Через два часа я вышел из ущелья, вступив в новую для себя страну; ощущая волнение и тревогу, я все же радовался свету и величию вдруг возникшей из мрака земли. Прежде чем расстаться с Великим Ущельем, я остановился внутри устья его, чтобы осмотреть открывшийся впереди простор. Я насчитал там двадцать и семь огромных вулканов – не считая двух могучих хребтов, образованных соседствующими друг с другом огненными горами, пламеневших вдалеке, по правую руку от меня. Их окружали сотни тысяч меньших огней; воистину вся страна эта показалась мне полной света. Посреди моря, не более чем в миле от места, где я находился, высилась небольшая огненная гора. За ней из вод поднималось не менее двадцати огнедышащих холмов.

Здесь уместно рассказать о морях: я насчитал три небольших залива, примыкавших к огромному морю, уходившему в неизвестность под красным светом огненных гор и как будто бы не имевшему конца.

Из морей поднимались острова, а на островах высились вулканы. Но были среди огненных гор и такие, что поднимались прямо из моря. Берега моря окутывал пар, потому что вода местами кипела.

Я еще ощутил, что под багровым небом этого края рокочет несмолкающий гром, доносящийся из разных мест. По суждению моему, так говорили, изрыгая огонь, горящие горы.

Запредельно новым был сей край для моего разумения: в нем не умолкал голос жизни – так, как это присуще нашему нынешнему времени. Шум жизни, подобной жизни нашего века, звучал здесь, не умолкая… а впрочем, наш век не был столь громким.

Теперь расскажу подробнее о вещах, которые предстали перед моим взором.

Сперва внимание мое привлекла огромная черная гора, поднимавшаяся слева от Ущелья; она уходила в ночь миль на пятнадцать или двадцать. Из склона ее милях в пяти над моей головой – если я не ошибаюсь в высоте – вырастал остроконечный вулкан. А над ним светился второй – посреди черной ночи, милях в девяти или десяти надо мной. И самое великое чудо заключалось в том, что на предельной высоте у левого гребня черной горы пылали еще два вулкана. Воистину удивительное зрелище.

От подножий этих огненных гор отходили насыпи пепла и горелого камня, выброшенных вулканами, извергавшимися целую вечность, – серые и мрачные монументы, свидетельствовавшие о Необоримой Силе Времени.

Но по правую руку от меня море сменялось морем, красным огнем пылали огненные горы, а слева, за могучими лесами, поднимались чудовищные вулканы. Покинув Великое Ущелье, я стоял и долго оглядывался, а потом опять поднялся к ущелью, ругая себя за то, что даже не подумал зарисовать свой путь.

Вновь оказавшись в ущелье, о! я сразу понял, что могу идти дальше только одним путем. Истинно, лишь вода находилась справа от меня, но по левую руку, где берега встречались с морем, глаза мои находили свободное пространство. Я решил, что пройду сколько смогу, а там, быть может, отыщу новый путь. Итак, я решил спуститься к Стране Морей, ибо такое имя подобало озаренному багровым светом краю воды и огня.

Когда я вновь спустился с высот ущелья, прошло двадцать четыре часа после моего последнего пробуждения. Утратив силы, я нуждался в отдыхе и еде.

И я нашел для себя весьма удобное место, под тремя высокими деревьями в большой скалистой котловине, сухой и теплой. Съев три таблетки и выпив воды – я не мог ублажить свое чрево ничем иным – и устроив себе ложе в небольшой котловине из камней, лег, погрузившись в мысли о Наани, и уснул, не заметив этого. И о! Внезапно проснувшись, я обнаружил, что лежу в горячей воде. Хорошо, что я не утонул, пока спал: ведь когда я вскочил на ноги, то оказался посреди целого озерца, курившегося паром и полного едкой на вкус воды. Судя по бурлению вдалеке, я заметил, что вода вытекает из гладкой щели на противоположной от меня стороне. Должно быть, какое-то кипящее жерло наполняло это озерцо; я был рад уже тому, что не сварился заживо.

Выбравшись на сухую землю, я немедленно понял, что вода регулярно наполняет эту котловину, а потом уходит вниз сквозь трещины в камне; так происходило, как я вскоре обнаружил, почти каждый час.

Я основательно промок, и мне пришлось снять панцирь, но сперва я выудил свои пожитки из котловины; а потом, оставаясь нагим, нашел горячий камень и положил на него одежду, чтобы высушить ее; а сам спустился в горячий бассейн и с удовольствием выкупался, не страшась никаких опасностей, которые, как мне казалось, остались в Ночном Краю. Тем не менее, Дискос лежал на краю бассейна возле моей руки, потому что кроме него у меня не было иного помощника в этой земле. Впоследствии я узнал, что край этот населен чудовищными тварями, но никогда не ощущал там присутствия одной из Сил Зла; на мой взгляд, в большинстве своем они собрались возле Великой Пирамиды, привлеченные туда духовным сосредоточением множества людей, собравшихся в одном месте; так дежурят акулы вокруг перевозящего быков корабля. Не знаю в точности, каким образом Силы Зла получили доступ на Землю, однако я уже излагал некоторые соображения об этом, хотя и не могу испытывать уверенности в своих аргументах.

Наконец одежда моя высохла, но к этому времени я уже выбрался из успевшего опустеть бассейна. Потом я снова надел на себя панцирь и, ощутив духовную легкость, решил возвратиться ко сну. Я провел возле бассейна еще шесть часов, и только однажды меня разбудило бульканье и бурление воды, вновь заполнявшей бассейн.

Через шесть часов я проснулся, ощущая бодрость чувств и ощущений, и направился по освещенной красными огнями стране – после того как поел и попил.

Весь тот день я бодро шел вперед; слева от меня тянулся лес, справа берег моря. Деревья нередко спускались к воде, я брел между ними. Каким чудом казались они мне, никогда не видевшему в том времени леса. Рощи подземных полей не знают столь торжественной красоты. Да и запах этого леса казался сладостным для моего духа.

Итак, я все время шел возле моря, слева друг друга сменяли один за другим огромные леса. По пути я замечал жизнь в этих чащобах; откуда на меня время от времени из теней поглядывали живые глаза. И я не знал, пугаться мне или нет. Тем не менее, никто не посмел приблизиться ко мне.

Трижды за тот день я подходил к небольшим и вонючим огненным холмам, над которыми горело красное пламя. Грохот извержений был слышен еще из леса. Каждый вулкан окружало мертвое пространство, на котором огонь уничтожал большие деревья, хотя малые растения подбирались поближе – жизнь их умещалась в промежутке между двумя извержениями.

В тот день я прошел мимо тридцати и семи кипящих ключей. Не знаю, истинным ли было их кипение, но время от времени они окутывались паром и начинали реветь так, что можно было подумать, что за деревьями рычит огромный зверь.

Когда настал восемнадцатый час, я сел – как было в шестой и двенадцатый, – съел две таблетки, попил воды, вскипевшей весьма бурно, а потом лег спать, испытывая великую усталость. Я выбрал для ночлега место возле большой скалы, чтобы ни одна тварь не могла напасть на меня сзади. И я быстро заснул, заранее решив, что буду спать только телом, потому что блестевшие в чащобах глаза свидетельствовали, что в этих лесах обитали неведомые мне создания. Прежде чем уснуть, я думал о Наани, как и почти весь тот день; дух ее словно бы носился надо мной и звал жалобным голосом. Об этом упоминаю лишь затем, чтобы вы знали, какое настроение владело мной тогда. И засыпая, я благословил ее еще раз, решив как можно скорее спешить к своей Деве, чтобы быстрей отыскать ту страну, находившуюся в неизвестной мне пока части мира, где находилось Меньшее Убежище. А потом я мгновенно заснул.

Пробудился я внезапно. Любезный свет этой страны незамедлительно открыл мне опасность – без всякой неопределенности, к которой я привык, имея дело с загадочными тенями и огнями Ночной Земли. Едва приподнявшись на локте, я увидел какие-то создания между деревьев, не более чем шагах в двадцати-тридцати от себя. Значит, дух мой вовремя заметил беду и разбудил меня. Выхватывая Дискос, я увидел, что передо мной находятся шестеро приземистых, как бы горбатых людей; прячась в тенях, они наблюдали за мной, поблескивая совершенно дикими, как у животных, глазами; мною овладел вполне понятный ужас. Впрочем, я был в панцире, чувствовал в своей ладони рукоять Дискоса, и дух мой не сомневался в победе. Я вскочил, готовый к бою. И о! Горбатые исчезли, и я не видел, как они исчезли, хотя не отводил глаз от их укрытия. Передо мной не было никого, хотя только что неведомые мне Горбачи выглядывали между деревьев.

Оглядевшись, я заметил, что проспал пять часов, и съел две таблетки. Озираясь, торопливо испил воды, готовясь побыстрее оставить это место, ведь Горбачи наверняка прятались в нескольких футах от меня среди деревьев и были готовы наброситься на меня… еще они могли сейчас созвать целое войско себе подобных ради моей погибели. Словом, собравшись и приспособив свое снаряжение, я отправился прочь быстрым шагом, держа Дискос в руках. Внимательно глядя по сторонам, я торопился вперед, потому что, невзирая на худобу, ощущал, что способен перегнать людей этой породы. И весь тот день, почти тридцать больших часов, я шел вперед быстрым шагом и следил за окрестностями; и каждые шесть часов съедал по две таблетки, выпивал немного воды и шел дальше.

Умом я надеялся, что сумел избавиться от Горбатых людей, но сердце говорило иное: дважды и трижды замечал я в лесу слева от меня тени, которые старались держаться вровень со мной и всегда делали это украдкой. И сердце мое тревожилось, и надежда слабела. Наконец вера в мирный исход иссякла, но я не смел засыпать, не обнаружив безопасного места. Так в тот день я шел тридцать великих часов и никак не мог найти необходимого укрытия.

И о! В конце тридцатого часа я заметил впереди воду. Вы помните, что Море всегда было справа от меня. Я подумал, что это, наверно, море зашло в глубь земли, однако было иначе, потому что, приблизившись, я увидел реку, впадавшую в море и вытекавшую из лесов слева от меня.

В устье ее располагался небольшой островок, и, поглядев на него, я сразу понял, где можно найти убежище от Горбатых людей, которые, вне сомнения, следили за мной. Тем не менее, это была праздная мысль; в первую очередь мне нужно было пересечь реку, чтобы продолжить путь вдоль великого моря, которому впереди не было ни конца, ни края.

Я не знал, как переправиться; ведь, пустившись вплавь по великим и теплым водам, можно было попасть в зубы к какому-то чудовищу. И я направился вдоль берега реки, надеясь найти место, где берега сойдутся поближе; пройдя значительное расстояние, я натолкнулся на вторую реку, втекавшую в первую, не более чем в миле от берега моря. Итак, сзади было море, впереди река, а другая река сбоку. Словом, я попал в западню.

Как нередко бывает в подобных случаях, необходимость и страх вселили в меня сообразительность, и я принялся разыскивать взглядом какое-нибудь упавшее дерево. Таких было много, однако среди крупных стволов я едва сумел отыскать два поменьше, которые вопреки изрядной усталости мне удалось стащить в воду.

После этого я изготовил себе грубый шест из молодого деревца, а потом связал оба ствола поясом и лямками так, что получился плот.

Учтите, что, занимаясь этим делом, я все время следил за окрестностями, чтобы Горбачи не набросились на меня, прежде чем я окажусь на воде. Постоянная помеха удвоила мои труды, но в конце концов все было готово, и я приступил к переправе.

Оттолкнувшись шестом от берега, около получаса я попеременно то толкал им свой плот вперед, то греб, поскольку изделие мое трудно было назвать совершенным. Наконец, удалившись от берега, я приблизился к острову и счел разумным остановиться там на ночлег, а уж потом продолжить свой путь на другой берег. Так я и поступил и, поев и попив, лег спать.

Но к этому времени прошло тридцать и три часа после того, как я пробудился, и меня одолевала усталость. Спал я долго и глубоко; остров оказался действительно безопасным местом; я не испытал никакого вреда, хотя и провел в мертвецком сне великие часы.

Наконец я совсем проснулся, съел две таблетки и выпил воды, а потом продолжил свое путешествие, сняв пояс и лямки со стволов плота.

Я не испытывал более страха перед Горбатыми людьми, так как они остались на том берегу реки; хотя и постарался напомнить себе, что подобные им существа могут населять оба берега; впрочем, обитатели этого берега еще не обнаружили себя.

Весь день я шел очень быстро и видел много загадочного и чудесного. В конце шестого и двенадцатого часов я ел и пил, как всегда, а между восьмым и четырнадцатым шел мимо двух великих огненных гор, от которых разносился сотрясавший всю страну грохот. Четыре раза мне встречались чудовищные твари, но я вовремя прятался и не претерпел вреда от них. И мысли мои все время обращались к милой Деве, ради которой я совершал свое путешествие. Но занятый трудным походом, я нечасто мог позволить себе подобные размышления. И невиданные чудеса и опасности то и дело требовали моего внимания. Словом, на всем долгом пути я редко мог со спокойной душой предаться думам о моей Собственной и Единственной. Однако разве нельзя назвать все мое путешествие песнью любви к Наани? А встреченные опасности лишь добавляли в нее достоверные подробности.

Время от времени я оказывался среди деревьев, однако мне приходилось пересекать бесчисленные ручейки, идти мимо невысоких огненных горок – нередко довольно шумных, – мимо кипящих ключей, не способных причинить мне какой-либо вред.

И тысячу раз замечал я живые создания, но продвигался вперед осторожно, с великой скоростью и осмотрительностью.

Часто на пути моем попадались величественные леса, изобиловавшие всякой растительностью; сочный воздух их был напоен удивительной сладостью. И я уже мечтал о том, что в некоем отдаленном будущем дети наших детей сумеют перебраться в эту страну, когда предельный холод и недостаток воздуха овладеют верхней долиной Ночной Земли, и построить здесь новое Убежище, если только они сумеют преодолеть кольцо Сил Зла, охватившее Великую Пирамиду. Впрочем, трудно было представить, что люди сумеют избавиться от этих тварей; словом, я посчитал эту мысль праздной, однако кто может сказать, что будет, а что не сможет свершиться? Я уже заметил, что нижние огни этой страны горели весьма ярко, и объяснял это богатством воздуха. Итак, перед самым началом восемнадцатого часа пути я вышел из леса; справа от меня у подножья высокого обрыва плескалось море, весь последний час я поднимался вверх. Тогда-то я и заметил некий предмет, заставивший меня вспомнить об осторожности и по возможности поторопиться; я стремился рассмотреть его поближе, ибо он весьма заинтересовал мой взгляд.

Продвигаясь вперед с мудрой осторожностью, я приблизился к высокой скале, поднимавшейся от земли на целую сотню футов, если не более. Ну, а на вершине ее и лежал тот огромный и загадочный предмет. На всякий случай я остановился и внимательно пригляделся. Потом подошел поближе. У вершины скалы располагался странный и длинный камень весьма причудливой формы. Вся верхушка его обросла деревьями и прочей растительностью, так же как и сама скала, но бока были очень прочны, к тому же ветер обнажил их.

Осмотревшись, я решил, что нашел безопасное место для ночлега, если только сумею взобраться наверх. Все обдумав, я стал подниматься и обнаружил, что скала весьма высока; существенно удалившись от поверхности земли, я еще не достиг края вершины. Ощущая усталость, я нащупывал надежную опору для руки, и о! заметил возле себя уходившую в сторону нишу в скале. Забравшись на этот карниз, я ел и пил, даже не вспомнив о Наани: столь великая усталость овладела мной, что – как я понимаю – объяснялось тем, что я недостаточно отдохнул от трудов предыдущего дня.

Часов через семь я внезапно проснулся, и внутреннее чувство твердило, что дух мой заметил опасность. Но я встал на скале, держа Дискос в руке. Оглядевшись в миг пробуждения, я ничего не заметил вблизи себя.

Теперь я приблизился к краю, поглядел вниз, и о! увидел, что по скале карабкались двое Горбатых; лезли они весьма быстро и бесшумно. Словом, они зачуяли меня и решили убить. Глядя вниз, я приготовил Дискос к бою. Я понял, что эти люди казались Горбатыми лишь потому, что шеи и плечи их были чудовищно широки и могучи – человекобыки, да и только. Заметив их силу по скорости подъема, я сумел оценить и быстроту. А потом обратил все мысли к тому, чтобы уцелеть, ведь мне воистину предстояло или погибнуть, или победить.

Чуть отступив от края скалы, я выставил Дискос вперед, потому что мне следовало немедленно сразить одного из двоих, чтобы не опасаться второго противника, который всегда мог бы напасть на меня сзади.

В это мгновение из-за края скалы вынырнула огромная физиономия зверочеловека. Убивая его, я заметил огромные клыки, а еще то, что он поднимался бесшумно, как кошка. На задворках ума пронеслась мысль, что так, должно быть, выглядел первобытный человек. Удивление и стремление к познанию не оставляли меня, и все признаки свидетельствовали, что передо мной было весьма примитивное и опасное создание. Впрочем, скорее всего, я додумал все это уже потом, после боя.

Итак, первый Горбач умер прежде, чем его волосатая грудь успела высунуться над скалой. Зверочеловек накренился назад и упал; тело его с шумом ударялось о камни, наконец наступила тишина.

Я принялся оглядываться, но так и не увидел второго, что свидетельствовало о коварстве и хитрости противника.

Прошло некоторое время, с Дискосом в руках я ждал, но врага не было. Тогда осторожно шагнул я к краю обрыва, но у подножья скалы никого не заметил.

На какое-то мгновение мне показалось, что чудовищный человек убежал, испугавшись гибели своего собрата. Однако я немедленно прогнал эту мысль, справедливо считая, что столь свирепое создание испугать нелегко; скорее всего, оно что-то задумало; я опасался, что зверочеловек спрятался подо мной в каком-нибудь углублении скалы.

Потом я подумал, что он может подняться повыше, чтобы напасть на меня со спины, но, поглядев вверх, ничего не увидел. Я направился вдоль края карниза, пытаясь найти Горбатого, и о! он оказался под самым карнизом, готовый напасть на меня. С тигриной быстротой он скакнул вверх и схватил Дискос за рукоятку. Тут я или утратил бы верное оружие, или был бы утянут вниз и сброшен со скалы, если бы Дискос не вращался и Земной Ток – как и положено – не оживлял его «древка», кроме самой рукояти. И о! Горбач мгновенно выпустил Дискос, обжегший его. Я отшатнулся назад и едва удержал свое оружие. Чудовищный человек вскочил на карниз и прыгнул на меня, но промахнулся: я отскочил направо, еще в движении рубанул Дискосом. Удар чуточку опоздал, однако он нанес Горбатому рану в живот, на котором среди жестких бурых волос открылся порез. Зверочеловек еще раз бросился вперед, и я ударил, целя ему в лицо; испугавшись ревущего и пылающего оружия, он не успел уклониться и получил еще один порез на могучей волосатой руке.

Теперь, заметив в Горбаче некоторую робость, я подбежал к врагу и снова ударил в лицо; на этот раз зверочеловек ускользнул в сторону, и я промахнулся: воистину он был ловок, словно пантера.

Отпрыгнув на дальний конец карниза – туда, где площадка отходила от скалы, он впился в живой камень обеими руками. Должно быть, заметив там трещину, он оторвал чудовищную глыбу, размером в мое тело, и побежал на меня, подняв камень над головой.

Тут я понял, что погибну под тяжестью камня, если во мгновение не убью его. Зверочеловек прыгал передо мной, пытаясь уклониться от Дискоса, он словно не ощущал тяжести камня.

Я метался из стороны в сторону, чтобы избежать удара, и дважды ранил Горбатого, хотя и опасаясь разбить Дискос о камень, которым зверочеловек пользовался как щитом. И все время ожидал броска. Однако вышло так, что подобная мысль не пришла ему в голову, и зверочеловек намеревался лишь приблизиться ко мне, а потом сокрушить камнем, словно огромной дубиной.

Словом я метался из стороны в сторону, потом нанес Горбачу новую рану, а потом мой удар скользнул по огромному камню; но столь велика была мощь Дискоса, что он отбил от глыбы целый кусок, не получив никаких повреждений.

Я уже начинал ослабевать, утомленный прыжками, выпадами и тяжестью панциря, но не слишком – по причине удивительной выносливости и худобы. Долгое странствие лишь укрепляло меня; ведь таблетки сохраняли в человеке всю его силу, хотя и не могли наполнить живот. И о! Зверочеловек тоже уставал… однако, обдавая меня жарким и вонючим дыханием, он все прыгал передо мной со своим камнем. Тут я ударил вправо, решив, что сумею поразить его; однако Горбач был утомлен меньше, чем мне казалось; он бросился на меня, и я оказался между скалой и глыбой, меня ждала бы верная смерть, но, ткнув Дискосом влево, я прыгнул вправо, рубанув на лету и вложив в этот удар всю надежду на жизнь. Я рассек туловище Горбача прежде, чем зверочеловек сумел догадаться о моем намерении. Удар едва не раскроил могучую тварь пополам. Противник мой уже готовился к прыжку, так что глыба, выпав из рук его, разбилась у моих ног. Я высоко подпрыгнул, воистину едва избежав смерти в последнее мгновение жизни Горбатого. Тем не менее, я уцелел, и радость мою трудно было представить. Однако облегчение и усталость лишали меня сил; пришлось опуститься на камень, чтобы прийти в себя.

Вновь обретя спокойствие, я взял снаряжение и поспешил спуститься вниз со скалы. У подножия ее – чуть в стороне – лежал труп первого из моих противников; я отправился другой стороной, стараясь держаться подальше: ни сердце мое, ни глаза не радовались зрелищу. Убивать всегда неприятно.

Проходя вдоль обращенной к морю стороны скалы, я понял, что еще не совсем успокоился, и решил поесть и попить, а уж потом продолжать путь.

Сев у подножья скалы, я поглядел на ее странную верхушку; ведь прежде меня отвлекала предстоящая схватка, и я глядел скорее по сторонам, чем наверх. Теперь, испытав некоторое облегчение духа, я отчетливо разглядел лежавший на вершине предмет, поначалу показавшийся мне странным и незнакомым. Но тут я наконец узнал в нем один из древних летающих кораблей, подобные которому, как вы помните, хранились в Большом Музее Великой Пирамиды.

Я даже удивился тому, что не сумел сделать этого раньше, однако обратная сторона Скалы пряталась в тени, эту же освещала невысокая огненная горка, выраставшая перед обрывом; свет ее заставлял поблескивать корабельное днище, изготовленного из не знающего смерти серого металла, из которого сложены и стены Великой Пирамиды.

Тем не менее, хотя разум свидетельствовал, что странный предмет на краю скалы является одним из древних воздушных кораблей, сердце мое предполагало ошибку; ведь удивительно встретиться с произведением человеческих рук в предельной дали от Большого Редута в совершенно незнакомых нам землях. Словом, я самым усердным образом рассматривал лежавший на скале таинственный объект.

Обозрев его ото всех возможных точек зрения, я уже не удивлялся тому, что не узнал воздушный корабль. Верхняя сторона его была покрыта слоем земли, высокие деревья и растения скрывали корабль, превращая в огромную глыбу, покоившуюся на вершине скалы. Убедившись в этом, я решил подняться наверх и попытаться проникнуть внутрь воздушного корабля. Я не должен был этого делать, понимая, что нужно торопиться и идти и идти вперед к своей Милой Деве. Тем не менее, я потратил некоторое время на исследование корабля, и сделал это вполне обдуманно. Должно быть, я успел показаться вам весьма серьезным молодым человеком; однако столь серьезное и опасное предприятие еще не предоставляло мне повода отвлечься. Однако и в наше с вами время, до моей великой утраты, до смерти Мирдат, моей Единственной и Прекрасной, я не обнаруживал излишней серьезности, а был весел, как и подобает молодому человеку.

Теперь мне потребовалось больше времени, чтобы подняться на Скалу, – ведь она была столь крутой и высокой. Однако наконец, оказавшись под днищем корабля, я обнаружил, что в своем далеком от меня времени он получил серьезные повреждения; камень пробил его днище, и разорванный металл кое-где еще выступал над слоем земли и растений, укрывшим остальные повреждения. Полазив по самому верху, я понял, что сумею подняться еще выше, только если воспользуюсь свисавшими сверху растениями. Как следует потянув за ветви, я понял, что они выдержат меня, и поднялся наверх корабля. Впрочем, с тем же успехом можно было считать, что я хожу по земле; поскольку корабль был сверху покрыт землей и пылью, нанесенной ветром за чудовищное количество лет; чтобы докопаться до его корпуса, мне потребовалось бы много времени. Подумав немного, я решил прекратить поиски, спуститься вниз и продолжить путь. Но сердце мое волновали странные мысли о горькой и одинокой кончине обитателей этого воздушного корабля. Там на высокой скале мне показалось, что летучий корабль пробыл на вершине ее сотни тысячелетий. Возможно, в те времена здесь правило море, и сия великая скала крохотным островком поднималась над его волнами. Вечность, прошедшая с той поры, превратила океан в мелкие водоемы. А корабль все лежал и лежал на скале, безмолвно внимая переменам и чудесам, происходившим в Стране Огня и Воды. Как знать, каким образом очутился здесь воздушный корабль; быть может, в те давние времена он летел невысоко над морем и ударился о скалу по невнимательности кормчего. А может быть, все было тогда иначе.

Спустившись наконец к подножию скалы, я заторопился вперед, стараясь не тратить времени понапрасну и пореже вспоминать о корабле, оставшемся на скале под тихим пеплом вечности.

После этого я шел восемнадцать часов и не видел более Горбачей, однако трижды чуть не попал в беду. Между четырнадцатым и семнадцатым часами мимо меня три раза пролетали чудовища, большие и уродливые, передвигавшиеся скорее прыжками, чем птичьим полетом. Впрочем, они не заметили меня, так как я всякий раз быстро прятался между валунами, изобиловавшими в этом краю, теперь сделавшемся безлесным. Деревья остались за мелкой речкой, которую я перешел вброд на тринадцатом часу того дня, нащупывая путь древком Дискоса, но панциря не снимал: ведь даже в столь мелкой воде могли водиться зубастые твари. Впрочем, перебрался я без приключений.

Потом я ел и пил – как всегда – в шестом и двенадцатом часу, а когда настал восемнадцатый, вновь приблизился к лесу, вновь дотянувшемуся до самого берега, который всегда находился справа от меня. Ныли синяки, полученные в отчаянном бою, я ощущал усталость, потому что лазил на скалу, а потом долго шел: после моего пробуждения миновал уже двадцать один час.

Непрерывно осматриваясь, я все же не заметил подходящего места для сна. А потом решил, что могу считать себя дураком: вокруг было много деревьев; на любое из них можно было залезть и в безопасности переночевать, привязавшись к ветви. Так я и поступил, но прежде чем лезть на дерево, поел и попил.

Потом, уже наверху, я устроил себе удобное ложе на толстенной ветви, надежно пристроил у бедра Дискос, чтобы он не упал, но был под рукой, и даже чуточку подумал о Наани, потому что заснул, к собственному удивлению, не сразу, что, наверно, объяснялось внутренним недоверием к столь ненадежному ложу.

Мне вдруг подумалось, что я уже весьма долго не слышал Слова Власти от моей дорогой Девы, хотя уже преодолел огромный путь от своего дома, от Великой Пирамиды, ведь кончался дванадесять пятый день моего пути, а я находился еще далеко от обиталища Наани.

Мне казалось, что я буду вечно скитаться по просторам Страны Огня и Воды, и мысль эта великой тяжестью легла на мое сердце; ведь Дева отчаянно нуждалась в моей помощи, а я заплутал в глуши. Хотя до этого времени мне казалось, что я избрал правильный путь.

Словом, обдумывая предстоящие дела, я напомнил себе про компас… я не слишком надеялся на него, просто хотел знать, куда привел меня путь. Я подумал, что если прибор вдруг покажет направление на Малый Редут, значит, я воистину нахожусь поблизости от него. Впрочем, я не смел в это поверить.

Прошло некоторое время; я просыпался и засыпал, засыпал и снова просыпался и опять забывался нелегким сном, потому что утомленное сердце мое не могло должным образом успокоиться. Иногда я даже приоткрывал глаза и видел над собой ветви деревьев, черные на багровом небе: поблизости над морем высилась яркая огненная гора. Красный венец ее тонул в черноте ночи, в чудовищном мраке вечности, а светлый столб дыма над вершиной лишь подчеркивал предельное величие Ночи, давно уже окутавшей Землю.

Сквозь сон я думал о своем удивительном приключении, о том, как могло случиться, что, живой и теплый, я оказался в Стране Красного Света и дымящихся морей… и о том великом мире, что раскинулся надо мной во мраке и холоде в полутора сотнях миль над этой мрачной землей.

И я со скорбью подумал об усопшей Земле, покоящейся наверху, в никому неведомой ночи; о закутанном в вечный снег унылом и мертвом мире, раскинувшемся под пологом беззвездного неба. Там наверняка царил жестокий мороз, способный погубить все живое. Даже если бы на предельной высоте мертвого мира нашелся бы сейчас хотя бы один человек, способный подойти к краю великой Расселины, вмещавшей теперь всю жизнь на земле, разве сумел бы он разглядеть багровый свет в глубинах великой ночи?

Я только что сказал, что глубина Долины достигала полутора сотен миль, потому что у нас считалось, что поверхность Ночного Мира лежит более чем в сотне миль от поверхности мертвой земли; однако я все время спускался – и по Великому Склону, и ущельем, – пройдя столь великий путь. Впрочем, наверно, я ошибался; сердце подсказывает мне, что мы пребывали в чудовищных глубинах, превышавших то число миль, которое я назвал.

Наконец, оставив все размышления и мечты, я действительно погрузился в сон. Но, тем не менее, спал я не очень крепко и время от времени пробуждался. Должно быть, мне достаточно повезло, ибо, проснувшись, я повернулся на своей ветви, потому что услышал шум, исходивший не от Великой Огненной Горы. И шум этот становился уже угрожающим. Мгновение спустя семеро Горбачей выскочили из леса, так словно бы их преследовало какое-то чудовище.

Они приближались к моему дереву и, почувствовав великий страх, я расстегнул пояс, готовясь вступить в схватку.

Потом все семеро полезли на дерево подо мной. Но не потому, что заметили меня и решили убить; они явно хотели скрыться от какого-то создания, еще находившегося среди деревьев. Рев становился все громче, и Горбатые притаились на нижних ветвях.

Теперь я заметил, что каждый из них держал окровавленный камень, явно заостренный самым примитивным образом. Камни эти они зажимали под мышкой, освобождая ладони для дела. Рев приближался, и из-за деревьев выскочил еще один Горбач, бежавший не слишком быстро к сидевшей на ветвях семерке. Я понял, что он подманивает какого-то зверя. Так и вышло: из-за деревьев появилась огромная и уродливая тварь, передвигавшаяся самым некрасивым образом; с каждой стороны тела у нее было по семь ног, на спине торчали рога, брюхо волоклось по земле; зверь на ходу пыхтел, сотрясал землю своим весом и взрыкивал. Я сразу понял, что тварь эта не из тех, кто ловит быструю добычу, но поедает все, что находит, пользуясь чудовищной силой. Зверь этот гнался за Горбатым человеком, будучи ранен и разъярен; кровь текла из ран на его спине, но чем они были нанесены, я еще не знал.

Тут тварь эта подошла под дерево, на котором я прятался, и уже хотела выйти из-под него, когда семеро Горбачей соскочили с ветвей, хватаясь за огромные рога на спине, и я увидел раны, открывшиеся в сочленениях спины. Семеро Горбачей взялись за свои острые камни и вновь ударили в эти раны. Тварь взревела и бросилась вперед в лес, Горбачи все били и били ее своими рубилами.

Отойдя подальше, животное повалилось на спину, сперва направо, но Горбатые перебежали по ее боку. Тогда тварь немедленно перекатилась обратно, и на чудовище осталось только четверо Горбачей, остальные, как я понял, погибли.

Потом уцелевшие забежали вперед Зверя и взобрались на другое дерево. Один из них вновь принялся дразнить тварь и заманил ее под новую засаду. Горбатые опять спрыгнули на спину чудовищу и принялись молотить камнями, тварь жалобно и громко вопила. Ну, а сколько Горбачей начали странную охоту, я не знал, но, безусловно, до конца ее доживали немногие.

Подобные создания существовали при начале мира, вернулись они и чтобы присутствовать при его конце. Так размышлял я, не слезая со своей толстой ветви, вслушиваясь в звуки охоты, доносившиеся уже издалека и наконец исчезнувшие из слуха.

Тогда я спустился на землю и хорошенько огляделся, чтобы удостовериться в том, что ко мне не приблизится ни Зверь, ни Горбач, а после того съел две таблетки и выпил воды.

Поступив так, я приготовился уйти, но напомнил себе, что сначала следует опробовать компас. Стрелка прибора указала между севером и югом, склоняясь в сторону запада, как и говорила мне Наани. Тем не менее, стрелка повернулась на юг больше, чем следовало из ее слов. Я немедленно ощутил великое облегчение, усмотрев в показаниях прибора верный знак того, что я приближаюсь к тому уголку Земли, где располагалось Меньшее Убежище. Однако до него нужно было еще идти и идти, так как притяжение могучего Земного Тока в Великом Редуте оставалось сильнее воздействия Малой Пирамиды.

И все же я ощутил великую радость и продолжил свое путешествие скорым шагом, не опасаясь никаких сюрпризов, которыми мог бы еще удивить меня этот край.

Весь день я спешил, как только мог, и часто хотел послать мыслями Слово Власти Наани, однако воздерживался от столь глупого поступка, который, скорее всего, только привлек бы ко мне Силы Зла, тем самым обрекая на погибель в этом краю – почти рядом с обиталищем Девы. Неотступный страх перед населявшими Ночную Землю Силами Зла постоянно сдерживал меня и не давал позвать Наани… возможные последствия опрометчивого поступка вы представляете теперь не хуже меня.

На шестом часу дневного перехода я вступил в область, изобиловавшую фонтанами пара и брызг, где в огромных скальных котловинах кипела вода, наполняя воздух ревом и плеском; туманное облако настолько сгустилось, что я едва мог видеть даже перед собой, а не то чтобы по бокам.

Тут я наконец остановился, ел и пил, а потом снова отправился вперед, оставляя море по правую руку. И эта часть пути также выдалась нелегкой, море и здесь курилось, а великое облако пара мешало мне набрать скорость: поспешив, я мог запросто свалиться в котловину, полную кипящей воды.

На девятом часу я вышел из края горячих источников и оставил позади облака пара; глаза мои теперь могли намечать путь. Тут я обнаружил, что пришел к пределу Великого Моря, прижимавшегося к подножию невероятно высокой стены, уходившей вверх, в ночные глубины, и словно бы ограничивавшей Страну Огня и Воды. Словом, я замер на месте, углубившись в сомнения, не зная, куда направиться дальше. Пребывая в нерешительности и телом, и духом, я повернул налево вдоль этой горы, повинуясь одному только здравому смыслу; дальше идти было некуда, оставалось разве что вернуться назад.

По окончании двенадцатого часа я съел две таблетки, выпил воды и продолжил путь. И о! уже к четырнадцатому часу я добрался до входа в уходившее вверх ущелье, весьма темное и унылое.

Как мне не хотелось тогда подниматься по ущелью после светлых просторов страны Огня и Воды.

На всякий случай я прошел подальше, пытаясь обнаружить другой путь из этой страны. После часового перехода я обнаружил перед собой черную широчайшую реку, до противоположного берега которой было около мили. Она показалась мне очень мелкой; вода едва прикрывала грязь. Повсюду из нее поднимались струйки пара, бурлил и хлюпал ил, булькая и пыхтя вырывались незнакомые дымки, словно бы рожденные великой теплотой.

Река эта далеко уходила вперед – насколько видели мои глаза, я даже чуть не решил, что это не русло, но продолжение моря. О переправе нечего было и думать; ни одного дерева для плота поблизости не оказалось, а ширина водного простора сулила неожиданные глубины за илистым мелководьем. Кроме того, даже соорудив плот, я мог угодить под один из грязевых фонтанов. Вынужденный вернуться к ущелью, я наконец углубился во тьму.

Потом я поднимался – то и дело оступаясь – шесть великих часов. И, привыкнув к яркому свету, считал, что попал в кромешную тьму.

Шесть трудных часов я удалялся от Страны Морей, вступив в жуткую область, подобную Ночному Краю. Багровые огненные жерла светили и здесь, но их было немного. Ну, а возле огней, как всегда, обнаруживалась жуткая жизнь. Заметив это, я стал держаться подальше от жерл. И все же, увы, мне приходилось подходить к ним, на мой вкус, слишком близко, кое-где между стенами ущелья оставалось не более сотни добрых шагов, и мне приходилось приближаться к огненным жерлам, хотел я того или нет.

Все это время ущелье постоянно и круто поднималось вверх, делая подъем скорым и достаточно утомительным, и я шел со всей возможной быстротой и с волнением в сердце думал о том, что приближаюсь к уединенному уголку мира, вмещающему Меньшее Убежище.

Пройдя по ущелью шесть великих часов, я со всей осторожностью принялся искать место для сна, потому что испытывал заметное утомление.

Таковое обнаружилось справа, вверху на темной стороне ущелья: скалистый карниз ярко освещало горевшее невдалеке огненное жерло. Забравшись на этот карниз, я нашел, что он надежен, хотя и не столь уж уютен.

Потом я ел и пил и заставил себя уснуть; сон пришел очень быстро, я почти даже не думал о милой Деве: ведь прошло более двадцати трех часов с тех пор, как мне удалось в последний раз обратиться ко сну, и посему я испытывал великую усталость.

Через шесть часов я проснулся, пил и ел, а потом вновь спустился на дно ущелья и продолжил свою дорогу наверх.

Теперь я приблизился к огненным жерлам, и тьма перестала быть полной: тусклый багровый свет выбивался у черных подножий скал, ограждавших ущелье; нередко основания их были видны весьма отчетливо, однако о высоте приходилось догадываться, ибо черные скалы уходили вверх в самое сердце ночи.

Огненные жерла нередко выхватывали из тьмы кошмарных Змей и Скорпионов, величиной с мою голову. Потом я начал замечать и других – ползавших среди скал ущелья, а посему держал Дискос наготове, однако так и не воспользовался им в тот день.

Я ел и пил в шестом и двенадцатом часу, продвигаясь вперед с весьма великой скоростью. И вот в шестнадцатый час я как будто бы ощутил, что эфир всколыхнулся вокруг меня, и биение Слова Власти слабо донеслось до моего внутреннего слуха. Сердце мое немедленно наполнилось радостью потому, что так любовь обращалась ко мне. Я не мог ошибиться: ведь послание Великой Пирамиды донеслось бы до меня отчетливо и громко, принесенное всей Силой Земного Тока, оставившего окрестности Меньшего Редута, лишив его обитателей возможности общения с нами, о чем я уже говорил.

Впрочем, зов прозвучал настолько тихо, что я мог и не мог сказать, что это Слово Власти трепещет вокруг меня в ночи. Постояв некоторое время, я возобновил путешествие – не без сомнения в сердце, но ощутив и прилив надежды. Чтобы унять волнение в груди моей, мне пришлось в тот переход идти тридцать великих часов.

Однако по истечении этого срока я понял собственную опрометчивость и принялся искать место для сна: обнаруженную пещерку, чистую и пустую, я осветил изнутри сиянием Дискоса. Пещера располагалась в утесах правой стороны ущелья, и от дна его до входа надо было подняться на добрых двадцать футов.

Наконец я благополучно забрался в пещеру, не сомневаясь в том, что она подходит для моих целей, съел четыре таблетки, положенные моему желудку, выпил воды и погрузился в сон. И все время мысли мои были устремлены к Наани. Прошло некоторое время, прежде чем я погрузился в сон.

Проспав шесть часов, я проснулся, потому что назначил такой срок для своего пробуждения. Я заставил себя стряхнуть сон, хотя все еще хотел спать. Потом я съел две таблетки, выпил воды, надел свое снаряжение, спустился в ущелье и отправился в путь. Весь тот день я подгонял себя; мне все казалось, что душа моя воистину свидетельствует о том, что я приближаюсь к месту, где отыщу любовь прежних дней.

В тот день я опять шел тридцать часов, но ел и пил на каждом шестом часу, так чтобы не лишиться сил. А когда завершался тридцатый час, почувствовав великое утомление, полез на скалу, высившуюся по левую руку от меня, заметив на ней скалистый выступ, с виду вполне пригодный для ночлега.

Но, забравшись на этот уступ, я увидел там некое подобие огромного паука, наполовину скрывавшего свое брюхо в расщелине скалы. Я разделался с отвратительным созданием очень быстро – едва прикоснувшись Дискосом, а потом с радостью убедился в том, что ничего опасного там более не было. Потом я съел две таблетки, выпил воды и, как всегда, приготовился ко сну. Однако мне пришлось снова кутаться в плащ, потому что в ущелье сделалось весьма холодно; кстати, мне давно казалось, что воздух утратил ту густоту и свежесть, к которым я уже успел привыкнуть за последние дни моего путешествия.

Я настолько устал, что уснул буквально за мгновение; утомленное тело столь нуждалось во сне, что даже тревога не могла заставить меня бодрствовать; заснул я глубоко и ничего не ощущал восемь часов. А когда проснулся, вознес благодарность Богу за то, что ни злое, ни ползучее создание не напало тем временем на меня.

Освежив себя сном, я приготовился к пути: ел и пил, а потом надел снаряжение и спустился в ущелье. После я шел восемнадцать часов, – ненадолго останавливаясь в шестом и двенадцатом часу, чтобы есть и пить. А когда восемнадцатый час завершался, я заметил, что ущелье вокруг сделалось очень сырым. Мне даже показалось, что стены его сходятся надо мной, образуя чудовищный свод где-то в немыслимой высоте. Впрочем, так я лишь думал, не имея на то свидетельств.

Или нет, одно все-таки было: теперь на меня то и дело капало сверху.

Потом я шел в течение одиннадцати часов, изредка встречая огненные жерла. Неяркое пламя выбрасывало сернистый дым, жавшийся к земле, словно бы не имея возможности подняться вверх. Капли вокруг покрывала сырая растительность, по которой было скользко ступать.

Сырой и подвижный воздух как бы давил на землю, а к вони огненных жерл словно примешивалась струя мертвечины.

На какое-то время меня окружила жуткая тьма; воздух загустел, словно от испарений огненных жерл; и мне попадались лишь самые тусклые огоньки, не способные разогнать тяжелую тьму. Тьма и растительность на скалах мешали мне идти, я то и дело оступался, а от зловония меня уже просто мутило.

И вдруг, оказавшись возле одного из огненных жерл, я заметил мрачные отблески на чудовищной туше, подрагивавшей передо мной на противоположной стороне ущелья; тут я немедленно спрятался среди глыб, покрывавших дно ущелья, с великой осторожностью разглядывая неведомую тварь, и с уверенностью понял, что не видел более огромного создания, после того как оставил Ночную Землю. Огромное существо напоминало корпус морского судна, исчезавший во тьме наверху ущелья. Миновав огненное жерло, оно направилось вниз по ущелью, и бок, проползавший возле огня, показался мне черным и покрытым слизью. Я не верил собственным глазам; невероятное создание по виду представляло собой чудовищного слизня.

Я не шевелился какое-то время, а потом продолжил путь вверх по ущелью с новой осторожностью, готовый к тому, чтобы прибегнуть к услугам Дискоса; оружие было на поясе, чтобы я имел возможность пользоваться обеими руками, оступаясь и скользя на мокрых скалах.

Почти сразу мне показалось, что я ощутил во тьме движение какой-то великой Твари; я немедленно припал к камням и не шевелился долгое время. Не могу теперь усомниться в том, что мимо меня проползло живое чудище, от которого разило как из мерзкой могилы. Потом я отправился дальше.

Три часа шел я, наконец, достиг огненного жерла, горевшего более ярким огнем; как следует оглядевшись, я нашел эту часть ущелья гораздо более приятной для взгляда. И остановился там, в великой тишине – подальше от источника света, – чтобы случайно не выдать себя. То тут, то там капала вода, издавая звуки негромкие и зловещие, только подчеркивавшие вечный покой.

Посмотрев во все стороны, я заметил чудовищного слизня, припавшего к стене ущелья. Он почти стоял на задней оконечности своего тела, передняя часть выходила за пределы света, создаваемого огненным жерлом, а хвост спускался в ущелье – длинный, уродливый, замаранный черной слизью.

Ужас и отвращение буквально бросили меня в холодный пот. Но потом я набрался отваги и принялся следить за чудовищем. Оно казалось не более способным к движенью, чем любая из стенок ущелья, и я понял, что существо это прилипло к скале, как подобает слизню. Долгое время стоял я перед ним и не двигался, даже не пытался скрыться – как последний глупец.

Однако время вернуло силу в мое сердце, и я вновь продолжил свой путь, с предельной осторожностью пробираясь на руках и коленях между глыб и валунов, покрывавших дно ущелья. Трижды за последовавшие четыре часа мимо меня проползали невидимые в кромешной тьме мерзкие твари; бесшумные движения сопровождались негромким стуком каменей и отвратительнейшей вонью. Всякий раз я просто замирал на месте. Ну а приблизившись к очередному огненному жерлу или яме, которых было здесь достаточно много, я приглядывался к утесам и замечал на них чудовищных слизней. Тогда я проявлял предельную осторожность и, пробираясь между камнями, припадал к земле, жалея только о том, что не могу сделать этого, не звякнув панцирем о какой-нибудь камень. Вонь сделалась чудовищной, к ней прибавился серный дым. Как подсказывает мне сердце, по обе стороны от меня в стенах ущелья открывались колоссальные полости в недрах гор; на сей счет я имею некоторые доказательства, потому что однажды пошел на свет огненного жерла и оказался внутри горы – перед уходившей дальше великой тьмой. Не зная, какое чудовище может появиться из этого мрака, я бесшумно и быстро удалился. Ну а раз нашлась одна такая пещера, значит, их было много; возможно, слизни и появлялись из этих пещер, где не было ничего, кроме подземной капели и мерзостной растительности на камнях; так думал я, полагаясь, однако, лишь на догадку, так что не будем уделять ей слишком большого внимания.

Я выбрался из слизи и вони примерно через двенадцать часов после того мгновения, когда заподозрил, что скалы сходятся крышей над моей головой. Воздух стал более свежим, в него словно бы вернулась какая-то жизнь, умножившиеся огни горели ярко и чисто, и дым их уходил к небу так, что сера более не разъедала мое горло.

С благодарением в сердце я продвигался вперед; и сумел наконец прибавить шагу, потому что вокруг было светло. Целая сотня огненных жерл позволяла мне видеть окрестности этого места вполне отчетливо, и я решил, что слизни обитают лишь под скальной крышей. Теперь я дышал полной грудью, наслаждаясь чистотой воздуха после жуткой вони, в которой провел последние часы. Наконец, удалившись от слизней на три добрых часа, я принялся искать подходящее место для сна, потому что шел уже более тридцати трех часов и предельно устал, прячась между камней. К тому же уже в течение более чем сотни часов пути я уделял сну весьма недолгое время.

Наконец, обнаружив маленькую пещерку в стенке, я заглянул в нее и обнаружил приятную сухость и чистоту; перед входом в пещеру горело небольшое огненное жерло, и добрый свет его свидетельствовал, что она свободна от ползучих тварей и прочей мерзости. Я вошел внутрь и начал готовиться ко сну. Но, оглядев себя, сразу заметил, что перепачкался всякой мерзостью в темной части ущелья, когда мне приходилось много передвигаться на руках и на животе. От меня дурно пахло, и я решил омыться, прежде чем есть и спать.

Выйдя из пещеры, я немедленно наткнулся на ключ возле огненного жерла; их было немало в этой части ущелья, горячая вода заполняла скальную котловину, согнувшись над ней, я уловил запашок серы. Потом я омыл и протер платком руки, лицо, панцирь и снаряжение, после чего обрел и душевное спокойствие.

Вернувшись в пещеру, я сел у входа в нее и, не выпуская из рук Дискоса, съел четыре таблетки, потому что долго обходился без пищи, а потом выпил воды. Ну а после трапезы ущелье показалось мне чуть менее мрачным.

Потом я заметил норы, а возле них обитателей – сразу и похожих на крыс, и в чем-то отличных. Одни из них валялись вокруг огненного жерла, другие охотились в скалах; одна на моих глазах ухватила за шею змею. А потом сразу взялась за еду, хотя жертва вовсю хлестала хвостом о скалу. Даже кончик хвоста все еще дергался в пасти крысоподобной твари, что было достаточно неприятно для взгляда, хотя свидетельствовало, что у змей есть враги.

Покончив со змеей, псевдокрыса направилась к ключу и напилась воды; потом она вернулась к огню и улеглась, обнаруживая все признаки сытости – в отличие от меня. Их было много вокруг огня, они бегали, пили, ели. Люди нашего века сказали бы, что это Провидение соединило для этих зверей необходимое для жизни тепло и питье – ведь повсюду в ущелье царил жестокий холод. Я усматривал в этом стечение обстоятельств – ведь в противном случае псевдокрысы нашли бы себе пропитание другим путем. Тем не менее, обе точки зрения во многом совпадают. Покончив с едой, я собрался спать, но прежде вышел из пещеры и начал собирать камни, оставляя у входа. Доставив туда все потребное, я заложил вход камнями, чтобы ко мне не смогла пробраться ни одна кусачая тварь. А потом спокойно уснул, как всегда перед этим вспомнив о Деве.

В тот раз я спал очень спокойно, и холод ущелья не слишком тревожил меня; что объяснялось, во-первых, близостью огненного жерла и, во-вторых, теплом, которое дает пещера. Проспав крепким сном восемь часов, я поднялся – усталый, но готовый продолжить свой путь. Недолго посидев, я проснулся полностью, а потом съел две таблетки и выпил воды – но уже сидя у входа в пещеру, после того, как разбросал камни. Потом я надел свое снаряжение и отправился дальше. Ущелье оставалось светлым и приветливым, повсюду горели огни, с которыми часто чередовались дымки, шумно пробивавшиеся из земли, нарушая тем самым вездесущую тишину. Часто мне попадались горячие лужицы; повсюду на пути моем лежали огромные глыбы, а справа и слева черные скалы Ущелья исчезали в вечной ночи.

Я шел, ел и пил на шестом часу, а потом вновь продолжил путь.

И о! На восьмом часу я ощутил внезапный великий восторг: вдруг уловив истинное трепетание Слова Власти вокруг меня, сердце мое забилось во внезапной радости, хотя дух усомнился и не верил себе. Я отправился дальше с новой надеждой и силой, уже не замечая ставших привычными препятствий на моем пути.

К концу десятого часа я вдруг заметил, что высокие стены тьмы – стены ущелья – исчезли. С радостью понял я, что подъем прекратился и передо мной опять лежит Ночной Край.

По всему было видно, что я пришел в Землю, подобную той, что окружала Великую Пирамиду. Именно здесь, подсказало мне сердце, и нужно искать Меньший Редут.

Однако огни здешней Пирамиды не нарушали тьму, а я надеялся на это. Тут великая тяжесть легла на мою душу. Однако, помогая отвагой рассудку, я сумел отыскать несколько причин, объясняющих почему я не вижу светлых амбразур Меньшего Редута.

Тем не менее, боль сомнений не покидала меня.

Неведомый край удивлял взгляд: одна часть его была ярко освещена, другая терялась в глубочайшем мраке. Я медлил, не зная, куда идти, а потом вспомнил о компасе. Направление стрелки соответствовало словам Наани, и я ощутил уверенность в том, что действительно нахожусь возле предмета своих поисков. Тем не менее, компас не позволил мне определить истинное направление; словом, я не знал, куда идти. Помедлив, я отправился вперед, надеясь, что какой-нибудь неожиданный ориентир поможет моему выбору. Сперва я взял направление на яркий свет, что был прямо передо мной и как будто бы соединялся с заревом, находившимся от меня по левую руку.

Тут я заметил, что почва этой земли очень удобна для моих ног, а вокруг то и дело попадаются мелкие кусты, похожие на те, которые в Ночной Земле назывались моховыми. Взяв добрую скорость, я шел шесть долгих часов, успев приблизиться к источнику света, – с великой осторожностью, потому что, по словам Девы в той стране обитали жуткие и страшные Силы. Я ощущал, что вновь очутился в тех местах, где возможна гибель не только тела, но и духа.

Остановившись, я поглядел на зарево, оно уходило вдаль в обе стороны от меня, словно бы прикрывая длинную потаенную долину. Впрочем, не знаю, была ли там на деле долина или же странный свет попросту истекал из земли.

Не торопясь более вступить в это место, я повернул к кустам и залег на животе, покоряясь страху, овладевшему моим духом. Потом, раздвинув кусты, я принялся наблюдать и долго разглядывал зарево. Наконец внутри светящейся завесы словно бы распахнутой невидимым ветром, открылась чудовищная голова. Буквально через светлое марево вновь затянуло ее, так что я даже усомнился в собственном зрении.

И о! миновала минута, и я увидел голову снова; но не мог понять, что передо мной: жуткое чудище вроде Стражей Великой Пирамиды или скала, которую люди своими руками преобразили в подобие чудовища. Тем не менее, было ясно: следует убираться отсюда, да побыстрее. Я повернулся и пополз назад через кусты – на локтях и коленях.

Поднявшись наконец на ноги, я вновь огляделся вокруг. Выход из Ущелья располагался сзади меня, ориентиром служили огненные жерла.

Но слева от Ущелья залегла тьма, в которой, тем не менее, угадывались черные отроги чудовищных гор, прорезанных Ущельем. Справа же цепочкой выстроились низкие вулканы, освещая своими огнями подножья великих гор, образовывавших правую стену Ущелья.

Таким предстал передо мной новый Ночной Край.

То зарево, от которого я поспешно удалился, уходило далеко налево, а потом вновь тянулось ко мне из тьмы, останавливалось передо мной и уходило в предельную даль. Хотя размер его был велик, не сочтите, что столь протяженное зарево освещало землю: в Ночном Краю не бывает света.

Теперь вы примерно представляете, что видел я за собой, слева и перед собой. Словом, путь налево не сулил мне ничего хорошего, а справа стояла тьма, в которой кое– где горели жерла.

Великий мрак лежал на просторах этой страны. И я стоял один – в самом сердце его. Поймите же и вы предельную трудность моего предприятия и страх, суливший безуспешные поиски до самой смерти. Прошу вас, поймите меня.

Не задерживаясь, я повернул направо – вдоль цепи небольших вулканчиков, хотя и на значительном удалении от них – и шел так десять часов, в волнении и с надеждой, забыв про еду, оттого, что лишился покоя.

На десятом часу я предельно ослабел, и мне уже казалось, что я вот-вот потеряю сознание. И о! Наконец я вспомнил, что забыл позаботиться о себе. Посидев немного, я съел четыре таблетки, почувствовав, как возвращаются силы, а потом испил воды и отправился вперед, ибо дух мой сразил бы меня, попытайся я только уснуть. Так одолевала меня надежда на то, что Дева уже совсем недалеко от меня.

После еще десяти часов пути я наконец начал спотыкаться, ощущая предельную усталость; мне пришлось провести на ногах уже сорок часов, забывая про еду и питье. Простите же мне безрассудство: я так надеялся, что вот-вот свершится чудо – и я увижу в ночи сверкающую Малую Пирамиду. Однако тьма не открывала мне ничего похожего.

Тогда я лег прямо где шел, не имея сил позаботиться о своей безопасности. Я забылся буквально в мгновение и провел во сне двенадцать часов, а потом проснулся с внезапной бодростью и благодарностью в сердце: ведь ни одно чудовище не застигло меня врасплох посреди мертвого сна. Съев положенные четыре таблетки, я выпил воды и вновь отправился в ночь. Утомленное тело ныло, отчасти потому, что, засыпая, я не завернулся в плащ, – здесь царил жуткий холод, от которого в жилах стыла кровь.

Совершив шестичасовой переход, я ел и пил, потому что следовало проявлять мудрость и беречь силы. Волнуясь, я торопился продолжить путь и впервые радовался тому, что таблетки быстро исчезали во рту, не наполняя желудок; потому что съесть настоящую пищу у меня не хватило бы ни сил, ни терпения.

А на десятом часу я увидел перед собой красное зарево, словно бы исходящее из огромной ямы. Тогда я замедлил шаг, а когда прошло два великих часа, заметил вдалеке чудовищные фигуры на красном фоне. И я забился в кусты, изобиловавшие в этом краю.

Я провел там некоторое время, наблюдая за кровавым светом и силуэтами; здешние гиганты показались мне неотличимыми от тех, что обитали в Ночной Земле.

Тогда я пополз прочь от маленьких вулканов – туда, где было темно, если не считать редких огненных жерл.

Воистину предельной стала моя осторожность. Гиганты заново пробудили ее в моем сердце; ведь я намеревался сберечь свою жизнь и спасти Деву, а потом быть счастливым с ней в этой жизни. И я шел с Дискосом в руке и каждый шестой час съедал по две таблетки и выпивал воды, чтобы сохранить в себе силы.

Потом Земля вдруг начала опускаться передо мной и сделалась иной под моими ногами, кустов стало меньше, а огненных жерл не было вовсе.

Став на колени, я принялся ощупывать землю руками. И о! я обнаружил гальку и древние раковины. Великий восторг овладел мной; ведь Наани говорила мне, что Меньшая Пирамида стоит на берегу древнего моря, давным-давно уже высохшего. Ну, а раз я нашел сухое дно этого древнего моря, значит, вскоре увижу и Малую Пирамиду. Надежда опять загорелась во мне, целых тридцать часов я шел по древнему морскому дну, но так и не увидел Меньший Редут. Великая тревога начинала овладевать мною: ведь Наани ничего не говорила мне о величине моря; что, если мне придется целый век идти на ту сторону?

Наконец я решил держаться какого-либо направления, чтобы не тратить силы на бесполезные скитания. Ориентируясь по красному зареву, которое всегда оставлял справа и позади, я достаточно точно прокладывал свой путь во тьме.

Тут, на дне великого моря, я слышал странные звуки; иногда они доносились из одной части тьмы, иногда из другой; мне казалось, что кто-то вдалеке бегает по дну моря. Однажды ночь принесла страшный и жуткий вой, и я немедленно понял, что чудовища этой земли бодрствуют и бродят вокруг меня. Вы должны понять и прочувствовать, что я совсем не знал законов этой земли… не знал, как понимать все странные звуки, не знал, что они предвещают, понятно было одно: меня окружали чудовища. И посему я шел с великой осторожностью, держа наготове Дискос и прячась – по необходимости.

И в тот день я шел сорок один час и ел и пил каждый шестой час. А до того, в час тридцать седьмой, слышал я великий рев и вопли в ночи; они приближались ко мне, и я услышал топот чудовищных ног; невдалеке от меня пробежал гигант, кого-то преследуя. Наконец топот ног и рев удалились, а потом издали донеслись тонкие вопли; впрочем, в последнем я не испытывал большой уверенности, потому что забился в самую середину кустов ожидая, пока наконец вокруг восстановится тишина: так напугал меня жуткий голос и топот огромных ног.

Ну а в час сорок первый я вышел на противоположный берег древнего моря. И о! нигде не увидел света, способного поведать мне о расположении Меньшего Убежища. Тут великое сомнение охватило меня, я не мог понять, почему не вижу света в амбразурах Меньшей Пирамиды. И в великом отчаянии я сел на берег древнего моря, ни на что более не обращая внимания. А потом ел и пил и, устроившись в кустах, закутался в плащ и уснул, держа Дискос наготове на своей груди.

Боль отчаяния и возбуждение сердца склоняли меня ко сну; разум мой и отвага были потрясены; мне казалось, что я оказался дальше от цели своего похода, чем был вначале.

Проспав шесть часов, я внезапно проснулся, приподнялся на локте и принялся слушать ночь, стремясь вновь уловить тот шум, что лишил меня сна. Увы, я ничего не услышал, что лишний раз напомнило о моей неудаче. Тем не менее, я придумал несколько объяснений тому, почему еще не пришел к Меньшему Редуту, и надежда вновь ожила в моем сердце – а с ней сомнения и волнение.

Съев две таблетки, я выпил воды и вновь приступил к путешествию. Я решил держаться подальше от берега моря и так шел целых двенадцать часов, пребывая в том же сомнении. Остановившись, я начал оглядываться. И о! я заметил странное слабое зарево, стоявшее над землей с левой стороны от меня.

Я ел, пил и заставил успокоиться свой дух, потому что боялся заблудиться во тьме, не зная, куда идти дальше.

А потом я направил свой путь на самую яркую часть свечения. Так я шел восемнадцать часов, делая остановки на каждом шестом часу, ел и пил, заставляя себя делать это; действительно, мне даже казалось, что таблетки душат меня. Столь велика была тревога, владевшая моим духом. Ведь заблудившись, я терял возможность отыскать мою единственную.

Трижды за это время ночь приносила топот бегущих ног, а иногда жуткие крики; в отчаянии я прятался, потому что должен был сберегать свою жизнь, чтобы отыскать Деву.

И о! на восемнадцатом часу пути, который на деле был тридцатым часом того дня, я увидел, что свет сделался ярче, и ощутил запах серы. Тут я заметил, что земля передо мной поднимается.

Потом я шел семь часов, и свет сделался еще ярче и приобрел тускло-красный зловещий оттенок. Еще через шесть часов я остановился, уловив странный басовитый звук, непохожий на все, что я когда-либо слышал; звук этот, казалось, растянулся на целую вечность. Я шел в сторону света – уже как будто бы по равнине. Так я шел еще пять часов, а низкий рев становился все громче и громче.

Истинно говорю! Направляя свой разум к заботам, я поднялся на край обрыва, перед которым звучал вечный рев. Внизу, в чудовищной бездне, раскинулось могучее море как бы угасающего огня; горячая красная грязь клокотала в глубинах под моими ногами.

Дальний край странного моря был укрыт от меня, тусклые и зловещие облака парили над ним, скрывая от меня расстояние. Снизу багряные облака, чернея, растворялись в ночи. Поглядев в обе стороны, я увидел черные утесы, возвышающиеся над морем тягучего пламени. Над красным морем высились черные мысы, и там, где огонь лизал сушу, вверх взметались языки зеленого пламени.

Я стоял над морем огня, бушевавшего словно бы внутри невысокого и невероятно огромного вулкана. Однако скорее всего мне удалось увидеть внутреннее пламя земли; чудесно было стоять одному над вечным морем, пышущим далеким жаром и серой… наконец, задыхаясь, я отступил от края утеса.

Итак, я нашел предел Темной Земли, так и не увидев Малую Пирамиду. Отчаяние с новой силой овладело мной. Мне уже казалось, что я действительно заблудился во тьме, не зная, где нахожусь… далеко ли Малый Редут, или, пройдя полмира пешком, я попал неизвестно куда. И когда отчаяние овладело моей душой, лишая всякой надежды, внезапная мысль заставила сердце забиться. Находясь на большой высоте, я мог окинуть взглядом весь край и найти Малую Пирамиду – быть может, прячущуюся где-нибудь в долине; если только она действительно расположена в этой стране. Отвернувшись от края утесов, я принялся вглядываться в ночь, царящую над Краем, но во всей ней не было света Малой Пирамиды.

И о! вдруг я понял, что вижу нечто похожее. Прямо передо мной на фоне дальнего зарева угадывалась треугольная тень. Я просто не мог увидеть Малое Убежище с любого другого места.

Не могу и сказать, что чувствовал я тогда. Сердце мое исполнилось благодарности, я был готов прыгать от счастья и надежды, а одолевавшее тело волнение более не допускало молчания, и я разразился дурацкими криками. Впрочем, скоро и мудрость, и тишина вернулись ко мне.