13

Пока Анна ходила за своими товарками, я успела перебраться в комнату к Селесте – та кинулась мне на шею, залилась слезами и ни в какую не желала меня отпускать.

– Я уж думала, что утонула, а это все мне чудится! – всхлипывала она. – Мы живые, правда? Правда?

Я только кивала и гладила ее по мягким локонам – служанки уже успели причесать и ее, и меня, видно, пока мы спали. А то иначе бы пришлось вырезать колтуны – так спутались волосы!

– А лебеди? Лебеди не прилетали? – вдруг шепотом спросила она.

В ответ я указала на окно, на ярящуюся там бурю и непроглядную темень – а ведь до заката было еще далеко! От порывов ветра дребезжали стекла, и вошедшая Анна поспешила закрыть ставни. Ну а то, что среди лета растопили камины, говорило само за себя: кому охота ночевать в отсыревшей, холодной постели?

– Вот, все в сборе, – удовлетворенно сказала она, и служанки чинно расселись кто на стульях, кто на кушетке. Только старая рыбачка предпочла табурет, который, должно быть, прихватила на кухне: видно, не хотела испачкать своей одеждой дорогую ткань обивки. – Теперь-то, госпожа, вы расскажете, что приключилось?

Селеста взглянула на меня, и я кивнула. Хорошо, я догадалась прихватить из своей комнаты грифельную доску, так что написала ей – пускай рассказывает подробно, с самого нашего знакомства…

Говорила Селеста долго, стараясь ничего не упустить, а женщины внимательно слушали, поначалу не перебивая, но вот когда дело дошло до событий на «Лебеде», не удержались…

– Ох, и дурное же дело… – проговорила старая Мари. Она не выпускала из рук вязания, но так волновалась (хоть и старалась не подавать виду), что спускала петли одну за другой. – С недобрым колдовством связалась эта Элиза, уж таким недобрым…

– Это ты о крапиве, что ли? – подала голос рыбачка, Бертой ее звали. От нее пахло крепким табаком, старым деревом, морской солью и водорослями, это было даже приятно. – Глупости говоришь! Все знают: где крапива растет, там зло не пройдет, оттуда не выйдет. Вот почему ее так много на кладбищах.

– А и верно, – припомнила Анна, – мне еще бабка говорила, что крапива от злых духов защищает. Крапива и полынь. Помню, всегда полынный веник в доме висел, от этой травы и дух хороший…

– Не в крапиве дело, – перебила Мари. – Если она от зла защищает, отчего же с их высочествами так вышло? Ведь они-то уж злыми духами точно не были!

– Не были, конечно, я его высочество с рождения помню, я его выкормила, мне ли не знать! – нахмурилась Анна.

– Они-то нет… – протянула рыбачка, думая о чем-то своем, – а вот та, что их заколдовала, мачеха эта, похоже, очень сильная ведьма. Крапива-то помогла, неужто не заметили? Стали ведь принцы людьми, вот только сил-то у крапивы не хватило, чтобы до конца это колдовство выжечь. Глубоко оно засело, очень глубоко…

– А Элиза-то почему пострадала! Отчего так? – удивленно спросила Селеста.

– А от того что не к рукам пряжа – хуже гнилой веревки, – переиначила Берта непристойное рыбацкое присловье. – То ли она сама не так что-то сделала, то ли та ведьма, что ей это рукоделье присоветовала, нарочно напутала.

Я быстро написала несколько фраз на доске и подсунула ее Селесте.

– Может, та, вторая ведьма, и Лаура – одна и та же женщина? Что ей стоило изменить внешность?

– Отчего же нет? – задумчиво сказала Берта. – Сказано же, что принцы должны были стать лебедями навсегда, ан что-то у их мачехи не заладилось. Полсуток – а всё по земле ходили и человеческого разума не потеряли! Что-то тут кроется…

– Еще рассказывали, – припомнила Селеста, – что мачеха и Элизу пыталась извести или хотя бы изуродовать.

– Это разве извести? – хмыкнула Мари, выслушав ту историю. – Подумаешь, жабу в купальню запустила. Оно, конечно, если бы девчонка испугалась, поскользнулась да разбила голову… Но уж больно ненадежно, сами посудите! А уж об ореховом соке и вовсе говорить смешно: умылась, искупалась – и вот тебе обратно твое белое личико да золотые кудри!

– Думаете, принцев мачеха заколдовала по-настоящему, а Элизу… с Элизой все это проделывала для отвода глаз? – нахмурилась Селеста, а у меня вдруг мелькнула странная догадка, и я принялась писать так быстро, что сломала грифель. – Что-что?

– О чем вы, госпожа? – заинтересовалась и Мари.

– Элиза – не принцесса, – ответила Селеста. – Это совсем вылетело у меня из головы, а ведь Марлин рассказывала, Эрвин говорил ей об этом. Она подкидыш. То есть его величество полагал, что девочка вполне может оказаться его дочерью, но доказательств никаких нет. И она вовсе не похожа на принцев!

– Верно, – сказала Анна, – они все чернявые и черноглазые и белокожие. Не глядите, что у его высочества лицо смуглое – это от загара, а так-то я уж помню, какая у него кожа была – иной девице на зависть! Просто его солнцем да морским ветром выдубило, как вон Берту…

– А Элиза белокурая и голубоглазая, – кивнула Селеста. – Короля я видела на картинах, у него темные волосы и глаза, да и Герхард говорил, что все братья удались в отца. А у их матери… матерей то есть, они же сестры… У них волосы каштановые, а глаза – светло-карие. По парадным портретам судить сложно, но они все-таки были очень похожи. Ну, может, у старшей волосы чуть потемнее.

– Верно, у чернявых светленькие редко рождаются, – кивнула Берта. – Бывает, конечно, и такое, но чаще все же дети в темную масть удаются. Должно быть, Элиза впрямь подкидыш. А раз так, стало быть…

«В ней нет королевской крови», – написала я и показала Селесте.

– Постой-постой… – нахмурилась она, – что ты хочешь этим сказать?

– Кровь этого рода очень сильна, – проговорила Мари, выйдя из глубокой задумчивости. У нее раскатились клубки шерсти, но она не обратила на это ни малейшего внимания. – Мачеха не смогла заколдовать принцев, ведь так? А еще… Давно это было, но поговаривали, что нынешняя династия берет начало от какого-то чародея.

– Точно, – кивнула Берта, – старухи сказки рассказывали чуть ли не о начале времен. Дескать, прежде в этих краях вовсе никакой власти не было, так, жили на мысу, молились веслу. Рыбачили, торговали чем-ничем с другими поселками. Ну а потом пришел откуда-то король-чародей со своею свитой да основал столицу, а потом уж и простой люд сюда потянулся.

Я подержалась за виски – казалось, голова вот-вот расколется, столько в ней роилось перепутанных мыслей.

– Но сами эти короли никогда не колдовали, – подумав, добавила Берта. – Ни одной сказки не припомню, где бы они сами волшбу творили. Вот спасти кого-нибудь, помочь, защитить от злодейства – это они могли, таких историй в наших краях больше, чем селедок в косяке…

– Шахди Оллеман тоже черноволосый и черноглазый, разве что смуглый, как все южане, – произнесла вдруг Селеста, поймала мой удивленный взгляд и пояснила: – Я вовсе не хочу сказать, что он родня нашим мужьям, династии не пересекались, это уж точно, этому меня выучили… Я говорю о том, что, если у Элизы родится от него сын, скорее всего, он будет похож на Оллемана.

«И на ее так называемых братьев», – кивнула я.

– Ага, бывает, что детишки на дедов похожи, – уловила мысль и Мари. – Вот и законный наследничек появится, а до той поры кто править-то станет? Принцы наши – фьють! – улетели, коронация не состоялась, на троне никого…

Я указала на Селесту, мол, как же она?

– Но она только супруга одного из принцев, да еще и не старшего, а не сестра, – покачала головой Мари. – Правда, я в этих королевских делах мало смыслю…

– Править будет тот, кто власть возьмет и удержит, – изрекла Берта и машинально сунула в рот прокуренную трубку. – Сдается мне, отец Селесты не отправится за тридевять земель через рифы дырявой шапкой уху хлебать. На кой ему наши скалы? А южанин-то тут, под боком, э?

Селеста нахмурилась, потом сказала:

– Кажется, у него есть еще братья и дядья, и каждый правит своим наделом, так у них принято. И, конечно, всякому хочется получить кусок побольше и послаще, а у Оллемана не так много воинов, чтобы справиться с родственниками, если те вдруг решат объединиться. Точно так вышло с его отцом: он договорился с кузенами и дальней родней, а те сговорились между собой, и вышла большая резня: каждый норовил прибрать к рукам земли получше и побогаче. – Она перевела дыхание и пояснила: – Этому всему меня учили и дома, и в обители. Нужно ведь разбираться, какие нравы и обычаи у соседей! Так вот, Оллеману повезло, что он выжил и сумел отбиться, но владения у него не очень велики и не так богаты, как ему бы хотелось. Только, повторюсь, захватить соседей он не сможет, вот и…

– Да, раз так, он как раз мог позариться на эти земли, – кивнула Мари. – Путь не такой уж далекий, а у нас бойцов-то шиш да маленько, почитай, одни дружины да, может, ополчение соберется. С кем нам тут воевать-то было? И правителя нет, кто командовать станет? Герцоги с графьями между собой прежде передерутся, поди, короли-то наши у многих в родословных отметились! Ну а пока суд да дело, Оллеман и объявится, – заключила она. Видно, Мари недаром столько времени провела при дворе, успела наслушаться всякого-разного. – У него уже, поди, и наследничек припасен, самый что ни на есть законный! Да еще младенец несмышленый – тут только знай, желающих регентствовать вовремя трави да души, чтоб под ногами не путались…

«Погодите, – написала я, прервав жестом словоохотливую служанку, – он ведь говорил, что они с Элизой расплатились жизнью первенца за возможность избавиться от колдовства!»

– А кто вам сказал, госпожа, что они не солгали? – приподняла седые брови Мари.

– Да уж, южанин соврет – не дорого возьмет, – добавила Анна, а Берта закончила:

– С ними и в море дело иметь – надо ухо востро держать. Обманут как пить дать. Есть, конечно, и достойные мореходы, но таких наперечет, их всякий знает… – Она прикусила черенок трубки крепкими, вовсе не старческими зубами и добавила: – А уж с сухопутными лучше и не связываться, себе дороже. Да они и сами про таких говорят, мол, бывают ушлые купцы, что норовят сразу на двух горбах верблюда усидеть, нет бы между!

Я невольно улыбнулась.

– Даже если и не соврал, может, у них уже второй народился? Нам-то откуда знать? Элиза не первый год замужем… А если все-таки других детей у нее нет, трудно, что ли, этому Оллеману у себя на родине найти черноглазого черноволосого мальчишку? – рассудила Анна. – Хоть племянника какого возьмет, а то и собственного сынишку от наложницы или рабыни, дел-то! Для нас южане, почитай, на одно лицо, а уж если это младенец…

– Ох и насочиняли же мы! – воскликнула Селеста. – Интриги, заговоры… А нам бы просто мужей вернуть!

– Просто только рыбы икру мечут, – пробурчала Берта. – Но и впрямь, нагородили мы знатно. Только что-то свернули не туда. Начали-то мы с колдовства!

«А как выглядела Лаура? – написала я. – Эрвин говорил, что она была красива, но и только».

– Она-то? – задумалась Анна. – Да, знаете, госпожа, на вас чем-то похожа. Статная, белокурая, глаза не то синие, не то зеленые, русалочьи прямо. Ну, постарше вас, ясное дело…

– Элиза сказала там, на корабле, что во второй раз колдунья пришла к ней по воде, на закате, – припомнила Селеста. – Может… может, это как раз морская ведьма и есть?

Я изо всех сил замотала головой, и, к моему удивлению, то же сделала и старая рыбачка.

– Что я, по-вашему, никогда морской ведьмы не видала? – ворчливо спросила она, видя наше недоумение. – Знавала я ее. Дружили мы, можно сказать.

«Как так? – изумилась я. – Она ведь давным-давно не поднимается на поверхность!»

– Что так смотрите, госпожа? – прищурилась Берта. – Может, и вы с ней знакомы?

Я кивнула. Теперь уж мне было несказанно любопытно, как это рыбачка умудрилась повидать старую ведьму, и я жестом попросила ее продолжать.

– Я еще совсем мальком была, – проговорила она и примолкла, видно, вспоминая. – Лет так пяти, вряд ли больше. Крабов мы ловили на дальней отмели, а потом кто-то и говорит: давайте до рифов доплывем, до них рукой подать! Там ракушек можно насобирать – взрослые в такие щели не пролезут, а нам в самый раз. Мы и поплыли, дурное-то дело нехитрое. Да только там такая зыбь оказалась, что и взрослый не вдруг выплывет… Ребята постарше назад повернули, а мне, помню, так хотелось одному мальчишке нос утереть, что я дальше поплыла. – Берта перевела дыхание и продолжила: – Они мне вслед кричали, возвращайся, мол, пока не поздно, но я не слыхала. Как на камни выбралась, не помню. Отдышалась, отплевалась, сижу и думаю: а назад-то как? Не доплыву ведь, силенок не хватит! А пока взрослые с лова вернутся, я уж окоченею на этом рифе, ветерок-то был будьте-нате… Ребята за стариком Дином побежали, он уж в море-то не ходил, но лодка у него имелась. Но пока до него доберешься, пока растолкуешь, в чем дело, – он к старости на ухо туговат стал… Словом, нет их и нет. Они потом уж сказали: дед решил, что они шутки шуткуют, да и погнал их веслом. И как тут быть? Лодку угнать – самих в море отнесет, не выгрести, даже если втроем на каждое весло сесть. Вот и сидели, ревели и ждали – вернутся родители, всем накостыляют, а меня, поди, уже живой не найдут – прилив начался, а он там высокий.

Я только вздохнула.

– Ну, я и впрямь с жизнью прощаться стала, – продолжала Берта. – В прилив-то рифы с макушкой закрыты, так, торчит из воды камушек, едва-едва примоститься. Я и стояла там, как аист, чуть ли не на одной ноге, того и гляди свалилась бы. А ноги-то исцарапаны, акулы кровь почуяли – и тут как тут, кружат, значит, ждут, пока я обессилю. Они хоть и мелкие совсем, крупных на здешних рифах не водится, но и я, прямо сказать, не велика была…

– И что же было дальше? – спросила Селеста, видно, воочию представив, как босоногая девчонка в короткой рубашонке (а может, и в одной набедренной повязке, в пять-то лет!) балансирует на макушке скрывшегося в волнах рифа, дрожа на ветру, а рядом кружат мелкие акулы – им только попади на зуб, набросятся стаей да разорвут в клочья. Когда они голодные, то могут и на дельфина напасть, даром что он в несколько раз крупнее и сильнее! Что им человеческий ребенок?

– Я уж ног под собой не чуяла, – задумчиво произнесла Берта и, видно, забывшись, сняла с пояса кисет и принялась набивать трубку. – Думала, еще немного – и точно в воду соскользну, еще и ветер холодный с моря задувал, озябла я. Если б не успела, пока риф под воду не ушел, ракушек насобирать да съесть, точно бы от голода ослабла и упала. И вдруг смотрю – акул как ветром сдуло! Вот только плавники кружили у самых моих ног, зубы чуть не у пяток клацали, – и не стало их… – Берта выдержала паузу и продолжила: – Тут гляжу я – идет большая волна, и думаю: вот теперь уж точно смоет! Но не тут-то было… Из волны этой подымается рыба – не рыба, кит – не кит, осьминог – не осьминог… Словом, большое, черное, блестящее и вроде как с длинными щупальцами.

– Ты наверняка на гигантского кракена подумала, – сказала Мари.

– А как же! Сколько сказок про него отцы да деды рассказывали… – Берта хотела было высечь огонь и закурить, но посмотрела на нас с Селестой и опамятовалась. – Но это был вовсе не кракен. Я с перепугу-то все же шлепнулась в воду, а меня – хвать! – и поймали. Ну, думаю, теперь точно есть будут. Хорошо, если не живьем… А чудо-юдо и говорит мне человеческим голосом, мол, что же ты, неразумная, одна, безо всякого присмотра в таком месте делаешь? Дескать, опоздай я на минуту, тобой бы уже акулы ужинали!

– А ты что? – спросила Анна с живым любопытством.

– А что я? Заревела, ясное дело, – преспокойно ответила рыбачка. – А она – тут уж я рассмотрела, что это вроде бы женщина, – и говорит, хватит, мол, море солить, оно и без того соленое. Как, спрашивает, ты тут оказалась? Ну я и рассказала. А она и говорит: если б мои мурены не заметили, что акулы чем-то поживиться собрались, ты б точно на корм рыбам пошла. Ну а раз жива осталась, то жить тебе – мне то есть, – еще ой как долго, и уж море тебя точно не заберет…

– Когда же это было-то? – с интересом спросила Селеста.

– Да тому уж скоро сто лет минует, – ухмыльнулась Берта.

– А ты неплохо сохранилась, вобла сушеная, – фыркнула Анна. – Вишь как тебя море-то просолило да на ветру провялило!

– Ну так, – невозмутимо ответила та. – Однако море морем, но, видно, ведьма тоже что-то наколдовала. Раньше-то я помалкивала, потому как ветер любое слово куда угодно унесет, а все ж была я как заговоренная. Из любых штормов хоть на обломке весла, да выгребала… Теперь-то я уж в море не хожу, не те мои годы, можно и сказать об этом. Меня саму ведьмой считают, да только я колдовства не разумею, куда мне, старой перечнице! Вот погоду предсказывать умею, иные приметы знаю, ну так их все старики знают. Я просто живу подольше иных, вот и накопилось всякого-разного…

Я кивнула: у нас рассказывали, что ведьма может подарить удачу не только русалке, но и человеку, если он ей чем-то приглянется. Повезло этой Берте!

– А ведьму я потом не раз еще видала, – добавила она. – Не у берега, конечно, все больше далеко за рифами да вечером или на рассвете, или же в непогоду. Ее так почти и не разглядишь: волосы длинные, черные и вроде бы с прозеленью, как водоросли, стелются по воде… И сама она, прямо сказать, не худышка вроде вас вот, – кивнула Берта на нас с Селестой. – Издалека можно и за дельфина принять, а то и за косатку.

Та прочитала написанное мною и сказала:

– А Марлин говорит, что ведьма давным-давно не поднималась на поверхность.

– Так ведьма же, – спокойно ответила Берта, – она соврет – не дорого возьмет. Кто знает, куда и зачем она плавает? Небось и русалки не обо всем знают, а, госпожа?

– О чем ты? – удивилась Селеста, а я только улыбнулась.

– Что, угадала? – спросила Берта. – Ну, трудно не признать морской народ, если встречал их когда-нибудь, а я встречала, и не раз.

– Марлин, так ты что… – недоуменно произнесла Селеста, а я написала ей: «Я родилась русалкой. Морская ведьма дала мне ноги в обмен на мой голос».

– Но зачем ты…

«Клаус, – ответила я. – Я влюбилась в Клауса».

– А он, выходит, так и не догадался, кто ты такая на самом деле? – тихо спросила она, а я покачала головой. Для него я навсегда осталась странным найденышем. – А Эрвин знает?

Тут я кивнула несколько раз. Уж он-то вытащил из меня все, как опытные рыбаки выуживают хитрых рыб из-под замшелых камней!

– Вот так дела… – Селеста встряхнула головой. – И тут ведьма постаралась! И все следы, как ни крути, ведут к принцам…

«Меня ведьма не обманула, – написала я и подчеркнула это несколько раз для пущей доходчивости. – Мне ее винить не в чем. А теперь она и вовсе хочет меня увидеть, сестры сказали. Да ты же сама слышала!»

– Я думала, это мне привиделось, – сконфуженно произнесла она. – Киты, ночное море, русалки… и… ой, этот ужасный напиток!

– Вовсе и не ужасный, – проронила Берта. – Мне ведьма тогда тоже дала глотнуть, а то я совсем окоченела. Я как запах почуяла, так сразу его узнала, хотя уж столько лет прошло… – Тут она задумчиво почесала за ухом черенком трубки и спросила: – Госпожа, а когда вы с ведьмой сговаривались, она поставила какое-нибудь условие?

Я кивнула и в очередной раз объяснила, какое именно, не забыв упомянуть, что я должна была умереть на рассвете, если бы Клаус женился на другой. Либо же убить его и вернуться в море, припомнила я кинжал. (Как хорошо, что мне удалось сберечь его! Я намертво прикрутила ножны к запястью шелковым шнурком, когда избавилась от платьев, а когда очнулась, кинжал лежал на столике возле кровати. Должно быть, Анна понимала, что эта вещь мне очень дорога, и не просто дорога, а жизненно необходима!)

– Многие пошли бы на убийство, лишь бы самим выжить, – проронила Мари. – Но Клаус так и так умер. И другие тоже, один за другим… Уж простите, госпожа, я буду их по именам называть, я их с младенчества помню… А то покамест выговоришь «его высочество такой-то» да «его высочество сякой-то», пора будет стол к ужину накрывать!

Я кивнула, Селеста тоже. Что проку в этих именованиях сейчас, в разговоре между нами пятью?

– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, – задумчиво сказала Анна. – У мачехи не вышло извести пасынков сразу, и тогда она надоумила Элизу, как якобы спасти их… Нет-нет, не перебивайте, не то я запутаюсь! Вот хоть режьте меня, а я уверена, что королева Лаура и та ведьма – одна и та же женщина, как госпожа предположила.

– Почему же Элиза ее не признала? – подозрительно спросила Мари.

– Тьфу ты, селедка старая! Да как же ты признаешь ведьму, если она того не желает? – рассердилась та. – Взяла переоделась, морок навела – вот и дело сделано! И то, я еще подумала: когда Элизу из дома-то выгнали, больно уж легко она вышла именно на то место, где братья в путь собирались… А до того – верно я помню? – у них ведь не получалось даже словечком с ней перемолвиться. Сдается мне, неспроста это, ох, неспроста…

– Выходит, ведьме надо избавиться от принцев, – подытожила Берта. – Убрать их прочь из этих краев, чтобы и духу их здесь не было! Не получилось разом – решила действовать исподтишка, да еще якобы с добрыми намерениями… С Элизы что взять, девчонка еще неразумная, голову ей задурить ничего не стоило, это уж будьте-нате. А там она, поди, и сама поверила во все, что наговорила!

– А еще Оллеман, – вставила Селеста. – Отчего он обратил внимание именно на Элизу? Да, она красива, а в его краях белокурые девушки редкость, но… В его распоряжении десятки наложниц и рабынь, и многие из них еще красивее Элизы! Но ведь он женился на ней, на немой незнакомке, и, наверно, это тоже случилось не просто так! Может, его ведьма разума лишила, а может, рассказала, кто такая Элиза на самом деле и какую выгоду можно получить от такого брака? Мы ведь уже говорили о том, что Оллеман не отказался бы заполучить здешние земли!

Я кивнула: рассуждения Селесты были не лишены здравого смысла.

– Вот уж точно, целый заговор получился, – вздохнула Мари. – А и что мы можем сделать? Старые да малые… Мужчин справных рядом нет, разве только рыбаков позвать? А что они сделают против бойцов Оллемана?

– А почему ты думаешь, будто те сюда заявятся? – прищурилась Анна.

– Как это почему? За девочками придут, конечно же, – вместо нее ответила Берта и указала на нас трубкой. – Мертвыми их никто не видел. Ну а если они живы, куда им податься? Либо к госпоже Селесте на родину, но туда добираться шибко далеко, либо в обитель, а там проверить легко… Или же сюда, на этот берег.

– Так зачем они нужны-то? – не поняла Анна.

– Они все же жены принцев, – сказала Мари. – Кто-то может решить, что посадить на трон госпожу Селесту будет выгоднее, чем сына Элизы. С отцом госпожи Селесты мы пусть и не близкие соседи, но зато старый король всегда был с ним в добрых отношениях. А королевство то сильное, может и помочь, случись что… А при младенце будет заморский шахди, Элизу же вовсе ни о чем не спросят. И кому это придется по нраву?

– Вдобавок, – веско обронила Берта, снова пожевав мундштук трубки, – дитя Герхарда всяко лучше, чем сын Элизы, которая и не королевской крови вовсе.

– К-какое дитя? – выговорила Селеста.

– Такое, которое вы, госпожа, под сердцем носите, – невозмутимо ответила та. – Уж будто я не вижу! Недавно совсем, наверно, сами еще не знали, а? Да не переживайте, госпожа, если после этаких передряг не скинули, то до срока всяко доносите. Такие, как вы, крепче, чем кажутся.

Селеста предсказуемо лишилась чувств. Я похлопала было ее по щекам, чтобы привести в себя, но Мари остановила меня жестом.

– Не надо, госпожа, пускай сама очнется, – сказала она. – Однако дело-то еще серьезнее, чем показалось. Раз так, то ведьма тоже может знать, что госпожа Селеста в тягости, а тогда за ней пойдет охота… Спрятать бы ее, да где?

– Ну, перво-наперво надо отправить гонца к ее отцу, – сказала Берта. – Это я сделаю. Знаю надежных людей. Пусть только госпожа напишет, да не напрямки, что тут случилось, а то мало ли. Там уж передадут, кому надо. Заплатить придется дорого, но зато дело верное.

Я кивнула – заплатить я могла хоть сотне контрабандистов (а кто, спрашивается, повезет такое письмо, если не они?).

– Но об этом и обо всем прочем будем думать, когда уляжется буря, а госпожа Марлин встретится с морской ведьмой, – добавила Берта и встала, без особого усилия распрямив спину. – Та, поди, что-нибудь да расскажет, тогда и станем решать.

– И давайте-ка станем звать морскую ведьму морской, а королеву-мачеху – Лаурой, чтобы путаницы не выходило, – добавила Анна и тоже поднялась, чтобы выглянуть за окно. – Ну и дела! Никогда такой непогоды среди лета не видала… А мы, поди-ка, заболтались. Не только завтрак, а уж и обед пропустили, а госпожам поесть надо… Мы пойдем, – сказала она, – живо спроворим чего-ничего, а вы отдыхайте пока.

– Сутки на это есть, может, поболе, – кивнула Берта и уставилась на меня. – Но вас-то, госпожа, я могу и в такую погоду в море вывезти. Знаю я, как добраться до рифов, где всегда с ведьмой встречалась, уж не потоплю!

«А будто я утону!» – невольно улыбнулась я.

– Придумала тоже, – заворчала Мари, – вывезет она… ты весло-то поднимешь?

– Еще как подниму, да и об загривок обломаю, если кто полезет, – с достоинством ответила рыбачка. – Пойду я домой, пока меня искать не начали. Завтра поутру снова приду.

– Хоть пообедай! – воскликнула Анна.

– Нечего, у самой дома найдется чем червячка заморить, – был ответ. – Правнуки вчера до непогоды столько наловили, что, поди, до сих пор разделать не могут! Надо идти, а то без меня их бестолковые жены опять что-нибудь не так сделают…

Служанки вышли, переговариваясь, а я снова встряхнула Селесту. Вот так дела! Я-то подумала, что она сменила духи либо же прежние на морском ветру пахнут иначе, а дело было вовсе не в них – это ее собственный запах изменился. Русалки хорошо чувствуют подобное, но я уже так привыкла быть человеком, что не поняла, в чем дело. А вот старой Берте от морской ведьмы, похоже, досталась не только удача, говорят ведь – с кем поведешься! Но, может, она угадала это как-то иначе? Жизнь-то ведь прожила долгую, уже правнуки женаты, поди тут не научись всякому-разному…

Селеста наконец открыла глаза.

– Мне что, снова сон приснился? – тихо спросила она. – Или…

Я потянулась за грифельной доской и написала: «Пожалуй, старухам можно верить». О том, что я и сама могла бы принести Эрвину наследника, я упоминать не стала. Пускай это будет моей тайной, вдруг пригодится?

– А я не успела еще понять… – Она села, обхватив колени руками. – И Герхард не узнал! Я понимаю, он ничего не мог поделать, но… но… Если бы он знал, может, вернулся бы? Даже если бы он становился человеком хоть раз в сутки, ненадолго, и то…

«Боюсь, они больше не превращаются в людей, – написала я. Я думала об этом долго, прежде чем пришла к такому выводу. – Вспомни слова Оллемана».

– Да, верно, он сказал, что лучше им доживать век птицами… – Селеста задумалась. – Но значит ли это, что они потеряли разум? Нет, вряд ли, они ведь бросились к нам на помощь… Но куда подевались потом?

Я покачала головой – этого я не видела, уйдя под воду.

– Может быть, они почувствовали бурю и поспешили к берегу? – предположила она. – Неужели Эрвин не догадается, где тебя искать? Он ведь знает, кто ты такая, верно? Сумеет, должно быть, растолковать остальным?

Я согласилась. Вдруг и впрямь, когда шторм утихнет, на побережье прилетят восемь белых лебедей?

Вот только мне слабо в это верилось.