Из Египта мой эмир отправился не в Дамаск, как следовало бы ожидать, а в свой старый лагерь в Наблусе. Все время приходили известия о прибытии новых сотен крестоносцев из Европы. На совете у эмира решили, что завязшие в Египте крестоносцы могут направить свежие силы в Северную Палестину, чтобы, захватив крепости, создать плацдарм для дальнейшего наступления на Сирию с юга. Было принято решение разрушить все крепости между морем и Иорданом. Эмир обосновывал свое решение тем, что нужно сосредоточить все силы, разбросанные по разным крепостям и замкам, в один кулак, чтобы крестоносцы не могли прорваться через Галилею в Сирию, к Дамаску. На мой взгляд, решение абсолютно правильное. Но когда эмир сказал, что защитные сооружения Иерусалима тоже должны быть разрушены, я запротестовал:

– Понятно, что мы сохраняем войска в Наблусе для прикрытия дороги в Заиорданье. Понятно, что мы сохраняем и увеличиваем силы в районе Лидды и близких к ней городов, чтобы прикрыть дорогу на Египет. Но зачем разрушать стены Иерусалима? Мы не собираемся защищать его?

– Да, нам незачем защищать его. И он имеет притягательную силу для крестоносцев. Это символ их похода.

– Иерусалим сейчас не интересует крестоносцев. Они завязли в Египте. Их интересует экономика Египта. Возможность черпать оттуда деньги и продовольствие. В Иерусалиме для них ничего нет. Они не пойдут туда. Тем более если мы планируем иметь у них на флангах две группировки войск: в Наблусе и в Лидде.

– Иерусалим они потребуют по мирному договору. Я не верю ал-Камилу. Братец готов за мой счет договориться с ними, отдав им Иерусалим и полосу земли для сообщения с Яффой. Пусть берут Иерусалим без укреплений. У них не хватит денег на восстановление стен и башен Иерусалима.

Может быть, эмир прав, но я не мог согласиться с тем, чтобы оставить такой город без защиты. Впервые между мной и эмиром возникло недопонимание. Эмир впервые рассердился на меня. Он оставил меня, по существу, без дела, не разрешив вернуться к моему корпусу, но позволил съездить к семье в Дамаск. Я не был в Дамаске уже несколько месяцев и с радостью воспользовался такой возможностью. Возможностью ни о чем не думать, ничего не бояться, ни за что не отвечать. Предаваться тихим семейным радостям. Но отдых продлился всего только десять дней. Абу Сахат сообщил, что наверняка эмир даст мне в ближайшие дни срочное поручение. Дело в том, что коменданты крепостей практически саботировали распоряжение эмира. Нет, конечно, они не отказывались выполнять распоряжения о сносе, но и не делали ничего для этого. Эмир взбешен.

Действительно, я получил распоряжение эмира выехать в Галилею, принять командование всеми крепостями, уничтожить крепостные сооружения в Сафаде, Хунине, Тебнине и Кайкав ал-Хаве. Сформировать из гарнизонов этих крепостей корпус и сосредоточить его в Байсане или Табарии для защиты Голанских высот и выхода мимо Тивериадского озера в Трансиорданию и Сирию. Сам эмир выехал в Иерусалим, лично руководить разрушением стен. По дороге в Байсан я задумался, как реально сделать все, что потребовал эмир. Разрушить стены можно. Но дадут ли крестоносцы, или скорее местные владетели, сделать это, не подвергая опасности и солдат и мирное население? Ведь разрушение – длительный процесс, и все это время люди не будут защищены стенами. Я решил, что нужно сначала договориться с местными владетелями.

Сразу же из Байсана послал в Бейрут греческого купца с письмом Джону Ибелину, мы с ним познакомились на свадьбе графа Вальтера и Маргарет. В письме упомянул, что назначен эмиром ал-Муаззамом руководить Галилеей, и предложил встретиться и обсудить приграничные вопросы. Я обращался к нему не как к бальи Кипрского королевства, а как предводителю франкских баронов. Написал, что надеюсь также на встречу с Симоном, архиепископом Тира, Ги де Монфором и Роже II, сеньором Хайфы, а также с другими правителями, если он посчитает это нужным.

Пока мой посланец ездил в Бейрут, я объехал ближние крепости. Знакомил с приказом эмира и поручал приготовиться к эвакуации. В Байсане, Кайкав ал-Хаве, Табарии забрал часть солдат во вновь формируемый корпус. Успел доехать до Сафада и Хунина, когда вернулся купец с ответом Джона Ибелина. Оказывается, он находится в Тире и предлагает встретиться у архиепископа Симона через неделю. Он и архиепископ гарантировали мою неприкосновенность. Я не успел заехать в Баниас, но послал к эмиру ал-Азизу посланца с копией приказа эмира и указанием подготовить полсотни солдат для нового корпуса. Сам поехал сразу в Тебнин. Тебнин наиболее далеко выступает из владений эмира. Поэтому я предполагал начать эвакуацию с него. От Тебнина до Тира километров восемнадцать, и, хотя дорога трудная, за полдня кавалерийская кавалькада туда может доехать.

В Тебнине у меня была возможность провести два дня. Обговорили с комендантом детали эвакуации. Мы сформировали первый обоз с семьями солдат и их скарбом, который должен был через Хунин отступить к Баниасу. Для их прикрытия выделили два десятка кавалеристов. К моему отъезду в Тебнин подошли солдаты формируемого корпуса. Пока это были только две полные сотни кавалеристов. Пехотинцев я концентрировал в Табарии.

Встреча в Тире была очень деловая. Нет, конечно, был и обед в резиденции архиепископа, на котором присутствовали только участники переговоров, и ужин с дамами, на котором мы вспоминали свадьбу в Кейсарии. Когда во время обеда я рассказал собравшимся свой план эвакуации крепостей, они мне не поверили. Зачем эмиру уничтожать такие дорогие крепости и замки? По их лицам заключил, что они пытаются понять, в чем состоит хитрость эмира, чем это обернется для них. Пришлось долго объяснять, что не в интересах империи усложнять отношения с местными владетелями. Нам более чем достаточно войны с крестоносцами. Мы хотим исключить возможность пограничных конфликтов. Именно для этого ликвидировали крепость Табор и теперь эвакуируем и разрушаем целый ряд крепостей и замков. Мы хотим создать нейтральную полосу между своими землями и землями местных владетелей. Хотим локального мира минимум на пять лет. Кто может договариваться на более длительные сроки? Но мы надеемся, что войска второй договаривающейся стороны тоже не станут затевать конфликты и не станут мешать эвакуации. В случае нарушения соглашений эмир найдет возможность покарать нарушителя. Я гарантирую, что со всей мощью империи мы ударим по явному нарушителю. Случайные мелкие конфликты, я надеюсь, удастся разрешить полюбовно. Архиепископ уклончиво сказал, что ответ они дадут после ужина.

Большинство участников переговоров почему-то были с женами. Присутствовала на ужине и графиня Маргарет, гостившая у брата в Бейруте, хотя граф Вальтер не мог отлучиться из Кейсарии. Отступившее после поражения у Лидды войско крестоносцев не покинуло территорию южнее горы Кармель и доставляло много хлопот графу. Реально, перед ним все время маячила возможность потерять Кейсарию. Именно поэтому он отправил Маргарет к ее брату, вместе с казной и основными ценностями. Во время ужина деловые разговоры не велись, но когда мы снова собрались после ужина, главный вопрос был простой: а что получат за свое согласие бароны? Они явно намекали на денежные субсидии. Денег на подкуп баронов у меня не было, да и не считал я нужным платить за отступление. Пришлось опять объяснять:

– Если мы отведем свои войска, вы все сможете хорошо сэкономить на солдатах. Отпадет необходимость держать в пограничной полосе военные посты, можно будет уменьшить гарнизоны в крепостях. За пять лет мира это даст серьезную экономию. Для портовых городов это даст возможность расширить объемы торговли.

Я замолчал, ожидая ответ баронов. Все глядели на Джона и архиепископа. Наконец Симон медленно сказал:

– Мы готовы дать честное слово, что не станем мешать эвакуации. Мы готовы объявить мир на один год. Но никакого договора заключать не будем. Нас не поймут наш король и наши друзья крестоносцы. Портить с ними отношения мы тоже не хотим.

Это было меньше, чем мне хотелось бы, но больше, на что я мог рассчитывать, не имея пряника в виде хорошего мешка золота. Я поднялся со своего места, протянул руку и сказал:

– Я, барон Роман Клопофф, эмир и наместник эмира ал-Муаззама в Галилее, даю свое рыцарское слово, что войска эмира не предпримут военных действий против наших друзей, присутствующих сейчас в зале, и друзей, направивших в этот зал своих представителей, во время эвакуации крепостей и в течение года после эвакуации.

Архиепископ тоже поднялся, протянул руку и сказал практически такие же слова. Потом все подняли бокалы (мне налили сок) и выпили за мир и за то, чтобы он был позднее продлен. Договорились также, что ближайшие бароны направят к крепостям своих представителей, чтобы наблюдать эвакуацию и разрушение крепостей.

После этого мы снова присоединились к дамам, которые без нас, по-моему, крепко выпили. Может быть, мне это показалось, но разговоры велись громко, и иногда весьма откровенные. Маргарет улучила момент спросить меня, действительно ли я в Египте расправился в одиночку с дюжиной мамлюков. Я поспешил уверить, что мамлюков было только пятеро, причем они разбились на две группы, так что с ними было легко разделаться. И все равно графиня ахала и широко раскрывала свои прекрасные голубые глаза. Мне показалось, что ей скучно, что она с удовольствием затеяла бы интрижку или хотя бы приняла куртуазное ухаживание с моей стороны. Но мне было не до интрижек. Да и время поджимало. Нужно было собираться в обратную дорогу. И опять не удалось серьезно поговорить с Джоном.

Когда я приехал в Тебнин, многое уже было готово. Крестьян предупредили, что защита снимается, и пообещали земельные наделы в районе Баниаса. Часть нижних камней из стен была вынута или выбита и заменена деревянными вставками, сформированы еще два обоза с замковыми припасами. После моего приезда начали разрушение зданий. Наконец обложили стены дровами и подожгли. Через два часа оставшиеся солдаты гарнизона со слезами глядели на обрушившиеся стены. Все, больше здесь делать нечего. Часть солдат гарнизона ушли с последним обозом к Баниасу. Мои солдаты, усиленные основной частью гарнизона Тебнина, двинулись в сторону Сафада. Одновременно с нами отправились восвояси и наблюдатели.

В Сафаде все повторилось. Только и население, и обозы, и часть гарнизона я отправил в Табарию. Стены и здания разрушали почти две недели. Потом разрушили Хунин, отправив все в Баниас. И наконец я взялся за Кайкав ал-Хаву. Я все надеялся, что получу приказ эмира не разрушать эту прекрасную твердыню, построенную с математической точностью, вершину фортификационного искусства. Но приказа не было, и мы три недели провозились с могучими стенами этого гордого одинокого замка. Ведь разрушать пришлось три ряда крепких стен. Да еще и четыре внешних форта. Но разрушили и этот замок. И перевели часть гарнизона в Байсан. Теперь в моем корпусе было четыре полные сотни и сотня необученных конников, нанятых в горных деревнях. Я расположился лагерем у северного берега Тивериадского озера, на невысоком плато рядом с Иорданом. Отсюда мог быстро передвинуть корпус к любому из оставшихся у меня городов: Баниасу, Табарии или Байсану.

На все это ушло время от апреля до июня. А потом было затишье, омрачаемое только отсутствием хороших новостей из Египта. Мы муштровали новых солдат, направляли разведку в сторону побережья, стараясь не нарушить устный мирный договор. За все это время эмир ни разу не приглашал меня на доклад. Возможно, был еще зол за то, что я осмелился перечить ему на последнем совещании. Но в октябре тысяча двести девятнадцатого года он вызвал меня в Дамаск. Эмир только что приехал туда, занят был формированием новых отрядов в помощь ал-Камилу, непрерывно требующему солдат или денег.

Я отчитался о разрушении крепостей и формировании корпуса. Когда эмир спросил, мешали ли эвакуации бароны, рассказал об устном мирном договоре, заключенном с баронами в Тире. Это его удивило. Он еще раз переспросил о деталях договоренности, возможно, искал что-нибудь, чтобы обрушить на меня свой гнев. Но потом успокоился и спросил, как это я решился на самостоятельные переговоры, не спросив разрешения его правительства. Я ответил, что если эмир назначил меня ответственным за такую сложную территорию, то, следовательно, он дал мне право вступать в сношения с соседями. И напомнил, кстати, о правах, которыми он меня наделил при назначении в область Шфел, в города Лидду, Явне и Рамлу.

Вероятно, эмир признал мою правоту или не хотел обострять отношения. Он переменил тему:

– Твоего друга графа Вальтера убили крестоносцы.

– Как? Почему? Я знаю, графиня Маргарет говорила, что у него проблемы с крестоносцами. Но проблемы – это одно, а убивать – совсем другое.

– Убили, он не хотел им подчиняться. У тебя нет желания отомстить им?

– Мой эмир, это приказ? Вы знаете, что ваши приказы я всегда выполняю.

– Нет, это не приказ. Но я ищу, кто может реально возглавить операцию. Я тоже еду, но мне теперь нельзя непосредственно руководить действиями.

Он усмехнулся. Не знаю, чего больше было в этой усмешке: недоумения, иронии или сожаления, что он теперь не может выскочить на коне с саблей в руке перед строем войск. Естественно, я ответил:

– Я готов принять командование своим старым корпусом.

– Нет, ты примешь общее командование. Кроме твоего корпуса я направлю в Лидду корпус пехоты, две сотни лучников и технический отряд. Там придется брать штурмом крепости. Я хочу пройти от Лидды до Кармеля и очистить все это побережье от крестоносцев. Брату скажу, что этот маневр призван отвлечь часть сил крестоносцев от Египта. Я выезжаю на несколько дней к брату в Египет с корпусом, набранным ему в помощь. Но сразу же вернусь.

Я отпросился на пару дней к сыну и обещал через неделю быть в Наблусе. Действительно, через неделю уже принимал в Наблусе солдат пехотного корпуса и остальные части. После знакомства с каждой частью отправлял их в Лидду. На это ушло еще два дня, и я поскакал в Лидду, обгоняя по дороге медленно движущихся солдат. Из Лидды послал по сотне всадников по двум основным дорогам: через Яффу и затем вдоль берега, мимо Арсуфа; и по дороге, идущей в десяти километрах от моря. Они должны были медленно продвигаться, высылая в разные стороны разъезды, чтобы быть уверенными, что в тылу не остаются крестоносцы. Не доходя десяти километров до Кейсарии, они должны остановиться, поджидая остальные части.

С основными силами мы двинулись еще через два дня. Уже были на марше, когда из Египта прибыл эмир со своим двором и конвоем. Пару дней они провели в Лидде, отдыхая от дальней дороги, а затем двинулись догонять войска. Мне непривычен был этот темп наступления, когда пехота и технические части идут со скоростью четыре километра в час и делают днем привалы через каждые три часа. В результате пехота проходила только двенадцать километров в сутки. Но все же она двигалась вперед. За первый день мы продвинулись только до поворота на Яффу. Естественно, к Яффе мы не пошли и двинулись дальше. На пятые сутки соединились с авангардом и выслали его дальше. Остановились в четырех километрах от Кейсарии, разбили лагерь. Через несколько часов к нам прибыли парламентеры крестоносцев с предложением обсудить дела. Я согласился, и на полпути до крепости мои солдаты поставили палатку.

Со стороны крестоносцев на встречу прибыл граф Миклаш из Венгрии, не помню его фамилию, с тремя рыцарями. Я тоже прибыл с тремя нашими воинами. После взаимного представления и официального обмена любезностями я предложил выдать нам убийц графа Вальтера и очистить территорию до Кармеля. В этом случае обещал дать возможность беспрепятственно эвакуировать в Хайфскую сеньорию солдат и всех, кто пожелает уйти с солдатами. Граф Миклаш рассмеялся от такой, как он выразился, наглости. Потом совершенно серьезно заявил:

– Мы сражаемся за святую веру. С нами Господь, и Он даст победу нашему оружию.

Я спросил:

– Вы являетесь руководителем всего гарнизона? Вы решаете все вопросы?

– Да, я командую всеми силами святой церкви в этом районе, южнее Кармеля.

– Я рад вашему желанию сражаться. Не считаете ли вы полезным нам размяться и сразиться прежде, чем начнется общий бой?

Граф немного опешил от такого предложения. Но рыцарская гордость не позволяет отказываться от поединка в присутствии подчиненных. Тем более что он считал себя сильным бойцом и выиграл много поединков, как на турнирах, так и в сражениях. Мы договорились встретиться на следующий день на этом же месте. Ему, как принявшему вызов, предоставлен выбор оружия. И он выбрал меч и щит. Мне предоставлен выбор условий поединка. Я выбрал пеший поединок с окончанием по сигналу секундантов, выбрасывающих белый шарф, или по невозможности дальнейшего продолжения поединка. На этом наша встреча завершилась. А на следующий день в наш лагерь прибыл эмир со всей свитой.

Эмир отрицательно отнесся к идее поединка, даже накричал на меня, что я уже не солдат и не командир отряда, чтобы лично сражаться:

– Ты командующий, от которого зависит исход не только одного сражения, но и всей кампании!

Но отменить поединок уже было нельзя. За вечер и утро солдаты соорудили небольшие трибуны с двух сторон отгороженного для поединка места. Я немного нервничал, так как не видел, каков этот венгр в поединке, как он владеет мечом. К тому же я никогда не пользовался щитом и, откровенно говоря, боялся, что он только помешает мне сражаться. Но выбор оружия – право вызываемого на поединок.

Я встал довольно рано, позавтракал не очень плотно и размялся с одним из моих командиров. Кроме мечей мы взяли небольшие щиты, чтобы понять, будут ли они мешать в поединке. Спросил предварительно партнера, использует ли он обычно щит. Он ответил утвердительно. После нескольких минут обмена ударами я заметил, что правая и левая руки партнера не всегда действуют синхронно. Иногда левая рука, держащая щит, отстает в движениях от правой руки, как будто немного не успевает реагировать. Наверное, и у меня то же самое. Это уже что-то. Если у венгра будет такое же отставание, я смогу это использовать.

Мне удалось еще немного отдохнуть, и мы отправились к месту поединка. Трибуны были уже заполнены, вокруг отгороженного места, чуть в отдалении, собралось очень много людей, как с одной, так и с другой стороны. По земле были прочерчены длинные глубокие борозды, чтобы солдаты вражеских армий не могли смешаться. Мы с венгром вышли в середину очерченного круга, пожали друг другу руки и разошлись. Один из секундантов поднял вверх синий флаг. Мы начали медленно сходиться. Последний, с кем я сражался в поединке более года назад на свадьбе графа Вальтера, был невысокий, очень крепко скроенный монах. Граф Миклаш был ниже меня, худощавый и подвижный. Полная противоположность монаху. Вряд ли он будет так же неутомим, как монах. Действительно, его тактика резко отличалась от тактики монаха. Он умело пользовался щитом, стараясь прикрываться от ударов им, а не мечом. Не всегда ему это удавалось, иногда он чувствовал, что щит не успеет прикрыть его, и отбивался мечом. Но все равно это заставляло меня нервничать, так как после каждой защиты щитом он имел возможность действовать и мечом, а у меня защита щитом требовала больших усилий.

Я понял, что если это продлится, то однажды я пропущу удар. Сосредоточился и после его очередного удара со всего размаха ударил по кромке щита. К удивлению графа, меч прорубил внешний обруч щита и вошел в него довольно далеко. Я с трудом успел выдернуть меч из щита графа и отступил на пару шагов. После этого координация рук у графа нарушилась. Щит работал совсем не так, как было привычно для графа. Он просто стал мешать ему, отвлекая внимание. И я это сразу использовал, начав наступление. Через несколько секунд граф наконец понял, что щит ему действительно мешает. Он отбросил разрубленный щит в сторону и взял меч обеими руками. Явно он хочет окончить поединок одним ударом. Причем ударом смертельным – или хотя бы полностью выводящим из строя. Я тоже отбросил щит, который до этого момента лишь мешал мне. Теперь дело решит только искусство владения мечом. Но для меня это привычный вариант, а для графа, вероятно, экстраординарный. Действительно, через несколько минут он сделал ошибку, и я ею воспользовался, прорубив до тела одну из полос его кольчуги. Он пошатнулся, ожидая заключительного удара, но я остановился, воткнул меч в землю, глядя противнику в глаза. Секундант графа выбросил белый шарф. Поединок окончен.

Командиры сразу начали отгонять своих солдат, чтобы не началась драка или даже битва. Не положено заканчивать поединок общей свалкой. Обе стороны медленно начали расходиться. Эмир позвал меня к себе, попросил всех отойти и негромко сказал:

– Ну и чего ты добился? Добавил еще чуть-чуть к своей славе задиры и дуэлянта? Не забывай, ты не солдат.

– Мой эмир, я не просто так вызвал его на дуэль. Я хотел сбить с него спесь. Теперь на следующих переговорах мне будет легче с ним разговаривать.

– Разве ты у меня дипломат? Ты командующий.

– Каждый командующий должен быть дипломатом, чтобы сберечь людей и деньги. Я учусь у вас.

Не уверен, что эта откровенная лесть была приятна эмиру. Он прекрасно знал, что дипломат из него плохой. Что он взрывается при каждом серьезном препятствии своей воле. Но ему нечего было сказать в ответ. Он еще что-то пробурчал и позвал придворных. Мы все удалились в свой лагерь.

На следующий день началась подготовка к штурму крепости. Солдаты ломали ближние дома, подтаскивали строительные материалы поближе к стенам, чтобы строить позднее из них башни и вал. Мужчин ближнего селения заставили плести корзины и наполнять их землей. Но я ожидал вылазки из крепости. Не могут крестоносцы спокойно ждать, когда мы подготовим материалы и начнем возводить вал. Они должны сделать вылазку, чтобы как минимум уничтожить нашу подготовительную работу. И действительно, на пятый день нашей работы ворота открылись и из них высыпала конница. Это была наемная легкая конница, рыцарей среди них не было. Из заготовленных ночами укрытий поднялись стрелки и засыпали конницу стрелами. Из-за груд строительных материалов выскочила легкая конница и завязала с крестоносцами сабельный бой, отвлекая их от стрелков из лука.

Я спокойно глядел на это сражение с невысокого искусственного холма, гадая, выдвинет граф Миклаш вперед рыцарскую конницу или ограничится небольшой проверкой боем. Нет, не выдвинул. Прозвучал сигнал трубы, и остатки легкой конницы крестоносцев повернули к воротам. И здесь в действие опять вступили стрелки из лука, поражая отстающих. Я не дал команду преследовать конницу, это было бесполезно. Через полчаса из ворот вышел парламентер с просьбой разрешить подобрать убитых и раненых. Не было нужды препятствовать этому. Пусть забирают. Мой стратегический план заключался в том, чтобы создать у противника впечатление безысходности. А для этого он должен проникнуться мыслями, что мы настолько уверены в своих силах, что можем позволить себе милосердие.

На следующий день пехота получила приказ прокопать поперек дороги, ведущей из ворот, не очень глубокий ров шириной три метра. Ров копали на расстоянии от стен, превышающем полет стрелы. В случае выхода новой колонны конницы она должна была бы преодолевать этот ров. Еще через три дня было заготовлено достаточное количество материалов, и мы приступили к строительству вала. Сначала вперед были выдвинуты повозки с высокими деревянными щитами, обтянутыми бычьими шкурами. За щитами в повозках стояли бочки с водой. Со стен тут же начали стрелять стрелами с привязанными горящими факелами. После попадания в стену повозки такой горящей стрелы должен начаться пожар, но достаточное количество воды позволяло сразу же тушить очаг возгорания. Прикрываясь повозками со стенами, придвинули повозки с плетеными корзинами, наполненными песком и землей. Так началось возведение передовых редутов.

Нам достаточно было насыпать небольшой, высотой в два метра полукруглый вал, чтобы начать перестрелку со стрелками крестоносцев. Мы построили три таких укрепления, чтобы вызвать новую вылазку крестоносцев. Все три укрепления были напротив южных ворот. Поэтому я предполагал, что вылазка будет из других ворот. У нас было явное преимущество в численности солдат, но мы должны были их распределять против каждых из ворот, а крестоносцы могли сосредоточить свой наступающий кулак в одном месте, уравнивая этим шансы. Но из трех ворот мы заблокировали южные рвом и укреплениями, а из оставшихся двух ворот северные открывались в противоположную от места нашего строительства сторону. Причем коннице крестоносцев пришлось бы сделать довольно большой крюк из-за отрезка стены, оставшейся еще со времен Римской империи. Поэтому я сосредоточил главные силы конницы и лучников против восточных ворот.

И действительно, крестоносцы вывели свою конницу именно из этих ворот. Началась довольно серьезная стычка. За первым рядом легких конников двигались не менее двух дюжин рыцарей, потом еще несколько рядов легкой конницы. Они двигались под прикрытием стрелков со стен к нашему строительному лагерю. Но им наперерез высыпала лавина нашей легкой конницы, сбившей стройное движение этого отряда. А сбоку ударили по рыцарям лучники. Общая заминка. Крестоносцы поняли, что их маневр опять не удался. Отступление под градом стрел. И снова парламентеры. На этот раз я разрешил забрать только всех убитых и раненых легких кавалеристов. Раненых рыцарей потребовал сдать мне в плен. После некоторого раздумья граф Миклаш согласился с этими условиями. Но в плен попало только четыре рыцаря.

К этому времени технический отряд подготовил две высокие башни на колесах, покрытые свежими шкурами быков. Началось постепенное продвижение их к стене недалеко от восточных ворот. Башни были опять обстреляны горящими стрелами. Шкуры опять поливали водой, а лучники затеяли перестрелку с крестоносцами. Башни удалось продвинуть до самого рва, так что лучники, находящиеся на верхнем этаже башни, не позволяли никому выйти на стену на этом участке. Под защитой башен началось возведение вала прямо за рвом крепости. За этим валом мы могли уже накопить своих пехотинцев. В общем, шла рутинная работа по осаде крепости.

И тут произошло событие, которое подорвало боевой дух защитников. Подошедшую еще одну колонну кавалеристов я направил к замку Атлит. В окрестностях Атлита уже были наши кавалерийские разъезды, которые беспокоили гарнизон замка. Но они были весьма немногочисленные. Вероятно, командир гарнизона решил направить подкрепление защитникам Кейсарии, а заодно очистить окрестности замка от наших разъездов. Из ворот замка вышла группа воинов: человек сорок кавалеристов и пять рыцарей. Они напали на один из разъездов, которые уже знали о подходе нашей новой колонны. Разъезд стал отступать в сторону колонны и вывел крестоносцев прямо на нее. Произошел бой, в котором большая часть легковооруженных всадников противника погибли, только немногие смогли ускакать к замку. Погибли и все пять рыцарей. Тела всех погибших, в том числе и рыцарей, подвезли к крепости и предложили забрать. Это произвело очень сильное впечатление на крестоносцев.

На следующий день из крепости вышел парламентер, сказавший, что граф Миклаш предлагает барону Роману Клопофф встретиться лично, без посторонних, и обсудить ситуацию. Естественно, я согласился. К вечеру мы встретились недалеко от восточных ворот, без сопровождающих. Граф сразу предложил сдать крепость на почетных условиях, которые, как заявил он, я предлагал с самого начала. Я попросил его перечислить условия. Он указал три условия: он сдает ключи от города; все находящиеся в городе получают право беспрепятственного выхода с оружием и перехода в замок Атлит; имущество гарнизона вывозится на тех повозках, которые имеются в крепости.

Я возразил:

– Имеется еще одно прежнее условие: вы выдаете нам убийцу графа Вальтера. Кроме того, обстоятельства изменились, я потерял немало солдат, затрачено много средств. Поэтому я требую дополнительно выдачи всех пленных и захваченных жителей Кейсарии и окрестностей. Вывозиться будет только личное имущество солдат и рыцарей. Выйдут только воины-крестоносцы, члены их семей и слуги, пожелавшие уйти с рыцарями. Все остальные должны быть оставлены. Если хотя бы часть из них будет убита, я не гарантирую неприкосновенность выходящей колонны.

Граф пытался возражать, но я отверг все возражения.

– Я свои условия менять не буду. Или вы принимаете их, или я возобновляю подготовку к штурму. Но тогда пощады не будет никому. Это я могу гарантировать. Ответ вы должны дать сегодня, до наступления вечера.

Граф подтвердил, что ответ будет дан сегодня. Кстати, до захода солнца оставалось не больше двух часов. Но через час из замка снова выехал парламентер, сказал, что гарнизон принимает мои условия. На сборы гарнизон просит время до двенадцати часов следующего дня. Посланный мной офицер подтвердил парламентеру, что я согласен.

На следующий день в девять утра из крепости вывели солдата. Это был простой деревенский парень, не понимающий ни французский, ни английский язык, с ужасом оглядывающий окружившую его толпу. Я спросил его:

– Это ты убил графа Вальтера?

Ему перевели. Он несколько раз кивком головы подтвердил это. Я спросил сопровождавшего его рыцаря, чем он может доказать это. Рыцарь показал на руку солдата и сказал, что тот хвастался кольцом графа. Я потребовал отдать мне кольцо. Это было простое железное кольцо. На нем были герб и девиз. Но я ведь не знал, как выглядит кольцо графа. Я спросил присутствующих, может ли кто-нибудь подтвердить это. Подошел один из слуг замка и подтвердил.

– Граф и графиня были мои друзья. Я не могу оставить в живых убийцу друга.

Взмах меча, и туловище солдата развалилось на две части. Голова и правая рука с плечом отлетели в одну сторону, остальное упало на месте. Кольцо осталось у меня. Я ушел.

С десяти часов утра из крепости потянулась колонна солдат и повозки, на которых сидели женщины и дети, лежал скарб. Мои люди опрашивали каждого гражданского, по своей ли воле он уходит с крестоносцами. Колонна выходила из крепости почти три часа. Следом за слугами в крепость въехал эмир, сопровождаемый моими офицерами и приближенными. Слуги быстро подготовили эмиру резиденцию во внутреннем замке. Хотя графу Вальтеру пришлось почти заново восстанавливать замок, он уже был достаточно оборудован. Потом я ввел в крепость технический отряд и пехотинцев, которых разместили в казармах. Кавалерию отрядил сопровождать крестоносцев. Мне не хотелось раньше времени вводить ее в город, так как я боялся грабежей, насилия, всего того, что бывает, когда кавалерия врывается в город.

А потом началась рутина. Граф сдержал слово, жителей и пленных не тронули в последний день. Я поставил Шаддада разбираться со всеми гражданскими делами, а сам отправился к эмиру. Эмир встретил меня не очень приветливо:

– Почему ты разрешил крестоносцам уйти из города? Даже выкуп не взял?

– Разве они были побеждены? Они могли сопротивляться еще не меньше пары месяцев. Сколько солдат потеряло бы ваше величество? Сколько времени мы простояли бы под стенами? Кроме того, крестоносцы могли бы подвести за это время армию из Акры. А наше преимущество и так не было слишком большим. Мы оказались бы меж двух армий.

– Ты вечно находишь аргументы, чтобы не воевать.

– Мой эмир, вы сами говорили, что я не должен себя вести как командир отряда, желающий только подраться. Вы сами говорили, что я должен заботиться о судьбе армии, о войне, а не только об очередном сражении.

– Да, мне уже рассказали, как ты заботишься обо всем. Мне рассказали, как ты разрубил солдата.

– Он убил человека, который мог быть моим другом. Я не мог это оставить без последствий.

– Ты на все находишь оправдания. Смотри, каким дипломатом ты у меня стал. Я возьму руководство армией в свои руки. А ты поезжай в Египет послом к моему братцу. Посмотри, что там и как. Завтра тебе подготовят грамоты для предъявления ал-Камилу.

– Моя судьба в ваших руках, эмир.

Я попятился к выходу, подчеркнуто низко склонившись. Эмир рассмеялся:

– Обожди. Не переживай, это тоже почетное назначение. Смотри, чтобы братец не вытребовал у тебя слишком много денег. Не будь слишком угодливым там. Конечно, он старший брат и султан, но я независим от него. Не забывай это. Поедешь через Дамаск. Можешь провести там три недели. Не спеши. Ты должен привести свой гардероб в порядок. Деньги на представительство в Египте получишь по дороге в Караке. Выезжаешь послезавтра. Теперь можешь идти.

Следующий день начался с того, что я сдал дела младшему брату эмира, назначенному командующим вместо меня. Потом я прощался с командирами отдельных частей. А затем ко мне неожиданно зашел эмир Шаддад и сказал:

– Тут я нашел среди рабов какую-то женщину. Она уверяет, что ее мальчик сын графа Вальтера. Привести ее к вам?

– Да. Но только с мальчиком. Сколько ему лет?

– Наверное, десять-одиннадцать.

– Хорошо. Но приведи сегодня. Завтра я уже уезжаю.

Через час Шаддад вернулся с каким-то торговцем, женщиной в старой грязной одежде и мальчиком. Мальчик подрос, но я сразу узнал Жака.

Я спросил Шаддада:

– Сколько хочет торговец за этих людей?

– Женщина почти ничего не стоит. Дирхемов пятьдесят – сто. Но за мальчика он хочет триста дирхемов. Клянется, что сам отдал за него такую сумму.

– Женщина меня не интересует, но пятьдесят дирхемов могу за нее дать. А за мальчика, скажи торговцу, дам не больше двухсот дирхемов.

Шаддад объяснял что-то торговцу, но я не понимал. Кажется, разговор шел на армянском языке. Торговец клялся, божился, заламывал руки. Мне это надоело. Я сказал Шаддаду:

– Скажи ему, что, если не продаст эту пару за двести пятьдесят дирхемов, я найду основания посадить его в тюрьму, а всех рабов, в том числе и этих двух, отниму.

Шаддад начал переводить торговцу. Тот ужаснулся, так как прекрасно понимал, что такой большой начальник, как я, действительно может сделать с ним в военное время все что угодно. Да и вид у меня был свирепый, я действительно был рассержен на все и вся. И на эмира, и на себя, что не сдержался при людях и зарубил несчастного солдата, и на этого торговца. И репутация у меня была среди крестоносцев и всех, кто с ними общался, очень плохая. Торговец замахал руками и согласился на все, что будет благородному эмиру угодно. Так перевел мне его слова Шаддад. Я передал Шаддаду, а он торговцу, пятнадцать динаров. Это было больше двухсот пятидесяти дирхемов. Низко кланяясь и пятясь задом, торговец выбрался из комнаты.

Я обратился к мальчику:

– Жак, ты меня помнишь?

– Да, господин барон. Я хорошо запомнил тот день, когда мы с отцом и с вами катались на лошадях.

Женщина бросилась мне в ноги, умоляя спасти сына. Она все время повторяла:

– Спасите мальчика. Он ни в чем не виноват. Он сын графа Вальтера.

– Хорошо, хорошо. Я заберу его с собой. У него есть родственники по отцу?

– Есть, но они не признают его и никогда не согласятся признать. Ведь он для них конкурент.

– А как относилась к нему графиня?

– Графиня Маргарет никогда не упрекала меня. Она не вмешивалась в воспитание Жака, но ни его, ни Франца не обижала.

– Франц – это младший сын? Где он?

– Его убили вместе с графом.

– Ладно, я заберу Жака и напишу Маргарет. Может быть, она захочет воспитать его. У нее нет собственных детей. Жак, ты поедешь со мной?

– А как же мама?

– Маму не захочет, наверное, взять госпожа графиня. Но она получит свободу. Я дам ей немного денег. Она устроится. Я не могу ее взять с собой, уезжаю в Дамаск. Оттуда, может быть, тебя отвезут в Бейрут к графине Маргарет. Если она не захочет тебя взять, ты останешься в моем доме в Дамаске. Решай все сейчас.

Жак посмотрел на мать. Она залилась слезами, но твердо сказала сыну:

– Конечно, поезжай с господином бароном. Граф очень хорошо отзывался о нем. Обо мне не беспокойся. Я останусь здесь или где-нибудь рядом. Вырастешь, приезжай, заберешь меня к себе.

Я попросил Шаддада одеть прилично Жака, передал его матери десять динаров и несколько дирхемов, которые у меня оказались под рукой, и отпустил их всех.

Конец дня прошел в каких-то хлопотах. Шаддад занимался мальчиком, не обременяя меня. Только поздно вечером он пришел ко мне и сказал, что с мальчиком все в порядке. Он накормлен, одет-обут, простился с матерью, которую Шаддад отправляет в услужение своему знакомому в Лидде. Там ей будет спокойно. И Жак сможет написать ей, когда где-то осядет. Хоть эта забота свалилась у меня с плеч.

На следующее утро я попрощался с Шаддадом, Мухаммадом, Ахмадом и другими командирами, с которыми воевал вместе в этих местах. Мне выделили конвой в десять человек, который должен был сопровождать меня до Наблуса.

Дорога до Наблуса заняла два дня. Жак отлично держался в седле, с ним вообще не было хлопот. Пережитые страдания наложили на него отпечаток. Он был молчаливым: не вмешивался в разговор, если его не спрашивали, отвечал на вопросы очень коротко. Я тоже не навязывался ему в друзья. Помню, только раз, в первый же день перехода, когда мы поздно вечером сидели у костра, Жак спросил меня:

– Господин барон, вы действительно разрубили убийцу отца?

– Да, Жак. Я не мог отпустить убийцу графа. Мы с твоим отцом и графиней могли быть хорошими друзьями.

Мальчик придвинулся ко мне. Через одежду я почувствовал его плечо. Потом он задумчиво произнес:

– Отец уважал графиню, но любил только Франца и маму Франца.

– А Маргарет? Маргарет как относилась к вам с Францем?

– Франца она баловала, он маленький. А мы с графиней почти не встречались. Я уже большой, проводил время со слугами отца. Иногда он брал меня с собой, как тогда, когда он познакомил меня с вами. Но это было редко. И ни разу, если приезжали его родственники.

Я не удержался, прижал его к своему плечу и погладил по голове:

– Не переживай, все будет хорошо. Ты вырастешь, станешь воином. Я это чувствую.

Он прижался ко мне и какое-то мгновение всхлипывал. Этого я не ожидал. Я растерянно снова погладил его по голове. У меня не было опыта общения с ребенком. Я не говорю о Максиме. Максим еще слишком маленький. С ним все легко и просто. А здесь быстро взрослеющий мальчик. Через несколько лет это будет уже солдат. Как себя вести с ним? Но Жак быстро успокоился, наверное, ему стало неловко за проявленную слабость. Он отвернулся, отодвинулся от меня и сказал:

– Простите, господин барон. Больше это не повторится.

Я не знал, что ответить, и промолчал. Потом мы улеглись около костра. Солдаты тоже легли спать, почти все, кроме двух дежурных.

На следующий день, к вечеру мы приехали в Наблус. Нас встретил комендант и устроил отдыхать в своем доме. Я отпустил конвой, началась цивилизованная жизнь. Через четыре дня привез Жака к себе домой, представил Зое и Марии. Они захлопотали вокруг него, а я прошел в комнату Максима. Ему уже три года. Он редко видит меня, но ему часто рассказывают о том, что папа на войне, воюет с врагами. Он не знает, к счастью, что такое враги, но гордится папой. Мы с ним сидим, он рассказывает, как он вчера видел черепаху, какая она смешная. Я смотрю на его маленькую комнатку, заставленную дешевыми игрушками, и начинаю смутно понимать, что я что-то недодаю своему сыну. И не только внимание, заботу, общение с мужчиной. Этот домик мал для моей семьи. Нужно купить новый, побольше. Иначе зачем у меня столько денег? Нужно позаботиться, но когда?

Я переговорил с Зоей, но она сказала, что привыкла к нашему домику, что он ее полностью устраивает. Ладно, вернусь из Египта, перестрою полностью нашу жизнь. А пока я дал ей деньги, много денег по нашим прежним понятиям. Ведь теперь я не командир маленького отряда, все время рискующий головой. Теперь я посол великого эмира.