СКАЗАНИЕ ПЕРВОЕ
Дед мой отправился в Хайасу, а отец мой был с ним. Дед достиг Страны Хайасы, чтобы сразиться с царем Хайасы Каранни в битве за Куммаху.
(Из летописи царя хеттов Суппилулиума, 1347 г. до н. э.)
— Подъезжаем, Таги-Усак?..
И без ответа на свой вопрос царица Мари-Луйс знала, что скоро завидится высокая башня Нерика. Там предстоит ей деяние, которого не свершить без крови.
Невозможно прожить безгрешно. Царица откинула полог, защищающий ее от палящего солнца, чтобы лучше видеть все вокруг. Она восседала на мягком ложе в колеснице. Обнаженная спина правившего конями Арбок Перча отливала медным блеском, кожа местами облезла.
Правивший колесницей астролог двора ее величества кивнул головой.
— Подъезжаем, великая царица, — сказал он.
Армянская царица следовала на поклонение к покровителю Нерика богу Мажан-Армазду, просить, чтобы дал ей силы пообломать когти богу зла Дживагу, чтобы не вонзались в ребра коней боевых порядков войска ее супруга.
Мари-Луйс внутренне ликовала, сознавая, что она прекрасна, как весна, что муж изнывает по ней, как земля по воде. Вот и этого, Таги-Усака, явно влечет к ней. Да и она словно огнем загорается, невзначай прикоснувшись к нему. Но полно, неужто и ее тоже влечет к этому человеку, который взирает на нее со сдержанной покорностью, но взглядом, пронзающим душу?..
Вспомнился муж. Высокий, поджарый, темнолицый и черноглазый. И борода у Каранни черная, курчавая. Голос властный, но и покорный, когда он говорит ей: «О моя царица! О свет моей души!»
Мари-Луйс стала супругой престолонаследника, едва ей исполнилось семнадцать лет. И оттого, что матери мужа к тому времени не было в живых, ее провозгласили царицей. Сейчас у нее уже есть ребенок, названный в честь деда Уганной…
Великий царь нежданно явился во владения ее отца Гегама, властителя земли Сисаканской.
Еще с носилок он сказал ему:
— Именем богов прошу, представь нам твою старшую дочь!..
Мари-Луйс помнит, как ее привели к царю и как она смело спросила:
— А где же тот, кому боги предназначили меня в жены?
Стоявший на боевой колеснице престолонаследник Каранни набросил на нее аркан:
— Здесь я, дикая лань! Пади ниц! Покорись!
Облака в небе вдруг рассеялись. Выглянуло солнце. Время близилось к закату. Дым из их дома-крепости потянулся в небесную высь. Жрецы Сисакана сочли все это добрым знамением перед венчанием.
В ту ночь Мари-Луйс, развязав пояс девственности, сказала супругу:
— Если бы наше бракосочетание свершалось не волею богов, а только по твоему желанию, и тогда оно состоялось бы. Боги ниспослали тебя в великую радость, в усладу мне…
Мари-Луйс еще многое вспомнила, но горечи сожаления при этом не испытала.
Завиделись группы нерикцев. В коротких одеждах и в островерхих шапках, почти все рослые, зеленоглазые, они приближались с какими-то выкриками, словно заговаривая, околдовывая все вокруг. Мари-Луйс брезгливо передернулась. Особенно неприятными были откровенно вызывающие телодвижения жриц.
Мысленно она вновь перенеслась ко дням своей свадьбы, будто в них помощь искала…
На рассвете Каранни повязал на жене ее пояс, который всю ночь оставался расстегнутым, поднял ее на руки, вынес из покоев, усадил в колесницу и обратился к прибывшим с ним на свадьбу приближенным и воинам:
— О потомки Мажан-Арамазда и Эпит-Анаит! Исполнилась воля богов, я женат. И теперь я вижу и вширь и вдаль, как сокол, и могу одним взглядом охватить все поле боя. И слух у меня отныне как у дикой кошки, могу издалека услышать ненавистные голоса наших недругов. Я говорю вам, о храбрецы, что этой ночью великий бог Мажан-Арамазд вознес меня в свои чертоги и повязал нас пурпурно-огненным поясом.
Он снял с себя белый плащ и набросил его на плечи жены.
— Вот ваша царица! Она — избранница богов и возлюбленная дщерь богини Эпит-Анаит! Почтите ее!
— Слава нашей царице! — загремело воинство…
Все это было шесть лет назад.
По дороге в Нерик с грохотом катили запряженные быками телеги. Завидев царскую свиту, возницы поспешили отогнать быков на обочину, осадить их и прижать к земле. Караван тянулся в горы, к кочевым пастушьим племенам. Вез им в обмен на мясо сыр, на шерсть и кожу — ячмень, пшено и глиняную посуду.
Царица проехала мимо возов, не бросив и взгляда на них.
Таги-Усак развернул розовый шелковый балдахин над головой царицы. Отблески заходящего солнца, просвечивая сквозь шелк, подчеркивали очарование царицы, прелестный цвет ее лица, огромные черные глаза, тонкие дуги бровей.
— Ты излучаешь свет, о женщина! — Таги-Усак зажмурился, как одурманенный. — О боги, как и откуда берется такое! Когда ты вскидываешь ресницы, из глубин твоих черных зрачков извергается пламя!
Царица помрачнела. «Величием своих деяний ты превзойдешь богиню Астхиг, но конец твой будет кровавым! — предсказал ей два года назад прорицатель и добавил: — Потому что благодаря тебе будут развенчаны боги и погибнет много людей!»
Вот они в провинции каскейцев, что на северо-западе от земли армянской. Дальше — Верхнее море. Там, говорят, обитают морские чудища. Хотелось бы их увидеть. Таги-Усак утверждает, что все они пучеглазые и белогривые. Потрогать бы их… Сердце как солнцем опалено, жарким солнцем, жаркой страстью.
Земля каскейцев — междуречье Ализона и Галиса в стране хайасов — обиталище диких быков. Живут тут и люди, и боги со страшными ликами.
Мари-Луйс пожелала убедиться, действительно ли они так сильны, эти боги, как о них говорят.
Когда ее везли этой дорогой в дом жениха, рабы, несущие носилки, вдруг сбились с ноги. Не миновать бы ей разбиться на скалах, не подхвати ее в воздухе один из рабов. То был Арбок Перч.
Царица повелела обезглавить виновников этого происшествия вместе с проводником каравана.
Добрались до переправы через Евфрат. Жрецы хотели принести человека в жертву святым водам Евфрата, как это обычно делается. Однако царица запретила им.
— Но прекрасная царица! — удивился верховный жрец Арванд Бихуни. — Таков ведь обычай: прежде чем перейти большую реку, надо непременно принести жертву богине всех морей Цовинар!
— Принесите ей в жертву вина. Да побольше. А человека в жертву не разрешаю…
И потекло вино из бурдюков в воды Евфрата. Мари-Луйс искупалась в винном потоке и приказала зажечь костры на плотах.
Богиня Цовинар ненасытна, ей, видишь ли, подавай в жертву только человека. А царица не подчинилась.
Стоя на плоту, она вдруг вскричала:
— Эй, шлюха Цовинар, ты утоляешь свою страсть, упиваясь человечьей кровью? Сгинь, треклятая!
Таги-Усак онемел от ужаса.
— Под какой ты звездой родилась, царица наша, Мари-Луйс, что берешь на себя смелость отказать грозной Цовинар?!
Глаза Мари-Луйс сверкнули веселым смехом.
— Под красной звездой я родилась, астролог! Помнишь, ты сам показал мне ее, эту звезду, которая на рассвете видна в западной стороне небосклона?
Таги-Усаку страшно было глядеть на ее красоту. Такая красота порой пугает не меньше любого уродства…
Навстречу свадебному кортежу с опаской приближались люди армянских племен, они несли изображение своих богов и гнали впереди себя белых жертвенных бычков. Одеты кто во что, многие в коротких красных штанах и безрукавках. Вид у всех воинственный, и особенно у жителей гор, головы которых украшены ивовыми ветками, кабаньими клыками, разными рогами.
Мари-Луйс дивилась, как много племен населяет страну хайасов. Пропахшие овечьим духом горцы возглашали: наш бог — баран! Что ж, баран — это прекрасно. Но царицу огорчало, что единокровные племена пребывают в постоянной вражде между собой из-за пастбищ, из-за рек. Нет для них ни законов, ни пределов дозволенного. Вечные распри тяжким бременем давят на страну, терзают ее…
Кортеж вступил во владения племени зимаров на горе Таримар, с вершины которой Мари-Луйс увидела наконец Верхнее море.
— С твоей любовью мне теперь все по силам, и я завоюю Верхнее море! — воскликнул Каранни. — Вся ширь его голубых просторов будет принадлежать тебе, моя жена!
Мари-Луйс пожелала увидеть город Шамуху.
— Я хочу разрушить пять храмов его пяти богов-покровителей и возвести из камней их развалин крепость.
— Да простят тебе боги, царица, — ничуть не испугавшись, сказал Каранни, — неужели ты решишься сокрушить их?
— Нам нужен не ладанный смрад, супруг мой. Нужна крепость, твердыня, сила!
Она была убеждена в правоте своих слов.
И верно, соседи-хетты — враги. Их царь Мурсилис частенько вторгается в западные земли Армении. А его отец некогда захватил армянские земли Торгома. В тамошних полях ячменное зерно родится размером с ягоду шиповника, и реки полнятся рыбой. Город есть в землях Торгома, Дукамма. Армяне в нем — серебряных дел мастера, зеркала делают, сосуды разные. И все это вывозят на продажу в Египет. Хетты захватили Тегарамские земли армян с городом Тиль-Гаримму. Там добывают белый воск. И женщины много родят. Надо отвоевать у хеттов все, что они насильственно захватили. Но царица понимала: чтобы такое удалось, необходимо прежде всего объединить все разрозненные земли и их родовых владетелей, надо развенчать бесчисленное множество богов, которым они поклоняются. Пусть чтут Мажан-Арамазда с его вечной спутницей Эпит-Анаит. «Будьте вы прокляты, ненавистные хетты! — подумалось царице Мари-Луйс — И да не прольется сто тысяч лет на ваши пашни ни одного дождя, и девы ваши пусть не познают мужчин, пока не потеряют способности к деторождению. Лживы твои боги, царь хеттов Мурсилис, лжив и твой высший бог Тарханатас. И все твои предки лживы, Мурсилис. Нет у тебя права на эти земли. Ты захватчик и грабитель! О Мажан-Арамазд, воспылай огнем!»
Юг страны хайасов, землю Митани, населяют племена хурритов. Мари-Луйс получает дары от старшей жены их царя, трон которого в городе Вашугане, что на берегу реки Хабур. Хурриты утверждают, что они тоже армяне.
— Подъезжаем, божественная!..
Царица очнулась от дум. Она уже на подступах к городу-крепости Нерику. Мари-Луйс хочет оттуда разведать, какова ратная сила Мурсилиса.
Над горными кручами то и дело сверкают молнии. Бог Шант этими огненными сигналами требует жертв. Чтобы унять его гнев, надо отдать ему дань. Боги, они такие, не ублажишь их, ничего и не получишь, даже самой малости. Омерзительны они…
— Подъезжаем, божественная!..
— О Таги-Усак, звезда моя путеводная, вечно ты тревожишь мне душу. Замолчи, слышишь, замолчи!
Вот и крепостные стены Нерика, а под ними кущи деревьев. Это именно здесь явился навстречу свадебному кортежу верховный военачальник царского войска Каш Бихуни, волоча за волосы юношу-раба, с намерением бросить его жертвой в священный огонь.
— Великий воин, отныне в нашей стране более никто из людей не должен быть приносим в жертву. Таково мое желание. Если хочешь, чтобы у меня, у супруги Каранни, было много сыновей, прекрати уничтожать людей. Я требую этого.
Каш Бихуни, низкорослый, седовласый человек, покорно склонился перед Мари-Луйс.
— Твоя воля священна, великая царица!
Жрецы, и особенно верховный жрец Арванд Бихуни, недовольно зароптали.
В Нерике верховный жрец окрасил ногти ей и Каранни и ввел их в храм.
— Да хранят вас боги! Будьте в радость друг другу.
Верховный жрец остался под сенью колышущихся ветвей деревьев гадать о том, чем обернется день грядущий…
…И вот снова вступает она в Нерик. Но одна, нет с ней Каранни.
Сопровождающие царицу придворные и слуги имеют отличительные знаки на одеждах. Арбок Перч умело правит колесницей и высоко держит царское знамя.
— Юноша, спасший меня от падения в бездну, — слышит он вдруг обращенное к себе слово царицы, — как тебя звать?
— Я Арбок Перч, царица, твой раб и нижайший слуга.
— Отныне ты свободный человек, Арбок Перч! — порешила царица. — Будешь командовать сотней моих воинов-телохранителей.
Арбок Перч бросился в ноги своей повелительнице:
— Да пребудут вечно с тобою боги, о великая царица!
Город раскинулся на берегу реки Тер Мадон, спускаясь по склону высокой горы. Стены, окружающие город, являют собой несуразные нагромождения разноцветных каменных глыб.
Прошли через единственные ворота в стене и поднялись вверх по горной тропе.
У въезда в город царицу встречали жрецы во главе с властителями Нерика. Они помогли ей сойти с колесницы на устланный цветистыми коврами помост, служанки бросились переобувать ее в золоченые коши. Мамка незаметно для посторонних глаз осенила царицу своим амулетом, отгоняя от нее возможное зло и напасти. Жрецы воскурили смесь ладана с кардамоном. Вдохнув этот чудный аромат, царица даже чихнула.
Воздев руки к небу, Арванд Бихуни воскликнул:
— Боги милостивы к тебе, царица! Да даруют они тебе столько лет жизни, сколько листьев на деревьях в лесу, сколько перьев у птиц всей земли!..
Все двинулись по узкой мощеной улочке. Дома здесь круглые, как шатры, и наполовину врыты в землю, а входы у них как колодцы. И при каждом доме особые помещения для содержания скота. И еще сторожевые башни. К улице обращены глухие стены домов — без окон и дверей.
Перед царицей предстала группа певцов. У многих из них в руках были трехструнные инструменты, под звуки которых они хором пели протяжную величальную песню. К ним присоединился и Таги-Усак. Он пел громче других.
Армянские горы высокие,
Высоки и брови царицы армянской.
Черный орел парит в небесах,
То — царь Каранни,
Белотелой царицы армянской владыка.
Приди, жертва…
И толпа отозвалась ему:
Приди, жертва…
Это резануло ухо Мари-Луйс. Особенно неприятно ей было слышать Таги-Усака. «Приди, жертва…» Кого он призывает?..
Двуглавый белокаменный храм высился в самом центре. Врата его распахнулись, и толпа жрецов вырвалась наружу, как буйволы, сорвавшиеся с привязи. Белые одежды их развевались, сандалии гремели на брусчатке. Впереди шествовал Арванд Бихуни. И когда только он успел оказаться в храме? Верховный жрец был невысок, с крашеными рыжими вихрами, лобастый. Необычайно ярко одеты были жрецы, но грудь и ноги от самых колен у них оголены и татуированы. Вид у этих колдуний довольно блудливый.
Одна из них вдруг выкрикнула:
— Этой ночью я видела кровавое пятно на роге Юпитера! Беснуется…
Над горизонтом поднялись крылатые тучи, поплыли навстречу друг другу. Царице в этом почудилось предвестие беды. Отчего бы? День выдался на редкость спокойный.
Арванд Бихуни плеснул к ногам царицы ароматной воды.
— Да не ведать тебе недобрых вестей, божественная! День сегодня прекрасный!..
Входя в храм, царица ощутила запах крови. Неужто жрецы принесли в жертву человека по случаю ее приезда?! Она поискала взглядом Таги-Усака, но рядом с ней шел Арбок Перч.
— Прогони страх, великая царица! Я взорву этот храм, если жрецы хоть в чем-то поступят против твоего желания.
Царица недолго оставалась в храме. Наскоро помолясь, она в сопровождении властителя Нерика проследовала в его дом. Он без умолку сыпал льстивые речи:
О великая царица, пока вновь не явит свой свет Эпит-Анаит, да найдет отдохновение в моей скромной обители твое прекрасное тело!..
Заблудший луч луны играючи скользнул по круглому куполу храма. Улицы еще полнились запахами ладана и ароматами разных воскурений.
В доме властителя царицу искупали, намаслили благовониями и уложили спать.
Пробудившись поутру, она очень остро почувствовала чужие запахи. И все вокруг такое чужое…
Мамка кинулась помогать ей одеться.
Сидя перед зеркалом, царица увидела свои обнаженные плечи и грудь. Тайная дрожь пробила ее от сознания своей женской красоты и силы: груди у нее по-девичьи упругие, шея высокая, стройная, и волосы, ниспадающие на плечи, густые, блестят. Вспомнилось, как еще до замужества мамка, вот так же обряжая ее, восклицала: «Богиня Эпит-Анаит своими чарами и красотой поделилась только с тобой, дочь моя! Ты — чудо! Знай, судьба женщин определяется звездами, а счастьем и обольстительностью их наделяет богиня Эпит-Анаит. Почитай и люби ее! И может, только ее…»
Да, вот так-то! А зачем вообще нужны все другие боги? Никому не нужны. Пусть все они сольются с сутью породившей их Эпит-Анаит. Всего один бог! Всего один…
Мари-Луйс вспомнила мужа, и в ней поднялось чувство вины. Она, увы, не полностью, не без остатка предана ему. Ночами мрачная тень нависает над ее изголовьем. Бог-сон уносит Мари-Луйс далекими тропками. Иная душа прельщает царицу. Все замирает в ее околдованном существе. Отчего это так? Где предел, где ключ к разгадке?..
Часто, очень часто эти думы одолевали Мари-Луйс и пугали ее. Но жажда наслаждения не знает границ…
Мамка одела царицу, и наряды скрыли всю силу и прелесть ее наготы. Посвежевшая после сна, Мари-Луйс казалась еще более прекрасной. Но в глубине души ее угнетала необъяснимая тревога: неужто Эпит-Анаит не вдохновляет ее?..
В зеркале скользнул чудесный луч…
К вечерней трапезе царицу ждали властитель Нерика, полководец его войска, правитель дворцового гарема. Тут же были верховный жрец Арванд Бихуни, старшая жена властителя Нерика и ее дочери.
Вдоль стен зала тянулись устланные звериными шкурами низкие диваны, а перед ними тоже невысокие столы, заставленные серебряными и золотыми кувшинами и столовой утварью. Языки пламени факелов и светильников, отражаясь, зажигали бликами своих отсветов стекло сосудов, полнящихся винами и пивом. Над кушаньями курился ароматный пар.
Арванд Бихуни освятил пиршественный стол. Все стоя подождали, пока сядет царица. Мари-Луйс взяла за руку старшую жену властителя и усадила ее рядом с собой. Та была очень польщена. Властитель принялся сам разрезать изжаренную на вертеле косулю и затем положил лучшие куски царице, а уж после нее и всем другим.
— Угощайтесь! Дом мой беден, но сердце богатое. Возрадуемся благоволением богов!..
Все безмолвно принялись за еду.
Царице снова вспомнился муж. Отчего бы в такую минуту, когда все молчат, только челюстями работают? Ей налили вина. Она выпила с именем Каранни на уме.
В углу у стены смиренно стояли семь юных девиц, и среди них Таги-Усак. Царица не без удивления подумала: «Почему мужчины не развлекаются с ними? Может, запрещено это?.. Но почему? Почему человеку нельзя, как богам, быть вольным в исполнении своих желаний?..»
Мари-Луйс посмотрела на астролога и приметила, что глаза его горят. Перехватив ее взгляд, он сразу присмирел. «Вот так-то, — смакуя вино, подумала царица, — смирись, низменное создание, перед тобой царица!» Но, обуреваемая огнем желания, Мари-Луйс опять глянула в его горящие глаза. И, кажется, испугалась: «Нет, нет! В небесах один бог — Мажан-Арамазд, а на земле — мой супруг. И когда только старый больной царь-отец испустит дух, чтобы мне наконец увидеть своего Каранни на троне?!. И отчего так долго живут цари-отцы?..»
Камины пылали благовонными сполохами пламени, в светильниках потрескивало горящее масло. Все вокруг было как бы погружено в дремотную мглу.
Таги-Усак и юные девы тихо напевали, и пение их словно бы переполняло кубки с вином и делало его еще более хмельным.
Священные воды Евфрата
Твоею волей текут, Мари-Луйс,
Царица ты наша…
Царица подняла кубок.
— За наше обильное пиршество, такое достойное и приятное!
Ночь свивала черный клубок.
Тревожная ночь! Звезды сделались совсем маленькими, размером с маковые зерна, как говорит астролог Таги-Усак. И чего только он не знает.
Песнь Таги-Усака — это искра молнии, рассекающая ночную тьму!
— Вселенная подобна мысли! — журчал напев Таги-Усака. — Нет у нее ни начала ни конца. Где ни остановись храбрец-воитель, он может метнуть армянское копье и дальше. И мир, как время, ни начала ни конца не ведает. Все сущее безгранично. И маковое зерно, столь малое, можно бессчетно делить, а оно все есть. Все, что существует, неизбывно. Раз в столетие волшебная птица спускается с тучи и заостряет свой клюв, натачивая его о скалы Масиса. И если, делая так, волшебная птица наконец сточит весь Масис — это будет лишь мгновенье вечности…
Вот о чем песнь Таги-Усака. И ему тихо подпевают девственницы. А ночь свивает свой черный клубок.
* * *
Наследный принц Каранни выехал из столицы Куммахи в день начала праздника бога Мажан-Арамазда. Он объявил, что едет на поклонение в Тондрак, испросить у бога огня исцеление больному отцу своему, царю Уганне, и молить о том, чтоб вечно светилась душа его матери, которую сам он даже не помнит. Однако цели у него были иные…
Полководец царева войска, верховный военачальник Каш Бихуни советовал Каранни ехать в Тондрак через Тавруберан, что в центре земли армянской. Больной отец сказал:
— Боги призывают меня к себе, сын мой, и я готовлюсь передать тебе свой жезл. Вот этими двумя руками и одним копьем я правил нашей страной. Но знай, врагами нашими остаются все те же хетты. У царя хеттов Мурсилиса голова кругом от вражды и противоборства между своими племенами. Момент сейчас очень благоприятный, сын мой. Собирай войско и выступи против Мурсилиса, верни земли деда твоего и отца. Я не испущу дух, пока ты не вернешься. Буду ждать твоего возвращения!..
Страна хайасов не целостна. Племена, ее населяющие, не объединены. Почти каждое из них живет на свой лад. Среди армянских родов и племен постоянно толкутся хеттские купцы, жрецы, врачеватели, разного рода прорицатели и блудницы. Хеттские прелестницы своими телесами и обманными нежностями дурманят армянских родоначальников, уверяя, будто они посланницы богов.
Каранни был совсем юн и потому нетерпелив и горяч. Рослый, с черной копной кудрей, забранных обручем, с трудом удерживающим их обилие, он временами надевал шлем и начинал поторапливать своих воинов.
— Быстрее, еще быстрее!..
Он держал в руках лук с натянутой тетивой и время от времени пускал стрелу в стаю стервятников, сопровождающих войско.
— Прочь, прочь, черная тьма!..
Миновали Полун и приближались к Тавруберану с его городом-крепостью Дзюнкерт. По левому берегу реки Арацани, за лугами, на высокой скалистой горе, показались толстостенные башни, а затем и невысокие, узкие ворота.
Каранни выслал в Дзюнкерт гонца и, вплотную приблизившись к Арацани, приказал раскинуть лагерь под сенью диких яблонь и груш.
— Однако родоначальник тавруберанцев не выехал тебе навстречу, царевич! — заметил верховный военачальник Каш Бихуни. — Не к добру это.
— Твое брюхо — вместилище подозрений, — отмахнулся Каранни.
— Боги так вещают. Это они-то и толкутся у меня в брюхо.
Оба весело засмеялись. Каш Бихуни вынул из кармана горсть жареных бобов и стал жевать их.
— А может, родоначальник не заметил нас? — предположил Каранни.
— Не думаю, что все обитатели Дзюнкерта разом ослепли.
Каранни, вдруг озлившись, заскрежетал зубами.
— Не иначе как под языком у тебя змея! — бросил он военачальнику.
— Если бобы — это змея, то да.
Со стороны крепости послышался звук рожка.
Каранни хлопнул Каш Бихуни по плечу:
— Слышишь?
— Не глухой, слышу.
— Я не склонен подозревать предводителя Тавруберана Урси Айрука.
— И я не склонен, но…
Каранни скинул с себя одежды, собираясь искупаться. Каш Бихуни попробовал отговорить его:
— Что ты делаешь, божественный? Вода в Арацани еще холодная.
— Давай лучше тоже выкупайся!
— Я — купаться?..
— Поздравляю, выходит, ты уже совсем старый мерин. — Каранни бросился в воду с восклицанием: — Помоги мне, богиня Цовинар!
Каш Бихуни только шумно вздохнул.
Каранни очень любил Каш Бихуни, этого несуразного человека, с огромной, как у волка, пастью, с большими навостренными ушами.
— Твою матушку, видно, волк выкрал, — пошутил он из воды. — Ты определенно волчий выродок.
Каш Бихуни не обижался:
— О мой повелитель, все мы происходим от животных. Ха-ха-ха!..
Престолонаследника сопровождали со своими отрядами родоначальники Ангеха Баз Артит, Даранаха Мариаш и Екилисена Арташ, каждый со своим воинским отличием и знаменем.
В лагере все немного пришли в себя, отдохнули.
Урси Айрук на ходу спрыгнул с колесницы, всадил копье в землю и опустился в поклоне перед царевичем на колено.
— Да будут в помощь тебе все боги, божественный наш Каранни! Да будет добрым твое здесь пребывание!
Каранни брызнул в него водой.
— Жены твои плодовиты, Урси Айрук?
— Рожают без устали, божественный…
— И речи их сладостны?
— А иначе я бы повырывал им языки.
— Войди в воду, Урси Айрук, — предложил царевич, — поплавай со мной, взбодри свои мышцы. Ну, живее!..
Дебелому коротышке Урси Айруку ничего не оставалось, как раздеться и нырнуть. В воде от холода он весь покрылся гусиной кожей, но, перемогая себя, подплыл к царевичу.
— Девиц для меня приготовил? — спросил Каранни.
— Девиц? — растерянно осклабился Урси Айрук. — Да… Конечно. Наши храмы…
— Ну что ж, ладно хоть храмовых блудниц мне предлагаешь, — засмеялся Каранни, обрывая его на полуслове. — А своих юных прелестниц небось подальше упрятал, старый бык!
Обхватив голову Урси Айрука сильными ручищами, Каранни окунул его в воду и, сильно ударив кулаком в висок, отпустил. Тот раза два всплыл над водой и исчез совсем. Каш Бихуни подмигнул царевичу: мол, правильно поступил.
Урси Айрука с трудом разыскали и вытащили из воды. Он был уже бездыханным.
Каранни как бы в досаде всадил в землю меч и воскликнул:
— Какая беда приключилась, а, люди?! Затмилось мое солнце! Я потерял своего хорошего друга, увы…
Сопровождающие его родоначальники принялись наперебой утешать престолонаследника… И Каш Бихуни умильно изрек:
— Такова воля богини Цовинар, мой повелитель! Что тут можно поделать…
Утопленника подняли на колесницу, обложили его оружием, цветами, зелеными ветками и повезли в Дзюнкерт. У самых ворот Каранни спешился. «Мой отец относился с терпимостью к смутьяну Урси Айруку. Но тому это было только во вред…»
Каранни оборвал свои размышления и приказал всем, кто его сопровождал, прикрепить к знаменам черные ленты.
Траурное шествие обрастало народом. Тут уже были все жены и наложницы Урси Айрука, его сыновья и дочери. Плач и причитания делались все громче и громче.
А царевич тем временем высматривал в толпе юношей, намереваясь пообещать каждому, кто пойдет к нему воином, трех невольников и надел поливной земли.
* * *
Урси Айрука похоронили с почестями. Даже Каранни сказал прощальное слово. Верховный военачальник Каш Бихуни мысленно торжествовал, что вот-де будет у Страны Армянской суровый и сильный царь.
После поминок Каранни уединился с Каш Бихуни. Пантерой метался он по комнате из конца в конец.
— Никому ничего не прощу! Пусть хоть под семью замками скрывают свою непокорность, от меня ничего не упрячешь. Каждому смутьяну не миновать кары моего небесного покровителя.
— Похвальна твоя решимость, царевич, — сказал Каш Бихуни. — Тот, кто слишком добр с подвластными себе, не может быть царем.
— Как считаешь, кого из отпрысков умершего назначить родоначальником? — спросил Каранни.
Каш Бихуни, смиренно сложив руки на груди, напомнил:
— Но ведь родоначальника избирает его племя и его воинство…
Каранни так и взвился.
— Что, что?! — воскликнул он.
— Но это принято. Так было во времена твоих дедов, то же и теперь, при твоем отце. Обычай свят.
— Так было, но больше не будет! — срываясь на крик, бросил Каранни. — Не должно так быть. Моя отныне воля решать. Только моя! Вот так-то!..
И он снова заметался по комнате.
— Что за порядок, мой бог Мажан-Арамазд! Почему все считают, что они вправе советовать мне, вмешиваться в мои дела — и чернь, и жрецы, и воины? Почему?!
Каш Бихуни закашлялся.
— Боги должны вытравить из памяти людей имя Урси Айрука и весь его род извести. И корень его, и все потомство — все должны обратиться в прах! И немедля! — Каранни вплотную подступил к Каш Бихуни: — Ты не ответил на мой вопрос.
— А что я могу сказать, божественный? Ты владыка страны во все четыре конца света… Старший сын Урси Айрука не ладил с отцом…
— Позови его!
Верховный военачальник вышел. Каранни исподлобья глянул ему вслед и раздраженно подумал: «Хорошо бы, коли страна была моею во все четыре конца света. Но до этого пока далеко… Дух Мурсилиса еще не изгнан из владений моих предков, из земель Тегарама и Торгома, к тому же надо добиться, чтобы и митаниец Тушратта возвратил нам наши владения Хубушкук и Нижнюю Наири…»
Каш Бихуни ввел старшего сына покойного Урси Айрука, высокорослого широкоплечего юношу. Каранни испытующе поглядел на него, позволил пасть на колени и облобызать ему ноги. Подумалось: «Хоть и в трауре этот дикий кабаненок, но рад, что родитель отошел в мир иной».
— Печально! — произнес он вслух. — Бог смерти забрал твоего отца волею грозной Цовинар. Ничего не поделаешь. Твое имя Урси Айрук!..
— Это имя моего отца, государь, — проговорил распростертый у ног властителя юноша.
— И твое тоже. По праву любви, которую я питал к твоему отцу, и по своей воле я передаю тебе отары его овец, все его стада и пастбища, его жен. Отныне зовись его именем, бери в руки его посох, правь его родом, племенем и всею землею. Отныне ты должен быть решителен. Наделенный властью, ты должен править и своими братьями, указывать им.
Новоявленный родоначальник снова облобызал ноги властителя.
— Благодарение богам! О благодетель наш! О всемогущий!..
По распоряжению Каранни собрались все мелкие родоначальники Тавруберана, старшины, все братья нового Урси Айрука, все военачальники. Пригласил престолонаследник, правда, без особого желания, также и жрецов и при всех объявил о том, что назначает юного Урси Айрука родоначальником Тавруберана. В церемонии участвовал и полк царского двора в полном вооружении, что привело жрецов в замешательство.
Оставшись один на один с Урси Айруком, Каранни сказал:
— Избавься от страха, не думай, что твой отец живым лежит в могиле.
— Да, да, божественный. Отец мой мертв. Я сам видел, висок у него был пробит. Удар у Цовинар крепкий.
— Вот так-то. Ветер дует с юга, родоначальник Урси Айрук.
Каранни отпустил юношу, велев, чтобы готовился ехать с ним в Васпуракан. Намерений своих царевич не открыл, не сказал, что решил пройти южным берегом моря Наири, а затем свернуть на восток и вступить в Айраратскую землю.
Каш Бихуни получил приказ распорядиться, чтобы верховный жрец Дзюнкерта принес буйвола в жертву владыке подземелий богу Вишапу, дабы тот вел себя спокойно и не сотворил землетрясения…
Итак, это Тавруберан, земля отца, часть его царства. Легенды повествуют о том, что здесь был вскормлен прародитель армян Гайк. Гайк, который не внял богам пустыни, отказался остаться здесь и, взбунтовавшись, отправился на поклонение к морю Наири. Он еще не достиг берегов моря, когда с небес вдруг сошел бог Орион и голосом грома и молнии изрек: «О сотворенный из моих жил, из моего семени, преславный Гайк, я для тебя, для армянина, приготовил большое и плодородное обиталище, где ты к тому же обретешь богоданную воду. Спеши туда с детьми своими и женами, со всеми домочадцами. И призови меня в гости, чтобы я сам приложил твою длань к тамошней земле и к хлебу, ко всему, что я уготовил тебе во владение…»
Такая легенда передается из уст в уста среди здешних армян. И еще рассказывают, что Орион нарек главным божеством Тавруберана Ваагна Драконоборца. (Мари-Луйс настаивает на том, что бога Ваагна тоже надо низвергнуть. Но жалко. Очень он тут для всех привычный.) Орион сказал родоначальнику Гайку: «Если Ашшур, бог-покровитель города Ашшура, нашлет на тебя своего злонравного сподвижника бога Бела, присоединись к Ваагну Драконоборцу и без страха смело выступи против Ашшура».
И почти то же самое сказала Каранни супруга: «Не страшись, смело сразись в поединке с вором Мурсилисом. Мой дух, что дан мне от бога, будет в помощь тебе, и ты одолеешь нашего врага».
Убив злого Бела, сыновья Гайка провозгласили отца своего богом, и так всеми считается и по сей день. Мари-Луйс тоже мечтает провозгласить со временем богом своего Каранни.
«Так будет легче противостоять злым силам и злонамеренным богам и объединить всех армян, сделать Страну Хайасу большой, сильной и единой страной единого народа!» — утверждает прекрасная жена Каранни.
Каш Бихуни, когда речь заходит об этом, воздев руки к небесам, знай твердит:
— Да свершится!..
* * *
Каждое утро с рассветом хеттские жрецы во главе со своим верховным жрецом Кама Варашем являлись к царице с визитом, с богатыми приношениями. Потом они пили с ней освященное вино, без устали вознося хвалу. Кама Вараш все воспевал бога-покровителя Нерика Шанта и как бы между прочим внушал ей, чтобы позволила принести человека в жертву этому самому Шанту.
— Он грозен и неистов, благословенная царица. Это ведь и ваш бог, бог армян. Ежегодно в определенный день мы приносим Шанту в жертву человека, чтобы он своим бичом не извел вконец все человечество. Разреши нам, о диво небесное!..
Царица, милостиво улыбаясь, тем не менее очень упорно отказывала жрецам в их просьбе. А однажды утром она вдруг попросила:
— Кама Вараш, приведи ко мне вывезенную из города Хаттушаша хеттскую девушку, хочу узнать у нее, какова воля богов.
Делать было нечего, пришлось Кама Варашу отдать царице хеттскую девушку, которой он уготовил участь жертвы.
* * *
Обосновавшись в Нерике, Мари-Луйс почти каждую неделю отправляла лазутчика в пределы владений хеттов. Ей надо было знать обо всем, что там делается.
Но, увы, все эти лазутчики исчезали бесследно. Между тем вокруг носились все более и более тревожные слухи. И хотя по ее личному распоряжению единственный въезд в Нерик охранялся преданными людьми, в городе заметно прибавилось и хеттских жрецов, и разного сброда, якобы пришедшего на поклонение в храм бога Шанта.
В тревоге пребывал и чудом обретший свободу Арбок Перч. Он осмелился посоветовать царице изгнать из Норика хеттских жрецов и всех явившихся на поклонение.
Мари-Луйс, однако, уклонялась от прямых столкновений с хеттами в пределах границ их владений. Каранни со своим войском далеко. Царь Уганна стар и немощен. Что она может сделать одна с немногочисленным полком своей охраны? В иные моменты думалось: уж не отдать ли Кама Варашу хеттскую девушку, почти подростка, которую она взяла под свое покровительство? Но это было бы поражением. К тому же и материнский инстинкт не позволял ей обречь на гибель безвинное существо. Она стала догадываться, что хетты озабочены вовсе не тем, чтобы принести человека в жертву богу Шанту. Цель у них иная: захватить Нерик — вот о чем они мечтают. Эта догадка, отрезвив царицу, прибавила ей решимости. Она послала Таги-Усака к старейшине медников города, к вольному человеку Минаю, разведать, можно ли на него понадеяться, сумеет ли он в нужный час помочь им, собрать отряд ополченцев. У Миная несколько сотен мастеровых, они тоже могли бы быть полезны в случае опасности…
Царице доложили, что с визитом к ней пожаловал верховный жрец Арванд Бихуни.
— Тревоги твои напрасны, божественная, — склонившись в почтительном приветствии, начал он. — Ты выставила у въездных ворот Нерика охрану с приказом не впускать в город хеттов. К чему это?
— А тебя не беспокоят толпы хеттов, кишмя кишащие в нашем городе?
— Нисколько! — уверенно ответил верховный жрец. — Это абсолютно безопасный, мирный люд. Они приходят сюда на поклонение. Не сомневайся, великая царица. Храм бога Шанта — святилище их идола. Это и приводит их сюда. Не подозревай в дурном невинных людей, божественная…
Арванд Бихуни всячески пытался заверить царицу, что никакая опасность не грозит ни ей, ни городу. И Мари-Луйс отчасти успокоилась, но охраны у ворот не сняла. И более того, снова отправила Таги-Усака к старейшине нерикских медников, чтобы тот еще раз подтвердил свое намерение быть им помощником.
Таги-Усак был принят в доме медника Миная как желанный гость. Дверь ему и на этот раз отворила единственная дочь медника Нуар.
— Отец дома?..
— Какой ты скучный человек, — засмеялась Нуар, — все с одним и тем же вопросом входишь. Хоть бы сначала богов восславил, а уж потом…
— Боги со мною в ссоре.
Девушка преградила ему путь, горячо дохнув в лицо.
— Что случилось? Несчастье какое-нибудь?
— Должно быть…
— Отец, отец! — встревоженно позвала Нуар. — Иди сюда, отец. Послушай, с чем пришел этот злоязычный человек!..
Еще при первом знакомстве Таги-Усак заметил, что привлек к себе внимание Нуар, но не придал этому значения, посчитал, что огонь не сильный, прогорит, как костер из сухих веток. Однако в глубине души подумал: девушка ведь может и всерьез увлечься, похоже, кровь у нее горячая…
Пока медник Минай не появился, Таги-Усак решительно сказал:
— Не плутай в хаосе незнакомых дорог, Нуар. Наши с тобой боги далеки друг от друга.
Нуар нахмурилась.
— Из гордости я не должна признаваться, что ты пришелся мне по сердцу. Я не таскаюсь по храмам, не кичусь своей девственностью. Но знай, люблю тебя, и никто, слышишь, астролог и доверенный человек царицы, никто не властен запретить мне любить. И не спеши торжествовать, что отделался от меня. Ты либо будешь моим, либо ничьим. Это свыше предрешено!..
Вошел Минай. Приложив руку к груди, он поклонился и спросил:
— Что привело тебя в такой час, друг мой?
Таги-Усак знал, что медник — человек набожный, понимал, что оторвал его от молитвы.
— Прости за беспокойство, брат, но город переполнен хеттами, — сказал он.
— Я знаю.
— Возможно, что в большинстве это смутьяны и заговорщики?
— Очень возможно. Пусть царица прикажет…
— Надо вооружить твоих людей, брат Минай.
Хозяин дома провел гостя в молельню. До полуночи они оставались там вдвоем…
Провожая Таги-Усака, Нуар сказала:
— Не с целью угрозы, а только из желания просветить тебя хочу рассказать об одном случае, связанном с великой матерью-богиней Эпит-Анаит. Заметь себе, что это было еще до нас с тобой. Как-то, когда она еще была земной и пристанище ее располагалось у истоков Евфрата, встретился ей юный красавец Хатис и завладел ее сердцем. Эпит-Анаит приблизила к себе юношу, стала непомерно возвеличивать, а он тем временем увлекся нимфой Нуар из моря Наири. Все кончилось тем, что Хатис помешался, ушел в горы и там порешил сам себя. Вот так-то, слыхал?
— Слыхал.
— Хорошо, что слыхал. Гнев женщины страшен, знай это.
Таги-Усак приостановился.
— Может, мне не приходить больше к вам, Нуар?
— Почему же? Приходи, пожалуйста, когда тебе угодно. Просто я вижу, мне от этого радости ждать не следует…
Таги-Усак ласково погладил ей руку и удалился.
Отец попросил, чтобы Нуар пригласила к ним всех их работников.
Исполнив поручение отца, Нуар незаметно исчезла из дома. Под сенью темноты она проникла в жилище храмовых кудесниц и разыскала там свою жрицу-покровительницу.
— Ноги у тебя быстрые, матерь-кудесница? — спросила Нуар.
— И крылья есть в помощь.
— Препроводи меня в Тавруберан, к престолонаследнику Каранни.
Жрица засмеялась:
— Хочешь подарить ему свою девственность?
— Царица в беде. Мой долг известить ее супруга. Я поклялась исполнить это. Поспешим.
Жрица-кудесница выбралась из своей каморки и посмотрела на небо.
— Что ж, можно трогаться.
Небо было яснозвездным.
* * *
Ночью Урси Айрук прислал царевичу совсем еще юную девушку. Она была изрядно намаслена благовониями. Каранни сердито посмотрел на смело стоявшую перед ним девушку.
— Ты по своей воле здесь?
— Да, я этого хотела. Иначе никто не смог бы меня заставить.
— Горда, видно, очень?..
— Я этого хотела! — повторила девушка. Губы у нее дрожали, а в груди будто голуби бились. — Сама хотела, божественный… Ведь, предаваясь тебе, я общаюсь с богами!..
Каранни засмеялся.
— Кто ты? — спросил он.
— Меня называют дочерью Миная, божественный.
Каранни не захотелось думать о жене. Коли боги послали ему дщерь свою, зачем же их гневить?
— Смотри, не сотвори злого, — сказал он мрачно. — Ночь для наслаждений. А что ты сделала со своей провожатой колдуньей?
— Отправила обратно, божественный.
— Расплатилась с ней?
— Такие, как она, без оплаты и бога не помянут.
Снаружи время от времени доносились голоса ночных охранников.
Утром девушка спросила:
— Теперь мне уйти, божественный?..
— Останься.
* * *
Каранни начал готовиться к отбытию из Дзюнкерта, но тут неожиданно прибыл Тамбер, родоначальник провинции Хорер. Царевич с галереи увидел, как тот сошел с боевой колесницы, повернулся в сторону храма, молитвенно склонил голову и затем приказал подвести поближе привезенных в дар царевичу рабов и стадо быков и сгрузить дары с возов.
Каранни, глянув в небо, весело подумал: «Если хорерский родоначальник смиренно явился ко мне с дарами, значит, тетива в луках хеттов ослабла».
Дочь Миная пододвинула царевичу низкий мягкий пуфик. Он сел, заложив ногу за ногу. Тамбер приблизился к нему на коленях, биясь в поклоне головою о пол. Наконец остановившись, он резанул себя ножом по пальцу и кровью начертал на полах одежды Каранни нечто вроде креста.
— Хорерские боги благословляют тебя, о Каранни, о божественный престолонаследник Страны Хайасы!
Каранни встал, помог ему подняться и расцеловал. Он знал, что Тамбер располагает сильными боевыми отрядами. И мысленно представил, как эти отряды вместе с его войском совершают набеги на города Мурсилиса, взбираются на крепостные стены, все выше и выше…
— Ты всегда будешь пользоваться моей благосклонностью, Тамбер. По воле богов и по своему желанию я передаю тебе родовой престол Хора, сына Гайка. Владей им в свое удовольствие.
Тамбер разложил перед Каранни все привезенные ему подарки, показал на площадь, где толпились дарованные престолонаследнику рабы и сбилось стадо быков. Каранни поблагодарил.
Спустя день прибыл глава рода Цул, худой, длиннющий армянин, с копьем, удержать которое однако же было бы не по силам и двум богатырям. Главным богом того рода был Цул. Каранни хотел посоветовать им, чтоб они вместо Цула поклонялись Мажан-Арамазду, но передумал. Пусть почитают кого хотят, только бы дали ему войско в помощь.
Каранни велел забить девять белых телок в честь бога Цула. И люди рода Цула стали славить престолонаследника.
— О, ты по-божески справедлив, наш царевич! Мы будем вечно верны тебе.
Прибыл в Дзюнкерт также и старшина рода Вараж, совсем еще юноша. Приблизившись к престолонаследнику, он зарделся, засмущался, заговорил несвязно, запинаясь. Каранни приказал Нуар попотчевать гостя пивом, чтоб пришел в себя.
— Если пожелаешь, — сказал он юному старшине, — я построю тебе в Куммахе, в престольном городе моего отца, хороший дом с башней, сочетаю тебя браком с самой красивой из семи сестер Мурсилиса. А захочешь, можешь остаться со мной. Мои боги возлюбили тебя.
Юноша облобызал полы одежды царевича.
— Я покорен твоему желанию, о божественный Каранни! Останусь при тебе!
Каранни довольно подмигнул Нуар. Как ему было не радоваться, свершалось желаемое, его войско множилось. Не бесполезны боги.
* * *
Ночами Каранни иной раз выходил прогуляться по крепостным ограждениям. Он шел от башни к башне. Его сопровождали верховный военачальник и юный Урси Айрук. Царевич сердился на Каш Бихуни.
— Ты осел, Каш Бихуни, Мажан-Арамазд тому свидетель.
— Как знаешь, — не обижаясь, отзывался Каш Бихуни. — Осел? Пусть так и будет, если ты этого хочешь, мой повелитель. Только не всяк на меня сядет!..
Каранни заливался веселым смехом. Откуда военачальнику знать, что царевич ждет старшину Аршамуника и что, если тот не явится, Каранни обрушится на его владения всем своим войском и будет беспощаден во гневе. Люди Аршамуника причиняют много беспокойства роду Цула.
В ночной тиши Каранни подолгу смотрел на Арацани, которая протекала под самыми стенами Дзюнкерта, неся свои воды в сторону Хойта. А дальше высились Симские горы и за ними вершина Таркуш. Урси Айрук объяснил, что это все владения его отца — провинция Аспакуни.
— Выходит, ты несметно богат, Урси Айрук?
— Не беден, божественный, — смиренно согласился родоначальник. — А вон виднеются поля Муша. Там на горе Барк обитель богини Иштар…
Словно гром грянул: Каранни рванул Урси Айрука за ворот.
— То есть как это?! Чужого идола приютили у себя? Вражьего бога? Надо думать, за этот-то грех и покарала смертью твоего отца богиня Цовинар. И она была права. Чужие боги в наших пределах — это огонь и меч в нашем доме! Убрать поганую Иштар!..
И он бегом ринулся к своему войску, разбудил всех родоначальников. Никак не мог уняться, словно чужая богиня Иштар душила его. Ударив ногой оземь, он почти закричал:
— Скажите, Страна Хайаса наша или нет? Отвечайте?
Ни у кого не хватило духу даже глянуть на царевича. Все стояли молча, опустив глаза долу. Урси Айрук мысленно проклинал память отца.
— Убрать! Разрушить! Сокрушить чужих богов! — с суровой непреклонностью приказал Каранни покорно стоявшим перед ним родоначальникам. — Только армянские боги угодны нашей Стране Хайасе! И то, и то…
Он разослал войска во все провинции Тавруберана с требованием уничтожить всех чужеродных идолов, разрушить храмы чужих богов!
Дочь Миная с нежностью гладила руки царевича.
* * *
Забрав с собой всех родоначальников, Каранни выехал в Вахевах. По пути завернул в крепость Авдз. Воины Урси Айрука криком и гвалтом встретили престолонаследника и своего нового родоначальника еще на подступах к крепости.
— Люди Авдза вместе со своими жрецами не дали нам уничтожить чужого идола, как было приказано. Жрецы закидали нас камнями и выдворили из крепости.
И тогда Каранни отдал приказ разрушить самому крепость Авдз, а жрецов и всех, кто там с ними есть, сжечь на костре и прах их развеять по ветру, чтобы никто из смутьянов не обрел упокоения в земле.
Дочь Миная попробовала было смягчить его гнев, но как унять ураган?..
От крепости Авдз остались только руины и следы пожарища. Узнав обо всем там случившемся, обитатели крепости Мцур, вопреки их сопротивляющимся жрецам, поспешили разрушить все, что связано с чужими богами, — и идолищ, и храм. Ветер донес к ним пепел Авдза. Так поступили с чужими богами и в крепости Вогакан, узаконив впредь только культ своего бога — прародителя Гайка.
Вот такая буря пробушевала над Таврубераном.
Верховный военачальник тем временем торопил Каранни:
— Надо отправляться в путь, божественный. Дорога у нас долгая.
— Ну что ж, действительно пора, — решил наконец Каранни. — И возьмем с собой Урси Айрука и всех примкнувших ко мне родоначальников и старшин с их воинскими соединениями и вошедшими в возраст сыновьями.
Родоначальник Тавруберана вдруг спросил:
— А кто же будет оборонять наши дома, наши владения, наших людей? Ведь мы окружены врагами, божественный? Мурсилис, стоит ему прознать, что мы беззащитны, тут же обрушит свои войска на нас.
— Не беспокойся, родоначальник. Отныне и твои владения и твоих людей будет защищать наше объединенное войско. Как только появится хоть малейшая угроза твоему роду, я сам приду к тебе на помощь со своим войском. Такова воля богов, чтобы каждый род, каждое племя Армении — все были объединены.
Урси Айрук вспомнил смерть отца. Их верховный жрец вчера намекнул ему, что отца убил Каранни. Страшно стало при этом воспоминании. «Жрец может разнести это повсюду. Надо удавить его» — так думал Урси Айрук, а вслух стал угодливо восхвалять престолонаследника.
— Сам бог Ванатру послал тебя нам, мудрый царь, отважный Каранни! Ты говоришь его устами, и я согласен с тобой. Если ты того пожелаешь, я с радостью предпочту ночную тьму дневному свету. В тебе воплощен сам Мажан-Арамазд, мой повелитель! Как же мне не поклоняться тебе, когда я понял, что без тебя я — ничто!..
За завтраком Каранни сказал Урси Айруку:
— Доведи численность своего войска до тысячи человек.
Урси Айрук хотел было что-то ответить, но Каранни знаком велел ему молчать.
— Оплата войска, оружия и снаряжения — все за счет царской казны. Каждому, кто пойдет в ратники, я дам надел земли и трех рабов в придачу. И воду получат из рек моего отца.
Такое расточительство престолонаследника было не очень-то по душе верховному военачальнику, но вслух он не высказался, догадался о главной задумке своего господина: надо лишить родоначальников права над воинством, объединив его под единым государевым знаменем. «А ты мудр, Каранни!..»
На рассвете следующего дня Каранни отдал приказ выступать по направлению к Васпуракану. В это время ему доложили, что прибыл посол царя Мурсилиса и просит принять его. Престолонаследник про себя возрадовался, но постарался скрыть это от окружающих. «Ага, туго тебе приходится, Мурсилис? Извиваешься?» Хотел спросить у жрецов-провозвестников, каково будет указание небес, но потом сам решил:
— Пусть послы Мурсилиса подождут!
И остался доволен своим решением. Он примет послов Мурсилиса, но только в поле. Пусть увидят, какое он сколачивает войско, какую обретает силищу.
* * *
Только через три дня, когда царские полки и объединившиеся с ними воинские соединения родоначальников племен раскинули в горной долине лагерь для отправления обрядов, Каранни вспомнил о Мурсилисовом посольстве.
— Где люди Мурсилиса? — спросил он.
— Следуют за нами.
— Привести их!
Каранни приготовился принять послов под палящим солнцем перед строем своего войска. По обе стороны от себя он поставил главу рода Ангех Баз Артита, родоначальника Даранага Мариша, арташашского и других родоначальников, по степени старшинства и значимости.
Воинских жрецов Каранни на прием послов не пригласил, уж очень они ему неприятны в своих бабьих хламидах. В раздражении царевич ни с того ни с сего вдруг обрушился на Баз Артита:
— Что ты стоишь расслабленный, как курица с обвислыми крыльями! Будь мужчиной, покажи свою мощь, перед тобой послы из страны хеттов!
Урси Айрук тем временем привел старшего из хеттских послов, за которым следовали и все прибывшие с ним люди. Лицо посла выражало подчеркнутое недовольство тем, что престолонаследник заставил его столь долго дожидаться приема. Он почтительно, но с явно подчеркнутым чувством собственного достоинства опустился на колено, а его люди подобострастно распластались на земле, чуть поодаль за ним.
Не дожидаясь слов приветствия от посла, Каранни накинулся на него:
— Почему вы явились не к моему царствующему отцу?
— Мы явились к царю, отцу твоему, — поспешил оправдаться посол. — Но он сказал, что всеми делами страны теперь управляешь ты, о божественный и достославный Каранни. А ты в Дзюнкерте нас не принял.
— Я постился! — сурово сказал Каранни. — Сорок дней молился богу Ангеха Торку. Всяк, кто помешает молящемуся, прогневит богов. Ну, так говори, посол, что просит у меня мой брат царь Мурсилис?
Хетты сочли себя оскорбленными тем, что совсем еще юный армянский престолонаследник именует царя Мурсилиса братом, а не отцом, как это принято. Но недовольство свое посол скрыл за вымученной улыбкой. Заговорил он с подчеркнутой почтительностью:
— В начале года из нашей страны несколько тысяч человек перебежали в пределы твоей земли, божественный. Наше солнце, наш царь Мурсилис и прислал меня сказать, чтобы ты вернул его людей.
Каранни громко засмеялся, оттягивая время и обдумывая, как лучше ответить. Вторя ему, залились смехом и родоначальники. Только Каш Бихуни сидел на земле хмурый, с высоко поднятой головой.
Каранни вдруг посерьезнел и в упор уставился на посла. Действительно, из страны хеттов бежит много мастерового люда и рабов тоже. Все они находят приют в Армении. И еще его отец царь Уганна приказал, чтобы все родоначальники и старшины принимали беженцев и помогали им устраиваться на новом месте. Каранни все это знал. Но, притворившись несведущим, он, мрачно насупясь, сказал:
— Я только недавно молился, досточтимый посол, как же можно совершить неугодное богам? Возвращайся домой и скажи моему брату Мурсилису, что если люди бегут из вашей страны, значит, им плохо. Изгнать нашедшего прибежище в нашей стране было бы действием, противным воле богов. Вот если беглец сам пожелает вернуться к твоему царю, препятствовать ему не стану. А насильно никого выдворять ни в коем случае не буду. Так и передай своему царю.
Посол решительно всадил в землю золоченый трезубец своего посоха.
— Мы не уедем отсюда ни с чем, божественный. Наше солнце царь Мурсилис обращается к тебе с миром. Неужто не соизволишь и ты откликнуться миром?
— А разве я не с миром откликнулся? — гневно спросил Каранни.
Посол протянул ему три глиняные таблички, на которых была начертана грамота Мурсилиса. Каранни передал таблички военачальнику Каш Бихуни.
— Прочти! — приказал он.
Каш Бихуни проверил подлинность царевых печатей, удостоверился, что все в порядке, прокашлялся и начал читать:
— «Одиннадцать лет, как царствую я, царь-солнце Мурсилис! Я властелин четырех частей света, иду покорять город Тибиа, а посему приветствую царя хайасов Уганну! И пишу тебе, мой брат Уганна, вот о чем: когда я находился в городе Митанни, в пределы твоей страны бежало множество моих подданных и рабов, будь они прокляты! Я пишу тебе, чтобы ты вернул мне их. И если ты, царь и властелин Страны Хайасы и города Куммаха, Уганна, не исполнишь моего требования, откажешь мне, тогда клянусь, едва я об этом услышу, очень огорчусь. И еще считаю уместным напомнить тебе, как три года тому назад я напал на твою страну и захватил несколько провинций. Вместе с мастеровыми людьми я захватил стада быков и отары овец. Если ты не исполнишь моего нынешнего требования, я повторю то, что сделал тогда. И боги помогут мне в этом, они примут мою сторону. Потому что все, кто становятся моими врагами, становятся и врагами моих богов. Так я захватил земли врага моего Митанни. Кто не верит тому, что здесь начертано, пусть пошлет своего человека в его страну и удостоверится в правоте моих слов, увидит, как я там все разрушил и подчинил себе…»
Каранни знаком остановил чтение.
— Довольно, Каш Бихуни, не продолжай. Мурсилиса совсем занесло. — И, обернувшись к послу, твердо сказал: — Я повторяю, хоть ты того и не стоишь, что любому из ваших людей, кто пожелает вернуться восвояси, запрета не будет, пусть с миром уходит!..
— Но если ты не прикажешь им, никто не вернется, божественный…
— Где находится твой царь, посол?
— У себя дома. Денно и нощно он пребывает в поклонении богам.
— Ну вот, пусть эти боги и помогают ему, если они не лживы. С угрозой вы явились ко мне, так знайте… — Каранни выхватил у Каш Бихуни таблички с письменами царя хеттов и ударом о камень разбил их вдребезги. — Ваш царь захватил исконные владения моего отца, провинции Торгом и Тегараму, и при этом ищет дружбы с нами?! Скажи своему Мурсилису, чтоб вернул нам наши земли, да поскорее, пока я не добился этого огнем и мечом.
Оставив посольство Мурсилиса распростертым на земле, царевич направился к своей колеснице и вскочил на нее, надо думать, спешил в объятия дочери Миная.
За ним последовал и Каш Бихуни. Достаточно долго они ехали молча. Наконец верховный военачальник не выдержал и сказал:
— Надо бы тебе немного помягче, божественный… Уж очень ты был груб с людьми Мурсилиса…
Каранни засмеялся, да так, что даже затрясся весь.
— Ну, знаешь ли, такой старый волк, как ты, взывает к мягкосердечию? Видно, хочешь, чтобы я проверил остроту своего меча на твоей шее?..
И они снова надолго замолчали.
Едва Каранни вошел в свой шатер, дочь Миная бросилась ему в ноги. Он поднял полуобнаженную девушку и крепко прижал к себе, ощущая всю прелесть ее молодого тела, тугих грудей и нежной кожи.
— Каким чудом тебя занесло ко мне, моя рассветная звезда?
— Ты не дал мне раньше рассказать, мой повелитель. Я прибыла из Нерика сообщить тебе, что твоя царица-жена в беде.
— Ей угрожают хетты?
— Да, они.
— Знаю, знаю, звездочка моя небесная. А Мурсилис домогается моей дружбы… Едва ли он сейчас направит свое войско к Нерику.
— Ну что же, — проговорила девушка, — я исполнила долг, мой божественный повелитель.
Лицо ее горело огнем от жарких поцелуев Каранни.
* * *
Море Наири чудо как красиво. На яркой синеве отраженного в нем небосклона белые гребешки пенящихся волн…
Близ берега качается небольшая лодка. На песке потрескивает костер, и вокруг него сидят четверо.
Едва завидев приближающееся войско, они сорвались с мест.
— Стойте! — закричал Каш Бихуни. — Убежав от нас, вы же не спасетесь от гнева своего господина. Стойте и слушайте!
Все четверо, ни живы ни мертвы, распластались на песке. Каш Бихуни подъехал к ним совсем вплотную:
— Что вы за люди?
— Рыбаки мы, — несколько помедлив, ответил один из четверых. — Принадлежим родоначальнику Андзеву, милостивый государь.
— Это что же, у родоначальника Андзева все люди так трусливы, как вы?.. Вон приближается и ваш государь, поклонитесь ему.
Рыбаки стали бить земные поклоны. Кони чуть не затоптали их. Еще на ходу Каранни спрыгнул с колесницы, затем, когда она уже остановилась, подхватил на руки дочь Миная. Девушка подошла к костру.
— Ой, — воскликнула она, — рыба сгорела.
Каранни выхватил из горящих углей обугленную рыбину.
— Все сгорает и исчезает… Э-эй, рыбаки, займитесь-ка делом, изжарьте нам вашей рыбки. Я до нее большой охотник. Даже горной куропатке предпочитаю. Ну, живо, живо! Не мешкайте!
Рыбаки бросились исполнять просьбу царевича.
— Заночуем здесь, Каш Бихуни? Как ты смотришь на это? — И, не дождавшись ответа, царевич приказал: — Мой шатер пусть раскинут поближе к воде.
Воинство облегченно вздохнуло — наконец-то привал. Урси Айрук особенно ликовал. Престолонаследник дарит им целую ночь покоя после долгой изнурительной скачки. Побывали они в грозной Бычьей крепости, что в Тавруберанских горах. Там Каранни велел повесить прямо на крепостной стене всех часовых, которые вместо несения службы сладко спали в караульном помещении. Наведались они и в крепость на Козьей тропе. Пили там белое прозрачное вино. Царевич напоил и дочь Миная, а потом потребовал новую девицу. Когда привели, отдал ее Каш Бихуни, себе же оставил дочь Миная.
Море Наири чудо как красиво.
Каранни раздел дочь Миная, на руках понес ее к морю и бережно опустил в воду. Девушка, точно рыбка, скользнула в синие волны, легко рассекая их руками. Каранни нырнул вслед за нею.
Рыбаки сложили из больших камней очаг, развели огонь и стали готовить рыбу. Они потрошили ее, натирали солью и распластывали на раскаленных камнях.
Престолонаследник вышел из моря, держа за руку дочь Миная. Слуги тут же одели их, и они примостились у очага. Каранни задумался. Вспомнился рассказ о родоначальнике Андзеве. Сам он его не видал. Но слышал, что человек этот обладает недюжинной силой, может схватить буйвола за ногу и свернуть ему копыто. Еще говорят…
Васпуракан — восточная провинция Армении. То, что далее нее, одни называют Егимаисом, другие — Ераном. Если забраться на вершину горы Нпат в ясный, как божий лик, день, увидишь безбрежную степь Егимаиса-Ерана, подернутую мглой. Родоначальник Васпуракана Андзев совершает частые набеги в те места, с целью захвата пленников и скота…
Все это поведал Каш Бихуни. Он еще что-то хотел сказать, но Каранни прервал его вопросом:
— Девушку, мною подаренную, держишь при себе?
Верховный военачальник вздохнул, лукаво усмехнулся и промолвил:
— Что тебе сказать, мой повелитель. Старый конь тоже жует ячмень.
Оба засмеялись. Дочь Миная закрыла ладошками уши, чтобы ничего не слышать.
— Ты сказал, «если забраться на вершину горы Нпат», Каш Бихуни. А зачем туда забираться?
— Там древнее обиталище армянских богов. Говорят, что рай был именно там.
— И ты этому веришь?
— Так утверждают наши жрецы.
— И если мы туда взберемся, попадем в рай?
— Не знаю, не бывал там.
Каранни потрепал по щеке дочь Миная и сказал:
— Наш рай, старик, вот это море, эта дочь Миная, тело которой такое нежное и горячее. И вот этот огонь, и этот клочок нашей земли, на которой мы сейчас сидим. Не ищи иного рая, Каш Бихуни.
Рыбак положил зажаренную рыбу на ячменную лепешку и подал престолонаследнику. Каранни с большим аппетитом принялся за еду.
— Ты бывал на вершине Нпарта? — спросил он у рыбака.
— Не доводилось, царь мой, не взыщи.
— Говорят, там находится рай. Веришь этому?
— Как верить тому, чего сам не видел, божественный? Прости раба своего!
Каранни схватил Каш Бихуни за бороду.
— Этот рыбак умнее тебя, господин верховный военачальник.
Каш Бихуни почувствовал боль и сердито глянул на рыбака.
— А рыба у тебя отменная, — пробурчал он. — У меня тоже вопрос к тебе: а в Егемаис-Еране ты бывал?
— Бывал, — земно поклонился рыбак. Он отвечал на вопросы с опаской, не переспрашивая, если и не все понимал. — Из тех краев к нам сюда, к морю, иногда забредают львы и тигры.
— И еще кто? — улыбаясь, спросил престолонаследник. Ему доставляло удовольствие общение с этим молодым рыбаком. Он словно бы ощущал в нем всю силу и чистоту моря.
— Приходят оттуда и полудикие люди. Скот у нас крадут. Все оружие у них — камень да палка.
Каранни ужасно захотелось побывать в тех загадочных местах, но не теперь. Потом как-нибудь. Сейчас перед ним маячила тень Мурсилисова посла. Все на забывалось, как заносчиво он держался. Жаль, сразу на ум не пришло: надо было не о камень разбить таблички с письмом Мурсилиса, а о голову его посла.
Над морем вдруг навис туман. День склонялся к вечеру. Каранни поспешил к себе в шатер. Там горел медный светильник. На подушках, скрестив ноги, с видом пугливой овечки сидела дочь Миная, окутанная нежно-прозрачным покрывалом и намасленная благовониями. Прислуживающая ей жрица начертала на глиняной дощечке какие-то линии и узоры и сунула под подушку, затем вынула из-за пазухи малюсенькую — с мизинец, — тоже глиняную фигурку, положила ее у светильника и, шаркая ногами, вышла вон.
Каранни сел на подушку из шкуры барса.
— А ведь я так и не знаю, как тебя зовут, дочь Миная.
— До того ли тебе, занятому человеку, величать простую девушку по имени, божественный? — вроде бы недовольная тем, что это так, ответила Нуар.
— Но тебя спрашивает престолонаследник страны, твой повелитель!
Дочь Миная смиренно поцеловала руку царевича.
— Нуар мое имя, божественный…
— Жена бога Ара тоже Нуар! Вот так-то.
Нуар сжала ладонями свои округлые узкие плечи. Ей вспомнился их дом, тот уголок в нем, где стояла изваянная из камня богиня Нуар, и отец, по которому девушка очень скучала.
— Прости, мой повелитель, не моего разумения это дело. Но как бы сказать… Не слишком ли много их, этих богов?..
— А ты чья родом, Нуар? — прервал ее Каранни.
— Отец мой медник в Нерике. Он не знает, где я… Втайне от него, с помощью жрицы-колдуньи, ушла я темной ночью в Дзюнкерт, чтобы поведать тебе о беде твоей супруги… Но Урси Айрук-старший запретил мне выходить из его дома. Целых три дня продержал взаперти…
— Урси Айрук тронул тебя?..
— Не успел он, божественный. Первые два дня я не подпускала его, сославшись на то, что это дни воздержания богини Эпит-Анаит, а на третий день богиня Цовинар утопила его.
Каранни взял с серебряного блюда краснобокое яблоко, протянул его Нуар. И тоже подумал: почему их так много, богов?.. Кто так сказал? Эта девушка?.. И царица, жена его, Мари-Луйс, тоже так говорит…
Нуар надкусила яблоко.
— Да пошлют тебе боги пять тысяч лет жизни, мой повелитель.
— А у тебя только один бог, Нуар?
— И одна любовь! — И она, заплакав, прижалась к Каранни. — Много, очень много богов. О, если бы у меня был только один господин, только один бог!
Каранни вновь тяжело вздохнул и, помедлив, спросил:
— Кто желал тебя?.. Любишь кого?
— Люблю того, кто не любит меня… Видишь, властелин наш, боги немилосердны.
— А меня любишь, Нуар?..
Спросил и устыдился своего вопроса.
Нуар взволнованно сказала:
— Ты мой царь, мой властелин, мой бог. Я что конь в твоей колеснице, что твоя гончая на охоте, принадлежу тебе от рождения!..
Раздался стук. Каранни, однако, не обратил на него внимания. Зачарованный, глядел он на Нуар. Один господин, один бог?! О боги, сейчас у меня разорвется голова!.. Снаружи послышался голос Каш Бихуни:
— Родоначальник Васпуракана Андзев пожаловал!..
— Пусть ждет рассвета.
А рассвет был еще далеко…
Утром Каранни вышел из шатра царственно разодетый. Подумалось: наверно, посол Мурсилиса уже вернулся восвояси и плетет там своему царю все, что бог на душу положит. Бог лжи. И Каранни усмехнулся. У них, у этих хеттов, небось и такой бог есть.
Он чувствовал себя спокойным и уверенным, ни на волосок не боялся Мурсилиса. Тот не посмеет выступить в поход на Нерик. Напрасно Нуар тревожится. Ни в коем случае не посмеет.
Как ни уверен, а приказал тем не менее позвать одну из жриц-прорицательниц.
— Что сейчас делает в Нерике моя супруга царица Мари-Луйс? В безопасности ли она?..
— В полной безопасности под сенью всеславного бога Шанта, — ответила жрица, закрывая при этом глаза и вроде бы что-то обдумывая. — Вот по воле богов я вижу царицу армянскую Мари-Луйс. Она в храме, молится о тебе, о своем супруге. А вот я вижу, как ее натирают благовониями. Она содержит свое тело в холе и неге, чтоб быть в радость тебе. Никакая беда ей не угрожает, божественный.
Каранни щедро одарил прорицательницу и отпустил. И никто не ведал, что жрица эта подослана хеттами и сама из хеттов.
Каш Бихуни по им самим установленному порядку велел построить войско по четыре человека в ряд.
При появлении престолонаследника затрубили все трубы, загудели рожки. Родоначальник Васпуракана Адзев чуть не бегом приблизился к Каранни. Надо сказать, что это был действительно, как утверждали, крупный мужчина, с кустистыми бровями, длиннорукий.
Каранни недовольно взглянул на Андзева, знал, что тот в давней тяжбе с Урси Айруком из-за пастбищ и рек, что пролил немало крови в Тавруберане. Одним словом, истинный смутьян. Однако что-то он слишком весел, чем-то, видно, доволен. Может, уж прослышал о смерти своего врага Урси Айрука?..
Каранни сдержал гнев и, не успел еще Андзев раскрыть рот, громко сказал:
— Привет тебе, любимец моего царя-отца, Андзев. Поведай, родоначальник, благоденствует ли твоя страна, в полном ли здравии твой род, все твои близкие?
Андзев медленно опустился на колени:
— Все хорошо, божественный. Вся моя жизнь…
— Отец мой велел спросить, в сытости ли живет у тебя мастеровой люд и твои воины?
— Все сыты, государь мой!
— Не сетуют ли боги твои, что мало жертв им приносишь?
— Но…
— Мой царь-отец, который тебе повелитель, не имеет ли причины быть недовольным тем, что ты недостаточное число работников посылаешь на возделывание его земель, на устройство дорог? И тигровых шкур ты отцу моему не шлешь, чтобы мог он упокоить усталые ноги свои в их тепле и мягкости. Не шлешь ему и рабов в дар, из числа тех, что насильно угоняешь у своего соседа, тавруберанского родоначальника Урси Айрука!..
Андзев и на коленях был почти вровень со стоявшим перед ним во весь рост царевичем. Каранни с горечью посмотрел в его растерянные, бегающие глаза.
— Встань, властитель Васпуракана. Если боишься, что накажу тебя, то напрасно. Ты к другу приехал. А если, выражая почтение, склоняешься передо мной, то этого делать не следует, потому как ты в возрасте отца моего, и, повторяю, он любит и чтит тебя и просил приветствовать тебя, дать в твою честь обед.
Родоначальники были восхищены мудростью и благоразумием престолонаследника: «Страна наша сейчас во власти сильного человека!» — с радостью думали они.
В честь Андзева Каранни устроил игрища, в которых участвовали все царево войско и войска родоначальников. Затем выехали на лодках в увеселительную прогулку по морю, не очень, однако, удаляясь от берега. Был дан и отменный обед. От выпитого вина и пива все раскраснелись и обратили взоры на запад, туда, где несет воды священный Евфрат.
Каранни вспомнил слова Мари-Луйс, которая как-то сказала: «Познай того, к кому питаешь враждебные чувства, и тем освободишь себя от излишней ненависти». Ненависть — состояние, недостойное похвалы, но она, увы, часто сопутствует нам…
Родоначальник Андзев прибыл с двумя сыновьями и с полсотней воинов. На душе у него было неспокойно. Он ненавидел Куммаху со всеми ее уложениями и грезил о том, чтобы объявить себя царем Васпуракана. Из страны хеттов к нему то и дело наезжают разного рода люди. Разве престолонаследнику это неведомо, о боги?.. Царь хеттов Мурсилис говорит ему: «Ты, Андзев, отойди от Уганны, и я пришлю тебе корону. Твоей голове очень пойдет корона». И много другого обещал ему Мурсилис. От вожделений сердце у Андзева разрывается. Да и что ж в том такого, что хочется быть царем? Его родословная ведется от самого прародителя армян достославного Гайка. В своем дворце он уже давно завел и царский трон, и правило величать себя царем.
После завершения обеда Каранни попросил, чтобы Андзев прислал каменщиков сюда, на берег моря.
— Мне очень нравится тот маленький островок. Видишь, вон?.. Будь добр, подари его мне. Я хочу построить там башню и поставить на ней часового. Царь хеттов Мурсилис делает вид, что ищет сближения с нами, но на уме у него одно: уничтожить и меня, и тебя и захватить твое море Наири. А за остров я дам тебе две сотни коней и десять колесниц.
Андзев опустил голову, скрывая лицо, которое — он это чувствовал — страшно побледнело.
— О божественный, не надо мне ничего. Я с радостью дарю тебе этот остров, в честь твоего, такого приятного для меня, приезда.
— Только в обмен, дорогой Андзев! — сказал Каранни. — Право на землю священно. Там, где у земли нет хозяина, человек теряет честь и совесть, там рушится разум, исчезает разница между скотиной и пастухом, ее пасущим.
* * *
Андзев поспешил исполнить просьбу престолонаследника, и каменщики очень скоро были доставлены на берег. Каранни вместе с ними отплыл на лодках и высадился на острове.
У одной из скал у рыбаков были построены шалаши. Именно там и заложили основание башни.
Каранни сделал каменщикам подарки. А затем, обращаясь к Андзеву, сказал:
— Поскольку остров этот теперь мой, то, выходит, и все, кто на нем обитают, тоже принадлежат мне? И эти рыбаки, и каменщики? Не так ли, Андзев?
— Так, так! О, конечно же так!.. — поспешил заверить родоначальник Васпуракана.
— А ты, Андзев, мудрец!..
Каранни объявил, что освобождает от рабства и рыбаков, и каменщиков, что теперь они свободные люди.
Изрядно опешившие, эти свободные люди в знак благодарности кинулись ему в ноги. А Каранни уже занялся другим: он велел привезти к нему с берега Нуар. Увидев девушку, престолонаследник не смог посмотреть ей в глаза: сердце еще горело огнем.
Нуар вся дрожала, предчувствуя, что с ней произойдет что-то страшное. Может, престолонаследник решил принести ее в жертву, бросить в основание строящейся башни?..
Каранни взял девушку за дрожащую руку, подозвал того юношу-рыбака, с которым беседовал у костра, потянул и его руку и соединил их ладони.
— Держи ее крепко, свободный человек. Знай, что я даю тебе ее в жены. Этот остров и омывающие его воды — мой вам подарок, тебе и твоей жене. Навечно владейте им из поколения в поколение.
Родоначальник Андзев побледнел. Каш Бухини незаметно наблюдал за ним: «Лопни, чванливая свинья! Царем хочешь стать! Ха-ха-ха!..»
Нуар заплакала, не выпростав руки из горячей ладони растерянного юноши, и оба они опустились на колени перед престолонаследником. Верховный жрец благословил их.
Каранни приказал Андзеву, чтобы в башне, когда она будет достроена, был установлен жертвенный алтарь супруги бога Ара богини Нуар.
— О Нуар! О райское диво! Нет другой радости, кроме тебя!..
Возвратились на берег. Каранни всю ночь пил виноградное вино и обнимал то одного, то другого из пировавших с ним родоначальников.
— Братья мои, собственными руками я погасил светильник своей радости!..
Тревога родоначальника Андзева не рассеивалась: царевич наверняка знает, что у него на уме… И зачем надо было ехать сюда, да еще привез обоих сыновей и целых полсотни воинов. Мурсилис обещал прислать корону. Теперь уж, пожалуй, опоздал. Скоро, чего доброго, и голова с плеч слетит. Подумал такое — и от ужаса всего передернуло. Страшен этот совсем еще юный престолонаследник.
Каранни поднялся и объявил:
— С рассветом тронемся в путь, пойдем в сторону горы Тондрак, в Айраратскую страну.
— Доброго пути! — радостно воскликнул Андзев. Однако, тут же опомнившись, что этой радостью выдает себя с головой, добавил уже другим тоном: — Но почему так скоро уезжаете, божественный?
Каранни обнял его.
— Э, брат, так надо! Ты, как немощный, останешься у себя дома, а сыновья твои поедут со мной. Оба будут при мне.
Андзев со страхом подумал: «Берет моих сыновей заложниками. До чего же он хитер и жесток. Прощай теперь корона…»
Море билось волнами о берег, и луна качалась на них.
Бушует, родимое… Где ты, Нуар? Не свет ли белых твоих грудей лучится в пенящемся море?
Оставайся с миром, море Наири! Оставайся с миром, Нуар…
* * *
Мари-Луйс приказала нерикцам закрыть храм Шанта и впредь поклоняться только Мажан-Арамазду и его супруге богине Эпит-Анаит.
Это показалось опасным властителю Нерика, но он ничего не сказал, только смиренно опустил голову. Царица недобро посмотрела на его крепко сжатые губы.
— Ты не согласен с моим решением? — спросила она.
— Да как сказать… Шант злонравен и мстителен, божественная. К тому же он почитаем хеттами…
Царица жестким и даже грозным голосом сказала:
— Знай, если пренебрежешь моей волей поклоняться только Мажан-Арамазду, славе армянской нации, ее покровителю и благодетелю, вселяющему мужество в наших людей, и его и мой гнев будут безмерны. Всяк, кто не исполнит моего повеления, сгинет вовсе!
Властитель Нерика, который ненавидел хеттов, причинявших ему немало ущерба, снова склонился в почтительном поклоне.
— Да будь благословенна твоими богами, царица наша! Тобою жива моя земля! Твоими устами да глаголет благорасположенная к нам богиня Эпит-Анаит! Воля твоя священна и будет исполнена! — И он облобызал ей ноги.
— Не забывайте воздавать должное Мажан-Арамазду! — сказала Мари-Луйс — И помните, если хоть чуть поколеблется величие и слава его храма, быть беде: перестанет тогда плодоносить земля, недетородны будут ваши женщины. Чего вы трусите перед Шантом, перед этим получужим богом? И в заблуждении-то, и в обмане вы пребываете именно из-за вашей приверженности ему. Итак, обратитесь отныне в почитании к богу Мажан-Арамазду. Только к нему.
Властитель и его люди повернулись туда, где высился каменный идол в образе Мажан-Арамазда. Все разом воскликнули:
— Прости, прости, Мажан-Арамазд, бог наш, спаситель! Даруй нам отпущение грехов! Не гневайся на заблудших, коленопреклоненно молящих тебя забыть наши прежние греховные думы и деяния!..
Было решено все священные обряды отправлять только в храме Мажан-Арамазда, а храм бога Шанта держать закрытым и не воскурять ладана в его честь.
Когда почти все уже вышли, Мари-Луйс знаком руки попросила астролога Таги-Усака задержаться. Ее бесило, что Таги-Усак хоть и находится при ней в Нерике, но его как бы нет. Не властна она над ним и очень это чувствует.
В минуты таких вспышек гнева она делалась сама не своя. Как-то разбила вдребезги подарок египетской царицы — зеркало в серебряной оправе. В другой раз распорядилась убрать вон из Нерика белого слона, ее же, египетской царицы, дар, присланный ранее.
— Не нужно мне все это! Я задыхаюсь от чужих вещей, чужого духа!..
Мамка и служанки в страхе забились в дальних закутках, призывая в помощь силы богов. Таги-Усак молча стоял в сторонке, ощущая себя рабски-ничтожным перед этой грозной женщиной.
Мари-Луйс с неослабевающим гневом посмотрела на него.
— Ты, конечно, доволен, что вывел меня из себя?! О ничтожный раб!..
Таги-Усак спокойно, с достоинством поклонился.
— Только один бог, царица!..
Его спокойствие, показавшееся ей признаком крайней холодности, ужасно задело самолюбие Мари-Луйс.
— И ты!.. Слышишь, и ты!.. Знай, то, что не принадлежит мне, должно быть уничтожено!..
Таги-Усак опустился перед ней на колени.
— Знаю, божественная царица! Знаю и одобряю и мысли твои, и деяния. Знаю!..
Царица встала, подлила в светильники масла. Таги-Усак заметил, что руки у нее дрожат, значит, буря еще не миновала. Разгоревшееся масло обдавало брызгами все вокруг, но Мари-Луйс ничего не видела. Не видела и того, что платье ее тоже забрызгано жиром. Когда огонь в светильниках разгорелся, царица кликнула Арбок Перча. Он вошел тотчас. Вид у него был несколько странный, весь какой-то растерзанный, одежда в винных пятнах…
Царица показала на Таги-Усака и спросила:
— Тебе знаком этот человек?
— Да, — низко кланяясь своей повелительнице, ответил Арбок Перч. — Знаком. Это астролог двора и твой управитель…
Прятавшаяся за шторой мамка затаила дыхание: неужто царица велит обезглавить Таги-Усака?!
Таги-Усак стоял спокойный, как жертвенный бычок перед закланием. Арбок Перч вытянул наполовину меч из ножен. Царица была необычно бледной.
— Знай, Арбок Перч, — грозно произнесла она. — Я позвала тебя сказать, что запрещаю поклонение богу Шанту и отправление каких бы то ни было обрядов в его храме! Следи за хеттскими жрецами. И если потребуется, пусти в ход свой меч, испытай его острие на их шеях.
Мамка облегченно вздохнула. Таги-Усак пожалел, что царица не обезглавила его: избавился бы наконец от вечной муки…
— Худо тебе придется, Арбок Перч, — сказала Мари-Луйс, — если будешь думать не головой.
Арбок Перч пал к ее ногам. Затем по велению царицы поднялся и быстро вышел вон. В зале остались один на один царица и Таги-Усак. В светильниках потрескивало масло.
— Готовься к ночному пированью, Таги-Усак! — сказала царица. Голос ее теперь был преисполнен ласки.
Пили много. Царица то и дело обхватывала ладонями помутневшую и словно бы вконец опустошенную свою голову. В какой-то миг вдруг увидела в зеркале свой блуждающий взгляд и воскликнула:
— Ты несправедлива, богиня Эпит-Анаит. Разве нельзя уберечь меня от вспышек гнева?.. Наверно, нельзя. И ты, наверно, тоже пьянеешь от вина?.. При армянском царском дворе и в домах наших родоначальников женщина, которая не пьет вина, не участвует в мужских пирушках, не пользуется уважением… Это установлено тобою, Эпит-Анаит. Вон жена и дочери военачальника Нерика тоже пьют…
Кутили долго. Было уже далеко за полночь, когда Мари-Луйс отпустила музыкантов. Налив полный кубок, она своей рукой поднесла его Таги-Усаку:
— Пей и вспомни нашу священную землю, наш Сисакан! Там некогда жила-была дикая серна, околдованная песнью леса. Сейчас эта серна в заточении. Кончилась ее вольная жизнь. Она тоскует о своих предках, о друге и мечтает о той невозвратной, такой милой сердцу дикости…
— А о чем мечтает моя венценосная госпожа, которая, вот она, с ликом серны сидит передо мной! — нежно глядя на Мари-Луйс, спросил Таги-Усак.
— О вине с дурманом, чтоб забыться и чтоб все сгинуло! Хочу, чтобы душа моя и тело обрели согласие, не желаю я жить в угасании, вспоминая только минувшие радости.
Таги-Усак понимал, что причина ее душевного разлада отчасти в нем. И, о боги, как он любит эту женщину, как стремится к ней!.. Когда они встретились впервые?.. Вчерашней ночью или целую вечность тому назад, когда был сотворен первый человек? Когда?
Рассвело. Уже не так искрилось золотистое вино.
— А теперь в путь! Отправимся навстречу солнцу.
Мари-Луйс взяла с собой только жену и дочерей властителя Нерика. И они пошли по узким улочкам города. А на достаточно большом расстоянии за царицей следовали хорошо вооруженные воины из ее охраны. Мари-Луйс многих из них знала в лицо. Это были воины, дарованные ей отцом, когда она уезжала из Сисакана в Куммаху. Уже на новом месте царица всех их переженила, и теперь, куда бы они с ней ни выезжали, Мари-Луйс всегда брала в свою свиту и их жен.
С отцовыми владениями соседствует земля Арцах, единокровная и братская для сисаканцев.
Улицы Нерика были многолюдны. Горожане веселились в честь приезда царицы. Все несли святую воду в кувшинах и кропили царицу и ее свиту. Вокруг курился ладан. Приближаясь к Мари-Луйс, люди сбрасывали с ног обувь. Царицу земными поклонами приветствовали и хетты, бежавшие от своего царя и нашедшие убежище в Нерике. Одеты они были в женоподобные балахоны. В сочетании с их бородатыми лицами это выглядело довольно-таки комично.
Один из них вдруг выкрикнул:
— О богоравная царица, не отдай нас нашим мучителям на истязание!..
Юноши-армяне ярко раскрасили свои полуобнаженные тела. Идущие впереди царской процессии дворцовые рабы несли медные и глиняные подносы с огнем для храма Мажан-Арамазда. Встречный люд, примыкая к шествию, громко приветствовал свою царицу.
— Слава светоносной царице нашей!.. Слава!..
И каждый считал за долг и за счастье прикоснуться губами к полам ее развевающихся одежд. Девушки и парни поспешно надевали на ноги цепи, как бы спасаясь от недоброго глаза и от беды, когда будут проходить мост через пропасть, называемую адовой. Царица время от времени снимала с себя то одно, то другое из украшений и одаривала девушек, тянущихся к ней с восторгом и поклонением.
— Иди, дочь моя, — говорила она при этом, — припади к священным стопам Мажан-Арамазда!
Все, кто получал маленькие подарки царицы, чувствовали себя очень счастливыми. Веселыми были все сопровождавшие царицу, от мала до велика.
Таги-Усак, опередив царицу, задолго до нее был в храме Мажан-Арамазда и коленопреклоненно молился перед алтарем. Откуда-то сверху пробивался узкий луч света и падал прямо на каменный лик великого бога, делая его до ужаса грозным, словно бы ожившим.
— О, Мажан-Арамазд, всесильный и справедливый, вырви из моего сердца черный источник греха! Сделай так, чтоб я стал для Мари-Луйс глыбой льда, нежеланным и чужим! О единственный и всемогущий бог наш, сжалься надо мной, будь милосердным!..
Шум на улицах все усиливался. Горожане выносили из дома навстречу царскому шествию сухофрукты, сладкие напитки, пиво и наперебой стремились угостить и царицу и ее свиту.
Улицы города чисто выметены и политы. На крышах домов выставлены изображения разных идолищ-богов. «О пресвятая Эпит-Анаит, — думала про себя Мари-Луйс, — какое множество богов у народа Хайасы! Зачем их столько?»
Как заноза сидела эта боль в сердце царицы. Бог Митра, Шант, Лелван, богиня Нуар и сколько еще других!.. «Кто ты, Шант, откуда ведешься? И за что я должна почитать тебя богом?.. Легко сказать: поклоняйтесь только одному богу. А как свершить небывалое?..» Хорошо, если бы Мажан-Арамазд в подтверждение своей великой силы сам бы сотворил такое, что всех убедило бы в его могуществе, чтобы все поверили в него, все те, кто не верит ей, Мари-Луйс…
Процессия подошла к храму Мажан-Арамазда. Сотни жрецов встречали царицу, воскуряя ладан.
Мари-Луйс не поспешила к ним навстречу. Мрачный взгляд ее черных глаз говорил не столько об усталости, сколько о досаде и недовольстве. Она словно бы вызывала на поединок и сонм богов, и весь мир. В ее длинных черных ресницах сверкали иссиня-белые белки. Цвета вороньего крыла волосы, разделенные на прямой пробор, были заплетены и уложены в высокую прическу. На губах блуждала загадочная улыбка. Округлые плечи оголены, шея высокая, и кожа такая тонкая и прозрачная, что кажется, выпей Мари-Луйс глоток воды, будет видно, как он пройдет по гортани.
Внешне царица выглядела в этот день достаточно ровной и спокойной, как Евфрат в Тегарамской долине, но душа ее бушевала. Не давали покоя все те же волнения, все тот же внутренний голос. «В душе всякого смертного противоборствуют и вера и неверие, и все это болит, как рана», — думала Мари-Луйс. Видно, потому она и жила как бы двумя жизнями, враждующими одна с другою. И примирить их, эти две ее жизни, может только могила.
Великий жрец Хайасы Арванд Бихуни, а за ним и другие жрецы, почтительно кланяясь, приблизились к царице. Дочери властителя Нерика с отвращением отпрянули. Омерзителен был им вид жреца, иссохшего и словно бы змеиной кожей обтянутого. Такое впечатление производила пятнистость кожи лица — темные точки среди серебрящейся щетины. Мари-Луйс сумела скрыть свое отвращение.
— Подойди, великий жрец Арванд Бихуни. Не лишай меня твоего приветствия и себя возможности поклониться своей царице.
Великий жрец, подобрав полы своего хитона, низко склонился перед Мари-Луйс. Приблизились и хеттские жрецы. От армян они почти ничем не отличались.
После длинных приветственных речений Арванд Бихуни торжественно возгласил:
— Бог Нерика Шант доволен, что ты прибыла к нему на поклонение, великая царица наша! Золотом осенило солнце рождение сегодняшнего утра!..
Царица в упор посмотрела ему в глаза:
— А я вовсе не к Шанту, а к единственному и неколебимому богу Мажан-Арамазду прибыла на поклонение, о великий жрец Хайасы! Разве тебе это неизвестно?
Армянские и хеттские жрецы еще ниже опустили головы. Никто не предполагал, что будет свидетелем такого упорства царицы.
— Что делают в нашем городе хетты, досточтимый Арванд Бихуни? — спросила Мари-Луйс.
— Они паломники, великая царица. Это давний обычай. Соседи-хетты исстари приходят с великими дарами в Нерик поклониться нашему общему покровителю богу Шанту. Так заведено.
Из хеттов вышел вперед один из жрецов и, отбивая земные поклоны, сказал:
— Я великий жрец Верхней земли хеттов Кама Вараш, из рода возлюбленного богами солнцеподобного нашего царя Мурсилиса!..
— Однако что вы, хетты, потеряли и что ищете в Нерике? — прервала его царица.
— Бог Нерика Шант очень почитается хеттами, прекрасная царица. Мы прибыли к нему с жертвоприношениями. Он ведь прежде был только нашим богом, а уж потом и вы, армяне, стали ему поклоняться.
Царица подняла свой жезл.
— Может, скажете, что и этот Нерик некогда был вашим?! А?..
— Такого у нас на уме нет, волею богов прекрасная царица! Утверждать эдакое было бы греховно. А грехи ведь караются богами…
Мари-Луйс сочла излишним вести дальнейший разговор при всей людской толпе. И Арванд Бихуни взглядом молил ее о том же. Хетты прибыли со щедрыми дарами, и ему не хотелось их обижать.
Царица первой подошла к распахнутым вратам храма. Арванд Бихуни молча снес эту дерзость. По извечной традиции, при свершении ритуальных обрядов первыми в храм ступали только жрецы. Никто, даже цари, не имел права нарушать этот обычай. Мари-Луйс пока единственная, кто отважился на подобное. Да простится ей!..
Сейчас у царицы был такой вид, словно она идет на охоту в камышиные заросли на Евфрате и верит в удачный ее исход. Однако, первой переступив порог двери, она дождалась, пока с ней поравняется Арванд Бихуни.
— Хетты собираются принести жертву богу Шанту? — спросила она.
— Да, великая царица. Именно затем они и прибыли к нам в Нерик.
Мари-Луйс не взглянула на него.
— Что бы нас ни ожидало впереди, Арванд Бихуни, мы не должны забывать, что страна армян никому и ничем не обязана. Мы сами себе хозяева. Вся наша жизнь — это солнце, этот храм, наши познания, все, что мы имеем, — от нашей родной земли. И нам надлежит оберегать от бед нашу землю, наш народ! Тебе понятно?..
— Понятно, — прохрипел в ответ Арванд Бихуни.
Грудь у него была узкая, впалая, живот вздутый, рот беззубый, веки воспаленные.
В числе паломников был и Таги-Усак. Своей красотой и стройностью он резко выделялся среди всех. Глядя на него, Мари-Луйс негодовала и сама на себя и на всех богов: ну почему, почему так сильно в ней чувство любви, под гнетом которого она задыхается?! Почему?..
В покои свои вернулась поздно. Поинтересовалась, нет ли известий от людей, посланных в страну хеттов. Сказали, что нет.
Тяжкие думы навалились на нее.
* * *
Ночь обволокла молчанием крепостные башни Нерика. Рассекая тьму, Таги-Усак пробирался к дому медника Миная. Узкие улочки пустовали. В небо над высокими стенами домов уже взвивалась перекличка петухов, провозвестников рассвета. Таги-Усак чувствовал себя усталым. Почти всю ночь он, как в дурмане, простоял на коленях перед алтарем среди молящихся жрецов.
Он вдруг увидел распушенную, словно клушка, жрицу, которую приметил еще накануне в толпе перед храмом.
— Доброе утро! — поклонился Таги-Усак, приложив одну руку ко лбу, другую к груди.
— Да будет оно незлым! — процедила жрица. — Слышу зов крови, птичьи крики.
— Каркаешь устами лживого бога?
Она горячо дохнула ему в лицо:
— Иди в храм бога Шанта, глупый Там много хеттских паломниц, может, выберешь какую. А то вперился оком в царицу и ничего больше не видишь. А кровь, ведь она…
Таги-Усак, обозленный, чуть не плюнул в ее маленькие глазки. Но в них была смешинка и откровенный призыв. Он только махнул рукой и пошел дальше.
Дом медника тоже был с башней. На куполе ее сидел черный ворон, но Таги-Усак не придал этому никакого значения. Сбежал по ступенькам глубоко, словно в колодец, и постучал в калитку. Открыла ему Нуар. И это очень удивило Таги-Усака:
— Выходит, ты вернулась, Нуар?
— Выходит, так, — не без раздражения ответила она. — Тебе, конечно, желательнее, чтобы меня не было. Но зачем мне там оставаться?
— Престолонаследник ведь, говорят, выдал тебя замуж?..
— Да, выдал.
А ты сбежала?..
— В первую же ночь после бракосочетания. Муж мой утонул в море Наири. Цовинар его забрала. Она людоедка, эта богиня.
— И ты, я вижу, не скорбишь?..
— О чем скорбеть? Что дыхание рыбака не смешалось с моим? — зло бросила Нуар. — А тебя что привело в наш дом в этакую пору? Вором пришел?
Таги-Усак вскипел:
— Что у вас тут есть дорогого? Что воровать-то?
— Сердце есть! — Нуар повела обнаженными плечами. — Может, споешь мне?..
— Отец дома?
— И что с того? Звуки меди меня давно уже оглушили. Я хочу слышать твое пение.
— Многого хочешь! — сказал Таги-Усак. — Престолонаследник тебе, наверно, уже пел?..
— Не поминай всуе возлюбленного богами! — строго остановила его Нуар. — Престолонаследник Каранни — бог. И все мы — рабы его! Тебе это не нравится?..
От светильника на дубовые столбы падали слабые лучи света. И под этими лучами сидел Минай. Плечи медника сотрясались от смеха. А гость его — Арбок Перч — не смеялся. «Неужто этот черный бык домогается Нуар?» — недобро подумал Таги-Усак, кланяясь хозяину дома и его гостю.
— Бог в помощь!
— Бог и тебе в помощь, посланец звезд! — ответил медник Минай. — Благодарю, что удостоил чести своим посещением. Присаживайся вот рядом с Арбок Перчем. Двое нас было, теперь, волею богов, посидим втроем. Угощайся.
Медник давно закончил работу, и, видно, разговор у них с Арбок Перчем шел важный. Встречая этого свободного воина, возглавляющего теперь полк личной охраны царицы, Таги-Усак испытывал чувство неприязни, хотя никакой особой причины к этому не видел.
Нуар принесла еще одну кружку и налила Таги-Усаку пива. А он тем временем перехватил взгляд, которым Арбок Перч окинул девушку, и тотчас отвел глаза, весь пылая. «Этот бык здесь явно не без цели, — подумал Таги-Усак. — Нрав у него жестокий и кровь буйная. И хоть то и дело поминает богов, в душе он их ни во что не ставит. Почему именно сейчас его принесло сюда, в дом медника?..»
— Слыхал, как наша царица сегодня говорила с великим жрецом хеттов Кама Варашем? — спросил Арбок Перч. — Это было необыкновенно!
— И слыхал, и все видел, — кивнул в ответ медник. — Однако следует соблюдать осторожность. Хеттских жрецов в Нерике больше, чем нас…
Арбок Перч насторожился:
— Тебя что-то заботит?
— Да нет, просто так.
— И все-таки что-то сверлит твой ум?..
— А сверло то именуется Кама Варашем. Он здесь у нас за хозяина.
Нуар подливала мужчинам пива. Иногда и сама отпивала глоток-другой.
— Божественный престолонаследник выдворил вон из своего шатра послов Мурсилиса. Надо было видеть этих хеттов. Смех, да и только…
Отец сурово глянул на нее.
— Не вмешивайся в мужские дела и разговоры, дочь моя!
— Хорошо, отец. В таком случае пойду-ка я поищу радугу, проскользну под нею, может, обернусь юношей!
— Ну зачем же? — улыбнулся Таги-усак.
— Чтобы не кто-то в меня влюблялся, а сама бы я выбирала кого полюбить, не кто-то дарил меня другим, а сама бы я одаривала!..
— Каждый из богов, — вздохнул медник, — что-то непременно у нас отнимает. Один уносит человека, лишив его жизни, другой — домашних и диких животных, третий — хлеба лишает. И медь мою тоже уносит. Сколько богов, столько даней и податей…
Арбок Перч потягивал пиво. На Нуар, которая, разговаривая, обращалась только к Таги-Усаку, он больше не смотрел. Все беды от нерасположения богов. Ни чувства, ни горячее сердце не вызывают ответной любви в том, кого жаждешь, если боги того не желают. А кому они нужны, такие боги?..
Арбок Перч поднялся.
— Пойду-ка я. Меня уж, наверно, ищут. Будьте здоровы.
Нуар не пошла, как это полагалось, проводить его.
* * *
Река Тер Мадон, как бы взрезая скалистое ущелье, разделяет гору надвое. По одну ее сторону — граница Хеттского царства с крепостными дозорами и воинским гарнизоном. Царство это огромное, тянется на запад до самой Фригии, на юг до Лугги, на север до Арзавы. Если из Нерика пуститься в путь до хеттского города Иштитту, целых шесть дней надо ноги сбивать, а от Иштитту до Арзавы, чтобы в море окунуться, в пять раз того больше добираться надо.
Мари-Луйс знала про все эти расстояния и удивлялась, почему ее люди, давно уже отправленные в пределы Хеттского царства, не возвращаются. Она стала подозревать, нет ли среди ее приближенных предателей, которые сообщают хеттам о засылаемых ею лазутчиках. Может, это даже сам великий жрец Кама Вараш. Он ведь из хеттов… У Мурсилиса дьявольский аппетит, он спит и во сне видит, как бы заглотнуть Нерик. Но этому не бывать. Руки коротки, хоть не раз пытался. До храма Мажан-Арамазда и до его золоченого алтаря добраться не легко. Всякий раз, как только Мурсилису удавалось ступить на противоположный берег Тер Мадона, армяне топили хеттов в их же крови. Зато теперь Нерик заполонили хеттские жрецы.
Мари-Луйс знает, что Мурсилис нагло объявил своим военачальникам, мол, если армянская царица хоть раз почтит его ложе своим роскошным телом, он вернет ее супругу Каранни тегарамские и торгомские земли.
Говорят, этот Мурсилис пользуется благосклонностью женщин. Любопытно было бы его увидеть… Но каков наглец!..
Хеттские жрецы шныряют по всему Нерику. Зачем они здесь? Неужто только на моление явились?.. Таги-Усак рассказал ей, что Каранни, да будет вечно благоволение богов к нему, выдворил послов Мурсилиса и уничтожил его грамоту. Прекрасно!..
Зачем водой заливать огонь, если этот огонь — твое божество…
Царице были отведены небольшие уютные комнаты наверху, в башенной части. Оттуда ночью прекрасно просматривалось все небо.
Полы были устланы ворсовыми коврами и белыми кошмами. Каменные стены увешаны шкурами диких животных, а местами ярко расписаны. Тут же висели рога, старинное оружие, у стен на бронзовых треногах стояли скульптурные изображения разного рода богов и идолов с белыми глазницами и бегущая косуля — герб Нерика. В священной чаше горел огонь. Мари Луйс подлила в него масла. Голубое пламя бездымно качнулось, пахнув ладаном.
А у Таги-Усака кудри полыхали, как огонь в этой чаше, и глаза будто молили о чем-то… «О боги, что делать, не идет он из головы!..» Мари-Луйс подумала о своем малыше. Он сейчас спит в люльке, подвешенной к потолку. Как бы нянюшка не заснула и не прозевала, если он вдруг раскроется!.. Уберегите его, о боги! И что там делает супруг?..
Мари-Луйс опустилась на колени перед изображением бога Мажан-Арамазда и долго молилась за мужа, за сына, за немощного царя-отца. Молилась, а облегчения не обретала. Видно, грех пожирает душу: слишком часто она произносит имя Таги-Усака. И зачем это, зачем?! Отведи злую напасть, всесильная Эпит-Анаит!..
Царице вдруг стало не по себе от одиночества. Она поспешила к жене хозяина дома. О тревогах своих с ней, естественно, не поговоришь, но тем не менее облегчить душу можно.
Каранни отправился к морю Наири. Не завлекла бы его коварная синь морская, не околдовала бы вероломная богиня Нуар… Слева от вершин васпураканских гор взвиваются ввысь дым и пламя. «Не дай им совратить тебя, душа моя, супруг мой Каранни! И тем более не вызови гнева пылающих огней! Колдовские чары богини Нуар безмерны. Остерегайся. Помни, как некогда мерзкая царица Шамирам собственными руками убила Ара. Он был прекрасен и мужествен. Неудержимая в своих страстях и вожделениях Шамирам явилась, чтобы завладеть Ара Прекрасным. Он был убит на земле Айраратской, около реки Ильдирун. Но тут нагрянула жаждущая любви богиня Нуар и унесла его тело в страну Наири, к извергающей огонь горе. Там она предала его огню, и совершилось чудо: Ара Прекрасный ожил…
Не увлекла бы и тебя богиня Нуар, супруг мой».
* * *
Утро началось кимвальным перезвоном.
Царицу пришел приветствовать властитель Нерика. За ним явился великий жрец Арванд Бихуни. Он подошел к священному огню, посыпал его щепотью ладана и, повернувшись к Мари-Луйс, поклонился ей:
— С добрым утром!
Пришел и Таги-Усак, но Каш Бихуни, словно бы не заметив его, сказал:
— Звезда Великого Гайка повернулась к Медведице, государыня царица.
Таги-Усак про себя усмехнулся. Поди же, этот усохший жрец сует свой нос и в астрологию?! Еще не наступил час звезды Гайка.
— Что хочет бог небесных светил? — спросила царица, обращаясь к жрецу.
— Мажан-Арамазд требует жертвы.
— Уже приготовлены три бычка и семь баранов.
Арванд Бихуни опустился на колени перед чашей с огнем, воздел руки и начал неслышно молиться, затем, как бы зачерпнув огня, он семь раз переложил его из ладони в ладонь и вернул опять в чашу. Совершив эту манипуляцию, жрец тяжело поднялся и громко сказал:
— Мажан-Арамазд требует, чтобы ему в жертву принесли человека, все равно кого — мужского или женского пола.
Мари-Луйс с ужасом подумала о своем ребенке. А что, если и там какой-нибудь жрец положил на него глаз?! Она чуть было не закричала, но тут заговорил властитель Нерика.
— Жертвенные животные уже помечены, — сказал он.
Великий жрец гневно посмотрел на него.
— Сам себе погибель готовишь, господин властитель! — И он обернулся к царице: — Или человека в жертву, как того требует извечный обычай, или этот город постигнет большая беда, божественная!
— Человек с рождения — жертва! — с горечью проговорила царица. — Зачем же делать его жертвой вдвойне, и к тому же до времени? Принесите в жертву бычков, буйволят, белых овечек. Я запрещаю приносить в жертву человека!
— Быть по-твоему, — ответил Арванд Бихуни. — Однако какой дать ответ хеттскому жрецу Кама Варашу, который требует, чтобы ему открыли двери жертвенника бога Шанта? Он привез для принесения в жертву юную девственницу.
Мари-Луйс снова вспомнила свое дитя.
— Запрещаю! — ответила она.
— Что ты тревожишься, великая царица? Жертва, она ведь не в себе. Ее одурманивают, и она даже может смеяться, бредить. Кама Вараш неуступчив, божественная.
— И, однако, он же в моих владениях! Как он смеет не подчиниться моему повелению? Если станет упорствовать, изгоните его из Нерика!
Таги-Усак про себя подумал: «Царица наша, ты что же, не помнишь, что у Кама Вараша в Нерике целых шесть тысяч приверженцев? Как его выгонишь при такой-то силище? Надо искать иной выход, надвигается беда».
Великий жрец удалился, гремя деревянными сандалиями о каменный пол. Все оставшиеся в помещении безмолвствовали. Слышно было только, как трещало масло в курильнице. Мари-Луйс подошла к огню, провела по нему ладонью и громко, четко выговорила:
— Сообщите хеттским жрецам, я разрешаю жертвоприношение Шанту только животными!
Властитель Нерика поклонился и вышел. Царица долго стояла недвижно перед чашей с огнем. И, словно бы пожалев Таги-Усака, спросила:
— Помнишь песнь, которую ты сложил в честь Масиса?
— Помню, божественная…
— Спой.
Таги-Усак оторопел: петь в такую тревожную пору? Сейчас?..
— Сжалься, царица!..
— Не царица. Перед тобой слабая женщина. Спой мне. Ты недостоин царицы. Перед тобой всего-навсего потерявшая голову самка!..
И тут Мари-Луйс вдруг стремительно удалилась.
Завтракала она только в обществе жены и дочерей властителя Нерика. Вина подавать не велела.
Дверь внезапно отворилась, вошел Таги-Усак и доложил, что великий жрец хеттов Кама Вараш желает видеть царицу.
После долгого молчания Мари-Луйс попросила провести Кама Вараша на балкон башенной части дома, откуда видна городская площадь.
Сама она не сразу пошла к нему.
Кама Вараш поднял свой жезл в знак приветствия. Мари-Луйс отметила, что настроен он воинственно.
Царица посмотрела в окно. Со стороны давильни, где делали вино, варили пиво, появилась еще троица жрецов. Вдалеке были жилища храмовых рабов. Там толпились какие-то люди. Молодой жрец играл им на лире…
Белый хитон великого жреца был местами прожжен, видно, от огня курильниц.
— Чем я заслужила чести удостоиться твоего посещения, человек Мурсилиса?
Кама Вараш и двое сопровождающих его хеттских жрецов одновременно поклонились. На правах старейшины Кама Вараш приложился к полам одежды царицы и затем проговорил:
— Великая царица, когда бог Мардук пробуждается, он требует, чтоб свершилось жертвоприношение человека в честь бога Шанта! Это бывает обычно в весенние дни. Армяне, подобно нам, хеттам, тоже соблюдают такой обряд.
— С весной связан и другой обряд — пост. Так, может, ты лучше станешь поститься, Кама Вараш? — сказала Мари-Луйс — Это было бы полезно, а то живот у тебя уж вон как раздулся.
Кама Вараш что-то пробормотал. Голос его постепенно терял ту твердость и уверенность, которые придавали ему значительность и должны были внушать страх окружающим.
— Царь-солнце Мурсилис начертал и печатью своею заверил закон о том, что в жертву приносится человек. Не следует этому противиться, великая царица.
— Я уже объявила, что впредь такому не бывать, что я запрещаю!
— Но мы же должны жить в дружбе и согласии, великая царица?..
— Да, но иной друг ведет себя словно ребенок: чем больше ему позволяешь, тем больше он безобразничает. Вот я разрешила, чтоб ты остался в нашем городе, да, видно, наглость в ваших людях сильнее всего. Ты уже пытаешься повелевать мною.
Кама Вараш, приложив руки к груди, сказал:
— Не обвиняй невиновного, великая царица. Упрек твой воспринимаю как особое внимание ко мне. Но знай, бог Шант — и наш, и ваш бог — не довольствуется в качестве жертвы ни печеностями, ни бычками, ни овцами, ни разливанными винными морями. Он может наслать на нас великую беду, скажем, эпидемию страшной болезни или засуху, если мы не принесем ему в жертву человека.
— Ваши боги для нас, армян, неприемлемы. Вы поклоняетесь свинье, а нам она ненавистна. У вас есть бог Кар Хуху, а мы знать не желаем об этом исчадии зла и распутства.
— Да, но этот Кар Хуху и ваш бог?..
— Был некогда и нашим, — не отрицала Мари-Луйс — От него даже у нас повелся род Каргов, люди которого возвели крепость и город Карг. Но поклоняться ему запретил наш царь Уганна, и мы уже давно не признаем этого бога.
Она еще напомнила Кама Варашу, что они, хетты, и собак приносят в жертву своим богам. И, между прочим, покровительнице животных богине Инаре тоже.
Кама Вараш усмехнулся:
— Вспомни, божественная, что жрецы вашего рода Мамкуна, потомков Гайка, тоже собак в жертву приносят. Вы ведетесь от племени Армана. Они еще за три тысячелетия до нас оставили о себе письмена. У их богов были собачьи головы, а значит, мы все от одного корня: и вы — армяне, и мы — хетты.
— Возможно, — не возражала Мари-Луйс, — но вы от своего корня давно отступились, а ваши жрецы потакают блуду и всякой скверне.
— Я не обижаюсь, справедливая царица, потому что все тобою сказанное — истинная правда. Но все то, что делается на земле, под землей и на небесах, совершается по воле богов. Помни, что и мертвые вечно живы…
Мари-Луйс пригласила Кама Вараша и его спутников отобедать, и за обильным угощением разговор велся все о том же. Когда гости собрались уходить, Кама Вараш ниже обычного склонился перед царицей.
— Ты перевернула мою душу и сердце, благословенная царица, удостоив меня уважения и почестей. Я исполню твое желание, не стану приносить в жертву человека.
Мари-Луйс проводила хеттов до самого выхода. Когда она возвращалась, ей навстречу шел Таги-Усак. Он низко поклонился.
— А тебя обманули, великая царица.
— Однако ты забываешься! — сурово заметила она. — Кто здесь царит, а кто в слугах пребывает? Что за тон, как разговариваешь со мной?..
— Кама Вараш обманул тебя, божественная. Убей меня, но он обманул, и я не стану молчать, поскольку дело касается тебя и чести армянской царицы. Кама Вараш принесет в жертву своих девственниц.
Мари-Луйс взъярилась:
— Молчать! Слышишь, молчать!
И она, не глянув больше на Таги-Усака, удалилась. А он стоял недвижим, с опущенной головой. В полночь Мари-Луйс велела позвать его. Таги-Усак пришел усталый и мрачный. Царица повела его в небольшую комнату, где едва светился маленький огонек в чаше. На деревянной кровати спала златокудрая миловидная девушка.
— Как ты думаешь, кто это? — спросила Мари-Луйс.
— Кажется, девушка, предназначенная хеттами в жертву Шанту?..
Царица вывела его из комнаты.
— Несчастная будет спать два дня и две ночи, пока не кончится действие дурманящего зелья, которым ее опоили. Кама Вараш подарил мне это дитя в приемные дочери.
Таги-Усак опустился на колени, обхватил руками ноги царицы и взмолился:
— Не верь Кама Варашу! У него есть другая девушка для жертвоприношения. Он хочет обвести тебя. Не верь ему!
Мари-Луйс вырвалась из его рук и сердитая удалилась. Уже из-за двери она крикнула:
— Не смей попадаться мне на глаза!
Таги-Усак, ошеломленный, так и остался на коленях.
* * *
Великий жрец Арванд Бихуни с ритуальными телодвижениями приблизился к колоннам храма Мажан-Арамазда. Их было четыре, мраморных, массивных колонны с входными вратами посредине, украшенными чеканкой с образом Мажан-Арамазда в центре.
Паломники до того излобызали медь чеканки, что она местами протерлась. Жрец благоговейно погладил изображения богов и, поддав плечом створку, вошел в храм.
Внутри было темно. Из ниши вдруг вынырнул какой-то призрак с белою бородою по пояс и запалил факел. В конце храма, под самый верх поднималась причудливая пирамидальная колонна, с которой свисал принесенный в дар храму царем Уганной его заветный щит, целиком из чистого золота. У дверей, ведущих в помещение для жертвоприношений, высились два толстенных столба. На стенах были изображены теленок и корова. В углу стоял треножник, напоминающий: бычьи копыта, на нем купель с водою для отпущения грехов. Великий жрец обмакнул пальцы в воду, провел ими по лбу и по бороде, подсыпал ладана в курильницу и опустился на приступок возле нее. Старый жрец омыл ему ноги.
— Вода у тебя тухлая, — сердито сказал Арванд Бихуни. — Почему не меняешь ее?..
В узкой келье на циновках сидели четверо хеттских жрецов. Среди них был и Кама Вараш. Все обриты наголо. У Кама Вараша на шее длинная витая цепь. Такие носят только цари да великие жрецы. Они, эти цепи, сплетены в виде растений; считается, что ими отгоняются все болезни и напасти, насылаемые богом Хивом.
Арванд Бихуни присел на циновку и протянул руку вперед. Хеттские жрецы ответно потянулись к нему, их руки соединились в пожатии, утверждающем согласие в действиях.
— Царица вновь и безоговорочно запретила приносить в жертву человека.
Голый череп Кама Вараша был весь в испарине.
— Мне это известно. Я лично беседовал с ней. Бог Шант осудит ее. Однако, брат мой, по какому праву она запрещает то, что извечно заведено богами, вот что я хотел бы знать?!
— По праву царицы страны.
— Даже цари — рабы и жертва бога Шанта.
— Может, и так, — согласно кивнул Арванд Бихуни. — У нас в стране царицы уравнены в правах с царями. Да будет неиссякаема их приверженность, их любовь к богам!
Помолчали. Подсыпали еще ладана в курильницу, покропили огонь священной водой, отчего он стал сильнее потрескивать.
Арванду Бихуни наскучило молчание, и он поднялся, собравшись уходить. Но тут Кама Вараш спросил:
— Однако ты так ничего и не сказал, брат мой Арванд Бихуни?
— Девушка, которая предназначалась к жертвоприношению, чувствует себя здоровой и бодрой. Царица ласкова с ней, как с дочерью.
— У нас есть еще одна девушка для жертвоприношения.
Жрецы, конечно, могли и тайно приносить в жертву человека в своих храмах, сколько им заблагорассудится. Но боги таких жертв не принимали. Жертвоприношение человека должно совершаться публично, на глазах у прихожан и паломников, на больших площадях. Арванд Бихуни это знал и потому, приостановившись, твердо проговорил, глядя в лицо хеттскому жрецу:
— Досточтимый Кама Вараш, я же сказал, что царица запрещает приносить в жертву человека! — Он поднял свой жезл и уже грозно добавил: — К тому же не забывайте, что Нерик принадлежит армянам!
Кама Вараш вытер концом пояса пот со лба. Арванд Бихуни с достоинством удалился. В каменной чаше потрескивал священный огонь. На душе у Арванда Бихуни был страх, и навевал его голый череп чужого жреца.
Однако страх недолго держал Арванда Бихуни в своих оковах. Он с едва сдерживаемой усмешкой подумал: «Смотри, лысый, как бы твои интриги не взвили над вашими владениями красного петуха».
Закат уже был на исходе. Улицы Нерика постепенно окутывала тьма. Позакрывались лавки.
Арванд Бихуни свернул в сторону храма Шанта, решил посетить прорицателя Чермака. Вошел он с заднего хода, глубокого, как колодец. На башенном зубце, покачиваясь, издавало нечто похожее на кваканье идолище в образе бога Шанта. В руку ему было вложено кнутовище, которое временами с треском посвистывало, порождая малоприятное ощущение.
Храмовый служитель посветил Арванду Бихуни факелом. Тень служки, пробежав по стене, опередила позднего пришельца.
— Погаси!
Факел угас. Раб, чуть поотстав, вскоре совсем исчез. Арванд Бихуни нащупал в стене гладкий камень, нажал на него, и тот подался вперед. Арванд Бихуни ступил в узкий, как лаз, проход. В лицо ему пахнуло сыростью. Держась за стены, он стал спускаться вниз по ступеням.
В круглой пещерной келье на разостланной бычьей шкуре, заложив ногу за ногу, восседал облаченный в жреческий хитон прорицатель Чермак. Он был совсем еще молод. Под лучом светильника синие глаза искрились блеском. На груди у него висели нанизанные на нить костяшки. Длинный ноготь мизинца правой руки торжественно покоился на белом хитоне. Увидав пришельца, прорицатель Чермак навострился, как змея, учуявшая добычу.
— Разговаривал?
— Да! — Арванд Бихуни сел. — Разговаривал…
— И что?
— Бычок и баран.
Прорицатель ткнул ногтем в лицо Арванда Бихуни.
— Девственница или непорочный юноша! Шант должен получить то, что ему следует! Нарушителя вековечного обычая ждет смерть!
Арванд Бихуни сидел бездвижный. Он испытывал страшное раздражение против прорицателя Чермака. Но и ужас перед ним был немалым. Урожденный армянин отказывается повиноваться приказу царицы армянской?..
Седьмой день от нарождения луны в этом месяце — день бога Шанта. Царица Мари-Луйс призывает гнев богов на город Нерик. Иссякнут источники литого золота, приносимого ими в дар храму. Не будут приходить и люди Кизватского племени, всегда дарившие храму рабов. Иссякнет все, что составляло силу и величие храма…
Прорицатель Чермак возопил:
— Погибель!..
Арванда Бихуни вдруг словно глыбой придавило. Представилось, как пробудится бог-дьявол Угур, поглотит все родники, все реки от Тер Мадона до священного Евфрата и Куры, которая течет вдоль северных земель Хайасы…
— О бог Шант, будь милосерден!..
Подземный дьявол Угур выпустит Медведя — хранителя бед и несчастий, и понесется он, сея ужасные напасти на белый свет. Погаснут все огни…
— Она говорит, пусть приносит в жертву домашний скот. Сколько душе угодно. Еще говорит, пусть наберут воды в Евфрате и принесут к жертвенному алтарю. Молоком пусть его покропят или вином. И ладан пусть несут… Я спросил, что, если огонь разгневается?.. Пляшите, говорит, над ним и спасетесь от гнева, а заодно очиститесь от грехов ваших…
Прорицатель Чермак откинулся назад. Арванд Бихуни безнадежно поглядел на него.
— Девственница, которая предназначалась для жертвоприношения, находится у царицы… Что будет дальше?
— Шанту надо поднести человечью кровь! — прохрипел прорицатель Чермак. — Так должно быть! Иначе появится крылатый дракон Иллуя и уничтожит все и вся. Одна девственница у царицы, но другая-то у Кама Вараша?..
— Царица не позволит. — Арванд Бихуни поднялся. — Она утверждает, что это все ложь. Не будет, говорит, никакого Медведя с напастями и никакого Иллуи. Как мне противостоять царице? Как и зачем?..
Прорицатель Чермак отвернул свой хитон, под ним жались две змеи. Они тотчас потянулись в сторону Арванда Бихуни. Чермак захохотал.
— Ну, человек, выбирай: жизнь или мученическая смерть?
Арванд Бихуни с ужасом отпрянул. По обе стороны узкого прохода выстроились жрецы, и у каждого в руках извивалась змея.
— Итак, решай: жизнь или смерть?
Арванд Бихуни взмолился:
— Пусть будет по-вашему! Пусть будет…
Выйдя из храма, он почувствовал, что теряет сознание. С трудом опустился на ступеньку и обхватил руками свою горемычную голову.
* * *
Сыновья родоначальника Андзева были очень похожи друг на друга. Хорошо обученные воинскому делу, умные, они — Каранни это видел — были довольны, что удостоились чести служить в войске престолонаследника.
Братья вкушали жертвенное мясо, стоя лицом к востоку. Поевши, они омывались водой из моря Наири, которую везли с собой в бурдюках. Везли они еще дочерна усохшую женщину, которая денно и нощно поддерживала огонь в лампаде. Прежде чем поесть-попить да морскою водою омыться, братья истово молились Мажан-Арамазду, не уставая восклицать: «Блажен тот, кто родился на берегу Евфрата!» Они жили мечтой хоть раз искупаться в водах этой реки. И не уставали благословлять Каранни за то, что взял их с собой. Иначе сидели бы взаперти в отчем доме. А теперь перед ними такая необозримая ширь, такая радость…
Каш Бихуни вместе с родоначальниками Баз Артимом, Мариашем и Арташашем днями и ночами муштровал новобранцев. Редко когда позволял он себе соснуть час-другой. Был вездесущ. Облазил все закоулки Вастуракана. Пробирался даже по недоступным кручам в твердыни и крепости на склонах гор Афафа и Кордук, изучал местность, измерял дороги. И потом все в подробностях докладывал престолонаследнику.
— У нас достаточно воинской силы, божественный, — говорил он Каранни, — но она, к сожалению, разрознена. Нет единства.
Каранни уже начал объединять большие и малые воинские соединения, подобрал и назначил военачальника из сыновей родоначальников и знати, приказом определил им сохранять единство и постоянно держать связь непосредственно с ним.
Вперед продвигались не спеша. Весна постепенно вступала в свои права, дороги подсыхали, полноводными делались реки. И Каранни особенно заботило, как они одолеют бурные потоки при переправе, как одолеют горные перевалы. Необходимо связать все города Хайасы хорошими дорогами.
Прошли близ истока реки Тигр, по земле армянского рода Амардер. О нем, об этом роде, очень много необычного порассказали сыновья Андзева. Амардеры заживо хоронили вместе с умершими мужьями из своего рода их жен. Если же покойный не был женат, многие из женщин добровольно вызывались быть похороненными в одной с ним могиле, потому что, по преданию, это было для них верной дорогой в небеса.
Каранни повелел прекратить отправление столь чудовищного обряда и не сметь больше хоронить живых женщин.
Дальше путь их пролегал через земли арамейцев, селившихся между Аравийским морем и морем Наири. Здесь перед престолонаследником предстал старец-армянин с многочисленными своими потомками. Все они были полураздеты и очень испуганы с виду.
— Сожги меня и моих внуков в огне, царь наш! Или мечом своим поруби нас!
— Но за что? — удивленно воскликнул Каранни. — Почему я должен так поступить?
— Для таких, как мы, жизнь в твоем царстве страшнее смерти. Мы землепашцы, а хлеба не имеем. Нас обирают и родоначальник, и твои жрецы. Изо рта кусок вырывают. И ты свое забираешь и боги, которых видимо-невидимо. Вот нам ничего и не остается. Жить невозможно, государь наш…
Каранни, обозленный, рванул вперед, и войско тронулось за ним. Проклятия старца раздавались им вослед. Царевич дал понять Каш Бихуни, чтоб убрал этого безумца. Старика забили насмерть, а ребятишки в страхе разбежались. В душе у Каранни не пробудилось ни боли, ни сострадания. Прикончить нищего — все одно что вознаградить его, считал царевич. Вон луна, каждый месяц она иссякает и умирает, а потом вновь нарождается…
Каш Бихуни вернулся в строй и поравнялся с престолонаследником.
— Что сталось с ребятней? — спросил Каранни.
— Они разбежались.
— Напрасно ты допустил это. Надо было пристроить при храмах, пусть бы вырастили из них воинов.
— Слишком много таких, божественный, голодных и бездомных.
— Если хотят сытно есть, пусть поступают на воинскую службу. Всех приму. Понял, брат мой, верховный военачальник?
— Понял, божественный, — кивнул Каш Бихуни. — Понял.
Во владениях рода Арцивуни остановились на три дня передохнуть. Каранни приказал допускать к нему из числа собравшихся вокруг лагеря сельчан только тех, кто просится на службу в его войско. Остальных велел разогнать.
Люди из рода Арцивуни носили одежду из льна, а сверху безрукавки из козлиных шкур. Пояса у них были плетенные из прутьев. О Мажан-Арамазде они не ведали и поклонялись только орлу. Соседствующий с ними род Арберанов исчислял свое происхождение от бога Ара и был значительно беднее. Оба этих рода пребывали в постоянной вражде. Каранни строго наказал их родоначальников, объявил, что объединяет два рода, и княжить у них повелел сыновьям Андзева.
Продолжив путь, Каранни скоро достиг владений Агиовита и там опять устроил привал. Целые отряды и тут шли к нему, просились на службу.
— Что заставляет вас идти ко мне воинами?
— Надеемся получить от тебя землю и воду, государь наш, — отвечали люди, — чтобы со временем стать свободными и сытыми.
Каранни ликовал. Новое свое войско он назвал в честь бога Ваагна Драконовым полком. И распорядился одеть людей этого полка в золотистые плащи, чтоб все полыхали, как борода и кудри легендарного Ваагна.
Войско день ото дня пополнялось.
А путь лежал дальше.
На Коговитской земле войску Каранни повстречался большой торговый караван двора хеттского царя. Он возвращался из Вавилонии и Ассирии. Хеттские купцы развернули торговлю среди армянских воинов. Каранни пригласил к себе в шатер двух из их старейшин. Купцы явились разодетые, самодовольные.
Престолонаследник, прикинувшись несведущим, спросил, куда они путь держат.
— Мы направляемся в сторону Айраратской земли, государь! — низко поклонившись, ответили купцы.
— Чем вас влечет земля моего отца?
— Там много меди и знаменитого красителя вордан кармир. Наше дело, государь, известное. У купцов, какого бы рода-племени они ни были, одна забота: что купить и как продать.
Каранни долго беседовал с ними. Спрашивал о том, как они добираются в дальние страны, какие земли и народы уже повидали в своих странствиях. Все ему было интересно. Сказочные рассказы о неведомых странах, о людях приводили его в восторг.
Провожая купцов, Каранни советовал им не слишком опережать его войско, держаться в авангарде, чтобы, в случае возможных неприятностей, быть под защитой. Он также поинтересовался, какие у них товары, кроме разной мелочи.
Купцы сказали, что везут в Айраратскую страну тонкие ассирийские ткани, йеменские шелка, индийские драгоценные камни и разный другой товар такого же рода.
После обильного угощения Каранни проводил своих гостей.
В полночь он явился в шатер к Каш Бихуни. Верховный военачальник растерялся от неожиданного визита, завернул в покрывало услаждавшую его девицу и велел телохранителю унести, а сам быстро оделся и подбавил огонь в светильниках, все еще несколько смущенный.
— Не желаешь ли вина, божественный?
Каранни сел и не сразу заговорил.
— Как ты думаешь, брат мой, не напасть ли нам на Егимаис-Еран? Или это невыгодно?
— Если сомневаешься, значит, не стоит, божественный. Но коли думаешь иное, и поступить надо иначе. — Каш Бихуни говорил сбивчиво, мысли его еще были заняты унесенной девушкой. — Нищий он, этот Егимаис-Еран. И порядка там никакого.
— А нам нужны средства для все увеличивающейся армии, на жалованье воинам.
— Да, конечно. Войско надо кормить, одевать…
Оба одновременно вопросительно посмотрели друг на друга. Престолонаследник как бы про себя проговорил:
— А хеттские купцы несметно богаты…
Каш Бихуни удобно расположился на подушке.
— Да помогут боги!..
— А теперь давай вина и закуски. Надо сердце подстегнуть. И девиц давай. Та, твоя, хороша?
— Хочешь, верну ее, божественный?..
— Действовать надо осторожно и умно. Скажем, что напала на хеттских купцов черная хворь и всех покосила. Бывает же так?.. Бывает. Все и перемерли от страшной болезни. Против воли богов ведь ничего не поделаешь.
— Понимаю, мой государь.
Они выпили вина и закусили вяленой рыбой.
Утром оба пошли посмотреть, как там войско. К ним подошли старейшины хеттских купцов и, опустившись на колени, приветствовали престолонаследника хвалебными речами. Их верблюды и мулы табунками паслись на травке. Каранни прикинул в уме, что он станет делать с таким количеством верблюдов и мулов?..
Караванный груз, сложенный горками, лежал на берегу ручья. Каранни неудержимо захотелось узнать, что там есть.
— Пора уже, божественный, — сказал один из купцов. — Позволь нам трогаться в путь…
Царевич не мешал излиться его сладкоречию и, как бы оказывая милость, сказал:
— Мое светило благосклонно к тому, чтобы вы продолжили свой путь! А дорога вам знакома?
— Знакома, государь.
— Прекрасно. Минуете Далар, затем Багреванд. А там уж и Айраратская земля. В добрый путь.
Купцы положили к ногам Каранни завернутые в куски материи дары. Царевич сказал, что для безопасности сыновья родоначальника Андзева вместе со своим войском и жрецами будут сопровождать их до Тафераканского моста через Ерасх.
Вскоре груженый караван тронулся в путь, Каранни долго смотрел ему вслед.
