Глава 11
Охота на императора

После покушения Каракозова в руководстве структур, обеспечивавших внутреннюю безопасность империи, произошли коренные изменения. Был уволен начальник политической полиции В. А. Долгоруков. Вместо него 10 апреля 1866 г. главноуправляющим Третьим отделением и шефом жандармов император назначил графа П. А. Шувалова, человека умного, опытного и энергичного. Как писал очевидец, «спокойствие и самообладание давали ему то, что так редко приходится встречать в наших государственных людях, – уменье слушать и задавать вопросы, а это на посту шефа жандармов, очевидно, было главное».

Семнадцатого апреля 1866 г. вместо генерал-адъютанта И. В. Анненкова на должность обер-полицмейстера был назначен генерал Ф. Ф. Трепов, также человек умный, решительный и хорошо знающий полицейское ремесло.

Трепов рьяно взялся за дело. В целях предотвращения повторного покушения только в апреле в Петербурге было проведено около 450 обысков и арестовано до двухсот человек.

Аналогичную работу в Москве провели начальник 2-го (Московского) округа Корпуса жандармов С. В. Перфильев и московский обер-полицмейстер Н. У. Арапов.

В апреле 1866 г. был составлен проект «Об учреждении политических отделов в главнейших городах империи». А председатель Следственной комиссии по делу Каракозова граф М. Н. Муравьев представил императору докладную записку, в которой излагал меры, рекомендованные для предпринятия правительством. Поскольку эта записка легла в основу рескрипта 13 мая, позволим процитировать некоторые из ее положений:

«Исследование преступления 4 апреля обнаружило с самого начала полное расстройство столичных полиций; они были лишь пассивными зрителями развития у нас тех вредных элементов и стремлений, о которых говорится выше. Распространяться о преобразованиях полиции считаю лишним, ограничусь лишь несколькими указаниями. Ваше Величество изволили поставить во главе с. – петербургской полиции генерала Трепова, от опыта и энергии которого можно ожидать большего успеха. Мною уже было всеподданнейше представлено несколько мыслей по поводу этого преобразования, которые могут быть приведены в исполнение, не прибегая к чрезвычайным финансовым мерам. Главная же цель преобразования состоит в том, чтобы по мере возможности образовать политические полиции там, где они не существуют, и сосредоточить существующую полицию в 3-м отделении Вашего Императорского Величества канцелярии для единства их действий и для того, чтобы можно было точно и однообразно для целой империи определять, какие стремления признаются правительством вредными и какие способы надлежит принимать для противодействия им».

В конце апреля Трепов выступил с инициативой создания специальной «охранительной полиции», задачей которой являлась обеспечение безопасности императора и членов августейшей семьи от преступных посягательств путем постоянного наблюдения во всех местах их пребывания.

На основании предложений Трепова 28 апреля Шувалов подал докладную записку на высочайшее имя, в которой обосновывалось создание секретной охранной службы. В записке отмечалось, что «все предпринимаемые действия к охранению государя должны быть <…> тайными и незаметными для народа», а чины охраны «никогда и нигде не должны предполагать, что спокойствие императора не может быть нарушено, но постоянно должны быть проникнуты мыслью, что Его Величеству угрожает опасность, почему обязаны принимать все зависящие от них средства к предупреждению и устранению таковой».

За два дня до этого, 26 апреля 1866 г., в Берлине произошло покушение на министра-председателя правительства Пруссии Отто фон Бисмарка.

Во второй половине дня Бисмарк возвращался домой пешком по Унтер-ден-Линден после аудиенции у Вильгельма I. Когда он приблизился к русскому посольству, к нему подошел К. Ф. Коген-Блинд и дважды выстрелил из револьвера. Бисмарк попытался скрутить нападавшего, и с помощью подоспевших солдат 1-го гвардейского батальона Коген-Блинда удалось задержать. Во время задержания террорист выпустил еще три пули из своего револьвера, но ни в кого не попал. Некоторые источники тех лет утверждают, что Бисмарк не пострадал потому, что по совету В. Штибера носил пуленепробиваемый панцирь.

Имевший леворадикальные взгляды (он был пасынком К. Блинда, журналиста демократической направленности) террорист сообщил, что намеревался убить Бисмарка с целью «предотвратить братоубийственную войну между немцами» (в июне началась австро-прусская война). В ночь на 27 апреля Коген-Блинд покончил с собой.

Неудавшееся покушение на Бисмарка стало поводом для организации в Пруссии тайной полиции, которой поручалось охранять короля и его министров. Организатором новой службы стал Штибер, «король ищеек», по меткому замечанию Бисмарка. Одновременно началось структурирование прусской агентурной разведки и тайной полевой полиции (военной контрразведки).

Нет сомнений, что это покушения было тщательно изучено в Петербурге, где 2 мая 1866 г. Александр II утвердил проект создания Охранной стражи. Согласно проекту в штате стражи числилось 89 человек: начальник, два его помощника, 80 стражников и шесть секретных агентов (оперативников). Начальник стражи и его помощники должны были состоять на службе в Корпусе жандармов (офицеры) или в петербургской полиции (гражданские чиновники). Стражников планировалось набирать из нижних жандармских или полицейских чинов, а секретных агентов «преимущественно из лиц свободных, всякого состояния по результатам предварительного испытания».

Четвертого мая Шувалов доложил императору, что к службе приступили начальник стражи надворный советник Н. Е. Шляхтин (полицейский пристав из Москвы), его помощник капитан Н. М. Пруссак (начальник жандармской команды из Ревеля), двадцать стражников и два агента.

В тот же день именным указом Александра II была упразднена должность военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга, а занимавший ее А. А. Суворов был назначен генерал-инспектором пехоты. Дела военного ведомства и комендантскую часть передали в управление командующего войсками Петербургского военного округа. Состоящее при генерал-губернаторе Особое управление и дела столичного полицейского управления были переданы в управление обер-полицмейстера с подчинением по «делам охранения общественной безопасности» Третьему отделению, а по делам исполнительной полиции – МВД. Высшим лицом, отвечающим за спокойствие и безопасность в столице, становился Ф. Ф. Трепов.

Первоначально предполагалось, что Охранная стража будет состоять «под главным ведением» Третьего отделения, но находиться в непосредственном распоряжении санкт-петербургского обер-полицмейстера. Однако, как это часто бывает, за право руководства новым силовым подразделением и, соответственно, за влияние на государя начали бороться две сильные и талантливые личности. Шувалов практически сразу попытался оттеснить инициатора создания стражи Трепова от управления ее практической деятельностью. Но компромисс между Треповым и Шуваловым был найден: на время пребывания царской семьи в столице Охранная стража поступала в оперативное подчинение петербургского обер-полицмейстера.

Тем не менее Трепов стал искать возможность учредить собственную специальную службу путем реформирования столичной полиции. Суть реформы заключалась в способности городской полиции не только поддерживать общественный порядок, но и оказывать действенную помощь полиции политической. «В настоящее время можно предвидеть необходимость в следующих отделениях <…> 9. Секретное – по делам политическим, а именно: переписка о лицах, преданных секретному надзору по поводам политическим, розыск скрывшихся политических преступников, распоряжения о внезапных арестах, обысках и ревизиях по требованию 3-го Собственной Его Величества канцелярии и следственной комиссии и т. п. В распоряжении этого отделения будет специальная политическая полиция…».

В том, что касалось секретного отделения, соображения Трепова не вошли в проект штата городской полиции. Вместо секретного отделения была введена должность чиновника особых поручений при обер-полицмейстере, которому и поручалось заведование секретной политическою частью, остававшейся за штатом. И хотя официально Александр II утвердил временный, сроком на три года, штат петербургской полиции только 27 июня 1867 г., секретное отделение (Отделение по охранению общественной безопасности для производства негласных и иных розысков и расследования дел о государственных преступлениях в целях предупреждения и пресечения) на практике существовало с мая 1866 г.

Тринадцатого мая 1866 г. Александр II издал свой знаменитый рескрипт на имя председателя Комитета министров князя П. П. Гагарина, которым поручал правительству «охранять русский народ от зародышей вредных лжеучений».

Для выполнения вытекавших из царского рескрипта мероприятий была учреждена Особая комиссия. В ее состав вошли наиболее реакционные, по мнению либералов, лица: шеф жандармов П. А. Шувалов, министр внутренних дел П. А. Валуев, председатель Следственной комиссии М. Н. Муравьев, обер-прокурор Синода и министр народного просвещения Д. А. Толстой, министр государственных имуществ А. А. Зеленой, главноуправляющий Вторым отделением В. Н. Панин и князь В. А. Долгоруков.

В своей работе комиссия приняла к сведению и докладную записку Муравьева, который, в частности, предлагал следующее:

«Для восстановления власти необходимо прекратить развившиеся последнее время нападки печати и враждебные выходки дворянских и земских собраний против правительства, его принципов и представителей. Правительство не может выдержать всестороннего напора, и присущее ему обаяние неизбежно перейдет от него к тем, которые пользуются привилегией безнаказанно на него нападать. Нынешнее пассивное отношение правительства к этому двойному нападению ненормально и поэтому не может долго оставаться в данном положении. Правительство или будет в состоянии совладать с прессой и требованиями собрания, и тогда нынешний образ и основы правления останутся нетронутыми, или же оно <…> быть может, само повлечет к переменам формы правления.

Для того чтобы устранить притязания журналистики, надо неуклонно пользоваться существующими мерами: предостережением и закрытием изданий, которые будут нападать на правительственные начала; несколько закрытых журналов, несколько временных неудовольствий могут ли иметь значение в общем итоге? Если же эти меры окажутся недостаточными, то необходимо будет изменить законоположения о печати, которые таким образом выказали уже на первых порах свою несостоятельность. Свобода печати несовместима с нашим образом правления; она возможна лишь в конституционном государстве, где она служит дополнением свободе слова. Свобода печати составляет не первый, а второй фазис развития народной свободы; ей всегда предшествует свобода слова, которая, действуя большей частью на ограниченное собрание людей, может быть тотчас опровергнута. Где не существует свободы слова, там свобода печати является слишком опасным оружием против правительства, которое не может вступать в ежедневную полемику и делается безответным противником, принужденным уступать в неравной борьбе.

Для того же, чтобы положить предел враждебным демонстрациям различных собраний и приучить их к уважению и некоторой боязни правительства, необходимо сделать ответственными за их направление лица, руководящие ими. Положение вещей, при котором со всех сторон преследуют правительство с полной безнаказанностью и требуют от него того, что противно его началам, не может быть терпимо далее, потому что такое положение быстро поведет к изменению основ, на которых покоится самодержавие.

Необходимо далее, чтобы цензурные учреждения яснее и энергичнее указывали своим провинциальным представителям направление, которым они должны руководствоваться, и удаляли тех из них, кои не действуют по данному mot d’ordre. Не может же каждый правительственный агент иметь свой особый взгляд, особый цвет. Необходимо прекратить настоящее положение, при котором землевладелец, горожанин, крестьянин, подчинен в одной губернии одним порядкам, в другой – другим, всегда зависящим от политических убеждений лиц, которым вверено управление губернией или какою-либо ветвью администрации.

При разнообразии и неопределенности политических воззрений представители правительства, предоставленные в этом отношении самим себе, прислушиваются к органам печати, более подходящим к личным убеждениям и вкусам, и действуют по их внушению или ищут популярности, стараясь льстить страстям большинства. От этого происходит полная безнаказанность тех, которые не исполняют в точности требований закона, если только они имели случай доказать, что следуют тенденциям, которые нравятся известным партиям; между тем начала, на которых основаны цивилизованные общества, как то: уважение к собственности, исполнение закона, ответственность представителей власти, вера в прочное будущее, – исчезают. Необходимо, чтобы правительство выказало себя сильнее вожаков общественного мнения, потому что люди всегда льнут к силе и прислушиваются к ее голосу; разительный тому пример у нас на глазах: последнее восстание было подавлено лишь тогда, когда правительство решительно заявило свой перевес над ним. <…>

Выше уже сказано о тех обвинениях, которые слышатся со всех сторон на то, что развитие, даваемое учебным ведомством в последнее 10 лет, вместо того чтобы принести хорошие плоды, создало, напротив, поколение, зараженное ультрадемократизмом, социализмом, нигилизмом, и что вред каждого из этих стремлений делается тем более опасным, что последователи их поставляют за цель жизни пропагандирование своих идей между юношеством и даже между детьми, которых они делают вредными гражданами, могущими потрясти со временем общественный порядок государства. Нет сомнения, что корень зла скрывается главнейше в политических и нравственных убеждениях тех личностей, в руках которых находится воспитание молодого поколения; многие из них сами посевают в молодежи эти вредные семена. Существуют факультеты в университетах и даже целые гимназии, как, например, Пензенская, Саратовская, Казанская, которые приобрели прискорбную известность своим дурным духом. Между тем не видно, чтобы для искоренения такого зла были приняты действительные меры. Личный состав, как преподавателей, так и учебного начальства, должен быть поэтому значительно изменен, и нельзя не прийти к прискорбному заключению, что лучше на некоторое время приостановиться на пути просвещения, чем выпускать тот недоучившийся уродливый слой, который в настоящее время обратил на себя внимание правительства. Можно надеяться, что новый министр просвещения сумеет энергичными мерами восстановить извращенное народное образование, но для этого ему необходимо, между прочим, полное содействие со стороны начальников губерний и политической полиции.

Независимо от сего нельзя не обратить внимание на следующее важное обстоятельство: законы весьма ясно и строго определяют условия, требуемые от лиц, которым дозволяется народное и частное воспитание. Именно звание домашнего учителя присвояется только лицам, окончившим курс в высших учебных заведениях или выдержавшим установленный для сего экзамен; лица же, [которые] принимаются за воспитание детей, не имея надлежащих по закону свидетельству, и родители или содержатели пансионов, берущие подобных лиц для обучения детей, должны по закону подвергаться за это денежным пеням. Законоположения эти, однако, никем не соблюдаются, и как народным, так и частным воспитанием руководят самые жалкие личности. В столицах и внутри империи есть множество людей между гимназистами высших классов, которые свободно занимаются воспитанием детей. Дешевизна их условий служит приманкой для многих недостаточных родителей, теряющих из виду, что люди эти имеют целью нравственное растление юношества. Если приведенные законы устарели, то следует их изменить, но во всяком случае не может быть допущен тот беспредельный простор, который существуете ныне в этом отношении».

Пока Особая комиссия вырабатывала меры противодействия революционерам в области свободы печати и народного образования, Шувалов и Трепов продолжали формирование Охранной стражи. К концу мая 1866 г. ее штаты были полностью укомплектованы. Вторым помощником начальника команды стал подпоручик варшавской полиции А. И. Поляков. Из восьмидесяти нижних чинов 30 унтер-офицеров были переведены из уездных жандармских команд 1-го (Санкт-Петербургского) и 3-го (Варшавского) округов Корпуса жандармов, 16 унтер-офицеров – из Варшавского жандармского дивизиона и городской жандармской команды; 25 вахмистров отобрали из полиции Варшавы, трех – из полиции Риги и шестерых – из городовых, ранее служивших в Дворцовой страже. Были зачислены еще три секретных агента: мещанин И. Кожухов из Третьего отделения, отставной губернский секретарь Новицкий и рижский гражданин Кильвейн. Поспешное формирование стражи отразилось на качестве личного состава: в июле из-за неблагонадежности, неспособности, нерасторопности, грубости и лености из нее были уволены четыре человека.

Поскольку Третье отделение существование стражи стремилось сохранить в тайне, ее создание не было оформлено законодательно. Во-первых, императора смущал сам факт охраны его особы от подданных. Кроме того, секретность способствовала сотрудникам стражи в исполнении их тайной службы. Для достижения целей охраны они должны были действовать конспиративно: вести себя так, чтобы публика не обращала на них внимания; никому и нигде нельзя было объявлять свое звание или объяснять характер своих обязанностей. Чины стражи должны были нести службу в гражданской одежде, и лишь в особых случаях некоторая часть стражников могла надевать форму. Каждому стражнику выдали номерное удостоверение, которое он не мог передавать никому под страхом самой строгой ответственности. В удостоверении указывалось, что его предъявитель состоит на службе при Третьем отделении. Если охранник нуждался в помощи полицейских, он мог предъявить удостоверение и потребовать содействия полиции.

На устройство и содержание Охранной стражи планировалось расходовать 52 тысячи рублей в год. Из них ежемесячное жалованье начальника составляло 200 рублей, его помощников – по 100 рублей, агентов – по 75 рублей, стражников – по 30 рублей. На гражданское платье каждому полагалось по сто рублей в год. На экстренные расходы стражи накидывали 5000 рублей в год. Всего же за май – июль 1866 г. Шувалов добился увеличения секретных расходов Третьего отделения в два раза, доведя эту цифру до 165 877 рублей.

В середине мая Треповым были разработаны проекты Положения об Охранной страже и инструкция для ее чинов из тридцати параграфов. В проекте инструкции регламентировались обязанности стражников и правила их поведения при выездах и выходах императора и членов монаршей семьи из дворца на разводы, смотры и парады войск, молебны, прогулки и т. п. Определялся порядок организации и ведения наружного наблюдения на улицах и за лицами, входящими и выходящими из дворца. Приводились примеры ответов на вопросы о членах императорской фамилии и т. д.

«Так, „в садах, где августейшие особы изволят прогуливаться“, стражники были обязаны заблаговременно осматривать „аллеи, и места, по которым обыкновенно прогулка бывает“, и „обращать внимание на то, не скрывается ли кто-нибудь в клумбах, кустах или за деревьями и постройками“. „При отсутствии публики“ стражникам полагалось „держаться на значительном от этих мест расстоянии, дабы не обращать на себя внимания“, а „в случае появления публики“ Трепов подчеркивал необходимость задержания лиц, „которые, пробираясь сквозь толпу, стараются приблизиться к высочайшим особам с подозрительными намерениями“, а также „лиц, заметно переодетых в платье крестьянское или другое, несообразное с их наружностью и очевидно надетое с какой-либо предумышленной целью“».

Проект инструкции был представлен Шувалову, который посчитал, что в нем слишком много говорится об опасности для жизни государя, поэтому его следует пересмотреть. В июне Трепов представил второй вариант инструкции, который подвергся доработке в Третьем отделении.

Создание Охранной стражи имело и отрицательную сторону, связанную с системой подчиненности специальных служб. Начальник стражи подчинялся непосредственно управляющему Третьим отделением и начальнику штаба Корпуса жандармов Н. В. Мезенцову. Дворцовая стража, Собственный Его Императорского Величества конвой, Рота дворцовых гренадер и привлекаемые к охране царских резиденций караулы из гвардейских полков подчинялись коменданту Императорской Главной квартиры А. М. Рылееву. Вероятно, Александр II не хотел чрезмерного усиления ни одного из своих приближенных.

По предписанию Третьего отделения на каждого офицера и рядового сотрудника был заведен «секретный кондуит». В дальнейшем кондуиты использовались при назначении охраны на время поездок государя по России или за границу.

Перед началом каждой поездки начальник стражи составлял подробный план охранных мероприятий, который утверждался лично Шуваловым. В частности, утверждались:

количество и персональный состав агентов и стражников для сбора необходимых сведений и предварительного осмотра местности;

для сопровождения Александра II и его семьи в пути;

для встречи императорской семьи в пункте назначения;

для охраны особ, остававшихся в Петербурге;

состав резерва.

Тем временем Трепов, отстраненный Шуваловым от дальнейшего участия в управлении Охранной стражей, занялся реформированием столичной полиции. Он направил Александру II докладную записку, в которой, в частности, говорилось:

«Существенный пробел в учреждении столичной полиции составляло отсутствие особой части со специальной целью производства исследований для раскрытия преступлений, изыскания общих мер к предупреждению и пресечению преступлений. Обязанности эти лежали на чинах наружной полиции, которая, неся на себе всю тягость полицейской службы, не имела ни средств, ни возможности действовать с успехом в указанном отношении. Для устранения этого недостатка и предложено учредить сыскную полицию».

Двадцать шестого июня 1866 г. в распоряжение Трепова был откомандирован лучший сыщик петербургской полиции И. Д. Путилин. В своей работе Путилин использовал весь спектр оперативно-розыскных мероприятий:

обследование помещений, зданий, сооружений, участков местности и транспортных средств;

опрос граждан;

сбор образцов для сравнительного анализа, исследование предметов и документов;

наведение справок;

наружное наблюдение;

отождествление личности;

контроль почтовых отправлений и телеграфных сообщений.

Особо отметим, что Путилин стремился создать обстановку и условия, вынуждающие подозреваемого проявить свои намерения, что способствовало его изобличению и задержанию. Совместными усилиями Трепов и Путилин добились улучшения работы столичной полиции.

Оправившись от растерянности после покушения на государя, правительство перешло в наступление. В мае 1866 г. был закрыт ежемесячный журнал «Русское слово», в июне такая же участь постигла и «Современник». Главное управление по делам печати при МВД, созданное в апреле 1865 г., ужесточило наблюдение за деятельностью цензурных комитетов и отдельных цензоров по внутренней и иностранной цензуре. Двадцать второго июля Комитет министров принял положение об усилении власти губернаторов. Губернатор получал права:

1) изъявлять несогласие при приеме, перемещении или переводе гражданских чиновников, если они признавались неблагонадежными;

2) прекращать без объяснений деятельность любых собраний, обществ, артелей, клубов и т. п., если их деятельность нарушала общественный порядок.

Судопроизводство по делам печати было изъято из ведения окружных судов и передано судебным палатам.

Двадцать шестого июля 1866 г. в Абхазии началось восстание, впоследствии названное «странным». Поводом к восстанию стало недовольство крестьян условиями аграрной реформы. Представители власти, слабо разбиравшиеся в сословных особенностях местного уклада жизни, не понимали, что в Абхазии фактически не существовало крепостной зависимости. В названный день на сходе в селении Лыхны (Гудаутский район) царские чиновники в грубой форме объявили, что народ освобождается от своих хозяев за определенный выкуп. Крестьяне, считавшие себя свободными, не понимали, от кого их «освобождают», а местные дворяне, часто связанные с крестьянами аталычеством (молочным родством), посчитали себя оскорбленными. Катализатором возмущения послужило надменное отношение правительственных чиновников, оскорбившее жителей семитысячного схода. Недовольством населения немедленно воспользовались протурецки настроенные последователи А. Чачба. Не исключено, что в подстрекательстве к мятежу участвовали и агенты английского разведчика Ф. Г. Гольдсмида, посетившего Абхазию в 1864 г.

Взбунтовавшимися участниками схода были убиты начальник Сухумского военного отдела полковник Коньяр, два чиновника, четыре офицера и 54 казака. Двадцать седьмого июля восстание распространилось от села Калдахвара до Цебельды, Дала и Сухума; общее число повстанцев доходило до двадцати тысяч человек. Вооруженные отряды (более 4000 человек) заняли окраину Сухума. Однако неоднократные попытки занять Сухумскую крепость, где укрывались представители власти, были отбиты русскими войсками.

Двадцать девятого июля владетельным князем Абхазии провозгласили г. Шервашидзе, но попытка реставрации княжества успеха не имела. Против восставших были направлены войска под командованием кутаисского генерал-губернатора Д. И. Святополк-Мирского. В подавлении мятежа приняли участие и антитурецки настроенные представители местного дворянства, желавшие сближения с русским императором.

В результате военно-полевому суду предали 15 человек, из которых трое были публично казнены. Часть осужденных крестьян добровольно приняла христианство, чтобы избежать переселения в Турцию.

Одиннадцатого августа 1866 г. Сухумский военный отдел был разделен на Драндский, Пицундский, Окумский и Цебельдинский округа. Начальникам отделов предоставили права военных губернаторов Закавказского края, хотя номинально они подчинялись кутаисскому генерал-губернатору. В Сухуме было образовано полицейское управление, учреждены суды и земская стража. В селах назначались старшины. В 1866–1867 гг. в Турцию было выслано до двадцати тысяч человек.

Восьмого августа 1866 г. в Верховном уголовном суде открылся процесс над 36 ишутинцами, продлившийся до 10 октября. Д. Каракозова и Н. Ишутина приговорили к повешению, семь членов кружка – к каторжным работам, девять – к ссылке. Ишутину смертную казнь императорским повелением заменили каторгой.

Двадцать шестого октября 1866 г. было утверждено положение Комитета министров о создании сыскной полиции: впервые в Российской империи создавалась специальная служба для выявления, предупреждения и пресечения уголовных преступлений.

Сыскная полиция (уголовный розыск) учреждалась при канцелярии петербургского обер-полицмейстера. Ее задачи были определены в «Учреждении Санкт-Петербургской городской полиции», где указывалось:

«Сыскная полиция имеет своим назначением производство розысков и дознаний по делам уголовным, а равно исполнение приказаний градоначальника относительно мер по предупреждению и пресечению преступлений. Сыскная полиция действует на общих для полиции установленных основаниях в качестве исполнительного полицейского учреждения по специальной части».

Подробный порядок действия сыскной полиции определялся инструкцией градоначальника

Первоначально штаты сыскной полиции состояли из начальника, его помощника, четырех чиновников особых поручений, двенадцати полицейских надзирателей и двадцати вольнонаемных сыщиков, имевших гражданские чины. Тридцать первого декабря 1866 г. приказом Ф. Ф. Трепова за № 266 начальником петербургской сыскной полиции был назначен И. Д. Путилин.

Сыскная полиция занималась розыском подозреваемых, если не было известно место их пребывания или в случае побега обвиняемых. Розыск проводился по решению суда и по представлению судебного следователя или прокурора. Также она вела розыск имущества, на которое было наложено взыскание. Кроме розыскной деятельности на сыскную полицию были возложены обязанности ведения учета и наведения справок о лицах, которых задерживала участковая полиция, если у этих лиц не было паспорта или если они обвинялись в каких-либо преступлениях. Лица предосудительного поведения подлежали выявлению и высылке из столицы.

В декабре 1866 г. Н. Е. Шляхтин по собственному желанию был освобожден от должности начальника Охранной стражи и переведен советником губернского правления в Казань, а на его место назначен надворный советник Ф. Ф. Гаазе. Штат стражи, уменьшенный наполовину, состоял из начальника, двух его помощников, двух агентов и сорока стражников. Однако это не сказалось на бюджете стражи, ей по-прежнему отпускалось 52 тысячи рублей в год.

В январе 1867 г. перлюстрационное отделение в Варшаве перешло из ведения наместника в подчинение министра почт и телеграфов И. М. Толстого. Общее руководство перлюстрацией до 1886 г. осуществлял директор Санкт-Петербургского почтамта. Пакеты с перлюстрированной перепиской представлялись императору.

В Третьем отделении появился секретный архив, в котором сосредоточивались политические дела и материалы перлюстрации, систематически пополнялась фототека и «Алфавит лиц, политически неблагонадежных».

Охране государя, помимо революционеров, немало трудностей доставляло и поведение императора, обусловленное особенностями его характера. Приведем пример. По приглашению Наполеона III Александр II прибыл в Париже для посещения Всемирной выставки 1867 г. В рамках визита планировалась встреча германского, русского и французского императоров. Но, как стало известно впоследствии, Александр II преследовал и личную цель – свидание с княжной Е. М. Долгоруковой. Их роман начался весной 1865 г. после внезапной смерти наследника престола Николая Александровича. По свидетельству камер-фрейлины А. А. Толстой, Александр встречался с Долгоруковой даже в Зимнем дворце – в кабинете Николая I, имевшем отдельный вход с площади и потайную лестницу, соединявшую кабинет с апартаментами императора. Государь оказался неплохим конспиратором: о тайных встречах долгое время ближайшее окружение не подозревало.

Мы затронули эту деликатную тему только в связи с тем, что она имеет прямое отношение к личной безопасности Его Величества. В день приезда в Париж 20 мая 1867 г. государь посетил «Опера-Комик», после чего вернулся в Елисейский дворец. Около 23 часов 30 минут он сообщил министру Императорского двора и Уделов В. Ф. Адлербергу, который одновременно являлся и командующим Императорской Главной квартирой, о желании прогуляться пешком и занял у него 100 тысяч франков. Александр особо подчеркнул, что сопровождать его не нужно. Министр немедленно уведомил о произошедшем П. А. Шувалова.

«Адлерберг, – вспоминал Шувалов, – тут же сообщил мне об этом странном случае, и, поскольку в моем распоряжении находились мои собственные агенты (не говоря уже о французской полиции), которые должны были издали следовать за государем, куда бы он ни направлялся, я остался почти спокоен. Мы вернулись в свои комнаты, конечно, позабыв о сне, ожидая с минуты на минуту возвращения императора. Но когда пробило полночь, потом час и два, а он не появлялся, меня охватило беспокойство. <…>

Полицейские агенты, которым было поручено вести наблюдение за императором очень деликатно, могли упустить его из виду, а он, плохо зная расположение парижских улиц, легко мог заблудиться и потерять дорогу в Елисейский дворец. Словом, мысль об императоре, одиноком в столь поздний час на улице со ста тысячами франков в кармане, заставила нас пережить кошмарные часы. Предположение, что он мог быть у кого-то в гостях, даже не пришло нам в голову; как видите, это доказывает наше полное неведение относительно главных мотивов его поступков. Наконец, в три часа ночи он вернулся… Что же произошло с ним этой ночью?

Выйдя на улицу, император нанял фиакр, нагнулся под фонарем, прочитал какой-то адрес, по которому велел извозчику везти его на улицу Рампар, номер такой-то. Прибыв на место, сошел с фиакра и прошел через ворота во двор дома. Он отсутствовал примерно минут двадцать, в течение которых полицейские с удивлением наблюдали, как он безуспешно возился с воротами. Император не знал, что нужно было потянуть за веревку, чтобы дверь открылась, и оказался в ловушке. К счастью, агент, занимавшийся наблюдением, сообразил, в чем дело. Толкнув ворота, он быстро прошел в глубь двора мимо императора, как бы не обращая на него внимания, и таким образом дал возможность императору выйти. Извозчик ошибся номером, и дом, указанный императором, оказался в двух шагах. На этот раз он вошел туда беспрепятственно. Пока Адлерберг и я тряслись от страха, император, наверное, преспокойно пил чай в обществе двух дам».

Шувалов имел все основания опасаться за безопасность государя. Во Франции нашли прибежище многие польские эмигранты, часть французского общества также была враждебно настроена по отношению к Александру II. При его появлении на улицах Парижа нередко раздавались демонстративные выкрики «Да здравствует Польша!».

Двадцать пятого мая близ Лоншана состоялся смотр войск, по завершении которого императоры Франции и России в сопровождении свиты направились в Париж через Булонский лес. Кареты были открытыми. Во время движения со стороны дороги, ближайшей к Наполеону III, раздались выстрелы. Пуля попала в лошадь шталмейстера Рамбо, ехавшего рядом. Стрелок был немедленно схвачен и побит толпой зевак. Французский император, по преданию, сказал Александру II:

«Если стрелял итальянец, то пуля предназначалась мне, если поляк – вам».

«От генерал-адъютанта графа Адлерберга 25 мая вечером.

Божий Промысел охранил Государя Императора. Сегодня около 5 часов пополудни, на возвратном пути через Булонский парк после военного смотра, выстрел из пистолета был направлен на экипаж, в котором находились оба императора и великие князья, наследник цесаревич и Владимир Александрович. Выстрел, сделанный со стороны Императора Наполеона, никого не коснулся, но ранил лошадь шталмейстера, сопровождавшего экипаж. Преступник был немедленно схвачен и почти растерзан народною толпою. Он молодой человек <…> по-видимому, француз. Подлежащие власти, в руки которых он передан, производят следствие. Подробности будут сообщены, как скоро исследование их приведет в ближайшую известность.

От генерал-адъютанта графа Шувалова, 26 мая.

Преступник – уроженец Волынской губернии, поляк по имени Березовский. Он эмигрировал два года пред сим; он двадцати лет и проживал в Париже. Он уже несколько дней искал удобного случая для покушения на жизнь государя императора. Двуствольный пистолет его разорвало от слишком сильного заряда, а при этом уклонилось и направление пули. Березовский сделал полное признание, обнаруживая признаки фанатизма».

А. И. Березовский, являвшийся участником Польского восстания 1863–1864 гг. (тогда ему было 16 лет), заявил, что действовал в одиночку и совершил покушение, «имея в виду освобождение родины». Следствие установило, что он присутствовал на вокзале при приезде Александра II в Париж и после этого начал готовиться к покушению. При посещении Александром театра Березовский внимательно разглядывал императора, чтобы узнать его впоследствии. Пистолет был куплен накануне дня покушения за девять франков. В ходе обыска, проведенного в комнате террориста, была обнаружена книга по истории цареубийств.

Меры безопасности усилили, поскольку полиция не исключала повторного покушения; Александр II отказался от ряда поездок, в том числе и на охоту. Императрица Евгения, жена Наполеона III, наивно полагала, что в нее – женщину – заговорщики стрелять не будут, и добровольно исполняла роль личного телохранителя высокого гостя, везде сопровождая его.

Разумеется, над Березовским состоялся суд (уже после отъезда Александра II в Россию). Несмотря на просьбу защиты смягчить участь обвиняемого, Березовского приговорили к пожизненной каторге в Новой Каледонии.

Пребывание Александра II в Париже и покушение Березовского требуют ответа на ряд вопросов. Если Шувалов не знал о назначенном свидании, то это говорит о его профессиональной некомпетентности. Более того, проявленная главой Третьего отделения во время ночных похождений императора беспечность граничит с преступной халатностью. Данные факты в сочетании с покушением могут свидетельствовать о полном провале Шувалова и возглавляемой им службы. Но, учитывая предыдущий опыт работы Шувалова в специальных службах, подобное предположение, скорее всего, будет ошибочным. Мы полагаем, что о свидании он знал, но не стал афишировать свою осведомленность. Негласная охрана государя в этом случае могла быть поручена особо доверенным сотрудникам с хорошим оперативным опытом, прибывшим из Петербурга, а также секретным сотрудникам Заграничной агентуры.

Кроме того, Шувалов не мог не иметь информации о политических настроениях во Франции, в том числе в среде русской и польской эмиграции. Он получал ее по официальным каналам от французских коллег, чиновников российского МИД и от собственных сотрудников, негласно работавших во Франции. На наш взгляд, воспоминания Шувалова вполне могут быть «уткой», скрывающей истинные возможности российских секретных служб. Косвенно это подтверждается тем, что Александр II не отстранил Шувалова от должности, как предшественника, и иногда называл его Петром IV, вероятно, намекая на истинные возможности графа.

Что касается покушения, то здесь основная часть вины лежит на принимающей стороне, обладавшей на своей территории несравнимо бо́льшими возможностями. Французские службы имели хорошие агентурные позиции в среде политической эмиграции. Но если Березовский действительно являлся террористом-одиночкой, то выявить его на стадии подготовки террористического акта было крайне сложно: пришлось бы взять под наружное наблюдение или оперативную разработку всех политэмигрантов, что практически нереализуемо. В пользу версии о террористе-одиночке говорит и то, что пистолет был куплен накануне покушения, а сам Березовский получил тяжелое ранение руки ввиду разрыва ствола. В наибольшей степени ответственность за покушение несли не оперативные службы, а охранно-конвойные подразделения, не сумевшие обеспечить безопасность императоров на маршруте.

Можно, однако, сделать и другое предположение, согласно которому Березовского контролировали представители французской или, что более вероятно, прусской секретной службы. Французам был бы выгоден эффектный финал – задержать террориста перед самым покушением. А вот для прусаков все было не так однозначно, поскольку Наполеон III всячески пытался склонить Александр II к союзу для создания противовеса усиливавшейся Пруссии.

В 1885 г. французский журналист В. Тиссо в книге «Тайная полиция Пруссии» опубликовал версию «прусского следа» в покушении на российского императора.

«Тогда [в 1867 г. ] этот одновременный визит двух северных монархов приписали случайному совпадению; но затем внимательные читатели серьезных исторических работ (между прочим – „Возникновение войны 1870 г.“ Ротана) могли убедиться, что это совпадение было желанным и подготовленным прусской дипломатией, дабы помешать слишком тесному сближению между царем и Наполеоном III, сближению, которое, конечно, состоялось бы, если бы Александр II был предоставлен влиянию только гостеприимного хозяина, еще не утратившего своей способности очаровывать.

Трагическому происшествию суждено было <…> помочь намерениям прусской дипломатии.

Штибер, который, несмотря на официальное положение, занимаемое им в Пруссии, и не думал бросать своих сношений с русской тайной полицией, должен был одновременно оберегать и Александра, и Вильгельма. Зная, что очень большое число поляков жило во Франции и что среди них находились фанатики, мечтавшие отомстить за своих близких, расстрелянных, повешенных или сосланных, он сосредоточил все свои усилия, все свое хитроумие на том, чтобы разгадать и предупредить преступные замыслы изгнанников. Задолго до этого времени целый ряд шпионов бродил по Батиньолю, где проживала бо́льшая часть эмигрантов; всякий подозрительный поляк был выслеживаем одним из этих полицейских. Благодаря изменившим товарищам, которых полицейские сыщики сумели переманить на свою сторону, Штибер был осведомлен о подробностях совещаний, происходивших раз или два в неделю в домике на улице Клиши, в глубине сада, поблизости от крепостных укреплений.

Обыкновенно начинали с того, что сообщали друг другу новости, дошедшие с родины, читали недозволенные газеты, иногда обсуждали условия соглашения с партией русских нигилистов, которая только что проявила свою деятельность попыткой Каракозова убить царя в Зимнем саду в Петербурге. Весьма вероятно, что, как это часто бывает, именно провокатор, состоявший на жалованье у Штибера, подал мысль воспользоваться приездом в Париж Александра II, чтобы убить его. Как бы то ни было, мысль эта была благосклонно принята большинством, но истинные патриоты энергично протестовали против поступка, который никоим образом не улучшил бы положение Польши и только уронил бы добрую славу Франции.

Все отколовшиеся перестали с этого времени появляться на улице Клиши, и, так как они представляли самый умный и умеренный элемент, собрание оказалось целиком во власти полицейских провокаторов. Штибер бывал ежедневно осведомлен об этих совещаниях, а французская полиция, занятая в другом месте, ничего и не подозревала.

Переезжая границу, Штибер в королевском поезде получил срочную телеграмму от одного из своих главных агентов, который назначал ему в тот же вечер свидание в маленьком кабачке около Рынка. Депеша указывала, что дело было крайне спешное.

Поэтому, едва добравшись до посольства на улице Лилль, где он остановился, так же как и Бисмарк, – королю и кронпринцу было отведено помещение в Тюильри, – Штибер, надев парик и наклеив бороду, отправился в место, указанное полицейским. Когда начальник тайной полиции переступил порог ресторана, ожидавший агент отвел его в сторону. „Они решили, – быстро сказал он, – убить царя. Преступление свершится завтра во время возвращения с большого смотра, который будет устроен в честь государя. Чтобы узнать, кому стрелять, кинули жребий. Вот фамилия того лица, на которое пал выбор“.

И полицейский протянул своему начальнику листок, на котором стояло: „Болеслав Березовский“.

– Это очень решительный человек, – добавил полицейский, – фанатик; судьба не могла указать лучшего, он не отступит.

– Вы его знаете?

– Еще бы! – сказал агент. – Мы из одной деревни, он мой закадычный друг. Иногда мы с ним ссоримся, когда я его упрекаю в том, что он недостаточно пылок.

– Ну, так не теряйте его из виду, вы слышите? Пусть за ним следят шаг за шагом, я вам дам необходимые указания. Приходите сюда опять сегодня вечером, в полночь.

Штибер позвал извозчика и приказал везти себя как можно скорее в полицейскую префектуру. Ему хотелось сообщить Пьетри то, что он узнал, и предложить ему действовать без промедления. Но, по одной из тех случайностей, которыми играет судьба, начальник полиции обедал в замке Сен-Клу.

Из полицейского управления Штибер направился в Елисейский дворец, где помещался царь; но и там никого не оказалось, царь был в маленьком театрике на бульваре, где блистала одна актриса, весьма тогда популярная, а его адъютанты разбрелись по городу. В ту минуту, когда Штибер подъехал к немецкому посольству, нарядная, легкая коляска, запряженная превосходными лошадьми, выехала из ворот особняка. В коляске сидел Бисмарк <…>.

– Я должен сделать вашему превосходительству крайне важное сообщение, – сказал шепотом тайный советник. <…>

– Ну, в чем же дело? – спросил граф тайного советника, когда они уселись рядом.

– Завтра хотят убить русского императора.

– Опять какой-нибудь вздор или глупые сказки! – заметил Бисмарк, пожимая плечами.

– Нет… я знаю убийцу, мне его указал один из заговорщиков… Я бросился было в полицейское управление, чтобы его арестовали.

– Значит, он сидит под замком и больше нечего бояться?

– Нет, в полицейском управлении никого не было, и если сегодня ночью мне не удастся повидать Пьетри, может произойти несчастье; потому что, кто знает?.. завтра будет уже поздно…

– Да, да! Это было бы очень большим несчастьем, если бы столь благородный, столь добрый государь, как Его Величество Александр II, пал от руки заурядного убийцы… Подобное преступление так отвратительно, что его необходимо предотвратить во что бы то ни стало… Я надеюсь, что вы сделаете все для этого?

– Конечно, я приказал одному из моих людей следить за убийцей шаг за шагом и не покидать его…

– Прекрасно; таким образом, в случае, если бы французская полиция не арестовала его вовремя, в момент покушения рядом с ним будут люди, которые, схватив его за руку, отклонят смертельный удар.

– Конечно…

– Преступление будет избегнуто, а покушение останется налицо… Подумали ли вы о политических последствиях этого события, господин Штибер? – продолжал Бисмарк после минутного размышления. – Царь Александр, увидав, что императорская полиция не сумела его охранить, уедет из Франции… и под каким впечатлением!.. Я его знаю… Немало политических замыслов разлетятся, как дым, и Наполеону придется, даром потратившись на любезности, оставить все планы о заключение союза… Да… А если виновник покушения избежит казни, если присяжные из добрых буржуа, разнюнившись, как телята, от жалобных слов адвоката о несчастной Польше, не вынесут убийце смертного приговора, в Петербурге будут сильно негодовать, и надолго между Россией и Францией будут нарушены добрые отношения… а на моих плечах будет одной большой заботой меньше… Для нас, немцев, это покушение было бы настоящей милостью Провидения; а если убийцу арестуют, французской полиции будет принадлежать честь раскрытая заговора, она получит поздравления и благодарности за свою расторопность и заботливость, Александр будет считать себя должником Наполеона, а нам, нам придется вести борьбу на два фронта – в Петербурге и в Париже. <…>

– Кто же ваш убийца? – небрежно спросил Бисмарк.

– По-видимому, совсем еще молодой человек, ему лет двадцать или около того…

– Ребенок… и поляк, никогда парижский суд присяжных не приговорит его к смертной казни; это было бы противно всем буржуазным симпатиям г-на Прюдомма. В самом деле, досадно будет, если этому юноше не придется произвести своего выстрела.

Коляска въехала в ворота посольства. Привратник подошел с низким поклоном.

– Господин тайный советник, – обратился он к Штиберу, – в моей комнате уже с полчаса ожидает вас какой-то человек.

И он указал пальцем на субъекта, довольно грязно одетого и с большой тростью в руке. Последний вручил Штиберу записку. Пробежав ее, Штибер передал ее канцлеру, который прочитал следующее:

„Г. начальник полиции весьма сожалеет, что г. советник Штибер не застал его, и в случае, если дело касается службы, г. начальник полиции будет счастлив принять г. советника в любые часы ночи“.

Оба немца быстро переглянулись.

– Скажите г-ну начальнику полиции, что я благодарю его, но что дело, о котором я хотел переговорить с ним, не спешно, – сказал Штибер,

Посланный с Иерусалимской улицы удалился.

Час спустя Штибер, снова надев парик и наклеив бороду, выходит из посольского особняка, чтобы еще раз встретиться в условленном месте с подчиненным ему полицейским агентом. Тот подтвердил все данные, сообщенные им ранее, и прибавил, что молодой человек, за которым следили весь день, купил пистолет и заряды у оружейника на Севастопольском бульваре. Он скромно пообедал в кухмистерской того же квартала; сыщик сидел за соседним столом. Вечером молодой поляк вернулся в свои меблированные комнаты, и сыщик уверен, что он уже оттуда не выйдет до утра.

Сыщик получил приказание на завтрашний день ни на шаг не отходить от Березовского и взять себе в помощь еще двух полицейских агентов. В особенности необходимо быть рядом с поляком в ту минуту, когда он приступит к выполнению своего замысла, и помешать ему.

Тайный советник получил от своего клеврета уверенье, что все будет сделано согласно его предписаниям. <…>

6 июня 1867 г. более 300 000 любопытных столпилось около огромного Лоншампского скакового поля и в Булонском лесу. <…>

Начался разъезд. Придворные экипажи стали поворачивать обратно в город, по крайней мере, пытались это сделать, так как со всех сторон все прибывали коляски, торопясь добраться до средней аллеи, чтобы, возвращаясь, избегнуть давки. Но так как все руководились одной и той же мыслью, то загромождение произошло необычайное и распутать его не представлялось никакой возможности. Жандармы и полицейские чины принуждены были отложить попечение о водворении хоть какого-нибудь порядка. Императорские экипажи оказались задержанными. Наполеон, ехавший в первой коляске вместе с царем и великим князем Владимиром, приказал дежурному шталмейстеру, скакавшему рядом с коляской, силой проложить себе дорогу, чтобы выехать в боковую аллею, менее загроможденную. Рамбо – дежурный шталмейстер – заставил ближайшие экипажи посторониться, и императорская коляска направилась по боковой аллее. Здесь было очень тесно: разряженная праздничная толпа смеялась, болтала и весело шумела. Рамбо, оглядываясь по сторонам, чтобы выбрать дорогу, заметил молодого человека, который, отделившись от маленькой кучки людей, бросился навстречу коляске. Инстинктивно, не отдавая себе отчета в том, что побуждало его, шталмейстер пришпорил свою лошадь, которая взвилась на дыбы… и внезапно рухнула на землю. Пуля, выпущенная из пистолета, попала ей в лоб. Раздался второй выстрел, но пуля потерялась в деревьях. Полицейский агент Штибера, не покидавший Березовского и зорко следивший за ним, видел, как молодой поляк направил свое оружие на царя. С быстротой молнии он ударил под руку убийцу, и пуля, предназначенная императору, пролетела над головой монарха.

Толпа схватила покушавшегося и избила его, прежде чем отдать в руки полиции. Монархи обнялись и выразили горячую благодарность шталмейстеру. Известие о покушении распространилось с головокружительной быстротой, все спешили взглянуть на убийцу, совсем еще молодого человека, весьма приличного и скромного на вид, ничуть не похожего на свирепого злодея.

То, что было дальше, достаточно известно. Допрошенный Руэром и начальником русской полиции графом Шуваловым, Березовский заявил, что хотел отмстить за свою родину – Польшу. Он отказался назвать сообщников и взял на себя всю ответственность за содеянное им преступление.

Присяжные парижского суда, как и предвидел Бисмарк в разговоре со Штибером, были тронуты молодостью и безукоризненным прошлым обвиняемого; к тому же Польша пользовалась горячей симпатией парижской буржуазии. Они дали Березовскому снисхождение, признав смягчающие вину обстоятельства, и Александр II был очень оскорблен их приговором.

Три года спустя, накануне войны между Германией и Францией, и затем во все время войны 1870–1871 года царь доказал, что оскорбление не забыто им.

Таким образом, осуществились все предположения Бисмарка».

Однако во Франции Александру II, можно сказать, повезло. Один из самых непримиримых противников абсолютизма Михаил Александрович Бакунин с головой ушел в пропагандистско-организаторскую деятельность, оставив за скобками терроризм. В 1865–1867 гг. теоретик анархизма занимался реализацией собственного проекта, изложенного в рукописи «Международное тайное общество освобождения человечества» (1864).

«Для образования надежного и реального альянса, – писал Бакунин, – необходимо, во-первых, создать его тайно и положить в основу альянса великий единый принцип, настолько многообещающий и возвышенный, что он станет для людей, признающих его, чем-то вроде религии и даст им силы бороться с трудностями, препятствиями и повседневным отвращением, воодушевит их пожертвовать своим честолюбием и личными интересами».

Суть проекта заключалась в организации широкомасштабного заговора для осуществления международной революции, которая приведет к уничтожению современных государств и возникновению федерации свободных народов. Тайная организация, к созданию которой стремился Бакунин, должна была строиться на принципах централизма и соблюдать строжайшую дисциплину.

Вступив в 1864 г. в Международное товарищество рабочих, Бакунин создал тайное «Интернациональное братство», а затем, в 1868 г., основал в Швейцарии «Международный альянс социалистической демократии». Он хотел, чтобы «Альянс…» был принят в Интернационал, но получил отказ. Тогда Бакунин объявил о роспуске организации, но на самом деле «Альянс…» продолжал функционировать.

С 1868 г. Александра II и членов его семьи в заграничных поездках обязательно сопровождали сотрудники Охранной стражи. Вначале Третье отделение при посредничестве МИД входило в сношения с полицией (службой безопасности) страны, в которую намечалась поездка, чтобы согласовать соответствующие меры по обеспечению охраны. Затем за рубеж командировалось несколько сотрудников, владевших иностранными языками, для дальнейшей подготовки визита. Непосредственно в путешествии Александра II сопровождали начальник стражи и группа из нескольких человек.

Оперативная обстановка в Российской империи оставалась стабильной. Ее улучшению к середине 1860-х гг. способствовало изменение настроений в среде интеллигенции. Многие землевольцы разочаровались в революционных идеях, особенно после событий 1863–1864 гг., и от активной деятельности отошли. Других оттолкнули покушения Каракозова и Березовского. (После покушений увеличилось число заявлений в полицию о подозрительных лицах.) Сыграли свою роль и эффективные мероприятия Шувалова и Трепова. В обеих столицах была реорганизована служба наружного наблюдения, состоявшая из сотрудников, негласно принятых на службу в городскую полицию. Сотрудники Охранной стражи, обеспечивавшие безопасность правившей династии, постоянно находились в местах, где присутствовали император или члены императорской фамилии.

Покушение Березовского имело следствием изменение структуры специальных служб империи. Девятого сентября 1867 г. принимается новое «Положение о Корпусе жандармов». Корпус теперь состоял из Главного управления, управлений Варшавского, Кавказского и Сибирского округов, Жандармского управления Московской губернии, пятидесяти пяти губернских управлений, пятидесяти уездных управлений, шести губерний Северо-западного края, Наблюдательного состава, Петербургского и Московского конных дивизионов, пятнадцати конных команд и полицейских управлений железных дорог.

Сбор информации о политических настроениях в провинции возлагался на Наблюдательный состав (с 1870 г. – дополнительный штат). Наблюдательный состав размещался по городам и уездам, не имевшим жандармских управлений, и комплектовался исключительно из унтер-офицеров из расчета двое сотрудников на один наблюдательный пункт.

Особое внимание при преобразовании корпуса обращалось на уровень развития жандармских унтер-офицеров, поскольку полицейско-наблюдательная служба заметно отличалась от прежней, в жандармских кавалерийских частях. Были внесены изменения в систему подготовки кадров: созданы «приготовительные школы» для унтер-офицеров. Офицеры, желавшие поступить в корпус, проходили стажировку в штабе для ознакомления с делопроизводством и приобретением навыков по технике политического сыска и следственным действиям.

В сентябре 1867 г. Секретное отделение (орган политического сыска в столице) получает название – Отделение для производства дел по охранению общественного порядка и спокойствия в Санкт-Петербурге (далее Охранное отделение). Его начальником утверждается Ф. А. Колышкин.

«Задачи, исходящие от Секретного отделения, в большей части сводились к следующему:

– установление различных видов надзора либо наблюдения за лицами, прибывшими в столицу, – на время их пребывания;

– установление различных видов надзора либо наблюдения за лицами, проживающими в Санкт-Петербурге;

– разрешение или воспрещение проживания в городе, высылка из города;

– объявление в розыск либо прекращение розыска лиц, политически неблагонадежных…».

Седьмого октября 1867 г. лейб-гвардии Кавказские казачьи эскадроны Собственного Его Императорского Величества конвоя было высочайше повелено именовать 1-м и 2-м Кубанскими и Терским эскадронами. Казаки несли напряженную караульную и конвойную службу: охраняли государя и членов его семьи при выездах, на прогулках, во время отдыха в загородных дворцах и в Крыму. В Зимнем дворце от конвоя выставлялось пять постов. Ежедневно у кабинета императора несли караул унтер-офицер и два казака; посетителей встречали и провожали офицер, унтер-офицер и также два казака. Во время придворных балов в парадном подъезде «для снятия пальто» дежурили семь нижних чинов. На ночь у дверей царской спальни выставлялись парные часовые. Все конвойцы должны были одинаково хорошо владеть искусством вольтижировки и стрельбы с коня.

Между тем, революционное движение не прекратило своего существования. К концу 1867 г. в столицах действовали два нелегальных кружка, объединявших оппозиционно настроенную молодежь: «Рублевое общество» и «Сморгонская академия».

Умеренно-просветительское «Рублевое общество» основано Ф. В. Волховским и Г. А. Лопатиным. Волховский привлекался к дознанию Московской следственной комиссией по делу 4 апреля 1866 г. как секретарь малороссийского студенческого землячества Московского университета; Лопатин в 1867 г. нелегально ездил в Италию с намерением вступить в отряд Гарибальди. Главную задачу оба видели в организации «хождения в народ». Под видом странствующих сельских учителей члены общества должны были вести среди крестьянства революционную пропаганду, используя легальные и нелегальные издания. Группы «Рублевого общества» были в Петербурге (Г. А. Лопатин, Н. Ф. Даниельсон, Н. Н. Любавин, В. В. Михайлов и др.) и Москве (Ф. В. Волховский, И. С. Клименко, П. А. Быков, К. Я. Белый, Н. В. Шугуров и др.). Ими была выпущена книга осужденного по каракозовскому делу И. А. Худякова «Древняя Русь». В феврале 1868 г. бо́льшая часть членов «Рублевого общества» была арестована.

Вероятно, именно арест активистов общества послужил причиной отставки министра внутренних дел П. А. Валуева. На его место в марте 1868 г. был назначен А. Е. Тимашев, ранее занимавшего пост начальника штаба Корпуса жандармов.

Петербургская «Сморгонская академия» представляла собой тайное общество, члены которого находились под влиянием радикальных идей Н. Г. Чернышевского. Общество образовалась как студенческая коммуна в доме на 7-й линии Васильевского острова; первоначально в нем состояло до пятидесяти человек.

Организаторами «Сморгонской академии» являлись В. Н. Черкезов, находящийся под негласным надзором полиции после процесса ишутинцев, и будущий идеолог русского бланкизма П. Н. Ткачев, а рядовыми членами были Д. А. Воскресенский, А. Е. Сергиевский, В. И. Кунтушев, И. Л. Шраг, Л. Е. Коведяева, Н. П. Гончаров, И. В. и Е. В. Аметистовы, Е. З. Козловская и др.

В 1867–1868 гг. «академики» вели революционную пропаганду среди молодежи, распространяли нелегальную литературу, привезенную из-за границы И. И. Бочкаревым. Строились планы побега Чернышевского и даже подрыва царского поезда, но никаких реальных шагов к этому предпринято не было.

Осень 1868 г. прошла в яростных спорах в среде российской революционной эмиграции. В журнале «Народное дело», издателями которого были М. А. Бакунин, Н. И. Жуковский и Н. И. Утин, была представлена анархистская доктрина Бакунина, которую Утин воспринял в штыки. В редакции после этого произошел раскол – Бакунин и Жуковский вышли из ее состава. Тогда же Бакунин и создает свой «Альянс…» – тайную организацию, имевшую, кроме Швейцарии, секции в Испании, Италии и Франции. Одновременно Бакунин и его сторонники начали кампанию против Генерального совета I Интернационала стремясь взорвать его изнутри.

Осенью 1868 г. – весной 1869 г. в России прокатилась волна студенческих беспорядков, затронувшая в первую очередь Петербургский и Московский университеты, Технологический институт и Медико-хирургическую академию. Весной 1869 г. многие члены «Сморгонской академии» были арестованы, и она прекратила существование, но возникли новые нелегальные студенческие кружки.

В апреле 1869 г. управляющим 3-й экспедицией Третьего отделения был назначен К. Ф. Филиппеус. Экспедиция вела наблюдение за проживающими в России иностранцами, собирала сведения о политическом положении, революционных партиях и организациях зарубежных государств. В 1874 г. Филиппеус писал:

«И теперь живо помню мое удивление, когда 1 апреля 1869 года мне впервые были вручены секретные суммы и вслед за тем представились господа агенты, а именно: один убогий писака, которого обязанность заключалась в ежедневном сообщении городских происшествий и сплетен. Первые он зауряд выписывал из газет, а последние сам выдумывал. К тому же доносить о происшествиях по городу составляет обязанность городской полиции, с которой, а также с газетчиками, не только одному агенту, но и десятку их нет возможности конкурировать; а заниматься пошлыми лживыми сплетнями не могло, по моим понятиям, входить в круг действий политической агентуры, и оно слишком претило моей натуре. Так что, отменив тогда эти вздорные записки, я дал автору их поручение съездить в село Иваново и составить подробное описание этого „русского Манчестера“. Кроме его, ко мне явились: один граф, идиот и безграмотный; один сапожник с Выборгской стороны – писать он не умел вовсе, а что говорил, того никто не понимал и с его слов записать не мог; двое пьяниц, из коих один обыкновенно пропадал первую половину каждого месяца, а другого я не видел без фонарей под глазами или царапин на физиономии; одна замужняя женщина, не столько агентша сама по себе, сколько любовница и сподручница одного из агентов; одна вдовствовавшая, хронически беременная полковница из Кронштадта и только два действительно юрких агента. Вот состав агентуры, которую я принял при вступлении в управление третьей экспедиции. Все исчисленные агенты получали в общей сложности до 500 рублей в месяц. Полагаю, что мне не были переданы те лица, которые сами не пожелали сделаться известными новому начальнику агентуры».

Если верить Филиппеусу, положение с агентурой Третьего отделения, обязанной надзирать за иностранцами, было крайне неудовлетворительным.

В это же время С. Г. Нечаев, один из наиболее активных участников студенческих волнений, вольнослушатель Петербургского университета, совместно со П. Н. Ткачевым, публицистом и литературным критиком, зимой 1868/69 гг. организовали нелегальную студенческую группу. Программа революционных действий группы предусматривала «радикальную перестройку нелепых и несправедливых общественных отношений» посредством социальной революции. Своей ближайшей задачей нечаевцы считали увеличение численности единомышленников путем пропаганды и агитации (распространение прокламаций, организация кружков, сходки и т. п.). До мая 1869 г. эта деятельность должна была осуществляться в столицах, летом предполагалось увлечь пропагандой учащуюся молодежь губернских и уездных городов, а к осени перенести центр деятельности «в народ» (фанатик Нечаев был уверен, что крестьянское восстание непременно начнется весной 1870 г.).

«Он смел и остроумен, – показала на следствии В. Александровская, – но не всегда осторожен, смел до дерзости. Деспот весьма односторонний. Хитер и подозрителен, но не глубок и односторонне легковерен. Непреклонной воли, но с неверным соображением. Деятелен до изнурения. Общечеловеческих мирных стремлений или слабостей никаких не проявляет, кроме слепой само уверенности. Как понимание людей, так и всего окружающего у него односторонне. Так, например, он убежден, что <…> если их ставить [людей] в безвыходное положение, то у них, невзирая на их организацию и воспитание, непременно выработается отважность в силу крайней в том потребности. <…> Делом своего общества, по-видимому, он весь поглощен; других интересов для него не существует. <…> Излишков себе никаких не позволяет».

В конце зимы 1869 г. Нечаев, исповедовавший принцип иезуитов «цель оправдывает средства», распространил среди студентов легенду о своем «аресте и бегстве» из Петропавловской крепости. В марте он отправился в Швейцарию, где стал выдавать себя за представителя никогда не существовавшего «Русского революционного комитета». В Женеве «охотничьи рассказы» Нечаева многими эмигрантами воспринимались с недоверием, однако ему удалось ввести в заблуждение двух опытнейших политиков и конспираторов – Бакунина и Огарева.

Бакунин выдал этому Хлестакову от революции мандат представителя русского отдела «Всемирного революционного союза». На мандате стояла печать «Европейский революционный союз. Главный комитет». Такого союза и такого комитета на самом деле не было. Однако оба, и Нечаев, и Бакунин, принимали все за чистую монету.

Огарев, также поддавшийся россказням коварного искусителя, передал на нужды революционной пропаганды сумму в 10 тысяч франков.

Герцен же отнесся к Нечаеву с подозрением и денег не дал.

В Женеве Нечаев написал теоретический труд, получавший впоследствии название «Катехизис революционера». В нем он сформулировал программу широкомасштабной террористической деятельности.