Глава 6

– Все просто: или мы переведем их через реку, или они умрут здесь!

Примипил Сергий, прищурившись, вглядывался сквозь снежную мглу в темные воды Мозы. В ожидании приказа он посмотрел на трибуна, но Беллетор устремил взгляд на снегопад с видом человека, который явно не знает, что ему делать.

– Может, стоит поставить палатки? – предложил Сергий. – Это, по крайней мере, защитит нас от холода.

Фронтиний нетерпеливо покачал головой и указал на подводный мост.

– Я не затем вернулся сюда, рискуя поскользнуться на проклятых камнях и утонуть, чтобы предаваться болтовне! Сергий, ты слышишь?

Он приложил руку к уху и, слегка наклонив голову, прислушался. Сергий кивнул. Взгляд его был задумчив.

– Топоры.

– Да, топоры! Мои передовые центурии на том берегу и рубят деревья. Да ты оглянись вокруг! На этой стороне реки нет ничего – ни укрытия, ни дров. Лишь кусты и жалкий подлесок. Все остальное давно выкорчевано, а земля выровнена. На той стороне у нас лагерь, а вокруг него деревья. Значит, есть где спрятаться от ветра, есть дрова, чтобы развести костры и согреться.

Сергий недоверчиво нахмурил брови и жестом указал на валивший с небес снег.

– Неужели что-то будет гореть?

Фронтиний в отчаянии всплеснул руками.

– Да поможет нам растреклятый Коцидий! Что скажешь, трибун?

Скавр посмотрел на Беллетора и вышел вперед. Под слоем снежинок его черный плащ казался серым. Когда он заговорил, голос его звенел гневом.

– За прошлый год мы кое-чему научились, примипил Сергий. Поверь, разжечь костер не составит труда, главное – высечь пламя. Тепла и света хватит каждому еще до того, как мы переправимся через реку. Главное для нас сейчас – не давать солдатам стоять на месте. Иначе мы рискуем потерять сотни воинов, если метель не прекратится.

Сергий снова посмотрел на своего трибуна. Судя по лицу Домиция Беллетора, тот по-прежнему колебался. Впрочем, вскоре он принял решение, так как кивнул в знак согласия.

– Ну, хорошо. В наших подводах хватит веревок, чтобы натянуть их через реку, чтобы солдатам было за что держаться.

Фронтиний хлопнул его по плечу:

– Отлично, давно бы так! Надеюсь, мы сможем переправить наших парней на тот берег прежде, чем хотя бы один из них умрет от холода. Что скажешь, Юлий?

Отвернув лицо от ветра, его заместитель шагнул вперед:

– Слушаю, примипил.

– Оставляю тебя главным на этой стороне. Переведи солдат легиона на тот берег, потом вторую когорту, а потом то, что осталось от первой. Скажи, чтобы следили за мулами, а если какой не выдержит холода и подохнет, то пусть разделают его, прежде чем он окоченеет. По крайней мере, тогда у нас будет мясо. В общем, давай, пошевеливайся. Я же вернусь на тот берег и проверю, что те, кто перешел реку, живы и здоровы.

Пару мгновений Секст смотрел на черную воду и, прежде чем осторожно ступить на скользкие камни, отдал последнее указание:

– Если хочешь, Мартос, пойдем вместе. Бери своих ребят и вон тот кувшин. Только ради всех богов, каким ты только молишься, не урони эту штуковину в реку, иначе нам всем крышка.

– Завяжи ему глаза, Грумо! И проследи, чтобы он не вздумал сопротивляться!

Отдав шлем одному из копейщиков, Марк Трибул Корв молча стоял, ожидая, что будет дальше. Из-за ощетинившихся бандитских копий шагнул какой-то великан, одетый во все коричневое, и, холодно глядя на него, направился в его сторону. Он понял, что его ждет, что, впрочем, мало помогло, когда на него обрушился огромный железный кулак. Марк пошатнулся и отлетел на несколько шагов назад. Бандит нарочно целился в висок, чтобы лишить его возможности соображать. Упершись ладонями в колени, пленник беспомощно согнулся и помутившимся взглядом посмотрел на повязку, которой разбойник помахал перед его лицом, прежде чем завязать ему глаза. Другой бандит быстро снял с него оружие, после чего схватил его за руку и заставил выпрямиться, а потом сунул в рукав его кольчуги нож, доставший до самой подмышки. Холодное острие впилось в нежную кожу, и туника под кольчугой тотчас окрасилась кровью. Надави бандит чуть сильнее, и это мгновение стало бы для Марка последним. Он отлично понял это немое предупреждение. Впрочем, разбойник тотчас же озвучил его:

– Только попробуй рыпнуться, сволочуга, и я вгоню его в тебя по самую рукоятку.

Центурион Корв понял, что это тот самый лучник, которого он пощадил. И вот теперь он мстил ему и за собственное поражение, и за смерть своих товарищей.

За спиной Марка вновь заговорил искаженный маской голос. Но приказ предназначался не ему:

– Эй, вы там, полегче! Он не станет сопротивляться. И проследите, чтобы его оружие не пропало в лагере. Грабить гостя некрасиво.

Бандит фыркнул от смеха:

– Гостя? Это он гость? После того как убил трех моих дружков? Да эти мечи стоят целое состояние! Не понимаю, с какой стати…

Еле слышное царапанье металла по ножнам тотчас заставило его умолкнуть.

– Ты знаешь мое правило, – опять послышался голос главаря в маске. – Стоит мне обнажить это лезвие, как оно требует крови. Иначе его дух оскорбится из-за того, что его беспричинно разбудили. Я пока еще могу вернуть меч в ножны, но любое дальнейшее обсуждение вопроса потребует от меня уверенности в том, что правила здесь диктую я, а не ты. Выбирай.

Марку завязали глаза, но даже теперь, не видя ничего вокруг, он почувствовал, как великан поспешил отступить прочь, по всей видимости, чтобы не оказаться на пути у клинка, если дело дойдет до кровавой разборки. Повязка была чересчур тугой, отчего у Трибула еще больше заболела голова. Однако жаловаться он не стал, чтобы еще больше не накалять страсти. Под ледяными порывами ветра, бросавшего в него колючий снег, он застыл на месте, прислушиваясь. Молчание затягивалось. Наконец бандит отступил от него. Марк напрягся, готовый в любое мгновение броситься на землю, как только услышит, как лезвие с тихим шорохом вырвется из ножен на свободу. Человек в маске заговорил снова. Впрочем, голос его ничуть не изменился. Главарь говорил тем же небрежным тоном, каким мгновение назад предлагал своему бандиту выбрать между капитуляцией и поединком.

– Разумно. Правда, куда разумнее было бы вообще не спорить со мной. Хотя согласись, разум дарован всем в разной мере, не так ли?

На миг воцарилась гробовая тишина. Марк уже решил было, что худшее позади, когда услышал зловещий лязг металла. Меч покинул ножны.

Центурион инстинктивно отпрянул от лучника. Его слух уловил движение, за которым последовал сдавленный вскрик. А потом отрывистое дыхание сменилось бульканьем и хрипом, и в следующий миг на заснеженную землю с глухим стуком упало тело. Все вокруг тотчас притихли, и в оглушительной тишине Обдурон заговорил снова. Вернее, гневно выкрикнул:

– Только попробуйте перечить мне! Если кто посмеет, тот заплатит за это краткое удовольствие высокую цену. Цену, которую могу назначить лишь я и никто больше. Поняли? Никто. А теперь скажите, желает ли кто-нибудь задать тот же самый вопрос или же мы отправимся в крепость, чтобы не мерзнуть здесь под ниспосланной Ардуиной метелью?

Молчание затягивалось. В звенящей тишине Марку было слышно, как на металлические шлемы бандитов падает снег.

– Никто? Отлично, тогда пойдем отсюда. Можете оставить его здесь. Пусть лежит там, где и упал. Пусть звери терзают его труп. Будем считать, что это наше подношение богине. Укройте пленника его плащом, и в путь. Несмотря на метель, товарищи все еще ищут его. Не хотелось бы, чтобы они обнаружили нас. Уходим!

На плечи Трибулу лег тяжелый плащ. На какой-то миг запах мокрой шерсти напомнил ему про его собственных солдат. Но в следующее мгновение кто-то крепко схватил его за руку и потащил прочь. Сопротивляться было бессмысленно, тем более что над самым его ухом раздался вкрадчивый голос Обдурона:

– Согласись, центурион, я ведь никак не мог оставить его в живых. Ты, как никто другой, должен понимать, что за штука власть. Это в первую очередь искусство внушить другим, что они должны тебя бояться. Обращайся с ними, как со стаей свирепых псов. Бросай объедки, чтобы вели себя смирно. Железным кулаком наказывай любого, кто усомнится в твоем превосходстве.

Марк согласно кивнул. Слегка потянув его за руку влево, главарь заговорил снова:

– А вот на дерево идти незачем. Ты мне нужен в сознании, когда я кое-что тебе покажу. Считай, что тебе крупно повезло, центурион. Ты увидишь ту часть Ардуины, которую видят лишь те, кто принес присягу верности. Те же, кто этого не сделал, обычно умирают в страшных муках на ее алтаре. Но сегодня твой счастливый день.

Фронтиний застал десятую центурию посреди бандитского лагеря. Земля вокруг него была голой – из снега торчали лишь пни недавно поваленных деревьев. В следующий миг, описав в воздухе кроной дугу, на поляну с треском рухнуло очередное дерево. На него тотчас налетели две команды лесорубов и, орудуя топорами, принялись обрубать со ствола ветки. Солдаты других тунгрийских центурий, уже перешедших реку, тут же взялись оттаскивать отсеченные ветки прочь.

Лесорубы же взялись за длинный ствол. Умелыми четкими движениями они рубили шестидесятифутовый ствол на короткие бревна, а солдаты уносили их и складывали в поленницу в центре поляны. Их товарищи были заняты тем, что из сочащихся смолой веток складывали новые костры.

– Смотрю, Тит, твои парни молодцы. Когда сюда по мосту придут остальные, думаю, у тебя найдется для них работенка, – сказал Фронтиний.

Рослый центурион кивнул и обвел поляну опытным взглядом.

– Здесь хватит места на три, а то и на четыре костра. Думаю, их будет достаточно, чтобы мы не отморозили себе задницы, пока не прекратится этот проклятый снег, – произнес он и указал на первую поленницу. – Этой хватит на несколько часов. Давай я начну складывать следующий костер, а ты можешь зажигать первый.

Примипил кивнул и, повернувшись лицом к поляне, крикнул:

– Мартос!

Благородный варвар отделился от группы солдат, держа под мышкой глиняный горлач. По бокам его охраняла пара воинов, не подпуская к нему любого, кто осмеливался подойти слишком близко.

– Примипил, ты сейчас явишь нам чудо огня? – спросил Мартос.

Секст Фронтиний кивнул:

– Угадал.

Варвар наклонился, чтобы поставить кувшин у ног Фронтиния, но примипил жестом остановил его.

– Нет, подержи его еще немного. Пока он запечатан, его можно не опасаться. Огонь должен быть готов прежде, чем я выпущу его на свободу творить чудеса.

Мартос фыркнул, стряхнул с длинных волос снег и повернулся к своим солдатам.

– Он говорит «огонь», как будто нет ничего проще, чем разжечь костер во время метели. Эрт! Нам нужно пламя.

От группы сопровождавших его воинов отделился тот, что был постарше, с морщинистым лицом. За ним следом шагнул второй, помоложе, который держал в руках нечто, завернутое в плащ. Покопавшись в сумке, висевшей у него на поясе, Эрт подозвал к себе еще нескольких воинов Мартоса и что-то сказал им на своем грубом гортанном языке.

– Сделайте укрытие! – добавил он в конце.

Четверо воинов опустились на колени. Трое из них сложили щиты – получилась небольшая изогнутая стена – а четвертый положил свой щит сверху на эту стену. Укрытие было готово. Снег не попадал в его тесное пространство, ветер почти не задувал в него. Эрт опустился посреди на колени в этом укрытии, нагнул голову и прорычал очередную команду:

– Растопку!

Молодой воин присел с ним рядом и, развернув плащ, высыпал под крышу из щитов груду сухих веток. Пощупав некоторые из них, Эрт покачал головой:

– Мокрые.

Сунув руку в свою торбу, он вытащил из нее лоскут грубой шерстяной ткани, пропитанной восковой смазкой, которую солдаты ценили за ее водоотталкивающие качества. Не обращая внимания на хлеставший в лицо снег, Фронтиний хмуро улыбнулся Мартосу.

– Похоже, твой воин знает свое дело. Как я понимаю, это вырезано из какого-то нашего плаща?

Предводитель вотадинов кивнул и лукаво прищурился.

– Да ты и сам знаешь, примипил, как это бывает. В нашем солдатском деле нельзя упускать возможность, когда полезная вещь сама идет к тебе в руки. Твой же солдат даже не заметит пропажу небольшого лоскута.

Эрт пару секунд смотрел на них, а затем вновь вернулся к своему занятию. Лицо его выражало крайнюю сосредоточенность. Взяв небольшой нож, он нарезал шерстяной лоскут на тонкие полоски, а потом разделил каждую из них на отдельные нити, которые затем ловкими пальцами скатал в комки. Заметив хмурый взгляд примипила, Мартос наклонился к нему и шепнул ему на ухо:

– Он мастер в этом деле. Его секрет заключается в том, чтобы найти верное соотношение сухого и влажного материала, чтобы их смесь могла поддержать огонь.

Услышав его слова, старый воин поднял глаза и еле слышно хриплым голосом добавил:

– Еще нужно знать, который из богов ответит на мою молитву.

Затем он бросил взгляд на серые тучи, и губы его зашевелились, призывая в помощь некое божество, которое направляло его руки. Спустя некоторое время он подался вперед и зажатым в левой руке кремнем со всей силы ударил по грубой рукоятке своего кинжала. На растопку посыпался ворох искр. Эрт наклонился как можно ниже, едва не касаясь веток носом, и осторожно подул на крошечные точки огня. Стоявшие вокруг него воины затаили дыхание, и в следующее мгновение Эрт слегка выпрямился, поднял голову и, посмотрев на небо, повторил заклинание. Кремень и железо встретились снова, и варвар опять нагнулся над растопкой и осторожно подул на нее, словно отец, склонившийся над своим первенцем. Увы, он снова выпрямил спину и покачал головой.

– Лесная богиня сильна и не разрешает разводить огонь в своем царстве.

Он поднял кинжал и слегка закатал левый рукав. Взорам стоявших вокруг предстали многочисленные шрамы. Большинство из них давно зажили и превратились в белые полосы, но некоторые были свежими и выделялись красным цветом на бледной коже. Наклонившись к Фронтинию, Мартос шепнул ему на ухо:

– Иногда боги в обмен на помощь требуют крови. Это и есть его секрет.

Примипил хмуро кивнул. Прямо у него на глазах Эрт провел сверкающим лезвием вдоль всей руки. Тонкий порез был сделан умело – глубже, чем царапина, однако не настолько глубоко, чтобы потом накладывать швы. По руке к пальцам побежал ручеек темной крови. В очередной раз призывая на помощь своих богов, варвар трижды тряхнул пальцами, стряхивая капли крови на растопку из веток и шерсти. Затем он вновь нагнулся и, пробормотав последние слова молитвы, занес кинжал и с силой ударил кремнем по железу. Вновь посыпался целый сноп искр. Осторожно подув на растопку, Эрт на пару секунд повернул голову, чтобы вдохнуть еще воздуха, после чего снова подул, на этот раз чуть сильнее, причем лишь на самую яркую из нескольких красных точек. В первое мгновение искра казалась лишь намеком на огонь, но затем вспыхнула ярче и расцвела крошечным язычком пламени, который тотчас же принялся лизать жирную шерстяную нить.

Эрт повертел комок шерсти в руках, присматривая, куда ему лучше его подбросить, а затем с решительным кивком посмотрел на Мартоса. Одноглазый вождь вотадинов указал на кучку листвы и веток.

– Твоя очередь, примипил! Не успеешь и глазом моргнуть, как огонь сожрет этот малый запас топлива.

Фронтиний взял у него из рук кувшин и вытащил из горлышка пробку. Повернувшись к дровам, он щедро полил жидкостью из кувшина торчавший из костра толстый сук, густо покрытый темно-зелеными иголками, а затем плеснул и в середину. Воздух тотчас наполнил резкий запах, от которого заслезились глаза, и он поспешил отступить назад.

– Подожги. Но только отвернись, иначе может полыхнуть прямо в лицо, – предупредил Секст.

Как будто не услышав его слов, Эрт шагнул вперед. Взгляд его был прикован к комку шерсти в его ладонях, внутри которого жил крошечный язычок пламени. Он наклонился и подержал этот крошечный огонек под торчащей веткой, наблюдая за тем, как он лижет дерево. В следующий миг пламя нашло горючую жидкость. Раздался громкий хлопок, и вверх взметнулся огненный язык. Варвар отпрянул и прикрыл ладонью глаза. Огонь в считаные мгновения с треском и рыком вырвался из младенчества во взрослую жизнь, жадно следуя за горючей жидкостью в самое сердце костра. Вотадины в благоговейном ужасе наблюдали, как сложенные высотой в человеческий рост поленья превращаются в огненный столб – благодаря смолистым сосновым иголкам, вскоре пламенем были объяты даже сырые зеленые ветки.

– Я бы все на свете отдал за секрет этого огня, – вздохнул Эрт. – Ради него я готов порезать себя хоть сотню раз.

Фронтиний повернулся. Варвар стоял рядом с ним, завороженно глядя на танцующие языки пламени. От его бровей остались одни лишь воспоминания и запах горелого волоса. Примипил снова вынул пробку и дал понюхать ее Эрту. Тот моментально отшатнулся – из горлышка кувшина вырвался едкий пар, режущий глаза. Примипил улыбнулся и ответил ему на его родном языке:

– Здесь нет никакого секрета, брат. Это нафта, природная жидкость. Она стоит таких денег, какие мы с тобой вряд ли стали бы тратить на разведение костра. Даже то малое ее количество, благодаря которому мы развели огонь, обошлось моему трибуну в сумму, равную годовому солдатскому жалованью.

Не сводя глаз с огня, Эрт кивнул, и Секст Фронтиний понял: для варвара в огне есть нечто магическое, нечто такое, что завораживает его, внушает благоговейный трепет. Похлопав его по плечу, примипил отвернулся и передал кувшин опциону своей центурии.

– Приставьте к нему охрану. Двух крепких солдат, а лучше четверых, которым ты доверил бы защищать честь своей женщины. Содержимое этого кувшина стоит годового жалованья целой центурии. Теперь, когда все видели свойства этой жидкости, думаю, найдется немало желающих завладеть ею. – В подрагивающем свете костра Секст окинул взглядом солдат и, перекрывая рев пламени, отдал приказ: – Центурионы, ко мне! Нужно развести еще несколько костров!

– Надеюсь, со временем вы, римляне, поймете, что вам лучше оставить Ардуину в покое. У нее есть самое разное оружие, и этот странный снегопад – очередной пример того, что она накажет любого, кто вторгнется в ее священные пределы. Она показала вам, что не потерпит ваших сапог на своей почве, по крайней мере в том количестве, чтобы победить нас. Мы же всегда можем рассчитывать на ее защиту. Вы можете многие месяцы искать нас, но так и не найти. Возьми немного правее…

Тропа, по которой вели Марка Трибула, после долгого подъема сделалась более ровной. Ощущая на рукаве руку Обдурона, пленник сделал еще несколько шагов и внезапно почувствовал перемену в воздухе. Колючий снег больше не хлестал ему в лицо, а под ногами был твердый камень. Когда бандит заговорил снова, голос его звучал слегка по-новому:

– Вниз по ступенькам… вот так, нащупывай их и осторожно ставь ногу. Не хватало, чтобы ты свернул себе шею. Ну, вот мы и дома. Так-то лучше.

Марк услышал, как кто-то снимает с него плащ, после чего чьи-то руки стали развязывать узел на его повязке. Правда, в спину тотчас уперлось острие ножа, и он был вынужден застыть на месте. Наконец с его глаз убрали лоскут грубой шерстяной ткани, и римлянин заморгал. Рядом с ним стоял бандит с факелом в руках. Обдурон застыл на расстоянии вытянутой руки и, похоже, пристально рассматривал Трибула из-под маски. Хотя Марк и был внутренне готов к любой жестокости со стороны бандитов и их главаря, он, тем не менее, слегка растерялся, столкнувшись с Обдуроном лицом к лицу. Центурион ожидал увидеть перед собой могучего великана, одним своим грозным видом наводящего на своих подручных ужас. На самом же деле тот оказался среднего роста и телосложения. Но еще больше Марка поразило то, что маска крепилась к кавалерийскому шлему и в ее полированной поверхности отражалось все, что было вокруг.

Прежде всего, две фигуры на переднем плане: его собственная и рослого бандита по имени Грумо, который оглушил его в лесу и надел ему на глаза повязку. Великан застыл позади пленника с копьем в руке, готовый в любую минуту пронзить его спину, и губы этого разбойника кривились в легкой усмешке.

Вокруг них раскинулась пещера, чьи своды искажались в зеркале маски. В свете десятка факелов каждая деталь выступала четко и рельефно. Окинув пещеру взглядом, Марк не заметил ничего, что изменило бы его первоначальное впечатление: стены из песчаника, чисто выметенный каменный пол, отсутствие каких-либо следов ее первоначальных обитателей… Двадцать шагов в ширину и сорок в глубину. В самом дальнем конце Марк разглядел тяжелый деревянный стул. Он вновь повернулся к Обдурону и понял: близость пылающего факела к лицу в маске не случайна – пламя не дает разглядеть спрятанные за ней глаза.

– Это самый нижний уровень нашего убежища. Сюда мы приводим пленников на допрос. – В пещере голос главаря бандитов звучал слегка иначе: к замогильным ноткам, доносившимся из-под маски, примешивалось эхо. Обдурон сделал жест бандитам, стоявшим по обеим сторонам от него. Те тотчас же – явно не впервые – взялись за дело: сняв со стен факелы, они отнесли их в дальний конец пещеры, где вставили в железные скобы, торчавшие из камня. Темный угол немедленно озарился светом, в ярком ореоле которого был виден одинокий стул.

– Оставьте нас! – приказал Обдурон своим подручным, после чего вынул меч и, поманив к себе Марка, неторопливо направился через пещеру. Здесь он сел на стул, а меч положил себе на колени. – Можешь сесть, центурион. Понимаю, ты привык к большему удобству, но поверь: тебе оказано куда большее гостеприимство, нежели последнему гостю этого места.

Освещаемый со спины пламенем факелов, Обдурон вновь изменился. Даже блестящий шлем – и тот стал почти невидим. Взору Марка Трибула предстал лишь темный силуэт.

– Обычно я снимаю с себя шлем как ненужную и тяжелую обузу, причем по двум причинам. Первая состоит в том, что моего лица все равно не увидеть. Можешь угадать вторую?

Мгновение поколебавшись, Марк решил, что ему незачем идти на поводу у высокомерного главаря, и потому сказал:

– Ты ведь все равно всех убиваешь.

– Что ж, отчасти ты прав. Мои люди в городе сказали, что ты умен, центурион Корв. И мне понятно, почему.

Пленник оторопел.

– Тебе известно мое имя?

По наклону головы Обдурона он догадался, что тот улыбается за блестящей маской.

– Более того, я знаю оба твоих имени.

– Так когда он пропал?

Дубн сокрушенно покачал головой:

– Мы, как и предполагалось, обнаружили лагерь бандитов. Похоже, те лишь недавно покинули его. Мы пытались их обнаружить, как вдруг повалил снег. В следующий момент они, спрятавшись за деревьями, принялись обстреливать нас из луков. Одному из солдат стрела угодила в ногу. Марк ринулся на бандитов, давая нам время отойти назад. Я вернулся за ним, но проклятый снег был таким густым, что я не разглядел бы лагеря даже с двадцати шагов. Я несколько раз окликнул его, но ответа так и не услышал. Наверное, зря я выпустил его из поля зрения. Этого нельзя было делать ни на секунду.

Дубн умолк и посмотрел на Секста Фронтиния. Взгляд примипила был прикован к заснеженному лесу.

– Значит, он либо мертв, либо попал в плен, – ответил наконец Фронтиний, пытаясь перекричать завывания метели. – Так или иначе, я бессилен что-либо сделать. Оглянись по сторонам…

Солдаты трех когорт сгрудились вокруг пылающих костров, сложенных из поваленных сосен. Другая их часть была занята работой – вооружившись сделанными из веток факелами, они группами по несколько человек искали в лесу все, что можно было использовать как топливо. Все как один завернулись в плащи, под которыми было надето все, что они захватили с собой, но даже эти несколько слоев одежды плохо спасали от холода.

– Знаю, в такую погоду то место никак не найти. Отправить на поиски солдат – значит обречь их на верную смерть, – проворчал Дубн.

Фронтиний мрачно кивнул:

– В любом случае работа для тебя найдется. Возьми пару контуберниев, попроси у Тита топоры и идите свалите еще несколько деревьев. Похоже, до утра погода вряд ли изменится.

Марк смотрел на человека в маске, пытаясь не выдать своего изумления. Обдурон же в очередной раз напомнил ему о своем превосходстве.

– Я знаю про тебя все, центурион. Знаю, сколько ты заплатил за свой красивый меч, знаю, когда у твоей жены родится ребенок, знаю, кто ты такой на самом деле и откуда ты родом. Секреты – мое богатство, Марк Валерий Аквила. Они мой хлеб. Секреты кормят моих людей, а также оберегают нас с тобой от топора имперского палача. Мне известно многое о тех, кто правит Тунгрорумом, как официально, властью императора, так и тайно, силой банд, что контролируют улицы. Расскажи я о них – и их казнили бы в тот же самый день. У меня есть доступ практически ко всем официальным документам и переписке, которая проходит через учреждения, и в каждой телеге этого дерьма я нахожу крошечный золотой самородок. Судя по выражению твоего лица, я извлекаю из этого куда более сильную пользу, чем этот болван Канин. Ах да, префект Канин. Прости, но он просто жалок, этот ловец воров, что, впрочем, лично мне только на руку. Когда настанет нужный момент, я его убью, и он это знает, но пока этот недалекий болван меня устраивает.

Обдурон на какое-то время умолк, но потом заговорил снова, уже мягче:

– Ладно, забудем про нашего общего друга-префекта. Давай лучше поговорим о тебе, центурион. Ты, как нам обоим известно, Марк Валерий Аквила, сын убитого сенатора, и скрываешься от возмездия. Согласно поступающим из Рима донесениям, ты нашел прибежище в одной из когорт, что охраняют северную стену Британии. Кстати, вознаграждение за твою поимку удвоилось с тех пор, как исчезли и центурион преторианцев, и фрументарий , которым было поручено схватить тебя, что добавляет к первоначальной измене еще и убийство государственных служащих. Похоже, ты опасный человек. Но поскольку у тебя нет живых родственников, тебя невозможно шантажировать их убийством, если, конечно, не брать в расчет твою жену и будущего ребенка.

Увидев, как заходили желваки на скулах пленника, Обдурон махнул рукой.

– Не бойся, я, как и ты, не воюю с женщинами и детьми. К тому же зачем мне угрожать человеку, с которым у меня столько общего? Я тоже скрываюсь от правосудия в имперском его понимании, тем более когда его так неумело вершит префект Канин. Мне тоже хотелось бы вернуться домой и жить мирной жизнью, но я, как и ты, лишен выбора. Мне остается лишь одно: вести борьбу за существование и силой брать то, что я могу взять. Я и ты, Валерий Аквила, мы должны вместе сражаться против несправедливости, а не скрещивать мечи, как враги.

Обдурон поднялся на ноги и, подойдя к Марку, встал перед ним, загородив собой факелы за его спиной.

– Подумай о моих словах, центурион, прежде чем отвечать отказом. Вдвоем мы бы составили несокрушимую силу. С благословения Ардуины мы могли бы удерживать лес в своих руках и сопротивляться любым силам, высланным против нас наместником. Мы бы создали армию, которая бы наводила ужас на римские гарнизоны вдоль всей германской границы. Встань на мою сторону, Валерий Аквила, и судьба всей этой провинции будет в моих руках. Давай отомстим всем, кто поломал нам судьбу. Или тебя прельщает жизнь беглого центуриона, который ежесекундно живет в страхе разоблачения? Ты готов стать свидетелем смерти тех, кто дружил с тобой и помогал тебе? Сегодня вечером ты мой гость. Эта метель закончится не раньше утра. Значит, у тебя есть время подумать над моими словами. Подумай хорошенько, Валерий Аквила. Завтра утром я хочу услышать твой ответ. – С этими словами Обдурон повернулся к входу в пещеру и крикнул: – Грумо!

В проходе вырос великан. Главарь разбойников жестом указал на Марка:

– Поставь у входа четверых копейщиков. Чтобы ему даже в голову не пришло сбежать отсюда.

– Похоже, буря стихает, – сказал Дубн, указывая вверх. Юлий посмотрел на небо.

– Что ж, хлопья и впрямь стали мельче. Давно пора. Столько снега я не видел за всю мою жизнь. – Он махнул рукой в сторону поляны, где возле догорающих костров пытались согреться несколько сотен солдат.

Их сапоги и исходящее от костров тепло быстро превратили заснеженную землю в чавкающую жижу, доходившую им до щиколоток. В результате заготовка новых дров превратилась в истощающую силы борьбу как с весом бревен, так и с грязью под ногами. Лесорубы давно выбились из сил и передали тяжелые топоры в свежие руки, тем более что их собственные были все в волдырях, даже несмотря на жесткие мозоли, заработанные за годы службы. Новички же работали так медленно, что Фронтиний в конце концов счел нужным вообще прекратить заготовку дров.

Дубн похлопал Юлия по руке и вновь указал на небо.

– Я вижу звезды. Тучи расходятся.

Рассвет подтвердил его надежды. На небосклоне не было ни единого облачка, как будто буря начисто его вымела. Заря осветила небо розовым светом, и в ее лучах остатки снега засияли золотом. Быстро переговорив, Фронтиний и Сергий приказали солдатам позавтракать и приготовиться к марш-броску назад в Тунгрорум. Примипил собрал центурионов.

– Будем рассуждать трезво. Вряд ли после такой метели мы сможем выйти на след банды Обдурона, не говоря уже о том, чтобы сразиться с ними. Как только солнце поднимется, снег начнет таять и лес превратится в непролазное болото. Не вижу для нас смысла в нем увязнуть, пока бандиты будут отсиживаться в крепости и посмеиваться над нами или, что еще хуже, начнут отстреливать нас поодиночке, пока мы будем вслепую бродить по этой хляби. Пусть солдаты доедят то, что у них осталось, и приготовятся к марш-броску. Потери нам не нужны, мы возвращаемся в город.

Юлий поднял руку. Куда только подевались его обычная склонность к шуткам? На лице центуриона читалась озабоченность. Поняв, что тот сейчас скажет, Секст Фронтиний предвосхитил его просьбу.

– Нет, центурион. Я не разрешаю тебе взять небольшой отряд и отправиться в лес на поиски центуриона Корва. Шансы найти его крайне малы, но даже если вы его обнаружите, он будет не один, а в окружении нескольких сотен бандитов. Так или иначе, на такой риск я никогда не пойду. Поисками пропавшего центуриона можно будет заняться позже, когда обстоятельства будут складываться в нашу пользу.

Марк проснулся в темноте, и на миг ему показалось, что он лежит в своей постели рядом с Фелицией. Впрочем, твердый пол и затекшая спина вскоре напомнили ему о том, где он. Трибул со стоном сел и прислонился к стене. В следующий миг в дальнем конце пещеры блеснул свет: в проходе, который вел в другие части крепости, показался стражник с факелом в руке.

– Следуй за мной! – потребовал он.

Потянувшись всем своим затекшим телом, Марк поднялся и направился к свету. Стоило ему шагнуть к выходу, как он наткнулся на пару копий, позади которых стоял Грумо, – тот самый великан, который накануне вечером завязывал ему глаза. Прежде чем заговорить, он одарил римлянина колючим взглядом, исполненным одновременно ненависти и презрения.

– Обдурон желает с тобой поговорить. На его месте я бы лучше перерезал тебе горло, но он запретил тронуть тебя даже пальцем. Пойдем со мной!

Они подошли к ступеням, которые вели вверх, на свежий воздух. Впрочем, прежде чем подняться по ним, Марк замедлил шаг и огляделся по сторонам. Его любопытный взгляд заметил коридор, который вел к еще одному отверстию в скале. Оба стражника встали у него за спиной, и один бесцеремонно ткнул в спину острием копья – мол, давай, пошевеливайся. Пленник сдвинулся с места и пошел вслед за Грумо вверх по грубо вытесанным ступеням. Вскоре он уже стоял на улице. Яркое солнце больно ударило в глаза, и он поспешил прикрыть их ладонью.

– Подведите его ко мне!

Услышав голос Обдурона, Трибул обернулся и тотчас же понял, что стоит в самом центре разбойничьей крепости: просторный внутренний двор был огорожен бревенчатым частоколом высотой в двадцать футов. К частоколу лепились деревянные постройки, служившие жильем для простых бандитов.

Обдурон стоял в окружении своих подручных. Многие были одеты в остатки солдатской формы, остальные – в простецкую одежонку, зато у каждого были копье, меч и щит, а кроме того, у многих через плечо были перекинуты луки.

Стражники подтолкнули Марка к своему главарю. Толпа бандитов расступилась, и пленник увидел, что Обдурон стоит перед чем-то похожим на алтарь. Однако подойдя ближе, Трибул понял, что это каменная плита, достаточно длинная и широкая, чтобы на ней могло поместиться человеческое тело. Плиту украшали искусно вырезанные изображения Ардуины, скачущей по лесу на диком вепре. В каждой сцене от ее руки кто-то умирал. Пронзенные стрелами или зарубленные топорами, несчастные корчились в предсмертных муках. С каменных крюков свисали многочисленные подношения, среди которых Марк заметил нечто такое, что заставило его нахмуриться, хотя он и не мог с уверенностью сказать, что это. Приняв выражение его лица за неодобрение, Обдурон язвительно произнес:

– Братья мои, пленник счел наш алтарь уродливым, хотя я не понимаю, почему.

Его голос громко разнесся по всему лагерю, и стоявшие вокруг бандиты возмущенно зароптали. Главарь же повернулся в пол-оборота к каменной плите и жестом указал на искусную резьбу.

– Ты только взгляни на резные изображения. Они – знак нашей преданности богине!

Марк кивнул:

– Мне кажется, я уже видел работу этого резчика. Согласен, он мастер своего дела. Тем более обидно, что всю эту красоту закрывают… какие-то безделушки.

Главарь бандитов обернулся и будто в печали покачал головой:

– Каждая из этих вещей принадлежала человеку, который встретил на этом алтаре свой смертный час. Кровь каждого была собрана для наших церемоний. Мы храним их в качестве напоминания о принесенной жертве.

Марк присмотрелся к каменной плите и впервые заметил, что ее поверхность вся в желобках. Сливаясь, они образовывали более глубокие русла, а те, в свою очередь, объединялись в один желоб, ведущий к краю алтаря. Трибул вопросительно посмотрел на предводителя разбойников.

– Мне казалось, что с человеческими жертвоприношениями покончено по всей империи.

Обдурон шагнул вперед, взял Марка за подбородок и приподнял ему голову, чтобы стало видно его горло.

– Было бы неплохо пустить тебе кровь, Валерий Аквила. Но ты под моей защитой. Пока. Одно только оскорбительное слово в адрес богини – и я буду вынужден добавить силу твоей жизни к нашей, а твои кости бросить в яму.

Пленник попытался сохранить бесстрастное выражение лица.

– У меня и в мыслях не было оскорблять твою богиню. Вчера я стал свидетелем ее могущества. Просто мне удивительно, что эта практика все еще существует.

Обдурон усмехнулся и отпустил его подбородок.

– Типично римский взгляд на вещи! Империя что-то запрещает, и от нас, варваров, ждут, что мы изменим своим привычкам, благодаря которым мы выживали с незапамятных времен. Мы никогда от них не отказывались, центурион, мы просто перенесли их туда, куда империя вряд ли сунет нос. Туда, где мы по-прежнему чувствуем себя хозяевами. Как ты сам видишь, Валерий Аквила, мы более чем готовы дать отпор любым попыткам выбить нас с нашего холма. Наш частокол – высотой в шесть футов, и каждое бревно на десять футов вкопано в землю. Более того, бревна скреплены поперечными балками и сбиты крепкими римскими гвоздями – их мы позаимствовали у конвоев, что снабжают гарнизоны на Ренусе. Нашим стенам не страшна даже катапульта, если, конечно, вам хватит сил тянуть ее по лесу, а потом тащить вверх по склону холма. Наши ворота имеют внешние и внутренние створки. И любой противник, которому повезет открыть внешние, заплатит дорогую цену за удовольствие лицезреть внутренние. Ты не увидишь склонов холма, на котором стоит наша крепость, потому что уйдешь отсюда с закрытыми глазами, так же, как и пришел. Но поверь мне, когда мы готовились к отражению внешней атаки, мы не упустили ни одной мелочи в том, что касается техники современной осады. Так что пусть только кто-нибудь попробует положить конец нашей свободе и вновь надеть на нас римское ярмо! Он дорого заплатит за эту попытку.

Марк понял: главарь обращается не только к нему, но и к своим подручным. Пленный римлянин с любопытством огляделся по сторонам, а когда заговорил, голос его прозвучал еле слышно, отчего Обдурон был вынужден наклониться к нему и на какой-то миг загородить собой солнце, из-за которого Трибул был вынужден щуриться.

– Я видел, как рушились куда более крепкие стены, – сказал Марк.

Обдурон выпрямился. Из-под маски донесся презрительный смешок.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, центурион. Но я готов спорить на хорошие деньги, что они рушились не без помощи изнутри. Никому из моих людей предательство даже не придет в голову, если учесть, какая награда его ждет по окончании битвы. Насколько я знаю, наказанием за разбой до сих пор является смертная казнь, и ни для кого не делают исключений.

Затем Обдурон повернулся к своим воинам и повысил голос, чтобы все его слышали:

– Этот центурион полагает, что наши стены могут быть взяты! Мне же кажется, что мы с вами знаем правду. Вы и я. Сначала римляне должны обнаружить нас. Затем они должны дойти до этого холма и по-прежнему быть в состоянии держать оружие. После этого им придется ломиться в наши ворота или же штурмом взбираться на наши стены. Но ведь мы не станем сидеть сложа руки. Мы покажем им, что наши зубы остры! Еще как остры! Кроме того, богиня на нашей стороне. Вы сами вчера это видели, когда первые незваные гости вторглись в ее владения! Мы хорошо спрятаны и столь же хорошо защищены, а потому все их попытки обречены на одно – кровавую бойню и поражение.

Бандиты застыли в молчании, враждебно глядя на Марка. Обдурон тоже повернулся и посмотрел на него.

– Давай обсудим этот момент, хорошо? Я пощадил тебя, Валерий Аквила, в надежде на то, что ты перейдешь на мою сторону против общего врага. Ты – жертва несправедливости, как и все здесь, и я сочту за честь, если ты согласишься сражаться рядом со мной. Так каков твой ответ?

Трибул покачал головой и тотчас подумал, как главарь разбойников отреагирует на его отказ.

– Спасибо за предложение. Увы, я вынужден отклонить твою щедрость. Я не могу перейти на сторону тех, кто против моего народа. – Пленник на минуту умолк и посмотрел на сияющую маску Обдурона, как будто надеялся увидеть, что прячется там, за ней. – Я служу империи.

Главарь отвернулся и с сожалением покачал головой.

– Жаль. Я возлагал на тебя надежды, Валерий Аквила. Тем не менее ты все еще можешь выполнить роль вестового. Доставишь это письмо в Тунгрорум! Твоим солдатам, возможно, и удастся очистить остальную часть провинции от бандитов, но потребуется не один легион, чтобы выбить нас отсюда, да к тому же ценой многих солдатских жизней. Прежде чем проводить тебя до опушки леса, позволь показать тебе кое-что еще. Принесите его оружие!

Вперед вышел один из бандитов, несший мечи Марка. Обдурон подождал, пока его подручный застегнет на пленнике ремень и повесит на него мечи.

– Я слышал, у тебя есть длинный меч местного производства, прекрасное оружие, за которое ты заплатил немалые деньги. Можно взглянуть на него? – спросил главарь.

Чувствуя, как его спины коснулись наконечники копий, Трибул вытащил спату и рукояткой вперед вручил ее Обдурону. Тот взвесил меч в руке, внимательно рассмотрел пестрое лезвие и одобрительно кивнул.

– Верно, замечательное оружие. Кузнец потрудился на славу. Я бы сказал, что это лучший меч, какой я видел, не затмевай его мой…

С этими словами предводитель бандитов вернул Марку его спату и подождал, когда тот убрал ее в ножны, после чего вытащил собственный меч и рукояткой вперед вручил его пленнику.

– Предупреждаю, мои люди тебя убьют, если ты хотя бы посмотришь на меня не так с оружием в руке. Ты сам видел, что они способны сделать даже с самыми храбрыми солдатами.

Трибул осторожно принял у него меч. Взяв его одной рукой за рукоятку, он положил меч на другую руку и с восхищением осмотрел лезвие. Работа была поистине мастерской, однако цвет клинка заставил его нахмуриться. Темно-серый, гораздо темнее, чем ему когда-либо доводилось видеть, этот меч тоже был в пятнах, причем в почти черных. Обдурон усмехнулся:

– Можешь не задавать свой вопрос. Ты смотришь на меч и гадаешь, из какого металла он выкован. Ответ таков – я и сам этого точно не знаю, хотя тот, у кого я его отнял, хвастал, что меч выкован далеко на востоке, в Дамаске, из железа, которое купцы привозят из-за самых дальних пределов империи. Этот человек называл меч «леопардовым» и утверждал, что у клинка есть магические свойства, полученные от самих богов. – Разбойник усмехнулся. – Получил этот меч благословение богов или нет, трудно сказать, но какими бы божественными свойствами он ни обладал, те явно не распространялись на его владельца. Такой меч делает его обладателя неуязвимым, если им искусно владеть, чего нельзя было сказать о несчастном. В руках же такого мастера, как я…

Обдурон протянул руку, и Марк, напоследок окинув пристальным взглядом пестрый клинок, вернул ему оружие. Главарь взмахнул мечом и отдал команду своим воинам. Вперед тотчас же вышли трое – вооруженные щитами и мечами. Встав напротив него, они несколько раз ударили мечом по бронзовой окантовке щита, показывая, что готовы к бою. Взяв небольшой круглый щит, Обдурон шагнул навстречу своим противникам по поединку, давая им возможность с трех сторон окружить себя, и воздел меч, показывая, что тоже готов.

– Даже самые искусные воины, имеющие за плечами большой опыт, – обратился он через плечо к Марку, – сочли бы такое положение опасным, но это лезвие дает мне такое преимущество, что будь этот бой настоящим, эти люди оказались бы ходячими мертвецами, не догадываясь об этом. Они получили приказ сражаться со мной, как с настоящим противником, и они знают, что я постараюсь не причинить им вреда. Думаю, ты согласишься, что это хорошая проверка владения мечом.

С этими словами главарь банды ринулся на стоящего перед ним воина, и тот поспешил отступить назад. Обдурон же резко развернулся к бандиту позади и справа от него и полоснул мечом по его клинку. К великому изумлению Марка, тот треснул пополам, и отсеченное острие упало в тающий снег. Обдурон тем временем одним взмахом надвое раскроил щит – лезвие прошло сквозь несколько слоев дерева и бронзовую окантовку, как сквозь бумагу. Обезоруженный бандит отступил назад и поднял вверх руки, признавая поражение. Его место заняли двое других, увидев свой шанс одолеть главаря, прежде чем тот успеет повернуться к каждому из них, чтобы повторить фокус. Но и их Обдурон опередил: слегка присев, он легко избежал удара, зато одновременно подставил одному из противников подножку. Тот полетел на мокрую землю. Обдурон же поднял меч и одним движением вогнал его в щит поверженного бандита. Щит раскроился – в руках у его хозяина осталась лишь горизонтальная ручка. Между пальцами потекла струйка крови. Выкрикнув ругательство, разбойник выронил меч. Марк понял: острое лезвие глубоко задело фаланги пальцев.

Не желая получить такую же рану, третий бандит поднял меч. Обдурон пожал плечами, затем посмотрел на лезвие меча, тряпкой вытер с него кровь и вернул его в ножны.

– Иногда для наглядности приходится идти на небольшие жертвы. Не волнуйся, ему окажут помощь. Надеюсь, ты все понял? Даже в руках посредственного воина это грозное оружие. В моих же оно непобедимо. Этот показательный бой я провел ради тебя, центурион Аквила, с тем, чтобы ты не вздумал искать это место и не пытался применить ко мне свое искусство, как только выздоровеешь. Возможно, мы в равной мере обладаем искусством боя, но даже твой прекрасный меч не чета моему.

С этими словами Обдурон поднес пестрый меч к свету и пристально посмотрел на него сквозь щель маски.

– Теперь, Валерий Аквила, тебе пора выполнить свое предназначение, ради которого я пощадил тебя. Ступай и скажи своему трибуну, что я от всего сердца советую ему оставить нас в покое. На этом мое гостеприимство заканчивается. В следующий раз я посмотрю на тебя из-за клинка моего леопардового меча как на живой труп. Грумо!

Главарь кивнул стоявшему рядом с Марком великану. Пленник повернулся – он хотел посмотреть, что означает этот кивок, – но в следующую секунду ему в челюсть впечатался огромный кулак. От боли из глаз Трибула посыпались искры, и он рухнул в грязный снег. Затем он кое-как поднялся на колени, но обзор ему загородили чьи-то сапоги. Даже не поднимая глаз, Марк понял: над ним высится Обдурон.

– Прости меня, Валерий Аквила, за это последнее унижение. Но как я могу отпустить того, кто равен мне в искусстве владения мечом, не предприняв при этом хотя бы самой малости для того, чтобы ему трудно было влиться в силы, мне противостоящие?

На глаза Марку снова надели повязку, после чего его в полубессознательном состоянии вывели из крепости. Затем пленника повели вниз по холму в лес. Великан Грумо шагал рядом с ним молча, время от времени подталкивая его в нужную сторону. Когда Трибул, шатаясь, проделал расстояние, показавшееся ему бесконечным, Грумо скомандовал:

– Стой!

В воздухе ощущался слабый запах дыма, принесенный ветром. Марку показалось, что краем сознания он различил в лесной тишине человеческие голоса. Он застыл на месте, не уверенный в том, что приказ Обдурона выпустить его из леса живым остается в силе. Сквозь повязку Трибул ощущал, как бандит обошел вокруг него. Затем великан одной рукой схватил его за разбитую челюсть – с такой силой, что Марк с трудом удержался, чтобы не простонать, а второй сорвал с него повязку. По-прежнему зажав в своей лапище его лицо, Грумо низко наклонился к нему, обдав в холодном утреннем воздухе теплым кислым дыханием. Шатаясь, пленник попытался сосредоточить взгляд на появившейся рядом с ним тени. Наполовину ослепленный внезапным солнцем, наполовину оглушенный ударом, он, мигая, смотрел на бандита и ощущал свою полную беспомощность.

– Посмотри на себя! – презрительно бросил Грумо и плюнул ему под ноги. – Римский завоеватель, ха! Да я могу разделаться с тобой моим охотничьим ножиком. Не знай я, что наш главарь все равно об этом пронюхает, я бы зарезал тебя прямо здесь и бросил бы на съедение кабанам. Ты вчера убил троих моих воинов. При новой встрече я не стану ни у кого спрашивать разрешения и доделаю дело. – С этими словами он отпустил подбородок Марка, приложил ладонь к его лбу и грубо отпихнул его от себя. Центурион пошатнулся и упал навзничь в грязный снег. – Теперь проваливай! Но если что, заходи! – Великан повернулся и бросил через плечо: – Буду ждать!

Три когорты организованно перешли реку. Те, кто первым оказался на другом берегу, выстроились центуриями, обеспечивая безопасность тех, кто шел следом. Хотя на самом-то деле, оказавшись на дружеском берегу, солдаты были просто рады погреться на солнышке, зная, что здесь на них вряд ли кто-нибудь нападет.

Те, кто еще оставался на южном берегу реки, слаженно покидали его под зорким оком Секста Фронтиния. Отступление каждой центурии от линии обороны южной оконечности моста сопровождалось сужением плацдарма, пока наконец там не остались всего две центурии.

– Переводи своих людей, Дубн, – скомандовал Секст. – Мы с Юлием двинемся следом, как только на мост ступит твой последний солдат.

– Пошевеливаем задницами, восьмая центурия! Как только окажетесь на том берегу, перестраиваемся. Причем быстро и четко. На нас смотрят! – С этими словами Дубн повел своих солдат к реке, на ходу чихвостя их за плачевное состояние формы. Глядя на него, Юлий хмуро улыбнулся:

– Похоже, сегодня утром товарищ не в лучшем своем настроении, и даже солнце бессильно его поднять.

Буркнув что-то невнятное в знак согласия, Фронтиний на прощание окинул взглядом вытоптанную поляну и вновь повернулся к реке, чтобы пронаблюдать за восьмой центурией, шагавшей по подводному мосту.

– Считай, нам крупно повезло, что мы потеряли всего двоих, – сказал он. – У меня такое чувство, что бандиты знали о нашем приближении.

Юлий мрачно кивнул:

– Но потерять Марка! Кто-то будет должен сказать его жене…

Ему не дал договорить солдат пятой центурии, который громко крикнул, указывая на деревья:

– Сюда кто-то идет. Похож на нашего!

Оба офицера резко повернулись и посмотрели в ту сторону, куда тот указывал. Юлий разинул рот: из леса, грязный и оборванный, прихрамывая, вышел Марк. Крикнув «За мной!», Юлий тотчас же бросился к опушке леса.

Центурия устремилась за ним следом, и в следующее мгновение Трибул без сил рухнул на руки Юлия. Следом, хромая, подошел Фронтиний – всматриваясь в лесную чащу на случай погони, он проревел приказ:

– Окружите его щитами!

Под прикрытием солдат пятой центурии Секст и Юлий подхватили своего ослабевшего товарища под мышки и повели его к мосту. И хотя Марк едва передвигал ноги, а скорее, просто волочил их по земле, оба центуриона радостно улыбались. Юлий с сомнением посмотрел на реку, а затем – на опухшее, все в синяках лицо своего друга.

– Одному ему не перейти. Если он упадет, мы потеряем его.

Фронтиний покачал головой.

– Ему не придется идти. Взгляни!

Луго отбросил свой увесистый молот и с решительным лицом шагал по мосту. Подойдя к офицерам, он посмотрел на Марка. Тот слабо помахал ему рукой. Не говоря ни слова, могучий кельт наклонился, чтобы рассмотреть его лицо, и осторожно, можно сказать бережно, ощупал его челюсть. Покачав головой, он жестом велел обоим центурионам отойти прочь, а сам, присев перед Трибулом, уперся плечом ему в живот, выпрямил ноги и, словно ребенка из постели, поднял Марка со всем его оружием с земли. Затем, не говоря ни слова, Луго повернул назад к мосту и вскоре с предельной осторожностью поставил ногу на подводный камень.

Не сводя глаз с гиганта и его ноши, Фронтиний снова заговорил с Юлием:

– Думаю, его нужно срочно доставить в Тунгрорум на подводе. Если дело не ограничивается лишь синяками на лице, боюсь, потребуется помощь его жены, чтобы вправить челюсть.

Когда Дубн и Юлий внесли ее мужа в дверь лазарета, Фелиции хватило одного взгляда. Она тотчас указала на операционный стол, занимавший большую часть помещения.

– Вот сюда!

Затем она внимательно рассмотрела и осторожно ощупала огромный синяк на правой стороне лица Марка. Он подался вперед и что-то пробормотал ей на ухо. Фелиция же хмуро посмотрела на его товарищей и покачала головой:

– У него сотрясение, но это вы видите и без меня. Похоже, и сильно повреждена челюсть. Если даже она не сломана, трещина наверняка есть. В течение двух недель, если не дольше, он не сможет есть твердую пищу. Разденьте его, пожалуйста.

Пока Марк сидел, дрожа от боли и глядя перед собой мутным взглядом, друзья стащили с него доспехи. Придирчиво посмотрев на опухшую щеку и перекошенное лицо друга, Дубн улыбнулся:

– Мы тут немного с тобой побудем, хорошо? Твоей жене наверняка пригодятся две пары сильных рук, чтобы держать тебя, на тот случай, если она решит что-нибудь отрезать. Если умрешь, напоминаю, я первый в очереди за твоим прекрасным мечом.

– Первой в очереди за мечом буду я, учитывая, сколько денег он на него истратил, – возразила Фелиция, входя в комнату с лечебными снадобьями в руках. Дубн поспешил отвесить ей поклон.

– Разумеется, госпожа. Это лишь…

– Солдатский юмор, я знаю. Но поскольку мой муж практически без сознания, то в первую очередь ты пытаешься рассмешить самого себя. Но, как мне кажется, тебе это вовсе ни к чему, не так ли?

Поставив сосуды со снадобьями на стол, целительница на миг склонила голову, затем повернулась к другу своего мужа и взяла его за руку. Глаза ее были полны слез.

– Прости меня, Дубн. Никто другой столько не сделал для нас с Марком, как ты. Большое тебе за это спасибо. Я всего лишь…

Дубн махнул рукой – мол, не надо никаких извинений.

– Знаю. Делай свое дело и не обращай внимания на мою болтовню. Чем мы можем помочь?

Фелиция повернулась к своим сосудам, насыпала в чашу с вином две крошечных дозы порошка, добавила меда, перемешала все это и вручила Дубну.

– Пусть он это выпьет. Будет горько, даже несмотря на мед. Но я не могу заняться его травмой, пока он это не выпьет. – Вслед за чашей женщина протянула Дубну тонкую стеклянную трубку. – Он может пить через нее, если ему больно открывать рот.

Ощутив во рту горечь, Марк поморщился, однако, увидев перед собой строгое лицо жены, послушно опустил голову и снова сделал глоток. Юлий наклонился ниже и, понюхав налитую в чашу жидкость, тотчас поморщился.

– Что это?

– Смесь сухого макового молочка и еще кое-чего, о чем я недавно прочла, – через плечо ответила Фелиция, раскладывая медицинский инструмент. – Тут есть часть перетертого корня мандрагоры. Императорский врач Гален рекомендует его пациентам, которым манипуляции врача причиняют боль. Проследи, чтобы он выпил все, без остатка.

Дождавшись, когда Марк откроет глаза и перестанет реагировать на болезненный щипок кожи на тыльной стороне ладони, она осторожно взяла его челюсть и пальцами ощупала кровоподтек. Трибул никак не отреагировал на ее прикосновения, и она нажала сильнее, на этот раз ладонью, после чего, облегченно вздохнув, кивнула центурионам.

– Как я и думала, кость цела. Похоже, он получил скользящий удар, причем не железным предметом. Кулаком? Но трещина в кости наверняка есть. Поэтому у меня для него лишь три метода лечения. Передай мне вон ту нить, Дубн, – попросила Фелиция и взяла у растерянного центуриона катушку ниток. – Как можно осторожнее придержи его рот открытым.

С этими словами она набросила на один передний зуб Марка нитяную петлю и затянула крепкий узел. Затем проделала то же с самое со следующим зубом, потом с еще одним.

– Ага, вот этот самый важный. Подозреваю, что трещина проходит между этим зубом и следующим. Поэтому я должна как можно сильнее затянуть нить, чтобы он служил для нее чем-то вроде якоря. Открой ему рот пошире! – велела Фелиция и набросила петлю на следующий зуб, а затем с торжествующей улыбкой затянула нить. – Ну вот, готово.

После этого она, зуб за зубом, проделала эту операцию в обратном направлении, к тому зубу, с которого начала. Закрепив конец нити, женщина отошла на шаг от своего спящего мужа и потянулась за другим сосудом. Вытащив пробку, она сунула туда палец и, достав желтоватую пасту, бережно нанесла ее на припухлость.

– Это окопник. Сначала его отварили в воде, затем растерли в пасту и приготовили эту мазь. Если дважды в день втирать в лицо эту мазь, кость заживет гораздо быстрее. А теперь… – Выбрав длинный бинт, Фелиция сначала обмотала его вокруг головы Марка, а затем не слишком туго закрепила под подбородком. – Повязка будет поддерживать кость, но не станет на нее давить, чтобы та снова не треснула. И это все, что в моих силах. Теперь пусть он спит, мы же станем возносить молитвы любым богам, какие только могут посодействовать его выздоровлению. Больше мы для него ничего сделать не можем. Если не ошибаюсь, сегодня меня еще ждет рана, оставленная стрелой, а потом случай обморожения.

– Рассказывать особо нечего, трибун. Мы ехали на запад, пока нас не застигла метель. На наше счастье, поблизости оказалась ферма. На ней мы укрылись от снега и провели всю ночь. Любой, кто остался бы на дороге, горько пожалел бы об этом. Как только снегопад прекратился, мы тотчас же вернулись сюда, чтобы выяснить, чем закончилась ваша операция в лесу. – Заметив в дверях Юлия и Дубна, Квинт Канин прервал свой рассказ о событиях предыдущего дня. Трибун Скавр обернулся. Поняв, что центурионы ждут разрешения войти, махнул им рукой.

– Что скажете нового о нашем товарище?

Войдя в рабочую комнату трибуна, оба вытянулись в струнку. Юлий отдал салют и заговорил:

– У центуриона Корва трещина в челюсти, трибун, и прежде чем он сможет снова вернуться в строй, пройдет две недели. А может, и больше.

Рутилий Скавр кивнул:

– Будем благодарны Митре за то, что он был к нам милостив. Я не сомневаюсь, что это он уберег нашего центуриона от худшего. Мне доводилось видеть сломанные челюсти и выбитые зубы. В таких случаях лицо бывает изувечено до конца жизни. Порой человек делается инвалидом и его приходится отправлять на пенсию. Кто поведет его центурию, примипил?

Секст Фронтиний вопросительно посмотрел на Юлия. Тот заговорил сразу, без всяких колебаний:

– Его опцион – хороший солдат. Я бы даже сказал, превосходный. Правда, в последнее время он пребывает в дурном расположении духа, что не может не настораживать. И я спрашиваю себя: можно ли ему доверить парней Корва, учитывая их преданность своему центуриону? Опциону доводилось выполнять обязанности центуриона, когда хамийцев доставили в форт Арбея. Но он ни разу не водил центурию в бой.

Фронтиний решительно кивнул головой:

– Ну что ж, можно рискнуть. Если трибун Скавр не возражает, можешь сообщить опциону Кадиру, что пока центурион Корв не в состоянии выполнять свои обязанности, командование девятой центурией временно возлагается на него. Доведи до его сведения – я буду пристально за ним наблюдать. В конце концов, мы должны восстановить шестую центурию, осталось лишь набрать необходимые для этого восемьдесят человек. Возможно, Кадир согласится затем возглавить ее, при условии, что в течение последующих дней покажет себя дельным командиром. Что скажешь, трибун?

Скавр кивнул в знак согласия.

– Как всегда, примипил, я привык прислушиваться к твоему мнению, когда дело касается назначений.

Оба центуриона отсалютовали и повернулись, чтобы уйти.

– Центурион Юлий, я бы попросил тебя остаться и поучаствовать в нашем обсуждении того, что случилось в Ардуине, – снова заговорил Рутилий. – Вряд ли нам стоит предпринимать дальнейшие шаги, пока мы не разобрались в том, что сделали не так. Предательство тому виной или божественное вмешательство, я не отправлю моих солдат назад в лес, пока не решу для себя, как мне сражаться с этим Обдуроном, не опасаясь получить стрелу между лопаток.

Марк Трибул Корв проснулся на больничной койке. Все тело болело. Интересно, что с ним делали после того, как он выпил приготовленного Фелицией зелья? Он был готов и дальше молча лежать, закрыв глаза, пока его разум был погружен в глубокую темноту. Впрочем, постепенно сознание вернулось к центуриону, и он ощутил и грубое, шершавое одеяло, наброшенное на его голое тело, и жесткую раму кровати под тонким матрацем. Рядом кто-то простонал, и Трибул заставил себя приоткрыть веки. И тотчас же заморгал, когда ему в глаза ударил свет стоявшей у изголовья кровати лампы. Кто бы ни лежал рядом, он бормотал себе под нос поток ругательств, запас которых, похоже, был неисчерпаем.

– Пятнадцать лет! Проклятые бандиты! Пятнадцать лет я показывал варварам их место и не получил даже царапинки! И вдруг какой-то вонючий оборванец-дезертир пускает мне в колено свою гребаную стрелу!

Сосед Марка пытался подняться на ноги. Он лежал спиной к центуриону, и его раненая нога была перебинтована от бедра до голени и обездвижена в колене деревянным лангетом. Солдат тяжело опустился на кровать, по-прежнему сидя спиной к очнувшемуся центуриону и, судя по голосу, с отвращением посмотрел на собственную ногу.

– Если выкинуть эту гребаную деревяшку, пожалуй, я смогу согнуть ее в колене и уйти…

«И потом горько об этом пожалеешь», – подумал Марк, зная вспыльчивый нрав собственной супруги. Он попытался открыть рот, но из-за боли и повязки сумел издать лишь невнятный звук.

Солдат, как мог, повернулся и отдал ему салют.

– Извини центурион, я не знал, что ты не спишь. Я сказал, что, возможно, тебе будет лучше в собственной комнате, но центурион Дубн решил, что одному тебе будет скучно. Сейчас я позову служку. Человек! – рявкнул раненый во всю мощь своих легких. В коридоре послышались быстрые шаги, и в следующий миг в дверях выросла Фелиция, строго посмотревшая на пациентов.

– Быстро в койку, солдат Санга! И если я, до того как разрешу тебе вставать, увижу тебя одного, без сопровождения служки, я попрошу твоего центуриона, как только ты поправишься, отправить тебя в наряд вне очереди. И убери руки от планки! Она для того и наложена, чтобы ты не сгибал ногу. Или ты решил пустить насмарку все мои труды по извлечению из твоей коленки стрелы? Ведь я могла ее просто вырезать вместе с коленной чашечкой!

Пациент поднял руку, а Фелиция для острастки еще раз покачала головой.

– Я не твой центурион, Санга. Можешь не поднимать руки, если хочешь обратиться ко мне. В чем дело?

– Хочу сходить по нужде, госпожа.

– И это все? Маний! – позвала женщина, и санитар сунул голову в дверь. Нового доктора он явно побаивался не меньше, чем смущенный Санга. – Этому солдату необходимо воспользоваться нужником. По какой нужде, большой или малой?

– По малой, госпожа.

Фелиция кивнула санитару. То шагнул в комнату и вытащил из-под кровати судно, после чего помог Санге перевернуться на бок, чтобы тот смог направить струю куда нужно. Опустошив мочевой пузырь, раненый блаженно вздохнул. Маний пристально посмотрел на содержимое горшка, затем поднес его к носу и, не обращая внимания на растерянное лицо Санги, сделал глубокий вдох, после чего через кровать передал судно доктору. Взяв у санитара горшок, Фелиция проделала то же самое.

– В целом здоровая. Спасибо, Маний. – Она вернула судно санитару, и тот понес выливать содержимое в нужник. – Итак, солдат Санга, теперь твой мочевой пузырь пуст и ты можешь полежать спокойно. Я же пока займусь центурионом. – С этими словами целительница наклонилась над Марком, чтобы осмотреть его опухшую челюсть, и осторожно втерла в нее целебную мазь. – Ни в коем случае не пытайся говорить, а лучше вообще не открывай рта, пока я тебе не разрешу. Кормить тебя мы будем супом через трубочку, а если ты захочешь что-то сказать, можешь воспользоваться вот этим. – Она протянула мужу складную вощеную табличку.

Марк на секунду задумался, а затем взял в руку стило и написал: «Когда мне разрешат встать с кровати?»

Лицо Фелиции просияло улыбкой:

– Узнаю собственного мужа! Когда я скажу, вот когда! Центурион, пойми, чтобы снова набраться сил, тебе нужен покой, тем более после полученных травм и снотворного зелья, которое я дала тебе выпить. По крайней мере, еще пару дней полежишь. Так что пока откинься на спину и не двигайся. Через несколько минут ты вновь погрузишься в сон. В книгах говорится, что действие мандрагоры ослабевает лишь на следующий день. – Женщина поцеловала супруга в лоб и приготовилась уйти, но Санга снова поднял руку. – Слушаю тебя, солдат.

– Госпожа, прости, что задаю тебе такой вопрос, но что мне делать, если мне припрет по… – Пациент умолк, подбирая приличное слово. – Ну, ты знаешь… по другим делам.

В первое мгновение Фелиция озадаченно посмотрела на него, а затем улыбнулась.

– По другим делам? Ты хочешь сказать, когда тебе нужно будет опорожнить кишечник? Санитар Маний принесет тебе судно, можешь сделать свои дела в него. После чего мы с Манием изучим результат. Важно знать, что у тебя нет проблем по этой части.

Санга недоверчиво вытаращил глаза.

– Вы станете рассматривать мое… – Он покачал головой. – Ну, если так и впрямь надо… Можно еще один вопрос, госпожа? – В его глазах вспыхнул хитрый огонек. – Мне тоже положен поцелуй на сон грядущий?

Лицо Фелиции смягчилось.

– Конечно, положен!

Санга вопросительно выгнул бровь. Он никак не ожидал такого ответа на свой шутливый вопрос. Лекарша между тем обошла кровать Марка и, остановившись у двери, крикнула в коридор:

– Маний! – В дверном проеме тотчас показалась голова санитара. – Солдат просит его поцеловать! – Сказав это, женщина шагнула в коридор, и ее последняя фраза донеслась из-за ее плеча: – Только не в моем присутствии!

Когда Марк проснулся снова, комнату уже заливал солнечный свет. Санга сидел на кровати, забавляясь игральными костями.

– Доброе утро, центурион! – Отдав салют, он подбросил одну кость в воздух, а потом ловко вставил другую между пальцами второй руки, ровно лежавшей на кровати, и поймал первую. – Все лошади в конюшне. Опять.

Он вздохнул с видом человека, который все утро играл сам с собой в кости. Неожиданно за дверью раздался какой-то звук. Оба пациента повернули головы.

– И что у нас здесь? Немытый центурион, которому временно запрещено говорить под страхом лишения всех домашних привилегий… – В дверях вырос Дубн, жестом велевший Марку молчать. – Даже не думай! Не хватило мне, чтобы твоя женушка налетела на меня, словно опцион с ошпаренной задницей, потому что болвану муженьку хватило глупости ее ослушаться. Так, и еще солдат с дыркой в коленке, которому запрещено ходить и он вынужден день-деньской сидеть, забавляясь детскими играми. Меченый! – в дверях появился товарищ Санги и еще несколько солдат из их центурии, и Дубн ткнул пальцем в соседа Марка. – Лекарь разрешила мне вынести тебя на свежий воздух, пока мы с Кадиром потолкуем с твоим центурионом.

– Лучшая новость за день! – Услышав, что он может на время покинуть ненавистную койку, Санга просиял. – Первым делом отнесите меня в нужник. У меня из задницы уже просится наружу черепашья голова. И, главное, этот ушлый санитар не станет совать нос в мое дерьмо! Вчера вечером ублюдок нюхал мою мочу!

Сияя улыбкой от уха до уха, в комнату шагнул Меченый. Первым делом взгляд его упал на игральные кости.

– Ну ты даешь! Помнится, мальчонкой я тоже был ловок по части этой игры. Может, устроим небольшие соревнования? Забавы ради?

Меченый сгреб кости и кивнул второму солдату. Вместе они подняли Сангу с койки и вынесли вон. Услышав в коридоре голос Фелиции, три центуриона улыбнулись друг другу: доктор строго-настрого запретила солдатам ставить товарища на ноги. До них донесся голос Меченого:

– Не волнуйтесь, госпожа. Я не позволю ему сбежать, когда он проиграется в пух и прах!

– Ну как, приятно побыть в тишине? – Дубн шагнул в комнату с миской горячей воды и лоскутом ткани. Следом за ним вошел Кадир. – Твоя жена поручила нам помыть тебя, ведь с тех пор, как мы принесли тебя сюда, ты только и делал, что храпел, – добавил он и энергично взялся за дело.

Через несколько минут Марк уже сидел с восковой табличкой в руках, а Дубн и Кадир расположились по бокам от него. Написав что-то на табличке, пациент поднял ее, давая прочесть написанное.

– «Спасибо, что принесли», – рассмеялся Дубн. – Посмотрим, что ты скажешь через неделю, когда тебе все еще будет запрещено говорить? Кстати, как твоя голова?

Трибул разгладил воск и написал на ровной поверхности ответ: «Лучше. Уже не болит. Только лицо».

– Оно еще будет болеть несколько дней. Чем это тебя так?

Марк короткими предложениями рассказал, что случилось. Впрочем, даже такое недолгое умственное упражнение утомило его, и он устало откинулся на койку. Поняв это, Дубн задал последний вопрос:

– То есть они считают, что их лагерь невозможно взять?

Трибул кивнул, вновь разгладил воск и написал последний комментарий. Дубн похлопал его плечу, встал на ноги и отодвинул стул к стене.

– У тебя больной вид. Тебе лучше поспать. Мы придем проведать тебя завтра. Договорились?

Кадир нагнулся над центурионом и что-то прошептал ему на ухо. Марк написал на табличке ответ, дал прочесть его хамийцу и устало поднял сжатую в кулак руку. Кадир секунду пристально смотрел на него, после чего с серьезным лицом ударил кулак Марка своим, а затем повернулся и вслед за Дубном шагнул за порог.

Выйдя на свежий весенний воздух, они увидели Меченого и Сангу в окружении солдат их контуберния. Судя по напряженным лицам и горке монет перед ними, Санга, похоже, приготовился произвести решающий бросок.

Кадир положил руку на плечо Дубна и молча покачал головой, воздерживаясь от каких-либо комментариев. Затем он неслышно подкрался к солдатам сзади и в самый последний момент поймал на свою широкую ладонь все четыре кости. Санга открыл было рот, чтобы запротестовать, однако при виде хмурого лица нового центуриона осекся. Солдаты начали было подниматься на ноги, но Кадир проревел приказ:

– Не двигаться! – Возвышаясь над ними словно башня, он с гримасой брезгливости посмотрел на игроков. – Тебе, Меченый, следовало подумать, прежде чем ставить против того, кто все утро набивал себе руку. Тебе же, Санга, следовало бы воздержаться от азартных игр, когда рядом с тобой офицеры. Вам крупно повезло, что сюда не нагрянул Морбан и не остриг вас обоих, как овечек. – Кадир протянул руку и выронил кости на землю. – Забирайте свои ставки, солдаты, и скажите спасибо, что я не потребовал у вас отдать эти деньги в похоронный фонд. А теперь марш отсюда – все, кроме вас двоих, – посмотрел он на друзей Санги. – Ибо вы должны отнести своего товарища назад в постель. И только посмейте разбудить центуриона, иначе два дня дополнительных нарядов вне очереди, которые вы только что заработали, мигом превратятся в четыре!

Центурионы проследили, как товарищи Санги внесли его назад в лазарет. Дубн – с улыбкой, Кадир – посылая им в спину возмущенные взгляды.

– Ты молодец, брат! – Дубн похлопал товарища по плечу. – Слух разнесется быстро, и те, кто был не прочь устроить тебе проверку на стойкость, поспешат втянуть головы в плечи. Но что там Марк написал тебе на табличке?

Хамийец вопросительно посмотрел на него и заговорил, намеренно подчеркивая свой новый статус.

– Это тебя не касается, товарищ. – И, выдержав выразительную паузу, добавил: – Он написал: «Заслужи».

Кисло улыбнувшись, Дубн кивнул. Он оценил и совет Марка своему заместителю, и то, как быстро Кадир задал новые рамки отношенний.

– Дельный совет. Пойдем, центурион. Дядюшка Секст уже заждался, желая выслушать наш отчет.

В тот же день, но позже, когда вечернее солнце уже клонилось к горизонту, примипил Фронтиний отправился доложить Скавру о состоянии обеих когорт, а также сообщить то, что Дубн и Кадир узнали от Марка. Расхаживая взад-вперед, он изложил все, что имел сказать, и с кислым выражением лица подвел итог:

– Это все, что сумел сказать нам Корв: Обдурон внешне ничем не примечателен, он все время ходит в маске, снимая ее, лишь когда остается один или в обществе тех, кому всецело доверяет, и в лесу у него укрепленный лагерь. Понятное дело, центурион Корв горит желанием ему отомстить – найти и отправить к праотцам. Короче говоря, ничего такого, чего бы мы сами не знали или о чем сами не догадались. Возможно, что когда он оправится от полученного в челюсть удара, то вспомнит больше, но пока это все. Кстати, он хотел бы поговорить с тобой, если у тебя найдется минутка.

Примипил посмотрел на Рутилия Скавра. Тот сидел, глядя на карту префекта Канина, на которой была изображена прилегающая к городу местность. Спустя какое-то время трибун покачал головой, и, не отрывая глаз от карты, встал со стула.

– В своем докладе ты упустил одну вещь. Центурион Корв подтверждает, что Обдурон питает глубокую неприязнь к префекту. В этой связи в голову тотчас же приходят два вопроса. Во-первых, откуда у главаря бандитов такая ненависть к довольно мелкому чиновнику вроде Канина? Учитывая, что он до смешного беспомощен в борьбе с разбойниками? И если ненависть налицо, то где и когда пересекались их пути? Чего недоговаривает наш префект?

Фронтиний пожал плечами, словно это было ему неинтересно.

– Сбор таких сведений я оставляю тебе, трибун. Мои интересы чисто военные. В данный момент я должен подготовить две когорты к повторному походу. У меня наберется целая центурия солдат, чьи сапоги разбиты вдребезги, а у пары десятков нет щитов, так как другие солдаты не придумали ничего лучше, как пустить щиты на дрова и бросить их в огонь, чтобы согреться. Причем сделано это было так, что никто ничего не видел. Один центурион второй когорты получил небольшое обморожение. Болван решил, что обойдется без носков.

Рутилий обернулся и одарил примипила холодной улыбкой.

– В таком случае отправь в город нескольких офицеров, пусть они доставят радость местным торговцам. Обе когорты должны быть в полной боевой готовности. Срочно. Начиная с завтрашнего дня мы станем патрулировать главную дорогу. Мы должны, фигурально выражаясь, снова встать на ноги и нанести Обдурону повторный визит. Не сомневаюсь, что солдаты все еще закатывают глаза и перешептываются о том, что-де богиня нарочно наслала на нас снегопад. Но я не дам им слишком долго размышлять об этом. Каждый конвой с зерном, что идет сюда с запада, получит сопровождение, когда до города будет оставаться день пути. Декурион Сил и его конный отряд должны проследить за тем, чтобы Обдурон тайком не вывел своих бандитов из леса. Ты же отправь нескольких солдат с веревками на юг, чтобы они вытащили из воды часть камней и сделали подводный мост непригодным для переправы. Когорта легиона может взять на себя охрану склада с зерном прокуратора Альбана и в целом поддержание порядка в городе. Мы же отправим часть наших солдат охранять дороги, чтобы лесные бандиты не посмели украсть хотя бы один-единственный мешок с зерном. Пусть эти подонки-дезертиры до самой осени питаются желудями. Вот тогда-то мы посмотрим, чем станет их кормить эта богиня. За дело, примипил! Я же должен проведать центуриона Корва, тем более что такова его просьба. Кто знает, вдруг он вспомнил что-то такое, что нам поможет?