Глава третья
Питер Даймонд снял пиджак и повесил на картотеку, высвободил руки из подтяжек и пощупал влажную от пота на груди рубашку. Допрос шел не так продуктивно, как хотелось бы. Профессор оказался более сильным противником, чем показался вначале. Определенного прогресса добиться удалось – некоторые ответы были не такими осторожными, но его сознание все так же превосходно защищалось. Отказавшись возложить вину на другого, Джерри справился с соблазном, перед каким не устояли бы самые отчаянные преступники. Любой на его месте ухватился бы за возможность перевалить подозрения на одного из перечисленных в записной книжке.
Нисколько не обескураженный, Даймонд принял вызов. Тактический ход был ясен: испытать на выносливость коллегу и профессора. Не отрывая взгляда от лежавшей на столе вечерней газеты, он обратился к Джону Уигфулу:
– Теперь продолжим в четыре руки. Ты будешь тянуть из него факты, а я выводить из себя, когда появится возможность.
Приятно было наблюдать, как встряхнулся Уигфул, которому до сих пор приходилось довольствоваться лишь пассивным участием. Даймонд все это время один вел допрос, хотя до того, как инспектора назначили к нему на сомнительную роль недоучки, Уигфул самостоятельно расследовал два убийства. Даймонд держал его на втором плане не потому, что сомневался в его способностях. Наоборот. Согласно личному делу, Джон поступил на службу в полицию в двадцать четыре года, через год был переведен в управление уголовных расследований и быстро поднимался по служебной лестнице. Сообразительный малый, ему прочили большое будущее. Он получил диплом Открытого университета, легко сдал экзамены на повышение и удивительно рано заработал звание инспектора. Затем раскрыл пару местных бристольских убийств. Уигфулу не повезло, что Даймонда оправдали по делу Миссендейла, а то бы сейчас он вел и это расследование.
– Ну, как дела? – заботливо спросил суперинтендант у Джекмана, когда все собрались в допросной, и тут же испортил впечатление, показав, насколько ему неинтересен ответ. – Теперь коснемся нескольких часов, предшествующих смерти вашей жены. Готовы? Вопросы будет задавать инспектор Уигфул. – Даймонд поставил локоть на стол, обхватил рукой подбородок и замер, словно Нерон в Колизее в предвкушении захватывающего состязания.
Уигфул расположился на стуле напротив Джекмана. Из-за закручивающихся усов и широко поставленных карих глаз он не казался таким грозным, как Даймонд.
Уигфул начал мягким тоном:
– Если я правильно понял, сэр, вы заявили, что в последний раз видели жену живой в понедельник одиннадцатого сентября?
– Да.
– Можете припомнить что-нибудь из тех выходных?
– Вряд ли забуду, – спокойно произнес Джекман. – В субботу мэр города открыл посвященную Джейн Остен выставку. Я носился как ошпаренный.
– Волнения последней минуты?
– Не без того. В действительности к вечеру в четверг все уже было на месте. Сомневаюсь, что кто-нибудь из вас посетил выставку, но уверяю, получилось достойное зрелище. Не могу сказать, что мы полностью использовали бальный зал, но при помощи выставочных стендов и видеоаппаратуры создали впечатляющее пространство. Были одобрительные отзывы в общенациональной прессе, а для местных каналов телевидения мы подготовили специальные программы. Однако вам не интересно слушать про выставку.
– Если она имеет отношение к тому, что случилось…
Резкий выдох и скрип стула Даймонда не дал Уигфулу договорить. Суперинтендант понял, что допрос пошел не в ту сторону.
– Не представляю, какую роль могла сыграть выставка в том, что произошло, – признал Джекман. – Для меня смерть Джерри до сих пор необъяснима. Так мне рассказывать о тех выходных, как вы просили? Пятницу я провел в аэропорту Хитроу – встречал гостей.
Глаза Уигфула удивленно округлились.
– У вас были важные гости?
– Доктор Льюис Джанкер – американский ученый из Университета Питсбурга. Он специалист по Джейн Остен, чего не могу сказать о себе. Джанкер опубликовал несколько работ о ее романах, участвует в главном биографическом исследовании. Он услышал про нашу выставку и приурочил к ней свой отпуск. Мы переписывались все лето, и я пригласил его к нам провести выходные дни, на которые пришлось открытие выставки. К сожалению, его самолет опоздал. Должен был прилететь в пятницу в десять часов утра, а совершил посадку только в четыре. Хорошо, что выставка была готова накануне.
– Вы встречались раньше с доктором Джанкером?
– Нет. Лишь состояли в переписке. Для ученых обычное дело принимать коллег. Я и сам пользовался гостеприимством, когда ездил в Америку.
– Он провел с вами все выходные?
– До воскресенья. Присутствовал на открытии и задержался на день. Сказал много теплых слов. Я сбился с ног: организовывал интервью, сопровождал по выставке высоких гостей, а его пришлось предоставить самому себе. Хотя не совсем. С ним находилась Джерри. К моему удивлению, вызвалась сама – обычно ее не интересовало то, что происходило в университете. С Джанкером они поладили, хотя не представляю, какие находили темы для разговоров. Джерри за всю жизнь не прочитала ни одного серьезного романа.
– Она вела себя нормально?
– Зависит от того, что вы называете нормальным. С чужими превращалась в сплошное очарование. А сумасбродные взрывы, когда они случались, были направлены, главным образом, против меня. – Джекман тяжело вздохнул, словно винил себя за то, что поддался настроению и показал накопившуюся на душе горечь. – В общем, вечером в субботу мы падали с ног. Выставка закрылась в шесть часов. Мы втроем отправились в паб перекусить, а затем вернулись домой. Воскресное утро провели тихо, с газетами, а затем сходили в ближайший бар выпить пива и съесть по сэндвичу.
– Вы с доктором Джанкером?
– Да. Джерри, как обычно, нежилась в постели. Но поднялась вовремя, чтобы проводить гостя. Я отвез его на станцию примерно без пятнадцати четыре.
– Вы что-то говорили о паническом приступе…
Джекман кивнул:
– Это случилось тем же вечером.
– В воскресенье?
– Да. Не знаю, имеет ли это отношение к смерти Джерри. В связи с шумихой, вызванной подготовкой выставки, мне предложили много вещей, тематически связанных с Джейн Остен: модель корабля, на котором плавал капитаном ее брат, силуэты персонажей ее романов, ранние издания в особых переплетах и подобное. Лично подарили мне два письма, датированные 1800 годом, которые, если окажутся подлинниками, произведут сенсацию в литературных кругах. Очевидно, они написаны Джейн Остен тете, которая уже несколько лет проживала в Бате.
– Ничего себе подарочек, – прокомментировал инспектор.
Словно спохватившись, что переоценил значение писем, профессор быстро добавил:
– Они коротенькие и ничего любопытного в них не написано, но ученые могут заинтересоваться ими. Я не мог включить их в экспозицию без установления подлинности. Но, как легко догадаться, пришел в большое волнение. Очень хотел выставить, если письма не подделка. Естественно, показал доктору Джанкеру. Он знаком с почерком Джейн Остен лучше меня. И по его мнению, письма написаны ее рукой.
– Надо же! Как, вы говорите, они вам достались?
– Мне их передал человек, видевший, как я по телевидению рекламировал выставку. Даритель не хотел афишировать свой поступок, и я обещал уважать его желание. Думаю, эти письма находились в пачке с другими такими же старыми, которые некий филателист продал ради почтовых штемпелей. В то время почтовых марок не существовало. До того как появились конверты, письма писали на одной стороне листа, адрес на другой, затем лист сворачивался и запечатывался. Коллекционеры собирают такие письма ради штемпелей, однако они ценятся не так, как черная пенсовая или другие викторианские марки, и иногда их можно приобрести за бесценок.
– Но не в том случае, если их написала романистка с мировой известностью.
Джекман позволил себе мимолетную улыбку.
– Вы хотите сказать, в том случае, если продавец разбирается в том, что предлагает? На письмах стояла подпись: «Ваша племянница Джейн». Имя Джейн в начале девятнадцатого века было очень распространенным в Англии. Чтобы понять ценность документа, надо знать, что миссис Ли-Перро – тетя Джейн Остен с материнской стороны.
– На сколько бы потянули письма Джейн Остен?
– Трудно сказать. До нас дошло около полутора сотен ее писем, однако их редко выставляют на продажу. Но можно не сомневаться, что на лондонском аукционе за них предложат пятизначную цифру.
– А даритель знал, с какой ценностью расстается? – поинтересовался Уигфул.
Джекман покачал головой:
– Вряд ли. Я намеревался вернуть их обратно, если бы они оказались подлинниками.
Употребление профессором прошедшего времени насторожило инспектора.
– Что-то пошло не так?
Джекман опустил голову:
– Письма исчезли из ящика моего стола. Я должен был держать их под замко́м, но по глупости не запер. В воскресенье открыл ящик, а писем в нем не оказалось. Я перевернул все содержимое, пересмотрел каждую бумажку. Вытащил ящик, проверить, не завалились ли они за него. Спросил Джерри, не взяла ли их она. Джерри ответила, что не брала.
– Она знала об их существовании?
– Да. Находилась рядом, когда Джанкер изучал их. Джентльмены, мне стало плохо. Я понял, что кто-то залез в ящик и взял их. Разумеется, я обыскал весь дом – занимался этим до середины ночи, хотя с какой стати письма могли оказаться где-то еще, а не в столе? Наконец крупно поскандалил с Джерри, обвинив, что она украла их. Ирония судьбы – я был не лучше ее, когда она кричала, что я портил ее машину и воровал вещи. Случай для психиатра.
До этого момента Даймонд превосходно держался, но теперь не выдержал:
– Вы сказали, крупно поскандалили. Вы что, ее побили?
– Рукоприкладством не занимаюсь! – Профессор был явно оскорблен подобным предположением.
– Когда это случилось: в воскресенье вечером или в понедельник утром?
– Скорее в понедельник.
– Что значит «скорее»?
– Самые ранние часы. Я же объяснил, что провел полночи в поисках писем.
– Где происходила ваша ссора? В спальне?
На лице профессора появилось загнанное выражение.
– Да, Джерри была уже в постели.
– Спала? Вы разбудили ее и обвинили в том, что она украла ваши письма?
– Нет, – возразил Джекман. – Она еще бодрствовала.
– Вы до нее не дотрагивались, не трясли, чтобы добиться признания?
– Ничего подобного.
– Тогда как понимать ваше «крупно поскандалили»?
– Я кричал. Обвинил Джерри, что она взяла письма, желая мне досадить. Потребовал, чтобы сказала, где они находятся.
– Укажите точно, где вы стояли, когда это происходило!
– Не помню. Я перемещался. Не стоял на одном месте.
– Перемещались в сторону кровати?
– Не исключено. Но жены не коснулся, если вы это имеете в виду. Пальцем до нее не дотронулся.
– Даже в тот момент?
– И потом тоже.
– А утром?
– Нет.
– Порой, профессор, люди после жарких ссор не помнят, что делали и что сказали друг другу. – Даймонд заговорил размереннее. Он знал, что допрос теряет продуктивность после нескольких минут темпа, который он набрал.
– Не тот случай, – произнес Джекман. – Я точно помню, что происходило. Мы бросали друг другу оскорбления, жена смеялась надо мной, что меня еще сильнее подогревало. Заявила: так мне и надо, если даже не догадался их запереть. В этом, конечно, была права. Но мне не понравилось, как Джерри это снова и снова повторяла, ведь я подозревал, что именно она из озорства или вредности спрятала от меня письма. В конце концов мы просто перестали друг с другом разговаривать.
– Вы можете сказать о себе, что заводитесь с пол-оборота?
– Хотите знать, горячий ли у меня характер? Нет, я редко выхожу из себя.
– Но в данном случае вышли.
– Только в том смысле, что не сдержался и наговорил ей грубостей. Если бы я напал на нее физически – что, как мне кажется, вы хотите от меня услышать, – неужели я стал бы рассказывать обо всем остальном?
Суперинтендант одарил его милостивой улыбкой, заметив:
– Иногда это приносит облегчение.
Джекман поджал губы и замолчал, а Даймонд царским жестом предложил помощнику продолжать допрос. Перед тем как прозвучал вопрос, возникла недолгая пауза.
– Вы рассматривали возможность, что письма взял доктор Джанкер? – спросил Джон Уигфул, решив, что такой поворот поможет ему восстановить контакт со свидетелем.
Профессор немного помедлил и наконец произнес:
– Позднее мне приходило такое в голову. Джерри была главной подозреваемой, но и американца я не мог сбрасывать со счетов. Неприятный факт – ученые иногда опускаются до краж. Настолько увлечены исследованиями, что считают себя вправе приобретать документы или первые издания любыми способами – если необходимо, бесчестными. Любой университетский библиотекарь может рассказать жуткие истории о вороватых ученых. Ответ на ваш вопрос: да, я пришел к выводу, что Джанкер тоже на подозрении.
– Но когда вы так решили, его в вашем доме уже не было?
– Да, Джанкер уехал. Я вам говорил, что отвез его на станцию, чтобы он успел на поезд, отправляющийся в Паддингтон в шестнадцать пятнадцать. В понедельник Джанкер планировал встретиться с профессором Далримплем из университетского колледжа, а затем отправлялся в Париж, в отпуск. Чем дольше я размышлял, тем больше убеждался, что мне нужно ехать за ним. В понедельник встал, не выспавшись, и сел в лондонский поезд.
– Отправлением в восемь девятнадцать, как вы сообщили, когда заявляли о пропаже жены?
Демонстрация памяти инспектора произвела впечатление, если не на суперинтенданта, то на профессора точно.
– Совершенно верно.
– И тогда перед отъездом вы в последний раз видели жену. Она спала или бодрствовала?
Джекман склонил голову:
– Это я вам тоже говорил.
– Что вы ей конкретно сказали?
– Еду вслед за Джанкером, спросить у него о письмах.
Даймонд подался вперед на стуле:
– В прошлый раз вы нам сказали другое. Мол, собираетесь встретиться с несколькими коллегами по поводу заимствования рукописей. – Своим замечанием он дал понять, что тоже помнит все, что говорилось раньше.
– В тот раз я не подозревал, что придется вытаскивать на свет историю о пропавших письмах.
– Хотели умолчать?
– По возможности, да.
– Надо запомнить эти расхождения, – обратился Даймонд к Уигфулу. – Продолжай.
– Что произошло потом? – спросил инспектор. – Вы догнали Джанкера?
– В университетском колледже он не объявился и на условленную встречу с профессором Далримплем не явился, что мне показалось подозрительным. Позвонил Далримплу из Хитроу и, извинившись, отговорился неожиданным изменением в расписании вылета. Я рванул в аэропорт и взял билет на ближайший рейс до Парижа.
– Вам было известно, где он намеревался остановиться?
– Нет, но я знал, что гостиницу он не заказывал, потому что не собирался улетать из Лондона раньше вторника. Оказавшись в аэропорту имени Шарля де Голля, я направился в туристический информационный центр и попросил помочь. Объяснил, что мне срочно требуется найти коллегу. Оказалось, Джанкер туда заглядывал, и ему посоветовали маленькую гостиницу рядом с Сорбонной.
– Там он и оказался?
– Когда я приехал – нет, но номер снял. Я остановился в той же гостинице, решив ждать, сколько потребуется. Наконец около одиннадцати часов Джанкер вернулся. Увидев меня, удивился, но, судя по всему, не встревожился. Я назвал причину своего появления – обставил все как можно деликатнее: мол, письма могли случайно завалиться среди других документов. Это был намек: вернуть похищенное и избежать обвинения. Я все обдумал – не собирался никого наказывать, только хотел получить обратно письма.
– Они действительно были у Джанкера?
Джекман покачал головой:
– Убежден, что нет. Если он обманул меня, то проделал это блестяще. Тревожился за меня и в то же время обиделся на то, что я заподозрил его. Пригласил к себе в номер, и мы вместе осмотрели багаж. Джанкер вывернул карманы, показал бумажник, буквально все. В итоге мне пришлось признать, что письма взяла Джеральдин. Я вылетел домой на следующий день с намерением выведать у жены правду, но, разумеется, не застал ее.
– Вы не посчитали это делом, достойным внимания полиции?
– Кражу писем? Кто мог их взять, кроме Джерри? Я посчитал, что сумею добиться от нее правды без огласки. И еще я не хотел, чтобы даритель узнал, что письма пропали.
– Вы не назвали нам имени щедрого жертвователя.
– Оно не подлежит оглашению.
– Да будет вам, профессор! – вступил в разговор Даймонд. – Мы расследуем убийство, не забывайте.
– Клянусь, все так, как я говорю, – заявил Джекман.
– Есть такое понятие, как препятствование ходу полицейского расследования.
– Я ничему не препятствую.
– Это нам решать.
– Нет, – возразил профессор. – На сей раз решение за мной.