Книга: Такой чудесный день
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

Она уставилась на пистолет, потом на него.
– Генератор слабый, но в стене музея получилась дырка в сантиметр глубиной. А в тебе будет еще больше, так что не дури. Я не хочу тебя пугать. Позже сама все поймешь.
– Какой ужас! Ты снова болен!
– Да, и мне хуже. Поэтому делай, что скажу, а то Семья потеряет двух ценных членов; сначала тебя, потом меня.
– Ли, как ты можешь? Посмотри на себя – с оружием в руке, угрожаешь!
– Вставай и одевайся.
– Пожалуйста, дай мне позвонить…
– Одевайся. Живо!
– Хорошо. Хорошо, я сделаю, как скажешь. – Она сбросила одеяло, поднялась и расстегнула пижаму.
Он отступил, продолжая держать ее на мушке.
Лилия стянула пижаму, бросила ее на пол и повернулась к полке с комбинезонами. Скол смотрел на ее грудь и тело, которое тоже отличалось от нормы: полные ягодицы, округлые бедра. До чего хороша!
Она надела штанины, сунула руки в рукава.
– Ли, умоляю тебя, пойдем вниз в медцентр и…
– Помолчи.
Она застегнула комбинезон и обулась.
– Зачем ехать куда-то на велосипеде посреди ночи?
– Собери сумку.
– Дорожную?
– Да. Возьми аптечку, комбинезоны на смену, кусачки для ногтей. Все, что тебе дорого. Фонарик есть?
– Зачем?
– Сумку собирай.
Она сложила и застегнула сумку, и он повесил ее на плечо.
– За домом два велосипеда. Пойдем вместе. У меня в кармане пистолет. Если кто-нибудь попадется навстречу и ты хотя бы пикнешь, убью обоих. Ясно?
– Да.
– Делай, что скажу. Скажу остановиться и поправить сандалию, останавливайся и поправляй. Мы не будем касаться сканеров. Тебе не впервой.
– Мы не вернемся?
– Нет. Уезжаем далеко.
– Тогда я хочу взять фотографию.
– Бери. Я же сказал: все, что тебе дорого.
Она подошла к столу и порылась в ящике.
Фотография Короля? Нет, он – напоминание о «болезни». Вероятно, родители.
– Она где-то здесь. – Голос прозвучал неуверенно, как-то неестественно.
Скол быстро подошел и оттолкнул ее в сторону. На дне ящика было написано: «Ли РМ пистолет два вело…».
– Я хочу помочь.
Он чуть не ударил ее. Сдержался. И вдруг понял: зря, она подумает, что он не опасен, – и отвесил пощечину так, что обожгло ладонь.
– Ты эти штуки брось! Не видишь, я болен? Еще хоть раз что-нибудь такое выкинешь – и сама умрешь, и десяток других с собой прихватишь!
Она смотрела на него широко открытыми глазами, дрожа и держась за щеку.
Его тоже трясло – он сделал ей больно. Выхватил у нее ручку, зачирикал написанное и бросил сверху бумаги и записную книжку. Задвинул ящик, схватил Лилию за локоть и подтолкнул к двери.
Они шагали рядом по коридору. Он держал руку в кармане, на пистолете.
– Перестань трястись. Будешь слушаться – я тебя не трону.
Встали на эскалатор. Навстречу поднимались два товарища.
– И тебя, и их, – сказал он. – И любого, кто попадется.
Она не ответила.
Он улыбнулся товарищам. Те улыбнулись в ответ. Она кивнула.
– Меня переводят уже второй раз за год, – произнес он.
Спустились еще по нескольким эскалаторам и ступили на последний, ведущий в фойе. Около сканера входной двери стояли три товарища, двое из них с телекомпами.
– Смотри мне!..
Они ехали вниз, отражаясь в затемненном стекле противоположной стены. Товарищи разговаривали. Один поставил телекомп на пол.
Сошли с эскалатора.
– Анна, подожди минутку.
Она остановилась.
– Ресница в глаз попала. Есть салфетка?
Полезла в карман и покачала головой.
Он нащупал салфетку у себя под пистолетом и протянул ей. Стал лицом к товарищам и широко открыл глаза, снова сунув руку в карман. Она поднесла салфетку к глазу, по-прежнему дрожа.
– Да не волнуйся так, это просто ресница, – сказал он.
За ее спиной товарищ поднял телекомп. Вся троица пожимала руки и целовалась. Двое с телекомпами коснулись сканера. Заморгал зеленый огонек. Вышли. Третий, молодой человек за двадцать, направился в их сторону.
Скол отвел руку Лилии.
– Прошло, – поморгал он. – Спасибо, сестра.
– Вам помочь? – осведомился товарищ. – Я 101 по профессии.
– Спасибо. Просто ресница попала.
Лилия шевельнулась, и Скол вперил в нее взгляд. Она сунула салфетку в карман.
Товарищ заметил дорожную сумку.
– Счастливого пути.
– Спасибо, – ответил Скол. – До свидания.
– До свидания, – улыбнулся товарищ.
– До свидания, – произнесла Лилия.
Они подошли к дверям и увидели в них отражение товарища, ступающего на эскалатор.
– Я наклонюсь к сканеру, – пояснил Скол. – Дотронься с краю, не касаясь пластины.
Вышли на улицу.
– Ли, пожалуйста, во имя Семьи, давай поднимемся в медцентр.
– Тихо.
Свернули в проход между зданиями. Здесь было темнее, и Скол достал фонарь.
– Что ты со мной сделаешь?
– Ничего, если снова не попытаешься меня надуть.
– Тогда зачем я тебе?
Он не ответил.
На дорожке за зданиями был установлен сканер. Рука Лилии поднялась.
– Нет! – сказал Скол.
Они прошли, не касаясь; Лилия горестно вздохнула и прошептала:
– Какой ужас!
Велосипеды стояли на своем месте у стены. В корзине одного лежала дорожная сумка в одеяле, тут же были засунуты макси-кейки и банки с колой. На другой корзине лежало развернутое одеяло. Скол положил в него сумку Лилии и плотно замотал.
– Залазь, – сказал он, придерживая велосипед.
Она села и взялась за руль.
– Мы поедем прямо между зданиями в сторону Восточного шоссе. Без моего разрешения не поворачивай, не останавливайся и не ускоряйся.
Скол перекинул ногу через раму и сунул фонарь в угол сетчатой корзины, чтобы освещать путь.
– Хорошо, поехали, – скомандовал он.
Они катили бок о бок по прямой дорожке, совершенно темной за исключением просветов между домами. Высоко над головой мерцала узкая полоска звезд, а где-то впереди – голубоватый свет одинокого уличного фонаря.
– Быстрее, – приказал Скол.
Они прибавили скорость.
– Когда у тебя следующая терапия?
Она молчала. Наконец произнесла:
– Восьмого маркса.
Две недели. Иисус и Уэй, почему не завтра или послезавтра! Хотя могло быть хуже; могло быть через месяц.
– Ты разрешишь? – спросила Лилия.
Пугать ее еще больше не имело смысла.
– Может быть. Посмотрим.

 

Он намеревался каждый день проезжать небольшое расстояние во время свободного часа, когда велосипедисты не привлекут внимания. Двигаться от леса до леса, через один-два населенных пункта, и так понемногу добраться до 12082 на северном побережье Афр, ближайшего к Майорке города.
Однако в первый же день, к северу от 14509, планы поменялись. Найти укрытие оказалось сложнее, чем он предполагал; уже давно рассвело – по его подсчетам, часов в восемь, – когда они наконец устроились под скалистым выступом, который спереди закрывали заросли молодняка. Скол нарезал веток и завалил ими просветы между деревцами. Вскоре послышался гул вертолета; он все кружил наверху, и Скол держал на прицеле Лилию, которая застыла с недоеденным макси-кейком в руке. В полдень в каких-нибудь двадцати метрах раздался треск сучьев, шелест листвы и чей-то голос. Слов было не разобрать, говорили медленно и монотонно, как в телефон или телекомп с голосовым вводом.
Либо прочли написанное Лилией в ящике стола, либо, что более вероятно, Уни сопоставил их отсутствие и пропажу велосипедов. Поскольку их теперь ищут, Скол решил пуститься в дорогу только через неделю, в воскресенье, сделать бросок в шестьдесят или семьдесят километров на северо-восток, а не прямо на север, найти укрытие и снова переждать.
В течение четырех-пяти недель они окольными путями доберутся до 12082. Каждое воскресенье Лилия будет все больше собой, сговорчивее и менее одержимой идеей ему «помочь».
Пока, однако, она Анна СГ. Он заткнул ей рот лоскутами от одеяла, связал и спал до заката с пистолетом в руке. В полночь снова повторил процедуру, а сам уехал на велосипеде и спустя несколько часов вернулся с едой, двумя одеялами, полотенцами, туалетной бумагой, «наручными часами», которые не тикали, и двумя французскими книгами. Лилия лежала там, где он ее оставил, глядя встревоженно и сострадательно. Пленница прощала больному товарищу его издевательства. Жалела.
При свете дня, однако, посмотрела на него с отвращением. Он погладил щеку и ощутил под ладонью пробивающуюся щетину. Смущенно улыбнулся.
– Почти год без терапии.
Она опустила голову и прикрыла глаза рукой.
– Ты превратился в животное.
– Мы и есть животные. Это Вуд, Уэй, Иисус и Маркс сделали нас мертвыми и прилизанными.
Когда Скол начал бриться, она сначала отвернулась, а потом бросила взгляд через плечо, раз, другой и принялась брезгливо его разглядывать.
– Можно порезаться.
– Было поначалу. – Он натянул кожу и играючи работал лезвием, глядясь в пристроенный на камне блестящий бок фонаря.
– И как часто надо… это делать?
– Каждый день. Вчера пропустил. Надоедает, но осталось несколько недель, всего ничего. По крайней мере, я надеюсь.
– Что ты имеешь в виду?
Он не ответил, продолжая бриться.
Она отвернулась.
Начал читать французскую книгу о причинах какой-то тридцатилетней войны. Лилия сначала спала, потом сидела на одеяле, глядя то на него, то на деревья и небо.
– Научить тебя этому языку?
– Зачем?
– Когда-то ты хотела. Помнишь? Я давал тебе списки слов.
– Да. Я их заучила, а потом забыла. Я здорова, на что он мне?
Скол сделал гимнастику, чтобы подготовиться к длинной воскресной поездке, и заставил Лилию. Она покорно подчинилась.
Ночью нашелся бетонный оросительный канал метра два шириной. Скол искупался в медленном потоке, принес в укрытие воду для питья, разбудил и развязал Лилию. Провел ее сквозь деревья и стоял, наблюдая, как она моется. Влажная кожа блестела в неверном свете ущербной луны.
Помог ей вылезти на берег и протянул полотенце.
– Знаешь, почему я все это делаю?
Она молчала.
– Я тебя люблю.
Покачала головой.
– Ты это называешь любовью?
– Да.
Наклонилась вытереть ноги.
– Ты хочешь, чтобы я снова заболела?
– Да.
– Значит, ты меня ненавидишь.
Выпрямилась.
Он взял ее за руку, прохладную, влажную и гладкую.
– Лилия…
– Анна.
Потянулся к губам, но она отвернулась, и он поцеловал ее в щеку.
– Теперь возьми меня на мушку и изнасилуй.
– Я этого не сделаю. – Он отпустил ее руку.
– Не понимаю, почему. – Она надевала комбинезон. Нащупала застежки. – Пожалуйста, давай вернемся в город. Я уверена, тебе можно помочь. Если бы ты был очень, неизлечимо, болен, ты бы изнасиловал. Ты был бы гораздо менее добрым.
– Хватит. Пошли.
– Ли, пожалуйста…
– Скол. Меня зовут Скол. Пошли. – Он вскинул голову и двинулся через заросли в укрытие.
Ближе к концу недели она принялась рисовать ручкой на форзаце второй книги: Иисуса и Уэя (в общем, недурно), группы домов, свою левую руку и несколько заштрихованных крестов с серпами. Он проверил, не пишет ли чего, а то еще попробует в воскресенье кому-нибудь отдать.
Позже сам нарисовал здание.
– Что это?
– Дом.
– Нет.
– Да. Они не обязательно должны быть прямоугольными и с глухими стенами.
– А что за овалы?
– Окна.
– Никогда такого не видела. Даже в музее. Где это?
– Нигде. Я придумал.
– А-а. Так это не дом. Он не настоящий. Как можно рисовать ненастоящее?
– Я болен, ты забыла?
Она вернула ему книгу, не глядя в глаза.
– Не шути так.
Он надеялся – ну не надеялся, скорее думал, а вдруг… – что в субботу вечером, по привычке, из вспыхнувшего неожиданно желания или даже по товарищеской доброте она подпустит его поближе. Но она не захотела. Вела себя так же, как и во все предыдущие дни: сидела молча в сумерках, обхватив колени руками и глядя на багровеющее небо между качающимися верхушками деревьев и скалистым выступом над головой.
– Суббота, – напомнил он.
– Я знаю.
Помолчали.
– Ты не дашь мне пройти терапию, так?
– Так.
– Значит, я могу забеременеть. А ни мне, ни тебе детей иметь нельзя.
Он хотел было сказать ей, что там, куда они направляются, решения Уни не имеют значения, однако время еще не настало, – она могла перепугаться и стать неуправляемой.
– Да, наверное, ты права.
Связав и накрыв, поцеловал ее в щеку. Она молча лежала в темноте, и он встал с колен и вернулся к своим одеялам.

 

Воскресный марш-бросок удался. Утром их остановила группа молодежи, но лишь за тем, чтобы попросить помощи, и пока Скол возился с порвавшейся велосипедной цепью, Лилия сидела поодаль на траве. К закату они были в лесопарке к северу от 14266. Позади осталось километров семьдесят пять. Укрытие снова нашли с трудом, зато полуразрушенный дом, построенный до или сразу после Унификации, с провисшими зарослями вьюнков вместо крыши, был больше и удобнее, чем их первое пристанище. В ту же ночь, несмотря на долгий путь, Скол смотался в 266 за трехдневным запасом макси-кейков и питья.
На этой неделе Лилия стала раздражительной.
– Мне надо зубы почистить. И принять душ. Сколько еще так будет продолжаться? Всю жизнь? Может, тебе и нравится животное существование, а мне – нет, я человек. И спать связанная я тоже не могу.
– Прекрасно спала целую неделю.
– А теперь не могу!
– Тогда лежи тихо и не мешай мне.
Она смотрела на него недовольно, а не сочувственно. Что-то осуждающе хмыкала, когда он брился или читал; огрызалась или вовсе не отвечала. Во время зарядки заартачилась, и пришлось пригрозить оружием.
Скол говорил себе, что причина – в ослаблении действия предыдущей терапии (восьмое маркса не за горами), и раздражительность, естественное недовольство пленом и физическими неудобствами – признаки здоровой Лилии, погребенной под Анной СГ. Нужно было бы радоваться, и, размышляя отвлеченно, он радовался. Тем не менее жить с сострадательным и покорным товарищем прошлой недели было гораздо легче.
Лилия жаловалась на насекомых и скуку. Как-то ночью согласно расписанию пошел дождь, и она жаловалась на дождь.
Однажды Скол проснулся от какого-то шевеления. Посветил фонарем. Она уже развязала запястья и высвобождала ноги. Он заново ее связал и ударил.
В ту субботу они не разговаривали.
На следующий день снова ехали. Скол держался рядом и внимательно следил за ней, когда кто-то попадался навстречу. Напоминал улыбаться, кивать и отвечать на приветствия, как будто все в порядке. Лилия угрюмо молчала, и он опасался, что, несмотря на пистолет, она того и гляди позовет на помощь или откажется продолжать путь.
– Не только тебя – всех, кто попадется на глаза. Клянусь, я всех прикончу!
Она крутила педали, улыбалась и нехотя кивала. У него заклинило переключение скоростей, и пришлось остановиться, хотя проехали только сорок километров.
К концу третьей недели ее раздражительность поутихла. Она хмуро сидела, дергая травинки, рассматривала кончики пальцев и крутила браслет. На Скола смотрела с любопытством, словно на незнакомца. Приказы выполняла медленно и механически.
Он чинил велосипед, думая, что искусственно торопить ее пробуждение не стоит.
Как-то вечером, когда шла четвертая неделя, она поинтересовалась:
– Куда мы едем?
Они доедали последний на сегодня кейк.
– На остров Майорка. В Море вечного мира, – ответил Скол после секундного колебания.
– Майорка?
– Остров неизлечимых. На земле таких семь. На самом деле больше, потому что некоторые – целые архипелаги. Я нашел их на карте музея до-У еще в Инд. Их залатали сверху, а с карт в МДС вовсе убрали. Хотел рассказать тебе в тот день, когда меня «вылечили».
Лилия помолчала.
– Ты сказал Королю?
Впервые вспомнила его за все это время. Сообщить ей, что Королю не требовалось ничего говорить, что он давно все знал и скрывал? Какой смысл? Король мертв, зачем оскорблять его память?
– Да. Он очень удивился и обрадовался. Не понимаю, почему он… сделал то, что сделал. Ты же знаешь?
– Знаю. – Она отвела глаза и откусила макси-кейк. – Как они живут на том острове?
– Понятия не имею. Может, совсем без удобств, очень примитивно. Всё лучше, чем так. – Скол улыбнулся. – Как бы то ни было, они свободны. И не исключено, что высоко цивилизованны. Первые неизлечимые, наверно, были самыми независимыми и изобретательными.
– Не уверена, что мне туда надо.
– Не торопись. Через несколько дней сама поймешь. Это ведь ты первая додумалась, что могут существовать колонии неизлечимых, помнишь? Ты просила меня их отыскать.
– Да, – кивнула она.
Несколько дней спустя она взяла найденную им французскую книгу и попробовала читать. Он сел рядом и переводил.
В то воскресенье с ними поравнялся велосипедист.
– Привет.
– Привет, – отозвался Скол.
– А я думал, эту модель уже изъяли, – удивился попутчик, крутя педали слева от Скола.
– Ага, но на стоянке других не было.
У товарища был велосипед с более тонкой рамой, и скорости переключались нажатием кнопки.
– В 935?
– Нет, 939.
– А-а. – Товарищ бросил взгляд на корзины, где в одеялах лежали сумки.
– Ли, давай поднажмем, – вмешалась Лилия. – Их уже не видно.
– Никуда не денутся – еда и одеяла у нас.
Товарищ улыбнулся.
– Все равно, поехали быстрее, – настаивала Лилия. – Нечестно заставлять их ждать.
– Ладно. – Скол повернулся к товарищу. – Счастливо.
– И вам.
Оторвались.
– Молодец. Он уже собирался спросить, зачем нам столько всего.
Лилия не ответила.
Они проехали около восьмидесяти километров и расположились в лесу к северо-западу от 12471, в одном дне пути от 082. Нашли неплохое укрытие – треугольную расщелину между скалистыми уступами, над которой нависли кроны деревьев. Скол нарезал веток, чтобы завалить вход.
– Меня больше не надо связывать. Я не убегу и не стану звать на помощь. Убери пистолет.
– Хочешь на Майорку?
– Конечно. Очень. Я всегда хотела. Когда была собой.
– Хорошо. – Скол спрятал пистолет и в ту ночь ее не связывал.
Однако его встревожил столь будничный тон. Где же энтузиазм? И благодарность… Он признавался себе, что ожидал именно их: благодарности, проявлений любви. Лежа без сна, слушал ее тихое, спокойное дыхание. На самом деле спит или прикидывается? Вдруг каким-то немыслимым способом водит его за нос? Посветил фонариком. Веки смежены, губы приоткрыты, руки сложены под одеялом, будто она все еще связана.
Напомнил себе, что сегодня только двадцатое маркса. Через неделю-другую она станет более эмоциональной. Закрыл глаза. Когда проснулся, она подбирала с земли камни и прутья.
– Доброе утро, – произнесла дружелюбно.
Неподалеку нашелся ручеек и дерево с зелеными плодами. Скол решил, что это olivier. Плоды были горькими и странными. Они оба предпочли макси-кейк.

 

Лилия спросила, как он избавился от терапии. Рассказ про листок на мокром камне и самодельные повязки произвел впечатление. Она похвалила его находчивость.
Как-то ночью отправились в 12471 за едой, полотенцами, туалетной бумагой и одеждой. Заодно изучили в МДС при слабом свете фонаря карту местности.
– Доберемся в 082, а потом? – спросила Лилия на следующее утро.
– Спрячемся на берегу и станем каждую ночь высматривать неизлечимых.
– Они рискнут высадиться?
– Думаю, да. Подальше от города.
– Разве им не логичнее плыть в Евр? Это ближе.
– Будем надеяться, что заглядывают и в Афр. Хочу взять в городе что-нибудь для обмена на острове. Что-нибудь ценное. Надо подумать.
– Есть шансы найти лодку?
– Вряд ли. Прибрежных островов там нет, значит, не будет и моторок. Конечно, остаются еще весельные в парках аттракционов, только не представляю, как прогрести двести восемьдесят километров.
– В принципе возможно.
– Да, в крайнем случае. Но я рассчитываю на менял или какую-то организованную спасательную операцию. Майорка вынуждена защищаться, Уни знает о ее существовании, знает обо всех островах. Тамошние товарищи, наверное, выискивают новеньких, чтобы пополнить свои ряды.
– Не исключено.
Ночью снова шел дождь, и они сидели рядом, завернувшись в одеяло и вжавшись между высокими каменными уступами в самом дальнем и тесном уголке своего укрытия. Он поцеловал ее и хотел расстегнуть комбинезон. Она остановила его руку.
– Я понимаю, это звучит глупо, но я как-то до сих пор не могу в другие дни. Давай дождемся субботы.
– Действительно, глупо.
– Знаю, и все-таки… Пожалуйста!
– Конечно, если ты так хочешь, – отозвался Скол через секунду.
– Хочу.
Они читали книги и прикидывали, что лучше всего взять в 082 для продажи. Он проверял велосипеды, а она увлеклась гимнастикой – даже его перещеголяла.
В субботу вечером, вернувшись с ручья, Скол застал Лилию с пистолетом в руке. В сощуренных глазах горела ненависть.
– Он мне звонил, перед этим.
– О чем ты го…
– Король! – выкрикнула она. – Он звонил мне! Ты, лживый, злобный… – Она нажала на крючок. Потом еще раз, сильнее. Посмотрела на пистолет, на Скола…
– Там нет генератора.
Снова взглянула на оружие, на него, шумно вдохнула, раздувая ноздри.
– Злость! Что на тебя наш… – начал он.
Она размахнулась и запустила в него пистолетом. Он заслонил лицо, и удар пришелся в грудь. От боли перехватило дыхание.
– Идти с тобой? Трахаться с тобой? После того, как ты его убил? Ты… ты fou, зеленоглазый chien, cochon, batard!

 

Он схватился за грудь, перевел дух.
– Я не убивал! Он покончил с собой, Лилия! Иисус и…
– Потому что ты ему солгал! Про нас! Сказал, что мы…
– Он сам выдумал. Я говорил, что это неправда! Говорил! А он не поверил!
– Нет, ты подтвердил. Он сказал, что ему плевать, что мы друг друга стоим, а потом отключился и…
– Лилия, клянусь любовью к Семье, я говорил ему, что это неправда!
– Тогда почему он повесился?
– Потому что знал!
– Потому что ты ему сказал! – Она повернулась и схватила велосипед – корзина была уже упакована, – стала пробираться сквозь наваленные у входа ветки.
Скол бросился следом и обеими руками ухватил заднее колесо.
– А ну вернись!
– Пусти!
Он взялся за раму, вырвал велосипед и отбросил в сторону. Схватил ее за руку и держал, несмотря на посыпавшиеся удары.
– Он знал про острова! Острова! Он жил недалеко от одного из них, торговал с товарищами! Это он рассказал, что они высаживаются на берег!
Лилия широко раскрыла глаза.
– Что ты такое говоришь?
– У него было задание рядом с таким островом. Фолклендские острова, у побережья Арг. Он видел неизлечимых и выменивал у них разные штуки. Он не сказал нам, потому что знал, что мы захотим туда перебраться, а он был против! Вот почему он повесился! Понимал, что ты узнаешь от меня и что ему больше не быть «Королем», и ему было совестно, и он устал.
– Ты лжешь. И ему солгал. – Она вырвала руку, да так резко, что на плече поползла материя.
– Это неизлечимые дали ему парфюмерную воду и семена табака.
– Не хочу тебя слушать. И видеть не хочу. Я пойду туда одна.
Подобрала свою сумку и размотавшееся одеяло.
– Не сходи с ума.
Не слушая его, Лилия подняла велосипед, бросила сумку в корзину и запихнула сверху одеяло.
– Никуда ты без меня не пойдешь.
– Еще как пойду. – Ее голос дрожал.
Они тянули велосипед в разные стороны. В сгущающемся сумраке Скол смутно различал ее лицо.
– Я тебя не пущу.
– Лучше повеситься, как он, чем идти с тобой.
– Слушай меня, ты… Я еще полгода назад мог добраться до острова! Я уже поехал и вернулся, потому что не хотел бросать тебя, мертвую и безмозглую! – Он с силой толкнул Лилию к каменной стене и отшвырнул велосипед. Прижал ее руки к скале. – Я приехал сюда из Сша, и это животное существование нравится мне не больше, чем тебе. Драться я хотел, любишь ты меня или ненавидишь…
– Ненавижу!
– …но ты останешься со мной! И плевать на пистолет – управлюсь руками и камнями. Так что вешаться не придется, я сам…
От удара коленом пах взорвало болью… Когда он пришел в себя, Лилия – бледно-желтый силуэт во мраке – уже отчаянно пробивалась наружу сквозь ветки.
Он поймал ее за руку и бросил на землю. Она истошно вскрикнула.
– Batard! Больной, агрессивный…

 

Он упал на нее и зажал ей рот, сдавил изо всей мочи. Она укусила его за ладонь, впилась зубами, лягнула, стала бить кулаками по голове. Он прижал коленями ее ноги, поймал запястье. Она продолжала кусаться и лупить его свободной рукой.
– Суббота! Люди вокруг! Хочешь, чтоб нас обоих «вылечили», глупая сучка?
Она все еще бушевала.
Потом стихла, тяжело дыша; зубы разжались, отпустили.
– Garce! – произнес он.

 

Лилия попробовала шевельнуть ногой. Он придавил сильнее. Руку жгло так, будто вырвано мясо.
Она лежала под ним, побежденная, с раздвинутыми ногами, и он вдруг завелся. Захотелось сорвать с нее комбинезон и «изнасиловать». Сама просила подождать субботы! Может, тогда бросит всю эту ткань про Короля и про то, как она его, Скола, ненавидит, перестанет драться – именно этим они и занимаются – и поливать его французскими ругательствами.
Она смотрела ему в глаза.
Скол отпустил запястье и рванул комбинезон, там, где разошлась материя. Лилия принялась брыкаться с новой силой.
Он раздирал эластичную материю, обнажил перед, стал гладить мягкие полные груди, гладкий живот, лобок с несколькими близко поросшими волосками, ниже – влажные губы. Она била его по голове, вцеплялась в волосы, кусала ладонь. Он скользил по ее телу свободной рукой, ласкал пальцами, мял, возбуждаясь все больше. Разорвал комбинезон донизу. Она пнула его, попробовала скинуть, но он сел сверху, плотно придавив ногами к земле, прижался бедрами, поймал ладонь одной руки и пальцы другой.
– Тише… Тише…
Вошел наполовину.
Она брыкалась, извивалась, сильнее кусала руку.
Еще толчок – и внутри целиком.
– Тише, Лилия… – повторял он, – тише…
Выпустил руки и, лаская мягкую грудь, почувствовал, как напрягаются под пальцами соски.
– Тише, тише.
Двигался медленно, затем быстрее и резче.

 

Встал на колени. Она лежала, прикрыв глаза одной рукой, а другую закинув назад; грудь тяжело вздымалась.
Поднялся, встряхнул свое одеяло и накрыл ее по плечи. Присел рядом на корточки.
– Ты как?
Не ответила.
Посветил фонариком на ладонь. Из овала ярких ранок сочилась кровь.
– Иисус и Уэй.
Промыл руку водой с мылом и вытер. Пошарил вокруг.
– Ты брала аптечку?
Тишина.
Нашел ее сумку и здоровой рукой нащупал то, что искал. Сел на камень с аптечкой на коленях и пристроил фонарь на соседнем валуне.
– Животное, – процедила она.
– Я не кусаюсь. И не пытаюсь убить. Иисус и Уэй, ты же думала, что пистолет исправен!
Он распылил на ладонь заживляющий раствор, один слой, другой.
– Сochon.

 

– Уймись. Хватит.
Сорвал упаковку с бинта и услышал, что она встает. Зашуршала сбрасываемая одежда. Лилия подошла, взяла фонарь, вытащила из своей сумки мыло, полотенце и комбинезон и направилась в сторону камней, которые он навалил между скалистыми уступами в глубине укрытия, чтобы можно было перелезать на ту сторону к ручью.
Скол залепил в темноте рану, нашел на земле второй фонарь. Поставил велосипеды вместе, приготовил, как обычно, две постели, положил рядом ее сумку. Поднял обрывки комбинезона и убрал к себе пистолет.
Луна выплыла из-за скал и светила сквозь черную неподвижную листву.
Лилии все не было, и он испугался, как бы она не ушла пешком.
В конце концов вернулась. Убрала мыло и полотенце в сумку, выключила фонарь и залезла под одеяло.
– Ты была подо мной, и я завелся. Я всегда тебя хотел, а эти последние недели просто с ума сходил. Ты же знаешь, я тебя люблю.
– Дальше я пойду одна.
– Доберемся до Майорки – делай как знаешь; а до тех пор мы вместе, Лилия. И точка.
Она промолчала.

 

Скол проснулся от странных звуков – всхлипов и горестных стонов. Сел, посветил фонарем: она зажимала рот рукой, по вискам из-под сомкнутых век катились слезы.
Быстро подошел, присел, погладил по голове.
– О Лилия, не надо. Не плачь. Пожалуйста!
Наверное, он сделал ей больно. Может быть, внутри.
Она рыдала.
– Лилия, прости! Прости, любимая! Иисус и Уэй, лучше бы пистолет работал!
Она помотала головой, зажимая себе рот.
– Я думал, ты из-за меня. Тогда что? Не хочешь идти вместе? Хорошо.
Снова помотала головой.
Скол растерялся. Сидел рядом, гладил по голове, спрашивал, просил перестать, потом постелил себе рядом, повернул ее, прижал к груди. Она плакала. Когда он проснулся, Лилия смотрела на него, лежа на боку и подпирая голову рукой.
– Идти поодиночке нет смысла, – произнесла она. – Останемся вместе.
Скол хотел вспомнить, о чем они говорили перед тем, как он заснул. Кажется, ни о чем, она плакала.
– Хорошо, – ответил растерянно.
– Мне так стыдно за пистолет. Как я могла! Я была уверена, что ты соврал Королю.
– А мне стыдно за то, что я сделал.
– Успокойся, это совершенно естественно. Я тебя не виню. Как рука?
Он выпростал ее из-под одеяла и сжал. Было очень больно.
– Ничего.
Лилия взяла его руку и осмотрела бинт.
– Заживителем брызгал?
– Да.
Она глядела на него большими карими ясными после сна глазами.
– Ты правда поехал к острову и вернулся?
Он кивнул.
– Тres fou, – улыбнулась она.

 

– Вовсе нет.
– Да.
Снова посмотрела на руку, поднесла к губам и стала один за другим целовать кончики его пальцев.
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4