Раскольник закрыл ворота, запер на замок. Вокруг нас беззвучно кружили собаки. Элис дернула меня за рукав, голос тихий:

– Прямо как в фильме ужасов.

Свалка была темным лабиринтом из полуразбитых машин, стоявших штабелями в виде монолитных блоков. Груды металлолома, покосившиеся пирамиды из посудомоечных машин, электроплит и холодильных камер.

Посредине свалки, в окружении груд металла, возвышался контейнер для морских перевозок, неровными буквами мелом на стене – «ЦЕРКОВЬ». По бокам была приделана пара фургонов – древний автобус Транспортной компании Олдкасла, стоявший на спущенных колесах, и задняя часть «Транзита». Крепилось это сооружение все теми же листами ржавого металла. Гирлянды разноцветных китайских фонариков высвечивали возвышавшееся над грудами металлолома громадное распятие высотой этажа с два.

Дом, милый дом.

Раскольник отворил деревянную дверь, вделанную в стену контейнера, и нырнул внутрь, зацепив ножом лист ржавого металла.

Уголек и Пепел протиснулись в дверь вслед за ним, царапая когтями по линолеуму. Раскольник оглянулся на меня через плечо, осклабился, обнажив мелкие белые зубы. Теперь он больше не кричал, голос был тихим. Выражался учтиво. Почти изысканно.

– Могу предложить вам чашку чая.

Бабз просунула Тэтчер через петли на липучках, приделанные к груди защитного жилета, и теперь дробовик угнездился прямо у ее живота.

– На самом деле я бы от кофе не отказалась, если…

– Большое спасибо, не нужно. – Проигнорировал брошенный в мою сторону сердитый взгляд. – Мы бы хотели поговорить с вами о Джессике.

Спина Раскольника напряглась на мгновение. Он что-то проворчал, сделал глоток из бутылки с виски и твердым шагом прошел в гостиную.

Внутри стены контейнера были обклеены полосатыми обоями, медленно выцветавшими до грязно-серого цвета униформы и кое-где покрытыми темными пятнами плесени. Посредине турецкого ковра пристроился продавленный коричневый диван, окруженный залежами книг в бумажных обложках, газетами и пустыми пивными банками. Напротив маленький телевизор, водруженный на штабель из автомобильных шин. Еще больше книг вдоль стен, некоторые на книжных полках, другие просто кучами на полу.

В воздухе стоял медистый запах сырого мяса, такой густой, что я чувствовал его на вкус.

Раскольник прошел мимо дивана в заднюю часть контейнера, где над деревянным столом, застеленным газетами, висела на проводе маленькая электрическая лампочка. Газетная бумага была пропитана кровью. Посредине лежал громадный темно-красный кусок мяса размером с маленького ребенка. Понять, что это за мясо, было невозможно, кожи на нем не было, только толстые прослойки белого жира. Он еще раз отхлебнул из бутылки, а потом врезал ножом по мясу, отрубив кусок края.

Уголек и Пепел крутились вокруг его босых ног, глаза прикованы к столу, пасти раскрыты.

Металлический пол контейнера напоминал лоскутный ковер из пятен ржавчины и истертой ногами краски. Каждый раз, когда мой лом-трость ударялся о него, пол звенел, звуком напоминая похоронный колокол.

Элис сложила руки перед собой:

– Ваш дом очень… особенный.

Раскольник наградил ее кладбищенской улыбкой. Провел лезвием ножа по краю куска мяса, отрезая тонкую полоску:

– Как тебя зовут, девочка?

– Доктор Элис Макдональд. Это Эш Хендерсон, а это офицер Кроуфорд.

Он взял кусок мяса и швырнул его через стол.

Собаки бросились вперед, щелкнули челюсти. Одна из них успела схватить мясо, едва кусок шлепнулся на пол, другой же досталось только вылизать кровавое пятно на полу.

Раскольник переложил нож в левую руку, вытянул вперед правую. Улыбка погасла.

– Уильям Макфи.

Элис опустила взгляд на выпачканные в крови пальцы, красные и коричневые пятна с черными сгустками. Проглотила слюну. Пожала руку.

Потом он протянул руку мне.

Ладонь была липкая, пальцы, холодные и скользкие, оставили красные полосы у меня на коже. Он крепко сжал мою руку, костяшки пальцев взвыли. Я сжал его руку в ответ, стиснул зубы и не менял выражения лица до тех пор, пока он не повернулся к Бабз.

Потом я встал в Стандартную Позу Офицера Полиции, Сообщающего Плохие Новости: ноги на ширине плеч, руки за спиной.

– Мистер Макфи, мы вынуждены предположить, что ваша дочь Джессика была…

– Она шлюха. – Его рот изогнулся в горькой гримасе. – Совокупляется с этим безбожником… из Данди. – Лезвие ножа снова врезалось в мясо. – Отца своего позорит на закате жизни его. Повернулась спиной к Спасителю нашему. – Оскалился на бутылку виски, как будто та спорила с ним. – Не дочь мне эта сучка.

– Вы о Потрошителе слышали?

Раскольник взглянул на меня, отрезал еще кусок мяса. Только собакам его не кинул, а сам откусил добрую половину. Прожевал. Хлебнул еще виски.

– Тогда это Суд Божий. Наказана она за грехи ее. Все мы будем наказаны, когда время придет.

Что-то влажное скользнуло по моей руке, я вздрогнул, не смог сдержаться. Одна из немецких овчарок стояла рядом со мной, нюхала выпачканные в крови пальцы. Кто это был, Уголек или Пепел, сказать трудно, но псина была огромная. Клиновидная голова двигалась взад и вперед, мышцы перекатывались по широкой спине, тело изгибалось из стороны в сторону. И уши торчком.

– Эта сука заслуживает смерти. – Раскольник взял нож в правую руку, приставил лезвие к груди, в промежуток между шрамами, и медленно провел им слева направо. Сначала ничего не произошло, потом вдоль полосы выступила кровь, заполнив разрез, перелилась за края и потекла вниз по коже. Его губы издали слабый вздох.

Элис приоткрыла рот, потом закрыла. Взглянула на меня. Потом снова на ярко-красную линию, на капли, стекающие вниз по груди.

– На самом деле она не мертва, ну, возможно, не мертва, в том смысле, что, конечно, она может быть мертва, но другие женщины, похищенные Потрошителем, оставались живыми по меньшей мере три дня, перед тем как находили их тела, поэтому имеются веские основания верить тому, что она все еще жива…

– Она не мертва? Как такое может быть, что она не мертва? Конечно же она мертва, это Суд Господень.

Собачий язык еще раз скользнул по моей руке, теплый и скользкий. Пес пробовал меня на вкус…

Я стоял не шевелясь.

Элис откашлялась.

– Она может быть мертва, но есть шанс, что она еще…

– Вы говорите, что ее не касается Суд Господень? Вы это говорите? – Он ударил ножом по мясу, костяшки пальцев на ручке ножа побелели. Голос низкий и холодный. – Вы говорите, что она выше Бога?

– Я не…

– Никто не может быть выше Бога. Никто! – Нож снова врезался в кусок мяса.

Элис взвизгнула и попятилась.

Пес перестал лизать мою руку, шерсть на загривке встала дыбом, зубы оскалились.

Бабз положила руку на приклад Тэтчер:

– Полегче.

Я слегка отодвинулся от овчарки:

– Все в порядке, давайте успокоимся. Доктор Макдональд ничего не говорила о Боге, она просто сказала…

– Никто не избегнет Суда Господня. НИКТО!

Глухое ворчание, рык.

Бабз вытащила Тэтчер и направила дуло в лицо Макфи:

– Самое время положить нож, мистер Макфи.

Я кивнул:

– Давайте все просто успокоимся, о’кей? Мы можем поговорить об этом.

Бабз щелкнула затвором:

– Не надо пороть горячку, да? Мы спокойны, мистер Макфи, не так ли? Спокойны?

– Сказал Господь Господу моему: сиди одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих, жезл силы Твоей пошлет Господь с Сиона, господствуй среди врагов Твоих. – С каждым словом все громче и громче.

– А вот это совсем не круто, мистер Макфи. Я ведь могу подумать, что другими словами это можно понять как «Выстрели мне в морду, пожалуйста».

Он сорвал газету со стола. Первая страница Телеграф была залита кровью, на ней, над большой фотографией тента криминалистов где-то на пустыре за Блэквол Хилл, заголовок: «СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА СНОВА НАНОСИТ УДАР», – и вставка: фотография Клэр Янг с мобильного телефона, на какой-то рождественской вечеринке. Широченная улыбка, сверкающий зеленый колпачок, надетый под залихватским углом, и громадные бутафорские серьги.

– Господь одесную Тебя, Он в день гнева Своего поразит царей; совершит суд над народами, наполнит землю трупами, сокрушит голову в земле обширной, из потока на пути будет пить, и потому вознесет главу.

Пес приблизился, слюна из пасти капала на металлический пол. Другая псина вылезла из-под стола.

Я сжал в руке лом:

– Послушайте, мистер Макфи, опустите нож.

– Спокойно, мистер Макфи, не надо нарываться.

Он швырнул газету под ноги:

– Помоги мне, Господи Боже мой, спаси меня по милости Твоей, да познают, что это – Твоя рука и что Ты, Господи, соделал это, они проклинают, а Ты благослови, они восстают, но да будут постыжены, раб же Твой да возрадуется, да облекутся противники мои бесчестьем и, как одеждою, покроются стыдом своим.

Лицо Раскольника распухло и налилось кровью, жилы на шее вздулись, лезвие ножа дрожало, отбрасывая блики в свете голой лампочки.

Бабз напрягла ноги.

– Мистер Хендерсон, доктор Макдональд? Может быть, вам нужна небольшая поддержка…

– Никто не избежит Суда Господня!

Я врезал ломом по крышке стола:

– Все, хватит!

Уголек и Пепел уже не рычали – они бросились на меня.

В одну секунду мир наполнился шерстью и зубами, вслед за этим – БУМ! Обрез вздрогнул в руках у Бабз, выплюнув облако дыма. Один из псов врезался мне в грудь. Мы рухнули на пол в сплетении рук и лап, тонна воющей овчарки пригвоздила меня к холодному металлическому полу. Ребра обожгло, боль пронзила правую часть тела. О господи, она в меня попала…

Вскрикнула Элис.

Другой пес завис в прыжке, и Тэтчер рявкнула снова.

Звук в контейнере был оглушающий, он отразился от каждой стены и кувалдой расплющил мне череп. Пса же отбросило к столу, где он и остался лежать, скуля и завывая.

Черт возьми, она в меня заряд всадила!

Элис, пошатываясь, подошла ко мне и стащила овчарку с моей груди. Взяла в руки мое лицо:

– Эш? О господи, Эш, ты в порядке?

Вот так вот – взяла и всадила заряд прямо в упор. Лежи теперь и истекай кровью на железном полу грязной, покосившейся трущобы злобного полудурка, где-то посреди вонючей свалки…

Пес, лежавший рядом со мной, задергался, потом встал на лапы, и вместе со своим приятелем они потащились прочь, поджав хвосты и жалобно повизгивая.

– Эш? – Лицо Элис не в фокусе. – Нет, пожалуйста, давай все будет в порядке, правда ведь, скажи, что все с тобой будет хорошо. – Оглянулась через плечо на Бабз: – Ты его подстрелила!

А сейчас настоящая боль придет, как только закончится первичный шок. Все дерьмо, вся боль и смерть, все кончается этим. Это просто нечестно. Только не так. Пока миссис Керриган еще дышит…

Раскольник в ужасе пялился на Бабз, которая, разломив Тэтчер посредине, вытащила из нее пустые гильзы. Засунула новую пару.

– Ты подстрелила моих собак!

Клик, ружье снова защелкнулось.

Лежа на спине, я стал нащупывать рукой громадную рваную дыру на боку, через которую моя жизнь выливалась на ржавый пол. Шарившие по куртке пальцы дрожали… Может быть, дверку забыли открыть? И надо просто зажать рукой рану, остановить кровь и забросить меня в больницу?

Где же кровь, черт бы ее побрал?

– Эш? Слышишь меня?

С такого расстояния Бабз не могла промазать, тем более из обреза.

Ноющая боль растекалась вверх и вниз по всему боку, там, где дробь впилась в тело, разорвала легкое, как…

Так, минуточку.

Как такое может быть, что нет крови? Ни капельки. И дыры в куртке тоже нет. Какого черта?

Макфи затрясся, изо рта брызнула слюна.

– Ты подстрелила моих собак! Никто не может стрелять в моих собак, кроме меня!

Бабз подняла Тэтчер вверх, пока дуло снова не уставилось в лицо Раскольника.

– Бросьте нож, мистер Макфи, или узнаете, как они себя чувствуют.

Я отбросил руки Элис и, опираясь на стол, встал на ноги:

– ТЫ ЧТО, НЕ В СЕБЕ? ТЫ МЕНЯ УБИТЬ МОГЛА!

– Что, мистер Хендерсон, внутренний голос?

– Ты в меня выстрелила!

Ухмыльнулась:

– Каменная соль и пыжи. Это вам не резиновая пуля, но на близком расстоянии хватает. Одно скажу – щиплет потом как сволочь. – Покачала ружьем перед носом Макфи. – Хочешь попробовать? Или мы уже успокоились?

Он опустил нож. Облизал губы.

– Они… Может быть, Господь использует этого Потрошителя для того, чтобы дать моей маленькой девочке второй шанс. Это испытание моей веры. Я найду ее и спасу ради высшей цели. – Кивнул. – Да, все так. Это Божья воля.

Элис подошла ко мне, обняла и уткнулась лицом в плечо:

– Не делай больше так со мной.

Ножи с пулями разрывали мои ребра, когда она меня обнимала.

– Господи… пожалуйста… отпусти…

– Прости. – Последнее объятие, и она отошла от меня.

Раскольник положил нож на стол, рядом с куском мяса. Взял в руку бутылку виски, присосался. Потом вскинул руки вверх:

– Возблагодарим Господа!

Бабз щелчком отправила затвор Тэтчер на место и убрала ее с глаз:

– Ну вот и все. Мы все успокоились, и я бы выпила кофе. Три кусочка сахара. А печенье есть приличное?