СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ

Враждебная Хайаса взялась за оружие.

(Из летописи царя хеттов Мурсилиса Второго, 1331 г. до н. э.)

Хеттские жрецы и военачальники согнали на площадь перед храмом бога Шанта всех пленных армян и под страхом смерти заставили поклоняться их идолам и признать над собой власть верховного военачальника хеттов Нуанза Вараша.

Нуанза Вараш восседал у входа в храм на застланном тигровой шкурой ложе.

Не поднимая головы, он спросил:

— А где царица? Я желаю ее!

Кама Вараш, почтительно склонив голову, промолвил в ответ:

— Изволь, непобедимый военачальник, царица Мари-Луйс перед тобой. Прими дар богов.

Нуанза Вараш и при этом не поднял головы. Он сидел, скрестив под собою ноги. Перед ним в глиняной чаше дымилось отварное мясо, и он жадно пожирал его кусок за куском.

А хеттские воины тем временем затрубили в рожки, созывая к поздней трапезе.

Нерик полнился гарью. Хетты со смоляными факелами в руках всю ночь рыскали по городу в поисках укрывающихся армян.

Нуанза Вараша очень обозлил верховный жрец хеттов, его сородич Кама Вараш. Явился и требует себе половину армянских пленников и захваченной с ними добычи, тогда как ему определена только десятая часть.

Верховный военачальник в негодовании заскрипел зубами. «Жалкие жрецы полагают, что это они завоевали Нерик. Идиоты…»

Нуанза Вараш концом своего пояса утер жирные губы и поднял голову. Поднял и словно онемел, разинув рот. Что это перед ним? Луч света или сама богиня Иштар, дивная Иштар, в глазах которой вся краса небес, а в груди огонь солнца?

— Кто ты, о женщина? Кто?..

— Я — Мари-Луйс, Нуанза Вараш, — спокойно, с достоинством ответила царица. — Приветствую тебя в этот розовозакатный час.

Нет, и богине с ней не сравниться. Какая осанка, как стройна! Лебединая шея. Лицо подобно утреннему восходу. А волосы! Густые, вьющиеся, блестящие…

Когда царице сказали, что ее ведут к верховному военачальнику, она потребовала дать ей время подготовиться к встрече, привести себя в порядок, переодеться, ведь победитель — военачальник войска царя Мурсилиса, и представиться ему надо в подобающем виде.

И вот она перед Нуанза Варашем во всей силе и власти своей женской красоты. Величественная, улыбающаяся, и голос такой ровный, звучный. Все это, конечно, напускное — и смирение, и улыбка. В душе у Мари-Луйс с каждым мгновением нарастала ненависть к этому презренному хетту, который не мечом, а вероломством завладел ее городом, и она теперь его пленница. Хотелось вцепиться ему в глотку, однако…

— О, Мари-Луйс, здравствуй! — проговорил наконец Нуанза Вараш. — Богиня Иштар свидетельница, на всем белом свете нет более прекрасной женщины, чем ты.

— Я не просто женщина, победитель Нуанза Вараш! Не забывай, что я — дщерь богов. А твой военачальник, захвативший меня в плен, в первую же ночь совершил насилие надо мной, чем оскорбил саму богиню Иштар. Она ведь вами, хеттами, почитаема превыше других святынь? Ее оскорбил и к тебе выказал неуважение — завладел поживой, опередив тебя!..

Нуанза Вараш помрачнел. Волею богов в случае пленения особ царского рода — царя или царицы вражьего стана — надлежит дать им приют и оказывать почтение, достойное их звания. Так предопределено свыше, и всяк, преступивший извечный обычай, неугоден богам. Может, эта царица сама и есть божья кара за все?..

Он бережно взял Мари-Луйс под локоть, усадил на тахту и с яростью глянул на военачальника, который сказал:

— Эта пленница моя! Не отнимай у меня добычи. Мое должно принадлежать мне!

Меч, сверкнув в руке Нуанза Вараша, вонзился в горло ослушника и рассек его надвое.

— Получи свое, богомерзкий ослушник, подлый раб! Сполна получи!

Военачальник испустил дух, а Мари-Луйс с ликованием подумала: «О Эпит-Анаит, кровь этого изверга мне в очищение! Дай силы, Мажан-Арамазд, отомстить разрушителям Нерика!..» Нерик покорен и разрушен, но она все равно низвергнет злокозненного бога Шанта, принесшего столько горя и Нерику, и стране. Силой и оружием ей послужат и ее ненависть, и ее женские чары. Все пустит в ход. Неужели Каранни стерпит такой позор?..

— Никогда!

Нуанза Вараш насторожился.

— Что «никогда», о божественная, прекрасная царица?

— Никогда не следует допускать того, чтобы ничтожные твари оскорбляли богов. Покарав смертью низменного сластолюбца, ты вступился за честь богов и тем еще более возвысил и возвеличил свое имя, свою святую веру!..

— Впредь всяк, кто посмеет коснуться тебя, будет убит. Ты — само божество, Мари-Луйс. Отныне ты — моя.

— Твоя! Твоя! — прикинулась покорной царица. — Ты царского рода, тебе теперь и владеть мною, быть моим покровителем.

Она погладила ему руку, и он, совсем уже осмелев, поцеловал ее.

— Скажи, чего ты желаешь, прекрасная Мари-Луйс? Приказывай!

И Мари-Луйс снова почувствовала себя сильной.

Солнце еще не совсем закатилось, а в небе уже высветилась луна. И оба светила были окружены черно-красными ореолами. Не к добру это…

Мари-Луйс терзалась досадой, что своевременно не пресекла вторжения хеттов в Нерик. И зачем было приносить в жертву свою прислужницу? Зачем! Где сейчас Нуар? Что сталось с отважным Арбок Перчем, с Ерес Эпит? Что с ними?.. Кто ответит ей на все эти вопросы? Кто?..

Тяжкая ночь нависла над Нериком.

* * *

Таги-Усак глубоко втянул влажный настоянный землей и разнотравьем лесной воздух. С ним было всего пятеро армян-нерикцев. Его сейчас обуревала и гнала вперед только одна мысль: поскорее добраться до ближайшей крепости Егегарич. Надо спешить в Куммаху и к престолонаследнику, сообщить, что Нерик пал и царица в плену. Какой позор!..

Ехали молча, подавленные и потерянные.

Наконец показался Егегарич, город-крепость в лесной чащобе, на взлобке дыбящихся скал, огражденный толстыми стенами.

Староста Егегарича, от природы трезвомыслящий, уравновешенный воин, на этот раз, встречая чудом спасшихся мучеников, был охвачен тревогой.

— Беда-то какая! — всплеснул он руками, встретив приезжих.

Все в крепости загудело, зашумели люди, зазвонили в храме.

Таги-Усак потребовал у старосты новых колесниц. Надо было спешить в столицу. Ни трапезы с ним не разделил, ни в храм не зашел. Не до того ему было при эдакой беде, что обрушилась на них.

Староста без промедления предоставил Таги-Усаку три запряженных колесницы, и тот заспешил со своими спутниками в Куммаху.

На рассвете следующего дня они добрались до крепости Аззи. Тут уже знали о нерикской трагедии и готовились к обороне. Таги-Усак, поспешно принеся жертву храму Мажан-Арамазда, снова пустился в путь, отправив при этом гонцов в города-крепости Ериз и Хаг, в Андзур, Арьюц и Керчанис, чтобы предупредить о возможном вторжении хеттов. От имени престолонаследника он приказал всем быть готовыми по первому зову выступить ему на помощь.

Царская армия стояла лагерем недалеко от Куммахи, в крепости Арипша, на острове заболоченного озера. Там же хранились дворцовые сокровища. Крепость эта была неприступной. Только знающий мог пройти туда и оттуда по узкому камышовому насту, скрытому под илистым покровом. Путь этот был известен лишь нескольким жрецам и военачальникам. На вершинах ближних гор, напротив Арипши, находились такие же укрепленные и неприступные крепости, не имевшие даже въездных ворот. Забраться туда можно было только по канатам.

У подножия гор раскинулось большое поселение Арапес, обеспечивавшее хлебом и продовольствием и войско и двор.

Вдали показался священный Евфрат.

Таги-Усак и его спутники земно поклонились великой армянской реке и направили колесницы к столице.

* * *

Недужный царь Уганна, укутанный в теплый хитон, был на ногах. Болезнь вконец иссушила его.

— Будь проклят Мурсилис! — дрожащим голосом прокричал он. — Мне все уже известно, сын мой.

Таги-Усак приложился к руке царя Уганны и сказал:

— Мурсилис — жалкий вор! Обманом одолел беззащитную женщину. Это не останется для него безнаказанным, царь наш!

Престарелый повелитель взмолился:

— Призови сына моего, пусть идет на врага!

Таги-Усак посетил храм Мажан-Арамазда, принес там в жертву богам белого телка и затем выслал, одного за другим, восемь гонцов на восток страны, чтобы разыскали Каранни и сообщили ему о случившейся беде.

Вернувшись из храма, Таги-Усак попросил царя созвать совет старейшин.

— Хоть ты и болен, богоравный царь наш, пусть этот совет пройдет под твоим ведением!..

На совет сошлись правитель Куммахи, старшины, военачальники царского войска, стражи крепостных башен столицы, видные мастера-ремесленники. Из жрецов на совет, вопреки обычаю, никого не позвали. Таги-Усак не забыл, как иные армянские жрецы Нерика пособничали хеттскому верховному жрецу Кама Варашу. Назвав себя служителями богов, они, эти женоподобные оборотни, только знай извлекают личную выгоду. Какого бы рода-племени ни были — язык у них общий и цель одна.

— Волею богов благословляю ваш совет, храбрые мужи! — проговорил царь Уганна. — Будьте мудры и отважны! Моя невестка, о боги, в плену у врага. Приведите войско в боевую готовность к прибытию моего сына.

Таги-Усак настаивал на том, что необходимо немедленно, еще до возвращения Каранни, отбить у хеттов Нерик и освободить Мари-Луйс. Собравшиеся поддержали его.

Не мешкая начали готовиться. Все было поднято на ноги.

А по дворцу тем временем, с амулетной дощечкой в руках, сновала жрица-заклинательница и молила о спасении плененной царицы. Ворвавшись к Таги-Усаку, она заголосила:

— Будь проклят, поганый царь хеттов Мурсилис! Боги жестоко покарают нечестивца! И весь род его сотрут с лица земли! Где вы, о боги? Явитесь и вершите должное!..

На груди у нее болтался глиняный кувшинчик с медной палочкой, которой она помешивала в нем воду, с вечера набранную в священном Евфрате, и творила свои заклинания, без умолку насылая проклятия на царя хеттов.

Таги-Усак, испытывая чувство отвращения к этой кликуше, хотел было выдворить ее вон, но она вдруг, опять обращаясь к нему, сказала:

— Царица у хеттов. Здорова и невредима. И ей даже оказываются подобающие почести. Так вещают мне небеса!..

Астролог насторожился, но потом все же не выдержал и выгнал ее:

— Пропади ты пропадом вместе со своими причитаниями и заклятьями! Не вертись под ногами, сгинь с глаз!

Ночью Таги-Усака разбудили. Это явился управитель дворцовой службы.

— Престолонаследник Каранни, да уберегут его боги, прислал в подарок царице группу ткацких дел мастеров. Что мне с ними делать?

Не ответив ему, Таги-Усак закрыл глаза руками и мысленно взмолился: «Прости, прости мне, о Мари-Луйс, мою ничтожность! Прости, что не смог уберечь тебя!..»

А управитель снова сказал:

— Ассирийские купцы прибыли!..

— С какой целью?

— Хотят купить у нас лошадей.

— Ничего, даже захудалого жеребенка, не смей им продавать! — разгневанно бросил Таги-Усак. — Запрещаю продавать коней чужеземцам! И больше того, запри этих купцов под замок, пусть посидят, пока не вернется престолонаследник!..

С этими словами Таги-Усак поднялся и вышел.

На площади было людно и шумно, как днем. Начальник дворцовой охраны подошел и сообщил:

— Приехал староста из Ашоцка и с ним полтыщи воинов.

Вдвоем направились к прибывшим. Воины Ашоцка, уже знавшие о пленении царицы, скорбно заголосили.

Жестом поднятой руки Таги-Усак остановил их.

— Сейчас не время для стенаний! — сказал он. — Наш царь болен, престолонаследника нет, а царица в плену. Мужайтесь, армяне, и готовьтесь идти войной на врага. Надеюсь, в ваших жилах течет кровь, а не вода. Хеттские жрецы вместе со своим грабителем-полководцем Нуанза Варашем, вопреки запрету нашей царицы Мари-Луйс, снова принесли человека в жертву своим богам. Проклятье этим дикарям и захватчикам! О Мажан-Арамазд и светоносная Эпит-Анаит, вознегодуйте!..

И он срочно выслал гонцов в горные провинции Пала и Мецрац.

— Созывайте на военный совет! — приказал Таги-Усак. — Скажите, пусть собираются в поход освобождать Нерик от нечестивцев, спасать нашу царицу!..

Страна армян кипела гневом.

* * *

Нуанза Вараш расположился в доме властителя Нерика.

Верховный военачальник хеттского войска оказывал своей царственной пленнице много внимания. Ей отвели лучшие покои, приставили слуг и ничем не напоминали о нынешнем ее положении.

Нуанза Вараш изнывал от страсти и вожделения.

— О, прекрасная Мари-Луйс, это боги послали мне тебя в награду! В мире никто и ничто не сравнится с тобою! Я жажду твоего тепла и света!

— И душа моя, и свет ее, о великий полководец, принадлежат тебе! — дразняще льстила ему царица. — Ведь это вовсе не предосудительно, если избранники богов отдаются друг другу. Я вполне счастлива с тобой, божественный Нуанза Вараш.

Мари-Луйс торжествовала, что ей удалось завлечь в свои сети хеттского военачальника. Надо любой ценой остановить дальнейшее продвижение врага в глубь Страны Хайасы. У старого царя силы очень малые, а Каранни со своим войском далеко. Если Нуанза Вараш продолжит поход, это принесет ее родине большие потери…

Неожиданно вдруг появилась Ерес Эпит.

Царица очень удивилась, увидев ее живой и невредимой. Девушка, правда, казалась испуганной, но улыбалась.

— О царица! — воскликнула она. — Я тысячекратно готова стать жертвой богов за то, что они спасли тебя! Какое счастье снова видеть тебя!

Мари-Луйс обняла ее, словно бы отгоняя свою печаль.

— Что случилось? Где ты была?..

— Меня тоже взяли в плен вместе с дочерьми властителя Нерика.

— А они?.. Что с ними?..

— Убили их… В храме бога Шанта. И меня хотели. Но воины-хетты не дали. Узнали, что я хеттка, сказали: пусть эта останется с нами. Так я жива. О матушка царица, я вечно обязана тебе.

— О Таги-Усаке ничего не знаешь? — спросила Мари-Луйс и в страхе обмерла: не дай бог услышать самое страшное.

— Знаю, что он бежал. Его тоже сначала взяли в плен. Собирались оскопить, но ему удалось бежать.

Царица облегченно вздохнула. Хотела еще спросить, не знает ли Ерес Эпит чего-нибудь о дочери Миная, но самолюбие удержало ее.

— Уезжай к себе, к своим родителям, дочь моя! — только и проговорила Мари-Луйс — Я буду просить Нуанза Вараша, чтобы он позволил тебе это.

— Нет, нет! Я не брошу тебя здесь одну! — возразила Ерес Эпит. — Я всегда буду с тобой, матушка царица! Умоляю, не отсылай меня. Я поклялась всем богам, что никогда не расстанусь с тобою!

Царица оставила девушку при себе.

* * *

Стемнело.

Мари-Луйс тяжело переживала позор своего пленения. Но кто в этом мире не испил чаши горя?..

Толстый, грузный Нуанза Вараш в ярости носился из угла в угол, круша все, что попадалось под руки. Царь Мурсилис прислал к нему гонца с письмом: «Ты, — пишет царь, — совсем зарвался, Нуанза Вараш. Как смеешь держать у себя армянскую царицу?! Какой уж день не шлешь ее ко мне. Она, как и я, царского рода, а значит, и принадлежать должна мне. Немедленно отправь ко мне Мари-Луйс!»

Бесновался Нуанза Вараш, а делать было нечего. Он понимал, что на этот раз боги бессильны помочь ему.

А Мари-Луйс, наблюдая за его безумством, мысленно благодарила богов. Это именно она в день, когда была взята в плен, послала к царю хеттов письмо со своим человеком. В нем она писала: «Отважный Мурсилис, твой верховный военачальник подлый вор. Я, осиянная богами, должна принадлежать только тебе, и это совпадает с моим желанием. А Нуанза Вараш насильственно удерживает меня при себе!..»

С этим письмом она послала царю еще и свой талисман. Не дождавшись ответа, на другой день Мари-Луйс вновь писала Мурсилису: «Знай, о царь-солнце, о божественный, что мой супруг, престолонаследник Каранни, желая вызволить меня из плена, вернет тебе всех твоих подданных, бежавших в разное время в нашу страну, а их бессчетное множество. И еще он отдаст тебе тридцать рек и долин и многое другое, что пожелаешь. Ну, а не пожелаешь, так стану я тебе женой и осчастливлю как сумею…»

И вот исполнилось. Она предотвратила дальнейшее продвижение Нуанза Вараша в страну армян, а теперь и царь Мурсилис требует немедленно переправить Мари-Луйс к нему, в его столицу Хаттушаш.

— Неужели ты и впрямь хочешь отправиться к Мурсилису, о царица?! — сокрушалась мамка.

Ерес Эпит ничего не говорила, только плакала.

«Ну, а почему бы мне и не отправиться к нему? — думала про себя Мари-Луйс. — Я ведь в ловушке, как овца среди волков. Отдавая себя на съедение, спасу своих детенышей. О Эпит-Анаит, внуши моему супругу, что я невинна перед ним. Предаваясь плотью своею его врагам, я чиста душою. Стремясь как могу одолеть врагов, я мечтаю увидеть их однажды в оковах у ног моего светоносного супруга!..»

Мамка запричитала в голос:

— Да простят и помогут тебе боги, царица моя!..

— Нет со мной отныне бога! — воскликнула Мари-Луйс и ощутила вдруг в душе облегчение.

Ерес Эпит нежно ластилась к своей высокой покровительнице.

— О родник моей радости, Мари-Луйс, царь-солнце Мурсилис отнимает тебя! — входя, воскликнул Нуанза Вараш. — Боги отступились от меня!..

Царица, с трудом скрывая отвращение, погладила его по плечу и принялась утешать. Человеку, даже такому, как Нуанза Вараш, в трудную минуту и ложное участие в радость.

Он попросил Мари-Луйс замолвить о нем доброе слово перед царем. Она пообещала воздать ему должное…

В сопровождении отряда своей личной охраны Нуанза Вараш отправил Мари-Луйс к царю Мурсилису.

Едва выехали из Нерика и вступили в пределы Хеттского царства, Мари-Луйс приказала военачальнику охраны поднять знамя Хайасы. Военачальник на миг заколебался, но в страхе перед своим царем подчинился приказу Мари-Луйс. Знамя Страны Хайасы было при них — мамка прятала его на себе. Она с помощью Ерес Эпит развернула и натянула его на древко, и знамя армянского царя вознеслось над землей и войском хеттов.

Путь им предстоял неблизкий и нелегкий. Мари-Луйс смотрела вокруг, и не столько от качки, сколько от унылого однообразия ей было очень не по себе. Дни шли за днями в дорожной пыли, под немыслимым зноем. Ерес Эпит как могла старалась облегчить страдания царицы. Привалы они делали за пределами сел и городов, в основном у речек или у родников.

Уже и счет дням потеряли, когда наконец показались высокие стены и круглые башни хеттской столицы Хаттушаша.

Большой город раскинулся над ущельем.

Дорога к нему теперь вилась вдоль реки Ализон. Мари-Луйс с тоской вспомнила родные горы. Именно там, в их вершинах, берет свое начало эта река. И там ее воды прозрачно чисты. А здесь она широкая и мутная. Дыхание пустыни, ее ветры добираются до Ализона.

Ворота Хаттушаша раскрылись медленно, со скрежетом. На разукрашенных колесницах пленную царицу встречала свита царя Мурсилиса.

Хетты изумились, увидев армянское знамя. Высокий юноша в сверкающих доспехах спросил:

— Как это понимать — Мари-Луйс явилась покорять мой город?..

Мари-Луйс откинула полог и поприветствовала гарцующего юношу.

— Может, ты и прав, красавец! — сказала она, улыбаясь. — Боги возлюбили меня от рождения. А своих избранников они наделяют силой покорять. Однако кто ты?

— Я сын царя Мурсилиса и его старшей жены царицы Тагухепы. Зовут меня Наназити.

— Встречаешь пленницу своего отца? — стараясь казаться веселой и приветливой, спросила Мари-Луйс — Не так ли?

— Меня гнало сюда нетерпение лицезреть твою божественную красоту!

— Вот как? — усмехнулась царица. — Ты хорош собой, наследник Наназити. Хотелось бы знать: меня привезли в Хаттушаш для твоего отца или для тебя?

Царевич на миг опешил от такого неожиданно прямого вопроса, но тут же пришел в себя и по возможности учтиво проговорил:

— А разве не все равно, кто теперь будет владеть твоим прекрасным телом?

— Да, но мне хотелось бы изведать, чья кровь горячее — твоя или царя-отца?..

Так они перекидывались вопросами-ответами, пока рабы не пересадили Мари-Луйс с колесницы на носилки и не двинулись под палящими лучами к воротам, которые тут же затворились за ней. На что Наназити не преминул заявить:

— Никогда отныне эти ворота не откроются перед тобой!

Царица усмехнулась, но ответа ей было не занимать.

— Если, конечно, они вдруг не рухнут! — сказала она.

Сидевшая у царицы в ногах Ерес Эпит восхищалась тем, как уверенно и бесстрашно вела себя ее покровительница.

Хаттушаш бушевал. Люди заполнили все проезды и проходы, желая видеть царственную пленницу из Страны Хайасы. Мари-Луйс щедро одаривала всех улыбкой.

Из дворцового окна за ней наблюдал и царь Мурсилис. Красота царицы поразила его: словно сама богиня сошла к нему с небес. Воистину волею богов свершилось это чудо — и ее пленение, и то, что сейчас она здесь и что, кто знает, может, она будет здесь целую вечность.

* * *

Войско Каранни спешно возвращалось на родину. В горах выпало необычно много снега, а потому пришлось отклониться чуть к югу и продвигаться к долине Ерасха.

Каранни держался с достоинством и величием. Горем своим ни с кем не делился. Подробностей падения Нерика и пленения жены у Нуар не выспрашивал.

Миновали Ерасх и подошли к стенам Бойлакана.

У небольшого озерца царевич спешился.

— Давайте смоем здесь с себя пыль дальних странствий и все наши грехи. Благо вода в озере теплая от горячих подземных источников.

Уже в воде он вдруг спросил у Нуар:

— У кого там моя царица?..

— У хеттского верховного военачальника Нуанза Вараша. Я узнала об этом перед самым бегством из Нерика. Однако боюсь, что ее отправят в дар царю Мурсилису…

— Довольно! — остановил Каранни. — Не продолжай…

Въехали в Бойлакан. Каранни приказал срочно сформировать полк арцахской конницы и отправил гонца в Сисакан к шурину Татану с требованием немедленно прибыть со своим войском в Тайк. Действовал он спокойно и решительно, без тени растерянности, хотя в душе очень тяжело переживал то, что случилось с любимой женой.

Выехав в дальнейший путь, царевич с полдороги велел сопровождающему его Багарату Дола вернуться обратно, укрепиться в Бойлакане и в случае возможного нападения с востока любой ценой остановить врага.

Арцахская конница и оба сына Багарата Дола остались с Каранни.

Сейчас в полку престолонаследника насчитывалось до пяти тысяч конников и столько же сменных лошадей. У Каранни было намерение, достигнув Тайка, еще пополнить свою конницу.

На пути часто встречались кочевые племена. Они недавно спустились с летних горных пастбищ и рассеялись по всей долине.

Завидев войско, кочевники начинали играть на дудочках, одаривали живностью. Каждое из племен имело свой отличительный знак — козел, овца, теленок и другие. Все носили их изображения на шапках. Ближе к горам знаки эти сменялись на более грозных животных — тигров, рысей, пантер.

В туманной дали стали просматриваться снежные вершины гор. Под сенью их величия жалкими и неприкаянными казались желтые, серые и черные клочки долинной земли.

— Придет день, я доберусь до вас! И следа не оставлю от вашей гордой белизны! Всех богов принесу в жертву во имя моей царицы-жены!..

Эту свою мечту Каранни прокричал во весь голос. Нуар содрогнулась от ужаса.

— Невозможное ты возжелал, — в страхе проговорила она. — Восставшему против богов грозит гибель, царь наш великий и славный!..

— Такая гибель достойна и желанна!..

Ехали безостановочно — и днем, и ночью. Кони устали, и воины от бешеной скачки едва держались в седле. Из сел и крепостей люди выносили им подарки. Несли все, что имели: мясо, хлеб, муку, масло. И скотину пригоняли.

Конники пугали людей — в диковину им был воин на коне.

Старосты сел приглашали Каранни остановиться, посетить их дом, но он спешил. Жена ни на миг не выходила из головы и все время как бы плыла перед глазами.

Въехали в полосу деревянных крепостей — обиталищ лесного армянского племени Мосьянов. Здесь престолонаследника одаривали деревянными статуэтками богов, почитаемых жителями этих мест.

Каранни сердился: «И кому нужно такое количество богов и божков?..» В раздражении он передавал все, что получал, Нуар.

— Раздай воинам, пусть смастерят себе ложки. Это самшит, хорошая древесина, ложки из него при еде деревом не пахнут.

Поднялись на Тайкское плато. Кони заржали, увидев перед собой необозримые просторы. Здесь к престолонаследнику присоединился родоначальник Тайка с пятью сотнями своих конников. Дальше шли через Бовберд, у которого их нагнал военачальник Васпуракана Андзев, тоже с войском.

В Куммаху Каранни решил не заходить. Чего доброго, зима там застигнет, может задержать, она в Куммахе бывает лютая. Надо спешить, чтобы до снега добраться в Нерик и изгнать оттуда хеттов. И супругу вызволить из плена.

Как ни спешили, но на одну ночь все же остановились передохнуть в крепости Арипса, раскинувшейся на берегу реки Мурц. Тут царевича встречал с причитаниями, со словами сочувствия и утешения местный староста. Однако, едва услыхав его вопли, Каранни грозно взревел:

— Замолчи! Что ты голосишь, как плакальщица? Мы воевать идем!..

Численность войска росла день ото дня.

Вскоре достигли берегов Тер Мадона. Стали сбивать плоты для переправы, когда вдруг показалось войско, набранное в столице Таги-Усаком. Каранни в этот момент седлал свою лошадь. Увидав астролога, он бросился к нему, впервые за эти дни дал волю своему волнению.

Таги-Усак опустился на колени:

— Прости, царевич, не уберег я царицу!

Каранни бережно обнял его за плечи.

— Встань, встань! — сказал он. — Пусть никто не проливает слез над моим горем. Подымись!..

Таги-Усак не мог смотреть ему в глаза. Он видел, что переживания царевича несоизмеримы с его горем.

— Царица в Хаттушаше, божественный. Мурсилис оказывает ей достойное гостеприимство. Во всяком случае за жизнь ее ты не тревожься!..

— Этот вероломный, коварный изверг потребует за свободу царицы половину моего царства…

— Наверняка не меньше.

— Но я не дам ему и змеиной косточки!.. Как там отец мой?

— Несчастье словно отодвинуло его хворь.

Каранни заговорил с другом:

— Видишь эту конницу, астролог? С ее помощью мы растопчем страну Мурсилиса. После нас его земля ни зернышка не родит!

— Да помогут боги!

Таги-Усак не видел, что у входа в шатер престолонаследника стоит Нуар и смотрит на него…

Закат залил красными отсветами воды Тер Мадона. Вокруг ржали кони. Таги-Усак с удивлением разглядывал верховых лошадей.

— Неужто человек садится на спину коня? — с недоверием спросил он царевича.

— Конечно! И садится, и в бой бросается. Вот и я верхом въеду в Мурсилисов Хаттушаш!..

От шатра к ним направилась Нуар с тростником в руках. Подошла, поднесла коню сочные стебли. Тот стал жевать их, беря прямо с ее ладони. Не глядя на Таги-Усака, Нуар жестко, словно на бой вызывая, проговорила:

— Я жива, Таги-Усак!..

— Благословение богам! Искренне рад!

— Лучше бы тебе огорчиться…

Солнце совсем закатилось.

* * *

Светало. Великий жрец Арванд Бихуни в страхе попятился назад. Бывшие с ним двенадцать хеттских жрецов тоже перепугались. Как из-под земли появились перед ними странные люди верхом на конях и стали теснить их, наставив копья.

— Не двигайтесь!.. Кто вы? — спросил один из верховых. — Что за люди?

Арванд Бихуни, заикаясь, пробормотал:

— Я — армянин!.. О боги! Мы выехали навстречу престолонаследнику Каранни. Сообщите ему… Но, пожалуйста, отведите ваши копья.

Всадники захохотали. Их предводитель военачальник Урси Айрук вдруг направил своего коня прямиком на верховного жреца, но затем так же неожиданно осадил его, чтоб не затоптать.

— Вы послы?

— Да, послы, о милосердный воин!

Урси Айрук приказал им идти впереди всадников.

Хетты подчинились. Они содрогались от воинственного вида всадников, от того, как те с ними обращались.

Сыновья Багарата Дола, отлично понимая, кого они перехватили, погнали хеттских послов вместе с Арвандом Бихуни к месту расположения царской конницы…

С трудом обретая голос, Арванд Бихуни сказал, обращаясь к сыновьям Багарата Дола:

— Я отродясь не видал таких людей, как вы. Откуда вы?

— Из Арцаха, жрец. Знаешь такое название?

— Ну еще бы. Это местность на востоке нашей Страны Хайасы. Как же мне не знать, я ведь тоже армянин.

— Не похоже! — покачали головами братья-военачальники. — Армянин не может быть таким приниженным и трусливым, как ты, жрец.

Братья неожиданно обернулись и в приветственном поклоне опустились на колени: к ним приближался Каранни.

Арванд Бихуни побледнел: не прознал ли кто о его предательстве?!

Братья-арцахцы оттеснили хеттов назад.

— Падите ниц перед наследником армянского престола! Ну, вы!..

Послы распростерлись на земле.

Старший из них на коленях подполз к царевичу.

— О божественный Каранни, мы приветствуем и благословляем тебя.

Каранни, подбоченясь, громко засмеялся. И глазом не поведя на Арванда Бихуни, он приказал подвести коня. Без помощи оруженосцев вскочил в седло, сунул ноги в стремена и, пришпорив скакуна, перелетел через распластанных на земле хеттов.

Порядком промчавшись, он повернул обратно, спешился у своего шатра и, войдя внутрь, устало опустился в кресло.

Старший из послов, одновременно и жрец и воин, от страха весь в испарине, стянул с головы баранью шапку, а делать этого не полагалось, ведь получается так, будто сам царь хеттов снимает шапку перед чужеземцем. На коленях он подполз в царевичу, облобызал полы его одежды, ощутив запах конского пота, поморщился и снова забормотал:

— О божественный Каранни, отважнейший из смертных, приветствуем и благословляем тебя от имени нашего царя-солнца Мурсилиса!..

Проговорив свою тираду, он замолк и стал выжидать. Видя, что престолонаследник не отреагировал на его приветствие, он поспешил продолжить:

— По воле моего властителя царя-солнца Мурсилиса и сорока пяти наших богов-покровителей я прибыл, чтобы вручить тебе грамоту…

При этих словах один из хеттских жрецов вышел вперед, лобызнул подвешенную у него на груди серебряную шкатулочку и, вынув из нее глиняные таблички, протянул их престолонаследнику.

Каранни подозвал Таги-Усака и велел прочесть грамоту Мурсилиса. Но тут же вдруг вырвал у него из рук таблички и, кинув их под ноги, искрошил.

— Вор он, вор ваш Мурсилис! Обманом вошел в Нерик и завладел им! Супругу мою, царицу выкрал! — Каранни схватил старшего из послов, рывком поднял его и с силой бросил на землю. — Воры!..

Таги-Усак перепугался: не убил бы царевич посла, не миновать тогда царице новых бед в хеттском плену!.. Но, к счастью, Каранни скоро чуть поутих и уже спокойнее, правда не глядя на посла, спросил:

— Что требует твой царь-грабитель за возвращение мне моей царственной супруги?

Посол перевел дух и зачастил:

— Могущественный царь хеттов, богами благословенный царь-солнце Мурсилис, моими устами вещает тебе, властелин Страны Хайасы, божественный Каранни. Дай мне, говорит он, сорок рек с их долинами и пограничную нам твою землю каскейцев. А еще верни всех бежавших к вам хеттов, дай пятьсот колесниц и дай пять тысяч душ черных людей, чтобы было кому сеять и собирать пшеницу на полях моей страны. Вот что говорит царь Мурсилис. И тогда, говорит он, верну тебе твою прекрасную супругу Мари-Луйс.

Каранни откинулся на спинку кресла. Таги-Усаку даже показалось, что он задремал, и подумалось: нашел же время.

И Таги-Усака, и родоначальника Сисакана, и некоторых других армян от тревожного нетерпения в пот бросило. «Надо скорее соглашаться на все требования Мурсилиса!» — мысленно решали они.

Братья-арцахцы, родоначальник Тавруберана и Каш Бихуни сходились на другом.

— Объяви Мурсилису войну, государь наш! — предлагали они. — Мы одолеем его!..

Каранни отнюдь не задремал, как показалось собравшимся вокруг него. Смежив веки, он увидел перед собой Нуар, всю в белом, нежно влекущую. «Неужели ты навсегда забыл меня?» — словно бы вопрошала она. Затем картина сменилась, и перед ним уже была Мари-Луйс, в черном одеянии, с карающим мечом в руках. «Много, слишком много у нас богов, супруг мой! Низвергни их! И богиню Нуар тоже! Она искусительница. В сладких речах ее яд! Сокруши!..»

Каранни вдруг выпрямился, собрал осколки табличек с Мурсилисовой грамотой, кинул их послу в подол и сказал:

— Вот мой ответ. Вези это тому, кто тебя прислал, твоему спесивому Мурсилису.

Каш Бихуни вздохнул с облегчением: примирения не будет. «Эй, где вы, боги войны? Сойдите с небес, помогите нам в справедливом бою!»

Хеттские послы отправились восвояси. Их провожал отряд конников…

— Не ухудшится ли положение царицы? — осторожно спросил Таги-Усак.

— А ты считаешь, что я должен отдать Мурсилису полцарства за спасение моей супруги? Нет, такого я сделать не могу! И тебе, звездочет, советую заглушить в душе все личные порывы. Мы обязаны совершать лишь то, что во благо родине нашей!

Сказав это, Каранни сжал ладонями свою голову. Таги-Усак пожалел, что задал царевичу свой вопрос. Не ко времени он.

Ночевать Каранни ушел к своим конникам.

Сон его был мучительным. Как в огне горел. Снилось, будто он ворвался в Хаттушаш, освободил царицу и вот уже, подняв ее на руки, несет в свой шатер. Но что это? Нуар? В руках у нее нож? Она вонзает клинок в белую грудь Мари-Луйс!..

Очнувшись от кошмара, Каранни рывком сел. Где он? В шатре у братьев-арцахцев?.. Вот они лежат по обе стороны. На коврах, которыми убран шатер, изображены крылатые кони. Они как бы парят в воздухе. В отверстие в куполе шатра видны звезды. Таги-Усака бы сюда, пусть бы растолковал, что они сулят… «Не послать ли за ним?» — подумал Каранни, но передумал и отправил слугу за Каш Бихуни.

Верховный военачальник вошел, потирая глаза со сна.

Каранни налил в буйволиный рог вина и протянул ему:

— На, пей. Мурсилис хочет ограбить меня. Я доволен, что ты разделяешь мое решение.

Каш Бихуни осушил рог и стер капли вина с усов. Каранни обнял его.

— Вот так-то! Мы этого Мурсилиса конницей раздавим! — он сжал пальцы в кулак. — Ты понял?.. Моли своих богов. У тебя ведь их много.

Каш Бихуни засмеялся.

— И верно, много. Что коней в нашем войске.

— А ты мудр, брат мой. Итак…

— Я весь в твоей власти, государь. Приказывай.

Они обнялись.

Начинало светать.

В присутствии всего войска, согласно обычаю, принесли жертвы богам. Затем обильно одарили всех прибившихся к лагерю нищих, раздали жалованье воинам и в полдень выступили из Бовберда на запад. Путь их лежал в страну хеттов. Жрецы-прорицатели, все как один, предвещали Удачу.

Кто бы посмел утверждать обратное.

Шли и шли. Все вперед и вперед…

* * *

Мари-Луйс засмеялась.

— О царь-солнце, ты могуч и отважен. Но зачем натираешься кунжутным маслом?

— Чтобы быть приятным тебе.

Они только что вышли из купальни и прогуливались, чтобы остыть. Горячий каменный пол обжигал голые ступни Мари-Луйс. Приятный ветерок, проникавший в чуть приоткрытые створки окна, колыхал легкую воздушную ткань, в которую было окутано тело царицы.

— Я счастлива, что боги предали меня твоей власти, царь-солнце! Я не витаю в мире грез, а живу реальной жизнью…

Стены и потолок зала были отделаны резьбой по камню. В золоченых напольных светильниках горели свечи.

Мари-Луйс, не унимаясь, льстила Мурсилису, временами дивясь сама себе, что способна на такое. Изображала перед ним влюбленность. В душе она была довольна, что сумела чарами своими опутать этого жестокого и грубого властелина. Она уже вполне покорила его.

— О Мари-Луйс! — воздыхал Мурсилис — О чудо! И отчего я прежде не встретился с тобой, прекраснейшая из прекрасных!..

Она гладила ему руку и приговаривала:

— Я — хмельное вино из пшена, сильно пьянящее! Я — жаренная в масле пшеница, попробуешь — сладкая, а есть станешь — горькая!

Движения ее были плавными, говорила, как зачаровывала.

Сквозь окутавшую ее прозрачную ткань просвечивала чудная кожа цвета чайной розы.

Глаза Мурсилиса горели страстью.

Горела и Мари-Луйс. Но иным огнем. Ее жгла ненависть. Душа растоптана, сердце иссыхает. Жестокое оскорбление требовало такой же жестокой мести.

В воду бассейна добавлено вино, теплый ласковый ветер колышет тонкую ткань…

Мари-Луйс снова, в какой уже раз, рассказывает, как Нуанза Вараш терзал ее тело.

День ото дня, капля за каплей, вливала она яд в душу царя. И яд постепенно делал свое дело.

— Я нещадно покараю Нуанза Вараша!..

— Получив твой приказ отослать меня к тебе, он бесновался от ярости, поносил тебя, проклинал вместе со всеми твоими богами…

— О мерзопакостник! — зверем ревел Мурсилис. — О порождение дьявола!..

— Он жаждал твоего падения, справедливейший царь-солнце!..

— О боги-отступники!..

А яд продолжал действовать…

— Только ты, ты один будь всегда властелином моей души и тела, о превеликий царь. Я одного тебя буду любить и ублажать, мой господин!..

Так все и шло. Не проходило дня, чтоб Мурсилис не устраивал в своем дворце пиршества в честь Мари-Луйс.

Был один из таких вечеров. Только на этот раз царь позвал к себе на пир лишь верховного военачальника Нуанза Вараша. Тот явился с гордым, заносчивым видом, как бы обиженный. Без должной почтительности приложился к стопам царя и поцеловал руку у Мари-Луйс.

А Мари-Луйс тем временем шепнула на ухо Нуанза Варашу:

— Этой ночью я буду ждать тебя. Приходи, если желаешь… Желаешь?..

Верховный военачальник с трудом нашарил, на что бы ему сесть. Все трое были напряжены и скованны. Только улыбка Мари-Луйс и ее речи несколько смягчали тягостную атмосферу.

— Нет ли вестей о послах, направленных в Хайасу? — спросил наконец царь.

— Пока никаких, божественный, — отвечал Нуанза Вараш. — И не думаю, что послы твои скоро вернутся.

Изрядно выпив, отведав разной снеди, царь стал мягче и приветливей со своим военачальником.

— Мы ведь с тобой в родстве, Нуанза Вараш. Ты женат на моей сестре, и это меня радует. Она ежевечерне покорно омывает твои ноги и предана тебе. И ты, кто сегодня желанный мой гость, обязан уважать сестер своей жены. Можешь сидеть с ними за одним столом, пить вино, но не вздумай склонять к прелюбодеянию ни одну из них. Тебе надлежит также обходить стороной моих жен, нижайше почитать мою возлюбленную Мари-Луйс и глаз не сметь поднять при встрече с ней, бежать от нее, едва увидишь, если бы она даже сама попыталась завлечь тебя. И в окно той комнаты, где она обитать будет, глянуть не вздумай. А преступишь указ мой — не миновать тебе смерти.

— Будь уверен, великий царь, — низко кланяясь, заверил Нуанза Вараш, — ни при каких обстоятельствах я не оскверню своим взглядом ни твоих жен, ни твоих возлюб ленных! Никогда!..

Сказал, а в душе, однако, шевельнулась дикая зависть к царю. Он до сих пор еще ощущал на губах сладость поцелуя Мари-Луйс. Мурсилис отнял у него эту радость. Но делать нечего, и Нуанза Вараш лишь добавил:

— Я всегда буду предан тебе, великий государь наш, царь-солнце Мурсилис! Всегда!..

А на уме был шепот Мари-Луйс: «Этой ночью я буду ждать тебя…»

Позвали музыкантов и кутили до ночи. Мурсилису так хотелось, чтобы послы вернулись ни с чем. Не может он лишиться Мари-Луйс. Ведь это было бы равносильно тому, что лишиться солнечного света или воздуха.

Пресытившись наконец едою, питьем и весельем, отправились почивать.

Мари-Луйс, вернувшись к себе, сказала Ерес Эпит:

— Дверь не запирай и сама старайся не заснуть.

И ночь расставила в своей тиши искусные силки…

В покоях царя вдруг поднялся невообразимый переполох.

Евнухи схватили в спальне у Мари-Луйс Нуанза Вараша.

Верховный военачальник, бывший еще под сильным действием выпитого вина, взбушевался.

— Но она сама позвала меня! — кричал он.

Из-за полога широкого ложа выглянула Мари-Луйс:

— Не лги, Нуанза Вараш! У меня в постели сам царь-солнце! А ты, бессовестный вор, явился сюда, чтобы выкрасть меня у царя!..

И рядом с ней действительно показалась голова Мурсилиса:

— Что за шум? Кто вор? Ловите вора!..

Утром жители Хаттушаша увидели на площади вздернутую на кол отрубленную голову Нуанза Вараша и очень удивились. А какой-то жрец все крутился вокруг кола и повторял:

— Гореть в аду твоей душе! Гореть в аду, притеснитель наш Нуанза Вараш!..

Мари-Луйс, увидев из окна на колу голову верховного военачальника хеттов, осталась довольна собой.

А Мурсилис тем временем еще досыпал в ее спальне.

Она подошла, склонилась над ним и подумала: «Эту тушу можно было бы удушить в один миг. Но страна хеттов с его кончиной ведь не умрет? Нет, бороться надо со всей их силой».

Очнувшись от своей думы, Мари-Луйс вдруг услышала храп и сопение Мурсилиса, и ее передернуло от чувства омерзения, от ужаса перед всем, что приходится выносить. Она прошла к Ерес Эпит, прилегла рядом с ней и спросила:

— О чем думает Наназити?

— Ждет твоего зова, великая царица.

И Мари-Луйс представила себе юного красавца — сына Мурсилиса. С каким бы удовольствием она увидела отрубленной и его голову. О, только бы Эпит-Анаит не лишила ее сил и не отняла бы у нее возможности прельщать этих сластолюбцев.

Наназити красив. Наназити безумствует при виде ее и все шлет и шлет оскорбления в адрес Каранни и Страны Хайасы.

«Да вложи ты в его руку меч, Эпит-Анаит, и мечом этим да прольет он свою кровь».

При встрече с Мари-Луйс в глазах Наназити зажигается не просто страсть, а исступление.

— Ты красива и соблазнительна, царица армян!..

— Тебе-то что с того? — лукаво посмеивается в ответ Мари-Луйс.

— Видала, как укрощают диких телок и спаривают их затем с храмовыми бычками? — взъярился он. — Вот и тебя скоро так!..

— Дикая телка для вашего быка уже укрощена.

— Я прирежу его и принесу в жертву богине Иштар!

— Убей. Только прежде подумай, кто есть жертва: тот, кого приносят в жертву, или тот, кто приносит эту жертву?..

Вот такой бывала почти каждая их встреча, каждый разговор-перепалка на острие ножа, высекающая искры…

Забыть?.. Нет, не забудется.

Здесь, в Хаттушаше, по велению самого Мурсилиса триста пленников-армян связали всех вместе, и у них на глазах вырезали их детей. Страшная это была картина; малыши в предсмертных судорогах бились в лужах крови.

Один из пленников выкрикнул:

— Знай, царь Мурсилис, эту кровь ты не единожды оплатишь! Так и знай!..

И пленника вмиг изрубили на куски.

Забыть? Нет, не забудется.

* * *

Осень была на исходе.

Каранни спешил вступить в бой с войсками Мурсилиса. Но люди его совсем выбились из сил, и он разрешил сделать недолгую передышку. На привал остановились в узкой котловине.

— Дозорные доложили, что приметили вдали над горизонтом облако пыли, — сказал, подойдя к царевичу, Каш Бихуни.

У Каранни тревожно забилось сердце: кто знает, быть может, Мари-Луйс удалось бежать из плена?! О боги, хорошо бы, если так!.. И в душе разлилось такое тепло, такая радость от этой мысли. Как же он, оказывается, любит свою жену!

А перед глазами вдруг возник омерзительный Мурсилис. Каранни зажмурился. Видение сменилось. Теперь ему виделась Нуар… Может, умертвить ее?! Но зачем?.. Перекрыть живительный источник?.. А если жажда одолеет, чем ее утолить? Жажда ведь всегда подстерегает…

Облако пыли все приближалось и, наконец, как бы осело на дороге.

К царевичу подъехал старший сын Багарата Дола:

— Отец прислал из Арцаха табун лошадей для твоего войска, божественный! Он надеется, что ты окажешь ему честь, примешь их!

Каранни очнулся от дум, вскочил на коня и помчался туда, где опустилось облако пыли. Сын Багарата Дола поспешил за ним.

Табун был огромный — три тысячи лошадей. Все кони сбились в небольшой долине и беспокойно ржали, взрывая землю копытами и сотрясая небеса шумом и грохотом.

Арцахские конники и рабы при виде царевича пали в приветственном поклоне на землю, затем вскочили на коней и погнали их в расположение войска.

Зрелище было неописуемое. Арцахцы во время перегона табуна как умели демонстрировали свою удаль и воинственность, свое умение держаться в седле и владеть при этом мечами и дротиками. Все их передвижение казалось бурным вихрем, неодолимым и страшным. И Каранни был захвачен стихией. Обнажив меч, он тоже несся, словно бы видя перед собою врага. «Именно так, вихревым натиском этих конников, мы растопчем войска Мурсилиса».

Когда наконец кони домчали до лагеря и все вокруг чуть улеглось, угомонилось, Каранни отдал приказ щедро одарить арцахских конников и дать свободу пригнавшим табун рабам.

Радость была всеобщей. Армянское войско получило мощное подкрепление. Теперь большинство воинов сядут на коней.

На подступах к крепости Когуни подошло еще и войско из Тавруберана. Предводители его, отягощенные тяжелыми доспехами и оружием, спешились я направились приветствовать престолонаследника.

Каранни обнялся со всеми. Затем, похлопывая по плечу родоначальника Тавруберана, с горечью сказал:

— Где ты пропадал, брат мой? Большая беда обрушилась на нас.

Тот, приложившись к руке царевича, попробовал утешить его как мог:

— Не теряй надежды, божественный. Недолог час, ты скоро своею собственной ногой придавишь к земле толстобрюхого Мурсилиса и пройдешь через самое сердце его страны. Мечом поразишь эту скверну, жен его заберешь себе и станешь наслаждаться ими, если пожелаешь. Нагрянешь туда, как сам бог-громовержец Мажан-Арамазд, и сотрешь с лица земли вражьи обиталища, народ его как косою скосишь, города порушишь!..

Каранни обрадовался, видя готовность родоначальников помочь ему в столь тяжкий час. Он подарил каждому из них по три коня и приставил к ним умелых всадников, чтоб обучили верховой езде…

В полночь в шатер к царевичу пришла Нуар. Тихо, как солнце на закате, она опустилась на колени и проговорила:

— Убей меня, божественный! Я не в силах вырвать из сердца огонь, зажженный тобою!..

Сколько в одном человеке чувств? Каким из них подчиниться, какие отринуть? И следует ли отринуть?..

Покрывало, которым Нуар была окутана, скользнуло вниз, обнажив плечи.

— Прости! Прости меня, богоравный повелитель мой. Я невинна! Это Цовинар взяла его!.. Того, кого ты объявил моим мужем. Стояла ночь, он пошел в море и… не вернулся.

Каранни поднял ее, нежно обнял и долго смотрел в глаза.

— Ты самими богами послана мне в утешение! Не печаль меня и сама не грусти. Я не вижу причин обвинять тебя в чем бы то ни было!..

Взошла тусклая осенняя луна. Вокруг все постепенно затихло — и люди, и кони.

Проснувшись поутру, царевич не увидел рядом с собою Нуар. Отбросив покрывало из тигровой шкуры, он вскочил с ложа.

— Нуар?..

— Я здесь…

Там, где стояло золоченое изваяние бога Мажан-Арамазда, у подножия его, горели свечи. Но освещали они литой из меди образ Мари-Луйс и… коленопреклоненную перед ним полуобнаженную Нуар.

— Я здесь.

Каранни с удивлением уставился на нее.

— Молишься?.. До чего же ты благородна!.. Но это ведь лик моей жены?! А ты только что делила со мной ее ложе?

— Да, это так, — согласно кивнула Нуар. — Но она ведь царица армянская?! Все можно забыть, божественный. Но забыть царя и царицу армян? Никогда!

— О, ты великая женщина, Нуар! И это величие вдохнули в тебя сами боги! Но как ты вмещаешь в себе столько благородства, столько мудрости, моя маленькая серна?

— Я вечно буду любить тебя, наследник армянского престола! Но не ценою поругания царицы армянской!..

Они вместе позавтракали, и Каранни заспешил к войскам. Нуар осмелилась задержать его:

— У меня к тебе просьба, божественный. Воин Арбок Перч ищет встречи с тобой!.. Ты его знаешь?..

— Это раб царицы. Разве он жив? Я думал, что и он погиб в Нерике.

— Да, он был там. Но спасся. Отважно отбиваясь, он с небольшим отрядом воинов сумел вырваться из Нерика.

— Выходит, он богом дан! Так где же он? Пусть войдет!

— Только знай, божественный, я не питаю к нему никаких чувств!..

— Я же сказал: пусть войдет!

Арбок Перч вошел, сдержанно поклонился и опустился на колени у самого входа в шатер.

— Здравствуй, Арбок Перч. Я рад снова видеть тебя. Надо полагать, моя царственная супруга возблагодарила тебя за верную службу?

— Да! — земно кланяясь, ответил Арбок Перч. — Она освободила меня от рабства, объявила свободным человеком и поручила возглавить ее личную охрану…

— Похоже, что ты укротил в себе былую злость! Я помню, какой ты был неистовый.

— Злость во мне копится только против твоих врагов, божественный. Я прибыл со своим отрядом, чтобы присоединиться к твоему войску.

Нуар стояла у изваяния Мари-Луйс. Сердце у нее колотилось, того и гляди вырвется вон. Зажженные ею свечи быстро догорали.

— У тебя были родные в Нерике, Арбок Перч? — спросил Каранни.

— Да! — Арбок Перч бросил взгляд на Нуар и тут же отвел его. — Был у меня в Нерике родной человек, божественный. Моя повелительница Мари-Луйс, царица армянская!

Нуар облегченно вздохнула.

— Хорошо! — раздумчиво промолвил Каранни. — Ты будешь служить в моем Драконовом полку. Согласен?

— Согласен, божественный. Премного благодарю. Только позволь мне подчиняться тебе одному, не быть зависимым от родоначальников.

— Это возможно.

Арбок Перч приложился к руке царевича и, пятясь, вышел вон.

Через отверстие в куполе шатра внутрь уже проникали лучи солнца, и Нуар погасила свечи.

В войске совершили жертвоприношение и тронулись дальше в путь на Нерик.

В затянутой пологом от солнца колеснице Каранни сказал сидящей рядом Нуар:

— Посмотри на высокую гору напротив, это колыбель бога Мажан-Арамазда, его давнее обиталище.

Нуар обняла царевича и скользнула мимолетным взглядом туда, куда показывал царевич.

— Я вижу там только снег, мой повелитель.

— А это ложе Мажан-Арамазда.

Нуар прижалась к царевичу губами.

— Спеши освободить царицу из плена, божественный! Спеши! Прикажи жрецам, пусть каждый вечер приносят белого бычка в жертву ее богу-покровителю!..

Войско двигалось в туче пыли. Но вот показалась роща белых кленов. Жрецы прорицатели внимательно вслушивались, пытаясь уловить шелест листьев. Один из них приблизился к Каранни и испуганно проговорил:

— Да отсохнет язык мой, деревья не шелестят, божественный!

— И что же? — насупился Каранни. — Что это значит?

— Да как сказать, государь мой! Ты очень гневаешься, когда слышишь голос правды… Если деревья не шелестят, это означает, что боги не одобряют твоего намерения воевать. Нет на то их воли…

— Пойди еще послушай!..

Жрец углубился в рощу, но вскоре вернулся еще более удрученным.

— О божественный, небо не благоволит твоему стремлению!

Каранни вырвал из рук оруженосца плеть с металлическими шариками на конце и крикнул жрецу:

— А ну, еще повтори! — И он стеганул кнутовищем. — Повтори, слышишь!..

Прорицатель скрутился в клубок под нещадными ударами и заорал не своим голосом:

— Благоволит!.. Благоволит небо!.. Благоволит!.. Боги согласны с тобой!..

— А теперь вставай и отправляйся в войско! Объяви всем, что боги с нами, не то еще примешь плетей.

Корчась от боли, прорицатель удалился. Бывший свидетелем этой страшной сцены другой жрец-оракул, воздев руки к небу, поспешно зачастил:

— Боги согласны с тобой и благословляют твой поход на хеттов, о непобедимый Каранни! Иди без страха, и воины не подведут тебя!

Царевич и этому жрецу велел отправиться в войско и повторить там то, что он сказал здесь.

Каш Бихуни приказал всем полками построиться и выставить вперед запевал. Вскоре песня грянула и, постепенно набирая силу, захватила все войско.

Они проходили землей каскейцев. Из ближних городов и сел к царевичу шли люди с подношениями. Дарили и девушек-рабынь.

— Мы тоже потомки великого Гайка, божественный, и благословляем твой поход против наглых хеттов. Наш бог Цул будет с тобою в бою!

А род Пала придал целый полк войску царевича. Он, этот род, обитает в горах над Бовбердом, в соседстве с полукочевым племенем мосхов, тоже потомков Гайка. В этих местах еще много полудиких племен, пробавляющихся в окрестностях городов Манна, Мард, Ашмун и Ериз.

Военачальники принимали под свое покровительство всех прибывающих с целью примкнуть к войску престолонаследника.

Каранни в душе радовался тому, что все армянские племена, почти каждый род, с доверием и готовностью идут к нему, чтобы принять участие в священной войне.

— Моя супруга-царица права, утверждая, что все наши племена и роды должны почитать единого бога! — сказал он, обращаясь к Каш Бихуни.

— Опасайся всех богов! — предостерег его в ответ верховный военачальник. — Они обидчивы и мстительны.

Престолонаследник помрачнел.

— А на что им обижаться? Мы ведь всех их сольем воедино. Мари-Луйс говорит, что душа и тело человека неразделимы, и, значит, бог у него должен быть один. Воистину верно рассуждает моя царица. Единый бог поможет нам объединить наши разрозненные племена в единокровный народ. И народ этот станет ревностно поклоняться единому богу…

— Э, божественный, не для меня эти размышления! — пожал плечами Каш Бихуни. — Я воин, и только. А во всем ином ничего не смыслю.

В последнее время, особенно после известия о том, что царица захвачена в плен, Каранни часто задумывался о единобожии, к которому стремилась Мари-Луйс. Эта идея делалась ему почему-то особенно близкой, когда он оставался наедине с Нуар. Порой даже появлялось неудержимое желание именно Нуар объявить богиней. Но тут же его охватывал ужас от сознания, что Мари-Луйс, которая час от часу казалась ему все более чужой, станет совсем лишней.

Выходит, один бог — это один страх, одна обязанность у человека?..

* * *

До стен Нерика уже было рукой подать.

Каранни приказал родоначальникам Арцаха и Сисакана продемонстрировать врагу, какова их конница в своей воинской умелости, чтобы затем уже начать переговоры.

Арбок Перчу было поручено предложить хеттам — захватчикам Нерика капитулировать и сдать город без кровопролития.

Был час рассвета. Арбок Перч подъехал в колеснице почти под самую стену Нерика. Наверху показались воины-хетты.

— Э-эй, хетты! — крикнул Арбок Перч. — Мы приветствуем вас. Слышите?

Тот, что повыше ростом и, по вооружению судя, постарше чином, нагло повернувшись к ним задом, хлопнул себя по ляжке.

— Как же, слышим. Чего тебе надо, богами отринутый?

— Сдавайтесь, хетты! Мирно верните нам наш город, и мы дадим вам уйти вместе с вашими женами и оружием!

Длинный хетт издевательски захохотал.

— Завоеванное мечом благословенно богами! Земля, на которую ступит нога хетта, принадлежит ему!

— Боги лишили тебя разума, хетт. Так или иначе Нерик будет освобожден. Мы вернем его себе мечом!..

Арбок Перч повернул назад. Что ж, армяне исполнили положенное. Предложили свои условия о бескровной сдаче города. Боги не вправе впредь связывать их по рукам, и вина за пролитую кровь ляжет не на них.

Овладение Нериком Каранни поручил Арбок Перчу, а сам ушел в свой шатер, раскинутый в центре расположения конницы.

— О светоносная Нуар!..

И Нуар, прекрасная и величавая, всем сердцем принадлежала престолонаследнику. Душа его, безграничная и чистая, как небо над нами, была ей дороже жизни.

— О царь мой! Властелин мой!..

Она зацвела, заиграла всеми женскими чарами и с заверениями в преданности, с молитвами восторга и служения отдавалась царевичу. А как же иначе. Ведь он — порождение богов, и принадлежать ему — веление богов! Не помня себя от счастья, Нуар тем не менее все твердила, что, едва царица будет освобождена из плена, она, Нуар, тотчас добровольно принесет себя в жертву храму. И без устали торопила, чтобы скорее, как можно скорее освободили Мари-Луйс. Чтобы бросили на это все силы и средства.

— Хочу вознестись в небесные дали, божественный! — твердила она царевичу. — Устала я от земной жизни. Спаси мою грешную душу, властелин мой!

По ее настоянию Каранни снарядил Таги-Усака в Хаттушаш под видом ассирийского купца: может, удастся проникнуть к Мари-Луйс.

«Жена моя, — написал ей царевич. — Этот дэв явится перед тобой по моему велению и желанию. Прислушайся к его совету. Я буду ждать…»

Астролог отбыл. Нуар в какой-то степени радовалась, что престолонаследник именно Таги-Усака послал на это опасное дело. Может, он обнаружит там себя и погибнет?.. Подумала такое и сама испугалась. Но… мысль эта не покидала ее и явно была желанной.

* * *

Арбок Перч с чувством раздражения отправлялся в шатер к престолонаследнику, когда тот временами приглашал его. Ведь там постоянно находилась Нуар…

У входа горели свечи, и спиной к нему сидела Нуар. Арбок Перч досадовал на себя, что не может вырвать ее из сердца, забыть. Он и судить-то ее не судит. И это особенно злило его. Совратительница она! Домогается бессмертия своей души! Цари, они ведь порождение богов. И души их, говорят, бессмертны. Потому-то преисполненные гордыни совратительницы с готовностью приносят себя им в жертву в надежде, что тоже сподобятся обрести вечную жизнь. «А есть ли она, эта вечная жизнь?» — спрашивал Арбок Перч сам себя. И сам же себе отвечал: «Нету ее! Нету!..» Сам с собой он вел и мнимый диалог с Нуар. «Увидев тебя, — говорил он, — престолонаследник так обрадовался, что и о беде своей забыл!..» — «А почему ты этому удивляешься?..» — «Так разве тебе неведомо, что вокруг делается?..» — «Нет, неведомо!..» — «Греховно творимое тобой!..» И он снова и снова терзал себя. «Такого неверующего, как ты, ждет ад!..» — говорил он и, смеясь над собой, сам же себе заявлял: «Э, да я слушаю тебя потому, что клятву принес. А клятвопреступнику угрожает смерть. Вот так-то!..» — «Сам направляй дым от огня своей души. Мой отец, который был рабом, утверждал, что человек сотворен из пыли и воды. И еще он говорил, будто после смерти человека боги склевывают его плоть, словно ячменные зерна, а кровь пьют вместо вина…»

И тут Арбок Перч, потирая ладони, подумал: «Сегодня же праздник изобилия! В этот день люди обычно женятся! Надевают своим невестам венок из ячменных колосьев, и делу конец!.. А мне, видно, счастье совсем изменило. Ушло навсегда. Но престолонаследника-то ты одарила?.. Похоже, что да… Так уж у них, у правителей, заведено. Попадут в тяжелое положение, тянутся за помощью к рабу своему, руку ему жмут, а едва беда минует, они эту руку отсекают!..»

Арбок Перч попытался не думать больше о Нуар, не вспоминать о ней. «За что вы, боги, свиваете в душе у человека гнездо из горя и страданий?..»

Муки его были ужасны. Он дошел до грани самых невероятных поступков. Нуар не оставляла его в покое и во сне. Как-то явившись ему, она потребовала: «Сделай так, чтобы хетты в Нерике остались без воды. Закрой ее. Ты знаешь, как это сделать. Пусть они вымрут от жажды…»

Арбок Перч очнулся от этого страшного сна. Видение исчезло, но голос Нуар еще звучал в ушах.

Он и впрямь знал, где исток воды, подаваемой в Нерик.

Жители города были убеждены, что вода у них святая и восходит к ним прямо из алтаря бога Шанта. Но Арбок Перчу сам медник Минай рассказал в свое время, что вода в город поступает по глиняным трубам, проложенным под землей. И источник ему показал.

Хеттов Арбок Перч ненавидел, может, побольше других. Не приди они в Нерик и не захвати город, Нуар наверняка принадлежала бы ему…

Он отыскал в одной из горных расщелин источник, питающий водою Нерик, и перекрыл его, повернул поток в реку.

Спустя три дня на крепостной стене Нерика появился хеттский воин.

— Э-эй, армяне! — завопил он сверху. — С вами будет говорить наш военачальник!

На этот раз Арбок Перч выехал на переговоры в колеснице царевича. На башне стоял знакомый ему хеттский военачальник. Он сухо и резко прокричал:

— Поклон тебе, Арбок Перч!

— Кланяйся богам, безумец!

— Сейчас мой бог — это ты! Я весь во власти твоего милосердия.

— С чего вдруг? — Арбок Перчу очень захотелось поддеть его. — Неужто так скоро иссякло твое мужество?

— Вода унесла мое мужество! — рявкнул хетт. — В городе нет воды!..

— А-а! Видишь, боги не желают, чтобы ты сидел в чужом дому.

— Условия таковы, — будто не слыша Арбок Перча, сказал хеттский военачальник, — если вы пообещаете пощадить жизнь нашим воинам, мы сдадимся, а нет — тогда все мы принесем себя в жертву нашему богу Шанту, и от смердящих трупов наших на вас падет чума и всех сметет с лица земли.

Арбок Перч приказал жрецам войска доставить изображение бога Ваагна и установить его против крепостной стены.

На глазах у хеттов, преклонившись в молитве перед идолом, он поклялся, что даст возможность всем хеттам свободно покинуть Нерик и убраться восвояси.

Арбок Перч расставил своих воинов по обе стороны городских ворот, и вскоре ворота эти растворились, выпуская хеттских военачальников, жрецов, а затем и воинов.

— Бросайте оружие на землю! — скомандовали им.

Воинов хеттских было много. Может, тысяч пять. И жрецов не меньше: прорицателей, провозвестников всех мастей.

Арбок Перч приказал своим людям навесить хеттским женщинам-блудницам по камню на шею и сбросить всех до единой в воды Тер Мадона.

Хетт-военачальник, что вел переговоры, запротестовал:

— Ты же нарушаешь свою клятву, Арбок Перч!

— Я не клялся щадить блудниц. И жрецов тоже.

Армяне с удовольствием хватали хеттских блудниц и, потискав, помяв их в руках, бросали в реку.

— Ну, бесноватые, неизбывного наслаждения вам!..

Пленных воинов связали друг с другом, предварительно отобрав у них все, что они имели, — оружие, одежду.

— Так вам будет полегче. Скорее доберетесь до своего Мурсилиса! — сказал Арбок Перч.

И вот армяне вступили в Нерик.

Прибыл Каранни, а с ним в колеснице и Нуар.

— Душа моя Арбок Перч! Ты достоин славы, освободитель Нерика. Я по чести вознагражу тебя!

Арбок Перч благодарно поклонился, а про себя подумал: «Если бы этим вознаграждением стала рука Нуар! Вот уж тогда бы я вечно служил тебе верой и правдой, государь наш!»

Каранни осыпал дарами и Арбок Перча, и его воинов, и вместе с ними отправился посмотреть пленных.

Из узкого ущелья, что чуть поодаль от Нерика, вверх поднимались столбы дыма. Подъехали поближе, и Арбок Перч онемел: все пленники были убиты.

— А тебе, Арбок Перч, — видя, как велико его потрясение, сказал Каранни, — следует помнить, что тот, кто жалеет врага, сам сечет свою голову.

— Но они же пленные, божественный?! — с трудом обретя голос, промолвил Арбок Перч.

— Наивный человек! Да выпади случай, эти пленные, не задумываясь, тебя бы первого и обезглавили.

— Но клятва?.. Мы же поклялись перед алтарем сохранить им жизнь и позволить свободно вернуться к своему царю.

— Мы и исполнили свою клятву. Я послал царю Мурсилису уши всех убитых! — уже со злобой бросил престолонаследник. — Клятва на войне как песок в пустыне: чуть ветер подул — и все унеслось, перемешалось. И эту истину прекрасно знали, внимая нашей клятве, сдающиеся в плен хетты. Они-то ведь первые клятвопреступники. Забыл, как обманом вторглись в Нерик и перерезали наших? Как твою царицу в плен взяли?..

Каранни отошел от Арбок Перча и приказал жрецам принести жертву богам, чтобы, ублаженные, они вернули воду в Нерик.

Когда все царское войско было построено на площади перед храмом, Каранни велел привести единственную оставленную в живых юную жрицу и трижды громко повторил:

— Мажан-Арамазд вернет Нерику воду, но за это он требует жертвы! Сие праведно! Жертва да будет принята!..

С этими словами он отсек голову жрицы. Кровь брызнула в каменную чашу. И в тот же миг в чашу с шумом полилась и вода.

Толпа на площади рухнула на колени, испуганно восклицая:

— О Мажан-Арамазд, единый и всесильный бог!..

Арбок Перч дивился: «Неужто престолонаследнику ведомо, где исток воды? Или все это впрямь озарение свыше?!»

Но тут взгляд его вдруг упал на Нуар. И он вспомнил: Нуар-то ведь знает!..

* * *

Во дворец Мурсилиса донеслось известие, что в Хаттушаш прибыл ассирийский купец и привез невиданной красоты жемчуга и драгоценные индийские камни.

Едва прослышав об этом, царь велел позвать ассирийца.

Купца принимали в присутствии Мари-Луйс.

Право покупать бесценные камни и вещи из золота в стране хеттов принадлежало только одному царю.

Ассирийский купец на коленях приблизился к царю и уже хотел, как это принято, коснуться губами его ступней, но тут Мари-Луйс вдруг протянула свою унизанную перстнями правую руку.

— Целуй прежде мне руку!

Купец, едва скрывая обуявший его ужас, поцеловал ей руку, зажмурив от страха глаза. Незнакомым духом пахнуло от таких прежде родных пальцев.

Склонившись чуть не до пола, он отступил назад и по приказу царя раскрыл свой ларец эбенового дерева. Он был полон сверкающими каменьями всех цветов.

Мурсилис погладил руки Мари-Луйс.

— Выбирай все, что тебе нравится, живое воплощение богини Иштар!..

Мари-Луйс, несмотря на все ухищрения Таги-Усака, узнала его с первого взгляда. Сердце заколотилось как бешеное. Вот бы знать: царственный ее супруг послал сюда Таги-Усака под видом ассирийского купца или он сам по себе пришел, потому что не мог не прийти к ней в беде?.. Очень ей хотелось, чтобы истинным было второе предположение.

Все последнее время у нее было такое чувство, что душа тонет в море скверны…

Мари-Луйс склонилась над ларцом и стала медленно перебирать сверкающие камни. И такое в ней поднялось отвращение ко всему окружающему — до дурноты…

— Что, не нравятся они тебе, душа моя? — спросил тем временем Мурсилис, снова касаясь ее пальцев.

Мари-Луйс, с трудом скрывая свое отвращение, тихо сказала:

— Нравятся, о мое солнце, мой желанный! Особенно вон тот, что сияет, как луч твоей щедрой души…

Сказала и мысленно укорила себя, что волнуется, как неискушенное дитя. Быстро повернулась и села на место, опустив голову, чтоб не выдать того, что чувствует.

А Таги-Усак молил всех богов дать ему силы справиться с мучительной скованностью.

Он словно издалека услышал, что царь обращается к нему с вопросом:

— Как поживает царь Ассирии, твой властелин Адад Нирар?

— Благоденствует, хранимый богами.

— А что? Не шлет ли он мне приветствия?..

— Нет… не ведаю! — с трудом переключаясь от своих мыслей, отвечал Таги-Усак. И вдруг добавил: — Я знаю, что он ежедневно посылает людей в Хайасу!..

Мурсилис недобро вскинул бровь. У Мари-Луйс ничто не дрогнуло в лице. Поняла: Таги-Усак намеренно старается уязвить Мурсилиса.

— В Хайасу, говоришь, посылает? — переспросил царь.

— В Хайасу, великий и отважный государь! Я у себя перед самым отъездом встретил несколько египтян. Они тоже держали путь в Хайасу. И очень спешили…

— Может, армянский царь Уганна преставился?..

— Не слыхал про то, государь. Но полагаю, что если бы такое случилось, твое величество об этом непременно знало бы.

Мурсилис пристально посмотрел на купца:

— А как ты думаешь, твой царь Адад Нирар поддержит меня, коли я решу напасть на армян?..

— Мне не дано знать, каково божье провидение, царь-солнце! — Таги-Усак снова отбил низкий поклон. — Одно только знаю, что Адад Нирар обратился к Уганне с просьбой дать ему тридцать мер меди…

Мурсилис подскочил на месте:

— Да я подчиню себе всех богов Уганны! Как сделал это в Нерике!.. Я, я… Он еще узнает!..

Он долго и раздраженно и невнятно что-то все бурчал. Лицо его, и без того сухое, заостренное, еще и пожелтело. Весь бред и все зло были обращены к царю Уганне.

— Этот старец мешает мне во всем, не дает взять под власть четыре страны на четырех морях, кои должны принадлежать нам!.. Когда восемь лет тому назад я был в вашей Ассирии и уже, почти полностью ею завладев, собирался следовать на Каргамиш, вдруг явился гонец и сообщил, что царь Уганна напал на мои города Иштиттун и Канувар, уничтожил гарнизоны и засел там со своим войском. Мне ничего не оставалось, как немедленно покипуть вашу землю. Вот так-то. Своим набегом Уганна помешал мне утвердиться в Ассирии. Потому и ваш Адад Нирар ищет союза с Уганной. Но я им обоим еще покажу!..

Мурсилис, забыв обо всем, потребовал немедленно позвать к нему царевича Наназити.

— Готовь к бою войско столицы! — приказал он сыну.

Мари-Луйс встревожилась, но ни в лице, ни в глазах это не отразилось.

А Мурсилис все бушевал:

— Воля моя такова, Наназити: ты возглавишь войско и выступишь в поход на Хайасу, на ее города! Нашествие твое должно быть разрушительным! Понятно?

Царевич покорно внимал отцу. А Мари-Луйс при этом измерила его взглядом и, остановившись на горящих страстью пухлых, еще полудетских устах, подумала: «Как, интересно, Каранни встретит войско этого юноши?..»

Царевич удалился. А вскоре после него в зал вошел воин и, распластавшись у ног царя, сообщил, что армяне отбили Нерик и захватили хеттский город Иштиттун.

Нежданная весть не сразу дошла до сознания присутствующих в зале. Она сначала как бы зазвенела, ударившись о каменные стены, увешанные шкурами и старинным оружием, а уж потом заполнила все пространство помещения…

— Армяне разрушили храм в Иштиттуне, статую богини Лелван! Они утверждают, что город этот в давние времена принадлежал им и теперь, мол, по праву отвоеван ими! И в заносчивости своей дошли до того, что грозятся обратить царство Мурсилиса в прах и развеять по ветру!..

Обстановка накалилась до предела.

Мари-Луйс думала только об одном: «Да сопутствует удача деяниям Каранни!..» Она не смотрела в сторону Таги-Усака, но представляла, какое ликование скрывает он сейчас под купеческой личиной.

Тишину взорвал голос царя:

— Да неужели все это правда?! Когда же он успел столько всего разрушить и так глубоко вклиниться в пределы моей страны?

Окружающие не осмелились ответить царю. Но тут он словно глас неба услышал. Кто-то как колом вколачивал ему в мозг: «В мире ничто не вечно. И Хаттушаш твой рано или поздно будет разрушен, может, людьми, а может, богами. Ничего от него не останется».

От всего этого царю Мурсилису было не по себе.

Мари-Луйс оставалась внешне спокойной. Она сумела, затянув Мурсилиса в сети своих чар, задержать его, отвлечь от мысли о необходимости идти войной против армян, пока не вернется Каранни. Теперь ей уже легче. О себе она не думает. Важно, что теперь перевес на их стороне и они непременно победят. Мари-Луйс уверена в этом. «Благодарю вас, о всесильные боги Мажан-Арамазд и Эпит-Анаит, за то, что вы помогли мне одурманить Мурсилиса, сделали этого страшного изверга мягче воска и бросили к ногам моим!»

Она взглядом дала понять Таги-Усаку, чтоб он удалился, и тот торопливо попятился к двери и вышел. На ковре остался открытый ларец эбенового дерева, в котором сверкали диковинные камни.

Мари-Луйс легким движением сбросила с плеча пурпур своей тоги, полуобнажив грудь, и стала ластиться к растерянно-беснующемуся Мурсилису, даже губами к нему потянулась.

— Не огорчайся, о великий, о божественный, возлюбленный властелин мой! — страстно нашептывала она ему. — Перед твоею мощью все падет! Я негодую вместе с тобой, узнав о случившемся, единственный мой, властелин души и тела моего! Положись на меня, я все сделаю для того, чтобы звезда твоего царства сияла подобно солнцу!..

Она сбросила с ног шитые золотом сандалии, дабы молиться босой, опустилась на колени и стала истово отбивать поклоны.

Царь снова взъярился:

— Да разве мир не ведает, что имя его завоевателя и правителя Мурсилис?! Я залью страну Уганны кровью его подданных и утоплю в ней всех армян!..

А Мари-Луйс продолжала успокаивать его:

— Все желаемое тобою свершится, о великий царь! Ведь этого жаждут и боги, тебе покровительствующие! А раз так, отринутый богами Каранни, вторгшись в твою страну, найдет здесь свою погибель…

Мурсилис, не унимаясь, ревел зверем:

— Силой своего оружия я заставлю этого Каранни служить мне!.. Царь рабов!.. Он еще узнает!.. Я сам пойду войной на армян! Это решено!..

Ликованию Мари-Луйс не было предела: свершается задуманное ею! Во всем свершается!.. Вспомнила о Таги-Усаке: «Жаль-то как его. Пришлось бедному перед этим ничтожеством на коленях ползать. Он достоин награды. Дорогой мой, властелин неба и души моей!..»

В Хаттушаше все было поставлено с ног на голову. Словно буря над городом пронеслась. Шла лихорадочная подготовка к походу против Страны Хайасы.

* * *

В один из вечеров, когда уже стемнело, Ерес Эпит обрядила Таги-Усака в женское платье и тайно провела его к Мари-Луйс. По знаку царицы сама она тотчас покинула ее покои.

Мари-Луйс долго молчала, взирая на своего астролога в нелепом бабьем облачении, и наконец проговорила:

— Я позвала тебя, Таги-Усак, затем, чтобы расплатиться за привезенные тобою драгоценности…

Она пригласила его за стол, уставленный кипрскими винами, блюдами из рыбы, что водится в Верхнем море, всем тем, чем потчевала Мурсилиса, принимая его у себя.

— А ты разве не могла подмешать яду в вино тому, кто держит тебя пленницей?

Царица усмехнулась:

— Я вижу, бог отнял у тебя разум и набил голову глупостью?.. Кто бы, по-твоему, в таком случае повел на гибель воинов Хеттского царства?..

Таги-Усак с искренним удивлением посмотрел на нее. Догадка озарила его:

— Мне нравится твоя задумка!..

— Неважно, нравится она тебе или нет! — пожала плечами царица. — Хуже то, что, начиная или задумывая важное дело, я не ищу помощи и у Мажан-Арамазда. Если и обращаюсь к нему, то не движением души… Когда ты в последний раз видел моего супруга?

— В день отправления сюда.

Мари-Луйс верила, что Каранни очень тревожится и беспокоится о ней… Но ведь и она не меньше страдает… Человек должен быть богом, чтобы уметь увидеть затаенную в своей груди отраву, злой яд, черную кровь, жалкий страх и всю оборотную сторону своей сути. Но он не бог…

— Царственный супруг твой, — оторвал ее от раздумий Таги-Усак, — которому боги определили тысячу лет жизни — если верить богам, — поручил мне устроить твой побег.

Огромные, горящие огнем глаза царицы наполнились слезами. И от этого она стала еще прекраснее: «Неужто я еще нужна своему супругу? — с удивлением размышляла она. — Если да, то я откажусь исполнить его желание!..»

— Все готово к твоему побегу, божественная. Со мной есть еще люди в помощь.

Царица, словно не слыша его, подняла чашу с вином и пристально посмотрела на Таги-Усака. Тяжелым был этот взгляд, но не чуждым и не новым для Таги-Усака.

— За чистую и верную любовь!

— За чистую любовь! — поднимая и свою чашу, сказал он. — За чистую любовь!..

— И за моего супруга!

— И за здоровье престолонаследника Каранни!

Они молча пригубили чаши, глядя друг другу в глаза, словно не вино, а горение душ своих испивали.

Царица пила ничем не заедая. Взгляд ее постепенно мрачнел и делался все холоднее и холоднее. Вот она встала, волевая и гневная.

— Есть вещи, Таги-Усак, для людей столь низких, как ты, непозволительные. Не кичись моей любовью и не преувеличивай моей к тебе приязни. Благословляй своих богов, что я еще не вырвала твое сердце и не кинула его на съедение псам. — Она жадно вдохнула воздух и продолжала: — Не докучай мне своим присутствием, не береди душевную рану. Где и когда это видано, чтобы подобный тебе раб осмеливался касаться губ богоравной своей властительницы?! Моею дланью сносятся головы непокорных. Даже боги трепещут передо мной! Стоит мне пожелать, и я могу низвергнуть и почитаемого мною Мажан-Арамазда!..

— Пожалей себя, царица! — взмолился Таги-Усак.

— Стоит мне пожелать!..

Она медленно подошла к нише в стене, где было установлено глиняное изваяние бога-хранителя города Хаттушаша, взяла его в руки и грохнула оземь.

— Стоит пожелать!..

Изваяние разлетелось на множество мелких осколков. Мари-Луйс стала истово крошить ногами эти осколки.

— Вот так я живу! — раздув тонкие точеные ноздри свои, закричала она. — И такой жизни желаю! И что меня на это толкает, ведомо только мне одной.

Таги-Усака все содеянное повергло в ужас. Чужая здесь женщина, пленница, посмела разбить изваяние бога-хранителя Хаттушаша, их идола!..

— Остерегись, царица! — только и мог он сказать.

Она взяла его за плечи.

— Если богов множество, то ведь и тебе надо разрывать свое сердце на все это множество, жить под непосильным гнетом, исполнять все прихоти этого множества и денно и нощно. Нельзя так жить! Един бог! Только един бог нам нужен! И не какой-нибудь каменный идол в нашем дому, на которого мы взираем, но не верим в его истинное существование. Нет, этот един бог должен быть вознесен в небо на острие лука великого Гайка, должен существовать там, над нами, вдали от человечества, от всего живого, обитающего в этом проклятом мире! В далекой дали даже чудище представляется прекрасным и неправый правым. Вот такого я желаю!

Таги-Усак со смешанным чувством восторга и ужаса взирал на царицу. Ее уста изрекали чаяния его души. Но вслух он снова повторил:

— Пожалей себя, царица!

Мари-Луйс показала ему жестом на дверь.

Таги-Усак приложился к ее руке и вышел.

Через два дня она провожала его как ассирийского купца.

— Скажи Каранни, что отныне у меня нет больше иных врагов, кроме самой себя. А от себя деться некуда. И поведай обо всем, что видел и слышал здесь. Только об этом!.. В добрый путь!

Таги-Усак поспешил покинуть Хаттушаш.

* * *

Страна хеттов была охвачена тревогой. Каранни совершал набег за набегом на их Верхнюю провинцию. Армянская конница наводила ужас.

Царь Мурсилис все чаще обнаруживал перед Мари-Луйс свое раздражение. А она все больше разжигала его воинственность. И добивалась немалого.

— Я уничтожу этого Каранни, этого юнца, у которого молоко на губах не обсохло! И страну его испепелю. Сгорит в мгновение, как подпаленный стог сухого сена!.. Не оставлю в городах Хайасы ни одного живого воина!.. Я!..

Мари-Луйс всячески подстрекала Мурсилиса поскорее выступить войной против Каранни. А хеттские военачальники и дворцовая знать роптали и пытались склонить своего царя к перемирию с Каранни, чтобы тот затем покинул пределы их страны. Они понимали, что силы у них далеко не прежние. Царство обременено междоусобицей среди своих племен, и вокруг враги теснят.

Приближенные настоятельно советовали Мурсилису с почетом возвратить Каранни его царственную супругу и провинции Тегарам и Торгом и с тем заключить перемирие. Но царь не согласился на это. Прежде всего он не желал лишаться завоеванных еще его отцом армянских земель. Ведь они давали хлеб на содержание огромного хеттского войска. К тому же стоит запросить сейчас мира, и Каранни оставит за собой уже захваченные им хеттские провинции. А это лишит их выхода к Верхнему морю, лишит недр, богатых металлами. И вообще даже малейшее послабление армянам взбудоражит все мелкие пограничные царства и племена. И они, чего доброго, тоже возьмутся за оружие и ринутся на хеттов.

Нет, пойти на перемирие было бы равнозначно поражению…

Мари-Луйс исподволь добивалась задуманного, воодушевляла Мурсилиса к выступлению против Каранни. Примирение их было бы, на ее взгляд, унизительным для Каранни. У супруга сейчас отличное войско, прекрасные сподвижники. Таги-Усак рассказал ей об арцахской коннице. Он считает, что конники являют собой непобедимую силу. Нельзя отступаться. Лучшего момента для разгрома Хеттского царства трудно представить. Надо раз и навсегда покончить с опасностью, вечно угрожающей армянам!..

Мурсилис принял наконец решение выступить со всем своим войском против Каранни, пользуясь и тем, что все другие враждебные племена и народы пока не вооружились и не пошли на него самого.

Надо спешить. Подавление армян станет уроком и другим посягателям.

Мари-Луйс торжествовала: Мурсилис идет навстречу своей гибели…

Хаттушаш лихорадочно готовился к войне.

* * *

Верховный военачальник Каш Бихуни с частью уцелевшего войска вернулся с победой после взятия хеттского города Данкува.

Он подъехал на колеснице, гордо стоя в ней. Брюхатый, толстогубый, явно довольный собой. Как Каранни ни бился, не удалось уломать его, обучить верховой езде.

— Колесница — моя жизнь! — упирался Каш Бихуни. — Я не променяю ее ни на что!..

Каш Бихуни, тыча копьем в спины бежавших впереди пленных хеттских военачальников, покрикивал:

— Э-эй, Мурсилисово отродье, поскорее!..

Он завладел не только Данкувой. Было разгромлено до тридцати больших и малых поселений хеттов. Жители их в основном уничтожены, а меньшая толика захвачена в плен — те, кто владеет ремеслом, и юноши, способные держать в руках оружие.

— Ну, толстяк, с успехом тебя!

— С твоим именем на устах добывали успех! — самодовольно ответил Каш Бихуни, жуя свои бобы. — В твоем имени куда большая магическая сила, чем в именах божьих. Стоит мне помянуть тебя вслух, дело тотчас и ладится.

Каранни довольно рассмеялся.

— Надеюсь, ты сыт, Каш Бихуни?

— И войско мое сыто! И я надеюсь, что и добычу нашу, и пленных ты оставишь моим воинам, божественный?!

— Непременно оставлю. И сделаю еще от себя добавление.

Каранни приказал зарезать у ног Каш Бихуни трех белых овечек в жертву за удачу. Верховный военачальник снова рассмеялся:

— Да что я, бог, что ли, государь мой?

— А кто же еще? — воскликнул Каранни. — Мой бог теперь ты со своею жвачкой! Женщин себе присмотрел из пленниц?..

— Ну, — помялся Каш Бихуни, — как тебе сказать, божественный. Эти стервы-пленницы сами напрашиваются в постель. А у меня, ты ведь знаешь, постели нет, не люблю я это.

И они опять всласть закатились смехом.

Каш Бихуни приказал своим телохранителям привести пленного властителя Верхней провинции хеттов, военачальников и жрецов.

— А что же ты не представляешь мне их жен и дочерей, старый волк? — спросил Каранни. — Или, может, у них не было ни жен, ни дочерей?

— Было, божественный. У каждого по пятьдесят — шестьдесят жен. Но я раздал их всех нашим воинам.

Пленный властитель-хетт и его люди покорно распростерлись на земле. Но Каранни, не взглянув на них, без слов, только жестом дал понять, что пленников надо уничтожить.

— И властителя тоже? — спросил Каш Бихуни.

— Его первым.

Лагерь был раскинут чуть южнее реки Альюс, в низинной долине. И хоть стояла уже поздняя осень, было еще тепло. Удачная вылазка Каш Бихуни и его войска воодушевила всех. С утра до вечера шли учения и подготовка к новым наступлениям. Холили и откармливали коней, не забывали и про воинов — тоже кормили изрядно.

Как-то вечером Каш Бихуни доложил престолонаследнику, что Мурсилис выслал посольство.

Каранни помрачнел и жестко отрезал:

— Я не приму их!

Каш Бихуни кашлянул в кулак и добавил:

— Посольство поначалу прибыло к твоему отцу, богоравному царю Уганне. А царь объявил им: «Страна моя сейчас под властью мудрого и отважного сына моего Каранни, отправляйтесь к нему».

Каш Бихуни долго уговаривал царевича, пока тот наконец согласился принять людей Мурсилиса. Согласился только потому, что не хотел обидеть своего полководца, вырвавшего у врага такую победу. Победителю нельзя отказать.

Каранни велел построить неподалеку от его шатра все войско: и пеших, и конников, и тех, что на колесницах. И пленников приказал согнать туда же. Пусть все будет на виду.

Послов провели перед строем. Пленные хетты, едва завидев знамя своего царя в руках у соплеменников, заголосили-застенали, осыпая проклятиями Мурсилиса за то, что бездумным нападением на Нерик он развязал новую войну с армянами, пленил их царицу, а им вот теперь, безвинным, предстоит расплачиваться за это своими жизнями.

— Да покарают боги и изведут весь род Мурсилиса!..

— Это вы, бесчеловечные правители, обрекли нас на гибель! Будьте прокляты!

Пленные кричали все разом. А послы торопливо пробирались к шатру престолонаследника.

Каранни, однако, не принял послов. Ни в этот день, ни ночью. Те безропотно ждали близ шатра, под солнцем и ветром. Приставленный к ним Арбок Перч приказал не разрешать послам садиться, поить велел только речной водой из опоганенных сосудов…

Минувшей ночью Арбок Перч передал Нуар лоскут белого шелка.

— Это мне вручил жрец, сопровождающий хеттское посольство, — сказал он. — Записка от царицы. Отдай Каранни…

Нуар взяла лоскут и примирительно проговорила:

— Не сердись, Арбок Перч. У меня нет перед тобой вины. Из нас ведь никто не принадлежит сам себе.

— Ты выполни порученное, дочь Миная! — сурово отрезал Арбок Перч. — И скажи царевичу, что доставивший записку ждет вознаграждения.

— И однако…

— Кончай об этом. Поспеши к престолонаследнику и возвращайся с ответом. Я жду.

Нуар направилась в шатер. Арбок Перчу показалось, что она явно медлила, может, хотела что-то еще сказать?..

Утром Каш Бихуни и Арбок Перч проводили послов Мурсилиса в шатер престолонаследника. Кроме военачальников там присутствовала еще и Нуар, сияющая, царственно нарядная. В огромных черных очах ее играл отсвет солнечного луча, падающего в шатер через отверстие в куполе.

И опять Каранни не пожелал видеть послов. Мысли его были заняты другим. «Почему Мурсилис не освободил Мари-Луйс и не препроводил ее сюда? Держит у себя заложницей?.. Хочет, чтобы я стал просить о ее освобождении, а он тогда потребует отвести мои войска с завоеванных хеттских земель?..» Злило царевича и то, что Мурсилис направил послов прежде в Куммаху. Хорошо, что отец волею богов не принял их и тем дал понять, что фактически страною правит его сын… Ясно одно: посылая послов для переговоров, Мурсилис старается оттянуть время и собрать все свои силы.

Послы были обижены и растерянны. Их упорно не желали принять, не разрешили переодеться с дороги, привести себя в порядок…

В складках хитона у Каранни, словно огнем обжигая, лежала записка Мари-Луйс. «Не слушай вора Мурсилиса, супруг мой! — писала она. — Выстави вон его послов, чтобы и духу ихнего не было у тебя в шатре! Не соглашайся ни на какие условия!»

Он потрогал шелковый лоскут, на котором все это было начертано. Боги, это ведь писала она, его жена! Хранят ли ее пальцы прежнее тепло и нежность?.. Но, вдруг очнувшись, Каранни почувствовал, что в ладони у него рука Нуар. С тем самым теплом и нежностью, какая помнится из былой близости с Мари-Луйс.

Нуар незаметно высвободила руку, посмотрела на распростертых у входа в шатер хеттских послов и подумала: «Видит ли он меня?» А Каранни опять предался своим раздумьям. Почему? Почему Мурсилис не освободил Мари-Луйс? Кого он удерживает? Его жену или царицу армянскую?..

Он жестом приказал, чтобы старший из послов положил к его ногам грамоту Мурсилиса. Посол приложился губами к посланию и исполнил повеление престолонаследника.

Каранни вздрогнул. Ему вдруг отчетливо привиделась Мари-Луйс вся в черном.

— Раздави таблички, Нуар! — воскликнул он.

Армянские военачальники удивились, не могли понять, что с царевичем, что он задумал. Каш Бихуни, как всегда в таких случаях, кинул в рот бобы. Арбок Перч замер, опустясь на колени, и про себя подумал: «Недолог час объявят Нуар царицей, и придется еще ноги ей лобызать!» Но тут же отметил, что приятно видеть, как она своими золочеными сандалиями крошит Мурсилисову грамоту.

— Лживы все писания Мурсилиса, все его заверения, просьбы! — сказал Каранни. — И потому я не желаю ни читать, ни слышать бредни этого коварного ублюдка. Пусть идет на нас войной. Я готов сразиться с ним!

Он обнял Нуар за плечи и удалился с ней на другую половину шатра. Военачальники затаили в себе вздохи удивления. Каш Бихуни после минутного замешательства улыбнулся про себя и велел Арбок Перчу вывести хеттских послов.

Назад: СКАЗАНИЕ ПЕРВОЕ

Дальше: СКАЗАНИЕ ТРЕТЬЕ