10

— Труп принадлежит женщине лет восьмидесяти, а может, и старше, нужны анализы, чтобы сказать точнее. — Эксперт с интересом рассматривает почерневшее тело, одетое в синее цветастое платье. — Видимых повреждений нет, и я думаю, что смерть наступила по естественным причинам. Следы какой-то краски на лице означают, возможно, попытку консервации тела, пока не могу сказать точнее.

— Когда предположительно умерла эта женщина? — Реутов с отвращением морщится при виде трупа. — Вонь тут ужасная, но труп явно не свежий, это ясно.

— Вонь тут больше от сгнивших остатков пищи, немытого туалета и разлагающихся наслоений грязи органического и неорганического происхождения. Этот труп не добавляет квартире шарма, но запах от него минимальный — по крайней мере, последние годы, а в самом начале, конечно, вонять он должен был до небес. Если судить по состоянию тела, то умерла дама лет пять назад, не меньше. А вот каким образом она мумифицировалась, я скажу после проведения ряда экспертиз. — Эксперт разве что руки не потирает от предвкушения, а Реутова вдруг замутило. — Да ладно тебе, Денис Петрович, у тебя свой интерес в работе, а у меня свой. Мне мумифицированные трупы ни разу не попадались, так что я его заберу.

— Да уж, сделай одолжение.

Реутов и сам не понимает, почему мумифицированный труп произвел на него такое тягостное впечатление. Но мысль о том, что старуха, которая жила в этой квартире, зналаоб этом страшном соседстве, и не просто знала, а сама же запихнула тело в нишу и заставила шкафом, при этом продолжая жить как жила, — эта мысль ему отчего-то невыносима.

— Иногда кажется, что уже видел самую что ни на есть мерзость, а потом что-то происходит, и ты понимаешь, что — нет, вот это еще хуже. — Семенов вышел из туалета, где его активно выворачивало с момента, как из ниши извлекли тело. — Мне теперь это будет сниться.

— Впечатлительная натура.

Эксперт хохотнул и заглянул за шкаф, что-то там высматривая, многозначительно хмыкая.

— Ну, я понял, как это вышло! Тут в комнате раньше была печь — дома строились сразу после войны, централизованного отопления не было, обогревались печами, а дымоход был общий, с первого по пятый этаж. Потом провели трубы и сделали отопление, и эти дымоходы люди начали разбирать, а на месте образовавшейся ниши ставили встроенные шкафы. А тетка эта жила на первом этаже, и ей всего-то и понадобилось, что слегка пробить пол, чтоб был из подвала постоянный сквозняк, да сунуть труп в нишу, заставив ее шкафом. Видимо, умерла эта почтенная женщина зимой, из подвала шел холодный воздух, вот и произошла мумификация останков. Но воняло тут, должно быть, невероятно, причем где-то месяца два-три. Соседей опросили уже, кто-нибудь знает, кто это?

— За последний десяток лет тут от старых жильцов никого не осталось, — вздохнул Семенов. — Пенсионеры умерли, наследники квартиры продали, а новые жильцы все в один голос твердят, что убитая всегда жила одна.

— Надо зайти в реестр и посмотреть, кто прописан в квартире. — Реутов подумал о том, что это и сегодня можно будет сделать. — Думаю, убитая была прописана не одна.

— И на почту сходите. — В комнату вошел Бережной и остановился перед трупом. — Да, необычно. Добрый вечер, ребята.

Он обошел труп, осмотрел нишу. Реутов чрезвычайно рад, что генерал Бережной нашел время приехать на его место преступления. Ему сейчас очень нужен был кто-то, кто посмотрит со стороны на собранные улики и оценит сделанные умозаключения. Дело это было каким-то скользким, и улик вроде бы много, а ухватиться не за что.

— Добрый вечер, Андрей Михайлович. — Реутов кивнул эксперту, чтоб тот убирал труп. — Почему на почту?

— Там люди годами работают, а пенсию старухе, скорее всего, приносили домой. — Генерал оглядел комнату и покачал головой. — Спроси, одну пенсию получала убитая или все-таки две.

Он подошел к кровати и откинул покрывало. Эта кровать и правда выделялась в комнате — она единственная имела аккуратный вид: заправлена синим покрывалом, под которым оказалось пожелтевшее, но на первый взгляд чистое постельное белье.

— Смотрите, следы на подушке! — Бережной наклонился над кроватью, рассматривая простыни. — И пятна. Бьюсь об заклад, что Хичкок сейчас от зависти в гробу перевернулся, потому что он своего Нормана Бейтса выдумал, а у нас — вот оно, наяву.

— Вы хотите сказать…

— Денис Петрович, все тут осмотрев, ты бы пришел точно к такому же выводу. — Бережной хмыкнул. — Она вытаскивала труп, по крайней мере, раз в месяц, когда приходил почтальон, иначе пенсию на второго жильца ей бы не выдали. Думаю, тело она укладывала на бок — типа, спит старушка, не будите. Видели пятна светлые на лице трупа? Это, скорее всего, следы какой-то краски, она маскировала изменения цвета кожи. Так что вы на почте поинтересуйтесь…

Семенов издал сдавленный звук и ринулся обратно в ванную. Бережной вздохнул и переглянулся с экспертом и Реутовым. Не все еще нарастили панцирь должной прочности, чтобы спокойно обсуждать такую улику, как мумифицированный труп.

— Да, дело запутанное… — Бережному очень хочется курить, но он обещал жене бросить и пока держит слово. — Уже твое покушение на кладбище дурно пахнет, а еще и это… Ты точно уверен, что девчонки непричастны к обоим преступлениям?

— Абсолютно. — Реутов готов защищать свою точку зрения. — Если позволите, я вам завтра сам все покажу и изложу свои соображения.

— Хорошо, завтра поговорим. — Бережной покачал головой. — Свидетельниц бы поберечь не мешало, Денис. Не нравится мне кладбищенская история. Вот с этим убийством старухи, я думаю, ты разберешься, а остальное — дело темное, нужна предельная осторожность.

— Я тоже так думаю, Андрей Михайлович.

— Ну, то-то. — Бережной одобрительно взглянул на Реутова. — А Виктор где же?

— На кладбище, под прикрытием. Если там что-то происходило незаконное, кладбищенские бомжи точно в курсе.

— Согласен. — Бережной кивнул. — Я вот что хотел тебе сказать, Денис Петрович. Я планирую сделать некоторые кадровые перестановки. Раскручивай дело и занимай мой прежний кабинет, мне нужен толковый человек на этом месте, подполковник Егоровский хороший сотрудник, но должность эта не для него. Неподходящее время для такого разговора, да когда оно подходящим будет? В общем, перспектива такая, а на очередное звание я тебя вчера подал, так что думать и взвешивать я тебе не дам, как хочешь. Нет у нас времени на раздумья, так-то.

— Я?! — Реутов растерянно смотрит на Бережного. — Андрей Михайлович, да я никем не руководил никогда! Как же я…

— Справишься. — Генерал устало потер переносицу. — А завтра захвати все, что есть по обоим делам, и жду тебя в моем кабинете к одиннадцати часам. Девчонки где?

— Пока в отделе, а там посмотрим.

— Ну, не буду тебе мешать. А на почте поинтересуйся, да.

Бережной вышел, осторожно ступая среди разбросанных вещей, чтобы не нарушить целостности картины. Реутов с тоской подумал, что торчать ему сейчас в этой клоаке несколько часов, а то и до утра, ведь обязательно нужно найти то, что убитая прятала в своей квартире, — ну, кроме трупа.

— Извини, Дэн, но что-то меня плющит не по-детски. — Семенов виновато взглянул на коллегу. — Всякое видел, но такое…

— Перестань об этом думать и давай поищем, пока не нагрянула остальная кавалерия и не начала путаться под ногами. — Реутов вспоминает стерильную квартиру Симы и вздыхает. — Открой форточку, что ли, я скоро от этой вони скончаюсь.

Семенов с готовностью бросился открывать форточки, а Реутов прошел в следующую комнату. Здесь царил такой же беспорядок, а кровать с грязным свалявшимся бельем свидетельствовала о том, что старуха спала именно здесь. И судя по грязным чашкам и тарелкам, во множестве расставленным по всем доступным поверхностям, ела она тоже здесь.

Морщась от отвращения, Реутов сбросил на пол подушку, одеяло, туда же полетели простыня и матрац. Под матрацем оказалась панцирная сетка, проржавевшая и продавленная, и в самой нижней ее точке лежали картонные папки, туго чем-то набитые, на первый взгляд — бумагами. Реутов достал одну и открыл.

Папка была набита не бумагами, а долларовыми купюрами, лежащими между листков бумаги.

Реутов взял один из листков — стандартный лист канцелярской бумаги, исписанный мелким почерком.

— Да она тут записывала все, что видела! — Он присвистнул. — Люди за птицами наблюдают, а эта ненормальная наблюдала за соседями!

Он перебирает страницы, исписанные мелким почерком с чудовищными ошибками, и понимает, что завтра же засадит Семенова разбирать эти записи, Семенов очень хорош в таких делах: въедливый и внимательный, он составит хронологию событий, происходивших в этом подъезде за последние несколько лет.

И тогда станет ясно, у кого был мотив.

А сейчас надо пройтись по квартирам и осмотреть руки всех жильцов. У кого-то из них на ладонях должны быть ссадины от проволоки.

Сима долго не могла уснуть.

Таня уже сопит на своей половине кровати, а Сима все вспоминает — тело старухи, визг соседки, снова полиция. И майор Реутов, невероятный красавчик, даже в кино она такого не видела.

Сима вздохнула и перевернулась на другой бок.

Конечно, он женат. У него на безымянном пальце блестит обручальное кольцо, и Таня права, его жена, должно быть, необыкновенная.

Он умный, надежный, и он не спаниель.

Сима презирает мужчин-спаниелей — всех этих «прекрасных семьянинов» в шлепанцах и растянутых домашних штанах. Она их навидалась во множестве, таких положительных, трусливых, неспособных на поступок, на хоть что-то помимо их домашнего мирка. И, как на грех, именно такие парни всегда ухаживали за ней самой — положительные, как их все называли. Девчонки в институте всегда с обидой спрашивали: Симка, ну что тебе еще надо? Не пьет, не курит, нацелен на семью, детей… Как они не понимали, что Симе тошно от одной мысли, что какой-то «положительный» гражданин будет просыпаться с ней рядом и выползать из-под одеяла в семейных трусах… Отчим ходил по дому в таких огромных труселях в полоску и тоже считался «семьянином», а у него на груди, спине и вообще везде росли волосы, а изо рта воняло, как из унитаза, в который кто-то набросал бычков.

У нее когда-то даже роман случился — «серьезный», как его называли все знакомые. В принципе, парень показался Симе достаточно интересным: он гонял на мотоцикле, играл на гитаре, лихо пил пиво и рассказывал в кругу приятелей о своих победах на всех фронтах. У него были серьга в ухе, длинные волосы и татуировки, и у Симы дух захватывало, когда он, глядя на нее, пел «Мишель». Хорошо пел, душевно, хоть и с заметным акцентом.

И все девчонки, глядя на это, отчаянно завидовали Симе. Потому что этот парень был мечтой, кумиром и несбывшимся сном.

И все было бы отлично, если бы не Сэмми.

Отчего-то кот сразу невзлюбил соперника. Сэмми был в принципе вполне дружелюбен — в своем понимании дружелюбия, конечно. И Сима всего раз видела, как он негативно реагирует на человека. Сэмми очень не любил жену ее отца, просто из себя выходил — шипел на нее, прижав уши к голове, а мачеха грозилась «утопить проклятую тварь», но чтобы указанную тварь утопить, его надо было как-то поймать, а Сэмми не давался в руки чужим.

И когда кот среагировал точно так же на приятеля, Сима была удивлена. Тем более что ее друг ничем не напоминал мачеху… Но, как оказалось, напоминал. Сима помнит тот день, когда она ушла в ванную, включила воду, а потом вспомнила, что купила себе новую маску для лица. И, оставив включенной воду, вернулась в комнату за этой самой маской, которая лежала в ее сумке.

Сэмми сидел на шкафу и, как показалось Симе, ждал ее появления, потому что смотрел прямо на нее.

А вот длинноволосый любитель мотоцикла и гитары стоял спиной к двери и кому-то тихо говорил по телефону: ну, ты понимаешь, она зануда, конечно, и, в общем, отстой, зато хорошенькая, умная, и главное — я не подцеплю от нее ничего, я же у нее первый. Вот только проклятая тварь мешает, но я решу этот вопрос.

Проклятая тварь злорадно щурилась со шкафа.

А потом Сима пила на кухне чай с печеньем, а Сэмми сидел на столе и ел из своей мисочки кроличий паштет, который всегда очень уважал. Сима периодически гладила его по бархатной спинке, и он снисходительно поглядывал на нее, словно говорил: видишь, дуреха, как ты могла вляпаться? И что бы ты без меня делала!

И Сима знала, что без Сэмми она не то чтобы пропадет — но почти пропадет.

И, наверное, так оно и случилось бы, вот только пропасть ей не дают люди, которые вдруг откуда-то появились в ее жизни. Странные люди, не похожие ни на кого из тех, кого она знала.

И майор Реутов…

Сима снова перевернулась на бок.

Майор Реутов казался ей именно тем мужчиной, которого она ждала. И от мысли, что он сейчас дома, со своей женой, что рядом с ним есть женщина, которую он выбрал из множества других и к которой он всегда возвращается, Симе так горько, что сердце сжимается.

Но понять это никто не должен.

Сима поднялась, набросила на себя халат и вышла из комнаты. Она уже освоилась в этом большом доме, где живет одновременно семнадцать человек, если считать детей. И они перестали настороженно коситься на Симу, а воспринимают ее как дальнюю родственницу. И Сима уже понимает по-цыгански, этот язык она решила изучить и понять его систему.

Но сейчас ей надо просто побыть одной, и где, как не на кухне, это можно сделать ночью, когда все уже угомонились и спят?

Сима включила чайник и достала из буфета блюдо с печеньем. Невестки Якова и Сакинды оказались очень хозяйственными тетками, они весь день что-то готовят, пекут, и это понятно, семья-то очень большая, но две посудомоечные машины работают практически целый день, как и три стиральные, установленные внизу, в прачечной. В этом доме тоже уважают порядок, который понимают не в том, чтоб была стерильная чистота, а в том, чтоб была чистой одежда, посуда и сантехника. А убирать в доме можно и раз в день, а не три-четыре, как привыкла Сима.

Она налила себе чаю и уселась на высокий табурет перед стойкой в глубине кухни.

Сима сначала сама себе удивилась, когда поняла, что вспоминает Реутова намного чаще, чем просто шапочного знакомого. Тем более что его статус женатого человека был заметен сразу. А потом до нее дошло, что она думает о нем постоянно.

И, конечно же, он не проявил к ней ни малейшего интереса, кроме профессионального, и Сима знает, что скорее даст себя четвертовать, чем позволит, чтоб о ее чувствах хоть кто-нибудь догадался.

— Нальешь мне чайку, сестренка?

Сима обернулась. Она не слышала, как вошел Милош. Он стоит в дверях, все еще одетый в темную куртку, и видно, что он очень устал.

— Пригнал машину издалека. — Милош снял куртку и бросил ее на стул. — Есть хочу, но сначала чаю.

— Руки иди вымой.

Милош состроил гримасу.

— Ты прямо как моя мать. Вымою, куда же я денусь?

Сима достала большую чашку, сделала чай. Потом, подумав, полезла в холодильник — там от ужина оставались рис с овощами и мясо, а Милош сказал, что голоден. Она просто разогреет ему еду в микроволновке, ничего больше.

Он редко появлялся в доме, потому что много работал, и сейчас, когда уехали братья, был первым помощником отца. При встрече они с Милошем просто здоровались, а Таня, наоборот, обожала брата — они всегда очень дружили и считали друг друга близнецами. Впрочем, они родились в один день и почти в одно и то же время, так что в теории о близнецах что-то было, наверное. И не важно, что выползли они из разных животов, это вообще не важно в данном случае.

— Вот, горячий только…

— Спасибо. — Милош сжимает горячую чашку в ладонях. — Посидишь со мной? Я редко могу сесть за стол не один, а на этот раз вообще устал зверски, но очень домой хотелось, торопился. Два дня в пути без отдыха — это что-то да значит. Спать охота… А ты чего не спишь?

— Так…

— Да ладно тебе — «так». Рассказывай, что стряслось.

«Ничего не стряслось, просто я, кажется, всерьез влюбилась в неподходящего парня. Но тебе я этого не скажу ни за что».

— Отец говорил, что кто-то оставил у тебя под дверью труп старухи. — Милош допил чай и потянулся к тарелкам. — Ты из-за этого переживаешь?

— Ну да.

— Ну, и врешь. — Милош подмигнул Симе. — Давай, сестренка, расскажи мне.

— Какая я тебе сестренка…

— Если мои родители тебя приняли в нашем доме и теперь считают дочерью, то ты мне сестра. — Милош серьезно смотрит на Симу. — Или ты считаешь, что мы всех подряд вот так в доме привечаем? Наш народ сохранился и выжил потому, что мы живем очень закрыто и соблюдаем наши традиции.

— Ну, не всегда, я думаю.

— Соблюдение традиций не в том состоит, чтобы жить как сто или тысячу лет назад, отвергая день сегодняшний, а чтобы в сердце было то, что делает тебя сыном или дочерью своего народа. Милосердие к сиротам — это одна из наших традиций, и хотя ты вроде как взрослая, но мои родители, похоже, так не считают. Налей-ка мне еще чаю, будь добра.

Сима взяла его чашку и снова приготовила чай. Этот разговор тревожит ее, потому что она не привыкла откровенничать ни с кем, кроме Сэмми, но сослаться на усталость и уйти будет глупо и шито белыми нитками.

— Так что тебя тревожит? — Милош потянулся за печеньем. — Там в буфете есть клубничное варенье, подай, пожалуйста. Вот спасибо, уважила. Сима, я не отстану. Ты грустная, и это не из-за того, что произошло, что-то тебя грызет. Тебя кто-то обидел?

Сима покачала головой. Никто ее не обидел, она просто сама дура, идиотка и остальное в том же духе. Как можно увлечься женатым мужиком!

— Влюбилась в неподходящего парня?

Сима вздрогнула и подняла взгляд на Милоша. Тот смотрит на нее непроницаемым взглядом, и она сжала в руках чашку: Милош смотрит на нее глазами старой Тули. Господи, как же она раньше не заметила, что и Милош, и Циноти оба похожи на свою бабушку Тули! Особенно глаза, такие же темные, почти черные, в длинных загнутых ресницах.

— Спокойно. — Милош осторожно тронул ее ладонь. — Ты так испугалась, будто привидение увидела.

— Ты…

— Ну, совсем немного, у Циноти этого больше, но и я получил свою часть наследства. — Милош улыбнулся. — Некоторые вещи я простознаю, и все. Лечить, как бабушка, я никогда не буду, гадать, как Циноти, не собираюсь — так, для себя разве. Но в жизни мне это помогает все равно, особенно с девушками.

— Что ты имеешь в виду?

— Я всегда знаю, кто мне не подходит, например.

— И пока не нашел подходящую?

— Пока не нашел, но я не тороплюсь. — Милош покачал головой. — Итак, я прав. Он женат, и ты запала на него до самого нутра. Это плохо, для тебя плохо.

— Я знаю…

— Что тебя в нем привлекло, кроме внешности?

Сима вздохнула. Ну вот как объяснить, что она терпеть не может мужчин в аккуратных рубашках и вязаных пуловерах? Таких позитивных персонажей, которые боятся собственной тени, которые тривиальны, скучны и чистят пылесосом ковры в доме, ходят в супермаркет… Нет, не объяснить. Дело не в рубашках, не в уборке, не в хождении в супермаркет, и даже не в семейных трусах, и ни в чем таком… осязаемом. Дело в том, что эти мужчины — просто ноль, никто, она не может их уважать, потому что уважать за отсутствие вредных привычек глупо, а эти достоинства всегда озвучиваются в первых строках списка: не пьет, не курит, работает… Господи, ну и что! Ну, не пьет и не курит, ну вот ходит на работу, и — что? Да ничего, пустое место.

— Тебе нужен парень, который что-то собой представляет. Личность, которую ты будешь уважать. А поскольку опыта отношений у тебя нет, как и сколько-нибудь удачного примера таких отношений, ты сама не знаешь, чего тебе надо, зато запала на парня с яркой внешностью и рисковой работой. Он кажется тебе необычным… Впрочем, если это тот, о ком я думаю, он и есть довольно необычный в своем роде. Но он женат, Сима, и женат очень счастливо.

— Ты… я не…

— Это майор, который сдал мне тебя из рук в руки в больнице, когда тебя избили в полиции.

— Его не было в больнице. — Сима помнит только гулкие голоса где-то за пределами боли. — Я не…

— Был, просто ты была в состоянии, не слишком способствующем наблюдению за окружающим миром. И, конечно, ты «не», я понимаю, ты и вообще делиться не привыкла, просто никогда не пытайся мне врать. Это так, на будущее. Послушай, Сима. Ну, вот просто послушай, а потом иди спать, утро вечера мудренее. Этот парень тебе не судьба, и ты сама это знаешь. Не судьба потому, что у него судьба другая, в его жизни есть две женщины, которых он любит, и ему достаточно.

— Две?!

— Да, две. И они будут с ним всегда, и друг о друге они знают. — Милош взял Симу за руку и крепко сжал. — У тебя в жизни будет совсем другой мужчина, и ты будешь его любить и уважать, но сейчас тебе надо просто переболеть. Первая любовь не настигла тебя в юности, потому что ни твое детство, ни юность нельзя назвать нормальными, ты боролась за выживание, в одиночку. Это накладывает отпечаток на человека, а на девушку типа тебя — и подавно. И, конечно, тебе горько, больно и стыдно, что ты полюбила человека, который тебе не годится не потому, что он неподходящий человек, а потому, что у него семья и сложные отношения с женщинами. И ты это переживешь, перетерпишь и не дашь ему понять, что ты чувствуешь к нему. И в этом я тебя понимаю и целиком на твоей стороне. Просто когда ты встретишь своего человека, не оттолкни его по глупости, счастье — хрупкая вещь, с ним нужна осторожность.

— Я не…

Сима и сама не ожидала такого разговора. И она устыдилась своего удивления, потому что понимает его природу: она не ожидала от цыганского парня таких слов. Вот от человека своей нации она бы выслушала подобные слова совершенно спокойно, с чувством, что ничего странного не происходит, но то, что цыган Милош говорит ей это, ей странно. Так, словно она вдруг услышала доказательство теоремы Ферма от зулуса в саванне.

Она не считала его равным себе и даже не подозревала об этом, пока это не стало так очевидно! Подсознательно она не считала его таким же человеком, как она сама!

И когда Сима поймала себя на этом, ей стало так стыдно, как никогда в жизни.

Она подняла взгляд на Милоша — его глаза смеются. Конечно же, он все понял.

— Чтобы подсластить пилюлю и немного починить твой разорвавшийся шаблон, скажу сразу: я учусь на факультете психологии. — Милош засмеялся. — Ну, а некоторые дополнительные способности, которыми наградили меня боги, помогают мне. Так что твой когнитивный диссонанс небезоснователен, но, по большому счету, произрастает из бытовой ксенофобии, которой наше общество заражено почти стопроцентно, в той или иной степени, причем основной частью общества это даже не осознается. Ведь и ты этого ранее за собой не замечала, пока я не принялся вести речи, которых ты не ожидала от меня просто потому, что я цыган.

— Милош, я…

— Иди спать, сестренка. — Милош потрепал ее по руке. — С посудой я сам управлюсь и тоже завалюсь спать. Мы тут с отцом и братьями думаем, где устроить тебе комнату, не будешь же ты постоянно с Танюшкой в одной кровати спать…

Сима вдруг почувствовала, как слезы подступили к глазам, а в горле застрял ком. И она ушла, чтоб не выглядеть окончательной дурой, и роняла слезы всю дорогу, пока не споткнулась в полутьме о пушистое мягкое тельце.

Тара шла на звуки позднего ужина, а Сима совершенно о ней забыла, потому что кошка, поглощенная материнством, редко выходила из гостиной Сакинды. Она выздоровела, у нее наконец появилось молоко, и она заботилась о котятах очень ревностно, подпуская к ним только Сакинду и Таню.

— Извини…

Сима осторожно двинулась дальше, и мысли ее перепутались. Она вспоминала все подряд, и все воспоминания слились в какую-то дикую мешанину, в которой не было ни логики, ни порядка. Едва добравшись до кровати, Сима рухнула на нее, почувствовав, как вслед прыгнул Сэмми и устроился, как обычно, в ногах.

И это было единственное, в чем была и логика, и смысл.

И лавандовое поле закружило ее.