9
Смерть – это перераспределение атомов

Вопрос: Как мы с вами отличаемся в своих взглядах: есть ли между нами разница?

Ответ: Видите ли, мысль о том, что я от вас отличаюсь, никогда не приходит мне в голову. Это мышление разделяет и говорит вам, что я от вас отличаюсь, что я функционирую по-другому. Но мы с вами функционируем совершенно одинаковым способом.

В: С той разницей, что я думаю о том, что хочу знать.

О: Да, вы хотите знать. То, как этот магнитофон функционирует, похоже на удивительно умный компьютер. Магнитофон никогда не задает вопрос: «Как я функционирую?» Ему нужна только энергия. Для этого нужно только электричество. Но здесь вы видите, что энергия – своего рода выражение жизни. Энергия там уже существует. Но вы постоянно задаете вопросы.

Мысль о том, что я от вас отличаюсь, вообще никогда не приходит мне в голову. Если вы спросите, отличаюсь ли я от вас, то все имеющиеся у меня знания, разделяющие нас с вами, уже находятся там, в компьютере. Они говорят мне, что вы – женщина, а я – мужчина, и что вы умнее меня. Вся череда идей, введенная в компьютер, задействуется. И это все. Ваш вопрос вызывает знания, находящиеся здесь, в компьютере (указывает на себя). Два компьютера разговаривают между собой, а вы хотите «привнести элемент», который не является частью функционирования этого живого организма. Поэтому вы начинаете думать, что в этом (указывает на себя) должно быть нечто отличающееся.

В: Значит, это я провожу это разделение?

О: Вы проводите это разделение. Сам этот вопрос нас разделяет. На самом же деле нет никаких вопросов. Все вопросы порождены теми ответами, которые у нас уже есть. Они на самом деле не являются вопросами.

В: Значит, наверное, мы должны молчать?

О: Вы думаете, что тишина – это способ что-то понять. Это игра всех религиозных людей. Они считают, что передают что-то посредством тишины. Но в этой тишине нет необходимости ни в каком общении.

В: В чем природа ума? Что это слово значит для вас?

О: Единственное значение, которое я могу вам дать, – это то, которое есть в словаре.

В: О! А в вас много ума?

О: Я соглашусь, что вы умнее меня, и что так получилось просто из-за нашего прошлого и наших унаследованных различий.

В: А есть какой-то высший разум?

О: Вы умнее меня. Это можно измерить. В нашем мире есть определенные критерии, утверждающие, что вы умнее меня. Для меня это приемлемо. Но любая попытка с моей стороны улучшить, изменить, модифицировать это, отнимает огромное количество энергии. Вот и все. Тогда то, с чем вы останетесь, будет чем-то необычайным. Его не интересует сравнивать себя с вашим интеллектом или чем-либо подобным. Это не вопрос того, что нужно смириться или принять тот факт, что я тупица. «Принятие» – не то слово. Когда это факт, что оно никуда не движется: не улучшается, не меняется, не развивается во что-то лучшее или другое, тогда то, что есть, – нечто необычайное. Это по-своему уникально. Каждый индивид уникален. Природа создает совершенные виды, а не совершенных индивидов.

В: Природа?

О: Совершенные виды, а не совершенных индивидов. Совершенные индивиды создаются религиозным мышлением человека. Мы поставили перед собой модель Иисуса, Будды и всех этих религиозных учителей. Если бы на этой планете были только Иисусы, Будды и все остальные учителя, то это был бы ужасный мир.

В: Это было бы ужасно и страшно.

О: Это то же самое, как если наполнить планету только розами одного сорта. Это было бы ужасным местом. Вот что с нами делает образование.

В: Получается, что не индивид совершенен, а вид?

О: Каждый человек отличается от всех других. Это все, что я говорю. Такого, как вы, нет больше никого во всем мире. Никого! Я говорю в смысле физиологии. Но мы это игнорируем, пытаемся всех подвести под одну гребенку и создать то, что мы называем наибольшим общим делителем. Вы постоянно пытаетесь выделять, образовывать всех и втискивать в систему ценностей. Если эта система ценностей не работает, то, естественно, начинаются революции. Вся идея о реструктурировании – не что иное, как переоценка старой системы ценностей. Это одно и то же. Через какое-то время все утихает, а потом они опять все это начинают. И опять никакого улучшения, то есть незначительное улучшение, но в своей основе оно – измененное продолжение того же самого. Какие ужасные вещи мы делали в ходе этого процесса! Действительно ли оно того стоит? Убив столько людей, мы возвращаемся к той же самой системе, к той же технике. В чем смысл? Однако мы будем продолжать в том же духе.

В: Могу я спросить Вас о смерти? Что такое смерть?

О: В природе нет такого явления, как смерть, есть просто перераспределение атомов. (Смеется.)

В: В природе…

О: Баланс энергии в природе должен по какой-то причине поддерживаться. Я не знаю, почему. Так что смерть происходит только когда есть необходимость чтобы атомы поддерживали баланс энергии во вселенной. Это всего лишь перераспределение атомов. Этот организм не может знать, в какой момент он родился и в какой момент он умрет, а также то, что он в данный момент жив, а не мертв. Наши знания об этом живом организме: рождение, смерть и т. п. – здесь (показывает на себя) отсутствуют.

В: Вы говорите, что мы не можем знать, живы мы или мертвы?

О: Нет. Не можем. Если вы спросите у меня: «Ты живой?», – то я вам отвечу, что я живой. Так как этот вопрос порожден идеей о том, как человек функционирует, действует и думает. В этом и заключается эта идея. Разумеется, если вы у меня спросите, жив я или мертв, я скажу, что очень даже жив. Так как этот вопрос приносит все имеющиеся у нас знания о человеческих моделях поведения. Но мы не можем иметь переживание того факта, что это – нечто живое. Видите ли, мысль мертва. Она пытается поймать нечто живое, пульсирующее.

В: Мысль пытается иметь переживание чего-то, что пережить не в состоянии?

О: Не в состоянии, так как в процессе она может сгореть. Если вы дотронетесь до оголенного провода, то сгорите. Так что она не хочет до этого дотрагиваться, она хочет с этим поиграть, натянуть перчатки и поговорить об этом.

В: А у тела есть понимание, но нет мыслей?

О: Сердце не знает, что оно качает кровь. Оно не задает вопрос: «Делаю ли я это правильно?» Оно просто функционирует. Оно не спрашивает: «Есть ли в этом смысл?» Для меня этот вопрос не имеет смысла. Вопросы: «Есть ли в этом смысл?», «Есть ли в этом цель?» – отбирают живое качество жизни. Видите, вы живете в мире идей.

В: Есть ли жизнь после смерти?

О: Все, что я ни скажу, людям будет неинтересно. Когда люди спрашивают меня, существует ли реинкарнация, я отвечаю, что она существует для тех, кто в нее верит, и не существует для тех, кто в нее не верит. Это не просто ловкий ответ, вера действительно важна. Если вы зададите фундаментальный вопрос, например «Существует ли реинкарнация так же, как существуют другие законы природы, например сила тяготения и тому подобное», то я отвечу, что, безусловно, нет. Но если вы хотите в нее верить, то это другое дело. Это рождается из потребности, чтобы после вашей так называемой смерти было какое-то продолжение. Это тот же самый механизм, желающий знать, что произойдет после смерти. По этой же причине вы задаете и вопрос: «Есть ли в жизни какой-то смысл, какая-то цель?» Видите ли, по какой-то причине этот механизм, это движение мысли не хочет заканчиваться, но вы видели, что люди умирают. Таким образом, мы полагаем, что должно быть что-то, что будет жить после нашей смерти. Так что именно вера в то, что здесь есть некий центр, некий дух, некая душа, и ответственна за веру в то, что должно быть нечто за их пределами. Однако если вы хотите знать, есть ли что-то за их пределами, умереть нужно сейчас. Когда любой вопрос и любая вера относительно этого придут к концу, смерть наступит прямо здесь и сейчас. Наступит клиническая смерть. Тогда вопроса о загробной жизни не возникнет, потому что не было бы возможности узнать, живо ли «оно» вообще.

В: И Вы сказали, что те, кто верят в реинкарнацию…

О: Эта вера должна исчезнуть, а конец веры – смерть.

В: Получается, что смерть – конец всех убеждений?

О: Но вы заменяете одно убеждение другим, одну иллюзию другой. Это все, что мы делаем.

В: Я хотел бы задать вам еще вопрос…

О: Ответы будут одними и теми же (смеется).