Глава 9
Удивительно, но самое яркое и внятное свечение испускал алмаз — ровное, белесое, без завихрений. Энергия, похожая на мягкого ежика, расходилась от него в стороны, как от многоконечного кристалла. Алмаз бы Лана не спутала ни с чем. С остальными оказалось сложнее: вокруг рубина как будто бы клубился туман, такой же белесый, как и у алмаза, но похожий уже не на ежика, а на рваное облако, энергия аквамарина вилась спиралями и напоминала кудрявую голову, лараит, кажется, вообще не светился. Нет, светился — она смогла уловить не сияние, но блеклую пульсацию после нескольких минут пристального наблюдения. И сникла — в «комнате» у нее будет не пять, а всего одна минута, и, значит, лараит намеренно отыскать не удастся. А жаль. Он бы продлил Марио жизнь на восемьдесят дней.
Их дней.
«Ему нужен Сапфир. Только он».
Переходить к Сапфиру она не торопилась — пыталась понять особенность каждого самоцвета по порядку. Итак, топаз…
— Мо, ты мог бы дать мне листок и ручку?
— Мог бы. Только придется сплавать за ними на яхту. Тебе срочно?
— Угу, — Лана кивнула, и Марио, более ни о чем не спрашивающий, вошел в воду и побрел, рассекая мощными ногами мягкие волны, по направлению к яхте. Через мгновенье оттолкнулся и поплыл.
Ночь прошла спокойно. Лежа на жесткой подстилке из листьев и тесно обнятая мужской рукой, Лана то и дело просыпалась, слушала размеренное дыхание за спиной и подолгу не могла заснуть — не верила во все, что случилось вечером, — в признание у костра, в танец «на воде», в их любовь. А после осознавала, что все — правда, и сон ускользал окончательно — приходилось гнать мысли, чтобы погрузиться в дрему. Мешало плескавшееся внутри счастье.
Утром, сразу после завтрака вчерашней рыбой, на нее вдруг обрушилось беспокойство — а что, если больше не получится «падать»? Ведь она не в депрессии — как проваливаться в черноту? Но страхи оказались напрасными — любовь будто придала сил, и полет в бездну, который раньше длился, бывало, по две-три минуты, теперь проскакивал всего за несколько секунд. Нырнула здесь, вынырнула там. Чуднó. Лана обрадовалась.
Вернулся Марио, выдал ей завернутый в полиэтилен блокнот, поцеловал в щеку и отправился снова ловить рыбу.
Нам не хватает избушки, подумала Лана. Чтобы жить здесь. Просыпаться на рассвете, обнимать друг друга, а после расходиться — он на рыбалку, она на сбор ягод, — чтобы вновь встречаться за обедом. Есть суп из морепродуктов, который она научится варить, сидеть в сени пальм, Лана будет шить им одежду, Мо стругать из палочек крючки для полотенец в дом…
Странные мысли. Глупые и счастливые.
Ей хотелось забыть о том мире, который существовал по ту сторону океана, — о суше, по которой некогда ходил Том, о Кэти, давно уже по этой самой суше не ходившей. О Комиссии, о несправедливости, «розетке». Накануне вечером она, содрогаясь, водила по теплому металлу лепестков пальцами. Ужасалась, силясь представить это «в себе».
Но топаз. Что насчет топаза?
Свечение топаза несколько походило на то, что испускал алмаз, только тусклее, и кончики льющейся энергии завивались, словно сигаретный дым. Лана впитала его, запомнила. Перевела взгляд.
Гранат: свет прямой, но чередующийся — луч длинный, луч короткий, снова длинный и короткий.
Турмалин: плотный кокон, напоминающий паутину. Почти непрозрачный. С турмалином будет просто… Чароит бликовал и переливался, берилл светился ярко у центра камня, но терял в мощности сразу же у граней, циркон испускал один-единственный луч…
Ручка нашлась в блокноте.
Лана зажала колпачок во рту и принялась рисовать.
* * *
Вновь шипела над костром решетка-гриль; Марио отряхивал с ног блестки чешуи. День — погожий и солнечный — ласкал взгляд лазурной синевой горизонта. Отдыхала «Жемчужина». Пока Марио сбрызгивал рыбу соком подсохшей за ночь половинки лимона, Лана сосредоточенно изучала рисунки — впечатывала в память, заучивала. Затем оторвалась от блокнота, подняла глаза:
— Мо, а действие формулы ослабевает к концу срока?
— Угу.
— То есть может быть так, что к тому времени, когда мы попадем в комнату, я начну видеть хуже?
— Не думаю. Он писал, что действие формулы ослабевает за двадцать четыре часа до истечения двух с половиной или трех недель.
— То есть я успею?
— Успеешь.
Он улыбался. Он теперь улыбался почти все время, и каждую из этих улыбок Лана отражала светом тысячи солнц, которые горели внутри. Она любила Марио. Его спокойствие, его невозмутимость, его уверенность, что каким-то образом все обязательно наладится. Любила любовь в его глазах.
А еще совершенно по-женски балдела от вида мужской фигуры — этих бугристых мышц, которые могла потрогать, этой невероятно мощной спины, которую имела право обнять, этих сногсшибательных крепких ног — с такими хоть в спринт, хоть в футбол. А уж хрюндель — вот кто оказался выше всяких похвал — им Марио владел безукоризненно.
— Любовь моя, может, ты походишь по этому острову без плавок?
Улыбка мужчины, глядящего в костер, расползлась шире.
— Только, если ты скинешь с себя парео и тоже будешь ходить нагишом.
— Я согласна!
— Но с острова мы тогда не уедем.
— Какая райская жизнь…
Черные глаза блеснули — Мо снял решетку с огня и отложил в сторону. Поднялся на ноги, присел уже перед Ланой, подался вперед.
— Что-то я давно тебя не целовал…
— Очень давно.
Он был вкусен, он был горяч. Мо омывал сексуальной энергией не слабее океана — он сам был океаном. Лана медленно откланялась назад, радостно сдаваясь напору.
— И все-таки, может, походишь по острову голым?
— Ты хотела бы любоваться видом вставшего члена?
— А он вставший?
— Проверь, — прошептали ей на ухо, и она тут же запустила в плавки руку, нащупала разбухший и уже почти стальной пенис, легонько сжала его и застонала.
— Я проверила. Нравится.
— Точно?
— Ну, я бы проверила еще раз…
Мо навалился сверху, вложил себя туда, куда был приглашен, тихонько зарычал. Сперва двигался медленно, позволяя прочувствовать каждый момент единения, затем не удержался, впечатал податливое тело в песок, ускорился. Переплелись пальцы, переплелись стоны, поцелуй глушил и усиливал их одновременно. Лана, чувствуя себя скорострелом, не выдержала первой — выгнулась навстречу, задрожала и сдалась — рассыпалась ворохом сверкающих искр. Блаженная, ощущала, как приблизился к развязке, а после сдался и Мо — вогнал себя в нее на полной мощи раз, второй, третий… Захрипел, прижал ее теснее тесного, обмяк.
Оба — ненасытные и изголодавшиеся, оба — скорострелы. Ей было весело.
Шумели над головой пальмы; скользили по синему небу облака.
— Хорошо-то как… Не описать.
Они лежали, не разъединившись. Нежились, таяли, испускали вокруг себя волны счастья.
— Ну что, он все еще хрюндель?
Спросили ее тихонько.
— Угу, — муркнула Лана. — Самый лучший хрюндель на свете.
И Мо затрясся от смеха.
* * *
— Где ты взяла это слово — хрюндель?
Облепленная кусочками взлетавшего вверх пепла, снова жарилась рыба.
— Это все моя подруга, — Лана безмятежно улыбалась. — Мы как-то раз пошли в кино, а там главный герой разделся до плавок, и у него, кажется, частично вывалилось хозяйство — знаешь, всего на секунду мелькнуло в кадре. И тогда Иви спросила громким таким шепотом: «Это у него хрюндель, что ли?» Хрюкал весь зал. Вот и прилипло.
— Понял. А то я все гадал…
Шумели кусты за «шалашом», поскрипывали пальмовые стволы; пели в глубине тропического леса птицы.
— Мо, а животные тут есть?
— Только мелкие, насколько я знаю. Птицы, грызуны, типа бурундуков. Мыши. А что?
— Просто. Хорошо. Может, останемся?
Упал и глухо стукнулся о песок в отдалении кокос.
— Для пяти дней у нас недостаточно еды.
— Достаточно, — уверенно возразила Лана. — У нас есть хлеб, рыба, пресная вода. Что еще нужно?
— Ничего, — Марио перевернул решетку. В этот момент он выглядел таким расслабленным и счастливым, как никогда ранее. — Только рыба опостылеет тебе уже через день.
— Может быть, — песок тек через ее пальцы сухими ручейками. — Но можно чередовать ее.
— С чем?
— С сексом. Смотри: завтрак — рыба и секс. Обед — кальмары и секс.
— Полдник: кокосы и секс, — подхватил Марио, — вечером — бананы и секс.
— Видишь, какое разнообразие?
— Точно — рай.
И они расхохотались.
После еды Мо посерьезнел, предложил:
— Сегодня съемки вручения призов. Хочешь на них присутствовать?
Лана оторвалась от блокнота, который вновь принялась изучать, оживилась:
— Хочу.
— Мы, в общем, успеваем. Если соберемся и выдвинемся назад через пару часов, то как раз успеем прикупить что-нибудь симпатичное. Думаю, нас снова попросят станцевать.
— Ты знаешь, я всегда «за» танцы.
В глазах Ланы плясали чертики.
— А как насчет ныряния с маской? Здесь недалеко красивый риф — редкая возможность.
— Вообще-то, я собиралась еще поработать.
— Поработай, пока я принесу маски. А потом поныряем?
Она не смогла отказаться — Мо был прав: мир ли, война ли, радость или печаль, но жизнь всегда — здесь и сейчас.
— Ты знаешь, что я тебя люблю?
— Знаю.
Он светился от этих слов, а она была готова обнимать его вечно — мысленно и наяву. Сейчас, завтра — всегда.
* * *
Маски оказались идентичными — обе с толстыми, обрезиненными по кругу стеклами, мясистыми загубниками и пластиковыми трубками — синими, с красным кончиком.
В воду входили, держась за руки.
— Только ничего не касайся, хорошо?
С растянутым в стороны «кляпом» ртом, Лана согласно кивнула.
Мо нырнул первым — ушел чуть вперед, оттолкнулся от дна и лег на воду лицом вниз; мелькнули его знакомые синие трусы. Она, волнуясь, нырнула следом.
Кораллы являли собой отдельный мир с бурыми пористыми городами, желтоватыми, похожими на толстые волосы островками-анемонами, заметенными сероватым песком «донными» пустынями.
И рыбы. Лана не ожидала, что увидит сразу столько — непуганых и любопытных жителей морского пространства: синих, черных, желтых и совершенно неописуемых по цвету. Тот, кто рисовал подводный мир, не скупился на оттенки и мешал их, по-видимому, в порядке и без — коричневый с зеленым, зеленый с синим, синий с оранжевым…
В первые минуты она судорожно следила за дыханием — чтобы ртом через загубник, чтобы не носом. Затем освоилась, привыкла. С удивлением и любопытством рассматривала коралловый лес и отдельные его деревья, ярко-желтых, похожих на осенние листочки, рыбешек, чувствовала, как щекочут голый живот пузырьки воздуха. Мо с восторженным выражения лица делал знаки — мол, посмотри сюда и еще вот сюда — красиво?
Лана с не менее восторженным выражением лица кивала — ага, красиво.
И думала: если кудрявый, значит, аквамарин, если лучи разной длины, то гранат, если кончики, как сигаретный дым, значит, алмаз.
Плавали перед глазами рыбешки; плавали перед внутренним зрением зарисовки из блокнота.
Обратно на яхту собирались, пребывая в светлой грусти, — остров подарил обоим незабываемый день. Будет ли еще? Время покажет — все оно, оно и оно. Марио залил костер, принялся оттирать песком решетку. Лана собрала в пакет мусор — пластиковые тарелки, остатки рыбы, кусочки лимонной кожуры, — завязала горловину, бросила в сумку и села у кромки воды. Сохли после ныряния волосы; вдоль плеча тянулся коричневатый след — по нему пробежал краб.
Когда вернутся? Вернутся ли?
В кулаке зажат мешочек с самоцветами — на «Жемчужине» она собиралась работать.
Будто жалея об их отъезде, из глубины леса надрывно кричала неведомая птица; беспечно кружил в синеве неба далекий орлан.
Спустя сорок минут остров остался позади. Все более далеким с каждой минутой делался абрис его вихрастой макушки, все тоньше полоска золотистого песка. Вон там они жгли костер, а там — лежанка…
Лана смаргивала слезы.
Мо обнял ее сзади, потерся подбородком о голову.
— Не грусти, слышишь?
— Я… не грущу. Я пытаюсь.
— Будет то, что будет.
Ей не хотелось в Ла-файю. Возвращение в шумный город означало одно — у них еще минус день. Осталось пять. Четыре до появления координат — как скоро, слишком скоро. Невообразимо мало.
— Эй…
Лана потерла глаза пальцами.
— Не вздумай расклеиваться, слышишь? Помнишь — печаль или радость, голод или война…
— … жизнь сейчас, — довершила она фразу и невесело улыбнулась. Мо прав — погожий день, теплый ветер, скрип мачт, они живы. Жизнь — сейчас. — Все хорошо.
Развернулась и обняла стоящего позади мужчину крепко-крепко.
* * *
— Это так они выглядят?
— Да.
Бриз листал блокнот, изрисованный линиями энергетических завихрений.
— Любопытно, что я должен был увидеть это сам.
— Должен был. Но увидела я.
Марио рассматривал рисунки с любопытством и настороженностью.
— Очень похожи один на другой, да?
— Похожи. Иногда различий так мало, что…
«… я боюсь».
Он понял без слов.
— А лараит вообще как будто подолгу не мерцает. Он пульсирует. Как отыскать его, если у нас будет всего минута?
— Но в паузе у тебя почти что вечность.
— Да. Вот только мне приходится выныривать, чтобы поворачивать голову, иначе трудно. Нырнуть, сосредоточиться на одном камне, вынырнуть, перевести взгляд, нырнуть снова, сосредоточиться…
— А переводить взгляд в том состоянии?
— Очень долго.
— А, если сразу взять горсть камней в ладонь?
— Тогда их свечение смешается, и его не различить. Они должны находиться хотя бы в паре сантиметров друг от друга.
— Мда, задачка…
Марио пытался справиться с удрученностью; а Лана, будто книгу, читала мысли по его лицу — «я не хотел взваливать все это на тебя, прости…»
Она погладила его по руке; ветер шевелил уголки страниц и будто просил Мо убрать палец — мол, чего зажал? Дай поиграю…
— А сапфир ты еще не рисовала?
— Нет. Собираюсь сейчас.
— Голодная?
— Нет, не хочу отвлекаться. Самой интересно, как он выглядит.
* * *
Вечером.
Лане казалось, что сцены ее жизни меняются слишком стремительно, как смонтированный кинофильм: только что светило солнце, на ее лице была маска, а внизу коралловый риф, затем солнце сместилось — сместилась по морю и «Жемчужина». Закатный свет — бунгало. Солнце ушло, и декорации изменились тоже: теперь она в длинном бордовом платье, на каблуках, и Марио в изумительной красной, расшитой стразами рубашке и черных обтягивающих брюках.
На студии им обрадовались.
— Сначала танцуете вы как пара-победитель, за вами состоится танец тех, кто занял второе и третье место. После — вручение призов. Ваша задача простая: улыбаться и выглядеть счастливыми — поверьте, призы того стоят. Готовы? Вы, мисс Далински, в гримерную, что слева по коридору, вы, мистер Кассар, в ту, которая напротив. Все понятно?
Менеджер с микрофоном на ухе двигался суетливо и постоянно сверялся с прикрепленной к пластиковому планшету бумажкой, будто та вещала ему единственно верный план действий.
— Встретимся в бальном зале. Если есть вопросы, обратитесь к стилистам, они меня позовут.
Похожий на одутловатого пингвина беспокойный ассистент скрылся за ближайшей дверью.
От сооружения высокой прически Лана отказалась — не хотела, чтобы кто-то заметил на ее шее тату. Не нужны кривотолки и сплетни — они явились не за этим. Зачем? Уж точно не за призами. Ответ на вопрос «зачем они явились» она знала наверняка — чтобы Марио не сполз.
А сползать он начал.
Сразу же после того, как она поделилась с ним известиями о том, что свечение сапфира почти идентично тому, которое испускает цитрин. Беда. Настоящая беда. Ведь эти два спутать точно никак нельзя: если один подарит вечную жизнь, то второй убьет уже через пять часов.
Марио сделал вид, что воспринял новости равнодушно, но Лана вдруг увидела тень той самой тоски, которая уже мелькала в черных глазах — тень одиночества и отрешенности, тень смертельной усталости от бесконечной борьбы.
— Если хочешь, на студию мы не поедем, — предложил он, не глядя на нее.
— Поедем.
В тот момент она четко осознала одно: если сползут оба, то потонут. И, если Марио не будет тем, кто тянет наверх, то этим «кем-то» должна стать она, Лана. Но она не сможет им стать в тихом бунгало, на привычном крыльце или даже в постели Мо — его дом, слишком уютный и родной, заставит плакать их обоих. И потому им требовалась встряска.
— Мы поедем, — отозвалась она жестко. — И на студию, и в Гару, и куда там еще мы, черт возьми, собирались. И даже не думай мне отказать.
Мо смотрел на нее выразительно — перед смертью, мол, не надышишься. Глупо это все, глупо.
Но поехать на студию согласился.
* * *
Камеры — целых три — кружили по залу на длинных, свисающих с потолка и обмотанных проводами, железных «руках». Зал проветривали кондиционеры, но из-за обилия зрителей в нем все равно было душно; вдоль стен свисали тяжелые от полотка до пола портьеры. Позади, на второй сценический этаж, вели две подсвеченные красноватым свечением лестницы. Сверху балкон.
— Дамы и господа, встречаем — Лана Далински и Марио Кассар — победители конкурса «Ла-чача», уникальные танцоры, покорившие сердца зрителей своим искрометным талантом. И сегодня они вновь здесь, на этой студии — аплодисменты, дамы и господа, аплодисменты.
Зал хлопал так, будто каждому зрителю за овации был обещан бесплатный ужин, — бурно, искренне и шумно. В свете прожекторов концертные платья и рубашки ослепительно сверкали миллионами радужных огоньков. Лане вновь подумалось о сапфире — от камней и их сияния тошнило. Даже от стекляшек.
— Сегодня наши победители вновь станцуют для нас, и не что-нибудь — нет-нет, но самый настоящий танец любви — танго. Похлопаем, поддержим наших гостей!
И вновь аплодисменты. А после на зал пала тьма и тут же ярким светом вспыхнули прожекторы, окрасился синими, голубыми и красными бликами пол, который распался на линии, звезды, квадраты.
Зависла секундная тишина; Мо обнял Лану за талию, та прислонила голову к его плечу.
— Мы снова не готовились, — шепнул он со смешком.
— А нам и не надо…. Просто чувствуй меня. И танцуй, — шепнули в ответ.
Зазвучала музыка.
И вновь их руки отведены в сторону, пальцы сплетены и почти касаются друг друга кончики носов. Взгляды напряжены, пробиты током, бедра — стальные и гибкие — готовы плести узор из обволакивающих разворотов, наклонов и восьмерок.
Задвигались подошвы — принялись наступать мужские туфли, и тут же изящно попятились назад каблучки. Марио нападал — давай, посмотри на меня, почувствуй. Обвивалась и отпускала вокруг него нога Ланы — кто тут нападает? Ты — тигр? Тогда я — тигрица. Берегись, отступай — съем, подчиню, лишу разума…
Они, как и прежде, ушли в музыку с первых тактов. Не вовремя аплодировали вдруг обнаружившие, что их не обманули и что на сцене разворачивается настоящая страсть, зрители. Им давал отмашку ведущий — угомонитесь, мол.
Лана пожирала партнера глазами.
«А красавчик ты, Мо… настоящий».
«Еще и сильный…»
«И крепкий…»
«И твердый»
«Уже?»
«Всегда при взгляде на тебя…»
«Они увидят…»
«Плевать».
Кружение тел, пируэты коленей; они танцевали столь же синхронно, как занимались сексом, — одно на двоих дыхание, одна страсть.
«Хочу тебя…»
Пристально наблюдал за ними ведущий. Иногда, когда свет прожектора ускользал в сторону, тер влажные ладони о колени.
Марио прижался сзади, обхватил Лану за талию — распахнулись разрезы, взлетели в воздух стройные женские ноги. И вновь объятие, крепче, чем того позволяла танцевальная этика.
«Смотришь на меня? Смотри, ощущай…»
Их окутала сексуальная дымка, которую жадно глотали и зрители, и камеры.
«Ты меня щупаешь, засранец…»
«Щупаю. Я бы пощупал тебя везде…»
Они проплыли от одного края сцены к другому.
«Задрал бы тебе платье, сдернул плавки…»
«Угу, мечтай…»
«И задеру».
«Я без плавок…»
«Что?!»
Мо крутанул Лану так, что у той затрещало плечо.
«Хочешь?»
«Трахну».
Она улыбалась сладко, как садист. Обвивалась, терлась кошкой, дразнила. Мо не удержался и хлопнул ее по заднице — отдельные зрители повскакивали с мест с одобрительным свистом.
«Ах, так?!»
В следующий «проход», она прижала руку к его члену и потянула на себя.
Вспотел ведущий, которого в этот момент показал экран.
«Держишься за него? Чувствуй. Он скоро будет в тебе».
Она действительно была без плавок и чувствовала, как вся внутренняя сторона бедер сделалась скользкой.
Они не танцевали — они готовились к сексу, они почти занимались им.
«Хочу тебя. Хочу танцевать, чтобы ты без платья… Чтобы подрагивали твои соски. Чтобы я голый прижимался сзади, хочу наклонить…»
Он наклонил ее сразу же — еще не отыграла музыка. Запер вверх по лестнице туда, где свисала тяжелая портьера, затащил за нее, словно жертву в капкан, задрал платье и втиснул себя в Лану так жадно, что та громко застонала.
Зрители захлебывались аплодисментами — они полагали, что столь эффектное завершение танца — часть шоу. Прекрасная, возбуждающая, единственно правильная.
Аплодисменты грохотали и грохотали, заглушая голос ведущего, и под них, наклонив к стене, партнершу безудержно, страстно и резко трахал Мо.
На церемонию вручения призов они вышли потные, расхлестанные и порозовевшие от прилившей крови. У Марио по вискам тек пот, у Ланы текло по ногам.
Ведущий обещал им денежный приз, годовой абонемент в какой-то танцевальный вип-клуб, приглашение для участия в следующем шоу…
Победители не слушали. Они, сверкая пьяными глазами, довольно улыбались в камеру.
