Парк был заброшен уже несколько лет – дорожки заросли, вокруг лавочек раскинулся разлапистый лопух, в ветках запутались обрывки газет, под ногами хлюпали какие-то гнилые тряпки и хрустели осколки бутылок.

Георгий с Марией, не останавливаясь, пробежали несколько аллей, прорвались сквозь колючий кустарник – это стоило им порванной одежды и нескольких дополнительных царапин – и наконец остановились в самом темном углу парка, тяжело дыша и прислушиваясь, нет ли погони.

– Объясните, пожалуйста, – зло процедил Георгий сквозь зубы, не глядя на Марию. – Какого черта вы влезли в разговор?

– Вы бы там еще час турусы на колесах разводили бы, – огрызнулась она. – И остались бы ни с чем. Я же говорю…

– Так мы и так остались ни с чем! – всплеснул руками Георгий. – А могли бы еще и без уха, без глаза и еще без чего-нибудь, что нам оторвали бы. А я, знаете ли, Мария, очень дорожу своими частями тела.

Она презрительно фыркнула и тут же охнула, согнувшись, – кажется, в схватке ей сильно попало по ребрам.

– Ну вы же не разбираетесь в людях, – смягчился Родин. – В машинах вы специалист, но люди же не машины. Да и вряд ли бы вы полезли в тонкий механизм с кувалдой, правда? Зачем тут-то так поступили? Все как по маслу шло – еще чуть-чуть, и… а тут вы!

– Ни с какой кувалдой я не лезла, – упрямо ответила она. – Все правильно сделала. Как раз у меня и было бы «еще чуть-чуть, и…»

– То есть это я все испортил, да? – ядовито спросил Георгий.

– Это же бордель, – зло мотнула головой она. – Там люди ненормальные! С ними ведут себя по-другому. Они все понимают не так!

– Да замечательно они все понимают! – Родин сунул Марии под нос руку со стремительно наливающимся синяком. – Посмотрите, как они все правильно поняли! Еще немного, и нам бы свернули шеи!

– Ну и ладно, – упрямо шмыгнула носом Мария. На ее скуле алел кровоподтек. – Ну не получилось, бывает. Зато мы теперь знаем, с чем имеем дело! Осталось совсем чуть-чуть… Черт, вот только как теперь поймать эту валькирию? Она же знает, как мы выглядим.

Родин представил себе еще одну схватку с могучей женщиной и содрогнулся.

– Э нет, – предостерегающе поднял он руку. – Давайте все-таки я доведу дело до конца. Будьте любезны больше не вмешиваться.

– Погодите, так не пойдет! – запротестовала Мария. – Между прочим, я…

– Между прочим, вы еще живы только благодаря мне. От вас бы уже остались только рожки да ножки – и то в виде трофеев у тех боевых дамочек! Так что вы уже сделали все, что могли, хватит.

– Но… – начала Мария. Она явно злилась и от этого не могла подобрать слова.

– Нет, – жестко сказал Родин, пока она раздумывала над своими доводами. – Теперь я один решаю, что и как делать. За мной.

Редкие прохожие с удивлением наблюдали за тем, как сквозь ограду старого парка протиснулась какая-то неряшливая парочка, а потом, негромко переругиваясь, отправилась в сторону ближайшей аптеки. «Спиртовые настойки», – понимающе подумали некоторые эксперты. «Морфий», – со знанием дела покачали головами другие.

– Сельтерской воды, – кинул на прилавок мелочь Родин.

– Что? – окинул его оценивающим взглядом провизор. В аптеке в этот час было пусто, но за углом лениво прохаживался полицейский, так что можно было не бояться грабителей и буянов. Хотя, надо сказать, эти посетители вызвали у него неподдельный интерес – слишком уж колоритно смотрелись они со своими синяками и царапинами в сочетании с явно благородным видом и дорогой, хоть и потрепанной одеждой.

– Сельтерской, пожалуйста, – терпеливо повторил Георгий. – И вон ту колбу.

– Герр студент изучает химию, – понимающе кивнул аптекарь, забираясь за колбой на самую верхнюю полку.

– Что-то вроде того, – согласился Родин.

– Ничего больше герру студенту не нужно? – спросил аптекарь, принимая от Георгия деньги.

– Нет, – мотнул головой Родин, взвешивая на руке колбу. Со стороны она казалась полегче, он не учел толстое стекло, ну да ладно. Все равно ее роль лишь на пару минут.

– А вашей даме? – аптекарь бросил быстрый взгляд на Марию, которая усиленно делала вид, что разглядывает витрину. А потом наклонился и заговорщически прошептал: – У меня есть чудесный порошок. Его делает старый Зюйс по рецепту своей бабушки. Ингредиенты ему доставляют прямо из Мертвого моря.

– А? – рассеянно поднял голову Родин. – Что?

– Для вас, – многозначительно подмигнул аптекарь. – И для вашей дамы. Чтобы она довольна была.

Родин недоуменно оглянулся на Марию. Та все еще изучала какие-то травяные сборы, которые уныло вяли на пыльных полках. В стекле отражались он сам – взъерошенный, расстегнутый, помятый – и бледное, вытянутое лицо аптекаря с острой бородкой клинышком и тонкими хищными губами.

– Замечательный порошок, – зашелестело у Георгия за спиной. Лицо в отражении сально подмигнуло.

И только тогда Родин понял, о чем толкует фармацевт.

Он расхохотался так, что жалобно звякнуло стекло в витрине, а сам он чуть не уронил колбу. Мария вздрогнула.

– Что случи… – начала она, метнув настороженный взгляд на стойку.

– Ничего, ничего… – Георгий взял ее под руку, продолжая смеяться. – Идем отсюда… дорогая!

Мария с подозрением посмотрела на него, но ничего не сказала.

Двухместная коляска-купе была арендована им заранее и уже ждала в условленном месте. Родин хозяйским взглядом окинул лошадь не первой молодости, а потом забрался вместе с Марией в экипаж.

– Ловкость рук… – медленно сказал он, переливая сельтерскую воду в колбу, – и никакого мошенничества! – заткнул горлышко пробкой и встряхнул. Вода забурлила.

– Зачем? – Мария в недоумении наблюдала за его манипуляциями.

– Мы договорились же, я решаю, что и как делать. Какая разница, что это. Вот, – он сунул ей ворох тряпок. – Выберите что-то почище, закройте лицо.

– Не буду, – упрямо ответила она. – Вы где эту дрянь откопали? Чтобы у меня потом язвы пошли?

– Выбирайте, – процедил он. – Нет времени привередничать.

Мария театрально вздохнула и начала преувеличенно брезгливо копаться в тряпках.

– Ну, кажется, вот, – неуверенно сказала она, вытягивая одну. – Кажется, не слишком грязная.

– Достаточно того, что плотная, – ответил Георгий, обматывая шею и нижнюю часть лица каким-то шарфом, который от старости потерял цвет, надеясь, что в нем не водятся блохи.

– Неудобно, – пожаловалась Мария, примерив «вуаль». – Говорить не могу, в рот лезет.

– И хорошо! – хмыкнул Георгий, выходя из коляски. И, расположившись на месте извозчика, добавил: – Вы уже и так достаточно наговорили.

Мария буркнула ему в спину что-то неразборчивое.

Минут через двадцать они снова подъехали к дому терпимости. Прежде чем остановить коляску, Георгий сделал несколько кругов по окрестным улицам, наблюдая, нет ли засады. И только потом будто рассеянно притормозил напротив заведения. Спрыгнул на мостовую, делая вид, что разминает ноги, поправил шарф, потянулся, покрутил головой, пошарил в кармане, словно нащупывая мелочь, – просто кучер остановил коляску возле публичного дома, что в этом такого? Бордель средней руки, коляска видала виды – такие картины тут можно наблюдать чуть ли не каждый час. Какая-то парочка прошла мимо, даже не обернувшись. Это вдохновило Родина.

– Сидите и молчите, – мрачно сказал он через стенку Марии. – Поняли? Просто сидите и молчите. Это вам по силам.

Очеретина ничего не ответила.

На противоположной стороне улицы скучающе цыкал зубом мальчишка-посыльный.

– Эй, псс! – Георгий окликнул его. – Подойди-ка сюда, любезный.

Тот недоверчиво замялся на месте, но, заметив в руках Родина крупную купюру, в два прыжка оказался рядом.

– Скажи, что фрау Регинлейв просит к себе важный вельможа. Кто – не велено говорить. Ей предлагают проследовать к нему в усадьбу.

Мальчишка кивнул, не сводя глаз с банкноты.

– И да, – добавил Родин. – Пусть фрау не забудет… ммм… свои инструменты.

Мальчишка порочно хмыкнул. Родин поморщился и сунул ему деньги.

– Не вздумай обмануть, – веско предупредил он, влезая обратно на козлы.

– Обижаете, уважаемый, – развел руками посыльный.

Очеретина нарушила запрет, вышла из коляски и проследила взглядом за удаляющимся вприпрыжку посыльным.

– Врет, – скептически обронила она. – Как пить дать, врет. Как вы можете быть таким наивным, Родин?

– Что?.. – растерянно отозвался Георгий, погрузившись в мысли.

– Не вернется, – язвительно пояснила Мария. – Сбежал. Удрал. Какие еще там синонимы есть?

– Утек, – пожал плечами Георгий. – Ну и еще несколько, но при даме я о них даже и думать не буду.

– И вы так спокойно об этом говорите? То есть вас обманули, а вы и рады?

– Ну, во-первых, я не рад… – Георгий устроился поудобнее. Спина от неудобного положения затекла и предательски начала ныть. – А во-вторых, не надо так плохо думать о людях. Тем более когда вы в них совершенно не разбираетесь.

– Не разбираюсь? – всплеснула руками Мария. – А что тут разбираться-то? Разве честный парень пойдет в посыльные? Да еще и при публичном доме! Это самые ушлые пройдохи, каких я только встречала! И нашим и вашим за копейку спляшем! Попомните мое слово, он уже снес ваши – а точнее, наши! – деньги в ближайшую рюмочную.

– Ну почему сразу в рюмочную… – пробормотал Родин. – Может быть, старушке матери или сестренке, чтобы не торговала спичками…

– Родин! – негодующе воскликнула Мария. – Как вы можете в такой момент паясничать?

– Я не паясничаю, – был ответ. – Готов спорить, что он выполнит обещанное. А вы бы вернулись обратно в коляску, от греха подальше, пока Шиллер вас в окно не увидела. Когда Регинлейв сядет с вами в коляску, уткнитесь носом в окно и рта не раскрывайте. Не думаю, что она вас узнает по одежде, ведь вы к моменту ее появления уже почти выбежали на улицу. А начинать разговор первой она вряд ли станет.

Мария недовольно дернула плечом, но повиновалась. Однако дверцей она хлопнула так, что на соседнем дереве встревожилась заспанная ворона.

Посыльный действительно не обманул.

Уже через несколько минут валькирия быстрым шагом спустилась с лестницы с саквояжем в руках и направилась к коляске. Георгий напрягся – он был наслышан о профессионально наметанном взгляде подобных дам. Но то ли тень и маскировка сыграли свою роль, то ли Регинлейв не ожидала подвоха, но она легко села в экипаж и даже властно указала: «Трогай!»

Родин заехал на дальний край пустыря на окраине города – туда, куда не добегали даже бездомные собаки. Спрыгнул с козел и сел в коляску напротив валькирии. Мария молчала рядом.

– Фрау Регинлейв, советую не дергаться, – тоном, не допускающим возражений, сказал он. – Надеюсь, вы знаете, что некоторые кислоты могут за секунду превратить лицо человека в кровавую кашу?

Валькирия побледнела и метнула быстрый взгляд на дверь.

– Вот это я и называю «дергаться», – уточнил Родин.

Великанша замерла.

– Значит, так, – продолжил Георгий. – Сейчас мы вернемся обратно в бордель и пройдем в ваш номер. Разумеется, с вами. Вы отдадите мне все, что у вас есть на кайзера: письма, фотографии… И я уйду. Потом явится посыльный и передаст вам конверт. В нем будет ваш гонорар. Не смотрите на меня так – мы не грабители, а патриоты своей страны. Правда, кажется мне, что эти слова вам незнакомы. И не вздумайте кричать или подавать тайные знаки – стекло в колбе очень хрупкое, а вот кислота ядреная. – Валькирия судорожно сглотнула. – Ваши напарницы тоже в таком случае легко не отделаются.

Великанша задрала вверх трясущиеся руки. Мария напряглась, а Родин угрожающе поднял колбу. Но вместо этого валькирия вцепилась себе в волосы. Ее лицо исказилось, а глаза наполнились слезами.

– Пожалуйста… – неожиданно тонким и срывающимся голосом забормотала она. – Пожалуйста, не надо. Я же не специально… я не хотела… мой мальчик, это только ради него.

– Хватит, – резко оборвал ее Георгий. – Больные дети, умирающие родители, покалеченные собачки – я все это слышал десятки раз. Приберегите свои байки для наивных юнцов.

– Родин! – с отвращением воскликнула Мария.

Валькирия покачала головой и, прежде чем Георгий успел снова прервать ее, начала свой рассказ.

– Не надо смотреть на меня с таким презрением, я не всегда занималась этим ремеслом. Я тоже была ребенком – как и все вы. Невинной, наивной, верящей в сказки… О, сколько их рассказывали в нашей маленькой баварской деревушке! Как и многие девочки, я мечтала быть принцессой – пока не поняла, что с такими руками, с таким ростом и таким весом принцесс не бывает… Разве что великанши… Родители мои умерли рано, они стали единственной жертвой эпидемии, что бушевала тогда в окрестностях, – на свою беду поехали на ярмарку, чтобы купить что-нибудь для меня… О, знали бы вы, как тяжело девочке остаться одной в деревне! В городе можно худо-бедно прожить, найти пропитание, что-нибудь украсть, прибиться к таким же несчастным и отверженным. А в деревне? На мое счастье, в тех местах как раз проезжал бродячий цирк. Его хозяин увидел крепко сбитую девчонку, прикинул опытным глазом, что у меня есть будущее, и позвал с собой. Вы понимаете, что отказаться я не могла, голодная смерть не лучший вариант.

Знаменитый борец Тибальт Шнайдер, вы слышали о нем? О, сейчас его имя уже полузабыто, а тогда оно гремело по всей Баварии! Он начинал как раз в этом цирке и, даже став известным, из благодарности и какой-то ностальгии продолжал путешествовать с ним. Я чем-то приглянулась ему – нет, не тем, что вы думаете, он предпочитал мужчин. Может быть, он видел во мне дочь, которой у него никогда не было и не будет, а может быть, просто забавлялся, лепя из гром-девки бой-бабу. Но надо отдать ему должное – он хорошо натренировал меня. Половина боев оставалась за мной, и хозяин цирка, мэтр Тибо, не мог нарадоваться. Мэтр Тибо… Я спала с ним. Иначе никак, это же цирк, с нравами там все гораздо проще – а с работой сложнее. Мэтр Тибо был стар, хоть и крепок, но, вы же понимаете, молодая девушка так или иначе будет поглядывать на ровесников. Мы стояли тогда в небольшом тихом городке – целебные источники, толпы отдыхающих богачей… Франк был студентом, он приехал сопровождать свою тетушку – и, на мою беду, мы встретились. Через неделю он уехал, даже не предупредив меня, а через девять месяцев на свет появился Шульц. Из труппы меня выгнали на следующий же день после родов. Почему мэтр Тибо не сделал этого раньше, не знаю – может быть, надеялся, что ребенок умрет и я снова буду послушно делить с ним постель и безропотно выходить на арену. Его надежды чуть было не сбылись – Шульц был совсем слабеньким, то и дело задыхался и почти не ел… Я пробовала выступать сольно – вызывала зрителей из толпы на поединок, но антрепренеры меня постоянно обманывали…

Она перевела дух.

Георгий скучающе скользнул взглядом по ее лицу. За свою жизнь он уже успел наслушаться подобных историй. И во всех них были тяжелое детство, разбитое – подчас и не по одному разу! – сердце, трагическое настоящее – больной ребенок или умирающая мать… И все их, как будто писал, используя копировальную бумагу, один и тот же не очень умелый сочинитель. Вот и сейчас ему казалось, что он может продолжить за валькирией любую фразу – настолько это все было знакомо.

Он посмотрел на Марию, скорчив было разочарованную мину, и опешил. Та сидела белая как полотно, внимая каждому слову валькирии. В полутьме ее глаза влажно поблескивали, а руки нервно мяли невесть откуда взявшийся платочек. Георгий осуждающе покачал головой. Женщины, что с них взять. Как бы обучены они ни были, какую бы должность ни занимали, до каких бы секретов допущены ни были, какое важное дело ни выполняли бы, но стоит только грамотно надавить на нужные болевые точки – и все, дамочка поплыла. Просто поразительно, как эта же самая Мария буквально час назад была готова словесно разорвать ни в чем не повинного посыльного, просто потому, что ей что-то там показалось. И ведь даже не признала свою неправоту потом…

Валькирия снова что-то забормотала, всхлипывая и заикаясь. Родин прислушался.

– А потом… Потом появился этот человек. Умнейший человек, великий ученый! У меня была травма на выступлении под Дрезденом, он мне помогал, выходил меня… И предложил устроиться… Я подозревала, что все не просто так, что благодетели не приходят из ниоткуда и за все рано или поздно приходится расплачиваться… Но на кону стояла жизнь моего сына, вы понимаете? Этот человек выходил Шульца, забрал его на воспитание, а меня устроил в это заведение. Не смотрите с таким презрением, это всего лишь работа, не хуже прочих. И, кроме того, он сказал, что я тут смогу заработать большие деньги. А Шульцу так нужны лекарства, хорошее питание и морской воздух!

Он взял на себя все – клиентов, решение вопросов с полицией… Фотоаппарат в смежной комнате, снимки, проявка, печать…

– Тоже он? – сухо спросил Георгий.

– Да, – кивнула валькирия. – Это была его идея. И Вилли он снимал… И он же – я узнала об этом потом – требовал от него деньги. И…

Она затряслась мелкой дрожью.

– Простите… – прошептала она. – Я больше не могу говорить. Я и так слишком много рассказала. Если он узнает… О, если он узнает, то моего сына ждет смерть! Простите, я не могу. Я понимаю… но не могу. Боже, я запуталась!

Она забилась в рыданиях, обильно размазывая по лицу тушь.

Георгий презрительно скривился. Мария не смогла больше этого выносить – и резким рывком распахнула дверцу. Валькирия с ловкостью, неожиданной для такого грузного тела, выскользнула наружу. Георгий осуждающе покачал головой, глядя на Марию.

– Ну и зачем? – кисло сказал он. – Вы как нежная институтка, ей-богу. Да таких историй вы на каждом углу услышите с десяток.

– Но это же… Это же ужасно! Родин, так же нельзя! И так относиться к этому, и чтобы… Чтобы так происходило… Родин, почему мир такой гадкий?