Глава 19. Признание
Я медленно пошла назад, к «Оленьему рогу», всей грудью вдыхая соленый воздух. Я правильно поступила. Только так и можно было поступить. В этом я была уверена.
Открыв дверь бара, я стала протискиваться через толпу. Музыканты играли теперь «Мои карие глаза никогда не станут голубыми», старенькую песню Кристал Гейл, и высокая брюнетка пела так хорошо и с таким надрывом, что я с большим трудом удерживалась, чтобы не разреветься.
Протолкнувшись, наконец, к нашему столику, я села. Хайден беседовал с Джимом и Талли, а с другой стороны столика стоял мужчина с висячими усами и занимал разговором мою маму.
Хайден спросил:
– Ну и о чем он хотел поговорить?
– Ничего особенного, – отмахнулась я, очень стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более небрежно. – Просто кое-что о его дяде. О ферме.
– О ферме? – Хайден посмотрел на меня с изумлением. – То есть он пришел сюда, чтобы сказать тебе что-то там о ферме?!
– Он… уезжает на пару недель.
Хайден пригубил вино. Я могла поклясться, что он что-то подозревает. Я прямо чувствовала его взгляд на себе – изучающий и подозрительный. Такой взгляд у него бывал всякий раз, когда он начинал допрос свидетеля по делу.
Краем глаза я заметила официантку и подозвала ее.
– Я хотела бы выпить. Прямо сейчас.
– Еще содовой?
– А какое виски у вас есть?
– Хм, дайте-ка подумать… – она начала загибать пальцы, считая: – У нас есть «Девор», «Джи Би», «Джонни Уокер»… – она назвала еще парочку марок, но Хайден перебил ее, недоуменно моргая:
– С каких это пор ты пьешь виски, Эллен?
Я видела боковым зрением, как Джим насаживает на вилку оливку из своего мартини.
– С этого момента, – ответила я. – Я буду «Джонни Уокер» черный, – и добавила, как будто знала, о чем говорю: – Со льдом.
– Понятненько, – официантка сгребла пару пустых бокалов со стола и испарилась.
Хайден наклонился ко мне:
– Что с тобой сегодня? Ты сама на себя не похожа. Люди принимают тебя за кого-то другого, ты пьешь скотч, ешь лобстеры и картошку фри. Может быть, ты и есть тот самый «кто-то другой»?
– Может быть, хотела бы быть… – пробормотала я.
Он смотрел на меня, не понимая.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего, – махнула я рукой.
Мужчина с висячими усами отошел, и мама пересела поближе ко мне.
– Я только что познакомилась с издателем местной газеты, – сказала она. – А ты знаешь, что он переехал сюда из Нью-Джерси? Очень интересный человек. Хочет научить меня играть в дартс – попозже.
– Дартс? – одновременно спросили мы с Хайденом.
– Да, дартс. С доской и всеми этими очками, – она улыбнулась, как маленькая девочка, и хлопнула в ладоши. – Так весело.
Ну, это было уже слишком. Рой Каммингс с его признанием в любви… моя мать, изучающая игру в дартс с издателем «Вестника»… перебор.
Когда принесли мой скотч, я сделала огромный глоток и, естественно, начала кашлять, ощущая, что мои легкие охвачены пожаром и разваливаются на части.
– Какое-то реактивное топливо, а не напиток! – выдохнула я.
– Его полагается цедить, пить маленькими глоточками, – заметил Джим, глядя на меня с лукавой улыбкой.
– Ага, я слышала, так и надо, – и я сделала еще один большой глоток. Огонь распространился уже не только на легкие, но и по всему моему телу.
Группа начала играть «Гордая Мэри», старую песню из репертуара «Гридэнс Клирвотер Ривайвл».
– Мне всегда нравилась эта песня, – сказал Хайден.
– И мне тоже, – ответила Талли. – Может быть, Эллен позволит вам потанцевать со мной, – она подмигнула мне, как будто у нас с ней был какой-то общий секрет.
Вот стерва, подумала я. Но потом успокоилась, подумав, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. А последней буду смеяться я – потому что Хайден никогда не любил танцевать в местах, подобных этому.
– Не принимай это на свой счет, Талли, – начала я, – но Хайден не станет… – я замолчала, потому что он уже с готовностью поднялся со своего стула и уже вел ее на танцпол. Расстроенная и злая, я смотрела им вслед.
Издатель «Вестника» с висячими усами вернулся – и вот уже моя мама тоже встает со своего стула. Она подмигнула мне и сделала легкое движение рукой, имитируя игру в дартс. А я почувствовала себя так, словно все меня предали.
Джим пересел на стул напротив меня, он гонял кубик льда между зубами.
– Хотите потанцевать?
– Да не особо, – сказала я, поднося стакан к губам, чтобы снова выпить – но там был уже только лед.
Он кивнул и помешал свой напиток пальцем.
– Знаете, – заметил он мгновение спустя, – у вас интересный способ пить виски – заглатывая его залпом.
– Обычно я пью вино, – отрезала я. – И маленькими глоточками.
Он, казалось, оценивал мое заявление некоторое время, а потом перегнулся через стол ко мне:
– Мой редактор, Том, правда очень заинтересован в этой серии с вами и Хайденом. Кажется, это будет всем свадьбам свадьба.
Я встряхнула лед в своем бокале.
– Я и не знала, что мы станем молодоженами года, – сказала я, делая глоток ледяной воды.
Джим поднял брови.
– Серьезно? Не знала? А у меня сложилось впечатление, что все, что вы делаете, вы делаете на отлично, мисс Брэндфорд, – он усмехнулся и разгрыз еще один кубик льда. Мне нравилась его улыбка. И зуб его кривой нравился.
– И как же вы об этом узнали, если мы только что познакомились? – я покосилась на танцпол, ища Хайдена, но не увидела его в плотной толпе хаотично двигающихся тел.
– А я провел собственные изыскания. И кое-что почитал о вас – например, статью в «Нью-Йорк мэгэзин».
– О боже, это статья о Ларк-Хоукинс? – буркнула я. – Не понимаю, почему она произвела такой эффект – обычно такие вещи, наоборот, нагоняют на людей сон.
– Это был серьезный прорыв, – заметил Джим. – Большая прибыль.
– Вообще-то эта статья совсем не обо мне, – сказала я. – И потом – история-то давняя.
Джим устроился поудобнее на своем стуле и уставился на меня.
– Это было три года назад. И автор статьи отзывался о вас весьма одобрительно, – он показал на свой пустой стакан официантке, которая бегала между столиками, как заведенная юла.
– Одобрительно?! Да он меня ненавидел. Говорил, что я акула в юбке, как мне передавали.
Джим пожал плечами.
– Возможно. Но он назвал ваш план блестящим. Это я точно помню.
– Что ж, ладно, значит, я бриллиант.
– Согласен, – он вытянул шею в поисках официантки и показал на мой стакан: – Хотите еще выпить? Я, пожалуй, схожу к бару.
Я кивнула.
Он вернулся, таща кучу стаканов.
– Да этого хватит, чтобы уставить весь стол, – сказала я.
– Так точно, капитан. Скип, бармен, очень настаивал. Сказал, что все это за счет заведения.
Ладно, подумала я. Расслабься и получай удовольствие.
Я взяла стакан с виски, разом опрокинула его в себя и с наслаждением ощутила, как обжигающая жидкость стекает по пищеводу. И на вкус виски стал гораздо лучше – теплый, мягкий, почти приятный.
Официантка принесла поднос, заставленный тарелками с едой.
Я посмотрела на тарелку, которую она поставила передо мной, и внезапно поняла, что просто зверски голодна.
– Как вы думаете, Джим, мы должны ждать остальных или можно начать есть уже сейчас?
Джим постелил салфетку на колени и взялся за вилку:
– Ну лично я никого ждать не собираюсь.
Я съела несколько ломтиков картошки фри, разглядывая лобстера, лежащего передо мной. Он выглядел устрашающе.
– Итак, – произнес Джим. – Каково это – понимать, что осталось всего пара месяцев до?
– Пара месяцев до – чего? – спросила я, вертя в руках щипчики для омаров и размышляя, почему к ним не прилагается инструкция по применению. Никогда не была сильна в их использовании.
– Пара месяцев до вашей свадьбы.
– О, а вот и интервью уже началось, да? – все вокруг меня вдруг стало слегка размытым, от ламп шел какой-то красноватый свет.
– Нет, просто интересно.
– Хорошо-о-о, – произнесла я, пытаясь сообразить, о чем, собственно, у нас идет речь. А, точно – каково мне знать, что моя свадьба уже так скоро.
– Ну, я счастлива, – ответила я. – Конечно, счастлива. А как еще я могу себя чувствовать – накануне-то свадьбы?!
– Ну не знаю, – Джим пожал плечами. – Некоторые перед свадьбой начинают нервничать – и чем ближе свадьба, тем сильнее они нервничают. Ну, вы понимаете, они волнуются, все ли готово и все ли сделано как надо, чтобы все было идеально – все такое.
Теперь я пожала плечами.
– Но не я. У нас все под контролем. Мне же помогает мама, а она очень… – я собиралась сказать «организованная», но прежде я сообразила, что говорю, слова вылетели из моего рта сами: – очень хороший профессиональный организатор свадеб. Да-да, очень хороший, так что мне вообще не о чем беспокоиться.
Что я несу?! И зачем?! Понятно было, что во всем виноват скотч, но я ничего не могла с собой поделать.
– Без шуток, – услышала я собственный голос, который говорил что-то абсолютно без моего участия. – Нам очень повезло, что она смогла взяться за это.
Джим выглядел озадаченным.
– Вы хотите сказать, что она так сильно занята? Что у нее могло не быть возможности организовать свадьбу собственной дочери?
– О, она о-о-очень, о-о-очень занята, – я нахмурилась и покачала головой. Слова сами слетали с моих губ, мозг не успевал за ними. – Она ведь, знаете, не только свадьбами занимается. Она еще много путешествует, – я сделала паузу. – Турниры по дартсу, понимаете ли… – я размешала свой напиток пальцем, как делал это Джим до этого.
Он смотрел на меня с недоверием, скептически опустив один уголок рта.
– Дартс?!
– Да, – заявила я, показывая в ту сторону зала, где собирались игроки в дартс. Увидеть, что там сейчас происходило, было невозможно, потому что слишком много народу там столпилось. – Она и с-с-сейчас… вон… наверно, обыгрывает там всех.
– Это… потрясающе, – сказал Джим.
Я не была уверена, что он и правда так думает.
– А вы знаете, – я наклонилась к нему поближе, – она ведь как-то оплатила наш летний домик в Нантакете со своих выигрышей.
Это становилось забавно.
Он слегка присвистнул.
– Впечатляет, – он склонил голову набок: – Сомневаюсь, что многие люди способны на такое. Организатор свадеб и игрок в дартс… впечатляет.
Я видела, что он пытается скрыть улыбку.
– Моя мама крута, как морской пехотинец.
Я придвинула к себе следующий стакан. Вот теперь виски был совсем хороший, легкий и тягучий. Я начала притоптывать ногой в такт музыке. Группа играла «Она везучая» Фейт Хилл.
– Итак, – сказал Джим, помолчав. – Мне вот интересно… а вы с Хайденом познакомились в «Уинстон Рейд»?
Я откинулась на спинку стула.
– Да. Мы познакомились в кафетерии. Там оставалась только одна порция салата из китайской капусты с лапшой – и Хайден мне ее уступил.
– Поступок истинного джентльмена.
– Да, именно, – кивнула я. – А потом у нас было первое свидание – он взял меня с собой на благотворительный прием к губернатору. Мы просто… – я хлопнула в ладоши. – Нашли общий язык.
– Я слышал, Хайден и сам интересуется политикой. Даже собирается принять участие в выборах в городской совет.
Я снова уставилась на лобстера, на его крепкий, сверкающий панцирь. Потом я поискала взглядом официантку, чтобы спросить ее, не могут ли мне разделать омара на кухне, но официантки не было видно.
– Городской совет? – Я обильно полила горку картошки фри кетчупом и отправила приличную порцию в рот. – Да, точно, – я залила в себя следующий стакан виски. Зал вокруг меня уже кружился, качался, двигался как живой. – Он хочет.
Джим кивнул и положил кусочек масла на свою печеную картошку.
– А вы? Вы интересуетесь политикой?
– Кто, я?! – я засмеялась. – Да нет. Я вообще не хочу ни в каких выборах участвовать, никуда. Я хочу заниматься совсем другим… – я сунула в рот следующую порцию картошки.
– Другим? Чем же, например?
Чем же…
Я пыталась придумать что-нибудь умное. И вдруг перед глазами у меня возникла бабушка. И ее черничные маффины.
– Ну, например… например, кондитерскую открыть, – выпалила я.
Джим выглядел удивленным.
– И разумеется, я буду специализироваться на чернике, – я послала ему самый честный взгляд, на который только была способна. Виски мягкой волной разливался по всему моему телу – и мне это очень нравилось.
– Черника? – Он покачал головой, словно не веря своим ушам.
Я кивнула.
– Конечно. Это же золотое дно, понимаете? Я могу печь маффины с черникой. Моя бабушка была в этом настоящий мастер, – я закрыла глаза и представила бабушку, как она перемешивает тесто. «Не мешай слишком сильно, Эллен, а то получится резина». – Этому месту крайне не хватает прекрасных маффинов с черникой, – я выставила вперед указательный палец: – И я могу это исправить.
– Вы как будто уверены в себе, – заметил Джим.
– А еще пусть будут черничные пироги, – продолжила я и замолчала, обдумывая другие возможности. – И пироги, и круассаны… – я положила в рот кусочек картошки: – Не помню, чтобы кто-то делал круассаны с черникой.
– Нет, – медленно произнес Джим, – я тоже не помню, чтобы кто-то их делал.
– Ну разумеется, у нас будут продаваться и другие вкусности. Нельзя же все делать только с черникой, – теперь у меня перед глазами был прилавок кондитерской: поднос с лимонным кексом, вот персиковый кобблер в рифленой форме, вот корзина с маффинами с гранатами и имбирем… Я видела себя – как я вытаскиваю из духовки противень с печеньем – я даже почувствовала запах растопленного шоколада в воздухе. Там должны быть белые столы и стулья, люди будут заказывать кофе и сэндвичи. Может быть, даже те самые сэндвичи, которые бабушка когда-то делала: огурец и руккола, бекон и яйцо, жареный цыпленок… И люди сидят, кто-то читает газету, кто-то…
Кто-то тронул меня за локоть. Я очухалась и увидела, что Джим внимательно смотрит на меня:
– Куда это вы улетели?
– Простите, – сказала я. – Я просто задумалась о кондитерской.
– Судя по всему, вы неравнодушны к еде.
Я кивнула, мысленно подбирая оттенок аксессуаров для помещения с белыми столами и стульями. Синий? Сочетание синего и белого всегда замечательное. Свежо. И по-морскому.
– А что насчет политики? – спросил Джим.
Да, точно, белое с синим. Что он там сказал – политика? Я посмотрела на Джима через стол.
– Прошу прощения? – И взяла пальцами еще один ломтик картофеля.
– Я просто думал, учитывая семью Хайдена… и сам Хайден хочет участвовать в выборах. Вас вообще интересует политика? Вы любите политику?
Интересует ли меня политика? Вопрос вогнал меня в ступор. Я опустила глаза на своего лобстера… клешни, ноги… Ну конечно, я интересуюсь политикой. Кто же ею не интересуется? Но люблю ли я политику и политиков? Я всегда думала, что большинство политиков – лжецы и негодяи. Ну, кроме семьи Хайдена, конечно. И я боюсь, что мой ответ на этот вопрос должен быть «нет». Нет, я не люблю политику.
– Ну конечно, люблю, – заявила я. – Кто ее не любит?
Картошка выпала у меня из пальцев и шлепнулась прямо на штаны. Я смахнула ее на пол, заметив на штанине жирное пятно с кетчупом по краям.
Джим кивнул и наблюдал за тем, как я пытаюсь оттереть пятно влажной салфеткой. Теперь оно превратилось в довольно большой, пару дюймов в диаметре, круг с красным центром – на мишень было похоже.
Он положил в рот кусок своей картошки, а я снова стала выглядывать официантку. Должен же у них на кухне быть кто-нибудь, кто может разделать этого омара.
Наконец я махнула рукой и решила действовать самостоятельно. Обхватив шипцами хвост омара, я нажала и – вуууууу! – щипцы скользнули прямо в небольшую мисочку с растопленным маслом, поверхность которого слабо мерцала, как вода в бассейне. Я снова захватила хвост и снова нажала на щипцы изо всей силы. В этот раз панцирь поддался и лопнул, и ошметки омарьего мяса полетели в разные стороны: на стол, на мою блузку, на одежду Джима.
– О господи, прошу прощения! – Я схватила чистую салфетку, лежащую на месте Хайдена, и протянула репортеру. И вдруг, хорошо понимая, что делать этого не следует, я расхохоталась.
Джим начал отряхивать ошметки с рубашки и рукавов, а потом, взглянув на всю эту мешанину, тоже расхохотался. Мы пытались хоть немного отчистить свою одежду, но стоило нам взглянуть друг на друга, как мы снова начинали хохотать как безумные. И не могли остановиться. А когда наконец смогли – оба задыхались от смеха и утирали слезы.
Я наконец-то успокоилась только тогда, когда услышала торжествующий вопль со стороны толпы играющих в дартс – кто-то из игроков требовал пива всем. Я смогла рассмотреть среди играющих мою мать – она держала дротик наготове, собираясь сделать бросок. И бросила – но я не видела, куда он попал.
– Это моя мама, – сказала я. – Я же говорила, она чемпионка.
Я снова взялась за хвостик лобстера, но Джим мягким, но настойчивым движением забрал его у меня.
– Пожалуй, мне стоит вам помочь.
Он нажал на щипцы, и панцирь легко треснул и распался на части. Я сидела в священном ужасе, восхищаясь его мастерством.
– Вы не сможете жить в Мэне, если будете так обращаться с лобстерами, – сказал Джим.
Жить в Мэне.
Он улыбался, и я понимала, что он пошутил – но я ничего не могла с собой поделать: я думала о Рое Каммингсе, и о маленьком домике, который он сделал для меня, и обо всех тех прекрасных вещах, которые он говорил мне, когда мы стояли на улице.
Я опустила глаза, которые наполнились слезами. Я влюбился в тебя. Я знаю, что могу сделать тебя счастливой…
Спрятав лицо в ладони, я закрыла глаза. Но у меня не получилось избавиться от этого наваждения: я по-прежнему видела его лицо и усталый прощальный взгляд, который он бросил на меня, когда уходил.
– С вами все в порядке?
Я открыла глаза. Джим смотрел на меня с тревогой на лице.
– Я… не знаю.
– Я могу помочь?
Я покачала головой. Мне хотелось, чтобы Хайден поскорее вернулся и забрал меня в гостиницу. Где он вообще?
– Я в порядке, – не поднимая глаз, сказала я.
Джим отодвинул свою тарелку в сторону:
– Ладно, Эллен. Давайте расставим точки над «и».
Поскольку он некоторое время больше ничего не говорил, я наконец подняла на него глаза.
– Послушайте, – сказал он. – Сегодня я побуду вашим другом, окей? Я сниму свою репортерскую шляпу, – он сделал вид, что стаскивает что-то с головы и отбрасывает далеко в сторону. – Ее нет, видите?
Я смотрела на него молча. У него были чудесные карие глаза, такие глаза, которым веришь – как у собаки.
Я кивнула.
– Ладно.
Он наклонился вперед, поставил локти на стол и прошептал:
– Тогда расскажите мне, что с вами творится.
Я тоже поставила локти на стол и придвинулась к нему.
– Вы видели того парня, который подходил к нам раньше? Такой высокий… с темными волосами…
– В красной бейсболке?
– Да, – кивнула я. – Это Рой.
Джим выглядел слегка обескураженным.
– Не уверен, что…
– Его зовут Рой. Рой Каммингс.
Я смотрела на разбавленный растаявшим льдом виски в своем бокале. Голова у меня стала очень тяжелая – весь этот алкоголь не прошел для меня даром, что-то внутри меня было очень не так.
– И в этом все дело, – произнесла я, чувствуя, как в голосе звучат слезы. – У меня через три месяца свадьба… – я подняла вверх три пальца. – И все было так хорошо, все уже было так… и тут я встретила его. Роя. Роя Каммингса. Он просто ворвался в мою жизнь – ни с того ни с сего, ниоткуда, – я махнула рукой. – Хотя нет, подождите, это не правда. Не из ниоткуда. А из Бейкона, штат Мэн, – я показала на пол. – Вот прямо отсюда. И вот он говорит мне, что любит меня. О господи, – я затрясла головой, и это было плохой идеей, потому что зал сразу закружился вокруг меня с немыслимой быстротой. – Ого… – попыталась я поставить голову на место.
Джим пересел на мою сторону стола, рядом со мной.
– Вам нехорошо, Эллен? Может быть, я отвезу вас обратно в гостиницу?
– Меня вот что смущает, – я чувствовала потребность высказаться до конца. – Вот как он может меня любить? Мы же познакомились всего неделю назад. Не-де-лю. Нет, правда. Это же всего семь дней! – Я растопырила пальцы в воздухе – мне казалось, что их было семь, но, видимо, я ошиблась, потому что Джим загнул один палец обратно.
Я посмотрела на свою тарелку с лобстером, где валялись осколки панциря и словно пострадавшее от взрыва мясо.
– И конечно, – продолжила я, – конечно, я сказала ему, что шансов никаких. Никаких. Я выхожу замуж через три месяца, понимаете?! Вот, смотрите! – я вскинула вверх левую руку. – Ван Клиф! – набрала дыхания и выпалила: – И Арпелс!
Джим кивнул:
– Оно прекрасно. Замечательное.
– Разумеется. Хайден всегда выбирает самое лучшее, – слезы заструились по моим щекам. – Я ему сказала: я тебя не люблю. Мы не можем быть вместе.
Джим выглядел совсем сбитым с толку:
– Вы сказали это Хайдену?
– Нет, я это Рою сказала!
Джим смотрел на меня со странным выражением. Он, похоже, собирался что-то сказать, но в этот момент один из членов группы, мужчина в красно-белой распахнутой на груди рубахе, подошел к микрофону:
– Мы уходим на небольшой перерыв, ребята, но шоу продолжается! Марти Элдон здесь – так что готовьтесь к караоке и откройте ваши сердца навстречу музыке!
– Эллен, судя по тому, что я услышал, вам предстоит очень серьезный выбор. Может быть, вам стоит разобраться получше в своих чувствах. Я имею в виду – в том, что вы на самом деле чувствуете. Потому что ваши чувства могут быть гораздо глубже, чем вы думаете.
Я не хотела ни в чем разбираться. Он был прав. Все это было слишком сложно и слишком больно. И мне хотелось, чтобы ничего этого вообще никогда не происходило, хотелось, чтобы он перестал говорить об этом. Я молча вертела кольцо на пальце. Не хочу я ни в чем разбираться и ни о чем думать не хочу!
– Есть только один способ решить это, – сказал он.
Ладно, просто оставим это. Давайте сменим тему.
– Вам нужно обязательно разобраться в себе, в своей душе, – продолжал он, – и только…
– Ой, а знаете что? – воскликнула я. – Я же очень хорошо пою караоке! Думаю, надо спеть, – и я откинулась на спинку стула. Джим смотрел на меня с потрясенным видом, лоб у него покрылся морщинами.
– Вы что, всерьез думаете, что можете это сделать?
– Конечно, могу! – заявила я. – Два года назад на приеме Ассоциации Женщин-адвокатов Нью-Йорка я была лидером целой группы – мы пели «Респект». Ну, знаете – песню Аретты Франклин?
Джим кивнул.
– Знаю, конечно.
– Ну вот, мы ее пели в честь того, что старший партнер нашей фирмы, этот парень по имени Стив Аджелло, наконец-то был осужден за сексуальные домогательства, – я помолчала, наслаждаясь воспоминаниями. – Все сказали, что у меня отличный голос.
Я поднялась с места:
– Так что вперед!
Ноги меня что-то совсем не слушались и были как чужие – мне пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть. На штанах расплылось огромное пятно от кетчупа – я недоумевала, откуда оно взялось, собственно говоря. Взяв пластиковую салфетку, которая лежала под моей тарелкой с лобстером, я прочитала то, что на ней было написано: «Поймай удачу за хвост в “Оленьем роге”!» И прицепила салфетку, словно фартук, кое-как прикрепив к поясу брюк. Вот так лучше.
Я начала пробираться через толпу по направлению к сцене. Через несколько шагов я почувствовала, что мне что-то мешает идти. Взглянув, я увидела, что это клешня лобстера, она зацепилась за ремешок. Я попыталась ее отцепить, но не смогла дотянуться – она была слишком далеко от меня, там, в самом низу.
Когда я влезла на сцену, я наконец-то заметила Хайдена, который отчаянно жестикулировал, одновременно пытаясь пробраться поближе к сцене сквозь плотную толпу. В лице его не было ни кровинки, я видела, как он кричал что-то – видимо, хотел что-то мне сказать. Но вокруг было слишком шумно, и я его не слышала.
Не волнуйся, Хайден, подумала я. Ты даже не догадываешься об этом, но я отличный караокист. Караокер. Нет, все-таки караокист. Вот увидишь. Караокист – есть такое слово вообще? Да не важно.
– Все в порядке, Хайден, – я приставила руки ко рту, стараясь перекричать шум. – Тебя ждет сюрприз!
Я прошлась по сцене, смутно различая в теплом оранжевом свете чьи-то лица. Эти лица приветливо улыбались. Даже Скип, стоящий за барной стойкой, поднял пустой бокал и одобрительно салютнул мне.
Диджей взглянул на мой красный пластиковый фартук, потом опустил глаза мне на ноги… улыбнулся и пожал мне руку.
– Вы, наверно, Пловчиха. Очень, очень рад с вами познакомиться.
Он протянул мне сборник песен, показывая, что я могу выбрать что-нибудь. Я начала листать страницы, пробегая глазами названия рубрик: поп, рэп, рок, топ-40, кантри. На каждой странице были десятки песен, и строчки у меня в глазах плыли и сливались в одно чернильное пятно.
– У вас есть джаз? – вопросила я. – Старый добрый классический джаз, ну что-нибудь такое?
Он пролистнул альбом и вернул его мне раскрытым на странице с названием «Американская классика».
Отлично, подумала я. Закрыв глаза, я ткнула пальцем наугад в одну из песен. «Наша любовь останется здесь» – одна из моих любимых песен Гершвина. Может быть, это был добрый знак.
– Ладно, давайте эту, – сказала я.
Он вручил мне микрофон, заиграла музыка. Аранжировка была богатая, много струнных и долгое-долгое вступление, в стилистике старых песен. Толпа внизу притихла, а я посмотрела через зал на наш столик и увидела там маму – она выглядела очень взволнованной. Смотрела на меня во все глаза со встревоженным лицом, держа в руке свой трофей.
Трофей?!
Рядом с мамой сидели Джим и Талли, а в самом конце стола примостился на стуле Хайден, на лице которого был написан такой ужас, смешанный с любопытством, словно он только что стал свидетелем чудовищной автомобильной аварии. Они все молчали.
Наконец вступление закончилось и на мониторе появились слова песни. Я начала петь – о любви, которая переживет все, которая сильнее радио и телефонов и даже гор… Я пела и смотрела на людей внизу и уже могла различать и узнавать отдельные лица.
Вот Арлен Флетч из городского архива – она сидит за угловым столиком с двумя подругами. А за столиком у стены я заметила Фила, кассира из «Гроверс Маркет», где я впервые увидела газету со своей фотографией – он был с женщиной, наверно, с женой. Я посмотрела на него – он помахал мне. Сьюзан Портер, ее муж и две другие пары сидели за круглым столом в центре зала, а молоденькая официантка из «Трех пенни» – справа впереди, держась за руки с симпатичным светловолосым парнем.
Я поймала себя на том, что выискиваю взглядом Роя, ищу его красную бейсболку и его улыбку. Я хотела, чтобы он был здесь, сканировала толпу в тщетной надежде его увидеть – и вдруг я больше никого не видела, я представляла себе Роя, эти крошечные морщинки-гусиные лапки вокруг его глаз, возникающие, когда он улыбается, его седоватые волосы, его ямочки…
Я снова была в океане, мы плыли, он оплел мои ноги своими – как положено делать, когда спасаешь тонущего. Я чувствовала солнце на своем лице, чувствовала, как мои руки обвивают его, и вода больше не была холодной – ничуть. А потом мы стояли там, у ателье, и он говорил мне снова, что любит меня. Он держал меня за руку. «Я знаю, что могу сделать тебя счастливой. Обещаю». Я чувствовала прикосновение его пальцев – перед тем, как он попрощался со мной и ушел…
Музыка закончилась. И наступила мертвая тишина – просто белый шум, который заполнил весь зал. О боже, подумала я, наверно, я была ужасна. Им не понравилось. С чего вдруг я решила, что могу петь?! Зачем я выпила так много? Зачем я…
Последнюю мысль я додумать не успела, потому что зал вдруг взорвался аплодисментами, и одобрительными выкриками, и свистом, и ревом. Кто-то даже вскочил с места. Я поверить не могла своим глазам. Смотрела, как они бешено аплодируют, и думала, что они, наверно, аплодируют кому-то другому, но никого другого на сцене не было – только я.
Руки у меня тряслись, когда я взяла микрофон.
– Спасибо, – сказала я. Голос у меня тоже прерывался. – Это очень, очень любезно с вашей стороны.
Кто-то закричал: «Давай, Пловчиха!», и все засмеялись. Я стояла на сцене, сжимая микрофон, и чувствовала, как что-то внутри меня просыпается и начинает пузыриться… совет, который когда-то дала мне бабушка… и это казалось сейчас очень важным – самым важным.
Диджей потянулся было к пульту, но я остановила его. Снова обвела взглядом зал, все эти бутылки с янтарной жидкостью, выстроившиеся в ряд за барной стойкой, светильники, свисающие с потолка, грифельную доску с записанными на ней очками за игру в дартс…
– Знаете, – начала я, язык у меня почему-то был толстым и тяжелым и плохо ворочался во рту. – Знаете, я люблю делать фотографии…
Говорила я довольно невнятно, вместо «фотографии» у меня получилось «фтграфи».
– Я сделала кучу фтграфи.
Некоторые начали перешептываться.
– И иногда, – продолжала я, взмахнув рукой, – когда я думаю, что фтграфирую одну вещь… оказывается, что я сфтграфировала другую, – я покосилась на диджея, он выглядел встревоженным. Может быть, я выражалась недостаточно доходчиво.
– Ну знаете, вот как фтграфия цветка. Я вот такая подхожу к цветку, чтобы его снять, и смотрю на него через этот… ну как его… объектив, – я закрыла правый глаз, как будто держала камеру. – И вот делаю снимок. И думаю: какую отличную фтграфию я сделала! Она должна хорошо получиться, – я посмотрела на Арлен Флеч и приветственно ей помахала, улыбнувшись. Она помахала в ответ. – Но если мне удается найти по-настоящему правильный ракурс… ну вы понимаете… другой угол. То я начинаю видеть то, чего не видела раньше. Например… ну, например, какой-нибудь листочек, на котором сидит солнечный зайчик, и от этого листочек светится…
Шепот стал громче, но я не унималась.
– …И тогда я хочу снять этот листочек тоже. Ну, или, скажем, какая-то тень интересная… цветок отбрасывает тень, а я раньше этого не заметила. И вот оказывается, что тень даже интереснее, чем сам цветок. Такое бывает, знаете… – я покивала. Потом посмотрела прямо на Хайдена: он сидел на краешке своего стула, бледный как смерть и с совершенно неподвижным лицом. – И вот в чем дело, – у меня во рту так пересохло, что я едва могла говорить. – Я бы не заметила этого, Хайден, если бы не остановилась и… если бы не посмотрела с правильного ракурса. Посмотрела на все… ну, так внимательно. Тщательно. Потому что, в конце концов, только так и надо поступать.
По моей щеке поползла слеза. Я очень глубоко вздохнула.
– Хайден… мне очень, очень, очень жаль, – сказала я. – Но я не могу выйти за тебя замуж.
