26

Теперь я поведаю о смерти короля – и, клянусь Богом, все это правда. И что бы ни утверждали министры, газеты и весь мир, я знаю, что произошло в действительности. Я и небольшой круг сообщников, которые, однако, молчат из страха – или уже мертвы. Нам угрожали, кого-то подкупили или приструнили иным способом. Но я не могу молчать и потому расскажу, как все было на самом деле.

После того ужасного происшествия на Херренхимзее я долгое время не видел короля. Он не желал более моего общества. Поэтому наши встречи ограничились лишь несколькими визитами, которые я совершал с доктором Лёвенфельдом. В остальное время я без всякого желания исполнял свои обязанности в хирургической клинике в Мюнхене, листал научную литературу в своей комнатенке в Максфорштадте, а в голове у меня звучало единственное имя.

Моя любовь к ней в последующие месяцы лишь возрастала, и я при первой же возможности отправлялся в Линдерхоф. Она прислуживала на небольшом подворье недалеко от замка и, как и прежде, составляла общество Людвигу. Ее король простил быстрее, чем меня, и поэтому она всегда находилась где-нибудь поблизости от него. Когда они бывали вместе, я не решался показываться им на глаза. Но когда Людвиг выезжал на несколько дней в НОЙШВАНШТАЙН и Хоэншвангау, Мария оставалась одна. Тогда и пробивал мой час.

Я преподносил ей небольшие подарки, угощал конфетами, и мы вместе катались верхом по Аммергау. Однажды мы попали под дождь, и нам пришлось провести ночь в сарае. Но между нами так ничего и не произошло, поскольку я чувствовал, что Мария пока не готова ответить на мою любовь. Я был уверен, что эта нерешительность как-то связана с ее сыном Леопольдом, что она еще предана его отцу, хоть он и бросил их. Но всякий раз, когда я заговаривал с ней об этом, она уходила от ответа, поэтому я сдался в надежде, что со временем эта глубокая рана затянется.

Холодным зимним вечером, когда король без устали катался по лесу на своих сказочных санях, я разыскал Марию под липой, у которой мы впервые встретились. Ветви стонали под тяжестью снега. У Марии были заплаканные глаза, по щекам текли крупные слезы.

– Что случилось? – спросил я с тревогой и провел рукой по ее волосам, в которых переливались снежинки. – Это из-за Леопольда? Он опять что-то натворил?

Мария помотала головой и громко высморкалась.

– Я беспокоюсь за короля, – ответила она тихо. – Он какой-то… странный. И с каждым днем только хуже. Он как будто увяз в своем мире. Поначалу я думала, что он просто не такой, как мы, но в последнее время… – Она замолчала и посмотрела на меня с грустью. – Скажи, Теодор, тогда перед гротом ты говорил, что враги хотят упрятать его в сумасшедший дом. Это правда? Министры хотят признать Людвига умалишенным? И что же тогда будет с ним?

– Я… не могу вдаваться в подробности, – произнес я неуверенно. – Не могу, потому что не хочу подвергать тебя опасности. Но надежда еще есть, – я схватил ее за руку. – Вот если б Людвиг отправился в Мюнхен, отказался от некоторых своих причуд!.. Может, ты с ним поговоришь? Тебя он хотя бы слушает.

Мария устало покачала головой.

– Людвиг живет в своем собственном мире, как Барбаросса в недрах Кифхойзера, под каменной громадиной. Даже я не могу до него достучаться.

Долгая зима миновала, и наконец-то пришла весна. Слухи о якобы сумасшедшем короле ширились. Лутц и прочие министры делали все возможное, чтобы опорочить Его Величество. В газетах, в том числе иностранных, множились статьи о душевном состоянии Людвига и его огромных долгах. Вспомнили даже о его былой преданности Рихарду ВАГНЕРУ. В трактирах Мюнхена распевали песни о безумном короле, и жандармы даже не вмешивались.

Но и Людвиг своими выходками создавал почву для подобных слухов. В свои немногочисленные визиты к нему я становился свидетелем его неуклонного упадка. У него практически не осталось зубов, несло вонью изо рта, он объедался сверх меры и орал на лакеев и министров, которые отказывались давать ему деньги на строительство замков. После того как Рихард Хорниг отказался грабить для него банк, Людвиг стал рассылать письма и курьеров вплоть до Константинополя, Тегерана и Бразилии. Он подумывал перебраться на остров посреди Тихого океана и продолжать строительство там. Он приказал своим сановникам создать тайную армию и совершить государственный переворот. Он кричал и бесился, как ребенок, которому не давали любимую игрушку. Но что бы он ни делал – ему не выдали больше ни пфеннига.

Мы в небольшом кругу заговорщиков наблюдали за всем этим в ужасе и бессилии. Попытки Каульбаха и Лёвенфельда переубедить доктора фон Гуддена не увенчались успехом. Хуже того, мы выяснили от осведомителей, что лакеи и далее выуживают компрометирующие записки из мусорных корзин и даже из уборной. Кроме того, принц Луитпольд выразил готовность перенять правление. Катастрофа казалась неминуемой.

И бомба в конце концов разорвалась.

Вечером 9 июня 1886 года я получил письмо от доктора Лёвенфельда, в котором он просил незамедлительно приехать к нему на Штарнбергское озеро. У Рихарда Хорнига там, в Алльмансхаузене, была вилла. Мы собирались на ней с последними немногочисленными сторонниками короля, чтобы обсудить дальнейшие действия. Из письма следовало, что речь идет о чем-то чрезвычайно важном, о жизни и смерти.

Вечером к восьми часам я под проливным дождем прибыл в Алльмансхаузен. Остальные уже сидели в гостиной вокруг карточного стола. Я различил в сигаретном дыму доктора Лёвенфельда. За последние месяцы морщин на его лице заметно прибавилось. Присутствовали также художник Каульбах и шталмейстер Хорниг. Не хватало только графа Дюркхайма.

– А где же граф? – спросил я растерянно. – Неужели опаздывает?

Лёвенфельд сокрушенно покачал головой.

– Какие-то проходимцы отправили его в отпуск и отослали в его имение в Штайнгадене, – произнес он уныло. – Потому как им известно, что он преданный друг короля. Мы пытались известить его, но кто-то, видимо, перехватил гонца.

Я опустился в мягкое кресло возле камина и пробормотал:

– Господи, что же случилось? Неужели фон Гудден действительно собирается признать короля сумасшедшим?

– Он сделает это сегодня, – ответил Каульбах и щелчком отправил сигарету в камин. – Или завтра, но не позднее. Все пропало.

– Сегодня? – Я вскочил. – Но… почему мы не узнали об этом раньше?

– Все тщательно запланировано, – проворчал Рихард Хорниг, обмякнув в кресле, как комок глины. – Черный кабинет позаботился о том, чтобы никто не узнал раньше времени.

Я кивнул. И содрогнулся при мысли об отделе мюнхенской полицейской директории, который по распоряжению министра принял участие в заговоре. Граф Дюркхайм часто рассказывал мне об этой секретной службе. Этот так называемый Черный кабинет вот уже несколько месяцев перехватывал письма, предназначенные Людвигу, в том числе и записки баварских банкиров, согласных предоставить королю кредит. Газеты Людвиг получал лишь после строгой цензуры. Не считая Дюркхайма, его окружали исключительно сговорчивые сановники и лакеи, которым Иоганн Лутц, глава совета министров, приказал держать короля в неведении.

– Черт, мы должны были узнать об этом! – Доктор Лёвенфельд стукнул тростью по полу. – Еще в апреле, когда Людвиг вздумал обратиться к ландтагу, они все переполошились! Вы только представьте, оппозиция согласилась бы выделить не один миллион и за это получила бы министерские посты. Лутц не мог не отреагировать, иначе не сносить бы ему головы. Почему мы раньше ничего не предприняли?

Все хранили молчание. Некоторое время слышалось лишь тиканье часов в углу.

– Что задумали министры? – прервал я наконец тишину.

Остальные, казалось, уже смирились с судьбой Людвига.

– Сегодня вечером в Нойшванштайн прибывает делегация во главе с канальей Хольнштайном. С ним будут доктор фон Гудден и еще несколько психиатров, – ответил, побледнев, Лёвенфельд. – Там они хотят представить королю свое заключение и лишить власти. Уже завтра принц Луитпольд примет правление в Мюнхене.

Я прикусил губу. Положение действительно казалось безвыходным. И все-таки я не мог примириться.

– Бисмарк знает об этом? Возможно, если канцлер…

– Черт возьми! Вам лучше нашего известно, что Бисмарк поощряет эту акцию! – перебил меня Рихард Хорниг, глаза его сверкали от злости. – Его агент, Карл фон Штрелиц, должно быть, еще несколько раз встречался с Лутцем. Карты разыграны превосходно!

Когда Хорниг назвал имя прусского агента, я на мгновение прикрыл глаза. Фон Штрелиц по-прежнему являлся мне в кошмарах, набрасывался на меня со шпагой, пронзал грудь… Во сне все было иначе, из раны фонтаном била кровь, и я с криком просыпался. Мне так и не удалось выяснить, для чего агент Бисмарка явился в тот день на остров. И уж тем более я не знал, почему незадолго до его появления Мария произнесла эти странные слова.

В скором времени мне предстояло узнать это.

– Мы должны предостеречь короля! – заявил я присутствующим. – Отправим телеграмму в Фюссен, прямо отсюда!

– А мы, по-вашему, не додумались до этого? – огрызнулся Каульбах. Он закурил еще одну сигарету и нервно затянулся. – Следует исходить из того, что ищейки из Черного кабинета заняли и почтамт в Фюссене. Если они перехватят сообщение, все пропало!

Лёвенфельд кивнул, соглашаясь с художником.

– Будь я на месте Лутца, то держал бы за́мок под наблюдением, внедрил бы своих людей на телеграфной станции и позаботился о том, чтобы король пребывал в неведении. Лутц, может, и предатель, но уж точно не дурак.

Некоторое время я хранил молчание. Дым от сигарет клубился над нами, как грозовая туча.

– Значит, нужно предупредить короля иным способом, – сказал я потом твердым голосом. – Хорниг, у вас найдется лошадь?

Шталмейстер высоко вскинул брови.

– Хотите отправить конного курьера? До Фюссена отсюда пятьдесят миль. При такой погоде потребуется часа четыре, не меньше. А делегация и фон Гудден будут там… – он посмотрел на карманные часы, – …ровно через два часа. Так что забудьте об этом. К тому же это не имеет смысла! Упрямый король и слушать нас не станет. Меня он освободил от должности, с Каульбахом рассорился из-за эскизов руин Фалькенштайна, доктор слишком стар, а Дюркхайма отправили в отпуск! Кто же теперь отправится?

– Я, – сказал я решительно.

– Вы? – Каульбах смерил меня недоверчивым взглядом. – Насколько мне известно, после той прискорбной интрижки на Херренхимзее король навсегда исключил вас из круга своих друзей. Когда я виделся с ним в последний раз, он говорил о том, чтобы высечь вас и сослать на Антильские острова.

– И все-таки я должен попытаться, – настаивал я. – Я уверен, Людвиг по-прежнему любит меня. Когда он услышит, что за новости я принес, он меня простит.

– Или отрубит вам голову, – проворчал Рихард Хорниг. – От этого короля все можно ожидать… – Он вздохнул и поднялся. – Хотя иного выбора у нас нет. Пойдемте. Посмотрим, найдется ли у меня лошадь, которая не сбросит вас за первым же поворотом.

Мы остановили свой выбор на двух молодых жеребцах, на которых я мог бы скакать поочередно. Это позволило бы мне галопом добраться до Нойшванштайна, не замедляя ход.

Прежде я не раз сопровождал Людвига в его ночных прогулках и считал себя сносным наездником. Но следующие несколько часов показались мне адом на земле. Дождь лил как из ведра, дороги размыло, и я ничего не видел перед собой. Капли градом били меня по лицу, и за несколько минут одежда прилипла к телу. После Пайсенберга дождь наконец стих, но отыскивать в темноте нужную дорогу по-прежнему было трудно.

Около полуночи впереди наконец показались фонари, и я понял, что добрался до Фюсена. Еще через некоторое время я подъехал к замку Хоэншвангау, где Людвиг провел бо́льшую часть своего детства. Напротив, на возвышенности, мерцали огни Нойшванштайна. Внушительное сооружение до сих пор было окружено строительными лесами.

Я придержал коня и огляделся. Какие действия следовало предпринять? До сих пор я думал лишь о том, чтобы добраться до Нойшванштайна. Теперь же, когда замок высился передо мной, я засомневался. Что, если Хольнштайн, фон Гудден и остальные уже у короля? Если солдаты уже охраняют ворота? Внезапно все это показалось мне совершенно бессмысленным. Меня знобило, словно в лихорадке, я ужасно проголодался и совершенно выбился из сил.

В этот момент в воротах Хоэншвангау показалась высокая фигура. Человек этот, пошатываясь, побрел в сторону долины. В первый миг я решил, что передо мной король, но потом я узнал графа Хольнштайна. Бывший доверенный Людвига был, судя по всему, изрядно пьян. Он подошел к конюшне, откуда кучер выводил двух лошадей. Я быстро увел своих коней за ближайший сарай и уже оттуда стал наблюдать за происходящим.

– Эй, слуга! – проревел Хольнштайн и подкрутил усы. – Ты чего здесь забыл?

– Я… мне приказано приготовить повозку для короля, – промямлил кучер. – Ночью он…

– Распрягай сейчас же, – прервал его граф. – Для короля готова другая повозка.

Кучер растерянно посмотрел на толстяка.

– Но король приказал мне…

– Королевские приказы теперь ничего не стоят! – рявкнул Хольнштайн. – Его Высочество принц Луитпольд принял правление. Так что проваливай к черту!

У бедняги кучера отвисла челюсть. Казалось, он хотел сказать что-то еще, но потом поклонился и увел лошадей обратно в конюшню. Хольнштайн хмуро посмотрел ему вслед, после чего тяжелой походкой отправился обратно в замок. В освещенных окнах я различил силуэты многочисленных гостей. Сердце мое гулко забилось – еще не поздно! Должно быть, господа решили сначала поужинать, а уж потом донести до Людвига роковую весть.

Я вывел одного из коней из-за сарая и, ухватив второго за узду, помчал галопом к Нойшванштайну. Солдат, по счастью, видно не было, у недостроенных башен высились скелеты подмостков. Я несколько раз с силой постучал в ворота, и мне открыл заспанный сторож, который знал меня по прошлым визитам. Мы обменялись парой слов, после чего он впустил меня, и я влетел во внутренний двор, а оттуда – во дворец, чтобы известить короля.

Я разыскал его в Певческом зале.

Король являл собой печальное зрелище – печальнее даже, чем в нашу последнюю встречу. Он так растолстел, что пуговицы его сюртука могли треснуть в любую минуту. Лицо стало бледным и обрюзгло, к рукавам и жилету пристали пятна соуса. Когда я вошел, Людвиг держал в сальных ладонях небольшую книжку и беззвучно декламировал какие-то строфы, движениями губ напоминая бледного карпа. И хотя я громко хлопнул дверьми, король даже не заметил меня.

– Ваше Величество! – воскликнул я. – Вы в большой опасности!

Он наконец-то повернул массивную голову в мою сторону, но, судя по всему, не узнав меня, пробормотал:

– Кайнц? Разве я приглашал вас на представление?

Я тихо вздохнул. Очевидно, Людвиг принял меня за одного из своих актеров. Может, он все-таки утратил рассудок? И его противники оказались правы? В этом роскошном зале, под высокими сводами и среди сцен из «Парцифаля», он напоминал запущенным видом нищего в сказочном замке. Он стоял на сцене у дальней стены, позади него висели кулисы с нарисованными деревьями, цветами и оленями. Внезапно лицо его переменилось, глаза яростно сверкнули.

– Марот! – прошипел король, когда наконец узнал меня. – Я, кажется, вполне ясно выразился. Я больше не желаю видеть вас! Вы повели себя отвратительно!

Король еще осыпал меня проклятиями, однако я вздохнул с облегчением. Людвиг хотя бы узнал меня, и безумие не овладело им окончательно.

Когда злость его поутихла, я бросился к сцене и поклонился, как рыцарь перед своим господином. Я и в самом деле чувствовал себя героем легенды; словно Парцифаль или Тристан, я предстал перед королем, прежде чем отправиться на поиски Святого Грааля.

– Ваше Величество, – начал я тихо. – Я понимаю, что совершил ошибку. И тем не менее явился к вам в этот трудный час, потому что должен предостеречь вас! Сюда направляются граф Хольнштайн и доктор фон Гудден в сопровождении нескольких санитаров. Они хотят объявить вас сумасшедшим. Вы должны бежать, немедленно!

Людвиг взглянул на меня с удивлением.

– Глупости. Если б мне грозила опасность, мой цирюльник, Хоппе…

– Забудьте своих лакеев! – перебил я его. – Большинство из них давно работают на министров! Их завербовал ваш обершталмейстер Хольнштайн!

– С него станется, с этого продажного конюха…

Король склонил голову и окинул меня взглядом. Он сразу показался мне столь же рассудительным, как и в свои молодые годы.

– Марот, я крайне признателен, что вы предостерегли меня. Короли тоже способны прощать. Встаньте. – Он позвал своего верного слугу Вебера, который дожидался за дверью. – Заприте ворота и никого не впускайте! – приказал король твердым голосом. – И позовите ко мне жандармов из Фюссена и пожарную команду. Посмотрим, удастся ли этим пижонам так просто надуть меня.

Сердце мое забилось от радости. Передо мной был король, которого я помнил! Король, за которого я был готов отдать жизнь. Взгляд его прояснился, теперь Людвиг смотрел на меня с теплотой. Он спустился со сцены и так похлопал меня по плечу, что я едва не упал.

– Хорошо, что вы снова рядом, Теодор, – сказал Людвиг с улыбкой. – А теперь переоденьтесь во что-нибудь сухое. А то мой вернейший рыцарь, чего доброго, помрет от простуды.

Последующие часы протекали в напряженном ожидании. Замок был закрыт, пред воротами несли стражу жандармы из Фюссена. Несмотря на дождь и столь ранний час, у стен уже собрались местные жители, после того как узнали о подлых намерениях министров.

Я стоял у окна в башне и наблюдал, как несколько крестьян сгрудились и о чем-то переговаривались. Некоторые прихватили с собой косы и цепы. Факелы освещали безрадостную картину. Хоть и в подавленном настроении, я невольно улыбнулся, ибо в очередной раз убедился, что в народе Людвига по-прежнему чтили как святого. Мужчины и женщины под окнами скорее отдадут себя на растерзание, чем допустят, чтобы у их короля упал с головы хотя бы волос.

В предрассветных сумерках наконец-то показались противники.

Странная картина открылась моему взору в то утро. В забрызганных грязью каретах приближались граф фон Хольнштайн, министр иностранных дел Крайлсхайм и еще несколько чиновников. Когда они вышли, я смог рассмотреть их сквозь легкую дымку. На них были украшенные золотом парадные мундиры и старомодные треуголки. Доктор фон Гудден, еще один врач и четверо санитаров были в простых черных одеждах, что придавало им сходство с голодными во́ронами. Они заметили, в каком настроении встретили их жандармы и крестьяне, и стали неуверенно озираться. Только граф Хольнштайн оставался невозмутимым.

– Мы здесь, чтобы арестовать короля и переправить в Линдерхоф! – заявил он командным голосом. – Ради его собственного блага. Людвиг не в своем уме! Вместо него с этого дня правит принц Луитпольд. Так что расступитесь и пропустите нас в замок!

Но люди еще плотнее столпились перед воротами. Отовсюду слышался недовольный ропот – толпа гудела, как рассерженный зверь.

– Стыдно смотреть на это все! Срам! – выкрикнула пожилая дама в неказистой шляпе, судя по всему, местная дворянка. – Министры крутят вами, как пожелают! – взвизгнула она, указывая на растерянных чиновников. – Ваши дети будут краснеть, когда узнают, что вы пошли на измену!

Она грозно взмахнула зонтиком, и ее маленький пудель принялся неистово лаять. Из толпы послышались крики в поддержку короля.

Граф Хольнштайн огляделся в поисках поддержки, чувствуя, что дело выходит из-под контроля. Он вытер со лба пот и капли дождя, ухватил за руку одного из санитаров и двинулся на жандармов, живой стеной выстроившихся у ворот.

– Именем принца Луитпольда, законного правителя Баварии, откройте ворота! – взревел он. – Или я всех вас…

В это мгновение кто-то ударил санитара прикладом. Небольшая бутылочка выпала у него из рук и разбилась с тихим звоном. После секундного молчания вновь раздался неистовый крик:

– Это хлороформ! Ублюдки хотят усыпить нас! Хватайте их!

Хольнштайну, фон Гуддену, да и всем остальным с огромным трудом удалось отступить к каретам. Крестьяне, похоже, были близки к тому, чтобы сбросить всю делегацию в ущелье. Тем временем на помощь к королю подоспели и пожарные. Громко захлопали дверцы карет, возницы щелкнули кнутами, и под оскорбительные крики делегаты сбежали обратно в Хоэншвангау. Когда они скрылись за поворотом, над толпой пронесся торжествующий клич. Им удалось обратить противника в бегство.

Когда я спустился во двор, Альфонс Вебер, один из последних хранивших верность королю, разговаривал с жандармами. Вид у него был весьма взволнованный.

– Что такое? – спросил я напрямик. – Уж не хотят ли они арестовать короля?

– Наоборот, – Вебер ухмыльнулся, глядя на меня. – Король только что отдал приказ арестовать всю эту шайку! Мы схватим их в Хоэншвангау, – и, словно ребенок, хлопнул в ладоши. – Наконец-то повеяло свежим ветром! – крикнул он на весь двор. – Вот увидите, Марот, король еще отправится в Мюнхен и прогонит к черту всех министров. Все будет хорошо!

Я кивнул, хоть и не разделял его уверенности. Однако не прошло и двух часов, а в гору уже поднимались первые пленники. Это были граф Хольнштайн, министр иностранных дел Крайлсхайм и граф Тёрринг, заранее назначенный сопровождающим короля. На них по-прежнему были парадные мундиры, но теперь они напоминали скорее шутовские наряды. Треуголки съехали им на лица, походка стала тяжелой, ноги у всех заплетались. Пленников не связали, и жандармы шагали на некотором отдалении, но толпа по краям дороги не оставляла ни единого шанса к бегству. Такого унижения я не пожелал бы даже злейшим из своих врагов.

– Переставляй ноги, или в глаз получишь! – крикнул кто-то из крестьян на графа Крайлсхайма.

Молодая крестьянка показала на бледных, спотыкающихся пленников и сказала своему сыну громко, так, чтобы все услышали:

– Когда вырастешь, будешь рассказывать детям, что видел изменников!

Казалось, еще немного, и полетят первые камни, и первые удары цепов размозжат головы чиновников. Но ничего подобного не произошло. Граф Хольнштайн и доктор фон Гудден вместе с остальными предателями плелись в Нойшванштайн, и там их заперли в убогой комнатке на втором этаже башни.

Я стоял во дворе, улыбался и смотрел вверх, на восходящее из-за стен солнце. Король, кажется, был спасен.

Уже через несколько часов меня ждало горькое разочарование…