22
Праздник осеннего равноденствия выдался тихим и ясным. Затишье это тянулось с самого рассвета, и Берта сразу сказала – быть буре. И не обманула – к закату небо уже затянуло, и солнце едва пробивалось сквозь темные тучи, почти касавшиеся воды тяжелыми тушами. По волнам тоже пошла опасная рябь: дело шло к шторму.
– Не самое лучшее предзнаменование, – сказала Берта, поглядывая в окно. – Вот-вот грянет, какие уж тут костры! Как польет, тьма будет кромешная, ни зги не увидишь… Хорошо, что те, кто в море выходил, вернуться успели. Шторм-то будет похуже зимних, верно вам говорю!
Эрвин, услышавший это, вдруг вздрогнул и замер.
– Говоришь, ни зги не увидишь? – повторил он. – И праздничных костров не будет?
– Конечно, господин, – кивнула она. – Это сейчас тихо, а как ветер подымется, так любой костер не то что задует – вовсе сдует! В такие ночи неба от моря не отличишь, а моря от суши, это уж мое вам верное слово!
– Вот как… – проговорил Эрвин и вдруг, схватив меня за руку, потащил за собой. – Ганс, седлай коней, немедленно!
– Господин, да куда вы…
– Седлай, тебе сказано!
Он втащил меня в свои покои, захлопнул дверь и, по-прежнему не выпуская моей руки, выговорил:
– Ты поняла, Марлин?
– О чем ты?
– На этом берегу не будет видно ни единого огонька. Как тогда…
– Сегодня особенная ночь, – произнесла я и, не говоря больше ни слова, принялась собираться. – Правда, тогда, когда я позвала тебя, она была самой обыкновенной, но не теперь…
– Что? Ты в самом деле думаешь, что то была обычная ночь? – удивленно спросил Эрвин, и я обернулась. – Или… ты просто не знала?
– Не знала о чем?
– Я родился той ночью, – улыбнулся он. – Точно такой же темной ночью, в лютую бурю, я появился на свет. Нет, ты в самом деле не знала?
– Нет… – медленно выговорила я. – Если ты и говорил, когда именно родился, я не запомнила, а может, не сообразила в ту минуту. Просто… погас маяк, и я поняла, что, если не позову тебя, ты потеряешься в этой страшной темноте и, скорее всего, навечно.
– А сегодня… – Эрвин замер на мгновение, потом встряхнул головой. – Я не знаю, что мы станем делать. Но знаю зато, чего мы не можем допустить!
– Маяк не должен погаснуть, – кивнула я. – Едем скорее, пока до него еще можно добраться!
Мы едва успели: если бы я не была в состоянии придержать волны, чтобы нас не смыло, подняться на маяк мы бы не смогли. Стоило мне дать волю стихии, как маяк захлестнуло до середины!
От ударов стихии он содрогался, я чувствовала это, когда поднималась по узкой лестнице на самый верх. Но он был выстроен на совесть и пережил не одну бурю, так что бояться было нечего.
– Господин Эрвин? – поразился смотритель, старый Юрген. – Неужто решили сами досмотреть? Я больше так не оплошаю, слово даю! У меня тут и фонарь запасной имеется, и топлива хватит, в тот-то раз все одно к одному сошлось…
– Я тебе верю, – оборвал мой муж. Я тоже помнила сбивчивые объяснения старика: он и сам не понимал, почему вдруг погас огонь, почему вымокло все топливо, отчего он никак не мог зажечь хотя бы обычную лампу, куда подевались бутыль с маслом и фитили. – Просто делай свое дело, а мы займемся своим.
– Так вы, может, внутрь зайдете, в мою комнатушку? – боязливо спросил тот. – Там и сухо, и не дует…
– Ничего, нам нужно быть наверху, – сказала я. – Только дай веревку покрепче – привязаться, чтобы не снесло ветром!
– Да, падать отсюда высоко, – серьезно подтвердил Эрвин и искоса взглянул на меня. – Тебя-то, может, волны подхватят, а я вот вряд ли взлечу.
– И слава Создателю, – не менее серьезно ответила я, затягивая веревку на талии. – Дай, привяжу тебя. Ты таких узлов не знаешь.
– Берта научила? Если она, то знаю.
– Не Берта, – улыбнулась я. – Под водой другие умельцы…
Очередная волна ударила о маяк, и мне почудились в пенном гребне знакомые очертания… Нет, нет, это воображение шалит, не могла я увидеть маму – я ведь ее почти не помню! А мало ли русалок похожи силуэтом…
За нашими спинами пылал огонь, но далеко ли его видно сквозь кромешную тьму? Полночь была еще не скоро, но и теперь уже кругом сделалось черным-черно, и море перемешалось с небом, как сказала старая Берта, только гребни волн белели в темноте.
Не приведи Создатель человеку оказаться в открытом море в такой шторм!
– Что делать, Марлин? – спросил Эрвин, крепко державший меня за пояс, то ли чтобы меня не сдуло, то ли чтобы самого не унесло. Хоть мы и привязались крепко-накрепко, но все равно жутко было ощущать себя на немыслимой высоте, над острыми скалами, среди бушующей стихии! – Я чувствую, что должен быть здесь, должен сторожить огонь на маяке, но есть что-то еще, и этого я понять не могу…
– Попробуй позвать братьев! – ответила я. Приходилось почти кричать, чтобы он мог разобрать мои слова, у людей слух не настолько тонок, как у русалок. – Хотя бы кого-то!
– Но как?!
Я жестом попросила его помолчать, и Эрвин сильнее притиснул меня к себе.
В лицо мне летела морская пена, но холодно не было. В том ледяном мире и впрямь можно было замерзнуть, а здешние волны были еще по-летнему теплыми…
– Я позову их для тебя, – сказала я наконец. – Но я уже говорила, что почти не знаю их! Ты рассказывал мне кое-что, но этого мало, Эрвин… Ты должен вспомнить что-то оставшееся в твоем сердце, связанное с ними, что-то не дающее забыть их, связывающее вас… То, ради чего ты готов броситься за ними в эти волны!
– И как рассказать об этом?
– Никак. Просто вспоминай, – ответила я по наитию, – закрой глаза, не думай о том, что творится кругом, просто вспоминай! Обними меня крепче и не отпускай… Не знаю, что случится, если случится вообще, но не отпускай, пока я не скажу!
Эрвин молча кивнул и сильнее сжал руки, а я откинула голову на его плечо и тоже прикрыла глаза. Я не хотела спрашивать, о ком из братьев он станет вспоминать. Если у меня что-то получится, это не будет иметь никакого значения, а если нет – так и тем более…
Распев – дело небыстрое. Я знала, что ощущает сейчас Эрвин – он будто бы держал в руках сильно вибрирующую струну, только не слышал ни звука, но, возможно, чувствовал перемену тона – выше или ниже. Я же постаралась раствориться в нем – в его воспоминаниях, как подсказывал мне инстинкт. Меня никто не учил подобному, даже ведьма, но, может, это имеется в крови у всех русалок, только не каждая пытается воспользоваться врожденным знанием? А может, его и вовсе не существует, а я просто выдумываю?
Под закрытыми веками вдруг посветлело, и я уж подумала, что разразилась гроза, но нет… Это был яркий солнечный свет, теплый, летний!
Вспышка – и я вижу маленького мальчика: он бредет куда-то по усыпанной цветным гравием дорожке и горько плачет, не утирая слез. Так плачут не от простой обиды, я видела человеческих детей…
«Ты что? – спрашивает вдруг второй мальчик, заметно старше. – Кто тебя обидел?»
«Никто… – сквозь рыдания отвечает первый. – Он сказал, это я виноват, что мама умерла… Все так говорят! Даже папа!»
«Знаешь, и мне говорят так же, – вздыхает второй. – Не плачь. Думаешь, наши мамы обрадуются, если увидят нас в слезах? Да не реви же ты… Помнишь, третьего дня мы видели лебединый клин?»
«Помню…»
«Старик говорит, Создатель иногда отпускает хороших людей, чтобы они могли посмотреть на своих родных, – заговорщицким шепотом говорит старший мальчик, вытирая зареванную физиономию младшему. – Тогда они притворяются птицами и глядят на нас с высоты. Так что, когда в другой раз увидишь лебедей, помаши им – кто знает, вдруг твоя мама летит с ними и видит тебя? А теперь идем. И не слушай Мартина!»
«Откуда ты знаешь, что это был Мартин?» – поражается мальчик.
«Оттуда, что Михаэль когда-то говорил мне то же самое, – невесело усмехается первый. – Потом он вырос и попросил прощения. Потерпи…»
Они пропали во вспышке солнечного света, а я поняла: это же Эрвин и Герхард! Только спросить ни о чем не успела, картинка перед глазами сменилась.
«Держи, – говорит рослый черноволосый подросток, сунув что-то другому мальчику, еще ребенку. – Ты ее даже не помнишь. Тебе хуже. А на парадных портретах совсем не она».
Он уходит быстрым шагом, а мальчик смотрит на ту вещь, что ему досталась. Это маленький медальон с портретом – с него смотрит милая женщина с каштановыми волосами. Медальон очень потертый, видно, его годами носили при себе…
«Мартин, – догадалась я. – Так он попросил прощения, Герхард был прав… Но Мартина больше нет!»
Снова вспышка, на этот раз – молния.
«Струсил, да, струсил? – весело спрашивает юноша лет пятнадцати все того же мальчишку. – Погоди, это еще гром не грянул!»
«Ничего я не струсил! – отвечает тот, прижимаясь к корявому стволу. – Ты сам-то не боишься в грозу под деревом прятаться?»
«Это бузина, а в бузину молния не бьет», – серьезно отвечает юноша почему-то с другой стороны.
«Ничего себе! А я думал, это дерево…»
«Она старая, ее еще дед посадил, так говорят. Вот и выросла. Что притих?»
«Я слышал, тебе невесту нашли, – с некоторым злорадством говорит мальчик. – Она даже помладше меня, но очень знатная!»
«Ну нет! – восклицает тот. – Я же тысячу раз говорил, что мы никогда не женимся! А если женимся, то только на сестрах, желательно близнецах, иначе получится сущее безобразие! И вообще, я не желаю делиться с какой-то незнакомой девицей…»
Он смеется во весь голос, и ему вторит точно такой же смех, но второго юношу я не вижу, вспышка молнии ослепляет…
Вздрогнув, я открыла глаза и тут же зажмурилась – в лицо мне летела морская пена.
– Кажется, я что-то чувствую, – едва слышно прошептал Эрвин, но я расслышала. – Не понимаю что, но оно рядом… совсем рядом…
«Раз так, – подумала я, не прекращая петь, – нужно звать громче!»
И то – огонь маяка так рвался на ветру, что грозил вот-вот угаснуть, а если это произойдет, то останется только моя песня!
Очередная волна поднялась чуть ли не выше маяка – теперь я отчетливо разглядела в пенном гребне мчащихся буйных коней Хозяина Морей, вырвавшихся на свободу, летящие силуэты русалок, давным-давно ушедших за горизонт… и помахала рукой, подумав – вдруг мама видит меня сейчас?
А это… что это такое? Неужели чайку унесло бурей? Или же…
«Сюда! – Я заставила свой голос взмыть над ревом и грохотом бури. – Сюда, на свет, к маяку! Здесь твой брат, лети, не жалей сил, мы ждем тебя!»
– Что это? – хрипло спросил Эрвин, но я не могла ответить, ведь тогда бы пришлось прервать призыв.
Впрочем, я и сама видела, как расплетается сложный узор на моей руке, и ослепительной вспышкой света в непроглядную темень уходит тонкая путеводная нить, горящая золотом…
Когда нам под ноги из очередного пенного вала свалилось темное тело, мы не сразу поняли, что это… вернее, кто это.
– Держи, не то унесет! – выкрикнула я, дернув конец веревки. Наши узлы развязываются от правильного рывка, даже если веревка промокла насквозь.
– Кто? Кто?.. – Эрвин упал на колени, схватив неизвестного за руку, а тот никак не мог откашляться и отдышаться.
Я видела – он одно лицо с моим мужем, только волосы короткие, но…
– Эрвин? – хрипло выдавил он. – Я что, сдох-таки?
– Вернер! – тот стиснул его в объятиях. – Создатель, это ты…
– Вроде бы я… – согласился тот и попытался оглядеться. – А где Кристиан? Где он?
– Я не знаю, – помотал головой Эрвин. – Кажется, удалось выдернуть только тебя… Марлин?
– Я тоже не знаю, – сказала я.
Путеводная нить исчезла, словно втянулась обратно под кожу, и я не ощущала ровным счетом ничего. Начинать песню заново тоже не имело смысла – буря до странного быстро проходила стороной, и волны уже едва-едва лизали подножие маяка, лишь изредка вздымая пенные гребни.
– Нет… – Вернер поднялся сперва на колени, потом, хватаясь за ограждение, и на ноги. – Нет, так дело не пойдет…
– Ты что делаешь?!
– А ты не понимаешь? – Тот оглянулся через плечо. – Я иду обратно…
– Вернер, ты с ума сошел? – выкрикнул Эрвин и едва успел схватить брата за плечо. Я подоспела на помощь, но даже в четыре руки, даже с моей силой мы едва удерживали Вернера! – Да что с тобой такое?..
– Я не буду жить без него, слышишь?! – яростно кричал тот в ответ. – Я не могу без него жить! Пусти же! Кристиан! Кристиа-а-ан!!!
Он сразу же сорвал голос и теперь мог только хрипеть, но не оставлял попыток вырваться из наших рук.
Эрвин рассказывал, когда близнецы родились, то долго спорили, кого считать первым: Вернер цепко держал брата за ногу. Уж не знаю, байка это или нет, но сейчас в нее вполне верилось: с такой неистовой силой Вернер рвался к своему близнецу, к своей второй половинке, без которой его «я» не было бы цельным…
У русалок редко появляются близнецы, но так же, как и у людей, считается, что между ними имеется особенная связь. Именно поэтому я крикнула в ухо Вернеру:
– Скорее, зови его! Зови, пока не поздно! Если он и услышит кого-то, то только тебя! Ну же!..
И он звал, надрывая и без того сорванное горло, уже почти беззвучно и безнадежно. Я чувствовала, как колотится у него сердце, а из груди рвутся рыдания; слезы же казались обжигающе горячими в холодных брызгах морской воды, и так же горел узор у меня под кожей, хотя – вот странность! – я ведь больше не пела!
– Держись, шквал идет! – выкрикнул Эрвин, и я поспешила схватиться за ограждение, а свободной рукой – за пояс Вернера.
До Эрвина мне было не дотянуться, но он тоже успел закрепиться и придержать брата прежде, чем накатила особенно высокая волна…
Когда же мы отплевались и протерли глаза, стало ясно, что народу на площадке прибавилось.
– Я что, сдох? – голосом Вернера весело спросил парень, похожий на него как две капли воды, встал на четвереньки и встряхнулся, как собака. – Да не похоже, в садах Создателя должно быть тепло и сухо… Эй! Ты что, ума лишился?!
Это Вернер, опомнившись, сжал брата в объятиях так, что едва не задушил.
– Он думал, что потерял тебя, – негромко сказал Эрвин.
– Это я его потерял! Он рванул, понимаешь, куда-то со всех крыльев, маяк, мол, увидел! А я за ним… – Кристиан оторвал от себя Вернера и заглянул ему в глаза. – Еле догнал. Хорошо, тоже увидел маяк. Еще по пути успел этого вот паникера прихватить… Нету там света, обман да обман, заладил, понимаешь, зануда! Нет бы проверить! Спасибо, выбрался на моем хвосте, не то так и болтался бы невесть где…
– Кристиан всегда страшно много болтает, – откашлявшись, пояснил третий спасенный.
– Так я за двоих, Вернер-то охрип, – серьезно пояснил тот.
– Герхард… – тут уж Эрвин не выдержал и схватил старшего брата за плечи. – Герхард, поверить не могу!.. А остальные? Где остальные?
– Андреас увел их прочь, – тяжело вздохнул тот, взглянул на меня и вздрогнул. – Твоя жена… А где Селеста?!
– Здесь Селеста, не переживай, – усмехнулся Эрвин и поднял его на ноги. – А почему Андреас не полетел к маяку?
– Он ничего не видел, – покачал тот головой. – Меня Кристиан силой погнал… Я что-то разглядел, но подумал, это снова обман. Там он на каждом шагу – летишь на свет, а это луна в воде отражается или вовсе фата-моргана морочит…
Я переглянулась с мужем, но он только развел руками и повторил:
– Ведь я рассказывал, что оказался в кромешной пустоте… Но лучше поговорим об этом дома, а пока идемте-ка под крышу, там хоть не дует!
– Надеюсь, у смотрителя найдется что-нибудь согревающее? – тут же спросил Кристиан. – Опять же Вернеру горло подлечить нужно, а то я не разбираю, что он там бормочет!
Сказать, что старый Юрген изумился, увидев братьев, значит, ничего не сказать. Как его еще удар на месте не хватил! Однако он был крепче, чем казался, а потому вскоре на огне кипела вода в котелке, в кружки лилось подогретое крепкое вино, щедро сдобренное медом и перцем, а мокрая одежда сушилась у очага. Всех пожиток Юргена едва хватило, чтобы нам кое-как прикрыть наготу. Меня она, положим, не стесняла, но Эрвин явно не обрадовался бы, покажись я кому-то, кроме него, раздетой. Вдобавок тут было не жарко, сильно сквозило, и сидеть без одежды и без того иззябшим людям было просто опасно.
Одним словом, мне досталось лоскутное одеяло, в которое я смогла завернуться целиком, а им… ну, что отыскали, вплоть до какой-то рогожки.
– А теперь рассказывайте, – сказал неунывающий Кристиан, одной рукой обнимая за плечи брата, а другой подливая обоим вина. – Что вообще тут происходит? Последнее, что я помню – это борт «Лебедя»… у меня еще голова люто трещала с похмелья. Потом Элиза понесла какую-то чушь, а потом…
– Потом мы улетели, – сипло закончил Вернер.
– Мы пытались вернуться, – дополнил Герхард. – Я так уж точно, я ведь видел, что творится на палубе. И ты, Эрвин, тоже кинулся на выручку жене!
– Да, только не видел, что случилось потом, – кивнул тот. – Будто меня силой кто-то заставил подняться выше, и та же сила увлекла прочь, за горизонт. После я уже ничего не помню. Вы говорите о луне, о фата-моргане, а у меня этого не было. Я летел за Дитрихом, это точно, а потом стало темнеть, и я потерял его из виду и не смог найти, как ни искал. Не знаю, сколько времени это длилось… Вернее, теперь уже знаю, но там не мог сосчитать. Потом… потом я увидел свет маяка и полетел на него. К Марлин.
– И выбрался… – протянул Кристиан. – А потом решил вытащить нас?
– Мы не были уверены, что получится, – сказала я. – Вы ведь Эрвину родные братья, не мне, а он не умеет призывать. Хотя… нет, вру! Если бы не умел, вас бы здесь не было. Я стала будто бы рупором, через который он ухитрился докричаться до Вернера. А Вернер уже позвал Кристиана…
– А я захватил Герхарда, чтоб не болтался в нерешительности, как цветок в проруби, – непосредственно ответил тот. – Жалко, с Андреасом не вышло. Его с курса так просто не собьешь, а младшие слушаются его беспрекословно. Ну, кроме Эрвина.
– Постойте, но если вы говорите, что были там все вместе, неужели вы не видели меня? – нахмурился он.
– А… не знаю, не могу сказать, – честно сказал Кристиан. – Там все так странно и зыбко… Я только старался не потерять из виду Вернера, а он меня, но вот остальные… Вроде бы только что рядом был Андреас, глядь – а это уже Манфред! И ты где-то мелькал, и…
– Мартин и Клаус, – тихо сказал Вернер. – И Михаэля я видел.
– И я, – кивнул Герхард, помрачнев. – Тогда я и решил, что мы все-таки умерли. Их ведь больше нет среди живых, и раз мы видим их, то…
– То творится какая-то ерунда, – завершил Кристиан, допив вино. – Нет уж, братья-лебеди, похоже, помереть просто так у нас не выйдет! А судя по загадочно-мрачной физиономии Эрвина, он знает почему. Так, братец?
Эрвин не выдержал и улыбнулся.
– Да, знаю. Или, по меньшей мере, догадываюсь. Только это разговор долгий и тяжелый, и…
– И нам все равно некуда деваться с маяка, потому что волны внизу с вековой дуб высотой, – закончил Кристиан, выглянув наружу. – Поэтому рассказывай! И да, милейший Юрген, если у тебя найдется к твоей превосходной выпивке какая-нибудь закуска…
– Конечно, господа! – воскликнул смотритель. – Припасов у меня достаточно, уже к зиме готовиться начал. Там и еще пара бочоночков имеется, я нацежу, сколько будет угодно!
– Чем туда-сюда с кувшином бегать, мы лучше бочонок принесем, – ответил тот. – Пошли, Вернер. А вы без нас не начинайте, а то наливать не станем!
– Погодите, я с вами, а то вы половину по пути выпьете, – вздохнул Герхард и тоже вышел.
– Иногда мои братцы бывают на редкость деликатными, – вздохнул Эрвин и улыбнулся. – Как же мне их не хватало…
– Нужно вернуть остальных, – напомнила я. – Но сегодня уж точно не выйдет. Кажется, одному человеку – и даже русалке – такое не по силам.
– Как и сказала тебе ведьма? – спросил он. – Элиза не могла спасти нас всех, потому что она всего лишь слабый человек?
– Именно. То, что сегодня нам удалось такое… это иначе, как чудом, и не назовешь!
– Но ты была не одна, – прошептал Эрвин. – Может, от меня не так уж много проку, но я сделал, как ты просила…
– У тебя получилось, – улыбнулась я. – Хотя бы трое… И мы еще придумаем, как вернуть этого вашего упрямого Андреаса и остальных!
– Теперь я в этом не сомневаюсь, – серьезно сказал он, и тут ввалились старшие братья с бочонком вина и снедью. – Н-да… чую, утром нас отсюда будут выносить.
– Зачем выносить, тут проспимся, – не менее серьезно ответил Герхард, занял место на колченогом табурете и попросил: – А теперь расскажи, что тебе удалось разузнать…
