21

Миновал праздник урожая. Год выдался богатым: я остановила дожди как раз вовремя, чтобы зерно и плоды успели как следует налиться и вызреть, но не сгнили от сырости.

Как раз после праздника войска (стоит ли упоминать о том, что состоял отряд в основном из южан?) сделали попытку прорваться в вотчину Эрвина, потрясая королевским эдиктом и требуя сдаться.

Но их засыпали стрелами из зарослей на склонах (а зазубренные наконечники из кости, звериной или рыбьей, скажу я вам, штука пренеприятная, особенно если они смазаны рыбьим же ядом или просто выдержаны в подгнившем мясе). Это были охотники и рыбаки. Рыбаки-то у нас тоже стрелять не промах: кое на какую крупную рыбу охотятся не только с острогами, но и с луками, а поди попади в нее, верткую, сквозь толщу воды, да с борта пляшущей на волнах лодки! А что уж говорить об охотниках, привыкших скрадывать осторожную дичь на здешних крутых склонах… Конные бойцы были для этих стрелков все равно что статуи!

А использовали костяные наконечники потому, что подручного материала для них полным-полно, знай, пили. Вот металл следовало поберечь, его было не так уж много, и если у Оллемана имелись в запасе латники или хотя бы воины в хороших кольчугах, тогда пригодились бы и железные наконечники. Но этих, беспечных, не ожидавших серьезного сопротивления, утыкали стрелами, как морских ежей.

Пробраться через засеки нападавшие не смогли и, подсчитав потери, решили двинуться через холмы и скалы. Сколько их осталось в волчьих ямах и хитрых ловушках, на коварных осыпях, в расщелинах и промоинах, не знаю. Могу лишь сказать, что стервятники совсем обленились, и если уж летели куда-то, стало быть, там их ждала особенно богатая пожива!

– Зато волки сыты, – высказалась Берта, уже привычно посиживавшая у очага на кухне. – Оно, конечно, тоже не особо хорошо, чтобы они к человечине привыкали, но куда ж деваться?

Пробовали обойти нас и с берега, но снова потерпели неудачу – земля оползала у них под ногами, корявые деревца, за которые всегда так ловко хватались ребятишки, вырывали корни из трещин и рушились в воду, а волны так и норовили слизнуть чужаков и уволочь вниз, на острые камни, в жадный прибой.

Мы знали, что подкрепление к Оллеману уже пришло: нельзя же вечно держать штиль на море! Вот они и проскользнули… правда, потеряли по дороге половину флота: штиль-то закончился, но теперь настало время осенних штормов. Немного рано, но деваться было некуда… Попадали эти корабли и на невесть откуда взявшиеся рифы среди моря, кого-то затянул гигантский водоворот (не иначе, ведьма намешала), другие завязли в клочке Мертвого моря, видно, принесенного очередным штормом, а третьих заманили на опасные блуждающие мели сладкоголосые русалки…

А мы… Мы жили, считай, как и прежде. Рыбаки выходили в море и не могли пожаловаться на улов, легкие шхуны и баркасы торговцев и контрабандистов сновали туда-сюда, привозя новости и всяческие товары, и к исходу августа одно такое суденышко доставило, наконец, ответное послание от отца Селесты. Увы, оно нас не порадовало.

– Не может быть! – воскликнула Селеста, прочитав письмо. Мы старались не выпускать ее из дома без надежного присмотра, и она порядком извелась. Я и для нее сплела браслет, но, боюсь, она не поверила, что эта невзрачная веревочка может остеречь ее от беды. – Отец не мог, не мог поверить, что я…

Селеста закрыла лицо руками: с некоторых пор она плакала по любому поводу, и хоть Анна с Мари твердили, что это дело обыкновенное для женщины в положении, я все равно удивлялась, до чего Селеста нынешняя не походила на Селесту прежнюю, будто подменили ее! Но нет, на этот раз феи были вовсе ни при чем. В конце концов, это же не они насылали на нее неудержимую тошноту от запаха жареной рыбы или еще какого-нибудь кушанья, до которого Селеста прежде была большой охотницей!

Я читала письмо из-за плеча Эрвина. Да, похоже, шахди Оллеман не терял времени понапрасну, а вернее того – связался с его величеством Эймаром заранее. Его гонцы не успели бы доставить послание прежде Бертиных знакомцев, это уж точно!

Так или иначе, но король Эймар требовал предоставить доказательства того, что его дочь Селеста действительно жива, а не является наглой самозванкой. Дескать, очевидцев того, как она пошла на дно, предостаточно, и живой с тех пор ее никто не видел, только пресловутую косынку нашли… Ну и, конечно же, в качестве доказательства нужно было отправить саму Селесту ко двору Эймара, а сопровождающим – уж кто бы сомневался! – должен был стать доверенный человек шахди Оллемана.

– Я запрещаю так рисковать, – сразу же сказал Эрвин, отбросив письмо. – Устрице понятно, что до дома Селеста не доберется, а отцу ее либо предъявят фальшивку и тем самым окончательно убедят – верить мне и той, кто назвался ее именем, нельзя, – или же будет заявлено, что Селесту вновь похитила ведьма, фея, да хоть кто!..

– И нечего госпоже бултыхаться по осеннему морю, – добавила Берта. – Ее и на суше-то штормит, а уж на хор-рошей такой волне…

Видимо, Селеста представила эту самую волну, потому что зажала ладошкой рот и выбежала прочь.

– Я и говорю, – невозмутимо произнесла старая рыбачка.

– Словом, от Эймара помощи ждать не приходится, – проговорил Эрвин, привычным жестом взъерошив волосы. Они отросли ниже плеч, так что он собирал их в хвост, только челка падала на глаза, вот ее-то он и теребил в задумчивости. – На мое письмо он не ответил вовсе. Видимо, не счел возможным переписываться с самозванцем или, хуже того, подменышем.

– Может быть, его еще не доставили, – покачала я головой. – Стоял штиль, а ты писал намного позже, чем Селеста. Теперь же начались шторма, вот ответ и запаздывает.

– Я тоже был бы рад утешить себя этим, но предпочитаю думать о худшем, – вздохнул он. – Что ж… Выходит, нас будто бы и нет вовсе!

– А если так, зачем же нас пытаются атаковать снова и снова? – спросил Ганс. – Вон, доложили, сегодня с моря пытались зайти три баркаса, вроде как контрабандисты в бурю угодили, просили помочь с ремонтом. Только здешние-то живо чужаков опознали да угостили их как следует…

– И почему я слышу об этом только сейчас? – прищурился Эрвин. – Где пленные?

– Нету пленных, – буркнул тот. – Эти южане не сдаются, а их там под лавками порядочно лежало. Скрутили только парочку парней с ближнего берега, которые взялись этих головорезов к нам доставить, но что с них возьмешь? Им заплатили, а они и не спрашивали, кому и по какой надобности сюда понадобилось, не принято. Они ж так… не пришей акуле хвост, в наших делах толком не разбираются. Денег им посулили порядочно, вот и…

– Ловко проскользнули, – добавила Берта. – Под самым берегом, так что русалки и не заметили, поди, а и заметили – за своих приняли. Суденышки-то в точности, как наши, оснастка та же, поди различи! Если б не чайки, успели б они на сушу выбраться, а там и до резни недалеко…

– Постой, при чем тут чайки? – насторожился Эрвин.

– Чайки вдруг поднялись со скал всей стаей и такой гвалт подняли… – покачала она головой. – Так и кружили тучей над теми баркасами, на гребцов да рулевых бросались, норовили глаза выклевать. Это ведь вы, госпожа, им приказали следить?

Я кивнула. Поди ж ты, получилось! На чаек большой надежды не было: они как завидят добычу, так забывают о любом обещании, но тут не подвели, и славно!

– В покое нас не оставят, – задумчиво произнес Эрвин. – Зимой сюда не так-то просто добраться, но… кто знает? Деревья зимой спят, а море? Марлин?

– Море никогда не спит, – ответила я, – разве что дремлет. Но мы ведь говорили о том, когда все должно разрешиться… Если до тех пор удастся сдержать обычных людей, то мы сможем хотя бы попробовать противостоять феям. Если нет… это уже не будет иметь значения.

– Значит, мы продержимся, – сказал он и привычным жестом обнял меня за плечи. – Эта земля всегда заступится за меня.

– А море вступится за эту землю, – улыбнулась я, – хотя бы потому, что часть дна морского когда-то была здешней столицей.

– Эту историю ты мне еще не рассказывала, – нахмурился Эрвин.

– Как же нет – я говорила о взрыве огненной горы далеко в океане, о том, как дрожала земля, а этот город ушел под воду…

– А, верно! У меня в голове уже все спуталось, – вздохнул он. – И о месте Силы ты говорила тоже. Не будем повторяться лишний раз. Здесь все свои, но мало ли, кто может прокрасться и подслушать? Я скоро от собственной тени начну шарахаться!

Эрвин взглянул на эту самую тень, которую отбрасывал на стену, и передернул плечами. Я знала, чего он боится: посмотреть вот так однажды на собственный черный силуэт и увидеть сложенное крыло – оно будет выглядеть уродливым горбом…