Ведьма проворно, даже слишком проворно для женщины преклонных лет, добралась до своего дома, стоявшего не просто в конце улицы, а немного на отшибе. Разросшиеся кусты тянулись на обочине стеной, не позволяя рассмотреть приземистый дом с покосившейся с одной стороны оградой. С другой стороны естественной границей служили все те же кусты, только растущие на склоне старого крепостного рва. Когда-то именно тут проходила линия городских укреплений, которые вот уже двести лет как никому не были нужны и постепенно приходили в негодность. Крепостную стену, правда, местами подновляли, даже кое-где надстраивали, но ров, особенно вблизи реки, давно забросили. По дну его бежал грязный мутный ручей, а склоны так густо заполонил кустарник, что даже кошки не рисковали продираться сквозь него. Кроме вездесущих мальчишек посторонние сюда редко заглядывали, но ведьма все равно воровато оглянулась и сотворила охранный жест, прежде чем прошмыгнула в калитку. Пригибаясь, добежала до крыльца, несколькими пассами сняла магическую защиту и юркнула в дом. Там перво-наперво заперла дверь, возобновила охранное заклинание и только после этого поставила корзинку на пол и откинула крышку:

— Ну, выходи!

«Фык!» — раздалось изнутри.

— Киса-киса-киса! — позвала ведьма. — Как там тебя? Левиафан?

«Фык-фык!»

— А ну вылезай! Знакомься с новым домом, паршивец! Быстро! Мне некогда! — Ведьма слегка пнула корзинку ногой.

Нет, ну что она себе позволяет? Я что, какая-нибудь мышкодавка помоечная, чтобы выскакивать как угорелый? Святые котаны! Да она совсем меня не уважает! Еще и пинается… Нет уж, как мяукнется, так и мурлыкнется.

Орет. Ногами топает… О, еще раз пнула, посильнее! В ответ уперся лапами изо всех сил и матерно обругал ее. М-да, судя по всему, поняла. Перестала пинаться, ушлепала куда-то. Интересно куда? Пакость какую-нибудь готовит, не иначе. Или затаилась и ждет, чтобы я нос высунул. Фиг вам! Ученые! Я еще в котятах упрямством отличался. Сутки мог сидеть неподвижно.

…Но, с другой стороны, неужели они думают, что я вот так и смирился с переменами? Плохо же они меня знают. Настоящий кот — это вам не тот! Вы у меня строем ходить будете и лапку подавать!

Хм… Интересно, а чем это так пахнет? Мм… рыба? Рыба? Неужели мне? И, судя по аромату, свежая, только что плавала. Интересно, когда наловить успела? Есть хочется. Я уже три часа ничего не ел, брюхо подвело. От голода скоро в обморок упаду… Но поддаваться нельзя. Это провокация. Держись, Левиафан, стисни зубы…

Кстати, что она там бормочет? «Жирненький котик… хороший котик… лакомый кусочек…» Это она что, меня собралась есть? Ну уж дудки! Котов не едят! И вообще я не жирненький. Я, можно сказать, с голоду пухну! И вообще — это шерсть. Я пушистый, понятно? Пушистый! И вообще на диете из воды и хлеба. Так что вредно таких, как я, есть. Вот обижусь и голодовку объявлю.

Все. Объявил.

Но запах! И ведь не какие-нибудь карасики, а полновесный лещ. Это, если его сразу слопать, до вечера можно ничего больше не просить. Мм… Аж слюнки потекли.

Нет, Левиафан, держись! Ты что, готов за кусок рыбы родину продать? А где твои принципы? Твоя диета и голодовка? Вообще-то смотря за какой кусок и какой рыбы! И не обязательно продать. Скажем, сдать напрокат или в аренду… До понедельника.

Ой, как пахнет! Вылезать или нет? Не вылезти — с голоду помереть. Вылезти — себя не уважать. Тем более что меня тут жирным обзывают… Но не уважать себя лучше живым и на сытый желудок. Решено. Внимание, я выхожу! Я им покажу, кто тут жирный!

На абордаж!!

Рыжий снаряд вылетел из корзинки и молнией пересек комнату, приземлившись на посудную полку. Отчаянно заработал когтями, цепляясь за все подряд. Ведьма заголосила, когда на пол посыпались горшки, миски, тарелки. Освободив полку от всего, что на ней стояло, кот перескочил на соседнюю, но сорвался и повис на развешенных на веревке пучках целебных и колдовских трав. Не выдержав тяжести, веревка оборвалась, и все оказалось на полу. Пробуксовав когтями и заодно собрав в гармошку половик, кот метнулся на окно.

— Стой, скотина! Куда!

На окошке стояла дежа с тестом. Опрокинуть тяжелую емкость было трудно, но Левиафану это удалось. Тесто выплеснулось на пол, заляпав скамью и стол, разбрызгивая остатки, дежа покатилась под стол, отмечая свой путь чередой капель. Сам кот провалился в нее лапами и брюхом и кинулся вытираться о занавески, после чего перескочил на печку, где проехался животом по овчинному тулупу.

— А ну брысь! — кинулась к печи ведьма. — Абе-фабе-тебе-набе… Чтоб тебя приподняло и шлепнуло!

Кота действительно приподняло. Вместе с овчинным тулупом и подушкой, за которые он цеплялся. И действительно шлепнуло. На пол вместе со всеми вещами. Наволочка на подушке лопнула, перья полетели во все стороны, попав на разлитое тесто.

— Тварь! Скотина! Вот я тебя…

Увернувшись от рук ловящей его ведьмы и заодно от выпущенного в его сторону парализующего заклинания, кот успел отпрыгнуть в сторону, а вот огонь в печи нет, из-за чего мгновенно потух. Левиафан на ходу цапнул рыбу и нырнул под печь. Изнутри раздался отчаянный вой.

— Ага! Попался!

Ведьма плюхнулась на пол возле устьица, подхватила кочергу и проворно зашуровала внутри:

— Вылезай!

Внутри, судя по всему, происходило что-то страшное. Выли и орали на два голоса, что-то стучало, рвалось, слышались шлепки и стук. Кочерга натыкалась то на что-то мягкое, то на что-то хрупкое, то на что-то твердое. Попытавшись заглянуть внутрь, ведьма получила пригоршню пыли и золы в лицо, отпрянула, протирая запорошенные глаза. Зола жгла немилосердно. Ища, чем бы вытереться, ведьма вслепую схватила первое, что попалось под руку…

— Ах вот ты как, матушка! — проскрипело оно, выпуская когти.

— Ай! — Ведьма подальше отшвырнула от себя помятого, перепачканного в золе и тесте домового и сама откатилась в другой угол комнаты, утираясь подолом юбки.

Пострадавший домовой нырнул под половик, откуда злобно сверкали его глазки.

Под печью завозились, после чего оттуда полетели зола, угольки, какие-то тряпки, мелкий сор, очистки репы, старый, обмотанный паутиной веник, ветхая, выцветшая кукла-закрутка и несколько черепков.

— Ты чего творишь? — Ведьма подобралась к печи, заглянула в щель. — Вылезай!

— У-ау-ау-ау! — раздалось воинственное, после чего прямо в глаза ей полетело несколько пригоршней мелкого сора.

— Ах ты…

Соринки попали в глаза. Ведьма отпрянула, закрываясь руками, и не заметила, как мимо нее пролетел пушистый снаряд. Зацепившись когтями за платок, кот забуксовал, орудуя всеми четырьмя лапами, сорвал платок с головы новой хозяйки и вместе с ним, зацепившимся за коготь, всеми четырьмя лапами врезался в валявшуюся на полу дежу. Судя по тому, какой при этом получился звук, кот застрял в ней, как пробка в бутылке.

— Ага, попался!

Ведьма и домовой с двух сторон устремились к нему. Домовому удалось перевернуть дежу и усесться на нее всей тяжестью, пока ведьма искала крышку и осторожно подсовывала ее под отверстие.

— Огонь разводи! — пропыхтела она.

— Перепекать будешь, матушка? — догадался домовой, серой тенью кидаясь к печи.

— Я его, паршивца…

— Мя-ау-у-у… — взвыли из дежи зловещим тоном. Та подпрыгнула.

— Огонь! — заорала ведьма.

Домовой уже справился с печью, и по кое-как набросанным внутрь дровам весело скакали язычки пламени. Обхватив дежу двумя руками, ведьма бросилась к печи и с размаху зашвырнула свою ношу внутрь.

— Заслонку! — скомандовала она. — И огонь сделай побольше!

— Дык ведь сгорит… — забеспокоился домовой, но приказание выполнил.

Из-за закрытой крышки доносился зловещий вой. Огонь разгорался все сильнее. Ведьме самой стало жарко, но она с риском обжечь руки все держала заслонку.

— Хватит, матушка, — отстранился домовой. — Не могу больше! Он же там…

Глухой удар.

— Ур-р-рау!

Рев заставил ведьму и домового содрогнуться. Что там происходит?

Ведьма осторожно прислушалась. Эхо грохота еще металось в печи, но постепенно затихало, и только слышался яростный шорох и скрежет, постепенно удалявшийся вверх по трубе.

— А ну-ка…

Она рывком откинула заслонку, взмахнула рукой, собираясь и защищаться, и атаковать, но сражаться оказалось не с кем.

Внутри печь была забрызгана прилипшим тестом пополам с углями и обуглившимися остатками дежи. Пахло паленой шерстью, кошачьей мочой и горелым. Но самого кота не было видно. Чертыхнувшись так, что домовой испуганно отпрянул, ведьма по пояс всунулась в печь, выворачивая шею и пытаясь осмотреться в темноте. Посыпавшаяся ей на лицо сажа подсказала, где искать беглеца. Но было уже поздно.