Большую часть конников и всю пехоту я оставил в Лидде под командованием Мухаммада, а сам с полусотней всадников отправился дальше. Солдаты и лошади отдохнули, и мы через двадцать минут скачки уже были в стенах Рамлы. Нас встречал комендант, молодой мужчина по имени Ахмад, бывший мамлюк султана ал-Адила. На меня он произвел хорошее впечатление. Деловой, не суетливый. Происходил откуда-то с Кавказа. Собственно, он и сам не мог сказать, где его родина, так как был захвачен в плен и продан в Египет пяти лет от роду. Потом долгая муштра в мамлюкской воинской части, походы по всей Сирии, Палестине и Египту. И вот теперь сидение в заштатном гарнизоне.

Положение Рамлы очень удобное: до Яффы – восемнадцать километров, до Иерусалима – тридцать шесть километров, до Наблуса немного больше. Я с печалью смотрел на протяженные стены Рамлы, разрушенные когда-то Салах ал-дином и слабо восстановленные за прошедшие почти тридцать лет. Я понимал, что сделать город неприступным не удастся. Бесполезно тратить деньги. Но гарнизон в нем был нешуточный. Более двухсот пехотинцев и пятьдесят всадников. Мы провели с Ахмадом смотр гарнизона. Солдаты тоже произвели на меня хорошее впечатление: сытые, довольные, амуниция в порядке, лошади отличные.

Вечером, когда я попросил Ахмада рассказать о Рамле, он охотно поделился своими не слишком обширными знаниями. Рамла – молодой город. Один из немногих городов Палестины, не имеющих долгой истории. Он основан был омейядским принцем Сулейманом, будущим халифом Сулейманом. Приехав в Палестину, куда он был назначен отцом, он не захотел жить в разрушенном и обезлюдевшем Иерусалиме. Некоторое время держал ставку в Лидде (тогда носившей имя Лудд), но решил построить совершенно новый город Рамлах. В первом десятилетии восьмого века он перенес в новый город свою резиденцию и жил в нем до восшествия на халифский престол. Рамла была в то время цветущим городом, самым большим городом Палестины. Но позднее многочисленные восстания, междоусобица и, наконец, непрерывные войны с франками привели город в упадок.

У меня сразу же возникла мысль, что лучше бы перевести Ахмада комендантом в Лидду, а заодно направить вместе с ним и половину его солдат для укрепления гарнизона Лидды. Все равно в случае серьезной войны Рамлу невозможно оборонять. Однако при всех моих формальных полномочиях самочинно сменить коменданта в Лидде мне вряд ли удастся. Это вызовет неудовольствие султана. Но всему свое время. Посмотрим, может быть, серьезной войны с франками в ближайший год не будет. Или не будет похода франков в этом направлении.

Я не стал задерживаться в Рамле, осматривать детально его укрепления и достопримечательности. На следующее утро мы двинулись к Явне. От Рамлы до Явне четырнадцать километров. Солдаты и кони хорошо отдохнули за последние два дня, и мы прошли это расстояние до обеда. В отличие от Рамлы, замок Явне был в прекрасном состоянии. Он всегда рассматривался айюбидскими султанами как форпост, противостоящий франкам побережья. Стены укреплены, рвы чистые, подъемный механизм единственного моста работает без сбоев. Не очень большой гарнизон – пятьдесят пехотинцев и чуть больше двадцати конников – весь состоит из солдат с большим стажем службы. Я порадовался, глядя на их уверенный строй. Здесь у меня проблем не будет. Комендант, тоже мамлюк, с детства служащий в армии, рассказал мне, что ближайшие прибрежные города Ашкелон и Ашдод разрушены. Франкских гарнизонов там нет. Основные силы франков собраны в Акре.

В Явне я не стал задерживаться. На следующий день со своим эскортом вернулся в Лидду.

Прошло несколько дней, наступил март. Заместитель коменданта представил мне расчеты по ремонту крепостных сооружений. Я посмотрел их и санкционировал затраты. Ремонтными работами не стал заниматься, все равно в них мало что понимаю. Сказал, что буду проверять результат. В первых числах марта к нам в Лидду явился греческий купец с выкупом за племянника венгерского короля. Я с удовольствием избавился от моего пленника, которого приходилось везде таскать за собой. Мы с ним иногда разговаривали во время еды, если у меня было время, но лучше не иметь такую заботу. К моему удивлению, купец привез и пятьсот динаров, которые мне когда-то пообещали за маркиза Монтебелло. Оказывается, весть о том, что барон Роман Клопофф прибыл в Лидду, дошла и до Акры. Я и не подозревал, что мои три стычки с франками и крестоносцами уже создали вокруг моего имени какую-то легенду. Маркиз рассказал в Акре о нашей стычке и о пленении бароном Романом Клопофф. Кстати, мои подчиненные всегда упоминают обо мне как об эмире Романе. Придется со всем этим мириться.

Пришло известие, что принц приказал разрушить крепость Табор. Было немного жалко. Я вспомнил, как два раза ездил туда, доставляя деньги и подкрепление. И эти удачные поездки сыграли очень важную роль в развитии легенды о бароне Романе Клопофф.

Март запомнился еще тем, что неожиданно из Кейсарии прибыл посланник с приглашением посетить в первых числах апреля Кейсарию, в связи со свадьбой графа Вальтера, владельца Кейсарии, и Маргарет, дочери Балиана II Ибелина, которая назначена на второе апреля. Для Маргарет это был уже второй брак, она была не так уж молода. Но граф Вальтер, вероятно, считал, что родство с такой знатной фамилией перевешивает все другие резоны при выборе супруги. Посланец рассказал, что приглашены все многочисленные родственники, а также официальные лица как Иерусалимского, так и Кипрского королевств. Я немного недоумевал, но эмир Шаддад подтвердил, что это обычное дело – приглашать в гости потенциальных врагов, если не идет объявленная война. Приглашающий лично отвечает за то, что с приглашенным ничего плохого не случится. Граф Вальтер очень заинтересован в мирном соседстве с айюбидскими городами. Мне показалось это интересным, и я сказал посланцу, что почту за честь приветствовать соседа.

Когда посланец ушел, эмир снова начал рассказывать о запутанных династийных связях семейства Ибелин. На этот раз я слушал более внимательно. Эмир подсказал, что детали такого визита очень серьезно рассматриваются всеми. Особенно это касается людей, которые попадают на подобные мероприятия в первый раз. Необходимо не уронить честь империи, раз я являюсь ее представителем. Дальше зашла речь о подарке, об одежде и вооружении. Я недолго размышлял о подарке графу. Эмир Шаддад предложил мне купить у него прекрасного трехлетнего жеребца. Посмотрев на жеребца, я понял, что это действительно хороший подарок, и не задумываясь заплатил требуемую сумму.

О подарке для невесты разговаривали с представителем известного дамасского купца. Мне понравилось нагрудное украшение, состоящее из золотого сканого нагрудного ожерелья, в центр которого вмонтировано золотое распятие. Ожерелье украшено ярко-голубыми камешками хорасанской бирюзы. Крест опирается на череп Адама, тоже выполненный из бирюзы, но большего размера. За ожерелье просили двести пятьдесят динаров. Мне это показалось чрезмерным. И я впервые начал торговаться, хотя понимал, что, может быть, в моем положении это и неуместно. Торговец клялся, что это одно из лучших изделий знаменитого ювелира – христианина из Дамаска, который не сделает уже ничего лучше, так как два года назад он скончался. А я парировал, что вес ожерелья всего двести пятьдесят граммов. Торговец хватался за голову, говорил, что хозяин накажет его, но я-то знал, что здесь, да, пожалуй, и во всей империи он не найдет покупателя на украшение с христианской символикой. Все же сто восемьдесят динаров он от меня получил. И, по-моему, был очень доволен.

Я спросил у эмира, нет ли у него рыцарского вооружения. Он с сомнением посмотрел на мою фигуру. Действительно, мой рост всегда вызывал проблемы. Очень редко среди мусульман, да и у франков встречались люди такого роста. Но после некоторых поисков кое-что для меня нашлось. Правда, оружейнику крепости пришлось повозиться, подгоняя доспехи, но в конце концов меня прилично снарядили. Если вы думаете, что это были сплошные металлические доспехи, как обычно показывают в рыцарских фильмах, то вы здорово ошибаетесь. Шлем действительно был сплошной и хорошо защищал голову. Но корпус защищался только кольчугой, к которой были пришиты металлические пластины. Были и отдельные элементы, защищавшие ноги и плечи, но я их сразу отверг, так как они сковывали движения и мешали быстро передвигаться.

У меня еще оставалось время привыкнуть к этим доспехам. Я почувствовал, что могу при необходимости сражаться. А прикрывать от ударов ноги и руки можно мечом, если им владеешь. Почему задумался о возможном поединке, не могу сказать. То ли это подсказал Шаддад, то ли эта мысль зародилась во мне интуитивно? Не помню. Относительно одежды пришлось разговаривать с купцами. Опять были проблемы, связанные с моим ростом, но за три дня все это было решено. Смены одежды на три дня были подготовлены. Я не знал, имею ли я право делать покупки за счет государства, поэтому все эти приготовления обошлись мне в копеечку. Так что полученные за рыцарей выкупы оказались очень кстати.

От Лидды до Кейсарии примерно пятьдесят километров. Важная персона не должна лететь сломя голову, поэтому мы решили, что путь займет два дня. И за два дня до моего выезда в Кейсарию должна отправиться часть свиты, чтобы подготовить достойный шатер для меня и два шатра для сопровождающих.

Ближе к концу марта я отправился с небольшим эскортом в Яффу. По дороге мы с Шаддадом долго разговаривали. Он снова уделил большое внимание соблюдению этикета, пытаясь научить меня хотя бы простейшим вещам. Мне это очень понравилось, так как сам я был в этих вопросах полный профан. Даже подумал, стоит ли отсылать его в почетную ссылку в Рамлу. Я попытался разговаривать с эмиром по душам. Посетовал:

– Впереди тяжелые месяцы боев. Как эмир смотрит, если я попрошу принца прикрепить его ко мне для оказания помощи в дипломатических вопросах?

Эмир сначала с недоумением и недоверием отнесся к моим словам, заподозрив желание отделаться от него. Но я постарался рассеять его подозрения, сказав, что его знание руководителей франков и их обычаев мне будет очень полезно. Заодно поинтересовался:

– Почему у вас такое редкое имя – Шаддад?

– В моем курдском племени когда-то был славный эмир Шаддад бин Куртак, потомки которого двести – двести пятьдесят лет назад были эмирами независимых государств Шаддадидов в Джанзе, Бардаа, Ани и других городах в Азербайджане и Армении. Я получил свое имя в честь этого эмира.

– Интересно. Почему из курдских племен выходят такие государи, как Салах ал-дин и Шаддад бин Куртак?

– Наверное, потому, что мы все воины от рождения. И верные сыны ислама.

– Хорошо. Но подумайте над моим предложением. Я не тороплю.

– А кого вы хотите рекомендовать на мое место? Мой заместитель хороший хозяйственник, но в ратном деле он не силен.

– Какого вы мнения о коменданте Рамлы Ахмаде? Я думаю, что Рамле, в отличие от Лидды, ничто пока не угрожает. Да и защищать ее мы не смогли бы. Думаю, целесообразно перевести большую часть гарнизона Рамлы в Лидду. Вместе с гарнизоном можно было бы перевести и Ахмада. Он молодой, но опытный.

– Да, я воевал вместе с ним. Слишком горячий, но с возрастом это проходит. Давайте подождем, как на это посмотрит принц.

Больше мы на эту тему по дороге не говорили, сосредоточившись снова на вопросах этикета.

Яффа производила жалкое впечатление. Шаддад рассказал, что укрепления Яффы были уничтожены ал-Адилом, чтобы у франков не могло возникнуть желания снова поставить здесь гарнизон. Но порт понемногу функционировал. В порту стояло два торговых судна. На берегу к бывшей стене укреплений порта пристроены какие-то бараки, в которых купцы могут хранить товары. От цветущего города сохранилось лишь несколько благоустроенных домов. Остальные или разрушены, или находятся в плачевном состоянии. Я с сожалением оглядел эти следы запустения. Жалко, что из-за непрерывных войн страдают люди, города, торговля. Нужно будет проверить, что происходит с Ашкелоном и Ашдодом.

В порту разговорился с купцами, приехавшими из Греции. Купцы жаловались, что неизвестные люди требуют от них именем султана деньги при разгрузке и погрузке судов. При этом нет никакого порядка. Могут требовать деньги два раза за одно и то же. Я возмутился, вообще непорядок: что за люди, почему действуют от имени султана? Спросил эмира:

– Почему здесь нет нормальной таможенной службы?

– Официально порт не работает. Немного неясно, принадлежит ли он франкам или султану. По существу, это все контрабанда.

– Считайте, что порт признан мной работающим. В течение недели найти помещение и организовать здесь таможню. Направить пару чиновников и десяток солдат для их защиты. Деньги на организацию таможни я выделю. Разобраться с людьми, незаконно обирающими купцов. Запросить диван султана о разрешении на сбор таможенных сборов и размерах ставок. До получения ответа установить временные ставки.

– Хорошо. Будет выполнено.

Купцы повеселели, сказали, что передадут знакомым в портах, что в Палестине, помимо Акры, появился новый действующий порт. Ведь отсюда удобнее и безопаснее перевозить товары в Иерусалим, Аравию, Йемен.

Шаддад поинтересовался:

– Но стены не будем восстанавливать?

– Нет. Дорого, да и нельзя привлекать внимание крестоносцев. Султан не зря уничтожил здесь все укрепления. Нам достаточно держать под контролем сухопутный путь из Сирии в Египет.

Мы еще постояли немного, глядя на тихо плещущиеся волны, и повернули коней домой. В Лидде я сразу же послал коменданту Явне приказ проверить еще раз состояние Ашкелона и Ашдода и прислать мне доклад. Пора готовиться к отъезду в Кейсарию. Пять солдат, двое слуг, что-то похожее на карету (где только ее Шаддад нашел?) с моей парадной одеждой, три повозки с оборудованием для шатров и моей броней уже отправились в путь. Я решил ехать верхом, чтобы не затягивать поездку. Жалко терять время.

На дорогу ушло, как мы и предполагали, два дня, так как мы не торопились. По дороге Шаддад снова рассказал мне многое о семействе Ибелин, их связях с королями Иерусалима и Кипра. Рассказал, что Кейсарию только недавно стали обустраивать, там еще мало полностью восстановленных строений, поэтому свадьба будет проходить в шатровом городке. Главное, что я запомнил, что наиболее важным гостем на свадьбе будет старший брат Маргарет – Джон Ибелин, лорд Бейрута. Джону тридцать девять лет. Он с пятнадцати лет, после смерти в тысяча сто девяносто третьем году своего отца Балиана II принял на себя старшинство в семье и стал констеблем (главнокомандующим) Иерусалимского королевства. В тысяча сто девяносто седьмом году стал лордом Бейрута, затем в тысяча двести шестом – тысяча двести десятом годах регентом Иерусалимского королевства. Теперь, после смерти короля Кипра Хуго он, по слухам, должен заменить своего брата Филиппа и стать байли, то есть фактически регентом Кипрского королевства при королеве Алисе и малолетнем Генрихе. Среди гостей должен быть также архиепископ Тира Симон – канцлер Иерусалимского королевства, то есть лицо, отвечающее за внешние сношения королевства.

По приезде в Кейсарию мы немного отдохнули в шатре, переоделись и отправились в карете представляться графу.

На большом поле недалеко от Кейсарии уже был построен целый городок из шатров. В гости к графу съехалась почти вся старинная знать Иерусалимского королевства. На самом деле королевство только формально называется Иерусалимским, так как Иерусалим уже много лет принадлежит Айюбидам. Но титулы остались. А некоторые знатные гости даже сохранили свои владения.

Граф Вальтер оказался крепким мужчиной примерно тридцати лет. Эмир Шаддад предварительно договорился о церемониале с представителем графа, и он вышел нам навстречу из своего шатра, приветливо протягивая мне руку. Церемониймейстер представил нас, почти не переврав мою фамилию и долго перечисляя реальные и мифические титулы графа. У каждого из франков, помимо титулов, приобретенных когда-то на родине, имеются титулы Иерусалимского королевства. Как по владениям, настоящим и бывшим, так и по должностям в королевстве. Все эти сенешал, констебль, байли, маршал, чемберлен, канцлер… В общем, достаточное количество.

Граф пригласил нас с эмиром Шаддадом в шатер, где представил своего главного министра. Здесь состоялась официальная часть встречи. Министр графа долго говорил об уважении графа и его подданных к правительству султана и лично принцу ал-Муаззаму. Эмир Шаддад витиевато начал свое выступление с почтения, которое эмир Роман Клопофф испытывает к императору Священной Римской империи Фридриху II, королеве Кипрской Алисе и ее сыну Генриху, королеве Иерусалимской Иоланте. Потом последовали слова уважения к достославному графу Вальтеру и пожелания дружбы между венценосными властелинами и их уважаемыми вассалами.

После всего этого мы попросили оставить нас одних. Нам подали шербет и фрукты. Я высказался за хорошее соседство, сказав, что нам с графом нечего делить в этой пространной стране. Пожелал будущей чете мирной и спокойной жизни в окружении детей и внуков. Граф ответил, что он польщен вниманием, которое представитель принца ал-Муаззама оказывает его маленькому семейному торжеству. Его истинным желанием является всегда встречаться с бароном Романом Клопофф только за праздничным столом или на рыцарском турнире.

А потом я без обиняков спросил, когда я смогу вручить мои маленькие подарки графу и его прекрасной невесте. Оказывается, на следующий день в девять утра назначена официальная процедура встречи почетных гостей и вручения подарков. Потом венчание в церкви и праздничный стол. На следующий день состоится рыцарский турнир в трех видах соревнований: стрельба из лука, пеший бой на мечах и конный поединок рыцарей. Ни фига себе мероприятие. Как при приличном дворе. И это при ведущемся восстановлении города. Во сколько же это обойдется графу? И сколько лет после этого он будет расплачиваться с банкирами? Наверняка будет очень нуждаться в дотациях. Как это использовать? Хорошо, что я захватил с собой некоторое количество золота.

Мы еще сказали друг другу по несколько любезных фраз и расстались с симпатией. По крайней мере, так показалось мне. На следующий день я надел самый роскошный костюм. На самом деле это была смесь европейского и мусульманского наряда. Никогда и нигде я не притворялся правоверным мусульманином. И это сходило мне с рук. Все принимали меня таким, какой я есть. Я категорически отказывался носить чалму. Вместо этого надевал европейскую вельветовую шапочку или, в непогоду, шапку из плотного материала. Остальная одежда была обычной для мусульманина – шаровары и кафтан, а к ним широкий пояс и сапоги. Естественно, что на этот раз все это было богато украшено золотым шитьем.

К девяти часам, в сопровождении эмира Шаддада и двух кавалеристов, я прибыл к трибуне, установленной у открытой арены. Мы сошли с коней, сопровождающие остались несколько в стороне, а мы с эмиром присоединились к людям на трибуне. После некоторой заминки появились граф с невестой и заняли центральное место на трибуне. Герольд начал вызывать гостей, долго перечисляя титулы и звания. Названный гость подходил, говорил несколько приличествующих событию слов, вручал свои подарки и садился на длинной скамье слева или справа от молодых. Место определялось родством с невестой или женихом.

Первыми были вызваны представители императора Фридриха II и королевы Иерусалимской Иоланты. Третьим неожиданно для меня был вызван барон Роман Клопофф, эмир и наместник султана ал-Адила. На самом деле имя султана сопровождалось длинным списком его почетных титулов, которые я не собираюсь здесь приводить. Шаддад подал знак сопровождающим, и они подвели к графу великолепного коня. Я поблагодарил графа за оказанную мне честь, приглашение на свадьбу, и сказал, что это мой скромный подарок, который, я надеюсь, не подведет графа в бою. Потом повернулся к невесте, протянул ей коробочку из сандалового дерева, открыл ее, показал всем ожерелье с распятием и сказал Маргарет:

– Пусть ваша вера всегда хранит вас и ваш брак.

Маргарет была довольно религиозна, чему способствовал, как я знал, неудачный первый брак, отсутствие детей и отсутствие каких-либо перспектив иметь детей во втором браке. Ведь этот брак был всего лишь династийным предприятием, на котором настоял старший брат Джон Ибелин. Она прекрасно знала, что у графа есть двое детей от женщин из замковой челяди. Растроганная Маргарет протянула мне руку в перчатке, которую я с почтением поцеловал. Вернее, сделал вид, что поцеловал. Я успел заметить, что глаза у графини голубые. Так что бирюза подарка была очень кстати.

Следующим был вызван Филипп Ибелин – представитель королевы Кипра Алисы. А потом пошли ближайшие родственники: Джон – старший брат Маргарет, сестра Хельвис, а за ними многочисленные родственники обширного семейства Ибелин. Я знал, что среди приглашенных значительно больше родственников невесты, которые будут садиться на ее стороне скамьи. Даже представители императора и королевы Иоланты были ее родственниками. Поэтому сразу же сел на место рядом с графом. По-моему, это его порадовало, он получил возможность дать краткие характеристики некоторым гостям. Главное, это создавало какую-то связь между нами.

Представление гостей и вручение подарков заняло почти два часа. А затем наиболее почетные гости пошли следом за молодыми в построенную рядом с ареной временную часовню, где их обвенчал архиепископ Тира Симон. Я не совсем понимал, почему этому не очень-то значительному событию уделили столько внимания такие важные персоны из местной знати. И почему среди гостей отсутствовали практически все титулованные особы прибывшего войска крестоносцев. Мне показалось, что это свидетельствует о разладе между приезжими крестоносцами и местной знатью. Это важно, это нужно будет использовать.

После венчания и повторных поздравлений молодых гости собрались в гигантском шатре, посредине которого были накрыты три длинных стола. Я опять оказался по левую руку от графа. Безусловно, это было предусмотрено его церемониймейстером. По правую руку от него сидела Маргарет. Стол был накрыт весьма прилично. Изобилие мясных и рыбных кушаний. Вина предлагались молчаливыми слугами непрерывно. Граф почти не пил, только приподнимал свой бокал при провозглашении здравиц. Я уже давно не пил вина, так как постоянное общение с правоверными мусульманами не давало для этого повода. Поэтому с самого начала демонстративно взял бокал шербета, и никто этому не удивился.

Граф спросил меня:

– Вы собираетесь участвовать в завтрашнем турнире?

Я с удивлением пожал плечами:

– У меня не было таких мыслей. Кроме того, я никогда не сражался с копьем, предпочитая только саблю или, в крайнем случае, меч.

– Но вы могли бы выступить в поединках на мечах. Я слышал, что вы прекрасно владеете холодным оружием.

– Возможно, вы слышали о моем умении владеть саблей, но с мечом я начал работать совсем недавно.

– Очень жаль. Вероятно, победителем в этом соревновании будет завтра монах ордена госпитальеров. И это для нас всех весьма прискорбно.

– Почему?

– Нам, местным, неприятно, что они только приехали к нам, но пытаются вести себя как хозяева, постоянно напоминают нам о нашем недостаточном благочестии, нежелании идти завоевывать Иерусалим. К сожалению, мы не смогли выставить против него достойного противника. Когда мне сказали, что вы согласились приехать, я подумал, что вы могли бы сбить с него спесь. Я знаю, что правительство султана тоже не радуется их нашествию.

– Да, вы правы. Нас не радует соседство с ними. Более того, мы опасаемся, что они нарушат равновесие, сложившееся между нами и вами, местными владетелями. Что в результате будут кровопролитные сражения, с неясным исходом. Почему-то мне кажется, что мы с вами не враги, а потенциальные союзники. Жаль, если обстоятельства заставят нас обнажить друг против друга оружие. Впрочем, это не тема для разговора за столом. Я с удовольствием продолжил бы беседу завтра, после турнира. Например, совместная верховая прогулка после обеда была бы вполне уместна. Все равно вам ведь нужно опробовать нового коня.

– Да, интересная мысль. Я надеюсь, мы совершим такую прогулку.

– А я подумаю, выступать ли мне. Хотелось бы посмотреть сначала этого монаха в действии.

– Прекрасно. У меня появилась надежда.

На этом наш разговор прекратился, тем более что многие гости заметили наше продолжительное общение и даже стали перешептываться.

Больше во время этого пиршества, затянувшегося до позднего вечера, ничего интересного не произошло. Ведь нельзя интересным считать ссору между двумя перепившими кипрского вина родственниками, которых мирить пришлось на правах старшего Джону Ибелину. Кстати, его еще не называли Джоном Старым, но авторитет у него уже был среди родственников почти непререкаемый. Мне хотелось познакомиться с ним поближе, но во время торжественного пира это было не очень реально. Граф Вальтер только представил нас друг другу.

На следующее утро я очень рано облачился в доспехи, то есть надел кольчугу и шлем, и около часа тренировался с мечом, вспоминая позиции, удары и обманные движения. Шаддад выделил мне как партнера дюжего молодца, который старательно размахивал мечом, стараясь пробиться через мою оборону. Было много моментов, когда я мог поразить его, но это помешало бы тренироваться. Конечно, это слабая тренировка, но хоть такая. Однако Шаддаду тренировка понравилась. Он сказал:

– Главное, вы продержались более двадцати минут, и он не смог прорваться через вашу оборону. За такое время вы найдете слабину в обороне монаха. Я ведь видел, что вы не меньше пяти раз могли поразить партнера.

Я почти твердо решил участвовать в соревновании. Шаддад внес за меня стандартный взнос в призовую сумму.

После завтрака начались соревнования стрелков из лука. Молодежь старалась изо всех сил, но победил старый солдат, прибывший в свите Мелисенды Арсуфской, жены Джона Ибелина. Потом начались соревнования рыцарей. На арену выходили по очереди пары рыцарей, с энтузиазмом сражавшихся за право выхода на следующие поединки. Я внимательно посмотрел бой, который провел монах ордена госпитальеров. Ничего особенного. Только ярость и избыток молодой силы. Монах значительно ниже меня, но широкая грудь, мощные руки и ноги позволяли предположить в нем недюжинную силу. Действительно, он десять минут непрерывно махал мечом, не давая даже секундной передышки своему противнику. И тот начал уставать, делать ошибки. Наконец последовал удар, отклонивший меч противника, пролилась кровь, и поединок был остановлен. По правилам турнира поединок длится до первой крови или до знака, что участник признает себя побежденным.

Я подтвердил свое участие в турнире и через одну пару был вызван на арену. Противник был не очень силен, но я затянул поединок. Не хотелось показывать свои возможности, и жалко было молодого парня, явно желавшего покрасоваться перед обществом. Наконец, когда совсем неудобно было не воспользоваться грубой ошибкой парня, я слегка коснулся мечом его правой руки. Кровь, и поединок остановлен. Монах вышиб из соревнования еще двух противников, я разделался с каким-то старым бароном, и наконец остались только мы с монахом вдвоем. Герольд объявил перерыв, чтобы мы могли отдохнуть. Заскучавшие было зрители снова оживились, ведь этого момента ждали давно. Начали заключать пари на исход боя. Потом я узнал, что предпочтение отдавалось монаху. Только граф Вальтер сделал несколько ставок на меня. Возможно, он увидел что-то в моей осторожной тактике боя, но, возможно, он просто жаждал поражения монаха. Я посмотрел на Маргарет. Она перехватила мой взгляд и приветственно взмахнула красивым кружевным платком, предназначавшимся в награду победителю. Пустяк, но такой знак внимания прекрасной дамы весьма приятен. Если бы я был западным рыцарем, возможно, у меня даже забилось бы сердце. Но я барон Роман Клопофф, не очень-то обращающий на дам внимание.

Перерыв окончился, и мы с монахом выходим на арену. Монах начал с яростной атаки. Видно было, что отдых позволил ему восстановить силы. Мы начали кружить по арене. Монах был действительно сильный противник. Я пытался найти ошибочное движение его меча. Но он действовал им так быстро, что у меня почти не оставалось времени на наблюдения или размышление. Я даже начал сомневаться в исходе поединка, так силен был его натиск. Главное, незаметно было, что он хоть немного устает, затрачивая так много усилий на преодоление моей обороны. А я через десять минут такого натиска стану уставать. Это приведет к поражению, поэтому я твердо решил, что бой нужно закончить в течение следующих пяти минут. Я вспомнил слова принца о том, что его меч разрубает любое оружие. Если не сделаю такой удар, мне не поздоровится. Удар, еще удар. Сосредоточившись на поиске момента и точки своего удара, чуть не пропустил косой удар монаха по моему плохо защищенному правому плечу. Но теперь его меч открыт сбоку. Я нанес удар по основанию лезвия, рядом с рукояткой. Принц был прав, меч монаха перерублен. Он ошеломленно смотрит на обломок меча в своей руке, герольд выбрасывает белое знамя. Бой окончен.

У меня от напряжения дрожат руки, ведь я ударил со всей силы. Возможно, вложил в этот удар даже больше сил, чем у меня могло быть. Но теперь подбежавший, несмотря на свой возраст, эмир Шаддад ведет меня к трибуне, где привстала и улыбается мне голубоглазая Маргарет, размахивая платком победителя. Рядом стоит и тоже улыбается граф Вальтер. Еще бы. Он не только утер нос крестоносцам, но и выиграл на моей победе солидную сумму, а деньги ему сейчас позарез нужны.

Маргарет вручает мне свой платок и говорит что-то, я силюсь ответить хотя бы улыбкой. Положено поднести платок к губам. Платок сильно пахнет медовыми духами. Конечно, Маргарет не могла обойти традицию дарить победителю что-то из личных вещей, пропитанных запахами хозяйки. Неужели это ее запах? Я ничего не слышу вокруг. Ни Маргарет, ни Вальтера, ни Шаддада. Но я вижу боковым зрением, что герольд вручает Шаддаду премию победителя – тридцать динаров. Они мне совсем не нужны. Я пересиливаю себя и говорю, что эти деньги отдаю монаху, который, безусловно, является достойным противником. Да, сейчас все на моей стороне. И этот жест тоже воспринят всеми с одобрением. Даже монахом, которого подводят ко мне пожать руку.

Шаддад уводит меня в шатер, а все уже забыли обо мне и ждут с нетерпением самую важную часть турнира – состязание конных рыцарей. У меня нет желания смотреть эту часть турнира. С меня хватит. Я чуть не опозорился перед всей этой титулованной публикой. Нужно отдохнуть, ведь еще предстоит конная прогулка с графом.

После турнира был еще один званый обед, теперь только для знатных гостей. Я, конечно, тоже был приглашен и удостоился беседы с Маргарет. Как ни странно, она вспомнила свои детские годы, когда еще был жив ее легендарный отец. Последний раз она его видела семилетней девочкой. Ему еще не было пятидесяти трех лет, это был мужчина в расцвете лет, по крайней мере, она его запомнила именно таким. Теперь ей тридцать два года, она не скрывала свой возраст. И детство кажется таким прекрасным. Мне было приятно, что такая знатная дама позволяет войти в ее мир воспоминаний. Я думал, чем бы ей ответить, и не мог ничего найти. Не рассказывать же, как мой отец, которого я, кстати, не помнил, или отчим буянили, когда были подшофе. И я начал говорить:

– Любой возраст обладает своими ценностями. Я в молодости не думал, что в тридцать лет буду полон сил и энергии. Когда-то, когда мне было семнадцать, тридцать лет моего наставника казались мне чуть ли не старостью. А вы всегда будете прекрасны для окружающих вас мужчин.

– А кто был вашим наставником?

Этот вопрос ввел меня в смущение. Рассказывать о моем тренере по вольной борьбе? Она не поймет и обидится. И я начал фантазировать:

– В десять лет я был отдан на воспитание монаху. Он мало говорил о бренности бытия, о загробном царстве, о любви к ближнему. Он старался развить мои бойцовские, в широком смысле этого слова, качества. Постоянно заставлял меня плавать, скакать на лошадях, управлять парусной лодкой, сражаться на саблях. И внушал мне преданность и верность тому, кому служишь. Я ему очень благодарен за все, чему он меня научил.

Мои фантазии были понятны Маргарет и, вероятно, соответствовали тому, что она ценила в мужчинах. А может быть, я со своим ростом и победами на полях сражений и на арене просто нравился ей как мужчина. Наш разговор был прерван графом, который сказал, что у него через час после обеда будет время для конной прогулки. Мы извинились перед Маргарет, что не приглашаем ее на эту прогулку, так как испытывать нового коня придется в разных условиях, возможно, даже трудных для дамы. Маргарет понимала, что мужчинам нужно о чем-то поговорить, и не настаивала на своем участии.

После обеда я вернулся к своим людям, подготовил коня и захватил с собой мешочек с пятьюстами динарами. Шаддад хотел было сопровождать меня или хотя бы выделить пару солдат для сопровождения, но я мягко сказал ему, что это будет дружеская прогулка с графом, при которой присутствие других людей нежелательно. Он, конечно, понял все правильно. Как ни странно, граф явился на прогулку с мальчиком восьми лет. Он представил нас:

– Господин барон, это мой сын Жак. Жак, это мой друг барон Роман, запомни эту встречу. А теперь давай скачи вперед. Мы посмотрим, как ты сидишь в седле.

Граф тихо сказал мне:

– К сожалению, у меня нет и, вероятно, не будет законного сына. Это мой старший сын. Сын от горничной моей почившей матери.

– Но он унаследует ваш титул и земли?

– Нет, они достанутся сыну моего двоюродного брата. Нашей семье давно не везет с наследниками. Мой старший брат погиб, не имея детей.

Мы прекратили этот не очень приятный разговор. Потом некоторое время ехали по вечерней степи, вели светский разговор. Но граф остановился и без обиняков сказал мне:

– Мы выехали вместе не для того, чтобы говорить друг другу любезности. Я заинтересован в сохранении нейтралитета. Но боюсь, что горячие головы буквально в ближайшее время ввергнут всех нас в войну. Что вы можете мне сказать?

– Абсолютно уверенно могу сказать, что правительство нашего славного султана не намерено начинать войну, с поводом или без повода. У нас сейчас нет претензий к местным христианским владетелям. Но если крестоносцы нападут на нас, пострадают и ваши города, замки и крестьяне. Мне хотелось бы договориться о том, чтобы наши и ваши солдаты причинили как можно меньше бед простым людям. И это можно сделать, если заблаговременно взаимно извещать друг друга о действиях горячих голов.

– Я думаю, что от меня и вас зависит не слишком многое. Но пытаться что-то сделать необходимо. Особенно это важно для ближайших соседей. Я готов вместе с вами уменьшать ущерб для наших с вами людей.

– Хорошо, будем считать, что мы понимаем друг друга. Но теперь о другом. У вас очень большие расходы на свадьбу. Однако я понимаю, что ради вашей прекрасной невесты вы пошли бы и на большие расходы. Позвольте мне внести маленькую лепту в эти расходы. – Я вытащил из седельной сумки увесистый мешочек с динарами. – Здесь пятьсот динаров. Я сегодня же уезжаю, поэтому передайте привет графине Маргарет. Я навсегда останусь ее и вашим преданным другом.

Граф переменился в лице. Он не знал, как реагировать на мои слова, вернее, на мое подношение. Но потом нашелся что сказать:

– Я передам эти деньги графине со словами вашего уважения.

Мы уже хотели разъехаться в разные стороны, когда он повернул ко мне коня и сказал просто:

– Этот праздник будет в этом году последним. Как только установится погода, крестоносцы отплывают в Египет.

– Вы уверены? Они не пойдут на Дамаск?

– Нет. Они считают, что это опасно. Там придется воевать с объединенными армиями султана и принца ал-Ашрафа. Да еще иметь в тылу армию ал-Муаззама. Поэтому и уехал король Венгрии.

Больше он ничего не сказал, но это было чрезвычайно важное известие. Я поблагодарил графа, и мы распрощались.

В Лидду скакал с одним из солдат и с запасными лошадьми остаток вечера и всю ночь. Прискакав в Лидду, послал в Рамлу за комендантом Ахмадом. Он явился буквально через полтора часа. Я уже спал, но меня разбудили. Я вызвал также Мухаммада и сказал ему и Ахмаду:

– Я срочно уезжаю к принцу и оставляю Ахмада командиром до возвращения Шаддада. Никаких военных действий не предпринимать без указания принца или моего. Подготовьте пять человек и запасных лошадей. Все, я еще посплю часок.

Через полтора часа я выехал из Лидды, сопровождаемый пятью солдатами. Мы торопились и доехали до Наблуса меньше чем за сутки. Через два часа, немного приведя себя в порядок, уже докладывал принцу о своем последнем разговоре с графом Вальтером. Принц заставил меня несколько раз повторить слова графа о том, что крестоносцы отплывают в Египет. Доводы крестоносцев показались ему резонными. Потом он спросил:

– Почему граф выдал тебе такую важную информацию? Нет ли в этом подвоха?

Пришлось рассказать о свадьбе, подарках графу и графине, о настроениях местной знати, которой совсем не улыбается быть втянутыми в кровопролитную борьбу, о пятистах динарах, которые я вручил графу. Принц рассмеялся:

– Теперь более понятен ваш последний разговор. Деньги часто говорят более конструктивно, чем сабли. Да, ведь у тебя были большие траты. Напиши мне список, я подпишу.

Я не собирался требовать эти деньги, но пришлось написать список из трех строк, на котором принц написал: «Оплатить». Потом попросил принца отпустить меня на недельку (плюс дорога) в Дамаск. Принц согласился, но приказал быть готовым ехать на следующий день, так как он хочет переслать со мной письмо султану. Естественно, что в тот же день я явился к казначею, который отсчитал мне по моему списку деньги. Я сдал ему на хранение большую часть их, а также выкуп, врученный за крестоносцев, и получил расписку. А потом отправился наконец отсыпаться после двух суток почти непрерывной скачки. На следующий день получил письмо к султану и инструкции принца. Он сказал, что мне говорить при встрече с султаном, если тот позовет меня, и категорически предупредил не выдавать источник информации, даже если меня будет спрашивать султан. В окружении султана слишком много подозрительных лиц.

Сразу после аудиенции у принца мы выехали с моими немного отдохнувшими солдатами в Дамаск. Если не жалеть себя и лошадей и менять их в каждом городе, то можно доехать из Наблуса до Дамаска за сутки. Но у нас не было такой спешки, мы доехали до ставки султана за два дня. Письмо принца передал министру султана, так как получить у султана аудиенцию не так просто, да я и не жаждал встречаться с ним. На следующий день меня все же вызвали к султану. Я раньше не видел султана даже издали. Но теперь мог рассмотреть его. Султан был уже не молод. Хотя ему еще только исполнилось шестьдесят лет, но это были годы, полные постоянных опасностей, сражений, борьбы как с внешними врагами, так и с собственными многочисленными детьми, которые, вкусив яда и сладости самостоятельного правления гигантскими провинциями, часто не хотели соглашаться с приказами стареющего отца. А тут еще и постоянные инциденты в многонаселенном гареме. Все это подорвало здоровье султана. Кроме того, у него было больное сердце. Я не врач, но даже мне было видно, что его сердце с трудом обеспечивает кровью это заплывшее жиром тело. Нездоровое лицо, отеки под глазами. Ему бы всерьез заняться своим здоровьем, а не решать судьбу империи.

Султан расспросил меня о настроениях в войске, о высказываниях местных христианских вельмож. Полюбопытствовал, как это я сделал такую успешную карьеру в войсках принца. Даже поинтересовался количеством моих жен. На все пришлось давать какие-то ответы. Но я видел, что султан не слушает, витает в мыслях где-то совсем далеко. Значит, он не верит присланному сообщению. Наконец он приветливо улыбнулся в последний раз и отпустил меня. Я еще раз переговорил с министром, который ждал меня в приемной султана, но ничего конкретного он мне не сказал. Главное, ни он, ни султан не поинтересовались источником информации. Я устроил своих солдат в ставке султана и уехал один в Дамаск.

Неделя в Дамаске пролетела слишком быстро. Конечно, меня холили и лелеяли мои дамы. Так приятно несколько дней есть хорошую домашнюю пищу, спать на чистых, благоухающих простынях, обнимать любящую тебя женщину, вдоволь наглядеться на взрослеющего сына, часами ничего не делать. Но все надоедает. Показал Зое и положил в закопанный в саду горшок еще шестьсот динаров. Тысяча динаров – это для нее уже приличные деньги. Наконец неделя кончилась, нужно отправляться в обратный путь.

Я надеялся, что принц сразу же отпустит меня в Лидду. Действительно, он выслушал мой отчет и приказал немедленно возвращаться к войскам. Ни султан, ни старший брат ал-Камил не поверили моему сообщению. Я обратился к принцу с просьбой перевести Ахмада в Лидду, а Шаддада прикомандировать непосредственно ко мне, как советника по отношениям с франками. Но принц не решился лишний раз ссориться с отцом.

В Лидде ничего не изменилось, правда, ремонтные работы в крепости шли полным ходом. Шаддад давно вернулся из Кейсарии, но Ахмад остался в Лидде ждать моих распоряжений. Мы договорились, что общее руководство в крепости остается за Шаддадом, но войска Лидды подчиняются Ахмаду, за исключением городской стражи. Перевел из Рамлы всех опытных солдат, отправив туда несколько ветеранов из Лидды. Вместе с пришедшими со мной войсками, которые разместились в поле в палатках, у меня под началом оказалось более восьмисот солдат. К счастью, солдаты, у которых кончился срок службы, практически все остались еще на полгода, поэтому мне не пришлось озаботиться приемом новобранцев.

Закончился апрель, прошла первая неделя мая, установилась хорошая безветренная погода, а флот крестоносцев все еще стоял в Акре. У меня даже возникли сомнения в верности информации графа Вальтера, и вдруг донесение из Яффы: мимо проплывает на юг гигантский флот крестоносцев. Я сейчас же послал с голубиной почтой сообщение принцу. Он отправил сообщения отцу и братьям. И опять они не поверили. Даже когда крестоносцы высадились в дельте Нила, ал-Камил отказывался верить в возможность такого развития событий, считая это отвлекающей операцией. Но война в дельте началась и продолжалась потом несколько лет. Уже в первую неделю июня я получил приказ принца вернуть свой корпус к основным силам в Наблус.

И султан и принцы считали крепость Дамиетта, около которой крестоносцы поставили свой лагерь, неприступной. Я уже писал, что ее невозможно было даже осадить, пока не будет взята гигантская башня на острове посреди Нила. Поэтому внимание султана и принцев ал-Ашрафа и ал-Муаззама было приковано к нависшей с севера опасности. В первые числа июня сельджукский султан Кейкавус вместе с вассальным айюбидским принцем ал-Афдалом, племянником султана ал-Адила, напал на Джазиру с целью захвата Харрана, Эдессы и в дальнейшем Халеба. Ал-Муаззам направил мой корпус и формируемый на севере его младшим братом тюркский корпус на помощь ал-Ашрафу.

Мы прибыли в Халеб в середине июня и сразу же приступили к активным действиям. Борьба сосредоточилась вначале вокруг ряда городов, которые то принимали предложения одной из сторон, то переходили на сторону врагов. Изнурительные долгие переходы, мелкие стычки. Но наконец новый корпус младшего брата ал-Муаззама захватил врасплох сильный отряд сельджуков, входивших в вади Бузаа. Измученные долгим переходом по безводной степи сельджуки не смогли оказать сопротивление и были вырезаны поголовно. После этого началось преследование основного сельджукского войска. Положение сельджуков и ал-Афдала резко ухудшилось, когда султан Кейкавус сильно заболел и уехал в свою столицу. Кстати, там он вскоре умер.

Ал-Афдал успел увести войска к себе в Сумайсату, но сельджуков наши объединенные силы разгромили полностью в трех последовательных сражениях, не давая им уйти на свою территорию. К концу первой недели августа с сельджукским войском было покончено. Дальше оставаться на севере не было смысла, и принц прислал нам приказ возвращаться в Палестину. У ал-Ашрафа было достаточно сил, чтобы держать в напряжении франкских правителей в северных землях и удерживать в подчинении вассальные государства.

В Наблус мы вернулись пятнадцатого августа. И сразу же принц отправился вместе с пришедшими с севера корпусами и войсками, сосредоточенными в Наблусе к Лидде. Дело в том, что он получил известие о движении армии крестоносцев, прибывших за последний месяц из Европы, по побережью в южном направлении. Крепость Дамиетту не удавалось не только взять, но даже осадить, и крестоносцы решили попытаться напасть на нее с востока. Их путь лежал из Акры через сеньорию Хайфу и Кейсарию к Лидде, Газе и дальше в Египет. По нашим расчетам, крестоносцы должны были подойти к Лидде в последних числах августа.

Я показал принцу поле, удобное, по моему мнению, для генерального сражения. Вот теперь пригодились схемы, которые я составил в первые же дни пребывания в Лидде. По моему плану мой корпус без пехотинцев должен был, отступая, заманить крестоносцев на поле между двумя притоками Аялона. Для этого нужно было сделать один дополнительный мост через северный приток. Кроме того, вбить в землю недалеко от моста по бокам прохода большое количество кольев, немного выступающих из земли, чтобы часть лошадей сломали себе ноги. Кавалеристы моего корпуса должны были проскочить по проходу. Спрятавшиеся пехотинцы должны имитировать сопротивление, чтобы рыцари развернули строй и попали в приготовленные ловушки. Затем пехотинцы должны попытаться уйти от рыцарей по подготовленному броду и вплавь через притоки Аялона. Мои кавалеристы будут снова дразнить рыцарей, завлекая их все дальше в междуречье и по узкому выходу из него отступать на юго-восток к холмам, удаляя от пехоты. Вот здесь на оторвавшуюся от пехоты легкую конницу и рыцарей должен напасть сзади из-за холмов корпус тюрков, завербованный на севере, а остальные силы принца вместе с моим корпусом преградят им путь вперед и разгромят. Даже если часть отставшей пехоты спасется бегством, мои конники за несколько часов настигнут обозы.

План я рассказал совету, состоящему из принца, его брата и эмиров войска. С некоторыми дополнениями он был принят. И мы начали подготовку. Тридцатого августа разведчики моего корпуса заметили в пяти километрах от намеченного мной поля передовой отряд крестоносцев. Мы сразу же вступили с ним в схватку. Схватка – это десять – пятнадцать минут борьбы с очередными врагами, это радость видеть еще одного убитого, или раненого, или просто сброшенного с коня неприятеля, это адреналин, это сердце, рвущееся из груди. Но через некоторое время подошли основные силы крестоносцев, и мы начали медленно отступать. В течение получаса мы отходили по направлению к подготовленному мосту. Наконец все мои конники перебрались через мост и ускакали по слабо обозначенному проходу. За нами бросились рыцари. Мы рысью ускользнули от них и остановились в полукилометре. Из укрытий выскочили лучники и начали обстреливать всадников. Урон был совсем небольшой, но рыцари развернулись в лаву. И конечно, крайние оказались на утыканном кольями пространстве.

Основная масса рыцарей мчалась за нами, но мои легковооруженные всадники, имея большое преимущество в скорости, держались от рыцарей на одном и том же расстоянии. За два километра преследования строй рыцарей растянулся почти в цепочку. Мы выскочили за пределы узкого пространства между притоками Аялона, и почти сразу сбоку из-за холмов вырвались конники тюркского корпуса. Они разрезали строй рыцарей, и начались отдельные схватки. К сожалению, тюрки не выдержали и включились в борьбу слишком рано, поэтому попали под атаку рыцарей с двух сторон. Но в это время из-за холмов выехали тяжеловооруженные всадники принца и ударили в тыл повернувших было назад рыцарей. Мои всадники тоже повернули коней. Началось избиение. Из двухсот рыцарей, прибывших на поле боя, спаслось не больше пятидесяти. Полсотни рыцарей полегло в бою, а сотню, из которых было много раненых, мы захватили в плен и отослали в Иерусалим. Отставшая пехота крестоносцев почти полностью сумела убежать. Наши пехотинцы и лучники понесли очень большие потери. Обозы мы захватили полностью. И они нас впечатлили.

Это была бы великолепная победа, но в тот же день мы получили известие о том, что крестоносцам удалось захватить неприступную башню на острове около Дамиетты. И это была роковая потеря для мусульман. Принц в тот же день уехал в Наблус, приказав своим войскам и войскам брата отправиться следом за ним. На следующий день я получил с голубиной почтой приказ: взять с собой полсотни всадников, срочно ехать в Карак и ждать там распоряжений. Жалко было расставаться со своими людьми, так как я предположил, что меня направят в Египет. Общее руководство оставил за Шаддадом, а руководство войсками поручил Ахмаду, предложив ему в помощники Мухаммада.

С полусотней солдат отправился в Карак в тот же день. К вечеру достигли Иерусалима, обогнав по дороге колонну повозок, на которых везли пленных и раненых рыцарей. Я даже не стал заезжать в Иерусалим, чтобы не терять время. Когда мы приехали к вечеру третьего дня в Карак, то узнали, что султан ал-Адил скончался от сердечного приступа, узнав о захвате крестоносцами башни у Дамиетты. Так поразило его это известие. На следующий день прибыл гонец из Дамаска с приказом коменданту крепости Карак сдать командование войсками эмиру Роману Клопофф. Мне приказано принять присягу войск эмиру Дамаска, Палестины, Урдуна и прочее. Далее следовало перечисление всех владений ал-Муаззама и его титулов независимого правителя. Кроме того, мне было приказано оказать полное содействие отправляемому в Карак Абу Сахату в его действиях в соответствии с полномочиями, возложенными на него эмиром. Комендант недолго думал. Он признал нового эмира своим повелителем, организовал построение гарнизона, на котором зачитал приказ нового эмира. Мы с ним первыми присягнули новому властелину. Следом присягу приняли все войска. Потом комендант созвал руководителей войск и познакомил их со мной, как с новым командиром.

Два дня я знакомился с войсками, с системой обороны Карака. Вечером вспоминал те уже далекие дни, когда совсем неопытным охранником прибыл с Абу Сахатом в Карак. Прошло ровно четыре года, а я теперь ответственен и за крепость, и за всех людей в ней. Впрочем, я не разрешал себе слишком много времени тратить на воспоминания. Нужно хорошо отдохнуть, вряд ли принц, то есть эмир, оставит меня в Караке на длительное время.

Действительно, на следующий день прибыл Абу Сахат с приказом эмира проверить сокровищницу Айюбидов. Мы с Абу Сахатом, казначеем крепости и прежним комендантом открыли двери сокровищницы. Не знаю, как Абу Сахат, а я был впечатлен открывшимся мне богатством. Еще со времен Салах ал-дина сюда, в хранилища этой неприступной крепости, свозились трофеи. От казны печально известного своими разбоями Рено де Шатийона до выкупов за пленных рыцарей и платежей вассальных княжеств. Иногда из этой сокровищницы брались деньги на очередную войну, но чаще сюда свозилось то, что удавалось захватить в успешных походах. По словам казначея и по представленным им Абу Сахату документам, в сокровищнице было ценностей на два миллиона динаров. В том числе на миллион золотой монетой.

Абу Сахат объяснил мне, что эмир ждет реакцию своих братьев на захват казны отца. Он надеется, что они, занятые своими проблемами, не смогут жестко реагировать на его самочинные действия. Пока он хочет, чтобы мы с Абу Сахатом проследили за сохранностью казны. Мы оставались в Караке еще несколько месяцев. Я ни разу не получил разрешение эмира посетить Дамаск и свою семью.

А из Египта приходили только печальные новости. Время от времени шли сражения, гибли тысячи воинов, но ситуация для ал-Камила не улучшалась. Он непрерывно просил у братьев помощи. Помощи войсками или деньгами. Помощь приходила, но не в тех объемах, в которых он нуждался. В январе тысяча двести девятнадцатого года ситуация ухудшилась настолько, что группа заговорщиков, во главе которой был эмир бин Мастуб, решила свергнуть ал-Камила и посадить на престол его совсем молодого брата ал-Фаиза. Струсивший ал-Камил бежал из военного лагеря, поддерживающего осажденную крепость Дамиетту. В результате из лагеря разбежались все солдаты, и крестоносцы смогли наконец полностью осадить крепость. Теперь вопрос стоял не об успехах того или иного брата. Под вопросом могло оказаться существование всей империи.

Эмир ал-Муаззам срочно покинул Дамаск, через Карак проехал в Египет. Меня с моими солдатами он прихватил с собой, вернее, приказал сопровождать небольшой караван с деньгами для египетской армии. Одновременно мой корпус получил приказ двигаться из Лидды в Египет. Туда же был направлен тюркский корпус, следовавший через Наблус и Лидду с отставанием от моего корпуса на несколько дней. Эмир прибыл в Египет семнадцатого февраля. Мой караван отстал от него только на два дня. За одну неделю эмир успел выгнать бин Мастуба в Диарбакир, отправил молодого претендента в Хомс и привел в повиновение мятежных эмиров. Кого угрозами, кого солидным количеством золота, привезенного моим караваном. Привезенные деньги помогли также нанять новую армию. Непосредственная угроза империи была устранена, и эмир в марте уехал в Дамаск, захватив меня с собой. Мой корпус был возвращен в Лидду без меня. Младшего брата с корпусом тюрков он оставил на время в Египте.

Для меня эти несколько недель в военном лагере ал-Камила и ал-Муаззама едва не кончились печально. В одну из первых ночей в мою палатку ворвались трое вооруженных мамлюков. Вряд ли я смог бы отбиться от всех троих, если бы не мое личное оружие. Дело в том, что сразу же после прибытия в лагерь я заметил за собой слежку. И это было неудивительно, учитывая, что я руководил сопровождением и хранением очень большого количества золота из запасов Карака. Мешочки с золотом были сложены в ларе, стоявшем за моей кроватью. Перед моей палаткой постоянно несли стражу три солдата. Мимо меня тоже не просто пройти. Но я все равно опасался чего-то и впервые за четыре года зарядил свой табельный пистолет. И не зря. Проснулся от сдавленных криков моих солдат. Им просто перерезали горло. Не знаю, как мамлюкам удалось их обмануть. Но теперь трое из них стояли в паре шагов от меня, лихорадочно оглядывая в темноте все углы моей палатки в поисках золота. Не задумываясь, выхватил из-под подушки пистолет и сделал три выстрела. Потом выскочил из палатки и увидел еще двух мамлюков, грабящих моих убитых солдат. Еще два выстрела, и все кончено. На непривычный шум выстрелов должны были сбежаться мои солдаты из соседних палаток. Чтобы не было ненужных вопросов, я зарубил дополнительно всех пятерых мамлюков своим мечом. Сбежавшиеся солдаты были потрясены, увидев своего командира с окровавленным мечом и трупы пяти мамлюков. Рождается еще одна легенда о свирепом эмире Романе Клопофф. Кстати, ее рассказали эмиру ал-Муаззаму, который долго не мог поверить в реальность такого события.

Караулы для охраны золота были удвоены, но через пару недель потребность в этом исчезла вместе с остатками золота, переданными казначею ал-Камила.