легла на бок, потом перевернулась на спину и стала смотреть в звездное небо.
– А ты как думаешь? – Настя тоже легла на спину, накрыв рукой автомат. – Глаза закрою… дом, дети… муж.
– Муж? И по мужу тоскуешь? Ты же с Конкиным…
– С Конкиным, с Конкиным… отстань! – вспыхнула Настя. – Чего душу бередишь?! Мое дело! Тоскую, да! Хочу домой!
– И я хочу… – Лариса вздохнула, шмыгнула носом. – Мама там… отец. Он больной уже, и похоронить не смогу… Эх, жизня-а-а! Как думаешь, что вообще случилось? Как мы тут оказались? Не на крыше! – Она фыркнула. – В этом мире! Это другая планета, как думаешь?
– Думаю – нет. Мне кажется – это Земля. Только в прошлом. Или Земля, но в параллельном мире. Я читала про такое. Мол, есть такие параллельные миры, и в них жизнь может идти по-разному. Вроде Земля – и не Земля! Вот у нас всякие там динозавры вымерли. А если бы не вымерли? Видела, на чем местные ездят? Это же динозавры! А драконы? Думаешь, в сказках зря про драконов рассказывают? Были они, драконы-то!
– Ясно дело – были! – кивнула Лариса, и в отсветах прожекторов ее русые волосы блеснули, рассыпаясь по плечам. Она привычно закинула пряди за уши, пригладила макушку ладонью. – Слушай, это самое… а Конкин хорош в постели? Ну как мужик он какой?
– Хочешь второй женой к нему пойти? – криво усмехнулась Настя.
– Да хоть бы и так! Ну не с чурбанами же путаться! Бабе без мужика никак нельзя! Совсем нельзя! Она с ума сходить начинает!
– Ага, знаю, – неожиданно для самой себя хихикнула Настя. – И ножиками размахивать начинает!
– И ножиками, – тоже хихикнула Лариса. – А чего она?! Вот с-с-сука… попросила бы – я бы ей, мож, и уступила мужеска причиндала! Не сотрется же! А она чего? Тихонечко пролезла так… как в игольное ушко, и давай наяривать! Мужик – он ведь такой… слабый! Разве он может против бабы устоять! Ты же знаешь.
– Чего я знаю-то?! – насторожилась Настя. – Да у меня, кроме мужа и Николая, никого больше не было!
– Да ладно втирать-то! – не поверила Лариса. – Еще скажи, что девочкой замуж вышла!
– Девочкой! Не все же такие, как ты! – слегка рассердилась Настя и завернулась в одеяло, чтобы не видеть ухмыляющегося лица Ларисы. – Что, не веришь, что ли?! Да мне пофиг! Я с мужем, между прочим, девственность потеряла! И кстати – ничего в этом хорошего не было… как и потом. Он хороший мужчина, но…
– Никакой, да? – помогла Лариса и покровительственно добавила: – Вот так мы, бабы, всегда. Ищем Его, настоящего. А потом оказываемся в постели с «никакими». Такая наша судьба.
Она вздохнула, усмехнулась:
– Так что насчет Дмитрия? Примешь второй женой? Я тебя слушаться буду! Помогать! Рожу от него – вон какой мужик видный! Небось ка-а-ак… присунет!
– Ты, Ларка, все за свое! – прогудел в темноте голос Раисы, и девушки вздрогнули.
– Как ты всегда подкрадываешься, Райка?! Я чуть в штаны не написала от страха! И что характерно, вообще ничо не слыхать было, прикинь, Насть, и это при ее размерах! Рай, а ты бы стала с Конкиным? Стала бы?
– Хватит о Конкине! – покраснела Настя и укоризненно помотала головой. – Лар, ты и правда какая-то озабоченная! Я, кстати, о сексе и думать не могу после того, как меня… м-да. Забыть не могу эту рожу! Семенов, тварь!
– Рожу? – грустно усмехнулась Лариса. – А «рожи» не хочешь? Знаешь, сколько через нас прошло? Я со счету сбилась! Думала, тоже долго о сексе не подумаю, а вишь ты… приходит в голову. Жизнь-то как-то надо устраивать! И заметь – я тебя спросила! Не подбивала клинья к твоему мужику – тихонько, за спиной, не терлась об него сиськами! Все честно, как подруга с подругой!
– Тише ты, подруга! – внезапно, сдавленным голосом сказала Раиса. – Гляньте вверх, девки! Что такое?! Это что еще за?..
Девушки подняли головы, посмотрели туда, куда указывала Раиса, и обмерли – из темного неба медленно, плавно опускались белые купола, освещенные тусклым светом красной, такой не похожей на родную Луны. Их было больше десятка – пятнадцать или двадцать – такие, как в кино про десантников! Только эти десантники не стреляли из автоматов, как в фильмах про голубые береты. Медленно, как осенние листья, они опускались на территорию тюрьмы и скоро должны были уже войти в зону, подсвечиваемую прожекторами.
– Ларка, быстро за нашими! – жарко шепнула Раиса, будто боялась, что громкий крик разбудит наблюдателей за пулеметами. – Скорее! Это штурм! Надо помогать! Беги!
Лариса бросилась к будке, прикрывающей выход на полого-покатую крышу, хлопнула дверь, ведущая на лестницу, и снова стало тихо.
– Сейчас ударим по пулеметным расчетам! – снова шепнула Раиса. – Только бы успели приземлиться! Только бы не заметили!
Не успели. Заметили. Луч прожектора медленно отполз от стены, поднялся, уперся в ближайший купол, находившийся на высоте сотни метров над территорией тюрьмы. Глупо было бы надеяться, что наблюдатели упустят нападение с воздуха: драконы – вот главное здешнее оружие. И пулемет – единственное средство против них. Ну и автомат – само собой.
Длинная очередь из пулемета уперлась в купол, изрешетив, изорвав его в клочья. Заговорил еще один пулемет с той же стороны – от темной фигуры под куполом полетели кровавые ошметки, и через несколько секунд от человека, висящего на стропах, остался обезображенный кусок мяса. Этот кусок полетел вниз, раскручиваясь на остатках купола, и с мягким шлепом врезался в мостовую, расплескав в стороны кровь и кусочки плоти.
Луч прожектора жадно зашарил по небу и тут же высветил всех, кто пытался незаметно опуститься на землю. Заработали еще два пулемета – с другой стороны периметра, и небо расцветилось красивыми гирляндами трассирующих пуль. Участь десанта была предрешена.
Раиса выругалась:
– Да твою мать! Настя, короткими очередями – береги патроны! И голову не высовывай! Огонь!
Очередь из автомата застала пулеметчиков врасплох – полетела разбитая черепица, кто-то дико закричал, застонал, металл, вздыбленный ударами пуль, полетел в стороны, как искры из печи. Пулемет захлебнулся, будто ему перекрыли дыхалку, и снова возобновил свою работу только минут через пять – под ругань и проклятия Раисы. Но эти пять минут дали жизнь не менее половины десантникам. Пока пулемет молчал, они успели спуститься настолько, что те пулеметы, что стояли на другой стороне стены, не могли больше бить по парашютистам, перекрытые тюремными корпусами.
По десантникам теперь работал один пулемет – он бил короткими очередями, экономно, умело, и Настя заподозрила, что стреляет тот, кто прекрасно разбирается в устройстве этих механизмов и знает, как лучше их использовать. Семенов!
Настя стреляла, стараясь попасть туда, где сверкал, изрыгая поток пламени, смертоносный аппарат, но то ли стрелок был хорошо укрыт от огня, то ли ему просто везло – пулемет стрелял, стрелял, стрелял…
Часть куполов разорвались в воздухе, часть все-таки успели опуститься, чтобы оказаться среди сбегающихся к месту боя солдат противника. Настя слышала, как десантники что-то яростно кричали, ей показалось, что они яростно вопят: «Аллах акбар!» Но может, ей и показалось.
Внезапно пулемет замолк, и на стену снаружи полезли люди – вначале двое, потом еще трое, а потом полезли толпой, как муравьи, вопя, улюлюкая, завывая, как волки!
Рядом с Настей в крышу вонзились пули, и она услышала, как вскрикнула Раиса:
– Твою мать! Меня подстрелили! Настюха, на ту сторону ската! По нам бьют!
Раиса рванулась, перекатываясь на противоположный скат крыши, но не успела – несколько пуль с глухим стуком ударили в ее могучее тело, отбросив женщину назад, прямо на Настю. И это Настю и спасло.
Придавленная мертвой Раисой, Настя слышала, как бьют, ломая кости, смертоносные снаряды, и ожидала смерти – что для пули 7.62 человеческие кости? Солома! Но то ли кости Раисы были такими крепкими, то ли Насте просто повезло, но ни одна пуля ее не коснулась. А потом пулемет смолк. То ли стрелок решил, что прикончил автоматчиц, то ли причина была совсем в другом. Но главное – пулемет теперь молчал.
Настя выждала секунд тридцать, прислушиваясь к грохоту стрельбы и звону клинков внизу, затем с натугой, едва-едва, на пределе сил скатила с себя безжизненное тело Раисы. Труп свалился на оцинкованную крышу, и голова женщины, мотнувшаяся в сторону, оказалась прямо напротив лица Насти, уставившись в него открытым, сохранившимся левым глазом. Второго не было. Как не было и половины черепной коробки.
Снова заработали пулеметы – экономно, коротко прошивая строчку. Настя задохнулась от отчаяния, ожидая, что сейчас пули разорвут и ее тело, но шли секунды, и ничего не происходило. Тогда девушка раскрыла зажмуренные глаза и посмотрела вниз.
Внизу, в мешанине людей и трупов, грохотали автоматные очереди, а пулеметы – все пулеметы – били по плацу и дорожкам, охотясь за людьми, выпуская в них смертоносные огненные «светлячки».
– Настька, жива?! Райка?! Ох, Рая, Рая…
Лариса, запыхавшись, стояла возле Насти, опершейся на ствол автомата, и виновато мотала головой:
– Я, как могла, спешила! Девчонки – пока поднимешь, пока раскачаешь! Сама знаешь!
– Да толку-то… если бы и успела. – Настя сглотнула, прокашлялась. – Кхе-кхе… Райку жалко. Хорошая была баба. А все из-за вас, дуры! Поверили Семенову! Дуры! Дуры!
– Что там делается? – поспешно перевела разговор Лариса. – Кто кого побеждает?
– Не знаю. Вроде как наши.
– Наши? – хихикнула Лариса. – А кто – наши-то?!
– Ларис, иди нахрен! – Настя бессильно легла на спину, посмотрела на труп Раисы, отползла подальше. – Кто бы ни был, а он против Семенова, а значит – за нас. Переждем. Посмотрим.
* * *
– Началось! – Слюсарь возбужденно хлопнул Зимина по плечу и тут же отшатнулся. – Ты чего?!
– Никогда не подходи ко мне сзади! И тем более не дотрагивайся! Башку оторву! – Зимин шумно выпустил воздух из груди, повернулся, пошел к отряду. – Готовься! Катапульты – начали!
Здоровенные луки, приделанные на деревянную станину, зазвенели скрученной из жил тетивой, выпуская стрелы с кошкой-якорем на конце, тонкие, но невероятно крепкие фалы потянулись за стрелами, напоминая собой инверсионные следы от выпущенных ракет. Еще через несколько секунд по фалам уже карабкались лазутчики, и в первых рядах – Конкин и Зимин.
Зимин поднимался быстро, ловко, как куница, охотящаяся за добычей. Конкин лез тяжело, перебирая ногами по узлам, навязанным на веревке. Если бы не узлы, никто из них не смог бы подняться и на метр, да и сейчас скалолазам приходилось очень нелегко. Кожа рук, не привыкшая к такому жестокому обращению, рвалась, ладони горели, большого труда стоило забыть о боли и продолжать лезть дальше.
Что ни говори, все-таки Зимин засиделся в камере, форма уже не та. Конкин же вообще никогда не занимался ничем подобным (если не считать лазания по канату в школе), но природное упрямство и недюжинная сила толкали его вперед, сквозь шипение и матерные ругательства, сами собой вылетавшие изо рта.
Над головой истошно грохотал пулемет, захлебываясь в желании разорвать, растерзать все, до чего доберутся его остроносые посланцы, и Зимин с досадой думал о том, что скорее всего двадцать человек, принесенные в жертву богу войны, примут смерть совершенно напрасно. Повернуть ствол пулемета в направлении штурмующих – плевое, секундное дело, а чтобы добраться до вышки, нужно не менее десяти секунд. Секунд, во время которых все и решится. Решится вся жизнь.
Первые пулеметные пули ударили рядом, высекая искры, когда Зимин перемахнул парапет стены. Майор бросился вперед, виляя из стороны в сторону, молясь всем богам и ожидая удара, сбивающего с ног, но пулемет внезапно замолк – откуда-то из темноты раздались автоматные очереди, и пулеметное гнездо было разнесено шквальным огнем.
Зимин не стал думать о том, кто им помог, – сейчас он был боевой машиной, роботом, терминатором, которому задали программу, и тот мчится, уничтожает все, что попадется на его пути. Не до рассуждений, не до предположений. Будет еще время подумать, кто спас его от неминуемой гибели. А сейчас – вперед! По лестнице! Наверх! Туда, где кто-то стонет и пытается подняться, каждый раз падая и громыхая чем-то крупным, тяжелым.
Удар кинжалом!
Раненый падает, чтобы уже не подняться никогда.
Короткая проверка – лента почти полна.
Разворот! И длинная, сметающая, как метлой, очередь по вышке, по той, что напротив, на углу. Вражеский пулемет замолкает, к нему уже бежит Конкин, тяжелый, высоченный, возвышающийся над толпой штурмующих, как гора.
На противоположной стороне периметра слышны пулеметные очереди и одиночные выстрелы из автомата – Слюсарь бережет патроны в отличие от пулеметчика. Сейчас там, на том конце, собрались все лучники и арбалетчики, которых смогли собрать. Они засыпали стену стрелами и болтами, сбивая с нее всех, кто там появился, и главное – подавляли пулеметное гнездо, не давая высунуться пулеметчику.
Конкин добежал. Через минуту пулемет заговорил, срезая вражескую вышку, а потом начал злобно кашлять, поливая свинцовой смертью двор тюрьмы. Зимин присоединился к атаке, и через минуту лента закончилась, пришлось заправлять новую.
Нынешние хозяева тюрьмы вначале растерялись, но затем открыли бешеный огонь по вышкам, умирая, падая, но не переставая палить. Впрочем, в стрельбе по стенам участвовали не больше чем один из десяти бойцов – остальные вступили в бой с десантниками, добивая оставшихся в живых, а еще дрались со штурмовым отрядом, который спускался по лестнице во двор, смешиваясь с толпой сражающихся.
Автоматы, конечно, хороши, но только не в ближнем бою, только не в битве, в которой перемешались свои и чужие, в полутьме, когда только чутье позволяет узнать своего в куче мелькающих рук и голов.
В рукопашной – только один на один, только так, как привыкли драться за тысячелетия сражений, так, как въелось в кровь сотням и сотням поколений воинов этой земли. Автоматы отброшены, в руках мечи, кинжалы – грудь в грудь, металл о металл, кулак о кулак. Настоящая битва! Не та – колдовская, странная, с иноземным оружием!
В грохоте стрельбы и звоне клинков стальная дверь тюрьмы открылась тихо и незаметно, откатившись в сторону по смазанным солидолом направляющим, и во двор хлынули латники с мечами наголо и щитами в левой руке. Теперь участь бунтовщиков была предрешена.
* * *
– Эй, кто тут? – Конкин постучал в дверь, и за ней послышался женский голос:
– А ты кто?
– Я – майор Конкин! А ты?
– Девчонки, Конкин! Это Конкин! Ура-а-а! Наши! Наши!
Дверь распахнулась, из нее вылетела Лариса, выглядевшая совершенно дико и странно – слишком короткие ей штаны, куртка, лицо измазано кровью, в руках автомат, за поясом кривой кинжал. Девушка с разбегу бросилась на Дмитрия, впилась в его губы долгим, сочным поцелуем.
Оторопев от такого напора, Конкин стоял столбом, пока девушка не оторвалась от него и, тяжело дыша, не сказала:
– Настька твоя жива! Кстати, мы договорились с ней, что я буду твоей второй женой!
– Врет, – послышался знакомый голос, и Настя медленно, стараясь, чтобы ее одеяние не распахнулось, подошла к своему любовнику. Одеяние было еще более странным, чем у Ларисы, – простыня, в которой проделана дырка для головы, на поясе перевязана лентой, вырванной из той же простыни. – Господи, наконец-то!
Настя обняла Конкина, чувствуя, как отступает напряжение последних дней и часов, и тихо заплакала, уткнувшись ему в плечо. Потом оттолкнулась от него, посмотрела в глаза и глухо, низким голосом спросила:
– Ты знаешь, что с нами тут делали?
– Догадываюсь, – так же глухо, скрипнув зубами, ответил Конкин, не отводя взгляда. – Но это ничего не значит. Всех нас жизнь время от времени трахает. Забудь.
– Я хочу увидеть Семенова, – яростно выдохнула Настя. – Очень хочу! Отдашь его мне?
– А сможешь? – без улыбки спросил Конкин и неожиданно для себя ласково поцеловал девушку в макушку.
– Я теперь все смогу! – Настя оскалилась, как пойманная в капкан лиса. – Все!
