Глава 7
Младший Брат Справедливости
Пошел пятьдесят первый час экспедиции.
Луна приблизилась еще на сколько-то там километров. Атомный буксир «Нуклон» благополучно отстыковался от нас и в автоматическом режиме лег на курс возвращения к Земле.
– А теперь внимание! – возвестил Чудов голосом заядлого межзвездного конферансье. – Гордость отечественной космонавтики – поперечный орбитальный маневр! Из экваториальной плоскости! В полярную! Исполняет!.. Народный артист Космодесанта Чудов И.С.!
К этому моменту все мы, следуя посадочному протоколу, заняли кресла второго ряда, за пилотскими. Но благодаря развитому остеклению кабины мы видели почти столько же, сколько и пилоты.
Еще минуту назад под нами проплывали ноздреватые закраины кратера Циолковского, однако теперь нас занесло на ночную сторону Луны, и пейзаж сделался, мягко говоря, монотонным. Чернота, на черноте, у черноты да редкие серебристые прожилки – артефакты звездного света…
– Приготовиться! Ориентирую корабль к маневру! – прогремел Чудов.
При этих словах командира «Байкал» выбросил едва различимые струи газа из носовых маневровых дюз и развернулся маршевыми двигателями к Северному полюсу Луны.
– Даю отсчет. Десять, девять… два… один… зажигание!
Компоненты топлива смешались в камерах сгорания трех маршевых двигателей, и огненные драконы со скоростью двадцать километров в секунду понеслись прочь, на прощанье отлягнув нас с такой силой, что мы пушечным ядром рванули на юг.
Вот тут мне стало чуточку страшно.
Я обернулся к Тополю и увидел, что глаза моего друга плотно зажмурены.
«Каким крутым мужиком ты ни будь, а где-то внутри всё равно сидит впечатлительный первоклассник», – подумал я.
Но это было только начало.
Поскольку наш корабль набрал скорость и по законам небесной механики начал удаляться от Луны, Чудову потребовалось развернуть «Байкал» и затем снова задействовать всю батарею двигателей, чтобы прижать его обратно к низкой орбите.
Комплекс перегрузок стал таким, что меня… что я… прямо скажем, чуть не сблевал!
Я, конечно, помнил про чудо-пояс, также известный как Агрегат Антисиловой, который к этому времени уже был на мне надет. Но я постеснялся спросить у Капелли – чтобы не прослыть нерешительным тупицей, – можно ли его включить.
По собственной же инициативе использовать Агрегат Антисиловой я не решился. А вдруг потрачу драгоценный ресурс, который впоследствии будет ой как нужен? Мало ли, может, этим птерам взбредет в голову нас с Костей… мнэ… уестествить? У них же сексуальность превыше всего, как нам Капелли объяснял?
Пик Вечного Света, несмотря на всю помпезность своего названия, с орбиты выглядел как небольшая зазубрина на краю лунного диска. Пока мы подбирались к нему со стороны экватора, эта часть Луны была в наших иллюминаторах «верхней». Но вот корабль повернулся вокруг своей оси, и теперь мы видели растущий Пик Вечного Света у себя под ногами.
Двигатели дали еще пару корректировочных импульсов, и вновь воцарилась невесомость.
– Полярная орбита достигнута, – степенно объявил Чудов. – Переходим в лунный модуль.
Внутри лунного модуля, как я и ожидал, впятером было очень тесно.
– Может, все-таки оставим оружие на корабле? – осторожно предложил я, обращаясь к Капелли. Тот производил впечатление чувака, наименее склонного к паранойе.
– Ни в коем случае! – Капелли даже в лице изменился. – С птерами так нельзя! Увидят тебя без оружия – даже разговаривать не станут! Без оружия – значит, не мужик. Не мужик – значит, неправомочный.
Мы едва успели обменяться этими репликами, как Зимин загерметизировал модуль, а Чудов перешел к процедуре посадки.
Это были не самые приятные минуты в моей жизни. Мы падали на Луну спиной вперед, так что и наши ноги, и посадочные опоры модуля были обращены вовсе не к лунной поверхности, а – в открытый космос.
Казалось, мы рушимся в пропасть и неминуемо разобьемся. Всё это напоминало самые кошмарные аттракционы в парках развлечений – на такие нормальные люди в трезвом виде билетов не покупают.
Похоже, ровно та же мысль посетила и моего друга.
– Кажется, теперь я… понял… почему луна-парк называют… луна-парком… – сквозь сведенные перегрузками зубы выдавил Костя.
От тверди нас отделяли уже считаные километры. Район прилунения разросся на обзорных экранах настолько, что камеры давали теперь каждый крошечный кратер, каждый валун во всех подробностях.
Резко очерченная тень Пика Вечного Света рассекала пейзаж надвое и накрывала метку расчетной точки прилунения.
– Вообще никаких следов базы, – сказал я обескураженно. – Что, правда, здесь были когда-то жилые эллинги? Луноходы? Антенны связи?
Мне ответил доктор Зимин:
– Да всё было, Владимир. Наши, конечно, пытались эту надводную часть айсберга сделать поменьше и всё закопать в грунт. Но еще лет двадцать назад тут по реголиту много чего валялось…
– И куда делось? Ржавчины ведь, я так понимаю, на Луне в принципе нет? – не унимался я.
– Хризалиды очень рачительные. Всё своим универсальным станкам скормили. Ни один болтик не пропал.
– Погодите! Андрей рассказывал, что хризалиды – они своего рода жертвы кораблекрушения, так?
– Так.
– Откуда же у них эти «универсальные станки»?
– Да они когда в космические путешествия отправляются, всё с собой берут. И станки, и споры грибов, которые потом жрут, и культуры бактерий…
– А еще у них есть такие штуки – биопринтеры. Так вот это – что-то невероятное! Они могут даже… – азартно сияя глазами, начал Капелли.
Но шокировать нас подробностями Андрей не успел.
Чудов, предварив маневр коротким сигналом тревожного зуммера, перевернул модуль посадочными опорами книзу и попросил всех заткнуться.
В это мгновение мне показалось, что мой позвоночник прилунится отдельно от всего остального тела, внутренние органы раз и навсегда поменяются друг с другом местами, а сердце мое будет теперь стучать в районе правой пятки…
Потом мы еще минуту энергично вытормаживались, что тоже добавило острых ощущений в области солнечного сплетения.
Затем грянули двадцать секунд невесомости – мы размеренно падали из равновесного положения над точкой посадки под воздействием лунной силы тяжести, – и, наконец, модуль уткнулся в реголит всеми пятью опорами, подняв неожиданно густые клубы пыли.
– С мягкой посадкой и с прибытием на Луну! – официальным тоном поздравил всех Чудов.
Капелли, обращаясь к нам с Костей, сказал:
– Ребята, наши космические традиции требуют, чтобы все поаплодировали пилоту!
Мы нашли в себе силы вяло похлопать.
– Но это еще не всё! – продолжал Капелли. – Каждый из вас, ступив на лунную поверхность, обязан произнести какую-нибудь сакраментальную фразу. Постарайтесь выражаться литературно, обдумайте слова как следует. Они будут навсегда занесены в секретные анналы отечественной космонавтики и в ваше личное дело.
– А двустишие можно сочинить? – спросил Костя.
Все возможные варианты ответов прозвучали одновременно:
– Нельзя, – отрезал Зимин.
– Можно, – разрешил Капелли.
– Мне похер, – отмахнулся Чудов.
На Луне, на Луне
Жизни смысл открылся мне! —
провозвестил в эфир бархатным голосом телепроповедника Тополь, ступив на лунный реголит.
«Неужели и правда открылся? – подумал я. – Надо будет не забыть спросить, какой он, этот смысл. Может, мне тоже пригодится…»
Реголит оказался очень мягким, чего я совсем не ожидал.
– Эй, Володя, ты чего там топчешься?! – окликнул меня Тополь. – Теперь твоя очередь!
«А, точно… Ну до чего же он все-таки мягкий!»
Я остановился, простер к горизонту руку – как статуя Ленина – и сказал:
– Это был маленький шаг для Нила Армстронга, огромный шаг для меня и абсолютно секретный шаг для всего человечества!
После чего я громко загоготал. Видимо, от нервов.
В эфире послышалось сдержанное хихиканье Чудова и Капелли.
Затем наши бывалые спутники разрешили нам немного порезвиться вокруг модуля. Все трое понимали: не каждый день с людьми случается такое счастье.
За отпущенные мне сто восемьдесят секунд я успел поиграть в футбол двадцатикилограммовым булыжником, попрыгать выше головы и раскокать штатным геологическим молотком пару лунных камней.
Я как-то читал, что среди лунных минералов часто попадаются красочные – абрикосово-оранжевые, зеленые, фиолетовые… И что же? Оказалось, обманули! Обследованные мною валуны внутри были серы, как моя школьная юность, проведенная вдали от подружек, интересных компаний и карманных денег…
Что же до Тополя, то он прикладной минералогией себя не утруждал. Костя отдалился от всех нас на десяток шагов и вперился в небосклон, на котором синела наша родная Земля. Естественное поведение для человека, которому только что «открылся смысл жизни», согласимся!
– Что показывают? – спросил я, вторгаясь в его уединение.
– Полярное сияние показывают, – ответил Тополь. – Размером с половину Тихого океана.
– Чего-о?
– Сам посмотри.
Черт возьми! Я тоже его увидел! Призрачное покрывало, сотканное из сполохов, колыхалось на эфирном ветру между Австралией и побережьем Чили.
– А не слишком ли ярко для полярного сияния? – спросил я тревожно.
– И не слишком ли северно? – добавил Тополь.
Мы бы еще поудивлялись странному феномену, но только кто же нам давал?!
– Уважаемые Константин и Владимир! Пришло время приступить к заданию, – это был Капелли.
Мы с Тополем переглянулись.
«Уважаемые Константин и Владимир»! Что значит ученые – люди культуры!
Мы обогнули приметный бугор, одна из сторон которого была будто начисто срезана ножом – кажется, такую штуку профессиональные геологи назвали бы «конкрецией» – и практически носом уперлись в… инопланетян!
Это была вторая группа визитеров, увиденная мною как с начала недели, так и с начала жизни. И, чего греха таить, хризалид я нашел еще более отталкивающими, чем химероидов!
«Стрекозы», которых обещала лекция Капелли, вблизи оказались несуразными чудищами, закованными в хитиновую броню и закутанными в сложенные вдоль туловища непрозрачные крылья.
Не менее двадцати гигантов плечом к плечу, а точнее, крылом к крылу, хороводили вокруг некоего объекта – едва различимого за их крупными сутулыми фигурами. Над птерами взлетали снопы ярких искр и выстреливали вверх струи зеленого дыма, вмиг бесследно рассеивающиеся в вакууме.
Поскольку вся группа была накрыта густой тенью Пика Вечного Света и тьма скрадывала детали, птеры казались карикатурными ку-клукс-клановцами, сменившими белые хламиды на черные.
Их движения не были порывистыми, как у наших земных насекомых. Нет, птеры словно бы мягко перетекали из одной позы в другую. В целом их моторику я бы описал как крайне непривычную.
– Что они делают? Питаются? – спросил я.
Логика моя была простой. Если много насекомых, пусть даже квазинасекомых, собираются вокруг чего-то, значит, они, скорее всего, едят. И притом, с вероятностью девяносто девять процентов, – чей-то труп.
– Ну что ты, они сейчас работают, – сказал Капелли негромко. – Разбирают наш старый лунный модуль с помощью фторных пистолетов.
В самом деле! Стоило только Капелли дать моему восприятию подсказку, и я сразу опознал запыленную посадочную опору – такую точно, как у нашего модуля. А в просвете между птерами на белом боку аппарата промелькнули красные буквы «…ССИЯ».
Я хотел спросить у ксенобиолога, по какому праву какие-то инопланетные насекомые пускают на лом нашу государственную собственность, но Тополя больше заинтересовали упомянутые Капелли «фторные пистолеты».
– Они струей фтора стреляют, что ли? – спросил он.
– Завидная проницательность, Константин, – голос Капелли саркастически дребезжал. – Тончайшей струйкой фтора под огромным давлением. Режет металлы лучше любого лазера сравнимых габаритов, между прочим.
– Всё, мужики, молчок, – оборвал нашу беседу Чудов. – Пора с ними говорить.
– Я готов, – сказал Капелли.
– Нет. Переговоры проведу я.
Я же говорил вам, что Чудов был мужик со странностями? Они ведь совершенно точно решили еще на борту «Байкала», что вести диалог с птерами будет Капелли, поскольку Чудов как-то едва не договорился до «межпланетного инцидента»! А тут вдруг на тебе! «Переговоры проведу я»!
Капелли хотел что-то возразить, но было уже поздно препираться. От группы трудовых птер отделились трое и с поразительной быстротой метнулись к нам.
При этом свои фторные пистолеты, похожие на валторны, они держали наизготовку, как будто планировали нас немедленно перестрелять.
Соответствуя принятому в здешних краях этикету, Чудов достал из набедренной кобуры скафандра «дробовик», то есть ракетомет «Штурм».
Я машинально потянулся за своим – сталкерская привычка, – но доктор Зимин остановил меня пресекающим жестом. Мол, что позволено Юпитеру – не позволено Комбату.
– Приветствую народ хризалид, блистающий золотом сегментов и сияющий величием помыслов! – сказал Чудов.
Я так понял, это была стандартная ритуальная фраза. Программа-переводчик, запущенная на борткомпьютере его скафандра, транслировала эту формулу на язык хризалид, но результата ее работы мы не слышали, нам передавался только русский текст.
– И я приветствую землян, проявивших к нам гостеприимство! – сказал самый мордатый и плечистый птер.
Голова у него была вытянутая, опутанная сетью трещин, желто-зеленая. Всю ее нижнюю часть покрывал лес разнообразных отростков, жвал и щупов, которые непрестанно шевелились – не важно, говорил инопланетянин или молчал. А безжалостные глаза птера были, напротив, абсолютно неподвижны и смотрели, казалось, куда-то мимо нас, поверх наших голов.
Голову отделял от вакуума шлем в виде купола, изготовленного из необычного материала, напоминающего горную слюду – местами полностью прозрачного, местами располосованного мутными прожилками. Снизу шлем был герметизирован темно-зеленой складчатой мембраной. Всё это громоздкое сооружение придавало грозной в целом внешности квазиинсекта некий комичный оттенок.
Интересно, что какого-либо подобия скафандра – за исключением этого слюдяного купола – я на птерах не заметил.
Уже потом Капелли объяснил мне, что физиологически хризалиды в нем не очень-то нуждаются. Мягкие ткани их тела защищены толстым слоем твердого материала, близкого к нашему земному хитину, благодаря чему блокируется утечка водяных паров и газов из организма в безвоздушную среду.
Что же до терморегуляции, то, конечно, часа за три-четыре птер на поверхности Луны успевал хорошенько перегреться, если находился под лучами Солнца, но, выплюнув порцию жидкости, вырабатываемой особыми железами, он умудрялся восстановить термобаланс. В общем, приходилось признать, что хризалиды приспособлены к жизни на Луне гораздо лучше нашего.
Разговор, тем временем, продолжался.
– Я хочу сказать тебе, уважаемый Сис, что сегодня роспись на твоих грудных пластинах особенно впечатляет, – сказал Чудов серьезно. – Эти спирали, эти квадраты, м-м-м-м… Новый уровень эстетики! Лучшие галактические стандарты!
Капелли и Зимин принялись громко поддакивать и делать театральные жесты – мол, да-да, ничего прекрасней в жизни не видели.
Мы с Костей переглянулись – какие еще, нафиг, «галактические стандарты»? Но наконец вспомнили, что от нас требуется поддакивать и восхищаться, то есть работать группой поддержки и не сачковать.
Что поделаешь?! Мы тоже затянули: «Потрясающе! Достойно зависти! Видна работа настоящего мастера!»
– А тебе, уважаемый Лил, я хочу сказать, что твои фуркулы сегодня особенно старательно отполированы, – продолжал гвоздить комплиментами Чудов, мастер дипломатического протокола. – Они сияют ярче ста сверхновых!
Что такое «фуркулы», можно было догадаться, оглядев Лила с головы до пят. «Ярче ста сверхновых», ну или, по крайней мере, достаточно ярко, горели четыре отростка, свисавшие с нижнего сегмента его туловища.
Мы продолжили свой спектакль: «Уму непостижимая красота!», «Это просто верх элегантности!»
– А ты, уважаемый Тир, сегодня прекрасно начистил свои надкрылья… Э-э, да я вижу, тут не только чистка! – Чудов сделал вид, что присматривается. – Еще и какая-то инкрустация, да?
– Именно! Моя самка Бди не только расписала мои надкрылья, но и наклеила на них алмазную пыль, которую мы добыли из вашего корабля! Таких узоров нет ни у кого! – добавил польщенный Тир.
Глава делегации – я уже понял, что его звали Сис, – поглядел на Тира ревниво. Дескать, «что значит, нет ни у кого?» Тир сразу уразумел, что шелестит не по сезону, и заверил вожака:
– Но у уважаемого Сиса их нет только потому, что его грудная роспись имеет рельефную лепку, которая производит на самок гораздо большее впечатление, чем моя инкрустация! Гораздо, гораздо большее!
Сис удовлетворенно потер грудь двумя из шести пар конечностей. Мол, наконец-то я слышу нечто уместное…
Эта безумная светская болтовня продлилась довольно долго.
После обсуждения росписей с инкрустациями перешли к мягким наездам. Птеры поинтересовались, почему мы явились без приглашения.
Чудов растолковал им (хотя они и сами прекрасно это знали!), что Луна принадлежит землянам, а значит, никаких приглашений нам не требуется, ведь мы на своей территории.
На что Сис сказал, что он лично был бы рад, если бы земляне всё же о своих прилетах предупреждали.
– В следующий раз мы обязательно так и сделаем, – заверил бригадира Чудов. – Но сегодня нас привело неотложное дело, по поводу обстоятельств которого мы хотели бы переговорить с Младшим Братом Справедливости. Он, кстати, здесь? Или, может быть, на дальних плантациях?
– Младший Брат Справедливости уединился для медитации в Нижней Теплице.
– Я должен увидеть его прямо сейчас, – сказал Чудов. – Иначе может получиться нехорошо.
Прозвучало это совсем не вежливо, я бы даже сказал – жестко. Но тут я сообразил, что птеры наверняка любят всякие резкости и угрожающие намеки. Если же резкостей и скрытых угроз нет, они собеседника вообще не воспринимают как равного, как мужчину.
Дикость! С другой стороны, и среди людей определенного сорта таких полно…
Я ожидал увидеть внутренности заброшенной советской базы поблекшими, изношенными, изъеденными бесплотными крысами времени. Ожидал, что ноги по щиколотку уйдут в ядовитую, радиоактивную пыль. Ожидал постъядерной эстетики напополам с нуаром. Но вместо этого все поверхности шлюзовой камеры – первого помещения базы, в которое мы ступили, – встретили нас блеском свежего хромового напыления.
Пока птеры-стражники за внутренней дверью шлюза что-то выспрашивали у Чудова, я крутил башкой по сторонам, жадно впитывая впечатления.
Оказалось, шлюз превращен птерами в… как бы это выразиться?.. выставку трофеев?.. музей лунной космонавтики?
По хромированным стенам были развешены предметы определенно земного происхождения. Большинство из них являлось не опознанными мной обломками лунных зондов и посадочных модулей: какие-то штанги, загогулины, штекеры…
Но были и вполне узнаваемые вещи. Перчатка от скафандра, например. Шлем от скафандра же с фамилией хозяина: GORSKY. Колесо советского лунохода. Внушительных размеров красная кнопка с надписью «ПУСК». Клавиатура компьютера допотопнейшего вида. И так далее, и так далее…
А на самом видном месте красовалась металлическая пластина с гравировкой. На ней была изображена Земля в виде двух своих полушарий. Ниже помещался текст:
«Here men from the planet Earth first set foot upon the Moon. July 1969, A.D. We came in peace for all mankind».
Насколько мне позволяло знание английского, я понял надпись следующим образом:
«Здесь люди с планеты Земля впервые шагнули на Луну. Июль 1969 года. Мы пришли с миром от имени всего человечества».
Под надписью красовались фамилии и автографы астронавтов Армстронга, Коллинза и Олдрина, а также – от скромности мистеру президенту явно умереть не грозило – Ричарда Никсона.
– Откуда эта штуковина? – не понял Тополь.
– С места первой посадки американцев, – пояснил Капелли.
– А зачем она здесь?
– На этот счет есть разные мнения…
Но про разные мнения мы ничего не узнали, потому что в этот миг птеры наконец отворили нам люк, и мы поспешили внутрь базы «Звезда».
Я думал, что стилистика шлюза распространена птерами и на остальные помещения, то есть нас встретят строгие хромированные поверхности, украшенные синими квадратиками – обломками солнечных батарей. Но нет. Перешагнув через комингс люка, мы попали… в тропический лес!
Бромелиевые жизнерадостно топырили во все стороны свои острые листы…
Пестрые лианы шустро вились по стенам…
Воздушные корни свисали полупрозрачной бахромой с эпифитов, облюбовавших ветви толщиной в ногу. Ветви эти, изгибаясь арками, шли из ниоткуда в никуда: начинались в одной стене коридора и исчезали в другой… Кто знает, что то были за деревья и как хризалидам удавалось поддерживать их существование?
Но самое удивительное: коридор был щедро расчерчен золотыми, янтарно-желтыми, медвяными солнечными лучами, льющимися сквозь алюминиевую обрешетку подволока!
– Но откуда здесь свет?! – спросил я у Капелли. – Он же искусственный, да?
– Напротив, естественный, – невозмутимо ответил тот.
– Что значит «естественный»?!
– То и значит. Хризалиды прогрызли в склонах Пика Вечного Света длинные кротовины и залили их кристаллическими световодами. Солнечный фотон прилетает на Луну, попадает в световод, пролетает сквозь толщу породы и – прямиком на пальму! Так что хризалиды имеют здесь столько же солнца, что и мы у себя в Крыму… Точнее сказать, даже больше, ведь атмосфера-то не мешает!
– А что они тут выращивают? Я смотрю, в основном ананасы?
– Они вывели какой-то гибрид. Взяли наш ананас, добавили гены своего гриба и имеют по восемь урожаев первосортного хитина за год… А в другой теплице у них лишайники… Те растут на каменных плитах с особой резьбой на поверхности, на, так сказать, скрижалях. В бороздки скрижалей каждый час надо подливать особую органику. В качестве каковой хризалиды используют перегнившую и размолотую в пасту ботву ананасов.
– У нас тоже так умеют, – заметил Зимин, – да только не делают. Ленятся от хорошей жизни.
Чудов не смог смолчать:
– Ну почему «не делают»? Здесь же, на Луне, на нашей Новой Базе, точно так и поступают!
– На Новой Базе да, – строго сказал Зимин. – А на Земле нет.
«А доктор-то с характером», – отметил я.
Но главные чудеса начались, когда группа великолепных стражниц-птер – наконец-то мы увидели девочек! – звеня платиновыми украшениями, шурша золотыми люрексными боа и цокая подкованными конечностями, проводила нас в шахту из-под межпланетной ракеты РС-30, ныне величаемую Нижней Теплицей.
– Младший Брат Справедливости Пахивир ожидает вас! – провозвестила самка достаточно высокого статуса, судя по тому, как густо были покрыты перламутровым лаком зазубрины на ее верхних конечностях.
Старая советская гермодверь из сортной стали распахнулась в залитую солнцем парниковую теплынь.
Поскольку я под напором свежих впечатлений позабыл большую часть всего того, что нам рассказывал Капелли о трех фазах жизни хризалид, я приготовился встретить птера – мордатого, с изукрашенным брюхом и лапами в золотых насечках, такого всего из себя агрессивного и сексуально озабоченного нарцисса – а увидел… мучнистого цвета гусеницу с рыхлым телом, мутными глазами, каждый размером с суповую тарелку, всю покрытую редким некрасивым ворсом.
Гусеница лежала, свернувшись полукольцом, на грибовидном топчане из пластика и мечтательно покачивала головой туда-сюда как делают застоявшиеся в денниках кони.
– Приветствуем тебя, Младший Брат Справедливости, – сказал Чудов скучным голосом бюрократа. – Мы принесли тебе богатые дары. И мы взыскуем быстрых ответов на свои скоропортящиеся вопросы.
«Ухватисто же он взял быка за рога, перейдя от китайских церемоний к сути визита», – восхитился я.
После слов «дары» Капелли извлек из ранца прямоугольное нечто, завернутое в старомодную упаковочную бумагу, и в почтительном полупоклоне поднес его к топчану гусеницы.
Гусеница вытянула в сторону подарка нежные рожки, тотчас напрягла их, затем некоторое время молча чему-то своему внимала и наконец вынесла вердикт.
– Табак вкусненький… Вкусненький табак. – Голос гусеницы был слабым, тихим и составлял разительный контраст с жизнелюбивым треском птеров. Казалось, еще одно слово – и Пахивир отдаст богу душу, просто от общей телесной расслабленности. – Пахивир благодарен… Благодарен… Да.
– Мы ищем химероидов, – сказал Чудов, неотрывно глядя на владыку всея хризалид Луны своими холодными глазами. – Они были здесь?
– Были… Еще пять градусов назад.
«Градусы – это, должно быть, их единицы измерения времени, – смекнул я. – Ну, как у нас сутки или часы…»
– То есть вчера, – рассудил Капелли вполголоса, избавив меня от необходимости допытываться.
– И что они, улетели? – Чудов гнул свою линию.
– Улетели…
– Но почему ты не предупредил нас?! У нас же договор! – Чудов, казалось, с трудом сдерживал бешенство. – Ведь с химероидами был человек, которого они похитили! Эти химероиды – преступники!
– Человек? Человек был, – спокойно согласился гусеница Пахивир. – Но я спросил его, страдает ли он… Он ответил, что не страдает… Он сказал, что сам хочет лететь с химероидами… Сам… У меня есть кристалл… Там всё записано… Если желаете, посмотрите.
Меланхолическая раздумчивость, с которой вел переговоры владыка хризалид, вдруг рывком перестала меня бесить и даже расположила меня к нему. В задницу мир, где все на всех давят! Да здравствует мир интеллигентной медленной беседы в темпе сновидения… Вот бы еще кофе поднесли – цены бы этому всему не было!
– Посмотрим мы всё это потом… А пока скажи, куда химероиды и человек улетели, – не отставал от ползуна Чудов.
– Я разрешил им войти в телепортер… Разрешил, да… Они вошли… Корабль бросили… На котором прилетели… У меня есть кристалл… Там всё записано.
– Да подожди ты со своими кристаллами! – вышел из себя Чудов. – Корабль можно посмотреть?!
– Можно… Можно. Но он снаружи… Далеко…
– Хорошо, корабль тоже, значит, потом. А пока ты обязан сообщить мне, куда они отправились!
– Они отправились… На Марс… Вы же знаете… Наш телепортер не самый мощный… Он маленький… – Каждое слово владыка хризалид произносил теперь эдак по-гейски капризно, словно вот-вот расплачется. А может, его и правда расстраивало то, как напирал на него Чудов.
– Мы знаем. Но все-таки нам нужны точные координаты места назначения химероидов на Марсе. Потому что Марс большой… Хоть ваш телепортер и маленький… – Кажется, Чудов начал невольно поддаваться трансовой манере общения своего инопланетного собеседника.
Я думал, что в ответ на запрос координат Пахивир будет бормотать что-то нечленораздельное минут пять, и при этом суть его бормотаний сведется к тому, что координаты тоже «снаружи» и «далеко». Но нет.
– Координаты запиши, – без всяких яких сказал Паша и в пулеметном темпе выдал абракадабру из сорока примерно слогов. Переводчик моего скафандра, однако же, уверенно преобразовал эту кашу звуков в широту и долготу ареографических координат, заданных с точностью до пяти метров.
Чудов удовлетворенно кивнул.
– Благодарю тебя, Младший Брат Справедливости. Теперь я вполне доволен. И вот еще что…
Но сформулировать очередной вопрос Чудов не успел. Нашу беседу беспардонно прервала группа из пяти птеров (предводительствовал всё тот же бригадир Сис), которые буквально свалились нам на голову, треща крыльями, – так я впервые увидел, как эта позолоченная саранча летает.
