32

За королем пришли в полночь.

Большинство лакеев к тому времени уже покинули Нойшванштайн. Только четверо слуг остались с Людвигом. В залах царила неестественная тишина. Я и прежде чувствовал себя неуютно в этих пустующих, незавершенных комнатах и коридорах, среди голых стен. Теперь же я буквально ощущал зло, исходящее от камней.

Я ненадолго прилег в одной из комнат для прислуги и погрузился в беспокойную полудрему, из которой меня вырвал гомон громких голосов. Я спешно поднялся по винтовой лестнице и в дверях спальни увидел внушительную фигуру Людвига. Справа и слева от короля стояли два санитара и крепко держали его под руки. Лицо у Людвига было бледным и отечным; очевидно, он немало выпил. В тихом голосе его слышалась апатия. Казалось, король уже примирился с неизбежным.

– Что… что вам нужно? – бормотал он. – Что все это значит? Отпустите меня!

От группы санитаров отделился доктор фон Гудден в сопровождении своего ассистента, доктора Мюллера, и обратился к королю:

– Ваше Величество, на меня возложена миссия, самая тяжкая за всю мою жизнь. Комиссия из четырех врачей составила заключение, на основании которого принц Луитпольд принял правление.

– Но как вы могли подписать его? – слабо возразил Людвиг. – Вы меня даже не обследовали!

– Ваше Величество, в этом не было необходимости. Материалы весьма содержательны и убедительны.

Людвиг сурово посмотрел на доктора. Как это часто бывало, настроение его сменилось за долю секунды. Теперь он выглядел вполне рассудительным.

– Как можете вы, серьезный врач, быть столь безответственным и составлять подобные заключения? – спросил он деловито. – Заключение, от которого зависит судьба человека, которого вы не видели долгие годы!.. Как вы себе это представляете?

– Заключение… составлено по показаниям прислуги, – ответил доктор и неуверенно оглянулся на своего ассистента. – Как я уже сказал, этого более чем достаточно.

Стоя на лестнице, я чувствовал возрастающую неуверенность фон Гуддена. Он снял пенсне и принялся протирать стекла. Очевидно, доктор ожидал увидеть лопочущего и слюнявого безумца, но уж никак не здравомыслящего человека. Людвиг между тем продолжал наступать.

– Заключение, основанное на показаниях подкупленных лакеев? – возмутился он. – Лакеев, которые отплатили мне предательством!

Фон Гудден не поддавался.

– Ваше Величество, – произнес он глухим голосом. – У меня приказ доставить вас в замок Берг этой же ночью. Экипаж отправляется в четыре часа.

Я вздрогнул. Короля отправляли не в Линдерхоф, а в Берг! Должно быть, планы изменились в последнюю минуту! Мысли зароились у меня в голове. Дюркхайм как раз готовил побег из Линдерхофа, но теперь это теряло всякий смысл. Что мне оставалось делать? Время играло против нас. Чем дольше Людвиг пребывал в руках заговорщиков, тем меньше становились шансы на его освобождение. Берг, вероятно, уже превращали в тюрьму. Кроме того, народное возмущение, вызванное сменой власти, с каждым днем шло на убыль. Действовать следовало безотлагательно!

Я неподвижно стоял на лестнице. Ни доктор, ни король пока не заметили меня. Простояв так еще какое-то время, я наконец принял решение. Я прокрался вниз и собрался уже выйти во двор, но тут заметил нескольких жандармов у ворот. Должно быть, им строго запретили выпускать кого-либо из замка. Во дворе уже стояли черные крытые кареты, на которых Людвига собирались доставить в Берг.

Я тихо выругался и вернулся в замок в поисках иного выхода. Я непременно должен был предупредить своих сообщников! Тогда мне вспомнился тронный зал на четвертом этаже. Балкон с западной стороны находился на высоте пятнадцати шагов, но казалось маловероятным, что жандармы патрулировали и с той стороны.

После некоторых колебаний я поспешил обратно в комнату для прислуги, взял в охапку несколько простыней и прокрался обратно наверх. Слева, со стороны спальни, по-прежнему доносились голоса фон Гуддена и Людвига, но я уже не обращал на них внимания. Я прошел в тронный зал и закрыл за собой тяжелые двери. Совершенно один, под высокими сводами, под усеянным звездами куполом и громадной люстрой, я чувствовал себя как в восточном мавзолее.

Выбравшись на балкон, я принялся поспешно связывать простыни, время от времени посматривая вниз, где стены замка оканчивались каменной осыпью. Дальше к югу в свете луны угадывалось ущелье Пёллат и перекинутый через него мост, построенный Людвигом для своей матери, обожающей прогулки. И хотя был июнь, балкон обдувал пронизывающий ветер, и со стороны гор наползали темные тучи.

Через четверть часа я связал простыни в длинный канат и привязал конец к одной из колонн. Несколько раз дернул его для пробы, после чего сделал глубокий вдох и бесшумно скользнул вниз. У меня бешено колотилось сердце, я не осмеливался смотреть вниз. Я миновал несколько каменных изваяний в нижней части балкона и спускался, казалось, целую вечность, пока не почувствовал под ногами твердую землю.

По узкой тропе я сбежал к ущелью. Тропа змеилась вдоль ручья Пёллат, мимо водопадов, каменных нагромождений и вздымающихся ввысь скал, и в конце концов выводила к лесистой долине недалеко от замка.

Наконец-то я добрался до Хоэншвангау, где в конюшне еще стояла одна из моих лошадей. Конюх Остерхольцер, должно быть, хорошо за ней ухаживал. Когда я подошел, лошадь радостно заржала. Я открыл загон, вскочил в седло и ускакал в ночь.

Едва спящее селение осталось позади, снова зарядил дождь.

Дождь лил без остановки. Следующие несколько часов меня сопровождала тонкая водяная пелена. Одежда на мне потяжелела, как свинцовая. В моем распоряжении была только одна лошадь, поэтому приходилось ехать медленнее, чтобы не потерять и ее. Когда мы уже приближались к Штарнбергскому озеру, едва различимому сквозь дождевую завесу, рысь у лошади стала неровной. Я понял, что она потеряла одну из подков. Животное металось в стороны, упрямо мотало головой, и я вынужден был подгонять ее, вонзая пятки в бока.

В предрассветных сумерках я наконец добрался до имения королевского шталмейстера, Рихарда Хорнига, в Алльмансхаузене. Лошадь узнала старую конюшню и на последнем отрезке снова пустилась в галоп, а перед воротами остановилась так резко, что я, совершенно изможденный, свалился с седла. Я поднялся из последних сил и побежал к дому. В окнах, несмотря на ранний час, уже горел свет. В исступлении я стучал в дверь, пока Хорниг, небритый и хмурый, не открыл мне дверь. Когда он узнал меня, раздражение на его лице сменилось удивлением.

– Боже правый, Теодор! Что вы здесь делаете? – прошептал он. – Граф Дюркхайм сообщил нам, что короля доставят в Линдерхоф. Мы думали, вы…

– Короля не доставят в Линдерхоф, – перебил я его, хватая ртом воздух. – Его отправляют в Берг! Они уже в пути. Мы должны устроить побег оттуда!

– В Берг, на озеро? – в изумлении переспросил Хорниг. – Что ж, это действительно кое-что меняет… Но это не так уж плохо, у меня здесь немало друзей. – Похоже, он только что обратил внимание на мой жалкий вид и сочувственно хлопнул по плечу. – Что ж я болтаю? Пройдите для начала, согрейтесь.

Когда я прошел в гостиную, оказалось, что мы не одни. Помимо Хорнига и его брата в комнате находились доктор Шляйс фон Лёвенфельд, художник Герман Каульбах и еще с дюжину человек. Некоторые из них были, по всей видимости, простыми сельскими жителями – хотя я заметил среди них и графа Рамбальди из Алльмансхаузена, и барона Евгена фон Бекк-Пеккоца из Ойрасбурга. Все вместе эти, несомненно, отважные люди составляли довольно странное сборище. Разговоры мгновенно смолкли, все взоры обратились ко мне.

– Господа, не тревожьтесь, – успокоил всех Хорниг. – Это Теодор Марот, близкий друг короля. Он принес важные новости. – Шталмейстер повернулся ко мне и помог снять мокрый плащ. – Рассказывайте, Теодор.

Я вкратце рассказал о том, что произошло в Нойшванштайне за последние два дня. Когда я закончил, повисло молчание. В комнате было душно и дымно от трубок и сигар, у меня закружилась голова.

– Любезный Марот, – произнес наконец доктор Лёвенфельд. – Мы все должны поблагодарить вас. Как видите, здесь собрались последние из тех, кто сохранил верность королю. Но до этой минуты мы уповали на побег из Линдерхофа. Ваше сообщение все меняет, однако новость не такая уж и плохая.

– Даже наоборот, – добавил Хорниг и раскурил трубку от лучины. – Я знаю эти места, как никто другой, у меня есть связи. А эти люди… – он обвел рукой хмурое сборище, – сделают все, чтобы освободить короля.

– При условии, что он даст себя освободить, – проворчал Каульбах. – Насколько я понял вас, Теодор, он не слишком-то жаждет этого. Очевидно, цианистый калий Его Величеству больше по душе.

– Под конец король был настроен весьма решительно, – возразил я и сел спиной к камину. – Думаю, если Людвиг поймет, что шансы на побег достаточно велики, то не станет колебаться. Но до тех пор, пока ему уготована судьба слабоумного брата, он не видит иного выхода, кроме как в смерти.

Доктор Лёвенфельд решительно стукнул тростью по паркету.

– Значит, действовать нужно без промедления! Как только король будет освобожден, он должен отправиться в Тироль и оттуда заявить о своих правах. Мы подготовим опровержение, которое выставит заключение фон Гуддена жалкой пародией. Тогда мы сможем обвинить Хольнштайна, Лутца и остальных министров в государственной измене. – Он сердито покачал головой. – Ставить диагноз, даже не побеседовав с пациентом! Его опровергнет любой начинающий психиатр. Все это не более чем скверно спланированный государственный переворот!

Присутствующие согласно забормотали. Некоторые из простолюдинов поднимали стаканы и криками славили короля.

– Когда, по-вашему, король будет в Берге? – спросил меня Хорниг.

Я пожал плечами.

– Фон Гудден говорил, что кареты будут готовы к четырем утра. Так что уже недолго осталось.

– Значит, нужно поторопиться, – шталмейстер достал тетрадь и сделал несколько пометок. – Они, скорее всего, сделают остановку в Зеесхаупте, хотя бы для того, чтобы сменить лошадей. Поэтому стоит попытаться передать там Людвигу сообщение. Предлагаю, для гарантии, составить несколько групп, которые будут дожидаться короля на разных участках вокруг озера, если тот решится бежать.

– Не поставить ли в известность его кузину Сиси? – спросил я нерешительно. – Все-таки она живет на Острове Роз и в хороших отношениях с Людвигом…

Каульбах решительно помотал головой.

– По-моему, это слишком опасно. Императрица Австрийская как-никак из Виттельсбахов. Кто знает, может, принц Луитпольд уже связался с ней… – Он застегнул белую куртку и разгладил ее нервными движениями. – Чем меньше людей знают о нашей акции, тем лучше.

– Тогда решено. – Доктор Лёвенфельд тяжело поднялся. – Кто же известит короля, когда тот прибудет в Зеесхаупт?

– Позвольте мне это сделать, – сказал я. – Мне он доверяет.

Каульбах нахмурился.

– Но Хольнштайн и фон Гудден узнают вас.

– Предоставьте это мне. – Я надел мокрую шляпу и накинул преющий от влаги плащ. – Мне уже доводилось выдавать себя за другого. А если дождь и дальше будет так лить, то меня в этой одежде и мать родная не узнает.

Процессия прибыла в Зеесхаупт в начале одиннадцатого.

Дождь по-прежнему лил как из ведра. Казалось, само небо оплакивало судьбу короля. Немного вздремнув и наскоро позавтракав в имении Хорнигов, я на свежей лошади отправился к почтовой станции у южной оконечности озера. В дополнение к плащу и шляпе, я прикрыл один глаз повязкой и взял клюку, отчего стал похож на пьяного ветерана семидесятого года. Я скоротал оставшееся время в трактире при почтамте, выпил несколько бокалов пива и попробовал себя в новой роли, проковыляв разок-другой по залу с громкой руганью.

Когда послышался топот копыт, все, кто был в трактире, высыпали на улицу. Печальное зрелище открылось нашим взорам. Конвой передвигался в четырех крытых экипажах, возницы хмуро взирали на толпу с высоты козел. Некоторые из санитаров вышли размять ноги. Самого фон Гуддена не было видно. Должно быть, он не желал мокнуть под дождем и ждал со своим ассистентом в одной из карет.

Выглядывая из толпы зевак, я пытался понять, в какой из карет находился король. Наконец за дверцей первого экипажа мелькнуло его бледное отечное лицо. Другие, видимо, тоже заметили Людвига, послышались здравицы Его Величеству. Но в воздухе повис страх – люди чувствовали, что их король теперь пленник. Женщина – вероятно, хозяйка трактира – вышла из толпы и подала Людвигу стакан воды. Тот с благодарностью выпил.

Хоть и с некоторой осторожностью, народ подступал к карете. Я собрался духом и подковылял к дверце. Людвиг устало приветствовал толпу из окошка.

– Ваше Величество! – прошептал я, оглядываясь на санитаров. – Это я, Теодор!

Король взглянул на меня с удивлением. Лишь когда я приподнял повязку, он наконец узнал меня.

– Марот, – пробормотал Людвиг. – Хотите попрощаться? Эти бандиты запрячут меня в Берге. Будут обращаться со мной как со слабоумным, как с моим братом Отто… – Он тихо рассмеялся. – Но я упорхну оттуда, как лебедь. Туда, где никто меня не достанет.

– Ваше Величество, все будет хорошо, – я говорил тихо, едва слышно, однако опасался, что кто-нибудь из санитаров или кучеров нас подслушает. – Хорниг со своими людьми уже готовит ваш побег. Лодки наготове!

– В самом деле? – Король прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. – Тогда, возможно, не все потеряно.

Я опасливо огляделся. Один из санитаров уже посматривал в мою сторону. Он что-то шепнул своему коллеге и показал на меня.

– Я должен идти, – прошептал я. – Вам передадут сообщение, как все будет готово. До тех пор…

– Подождите секунду, – прервал меня король. – У меня для вас подарок.

Он пошарил под сиденьем, и я заметил, что к скамье прикреплены кожаные ремни, а дверная ручка с внутренней стороны свинчена. Людвиг протянул мне маленькую книжку.

– Это стихи и баллады, – произнес он исполненным тоски голосом. – Гёте, Шиллер, Гейне… Их мир мне куда ближе, чем эта тюрьма, которую все называют действительностью.

– Ваше… Величество, – пробормотал я и спрятал книжку во внутреннем кармане. – Благодарю вас. Но теперь мне действительно…

– Некоторые баллады мне особенно полюбились, – продолжал король задумчиво. – Иногда это лишь строки или отдельные слова. Но они имеют большое значение для меня. Прощайте.

Он протянул мне руку на прощание. Я двинулся было прочь от кареты, но Людвиг с такой силой стиснул мою ладонь, что я не смог высвободиться.

– И вот еще, Теодор, – проговорил он. – Тот случай с Марией… я вас простил. То, что связывает меня с этой девушкой, сильнее ненависти и ревности. Пообещайте, что позаботитесь о ней, когда меня не станет. О ней и о ее мальчике.

По телу моему пробежала дрожь, я с трудом сдержал слезы.

– Я… я вам обещаю, – ответил я тихо.

– Тогда ступайте с Богом.

Чья-то рука вдруг легла мне на плечо. Меня с силой развернули, и я увидел перед собой сердитое лицо одного из санитаров. Он входил еще в первую делегацию, членов которой Людвиг приказал запереть в башне.

– Эй, чего тебе там надо так долго? – проворчал он. – Это уже не король. Это сумасшедший, и ему необходимо лечение. – Он язвительно рассмеялся. – Радуйся, что он не выцарапал тебе глаза. С другими он уже пытался такое проделать!

Я глуповато ухмыльнулся, молясь про себя, чтобы санитар меня не узнал.

– Я только припомнил ему, как он оставил своих солдат в семидесятом, – заявил я. – Я еще тогда говорил, что он не в своем уме. Тому, кто не встает во главе своей армии, нечего делать на троне. Так я ему и сказал. Не каждый день выпадает случай высказать королю все, что о нем думаешь.

Я кивнул через плечо в сторону кареты, слегка при этом покачиваясь.

– Да-да, хорошо, – процедил санитар. – А теперь убирайся, пока плащ мне не заблевал.

Он оттолкнул меня, и я с облегчением поковылял прочь. На безопасном расстоянии я вновь обернулся, но лицо Людвига уже скрылось в полумраке кареты. Только санитар посмотрел мне вслед и покачал головой. Я запустил руку под плащ и нашарил книгу короля, прямо напротив моего сердца.

Данное мною обещание свяжет меня до конца моих дней.