Глава 10
Этим утром Мо снова думал о том, что должен составить завещание — вписать в него Лану как наследницу всего, что он оставит после себя: бунгало, двух яхт, неистраченных денежных средств. Он укажет Дэттона Фортнайта в качестве финансового консультанта, и тот поможет Лане продать суда или недвижимость. Если она захочет.
Ему было легче думать, что ненаглядная «Жемчужина» достанется ей, нежели кому-то еще. Найти бы только время и написать эту чертову бумагу…
— О чем ты думаешь?
Внедорожник размеренно гудел басовитым движком и несся по шоссе «L-G1» — Ла-файя — Гара. Все дальше и дальше от моря. Кусты, поначалу низкие и пожелтевшие от палящего солнца, с продвижением вглубь материка становились все выше, гуще, зеленее. Путался между рамами открытой кабины ветер, трепал волосы, воровал льющуюся из радиоприемника мелодию, разносил по пустой дороге.
— Ни о чем, — соврал Мо. Он не собирался говорить про завещание, равно как и про то, что уже не в первый раз размышлял о том, какой была бы его жизнь теперь, если бы тот воришка вылил раствор Химика не Лане, а кому-нибудь другому. Навряд ли бы сейчас Марио ехал в Гару и чувствовал себя почти (если не считать постоянную тоску в сердце) превосходно. С кем тогда ему пришлось бы работать — с другим мужчиной? Другой женщиной? Жизнь точно была бы иной. Он бы не любил.
— Врешь ведь, — пассажирка улыбнулась. Одетая в белую блузку и цветастую юбку, с лицом, обрамленным светлыми локонами, она напоминала ему актрису кино — такую же красивую, воздушную, удивительную. Загадку, которую никогда не разгадать. А еще Лана напоминала ему вечную студентку, беспрестанно готовящуюся сдать один-единственный и самый важный в жизни экзамен, и в том, что Лана на нее походила, он мог винить только себя.
На ее коленях опять лежал раскрытый на «завихрениях» блокнот — сапфир и цитрин на соседних страницах. Она изучала ту минимальную разницу, которую обнаружила между ними.
— Что… жопа? — спросил прямо.
— Ну, почти, — она старалась не унывать. — Разберусь, все будет хорошо.
В том, что она постарается, он не сомневался. И все равно радовался тому, что солнцезащитные очки скрывают глаза, — мелькающую в них время от времени горечь он, как ни старался, до конца изъять не мог. Кто решил, что сапфир и цитрин должны иметь почти одну и ту же структуру свечения? Неужели Комиссия знала? Если так, то в ней однозначно работали извращенцы и садисты.
Лана замолчала, уперлась взглядом в рисунки. Она не видела ни обочин, ни нежного голубоватого цвета неба впереди — она уже давно не видела ничего, кроме этих пресловутых камней, которые с утра до вечера висели в ее воображении.
Мо стало за нее обидно.
— Слушай, давай сделаем сегодня выходной.
— Выходной? Но у нас же только четыре дня…
— И все же. Давай сегодня ты отложишь этот блокнот, бросишь его в сумку и не будешь доставать до завтра.
— Мо…
— Ты все-таки стала звать меня «Мо».
— Потому что я тебя люблю, — Лана снова улыбалась. — Потому что «Мо» — это сокращение от моего любимого Марио. Мой «Мошечка».
— Я не мошечка, — проворчал водитель. — Не такой маленький и назойливый.
— Ты совсем не маленький и «недоназойливый». Я бы даже, знаешь, ЗА «назойливость» посильнее…
Он обожал ее за умение шутить остро и как будто язвительно, но при этом совершенно необидно. За раскрепощенность и честность, за сочетающуюся с «мужским» умом женственность.
— Так что — выходной?
Она сделалась серьезной.
— Мы не можем.
— Мы — можем. Ты уже увидела свечение камней, зарисовала их, заучила, я уверен. Теперь осталось только повторять. Мы вполне можем позволить себе прожить один день без них — сраных самоцветов. Ведь так?
— Ну-у-у, в теории. Но на практике…
— А на практике: пусть этот день будет единственным, когда мы будем думать, что перед нами вечность. И жить соответственно. Свободно.
На него взглянули хитро и заинтересованно:
— То есть сегодня мы можем ругаться, материться и совершенно не ценить друг друга?
— Так вечность проживают только дураки.
В мелодию группы «Джи-Джи» вплелся ее звонкий смех.
— Если сегодня я отложу блокнот, то завтра вернусь к нему, ладно? И не пытайся меня остановить.
— Не буду.
— Мы ведь утром будем дома?
— Поедем домой, да.
— Тогда я согласна. Сегодня — выходной.
* * *
Кинотеатр располагался на улице Драгера и назывался зычно — «Иллюзион». Светлое здание не квадратное, но цилиндрическое, было увешано по периметру рекламой. В этот день транслировалось пять картин: «Чудо-женщины», «Живой призрак», «Война за справедливость», «Лекарство для настроения» и «Обманутый».
Они сошлись на «Обманутом» — динамичной романтической комедии-мелодраме о ловеласе, желающем выстроить судьбу сразу с тремя избранницами, но потерпевшем на любовном фронте полнейший крах. Со счастливым, если верить аннотации, концом. Живописные виды, дорожные погони и уникальные спецэффекты обещались тоже — это и подкупило.
Женщина-кассир удивила тем, что наотрез отказалась позволить им выбрать зрительские места.
— Комната номер четырнадцать ваша.
Они вышли на улицу, удивляясь — что за комната? Будет отдельный экран и два сиденья?
Три часа до сеанса Мо и Лана провели, как счастливые и беззаботные подростки, сбежавшие с занятий в школе: бродили по улицам, обнявшись, целовались в сени раскидистых деревьев, которые Лана прозвала «пушистыми» — пальмы в Гаре почти не росли, зато «пушистиков» было хоть отбавляй — эдаких темно-зеленых свечек с толстыми стволами и мягкими на ощупь иголками. Случайно свернув в «Тотокао» они наелись вкуснейшей пиццы, хоть главным блюдом заведения было объявлено… мороженое. Зато после, этим самым мороженым, купленным у продавца с тележки на углу, они мазали друг другу носы, и Мо еще долго чувствовал запах кокоса, потому как талая сладкая масса со «случайной» подачи Ланы измазала ему всю щетину. Зато как она хохотала!
— «Мошовик», — заливалась хохотом. — Ты мой кокосовый «Мошовик». Или Марьевик?
— «Мошьевик», блин!
Он в отместку купил ей панаму с надписью «На вирусы проверена», которую Лана надела на голову задумчивой статуи-русалки, льющей из хвоста воду, и там же ее и оставила. В фонтане они брызгались оба. С полчаса или около того они топтались около закрытого на обед магазина фототехники, в витрине которой стоял растреноженный телескоп внушительных размеров, — любовались им, гадали, хорошо ли через такой видно звезды? Ждали продавца, но не дождались и отправились гулять дальше.
Едва ли Мо помнил другой такой день, как этот, — день полный легкости и смеха, день шуток и объятий, день простого человеческого счастья. Он видел его, пил его и дышал им, он прижимал к себе Лану так часто и так крепко, как только мог позволить, он чувствовал себя распираемым радостью и готовым лопнуть мыльным пузырем.
Когда часы на здании магазина «Риттор», к которому они вышли в обед, показали половину второго, им срочно пришлось искать автобус, идущий в сторону «Иллюзиона».
Бег, остановка, захлопнувшиеся за спиной двери.
И снова смех. Она уткнулась носом ему в шею, он обнял ее за талию, вдохнул нежный аромат духов и блаженно прикрыл глаза.
Комната номер четырнадцать оказалась крохотной — размером два на два, не больше. И совершенно без стульев.
— Забыли принести? — возмутилась Лана, держа в руке картонную коробку с попкорном. — А где же мы будем сидеть? И где экран? Что за ерунда тут творится? Лучше бы мы пошли в обычный кинотеатр, честное слово…
Она разочарованно оглядывала невзрачную комнатушку до тех пор, пока непонятно откуда льющийся свет вдруг начал тускнеть.
— Начинается, — выдохнул Марио.
— Что начинается? Мо, на чем же мы будем сидеть?
Стоило тьме сгустится до непроглядной, как вокруг них вспыхнул — нет, не свет, — но… другой мир. Если еще секунду назад Мо и Лана стояли на бетонном полу, силясь понять, куда смотреть, то теперь они находились на залитой солнечным светом лужайке — вокруг гулял теплый ветер, впереди высилась симпатичная каменная усадьба, а рядом стояли главные герои фильма — мужчина в белой рубашке и женщина в сарафане.
— Что?… — хлопала ртом, как отвалившейся дверцей комода, Лана. — Что это… такое? Где мы?
— Мы… где-то, — восхищенно выдохнул Марио.
— Послушай, — произнес мужчина в рубашке своей спутнице, и голос его слышался так четко, как будто персонаж был живым, — я же говорил тебе, что с тех пор, как я получил новую работу, для нас все изменится? Да, я возвращаюсь позже, но мы все еще можем проводить достаточно времени вместе.
— Тебя никогда не бывает дома, Ланс! — возмутилась дама в сарафане, и Лана могла бы поклясться, что может подойти и потрогать ту за руку. — Если так будет продолжаться, я подам на развод.
— Рози, к чему нам крайние меры? Послушай… — Ланс кинулся догонять разъяренную спутницу жизни, которая уже шагала к усыпанной гравием дорожке. — Мы же можем все решить? Любая супружеская пара может.
— Не любая!
— Любая. Нужно только постараться.
— Вот ты и старайся.
И герои… удалились от зрителей к дому.
— Мо, что нам делать? — шипела Лана, стоя на чужом газоне. От волнения у нее дрожали руки, попкорн сыпался прямо на траву. — Они ушли!
— Что? — освещенный дневным солнцем Марио смеялся. — За ними!
— За ними?
— Потому и нет кресел в комнате, понимаешь? Мы в фильме.
И понеслось. Они охали и ахали, они вертели головами и восхищались, они принюхивались к запахам и дрожали от льющихся за воротник капель холодного дождя. Фильм жил, и зрители жили вместе с ним. Совершенно забылся тот факт, что вокруг унылая серая комната с единственной дверью и без окон, — теперь вокруг возникал то огромный дом с бессчетным количеством комнат, где можно было следом за Лансом спуститься по лестнице или войти в спальню, то кухня, в которой готовился обед и одуряющее вкусно пахло картошкой с мясной подливой, то будуар Розы, в котором последняя совершенно не стесняясь посторонних личностей — Мо и Лану — меняла нижнее белье.
— Это же невероятно! Одурительно! Все живое, настоящее. Мо, я чувствую паркет…
Следуя за сюжетом, их, словно призраков, бросало туда же, куда и главных героев, — от сцены к сцене, от одного живописного вида к другому. В какой-то момент они все вместе очутились у маленькой речки, и Лана, не прислушиваясь более к диалогам, даже прогулялась по берегу, подняла из холодной воды темный и гладкий на ощупь камешек, сунула его в карман. А через несколько минут они уже сидели на заднем сиденье автомобиля, который несся по улице неизвестного города.
— Марио, все настоящее.
— Классно, да?
— И мы сидим. Сидим в чужой машине. Но на самом деле вокруг нас лишь пустой мини-кинозал. Так где мы сидим?
Ланс разговаривал по телефону. Казалось, еще чуть-чуть и он обернется на голос посторонних, попросит общаться потише.
— Не знаю, любимая, но это потрясающе. Вот почему кинотеатр назвали «Иллюзионом». Не зря хвалили Гару…
За те два часа, которые они провели в аудитории номер четырнадцать, Мо и Лана прожили целую жизнь — свою и чужую. Сидели на мраморной кромке бассейна, в котором плавала целующаяся пара, ужинали(!) за соседним с Лансом столом в ресторане под открытым небом, расположенном на вершине небоскреба. Правда, не успели съесть много — уже через пару минут переметнулись в новый день — оказались в крохотном домике, куда Рози уехала раздумывать о поворотах судьбы. Неслись следом за почтальоном по улице с уклоном на велосипедах, мокли у входа в клуб «Розмари» перед закрытыми дверями (и Лана возмущенно шипела, что прохожие могли бы и дать зонтик — жмоты), прокатились на чертовом колесе в парке аттракционов, смутились, когда оказались стоящими возле двуспальной кровати, на которой занимались сексом…
Из кинотеатра они вышли потрясенные до самых кончиков волос, и Лана захлебывалась эмоциями:
— А представляешь, что было бы, реши мы посмотреть ужастик? Или боевик, где вокруг рвутся гранаты и свистят пули?
— Да мы бы задохнулись от запаха гари. Руку даю на отсечение — он ощущался бы очень настоящим.
— Создатель, как хорошо, что мы не пошли на ужасы! Мо, я бы там в коробку с попкорном наложила…
— В шкаф к скелетам…
— Смешно тебе!
— Или на какой-нибудь фильм-катастрофу — представляешь? Пережить наяву цунами.
Двигаясь по направлению к парковке, на которой оставили джип, они жестикулировали, как возбужденные школьники.
— Или в космос, — Лана взмахнула сумочкой и скорчила изумленную гримасу. — Мы что, задыхались бы в безвоздушном пространстве? Или нам выдали бы скафандры?
— Хочешь, вернемся и попробуем?
— Нет, не хочу! Теперь только в обычные кинотеатры… Нет, в этот… Нет, в этот страшно. И здорово.
Марио смеялся.
— Хорошо, что сюжет был летним. Вот не хотел бы я мерзнуть под открытым небом зимой.
— Точно. А так было бы здорово куда-нибудь на вертолет, на корабль. Можно безопасно пережить все, что ты когда-либо хотел пережить. Разве не здорово?
— Потому и билеты были не по девять, а по сорок два доллара.
— Эй, они того стоили!
— Я и не спорю.
Они уже почти дошли до парковки, когда Лана запустила руку в карман и… вытащила из него черный округлый камешек. Охнула, побледнела и едва не осела на прогретый послеобеденным солнцем асфальт.
— Марио… Марио…
— «Иллюзион», милая. Они как-то умеют.
Этот камешек, найденный у несуществующей речки, Лана крутила в руках еще с полчаса — пока кружили по запруженным машинами улицам Гары, пока выезжали на трассу, пока неслись по ней, высматривая придорожную закусочную.
«Иллюзион» подкупил впечатлениями.
Как, придерживая педаль газа подошвой, мысленно задавался вопросом Мо, Комиссия умеет устраивать такие штуки — чтобы все вроде как настоящее и в то же время нет? Речка была? Нет. Но камень есть.
Может, и розетка в его груди — иллюзия? Пока веришь, что зависишь от камня, теряешь жизнь. Но как только верить перестанешь…
Эти мысли он выбросил из головы, когда справа на обочине возник указатель «Заправка — Зона отдыха — Столовая, 1 км».
— Ты голодная?
— Угу.
— Сейчас остановимся, возьмем чего-нибудь перекусить.
Киносеанс вымотал их — шутка ли, два часа на ногах? Эмоции ведь тоже энергия, и энергия не слабая — попробуй, растрать целый мешок?
В пещеру со светящимися стенами они прибыли к семи вечера — прибыли и почему-то совершенно не впечатлились. Стены светились, да, вода в подземном озере тоже, но общую атмосферу портили многочисленные указатели, вносившие в таинственную атмосферу пошлую ноту потребительской цивилизации. Закрепленные на каменных стенах карты-дощечки, имена тех, кто открыл источник, сказки и мифы — пояснений было слишком много. К тому же отвлекал от созерцания стен скрип деревянных мостков под ногами и мешала увидеть свечение совершенно ненужная, хоть и симпатичная, подсветка у пола. В общем, пещера разочаровала.
Бросив в копилку у выхода пару монет «на содержание достопримечательности», они отлепили от железной дощечки один из магнитиков, оставленных кем-то для туристов, и побрели по направлению к машине.
Отель на обратном пути выбрали маленький — когда уже начало смеркаться. Оплатили комнату с двуспальной кроватью, получили ключ, привязанный к тяжелой груше, побросали в комнате вещи, вышли отдохнуть на крыльцо. Дневной свет померк, превратился в ту самую синьку — таинственную и прозрачную, которую не способен ухватить ни один фотоаппарат, — блаженно вытянули усталые ноги.
— Длинный день, а?
— Угу. Зато какой счастливый.
Помолчали. Двухэтажный отель «Оазис пустыни» молчал — посетителей мало, их пыльный джип ночевал на парковке в уединении. Виднелся вдалеке абрис невысоких холмов; размеренно пели цикады.
Блокнот, который Лана за день не вытащила из сумки ни разу, тоненьким голосом взывал к совести. Совесть натужно ворочалась и ворчала. Ладно, решили, что выходной — значит, выходной. К тому же он почти закончился; завтра Лана возьмется за изучение камней с новыми силами.
Здесь, у границы двух городов, где время словно замерло, ей явно ощущалась невидимая черта — они уже не смогут расслабиться. Не тогда, когда в запасе останется всего три дня, два — по большому счету. Никто не способен нормально сосредоточиться накануне важного события — она будет силиться, но победят волнение и суетность. И потому сейчас ей было хорошо, как больному, получившему желанную долю обезболивающего. Спокойно, почти мирно. Они есть где-то в пространстве и времени, спокойно сидят, любуются сумерками. У них все хорошо… хорошо.
— О чем думаешь?
Ей нравилось, что Мо время от времени задавал этот вопрос, — знак заботы, знак любви. Неслышный подтекст: «мне не все равно».
— Не знаю, мысли бродят. Здесь так… спокойно.
Им было неспокойно все эти дни, даже когда они рвали жилы, чтобы обрести этот самый покой.
— Веришь, я совсем не так представляла свою жизнь, когда переходила на Пятнадцатый. Точнее, я никак ее не представляла, но, когда получила в свое распоряжение виллу, думала, буду лежать на ее полу сутками, махать руками и счастливо смеяться. Бродить по комнатам и наслаждаться. Найду работу, найду друзей, когда-нибудь встречу любимого… А на деле, я, кажется, и двух дней там не пробыла. Да и не прижилась как-то.
— Я не дал, — голос Марио звучал жестко и с сожалением. Лана поняла, что он раскаивается в том, как благодаря ему повернулись события. — Ни друзей тебе найти, ни на вилле побыть…
— Зато ты дал мне побыть рядом с собой. Это важнее. Важнее всего.
Он улыбнулся, глядя прямо перед собой, — усталый мужчина, крепкий, но подточенный постоянным беспокойством. Она находилась в одной с ним лодке.
— Все могло пойти иначе, если бы тот умелец подлил раствор кому-нибудь другому — не тебе.
— Хорошо, что он выбрал мой стакан. Я рада.
— Ты просто не прожила другую ветку событий.
— И не хочу.
Она нашла Марио и полюбила его. Они стали семьей, командой, двумя самыми близкими на свете людьми, и они вместе пройдут этот путь до конца.
— А на вилле, думается мне, я так и не приживусь.
— Почему?
— Она… слишком большая для меня одной. И пустая. Твое бунгало куда уютнее.
— Мне жаль, Лана…
Вот он и произнес эти слова вслух — те самые, которые долгое время хотел ей сказать. О том, что боится за нее, переживает, о том, что не в состоянии даже представить, что случится с ней после «комнаты», если…
— Не надо, Мо. Никогда ни о чем не сожалей. Мы живы. Живы сейчас — это ведь самое важное?
— Мне становится легче, когда ты обнимаешь меня.
От его честности на ее глазах выступали слезы — Лана не позволяла им пролиться.
— Я буду обнимать тебя всю ночь. И следующую. И ту, что за ней. Знаешь, никогда не думала, что спать — просто спать с любимым мужчиной — это такое счастье.
— Это дом. Который в сердце.
— Точно.
Они слышали друг друга и чувствовали. Отель тонул в сгущающихся сумерках, а им были не нужны слова. Пролегала граница между городами, днями, между событиями. Но не было границы между их сердцами.
— Ты хочешь спать слева или справа?
— Я хочу спать с тобой. И не важно, с какой стороны.
— А в душ?
— А вот в душ — я первая.
