Глава 11. Лила
Когда я покинула библиотеку и покатила на север в направлении Киттака, был уже полдень. Я включила музыку, Сара Воан запела «Мой смешной Валентин», но это не возымело обычного успокоительного эффекта. Я никак не могла отделаться от того неприятного чувства, которое нахлынуло на меня во время чтения заметки в «Вестнике».
С обеих сторон от шоссе высились леса. Мимо окон проносились величественные зеленые сосны. Проезжая поворот на Левисборо, я поставила старого доброго Оскара Петерсона. К чести старика из фотомагазина «Брюстерс», надо сказать, что до Киттака я добралась за час.
Ровно в два часа я вошла в Центр Святой Агнессы – трехэтажное кирпичное здание, которое было ультрасовременным в девяностые годы двадцатого века. Внутри пахло хлоркой – этот больничный запах смешивался с запахом старых одеял и нафталина. Администратор прикрепила мне бейджик посетителя и объяснила, как подняться на лифте на третий этаж.
Из лифта я вышла прямо к медицинскому посту, за которым находились две женщины в белой униформе. Одна из них смотрела в мерцающий монитор компьютера, а другая писала что-то на доске, висящей на стене, маркером. Та, которая сидела за компьютером, обернулась и спросила, чем она может мне помочь. На ее пластиковом бейджике было написано «Норин».
– Я приехала, чтобы повидать Лилу Фальк, – сказала я. – Меня зовут Эллен Брэндфорд, я звонила вчера.
Норин кивнула и жестом пригласила следовать за ней.
– Вы ее друг?
– Она была знакома с моей бабушкой, – ответила я. – Когда они были детьми.
– Вы в удачное время приехали, – сказала она, ведя меня по коридору. – Ее дочь, Шугар, обычно навещает ее по субботам, но сегодня она позвонила и предупредила, что приедет завтра.
Пока мы шли мимо комнат, до нас долетали из открытых дверей звуки самых разных телепередач. Некоторые из обитателей дома престарелых предпочитали проводить время вне стен своих комнат – мимо нас проковылял высокий старик с растрепанными седыми волосами, опирающийся на трость. Норин повернулась ко мне.
– Лиле почти восемьдесят, вы же знаете, да?
Я знала.
– Да, моей бабушке тоже было восемьдесят лет, когда она… – я запнулась и задержала на секунду дыхание. – Ей тоже было восемьдесят.
Мы все шли по длинному коридору.
– А еще Лила страдает от деменции, – сказала Норин. – И это серьезно.
Деменция.
Надеюсь, я все-таки приехала не зря. После того, что сказал мне старик из фотомагазина, я очень рассчитывала, что Лила Фальк все же будет в состоянии рассказать мне о юных годах бабушки.
– Это такие качели, – объясняла мне Норин, пока мы проходили мимо старичка, передвигающегося с помощью ходунков. – Иногда она в полном порядке. А иногда – совсем нехорошо. Не может вспомнить, как ее зовут и где она находится, – мы остановились перед одной из дверей. – Я просто хотела предупредить. Чтобы вы были готовы.
Я кивнула. Норин постучала, и мы вошли в комнату с темно-голубыми стенами. Я почувствовала слабый запах отбеливателя. Маленькая женщина, волосы которой были похожи на облачко или на одуванчик, сидела в кресле рядом с одной из двух стоящих здесь больничных коек. Она смотрела повтор старого телевизионного шоу под названием «Три в ряд», в котором игроки пытались угадать ответы знаменитостей на какие-то вопросы.
– Привет, Дори, – сказала Норин, помахав женщине. Дори посмотрела на нее, широкая улыбка расцвела на ее лице.
– Привет, Норин! – сказала она полушепотом, и я сразу заметила английский акцент.
Мы направились к крошечной старушке, которая сидела в большом кресле около другой кровати. Глаза у нее были такие голубые, что казалось, будто в них светится небо. Ее брюки цвета шампанского гармонировали с волнистыми седыми волосами, а блузка с узором в виде розовых бутонов смотрелась весьма элегантно. Колени у нее были укрыты розовым стеганым одеялом, на котором лежал открытый журнал «Гламур».
– Лила, к тебе гостья, – сказала Норин.
Лила подняла голову и посмотрела сначала на Норин, а потом на меня.
– Это мисс Брэндфорд. Она хочет поговорить с тобой кое о ком, кого ты знаешь.
Лила подняла с колен журнал и перевернула страницу с крайне озабоченным видом, не замечая, что журнал лежит вверх ногами.
– Что ж, оставлю вас наедине, – и Норин пошла к выходу.
Я поблагодарила ее и села на стул рядом с ее креслом.
– Мисс Фальк, – начала я. – Я знаю, что мы с вами не знакомы и никогда раньше не встречались, но вы знали мою бабушку. Рут Годдард, – я произнесла бабушкино имя почти по слогам. – Вы обе учились в Бейконе.
– Бейкон, – эхом откликнулась она, не отрывая взгляда от журнала. – Кто такой этот Бейкон?
– Бейкон это город, – напомнила я. – Вы там выросли. Это здесь, в Мэне.
Лила разгладила одеяло на коленях с такой тщательностью, словно в этом был какой-то особый смысл.
– Вы помните Рут? – спросила я. – Вы были близкими подругами в юности.
Лила уставилась в свой журнал и снова начала перелистывать страницы.
– Вы, наверно, ходили в одну и ту же школу, – продолжала я. – Она училась в Литтлтоне, – я вспомнила огромное дерево на лужайке перед зданием школы. – Я там проезжала мимо несколько дней назад, и знаете что?
Я ждала, что она ответит, но Лила начала теребить бутон розы на своем рукаве, словно надеясь, что он вот-вот раскроется.
– Школа и сейчас стоит на том же месте, – продолжала я. – Здание из красного кирпича. Вы его помните?
Лила как будто вознамерилась оторвать себе рукав, так сильно она тянула теперь за этот злосчастный бутон.
– Позвольте, я вам помогу, – я начала расправлять ткань на рукаве блузки. Она изучала мою руку очень внимательно, пока я это делала. – Тут нужно потихонечку… вот так.
Лила посмотрела на меня, ее яркие голубые глаза казались очень живыми – в отличие от застывшего, словно маска, лица.
– Рут?
Рут? Я улыбнулась.
– Нет, я не Рут, мисс Фальк. Я ее внучка, Эллен.
Она склонила голову набок, а потом протянула руку и коснулась замочка бабушкиного жемчужного ожерелья, которое было у меня на шее – провела пальцем по серебряной ракушке.
– Я так рада видеть тебя, Рут, – она легонько вздохнула и одарила меня мимолетной улыбкой.
Я хотела было снова ее поправить, но притормозила. Ее рука поползла чуть выше замочка.
– И я рада видеть тебя, – ответила я.
Она уставилась на меня своими сияющими голубыми глазами.
– Литтлтон? – морщинки на ее лице разбежались в разные стороны.
Я придвинула стул чуть ближе.
– Да, средняя школа Литтлтон.
Она опустила глаза на свой журнал, где была открыта страница с рекламой духов «Семь тайн». К странице была прикреплена карточка «оторви и ощути аромат», которую она оторвала и поцарапала ногтем. А потом сунула карточку мне прямо в нос.
– Понюхай, Рут, – она помахала карточкой.
Я нюхнула, ожидая, что запах будет сильным и резким, но карточка пахла гардениями, и у меня в памяти сразу же всплыло воспоминание о бабушкином садике в Сан-Франциско, где стояли большие горшки с гардениями и их белые лепестки лежали, словно только что выпавший снег, на густой темной зелени листьев…
– Пахнет чудесно.
Лила подняла голову и уставилась на меня.
– Твои волосы… ты изменила прическу.
– Прошу прощения? – я невольно коснулась кончиков волос.
Она пожала плечами и улыбнулась.
– Красиво, – сказала она. – Хотя ты всегда была красивая, – она положила карточку с ароматом гардении на лицо, словно хотела надышаться этим ароматом. – Помнишь того продавца из цветочного магазина… который всегда давал нам цветы?
Я смотрела на Лилу, которая с силой прижимала карточку к щеке, глаза ее смотрели куда-то мне за плечо, словно она видела там что-то, чего никто больше не видел.
– Да, – ответила я.
Она положила карточку мне в ладонь.
– Ромашки и маргаритки, – она вздохнула. – А однажды он дал нам гардении.
Кожа у нее на пальцах была сухая и сморщенная, к запястью тянулись тоненькие синие вены.
– И мы поставили их в вазы, – осторожно продолжила я.
– О, я свою поставила в вазу, – сказала Лила. Она посмотрела в окно, словно ожидала, что там вырастет куст гардений. – А ты свою нарисовала.
Она словно приоткрыла окно в давно не проветриваемой комнате. «Ты свою нарисовала». Ну разумеется, были и другие картины! Как я и думала. Мне ужасно хотелось наброситься на Лилу с вопросами – о картинах, об их дружбе с бабушкой, о Чете Каммингсе, хотелось выудить все-все, даже самые мелкие подробности тех воспоминаний, которые, я это знала, жили в ее памяти. Но я сдерживалась изо всех сил, буквально хватала себя за руки. И ждала, когда она продолжит говорить.
– А что тебе больше всего нравилось в моих картинах? – спросила я.
– Их можно было… – она прикрыла глаза и подняла руку в воздух: – …можно было как будто потрогать.
Она гладила ткань своей блузки, и мне очень хотелось бы знать, какую именно картину моей бабушки она сейчас видела мысленно.
Лила отвернулась, пальцы ее забегали по странице журнала, вверх-вниз, вверх-вниз, она то сминала, то снова разглаживала лист.
Наконец она сказала с еле заметной дрожью в голосе:
– Это было ужасно для него… когда ты ушла.
Я подождала немного, но она молчала, поэтому я спросила:
– Ужасно для кого?
– Чет, – очень тихо, почти шепотом сказала она.
– Да, – произнесла я. – Чет.
– Он не мог понять, знаешь… как ты вдруг изменила свое отношение, – она подтянула одеяло к самой шее, словно замерзла, и обняла себя руками. – И так быстро. Любила его и вдруг раз – и вот он Генри.
Услышав имя своего деда, я вздрогнула, с трудом представляя его частью этого давнишнего любовного треугольника.
Соседка Лилы всхрапнула и что-то пробормотала во сне.
– Чет все ждал, что ты вернешься, но я знала, что этого не будет. Когда он узнал новости… когда узнал… – она вздохнула.
– Новости, – подсказала я, пытаясь чуть подтолкнуть ее.
– Что ты помолвлена. Он не мог поверить в это, Рути. Хорошо, что ты его тогда не видела. Бедный парень был просто вне себя от горя. Ему пришлось уехать, – она посмотрела на свое одеяло.
Откуда ему пришлось уехать?
Она сжала руки.
– И потом все развалилось.
– Что развалилось? Ты имеешь в виду – Чет и я?
– Нет. Я имею в виду…
Соседка Лилы вдруг разразилась визгливым хохотом, мы с Лилой невольно оглянулись на нее: она уже проснулась и снова смотрела телевизор.
Лила выпрямилась в своем кресле, одеяло снова упало ей на колени. Ее глаза, похожие на голубые льдинки, смотрели на меня изучающе.
– Тебе нужно встретиться с Шугар, Рути. У нее кое-какие твои вещи. У меня просто не было места… ты понимаешь, да? – она закрыла глаза, как будто мысленно осматривая вещи, о которых говорила. – Фотографии. Какие-то письма.
Фотографии и письма! От волнения я почувствовала дрожь.
– Шугар? Ты имеешь в виду свою дочь?
Лила зевнула и еле заметно кивнула.
Конечно, мне надо увидеться с ней. Если у нее есть что рассказать мне о бабушке или какие-то бабушкины вещи – я обязательно должна с ней встретиться!
– Да, я с удовольствием это сделаю, – ответила я.
Лила вздохнула и посмотрела на свои руки, словно вспоминая еще что-то важное. В этот момент вдруг ожил громкоговоритель:
– Доктора Мартина вызывают в приемную. Доктор Мартин, пройдите в приемную.
У Лилы слипались глаза.
– Доктор остановился в этом отеле? Как удобно…
Она зевнула еще раз, и вдруг ее веки затрепетали, словно крылышки колибри.
– Лила? – Я тронула ее за руку.
Глаза у нее были закрыты, голова опустилась на грудь – она спала.
Когда я возвращалась в гостиницу, послеобеденное солнце раскрасило шоссе во все оттенки оранжевого цвета. Оставив позади миллион сосен, я наконец свернула на парковку. В фойе я вошла почти в шесть и сразу почувствовала аппетитный запах жареного лука, который напомнил мне, что с самого завтрака во рту у меня маковой росинки не было.
Паулы за стойкой не было, вместо нее там сидела пухленькая молодая женщина с короткими кудрявыми волосами того специфического красного цвета, которого не существует в природе.
– Здравствуйте, – пропела она, улыбаясь. – Чем я могу вам помочь?
– Я Эллен Брэндфорд, гость вашего отеля, – сказала я. – Мой номер восемь. Или десять. Или какой там, – сказала я. – Тот, который с видом на океан, – я устало махнула в сторону лестницы.
У женщины на груди был приколот бейджик, на котором было написано ее имя – Тотти.
– Хорошо, милая, – произнесла она. – Очень приятно с вами познакомиться.
Ее голос в конце каждой фразы взлетал вверх, придавая ее словам вопросительную интонацию. Как будто она спрашивала: «Приятно с вами познакомиться?!»
– А у Паулы сегодня выходной? – спросила я, роясь в сумке в поисках ключа.
– Да, выходной, – улыбнулась Тотти, от улыбки у нее на щеках появлялись ямочки, которые придавали ее лицу какое-то детское и беззащитное выражение.
Я поблагодарила ее и пошла к лестнице мимо лаунж-зоны и столовой. Почти все столики в столовой были заняты, и официант как раз подавал суп и салат паре, сидящей за ближним к двери столиком. Я жестом подозвала его к себе.
– Скажите, а я могу заказать что-нибудь из еды в номер?
– Си, си, конечно, – ответил он с явным итальянским акцентом. – Вы заказываете, мы доставляем. Я дам вам меню.
Через мгновение он вернулся с меню, которое я внимательно изучила.
– Думаю, я закажу фирменный салат «Виктори», – сказала я, тыкая в первый в списке салатов. «Свежая зелень, клюква, орехи и козий сыр с заправкой из малины, уксуса, масла и прованских трав».
Он кивнул и что-то нацарапал в своем блокноте.
– И еще жареного цыпленка, – продолжала я, показывая на первое горячее блюдо в списке. «Половинка цыпленка, обжаренного с маслом и свежими пряными травами. Подается с пюре и свежей сладкой морковью».
Я в жизни не съедала половинку цыпленка, но сейчас готова была попробовать.
– Жареный цыпленок, – пробормотал официант, снова царапая что-то себе в блокнот.
– А что на десерт? – спросила я, решив наплевать на все диеты и пуститься во все тяжкие. Правда, дала себе обещание, что снова вернусь к правильному питанию и образу жизни, как только окажусь на Манхэттене. Может быть, даже приму участие в том забеге на десять километров, который спонсирует и поддерживает Уинстон Рид.
Официант вынул из кармана листочек бумаги и зачитал мне список имеющихся в наличии десертов: чизкейк, брауни, черничный пирог и мороженое.
– Черничный пирог, – решила я, даже не задумываясь. – А, и бокал белого вина, пожалуйста. Можете мне сказать, какое у вас подается в бокалах?
Он почесал подбородок.
– Так… в бокалах… Если хотите – я принесу вам винную карту и…
Я махнула рукой и перебила его:
– Неважно. Давайте домашнее вино.
Хайдену в этот момент стало бы дурно, мне пришлось бы приводить его в чувство нашатырем. «Домашнее вино, Эллен?! И ты даже не знаешь, какое?!»
– Си, си, мы все пришлем вам наверх, – официант покивал мне, и я пошла по лестнице к себе в номер.
Открыв дверь, я бросила сумку на пол, а сама легла на постель, обняв подушку. Долгий путь в Киттак и обратно совершенно вымотал меня А может быть, так подействовала на меня встреча с Лилой. Но в любом случае мне необходимо было хоть пять минут отдохнуть. Полежать и расслабиться.
Зевая, я думала о любовном треугольнике – бабушка, Чет Каммингс и мой дедушка. Думала о Лиле Фальк и ее дочери Шугар, о том, что у нее, у этой Шугар, есть что-то, принадлежавшее когда-то моей бабушке. Думала о подушке, которая была такая мягкая и удобная и на которой моей голове было так приятно лежать…
Полчаса спустя в дверь постучали и я резко очнулась, не сразу сообразив, где я и что происходит.
– Мисс, это Рудольфо снизу, – в дверь снова постучали. – Мисс, я принес ваш ужин.
Мой ужин?
– Да-да, иду.
Сев на постели, я убрала упавшие на лицо волосы и попыталась привести в порядок одежду. Потом открыла дверь. Рудольфо стоял в коридоре, переминаясь с ноги на ногу. В руках он держал голубой поднос с нарисованными на нем ракушками. На подносе стоял винтажный бокал из резного хрусталя, полный белого вина, салат из разноцветной зелени с клюквой и большое белое блюдо, прикрытое серебряной крышкой, а также тарелочка с куском черничного пирога. И розовая роза в причудливой вазе.
С минуту я стояла, не сводя глаз с подноса – все выглядело ужасно аппетитно. Потом я спохватилась:
– Ой, да вы входите, входите, пожалуйста! – я сделала приглашающий жест и посторонилась.
Рудольфо вошел и стал оглядываться.
– Где вы предпочитаете есть?
Я сначала решила, что он шутит – поставить поднос все равно было некуда, кроме как на постель.
– Прямо здесь, думаю, – показала я на нее.
– Си, си, – он опустил поднос на покрывало.
Я порылась в кошельке и протянула ему чаевые.
– Спасибо.
– Спасибо вам, – ответил он и легонько поклонился, прежде чем удалиться.
Я села на постель и попробовала салат. Зелень была свежая и хрустящая, и кусочков острого козьего сыра было как раз достаточно и в меру. Карамелизованные орехи приятно хрустели на зубах. Потом я подняла серебряную крышку с блюда – комната немедленно наполнилась соблазнительным ароматом жареного мяса и трав. Я взглянула на цыпленка: золотистая жареная корочка, свежие веточки эстрагона и еще какие-то приправы, которые я не могла определить, но которые совершенно точно придавали ему невероятно аппетитный вид и аромат. Пюре выглядело пышным и хорошо взбитым, а морковка была покрыта густой темной глазурью. Я проглотила все буквально за несколько минут и приступила к пирогу – к его хрустящей корочке и все еще теплой черничной начинке. И подумала, что если это готовится по рецептам Паулы, то я ее явно недооценивала. Это бесспорно.
Шевелиться я не могла, поэтому просто отодвинула поднос в сторону и снова легла, уставившись в потолок, трещины на котором почему-то очень напоминали мне карту Нью-Хэмпшира. По всему моему телу разлилось приятное тепло, руки-ноги отяжелели… Не спи, говорила я себе. Не спи. Тебе нужно позвонить Хайдену. И маме. И Шугар…
…Мы идем по огромному, бескрайнему полю, окруженному со всех сторон каменной стеной. Некоторые камни выпали из кладки, и Хайден поднимает их по пути и вставляет обратно, находя для каждого нужное место и старательно укладывая до тех пор, пока результат его не удовлетворит. Время от времени он делает шаг назад и оценивающе смотрит на дело рук своих, иногда вынимает какой-то из валунов, которые уже вставил обратно, и ставит его в другое место. Я тоже начинаю подбирать маленькие камушки и искать в стене для них подходящее место.
– Так бывает после каждой зимы, – говорит он.
– Это как с выбоинами на дорогах, – подхватываю я. – С дорогами то же самое – появляются выбоины.
– Ты очень городская девушка, – говорит он, обнимая меня за шею и привлекая к себе. И вот мы уже сидим на стене и смотрим сверху вниз на поле, где ветер играет с высокой травой.
Он спрыгивает со стены и раздвигает траву руками.
– Черника, – говорит он. И там, где он раздвинул траву, действительно видны на земле маленькие кустики черники.
– Откуда ты узнал, что они здесь есть? – удивляюсь я.
– Они здесь были всегда, – отвечает он. И целует меня с такой страстью, что я теряю способность говорить…
…В дверь кто-то стучал.
Я с трудом выбралась из своего сна, оставив там поле, каменные стены, траву и чернику. И Хайдена.
Стук повторился чуть громче. Это, наверно, Рудольфо пришел забрать поднос. Я чувствовала запах соуса – и теперь, на сытый желудок, он не казался мне таким уж аппетитным.
Сев на постели, я протерла глаза.
Рудольфо снова постучал.
Я пыталась вспомнить свой сон, но он все время ускользал от меня, таял, словно туман на ярком солнце. Но потом я вспомнила: мы стоим с Хайденом в поле, вокруг стены… валуны и трава… бесконечное поле. Мы поднимаем выпавшие камни и вставляем их обратно в стену.
Стук повторился снова. Однако этот Рудольфо довольно нетерпелив. Прямо даже как-то грубо с его стороны.
– Минуточку, – пробормотала я, спуская ноги с постели.
– Я вхожу.
«Да ладно, забирай ты свой дурацкий поднос», – подумала я.
В тот момент, когда мои ноги коснулись пола, я вдруг поняла, что мужчина в моем сне… это не был Хайден.
Это был Рой Каммингс.
Рой. О боже. Рой меня целовал. И это было потрясающе. Невероятный поцелуй, даже еще лучше, чем тогда на пляже. Я все еще чувствовала его ладони на моей шее. Его губы на моих губах. Я чувствовала их вкус – чуть солоноватый, как конец длинного летнего дня…
Взяв поднос, я пошла к двери. Поднос я держала одной рукой, а другой повернула дверную ручку. Трава… черника… поцелуй… я хотела обратно в этот сон. Я хотела снова ощутить этот поцелуй. Я хотела…
Роя.
Где-то внутри меня разгорался огонь.
Я открыла дверь и протянула поднос Рудольфо.
Но за дверью, в сшитом на заказ плаще из итальянского габардина, держа в одной руке сумку от Луи Виттона, а в другой портфель, стоял не кто иной, как… Хайден.
