15

Сима переводила фантастический роман.

Любой язык — это стройная система, переплетающаяся с другими такими же системами, и если знать слова, то можно отследить историю целых народов: их миграцию, их верования, взаимопроникновение и ассимиляцию. Нужно просто знать, что искать, а Сима знала.

Она совершенно точно помнила, когда начала постигать чужие языки.

Ей было пять лет, родители оставляли ее дома одну, с кучей видеокассет и старым видеомагнитофоном, и она, чтобы не бояться в пустой квартире, все смотрела фильмы со старым переводом. Звучали голоса, что-то происходило на экране, а Сима завороженно смотрела на красивых мужчин и женщин, на их одежду, их квартиры и дома, на ухоженные улицы и какую-то совершенно другую жизнь, которой до этого не встречала. Лица вокруг нее были далеки от совершенства, одежда у людей не отличалась красотой, а те квартиры, что знала Сима, были небольшими, грязными и захламленными, а улицы — засыпаны мусором, грязные тротуары в ямах и плевках. А главное — там, в этих фильмах, люди говорили на каких-то иных языках, и голос за кадром переводил, а Сима запоминала слова, обороты, интонации, звучащие на фоне гнусавого голоса переводчика. Ей была удивительна и жизнь, и то, что она видела на экране, ей казалось, что, если она сможет говорить, как те люди на экране, она станет такой же, как они.

И она запоминала. Потом она поняла, что языки разные, и построила свою систему, по которой запоминала — и оказалось, что в этих языках много общих слов, просто немного по-разному произносящихся. Ей хотелось учить все новые и новые слова, чтобы составлять предложения. Ей это казалось веселой игрой, вот только играла она в нее одна.

И потом, в школе, она поразила учительницу тем, что умела говорить, и когда они начали изучать алфавит, с чего, собственно, и начинается изучение иностранного языка в школе, то лишь Симе эта наука пошла впрок, потому что она уже знала слова, теперь же могла их написать и прочитать. И она читала комиксы, журналы, книги — все, что можно было найти. Ей это было интересно, и она сама не заметила, как переняла от своих героев и манеру вести себя, и манеру одеваться, и бытовые привычки.

Свою комнатку в мансарде, куда ее поселили мать и отчим, она выкрасила в солнечный абрикосовый цвет, а мебель — в белый. Пол покрыла краской цвета топленого молока, ею же обновила дверь и оконную раму. И как-то так получилось, что ее комната стала похожа на комнату тех ребят из школьных комедий, только без плакатов и постеров на стенах, Симе не нравились такие вещи. Мать, когда ей приходилось заглядывать к Симе, отчего-то очень злилась, глядя на это жилище, и Симе казалось, что мать была бы счастливее, если бы она по-прежнему жила в комнате с ободранными грязными обоями, убитыми полами, растрескавшимися рамами и дверью.

Но Симу это не устраивало, как не устраивала ее жизнь в доме, где от нее всего-то и надо было, что ухаживать за бессмысленно глядящим в никуда мальчишкой, который только бесконечно ел, гадил или заполошно кричал, и так сутками. И она в мыслях построила для себя совершенно другую жизнь: в которой не будет ни грязных комнат, ни вони из туалета, ни людей, которые в полный рост используют ее, ничего не давая взамен.

И ей это удалось просто потому, что она не знала, насколько это трудно. Ей никто об этом не сказал, и она считала, что все ее непростые отношения с миром — что-то совершенно обычное.

И сейчас, когда она обросла клиентами, ей нравилось жить так, как она живет, потому что — ну, пусть нет у нее красивых людей рядом, и улицы — не совсем те, что она видела в фильмах, и выпускного с дилеммой насчет платья и лишения девственности у нее тоже не было, зато у нее была ее собственная жизнь, в которой не было места окрику: пойди-ка сюда, Серафима!

И если бы не смерть Сэмми, все было бы прекрасно. Потому что с некоторых пор у нее появилась семья.

И мысль о том, что если бы Сэмми не умер, если бы не ее решение дать отпор наглой и хамовитой старухе, то она бы не познакомилась с Таней, и семьи бы никакой у нее сейчас не было, — эта мысль заставляла ее хмуриться, потому что она теперь уже не знала, смогла бы она, например, оживить Сэмми — ну, если бы вдруг возникла такая возможность — ценой того, что откажется от семьи.

Она всегда так расставляла приоритеты: вот если бы кто-то предложил мне нечто взамен на что-то иное, как бы я поступила, что бы выбрала? Ну, например, волшебник встретился. И всегда знала, что важнее. Но не сейчас.

И она приехала домой, чтобы решить для себя кое-что, решить раз и навсегда.

И, конечно, в почте нашла письмо с предложением новой работы.

Обычно она переводила инструкции, протоколы заседаний, договоры, и теперь в эту книгу она старалась привнести отпечаток ритмомелодики, которую задал тексту автор, что придало роману совершенно особое звучание. И Сима знала, как часто эта авторская ритмомелодика при переводе просто теряется, но, однажды ухватив ее, Сима уже не отпускала. Это будет роман, который создал автор — просто на другом языке, но текст тот же.

Сима любила свою работу, потому что всегда знала: вначале было Слово, и этим Словом боги поделились с людьми, разделили его с людьми, и Слово стало оружием, и благословением, и проклятием. И не каждому человеку оно было даровано, а вот ей, Симе, — в полной мере, потому что она, изучая другие языки, соприкасалась не просто с другой культурой, а с мыслями людей, отстоявших от нее в пространстве и времени. И по тому, как развивался язык, можно было понять, что было важно для этих людей в тот или иной период времени. Люди уже умерли, войны отгремели, любовь и ненависть угасли, и горе замолчало, а слова в их языке все еще звучат эхом ушедших жизней. И Сима слышит это драгоценное эхо.

Она читала роман, живо представляя, кого бы из известных актеров поставила на ту или иную роль в случае экранизации. Она всегда так делала, когда читала художественные книги, ее живое воображение тут же превращало текст в фильм, и со временем она иногда даже не могла вспомнить, читала ли книгу или смотрела экранизацию.

Срок был кратким, сумма гонорара значительной, и Сима торопилась. Отчего-то в ее жизни стало происходить нечто такое, что отнимает слишком много ее времени и эмоций, и она пока не решила, хорошо это или плохо.

А еще работа занимала ее всю, и она могла хоть недолго не думать о Реутове.

Ей все в нем нравилось: и то, как он внимательно умеет слушать, и тогда его зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами, темнеют. Ей нравилась его улыбка — красиво очерченный рот, ровные крупные зубы без изъяна, темные брови прямыми стрелами вразлет на совсем не смуглом лице. Ей нравились его немного глуховатый голос и спокойная манера говорить. И понимание того, что этот мужчина никогда не достанется ей, наполняло ее болью.

Но когда она работала, то могла не думать об этом. Она переносилась в мир, созданный словами. И этот мир был такой же осязаемый, настоящий, как и комната, в которой она сидит. Сима представляла себе писателей создателями новых миров: вот была пустота, и потом в ней возникают города, улицы, дома, которые постепенно наполняются жизнью. В абсолютной пустоте шаг за шагом возникает мир, в который может войти каждый, кто умеет читать, и вместе с людьми, его населяющими, смеяться, и горевать, и ненавидеть, и сострадать, и любить, а самое главное — этот мир, единожды возникнув, уже никуда не исчезнет, он будет жить в голове всякого, кто в него вошел. И Сима чувствует себя ключом к новому миру, который с ее помощью откроют для себя тысячи читателей. И, возможно, всю Землю просто написал какой-то писатель и продолжает писать новые тома бесконечного сериала, добавляя интриги и красок.

И когда она пропустит через себя мир, созданный автором, люди станут ближе друг другу, словно и не было великого Вавилонского столпотворения, когда все вдруг перестали друг друга понимать. А ведь будь у них переводчики, они бы достроили свою башню и утерли нос мстительным гордым богам, точно бы достроили!

И не было бы войн. И не было бы вражды. Если бы люди понимали друг друга.

Сима вздохнула и устало откинулась в кресле. Она перевела уже половину текста, но болели глаза, затекло все тело — раньше Сэмми не позволял ей засиживаться, но теперь она забыла о времени. Она догоняла собственную жизнь, ускользающую все быстрее, а на ее место приходило что-то совершенно новое.

Прошлой ночью она дошла до края лавандового поля и оказалась у озера, на белой каменной скамье, нагретой солнцем. Вокруг цвели георгины, гладиолусы, ирисы и подсолнухи, и это было удивительно, потому что они не могут цвести одновременно — а поди ж ты, цвели. И вода в озере была прозрачной, в ней сновали стайки рыбок, а рядом на скамье лежал Сэмми, довольно щурясь на солнце. И его шубка была знакомо бархатной и горячей от солнца. И Сима ощутила покой и счастье. Наконец она смогла снова погладить Сэмми, и тот довольно заурчал, знакомо и привычно, и Сима поняла, что никуда не хочет уходить отсюда. Возможно, и Тропа, и ворота были посланы ей для того, чтобы она ушла сюда, когда станет невмоготу.

И она уж совсем было собралась остаться на скамье, но раздался звонок. И Сима целый день думала, что оставила Сэмми одного на той скамье.

Звонок в дверь прозвучал неожиданно. И хотя Сима знала, что это не может быть старуха, в какой-то момент она сжалась и тут же поймала себя на этом и рассердилась. Нет, больше она не будет жертвой. Она и не была, просто пора сменить тактику.

Но за дверью стоит Милош, и Сима уставилась на него во все глаза. Милош никогда не был у нее, как и никто из семьи, кроме Тани.

— Тут мать тебе поесть передала. — Милош вошел в квартиру и огляделся. — Танюшка на работе, Циноти заперлась с бабушкой, а я только приехал, мама говорит: пока не разделся, съезди к Симе, отвези ей обед. Ну вот…

В руках у него корзинка, прикрытая полотенцем.

— Это… это надо на кухню. — Сима отчего-то чувствует неловкость и сама на себя сердится за это. — Я… не стоило, правда, я бы…

— Таня говорила, что ты не готовишь. — Милош вошел на кухню и поставил корзинку на стул. — И я вижу, что это правда.

— Я пиццу заказываю или покупаю готовую еду. — Сима приподняла полотенце, прикрывающее корзинку. — О, запеканка! Так много…

— Горячая еще, ты обедала?

— Да я и не завтракала, работа срочная. А ты… ты голоден?

— Давай поедим, я только вернулся, голоден. — Милош огляделся. — Ванная там? Я руки помою.

Он скрылся в ванной, а Сима принялась вынимать из корзинки еду: запеканку в прозрачной форме, большой кусок пирога с малиной, орешки со сгущенкой, связку бананов, пластиковую емкость с каким-то мясом, запеченным с пряными травами и бобами: это мясо, сдобренное острым красным соусом с кинзой и большими красными фасолинами, Симе очень нравилось.

— Где у тебя тарелки?

Сима молча кивнула в сторону шкафа, прикидывая, что же теперь делать и как не ударить в грязь лицом. С Таней ей было проще, а Милош вызывал чувство тревоги, потому что ей казалось, что парень видит ее насквозь, а это довольно неприятное чувство.

— Так много…

— Поставишь в холодильник и будешь разогревать. — Милош смотрит на Симу с веселой иронией. — Когда ты уже перестанешь дергаться, общаясь со мной?

— Я не дергаюсь, — Сима обиженно надулась. — Просто я не… Я привыкла одна.

— Понятно. — Милош фыркнул. — Ты похожа на котят нашей Тары: они, как только входят люди, бросаются под диван и оттуда шипят. Не привыкли к людям, хотя в таком людном доме, как наш, это трудно представить, но Тара до сих пор никого к ним не подпускает, и они дикие. Ты их видела?

— Нет.

Сима не хотела видеть котят. Был бы жив Сэмми, она бы с удовольствием посмотрела на котят и попробовала поймать с целью последующей глажки, а потом дома говорила бы Сэмми, что это несерьезно и она любит только его. Но теперь — нет, так не могло быть, и ей не нужны были никакие другие котята, ей нужен был только Сэмми.

— Он не хотел бы, чтоб ты так горевала.

— Ты понятия не имеешь, чего бы он хотел… — Сима с тоской посмотрела на Милоша. — Ты думаешь, это глупо, что я вот так убиваюсь из-за него?

— Нет. Я думаю, что это самое тяжкое горе, которое постигло тебя за всю твою жизнь. — Милош дотронулся до ее руки. — Но ты должна понять, сестренка: нужно уметь идти дальше, не растворяться в горе, не топить свою жизнь в слезах — это неправильно. Постарайся отпустить, чтобы он мог вернуться к тебе, он именно этого хочет.

— Не верю я в эту хрень…

— Веришь, конечно. — Милош улыбнулся. — Потому что знаешь нашу бабушку Тули и меня знаешь. Потому ты и дергаешься, что думаешь, я читаю твои мысли.

Он настолько близок к правде, что Сима не нашлась с ответом. Да, именно потому в присутствии Милоша она чувствует неловкость, и вот же он и это знает.

— Скажи лучше, зачем к вам приезжал этот ужасный дядька?

— Какой дядька?

Конечно же, Милоша тогда не было дома, а Сима и забыла!

— Сима, кто приезжал?!

— Таня сказала, что его зовут Мирча Потокар.

Милош сжал кулаки, а в глазах зажегся опасный огонек.

— Что-то не так?

— Все не так. — Милош хмуро смотрит себе под ноги. — Дело в том, что наш баро дал своему брату много воли, и тот творит что хочет. Сейчас же он хочет взять в жены своему сыну нашу Циноти, она последняя незамужняя кровная дочь моего отца. Он хотел Злату, потом Агнессу, но они и смотреть не стали на его сыновей, а сейчас у него остался единственный неженатый сын, и теперь ему во что бы то ни стало нужна Циноти, и он уже предлагал отцу огромный выкуп за нее, но отец сказал, что не торгует своей дочерью. Захочет Циноти — выйдет замуж за его сына, не захочет — так тому и быть. А Циноти не просто не хочет, она в ужасе от самой мысли о таком браке.

— Ему что, девушек мало?

— Сима, ты не понимаешь. — Милош сжал ее пальцы. — Циноти — будущая шувани. Она унаследовала бабушкин дар, и с годами ее сила будет расти. Иметь в семье шувани — большой почет и огромная польза. Баро хочет породниться с шувани, вот Мирча и старается, да попусту. И, конечно, просто похитить мою сестру он не может, он знает, что бабушка проклянет и его, и весь его род, потому что мы им Циноти не оставим и родственниками они не станут. Но я боюсь, как бы он не устроил какую-нибудь подлянку, чтобы вынудить Циноти согласиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Например, в прошлом году они подстроили аварию, в которой обвинили меня, и предложили снять обвинения в обмен на Циноти. Отец нанял адвоката, и все разрулили, но я знаю, что сестра пошла бы на это, если бы не было иного выхода, пошла бы. А я этого не хочу.

— Тогда тебе придется остаться здесь. — Сима быстро сообразила, что к чему. — Пока мы не придумаем, как быть, сиди у меня и не высовывайся.

— Но…

— Сам посуди: если ты будешь со мной, тебя не смогут подставить. А мы придумаем, что нам делать, но нужно время. Спать будешь в гостиной на диване, еду закажем, одежду Таня привезет, и мы все вместе посидим, подумаем, как нам быть с этим мерзким типом.

Милош задумался, потом кивнул:

— Наверное, ты права.

У Симы зазвонил телефон, и она узнала номер Реутова.

— Сима, ты дома?

— Ага.

— Тогда я через минуту буду. Мне нужна твоя помощь.

Сима ошалело уставилась на умолкнувший сотовый. Реутов сейчас приедет к ней. Ему нужно, чтоб она ему помогла, но в чем?!

— Уймись. — Милош смеется. — Сима, если ты будешь так дергаться, он все поймет, и ты будешь глупо выглядеть.

Сима понимает, что Милош прав, но ее переполняет желание увидеть Реутова и одновременно страх оттого, что тот поймет, насколько волнует ее душу.

Реутов позвонил в дверь через три минуты, и Сима бросилась открывать.

— Был рядом, вот заехал… — Реутов удивленно вскинул брови, увидев Милоша. — Не помешал?

— Что ты, майор. — Милош пожал протянутую ему руку. — Привез сестре обед, мать велела, а то ведь она за работой поесть забывает. Голоден? Тут хватит на всех.

— Не откажусь. — Реутов сразу вспомнил о пропущенном обеде. — Руки где можно помыть?

Они с Милошем уже говорили, как старые знакомые, а Сима только и могла, что молчать и любоваться своим гостем, ругая себя за косноязычие.

— Так я чего, собственно, пришел. — Реутов поставил опустевшую чашку на стол. — Тут в расследовании всплыла одна книга, и я хотел бы, чтобы ты взглянула на нее. Парень книгу продал, но перед продажей отсканировал и вырвал несколько последних страниц. Сима, если не сможешь разобрать, то поищем еще, но я надеюсь, ты скажешь мне, что это такое.

— А где книга?

— На флешке. — Реутов достал из кармана флешку на шнурке. — Держи.

Сима взяла ее и ушла к себе. Вставив флешку в разъем ноутбука, она скопировала документ и открыла его. Конечно, книга была очень старая: страницы почти коричневые, обложка черная, с какими-то знаками, а корешок книги из какого-то металла, и Сима предположила, что это серебро. Посредине корешка виднеется небольшое круглое отверстие, словно червоточина, но оно правильной конфигурации и явно рукотворное.

Страницы исписаны очень густо, здесь же рисунки — какие-то круги, звезды, знаки. Но текст узнаваем.

— Это латынь, но очень странная. — Сима вернула Реутову флешку. — Книга является сборником каких-то религиозных текстов, написанных на латыни.

— А прочитать ты сможешь?

— Все европейские языки произошли от латыни, в той или иной степени. — Сима улыбнулась. — Да, смогу, но не прямо сейчас. Это очень старая книга, и не все слова хорошо видны, да и сама латынь здесь не та, что я изучала… В общем, надо почитать, присмотреться, порыться в словарях, — словом, пройдет какое-то время, прежде чем я переведу. Очень старый текст, а я не спец в латыни.

— Нет, конечно, не сейчас. — Реутов с уважением смотрит на Симу. — Просто в общих чертах понять бы, что это за документ.

— Там в корешке сделано гнездо, как для ключа. Корешок металлический, и в нем…

— Что?!

Это Милош вскинулся, услышав слова Симы, и она удивленно смотрит на парня.

— Ну, посмотри сам.

Они гурьбой идут к ней в спальню и склоняются к экрану ноутбука, и Сима увеличивает изображение.

— Вот, смотрите, это специально сделано, словно замочная скважина. — Сима наводит курсор на корешок книги. — Никогда такого не видела.

— И не должна была. — Милош хмуро смотрит на экран. — Где теперь эта книга?

— Парень, который нашел ее, продал какому-то человеку. — Реутов косится на Милоша: — А что такое с этой книгой, объясни мне, будь добр!

Его раздражает, что Сима заметила то, чего не заметил он.

— Долгая история… — Милош вздохнул. — И как раз из тех, что не вызывают доверия. И тем не менее, если человек, купивший эту книгу, спрашивал о ключе…

— Конечно! — Реутов хлопнул рукой по столу. — Спрашивал, и именно что о ключе! И если я сейчас не услышу эту долгую неправдоподобную историю, то…

— Остынь, сейчас услышишь. — Милош кивнул Симе, и она закрыла файл. — Давайте вернемся на кухню.

Они снова расселись за столом, Сима набрала воды и включила чайник. Реутов сидел к ней спиной, она видела его тренированные плечи и мускулистую шею и думала о том, что ни одного в мире мужчину она не желала больше, чем этого, и ни один в мире мужчина не был настолько недосягаем для нее, как майор Реутов, сидящий совсем рядом, руку протяни.