Глава 7

Марк проснулся снова. Санга спал на своей койке. Центурион слез с кровати и пару секунд постоял, чтобы прошло легкое головокружение. Затем, неслышно ступая босыми ногами, он прошел по коридору до нужника, после чего отправился на поиски жены. Фелиция пришла в восторг, увидев его на ногах, но одновременно слегка переполошилась. Впрочем, страхи ее мгновенно рассеялись, когда Трибул жестом попросил ее отойти в сторону, а сам, раскинув руки, обернулся кругом.

– На вид ты бодр, – сказала целительница. – Предполагаю, действие мандрагоры закончилось. Но разговаривать и есть твердую пищу ты сможешь еще не скоро.

– Именно по этой причине я принес ему кое-что, – услышали супруги чей-то голос и обернулись. В дверях, улыбаясь, стоял Рутилий Скавр, державший в руках небольшой железный горшок. – В конце улицы есть съестная лавка. Ее хозяйка была счастлива одолжить мне этот горшок, когда узнала, каково тебе будет в ближайшие несколько недель. Передай чашу, я налью.

Марк нашел стеклянную трубку и, сделав через нее глоток супа из горшка, кивком поблагодарил трибуна. Скавр молча ждал, когда чаша опустеет, глядя, с какой жадностью центурион поглощает горячий суп.

– Так лучше? – спросил Рутилий. – В горшке много. Думаю, ты проведешь здесь еще одну ночь, чтобы мы все удостоверились, что худшее позади. До утра еды тебе хватит. А теперь, центурион, поговорим о деле, согласен? Примипил Фронтиний сказал, что ты хотел бы пообщаться со мной, хотя боюсь, что говорить в основном придется мне.

Трибул кивнул, потянулся за табличкой и, написав на ней несколько строк, передал ее Скавру. Тот прочел написанное и в изумлении посмотрел на своего бессловесного собеседника.

– Неужели? Ты уверен?

Подумав секунду, Марк протянул руку, взял у трибуна табличку и, разгладив воск, написал новые строки. Рутилий с хмурым видом прочел их и покачал головой.

– Ты подобрался к нему так близко?

Пациент написал еще несколько строк, Скавр с кривой улыбкой прочел их вслух:

– «Возьми с собой контуберний». Контуберний? Да мне понадобится целая центурия, если он и впрямь настолько опасен, как ты говоришь! И самый обозленный из офицеров первой когорты. Тебе на ум приходят какие-нибудь имена, центурион?

Спрятав в сумке на поясе ключ от потайной двери, Юлий уже приготовился выйти в город, когда в дверь казармы постучали. Открыв дверь, он увидел перед собой часового со свитком в руке.

– Это только что доставили дежурному центуриону. Здесь написано твое имя! – сообщил часовой.

Юлий нахмурился, взял из рук солдата свиток и перевернул. И правда, на нем аккуратным почерком было написано его имя.

– Доставили? Кто доставил? – спросил он.

Солдат покачал головой:

– Какой-то мальчишка, из тех, что за медяк выполнят любое поручение. Отдал свиток часовым у ворот и был таков, прежде чем его успели спросить.

Центурион кивнул и жестом отпустил часового. При свете лампы он развернул свиток и, прищурившись, прочел короткое послание.

Юлий покачал головой, пробормотал под нос проклятье и сжал бумагу в руке.

– Закрыт? Как бы не так! Ты только что подписал себе смертный приговор.

Расправив плечи, он повернулся в двери, но тут раздался новый стук. Распахнув дверь, центурион открыл было рот для потока проклятий – но, увы, он едва не столкнулся носом к носу с трибуном, причем в полном боевом снаряжении. Ощутив на себе пристальный взгляд Рутилия Скавра, Юлий поспешил вытянуться в струнку.

– Интересно, центурион, интересно, – удивился трибун. – Я думал, что в столь поздний час вытащу тебя из постели. И что я вижу? Ты одет и, судя по всему, готов к подвигам. Что это за бумагу ты комкаешь в руке?

Скавр протянул руку, и Юлий нехотя вручил ему смятое послание. Трибун разгладил его и повернулся, чтобы прочесть при свете ближайшего факела.

– Похоже, твоя связь с хозяйкой «Синего вепря» кончена, центурион, – сказал он, дочитав.

Юлий растерянно нахмурил брови, и его гость, заметив это, сухо усмехнулся.

– Будь ты примипилом этой когорты, центурион, ты бы тоже знал всю подноготную своих офицеров, – сказал Скавр и, дождавшись кивка Юлия, заговорил дальше: – Именно. Поэтому, когда Сексту Фронтинию докладывали, что один из его центурионов с наступлением темноты выходит в город и не возвращается до самого утра, будь уверен, его интерес перевесил первоначальное нежелание сослуживцев посвятить его в твои дела. И хотя это твое личное дело – с кем проводить свободное время, если это начинает отрицательно сказываться на работе, за которую империя платит тебе весьма щедрые деньги, твое личное дело становится также делом примипила. Или ты не согласен? Не говоря уже обо мне.

Юлий мрачно кивнул.

– Учитывая вышесказанное, стоит ли удивляться, что начальству известны твои попытки вернуть себе то, что ты потерял, покинув этот город, – продолжил Рутилий. – И кто бы ни написал эту записку, на данный момент он прав. Если ты, как я вижу, собрался в Тунгрорум, чтобы в одиночку ворваться в двери «Синего вепря» и спасти эту женщину, значит, я успел вовремя. Под угрозой понижения в звании я запрещаю тебе даже приближаться к этому проклятому месту. Если же тебе этого мало, то весь свой оставшийся срок в армии ты проведешь за чисткой нужников. Ты меня понял?

Скавр шагнул навстречу Юлию, и под его холодным взглядом центурион, все так же стоявший с каменным лицом, не выдержал и моргнул.

– Ты. Меня. Понял?

– Понял, трибун.

Рутилий натянуто улыбнулся и, шагнув назад, окинул Юлия взглядом с головы до ног.

– Отлично. Потому что я не хочу терять своего лучшего центуриона лишь потому, что тот отказывается признать, что потерпел поражение, пусть даже и временное. Да и вообще, если ты все-таки дерзнешь сунуться к двери Петра, он в наказание убьет твою женщину. – По глазам Юлия Скавр понял, что ему это просто не приходило в голову, и потому рассмеялся. – Да, центурион, мы все знаем, каково реальное место Петра в управлении этим городишком. Первый легион Минервы здесь уже давно, так что Сергий понял это уже несколько месяцев назад и, в отличие от трибуна, не привык держать полезные сведения в тайне. Когда настанет подходящий момент, я разберусь с Петром. Попридержи свой гнев – и ты, я обещаю, в этом тоже поучаствуешь. Но пока нас ждут другие, куда более настоятельные заботы.

Лицо префекта Канина являло собой неподдельное недоумение – как из-за целой центурии вооруженных солдат, заполнивших улицу под окнами его рабочей комнаты, так и из-за резкого тона, каким к нему обратился их трибун.

– Трибун Скавр? Я почти завершил свои сегодняшние дела. Может, мы…

Рутилий шагнул вперед и, взмахом руки оборвав Канина, заговорил сам, тоном, не допускающим возражений:

– Приведи своих людей и разоружи их, префект. Я не намерен приказывать дважды. Мои солдаты все еще злы из-за нашей неудачи в лесу. Один намек с моей стороны – и они в два счета разоружат их сами. Правда, я бы хотел стать свидетелем этого зрелища.

Квинт Канин примирительно развел руки и посмотрел на своих телохранителей, а затем обратился к взявшим его в плотное кольцо солдатам. Их копья зловеще поблескивали в свете факелов.

– Поступайте так, как велел трибун. Мне не нужна ваша кровь на моих руках. Как и моя собственная. Отведи в сторону своих воинов, Торнак, и сложите оружие.

Его заместитель нехотя отдал приказ, а потом расстегнул ремень и бросил себе под ноги меч. Подчиненные последовали его примеру. Сложив оружие, они застыли в молчании. Из строя вперед вышли двое солдат, чтобы его подобрать. Скавр же остался стоять на месте. Он указал на префекта.

– И ты тоже, Квинт Канин.

Солдаты заметно напряглись, не зная, что за этим последует. Однако Канин с кривой улыбкой вытащил из ножен меч и положил его на булыжную мостовую.

– Посмотри внимательно, трибун. Надеюсь, ты видишь, что это обычный армейский меч. Он не более опасен, чем твой. Как я понял, тот, за кем ты охотишься, вооружен чем-то более диковинным?

Пропустив его слова мимо ушей, Рутилий кивнул стоящему рядом с ним Юлию.

– Поручаю тебе телохранителей префекта, центурион. Мне не нужно никаких грубых мер, если только они не окажут сопротивление. А ты, префект, пройдешь со мной внутрь. У меня есть вопросы, которые не могут ждать до утра. Еще одна просьба, Юлий, выстави возле двери часовых. Я позову, если они мне понадобятся.

Канин повернулся и первым вошел в здание администрации. Взяв у одного из солдат факел, Скавр последовал за ним. Рука трибуна лежала на рукоятке меча. Войдя в рабочую комнату, префект вставил в железные скобы новые факелы, а Рутилий следом за ним обошел комнату, один за другим зажигая их. Как только комната озарилась светом, Квинт повернулся к Скавру. Было видно, что его первоначальное недоумение уступило место злости.

– Итак, трибун, что за важный вопрос нам необходимо обсудить и почему мы должны сделать это прямо сейчас? Да еще когда твой меч в буквальном смысле готов расцеловать мне горло?

Рутилий покачал головой. Однако голос его остался зловеще спокойным.

– Боюсь, ты слегка опоздал, Квинт Канин. Ты имел полное право возмутиться на улице, когда я унизил тебя на глазах у твоих солдат. Изображая гнев сейчас, ты меня не обманешь. Поэтому оставь свои уловки и веди себя как тот, кого поймали на лжи, прежде чем я позову сюда центуриона, чтобы он вбил в тебя эту истину. Поверь мне, ничто не доставит Юлию такого удовольствия, как несколько мгновений наедине с тобой, особенно после того, как его друг, центурион Корв, был жестоко избит в лесу.

Префект отступил назад. На его лице читался ничем не прикрытий ужас.

– Ты действительно считаешь…

Скавр махнул рукой – мол, не надо ломать комедию.

– Нет, Канин. Я знаю. Я действительно знаю, кто ты такой. Да, я говорю «Канин», но, может, мне пора называть тебя именем, каким тебя называют мои солдаты. Что ты скажешь, Обдурон?

Квинт медленно покачал головой. Похоже, слова трибуна явились для него настоящим потрясением.

– Но я не…

– В Ардуине ты взял моего центуриона в плен, затем целую ночь вкладывал ему в уши, какой ты страшный враг, как ты презираешь префекта Тунгрорума и насколько непобедима твоя разбойничья банда. Но твоя маскировка слегка предала тебя, когда он хитростью заставил тебя подойти ближе, чтобы при свете дня заглянуть в глазницы твоей маски. Центурион Корв у нас сообразительный, и он тотчас узнал тебя. Твои зеленые глаза не спутаешь ни с чьими, они косят. Я уверен, человек за металлической маской – это ты. Своим тщеславием ты сам подписал себе смертный приговор, и уже сегодня мои солдаты соорудят для тебя крест.

Скавр умолк. Канин с непроницаемым лицом отвернулся в сторону.

– Ну что? Нечего сказать? – усмехнулся трибун.

Квинт на миг поднял взгляд к потолку, а затем с вызовом посмотрел Скавру в глаза и тремя короткими словами ответил на его вопрос. Настала очередь трибуна выпучить в растерянности глаза на своего собеседника. Его аристократическая сдержанность испарилась в один миг, уступив место чему-то более непосредственному, что он обычно умело скрывал.

– Что за хрень?! Кто?!

Канин с каменным лицом продолжал смотреть на Рутилия.

– Ты верно расслышал, трибун. Брат. Обдурон – мой брат. Более того, брат-близнец.

Пристально посмотрев на префекта, Скавр открыл было рот, чтобы что-то сказать, но затем опустил голову и положил на стол кулаки. Побелевшие костяшки пальцев резко выделялись на темном дереве столешницы. Когда он поднял лицо, оно было перекошено гневом, однако голос трибуна остался на удивление спокоен.

– Если я, так и быть, поверю в эту твою историю, тебе придется очень постараться, чтобы убедить меня, почему ты не поведал мне ее раньше.

Глядя в пол, Квинт пожал плечами:

– Расскажи я ее тебе в самом начале, ты бы не раздумывая отстранил меня от участия в собраниях и принятии решений.

Скавр холодно усмехнулся:

– Что ж, ты прав! Как нетрудно догадаться, это первое, что сейчас пришло мне в голову, хотя ты наконец и решился сказать мне правду. – Трибун покачал головой. – Итак, расскажи мне с самого начала, как так получилось, что ты и твой брат-близнец стали противниками. И почему ваши пути столь резко разошлись. – Выбрав стул рядом с одним из факелов, он сел. Глаза его при этом оставались в тени, и понять их выражение было невозможно. – И постарайся, чтобы это прозвучало как можно более убедительно, иначе уже завтра к полдню ты станешь пищей для воронов.

Канин прислонился к стене и потер большим пальцем усталые глаза.

– Как хорошо, что я наконец могу это кому-то рассказать. Я так давно скрывал это от окружающих, что эта тайна начала разъедать меня изнутри. Его имя Секст. Он родился примерно через минуту после меня. Мы с ним похожи как две капли воды, оба косоваты. Ты можешь легко убедиться, что я не лгу, если проверишь записи наместнического архива. Там найдешь нас обоих. Мы родились в этом городе чуть более тридцати лет назад. И поэтому наши имена внесены в перепись, которая состоялась между тем днем, когда мы появились на свет, и тем, когда каждый из нас пошел своим путем.

Квинт жестом указал на стул и вопросительно посмотрел на Скавра. Тот кивком разрешил ему сесть. Рука его по-прежнему крепко сжимала рукоятку меча. Префект сел и откинулся на спинку стула с видом человека, только что сбросившего с плеч тяжелую ношу.

– Благодарю. В детстве мы были типичными близнецами. О таких обычно пишут в книгах. Всегда вместе, похожие друг на друга как две капли воды. Когда наша мать увидела, что мы почти неотличимы друг от друга, она сделала нам медальоны – диски с номером на короткой цепочке. Когда мы подросли, и из шалости нам захотелось ими обменяться, сделать это было невозможно, не порвав ее. К тому же наша мать говорила, что, если такое произойдет, нас ждет самое тяжелое наказание. – С этими словами рассказчик оттянул горловину туники, и Скавр увидел у него на шее металлический диск на короткой цепочке. Канин приподнял медальон, чтобы трибун мог лучше его рассмотреть. – Видишь, на нем выбита цифра пять . Работа довольно грубая, но это единственное, что связывает меня с матерью. Она умерла во время мора несколько лет назад. Но, по-моему, болезнь лишь окончательно уничтожила и так подорванное здоровье, ведь она долгие годы не щадя себя трудилась, чтобы мы, ее близнецы, были сыты.

Префект покачал головой и снова убрал медальон под шерстяную ткань туники.

– Она была права, когда повесила на нас медальоны, а главное, когда внушила нам, что, разорвав эту цепочку, мы навлечем на себя массу бед, какие не стоят кратковременного веселья, если мы попытаемся выдавать себя друг за дружку. Мы вечно подтверждали свою взаимную связь тем, что совершали одинаковые глупые поступки, вляпывались в одинаковые неприятности. Но в целом мы были хорошими детьми. Да, мы рано научились драться: косоглазым в детстве достается. Хотя Секст всегда был лучше меня по части драк. Я же не лез за словом в карман и мог ловко отбрить любого остряка. Как ты догадываешься, это стоило мне нескольких хороших выволочек, но в целом к десяти годам мы были парой задиристых, но по большому счету безвредных мальчишек. Вернее, до того момента, как у нас выросло мужское достоинство и начали пробиваться усы. Кстати, я и в этом его опередил, пусть даже всего на несколько недель. До того как это произошло, мы были неразлучны. Поодиночке нас невозможно было увидеть. Но с возмужанием наша дружба начала остывать. Думаю, каждый искал в этой жизни собственный путь. Мы начали толкать друга, соревноваться там, где когда-то действовали заодно. Не прошло и года, как мы перестали быть «косыми близнецами». Теперь мы были Квинтом и Секстом. У каждого были свои друзья, свои замашки, свои привычки. Он был тверд, как камень, я – более мягок и уступчив. Я никогда не был религиозен, он же начал поклоняться Ардуине с неистовством лесного охотника. Нет, какое-то время мы проводили вместе, но постепенно отдалялись друг от друга. Он искал применения своим кулакам, я – своим мозгам. Только боги ведают, что было бы, не разойдись наши пути. Мы бы давно разделались с местными бандитами, но, увы, этого не произошло. Окончательно развела нас девушка…

Скавр кивнул. Его первоначальное недоверие давно сменилось любопытством.

– Словно в книге! А как ее звали?

– Люция. Семейное имя не помню, хотя в архивах его наверняка можно найти. Дочь состоятельных родителей, она любила водить дружбу с бедными мальчишками, если ты понимаешь, о чем я. И мы оба подходили под это определение. Эта девушка обожала ходить по лезвию, хотя, подозреваю, что в конечном итоге она получила больше, чем рассчитывала. Мы оба влюбились в нее. Впервые в жизни у нас появилось нечто такое, что мы оба хотели и не могли между собой поделить. Она сделала свой выбор, и выбор этот пал на меня. Нет, между нами ничего такого не было, просто она несколько раз ночью тайком убегала из дома на свидания со мной. Но она была моей первой любовью, и я по наивности полагал, что мы найдем способ быть вместе до конца наших дней. Думаю, вскоре она бы сама меня бросила и на несколько недель разбила бы мое сердце, но она не успела.

Канин на минуту умолк и снова посмотрел на потолок. Скавр – правда, уже гораздо мягче – задал ему наводящий вопрос:

– Твой брат застал вас вместе?

Квинт кивнул:

– Да. Он прочесал весь город, пока, наконец, не нашел то место, где мы с ней встречались, – заброшенные конюшни в восточной части города. Я был уверен, что там нас никто не найдет. Возможно, он тайком проследил за мной или кто-то ему донес, не знаю. Он ворвался к нам и приставил мне к горлу нож: он был в ярости от того, что я ему лгал, но еще в большей – от того, что своими глазами увидел, что она предпочла меня, а не его. Она вскочила, чтобы его остановить. Он же случайно наступил на гнилую доску и, падая, вогнал нож ей в бедро по самую рукоятку. Она умерла от потери крови на моих руках. А Секст все это время бесновался рядом, обвиняя меня в том, что я его предал. Я крикнул ему, что он, если хочет, может убить меня. Думаю, он бы так и сделал, не будь я уже с головы до ног перемазан ее кровью. В конце концов брат слегка успокоился и до него дошло, что он натворил. Он не просто убил невинную девушку – одного этого было достаточно, чтобы его приговорили к смерти. Увы, все было гораздо серьезней. В глазах людей это выглядело бы как похищение, изнасилование и убийство дочери богатого горожанина. Мы оба знали, что ее отец платил большие деньги бандитам одной из самых влиятельных городских шаек. Он наверняка станет мстить за смерть дочери, а чтобы спасти собственное лицо, вряд ли станет упоминать о том, что та тайком убегала из дома. Главари бандитов будут только рады спустить на нас своих головорезов, прикрываясь справедливым воздаянием. Поскольку наши с ней отношения не были большим секретом, я знал, что первыми они придут ко мне, и сколь громко бы я ни отрицал свою вину, дело кончится тем, что эти ублюдки переломают нам каждую косточку, после чего обоим перережут глотки на городской площади.

Канин покачал головой.

– Мы оба были обречены. Нам оставалось лишь одно – бежать из города, пока ее не хватились. Мы понимали, что нам придется подлезть под городскую стену и, оказавшись на другой стороне, бежать куда глаза глядят. Но сначала мы должны были схоронить под полом ее тело, а сверху насыпать толстый слой опилок, чтобы отбить запах. Река Ворм втекает в город через арку в юго-восточной части стены. Нам было известно, как можно поднять перегораживающую ее решетку. Как только мы с братом оказались на другой стороне арки, он сказал мне, что в следующий раз, когда увидит меня, убьет на месте и рука его не дрогнет. И я по его глазам понял, что так и будет. Я едва не набросился на него прямо там, чтобы закончить эту историю раз и навсегда, но что-то меня остановило. Наверное, страх. В драках он был куда искуснее меня. Или же я с болью вспомнил о том, как когда-то мы были близки. Как бы то ни было, пригрозив мне, Секст исчез в ночи. А спустя несколько минут я мысленно попрощался с Люцией и тоже бросился в бегство.

Скавр встал, разминая затекшие члены.

– Я бы сказал, что, несмотря на столь печальное начало, ты преуспел в этой жизни, если, конечно, ты рассказал мне правду. Но мне бы очень хотелось знать, как человек с таким темным прошлым смог стать имперским чиновником, тем более в городе, где его, собственно, до сих пор должны разыскивать за убийство?

Марк проглотил последние капли супа, который разогрел для него на больничной плите санитар, когда в комнату вошел Рутилий Скавр. Ответив на салют центуриона, трибун сел рядом с его постелью. Санга, лежа, вытянулся в струнку на матрасе, а Рутилий бросил взгляд через всю комнату – туда, где к стене рядом с кроватью был приставлен тяжелый деревянный костыль.

– Скажи, солдат, это твой костыль, там, у стенки?

Санга, не привыкший общаться с теми, кто в его узком мирке были едва ли не богами, покраснел и что-то смущенно пролепетал в ответ, после чего снова вытянулся в струнку и отдал салют, несмотря на то что лежал на спине.

– Да, трибун. Слегка пошатываюсь, правда…

– В таком случае, сдается мне, тебе не помешает попрактиковаться. Ступай в коридор. Походи там взад-вперед, пока я тебя не позову.

Повторять приказ не понадобилось. Санга с удивительным проворством и смущенной улыбкой на лице, хромая, вышел вон из комнаты. Скавр сел и обвел взглядом голые стены.

– Тебе здесь не скучно, центурион Корв?

Марк кивнул с таким грустным видом, что трибун невольно улыбнулся.

– Я так и думал. Ты не из тех, кто привык сидеть без дела, я прав? Спешу тебя обрадовать: твоя вынужденная скука скоро закончится. У меня для тебя есть новое задание, центурион. Причем такое, где тебе скорее понадобятся глаза и уши, нежели умение говорить. Тем более ты уже доказал, что умеешь зорко подмечать каждую мелочь.

В дверях, с одеждой и снаряжением под мышкой, вырос Маний.

– Я велел санитару принести твои вещи. Лекарь уже выписала тебя из лазарета, как способного снова встать в строй. Мне кажется, ей известно даже лучше, чем мне, что тебя уже доконала скука. Еще бы, коль твое единственное общество – этот солдат. Одевайся. Я подожду тебя у входа. Долг зовет, центурион, и в данном случае тебе не нужен голос, чтобы ответить на его зов.

Марк и Скавр стояли на углу улицы, на которой располагалась администрация Канина. Охранявшие ее часовые недобро посмотрели на них, все еще злые за вчерашнее задержание. Пока они шагали из лазарета через весь город, трибун пересказывал Марку историю префекта и сейчас подошел к ее завершению.

– В общем, они закопали ее в опилки, чтобы труп не слишком смердел, после чего сбежали из города через арку, в которую река Ворм втекает в город. Канин отправился на восток. Форт у переправы через Мозу он обошел стороной. Чтобы не попасть в руки стражи на мосту, он предпочел перейти реку по отмелям, после чего дошел до Колонии Клавдия на Ренусе. Там он старался не привлекать к себе внимания, не гнушался никакой работы и вскоре снискал себе репутацию серьезного толкового парня, который умеет держать обещания. В конечном итоге его взяли писарем в городскую администрацию. Одно к другому – и спустя десять лет он уже префект провинции, отвечающий за борьбу с бандитизмом. За это же время его родной брат стал самым крупным, самым жестоким главарем разбойничьей банды. Я спросил у Канина, как так получилось, что в нем не узнали того, кто десять лет назад бежал из города. Скажу честно, в целом его ответ меня убедил, хотя я и не знаю, так это или нет.

Марк вопросительно посмотрел на Скавра. Трибун жестом обвел город.

– Посмотри по сторонам, и ты сам поймешь. Учитывая размеры города, жителей в нем должно быть в два или в три раза больше.

Центурион Корв задумчиво кивнул, поняв, что может служить тому объяснением.

– Да-да. Мор, – подтвердил его спутник. – Тот самый, что последние пятнадцать лет свирепствует по всей империи, пять лет назад пришел и сюда. Впрочем, не только сюда, но и в крепости вдоль всего Ренуса. Если он убил последнего императора в его покоях , но почему должен был пощадить кого-то здесь? По прикидкам Канина, мор унес примерно треть жителей города, но еще больше, собрав вещи, бежали отсюда куда глаза глядят. Поэтому, когда он получил назначение сюда, здесь просто не осталось никого, кто узнал бы его. И самое главное, семьи той девушки тоже нет в живых, а значит, некому призвать его к ответу. На всякий случай он уничтожил все документы, касающиеся того убийства. По крайней мере, он так утверждает.

Марк что-то написал на табличке и показал написанное трибуну.

– Доказательства? – переспросил тот, прочитав его вопрос. – Данные местных переписей погибли в пожаре, случившемся во время мора. Какой-то идиот поджег здание, в котором лежали мертвые и умирающие жертвы мора. Тогда огонь уничтожил значительную часть города, в том числе и здание, в котором располагался архив. По словам Канина, та же участь постигла и конюшню, в которой они закопали тело, а значит, никаких доказательств правдивости этой истории нет.

Поймав вопросительный взгляд Марка, Скавр кивнул.

– Согласен. Очень удобно, не правда ли? История, которая якобы подтверждает его невиновность, однако без каких-либо вещественных доказательств. Верю ли я ей? – Рутилий на миг умолк. – В целом да. Более того, я хочу, чтобы это оказалось правдой, и да осудят меня наши боги, если я ошибаюсь! Он поведал ее с таким отчаянием и фатализмом, как может лишь человек, висящий на ниточке над царством Плутона, и который знает, что не заслужил это падение. При этом я не слишком верю в его «новую» персону, поэтому на всякий случай отправил в администрацию наместника запрос по поводу записи о его рождении. Не худо бы проверить, был у него брат-близнец или нет. Что же касается того, доверяю я ему или нет, то, как я уже сказал тебе в лазарете, здесь мне понадобишься ты. Я дам тебе временную должность в его администрации, причем он даже не сможет возразить. Понаблюдай за ним несколько дней, после чего доложишь мне свое мнение. Если вся эта история – сплошная ложь, рано или поздно он утратит бдительность и выдаст себя. Если это действительно Обдурон, то неплохо держать его под нашим недреманным оком. Виновен он или нет, или же он просто жертва стремления брата к власти и мщению – думаю, лучшего способа это выяснить, чем подсадить к нему такого умного парня, как ты, нам не сыскать. Есть, конечно, и другой путь – под пытками вырвать у него признание, но кто поручится, что при этом мы не доведем до полусмерти абсолютно невинного человека?

Марк кивнул и посмотрел на здание администрации. Скавр между тем продолжил:

– Но, во имя Митры, будь осторожен! Если Канин все-таки виновен, он наверняка будет ждать нужного момента, чтобы нанести удар по нам обоим. Будь предельно бдителен. И я каждый вечер жду от тебя доклад. Я предупредил Канина, что если тебя не будет на вечерней перекличке, я разберу это здание на отдельные кирпичи, после чего казню его и любого, кто только попытается помешать мне это сделать!

Центурион вытянулся в струнку и отдал салют. Рутилий в ответ поднял руку.

– Отлично, а теперь свободен. И да хранит тебя наш непобедимый Митра!

Когда Марк Трибул Корв шагнул к входу в префектуру, часовые вытянулись в струнку и поспешили распахнуть перед ним тяжелую деревянную дверь. Как только Скавр решил, пусть временно, продемонстрировать доверие к их начальнику, им тоже вернули оружие. Впрочем, от Марка не укрылось, что часовые избегают смотреть ему в глаза. Он прошел вестибюль.

Внутри его уже ждал тощий, как щепка, заместитель Канина. Бесстрастно кивнув, он распахнул перед ним дверь в рабочую комнату начальника и отступил в сторону. Префект сидел за столом, в ожидании гостя положив на столешницу ладони. Как только Трибул вошел, он встал, обошел стол и шагнул ему навстречу, а когда дверь закрылась, браво отдал салют.

– Центурион, я в твоем распоряжении. Трибун Скавр сообщил мне, что я могу и дальше исполнять свои обязанности, но при условии твоего присутствия в моем штабе. В данной обстановке самое разумное – быть честным в том, что касается границ моей свободы. В общем, я всецело отдаю себя в твои руки.

Марк мягко улыбнулся, потрогал распухшую челюсть и указал на стул, с которого только что встал Канин.

– Понял, – закивал тот. – Тебе все еще трудно говорить, я прав?

Трибул тоже кивнул и снова указал на стул. На этот раз Квинт послушно сел, и центурион вручил ему деревянную табличку, на которой он предварительно написал несколько предложений. Взяв ее у него из рук, префект поднес ее к свету.

– «Я здесь для того, чтобы следить за тобой, но буду делать это, как друг. Я все еще благодарен тебе за то, что ты спас мою жену…» – В этом месте Канин поклонился. – Не стоит благодарности, центурион. Однако твоя непредвзятость оценена по заслугам. Как бы там ни было… – Квинт принялся читать дальше. – «Я буду лишь наблюдать – и все. Продолжай выполнять свои обязанности, как будто меня рядом нет». – Префект кисло улыбнулся. – Такое легче сказать, чем сделать, но я буду, по мере возможности, не обращать внимания на твое присутствие. Ты спрашиваешь, какие у меня планы? – Канин встал и указал на карту у него за спиной. – На этот раз у меня две цели… но может, ты для начала присядешь? Я все еще считаю, что в моей администрации действуют шпионы Обдурона.

Марк сел и жестом велел Квинту продолжать.

– Моя первая, самая очевидная цель – это, конечно, сам Обдурон, – продолжил тот. – У меня есть свои шпионы в Ардуине, и они заняты поисками его логова. На данный момент для нас самое важное – обнаружить его. Ты был там, центурион Корв, пусть даже тебя привели туда с завязанными глазами. Ты не мог бы подробнее описать это место?

Трибул написал несколько строк и отдал табличку Канину. Префект прочел написанное, кивнул и вернул ее Марку.

– Понимаю. Ты был в полубессознательном состоянии, тебе сломали челюсть. Не сомневаюсь также, что они постарались, чтобы ты утратил всякое представление о пространстве. Мне понятно, почему ты пишешь, что мог идти час, а может, и три. И все же наверняка должны быть какие-то мелкие зацепки. Посмотри на карту. Если бы тебя попросили угадать, где расположен их главный лагерь, какое бы место ты указал?

Марк встал, подошел к карте и, пару секунд подумав, указал место к юго-востоку от подводного моста. Пожав плечами, он обернулся к Канину. Тот ответил ему хмурой улыбкой.

– Понимаю. И все же твой выбор куда более обоснован, чем мнение любого из нас. Я дам моим людям задание хорошенько прочесать эту часть Ардуины.

Центурион кивнул и вновь жестом велел префекту продолжать.

– Я только что упомянул вторую задачу, – произнес Канин. – Если честно, о ней я пока не говорил ни единой душе за пределами этих стен. – Он наклонился через стол и заговорщицки прошептал: – Если хотя бы малейший намек на подозрение в отношении того, о чем я сейчас тебе сообщу, преждевременно получил бы огласку, не сомневаюсь, что любые доказательства были бы уничтожены уже в ближайшие несколько часов, а человек, которого я подозреваю в тяжелом преступлении против имперской казны, полностью получил бы надо мной власть. – С этими словами Квинт откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на Марка. – Но я подозреваю, что ты знаешь, о чем я веду речь. Думаю, мы с тобой могли бы вступить в союз. Из тебя вышел бы идеальный дознаватель.

Завершив разговор с Канином, Трибул сослался на личные дела и, выйдя из префектуры, бодро зашагал по улице к продовольственной лавке, где накануне вечером Скавр покупал ему суп. Немного поторговавшись при помощи языка жестов, а также присовокупив к этим жестам некую сумму, которой хватило бы на целую неделю, он убедил владелицу лавки, что ее новый лучший покупатель должен иметь в день два горшка супа, причем по возможности каждый раз с новым вкусом.

Следующую остановку центурион сделал у кузнеца, у которого приобрел свой новый меч. В отличие от торговки едой, кузнец был обучен грамоте и, пусть медленно, с великим трудом, но прочел письменную просьбу Марка.

– Так, значит, тебе нужен новый шлем, центурион? Как я понимаю, старый ты потерял, когда приобрел эту опухоль на лице? – спросил он, и покупатель терпеливо кивнул. – Ты просишь точную копию старого, но сделанную, как тот кавалерийский шлем, который я тебе показывал? Значит, ты хочешь, чтобы там был слой железа? Ты умен, как я погляжу. Лучшего шлема, чем делаю я, тебе нигде не сыскать. Так, что еще?.. – Кузнец прищурился и, прочтя следующую строку, нахмурил брови. – Щит? – Он недоверчиво посмотрел на Марка. – Вот уж не знал, что вы, офицеры, носите щиты! – Трибул выгнул бровь и постучал по табличке. – Понял, господин. И ты хочешь, чтобы он… – Читая дальше, мастер нахмурился еще больше. – Какая от этого польза, центурион? Во-первых, это неправильная форма…

Марк взял у него из рук табличку и, подняв вверх, многозначительно указал на начертанные на ней строки, после чего похлопал себя по кошельку. Кузнец пожал плечами и кивнул в знак согласия.

– Ты заказчик, центурион. Если тебе нужен щит вроде тех, какие делали в стародавние времена, от которого никакой пользы, кто я такой, чтобы спорить? Итак, копье, шлем и щит, сделанные в соответствии с твоими требованиями. Скажем так, десять монет золотом?

Трибул снова что-то написал на доске и через прилавок вручил ее кузнецу.

– «Да, но только если…» – Кузнец устало покачал головой. – Для того, кто был моим лучшим заказчиком за многие годы, ты выдвигаешь чересчур жесткие условия, центурион.

Марк пожал плечами, взял табличку и повернулся к двери. Видя это, продавец поспешил выйти из-за прилавка и со скоростью выпущенного из баллисты ядра загородил ему выход.

– Но я же не сказал «невозможные»! Присядь. Скажи лучше, с перевязанным лицом тебе можно пить вино?

Наконец сделка была заключена и скреплена чашей довольно водянистого вина, и вскоре Трибул, захватив по дороге горшок с супом, с задумчивым видом зашагал назад в лазарет. Здесь он поцеловал жену и прошелся по коридору, в поисках нужной ему комнаты. В ней находился один-единственный пациент в форме центуриона. Увидев в дверях Марка, он кое-как поднялся на ноги и протянул ему руку.

– Центурион Корв! Я уже забыл, когда мы в последний раз говорили с тобой. Я заметил тебя в соседней комнате, когда меня принесли сюда. Но я лишь сегодня встал на ноги, да и то с большим трудом, – сказал он и поднял стопу левой ноги, чтобы Марк мог на нее взглянуть. Та была в огромных черных пузырях, и, глядя на нее, Трибул даже поморщился. – Не скажу, что они очень болят, и если их перевязать, я даже могу наступать на ногу. Но в строй я встану не раньше чем через неделю.

Посмотрев на него с теплой улыбкой, Марк исполнил свой уже привычный номер – легонько похлопал ладонью по опухшей челюсти и вручил собеседнику табличку, чтобы тот прочел написанное. Пока Терций, молча шевеля губами, разбирал его мелкий почерк, Трибул мысленно перенесся к их первой встрече в офицерской столовой форта Арбея в восточном конце Стены . Терций тогда моментально догадался, что перед ним беглец. Центурион второй когорты имел все возможности нажиться на его секрете, но вместо этого занял его сторону и сорвал планы префекта, мечтавшего разоблачить Марка и предать его казни. После загадочной смерти префекта Фурия среди солдат тунгрийских когорт на протяжении нескольких месяцев ходили слухи, хотя по официальной версии тот умер от естественных причин. Поговаривали, что Фурий стал жертвой мести, что его убил какой-то центурион второй когорты, чей брат был казнен по приказу префекта. Впрочем, никаких доказательств тому не было, и Терций, тот самый центурион, наотрез отказался обсуждать эту тему. Сейчас он с задумчивым видом оторвал глаза от таблички.

– Ты хочешь, чтобы я сделал для тебя кое-какую работу, связанную с поимкой этого ублюдка Обдурона. Дело это надо сделать быстро, но оно сопряжено с опасностью. – Терций лукаво улыбнулся. – Я тот, кто тебе нужен. Про это можешь забыть… – Он взмахом указал на кошелек. – Гнусный ублюдок Фурий распял моего брата, ты же дал мне возможность отомстить за него. Да хранит тебя Коцидий за этот благородный шаг! О чем бы ты сейчас меня ни просил, считай, что это покроет лишь часть моего долга перед тобой. И если мне придется пустить в ход оружие, так даже лучше. – Центурион взял в руки меч и нежно погладил ножны. – Хотя, судя по тому, что здесь написано, думаю, одним мечом мне никак не обойтись.

– Ты закончил, центурион Корв?

Марк кивнул, что-то написал на табличке и с хмурым видом передал ее через стол.

– Столько? За шлем? О боги, этот кузнец умеет ободрать покупателя! Да за такие деньги этот шлем должен быть из золота! – Канин покачал головой и вернул Трибулу табличку. – Итак, давай обсудим вторую из моих целей. Думаю, ты уже и сам догадался, кого я имею в виду. Но во избежание недоразумений я все-таки назову его имя вслух. Прокуратор Альбан получил свой пост с подачи наместника Юлиана уже после моего назначения префектом. Поэтому я имел возможность своими глазами пронаблюдать, как хитро он изменил механизм поставок зерна легионам на Ренусе. По его словам, его главная цель – резко увеличить снабжение армии зерном. Но лично я заметил лишь небольшой рост числа подвод с зерном, что отправляются на восток, к крепостям на Ренусе. Однако от меня не ускользнуло другое: значительное увеличение числа подвод, что прибывают сюда со всех концов провинции. Но если зерна поступает больше, а количество того, что идет на хлеб солдатам, остается прежним, то где, спрашивается, разница в количестве? Либо какая-то часть зерна просто не поставляется, что маловероятно, ибо это торчало бы среди бумаг, как похотливый член жениха, либо он принимает на хранение зерно, которое не должно идти в пищу, а потом подменяет качественное.

Марк что-то написал на табличке. Когда он повернул ее Канину, там было всего два слова.

– Плесневелое зерно? Именно, центурион! Я знал, что у тебя зоркий глаз. Подозреваю, что прокуратор принуждает земледельцев поставлять ему негодное в пищу зерно, за которое платит им малую часть цены, причитающейся за качественное. Давай посмотрим правде в глаза: даже десятая часть рыночной цены лучше, чем ничего, за зерно, которое, по-хорошему, нужно уничтожить. Альбан под тем или иным предлогом «облагораживает» его, говоря, мол, это фуражное зерно или вроде того, но я готов спорить на что угодно, что затем он подмешивает его к качественному. Даже если к сотне мешков с хорошим зерном он добавит лишь парочку мешков с плесневелым, он кладет девяносто долей стоимости двух мешков с годным зерном себе в карман. На первый взгляд – подумаешь, какая мелочь! Но если сложить все мешки за год, картина получается иная. – Квинт вытащил из стола свиток и передал его Марку. – Обрати внимание на количество. Мы ежегодно отправляем легионам шестьсот тысяч мешков с зерном. В среднем восемьдесят подвод в день. Если ему хватает ума ограничиться лишь парой процентов, двумя мешками с плесневелым зерном в каждой сотне, что, согласись, вряд ли вызовет подозрения, то при цене четыре денария за мешок зерна он все равно имеет более тысячи денариев в год. Это десять тысяч золотом, центурион! Вычти из этой суммы гроши, которые он платит за негодный продукт, а также взятки, какие он дает нужным людям за молчание, и я готов спорить, что он все равно имеет от шести до семи тысяч золотом в год и, главное, никаких налогов! Он же сидит здесь уже больше двух лет. Два года таких доходов – и, вернувшись в Рим, можно купить все, чего душа пожелает, начиная с места в сенате. Как ты понимаешь, это идеальное преступление «без жертв». Никто ничего не теряет, если, конечно, не считать императора, ведь зерно из этой провинции, а также галльских провинций к югу отсюда достается ему почти бесплатно. Это своего рода крошечный налог за то, что мы оберегаем их от набегов германских варваров, обитающих по ту сторону Ренуса. У прокуратора лишь две проблемы – я, а теперь и ты.

Факелы были давно зажжены, а знакомые лица уже раскраснелись от выпитого пива, когда в низкие двери трактира в юго-западной части города, прихрамывая, вошли двое в грубых солдатских туниках. Один едва ступал на ноги, а второй опирался на костыль. Все тотчас повернули головы в их сторону. Однако лица этих двоих, когда они окинули взглядом зал, остались бесстрастными. Куда красноречивее были длинные военные кинжалы, висевшие на кожаных ремнях рядом с толстыми кошельками.

Одежда вошедших была проста, но практична – плотная шерсть, грубо заштопанная там, где успела износиться. Их лица и руки были сплошь в шрамах, а ладони – в мозолях, натертых за десятилетие службы. Железные рукоятки кинжалов были начищены до блеска и сверкали в тусклом свете едва ли не серебром, как будто нарочно предупреждая любого подумать дважды, прежде чем лезть в драку.

Вошедшие жестом заказали два пива, для убедительности показав хозяину заведения монету. Тот, что помоложе, помог старшему товарищу сесть и приставил его костыль к стене. Ярко накрашенная служанка в тунике с нарочито низким вырезом, обнажающим почти детскую грудь, поставила на грязноватый, весь в царапинах и пятнах, стол кружки и, взяв монету, вопросительно посмотрела сначала на одного посетителя, а затем на другого, явно озадаченная тем, что никто из них не проявил никакого интереса к столь откровенно демонстрируемым женским прелестям. Осуждающе покачав головой, она с вызовом встала перед ними, уперев руки в боки.

– Смотрю, вы двое не по женской части? Ничего страшного, наверху есть парочка мальчишек, если…

Солдат помоложе поднял руку, и служанка тотчас умолкла. Он же сделал глоток и, ощущая на себе пристальные взгляды посетителей, довольно вздохнул.

– Лучшее пиво за день. – Он покачал головой и с улыбкой посмотрел на девушку. Та все же дулась, до глубины души оскорбленная их равнодушием. – Не обижайся, милашка, но когда я ищу себе женщину на ночь, я предпочитаю иметь дело с особами чуть более зрелыми. Ты же для меня слишком юная и свежая. – Незнакомец снова поднял руку, упреждая очередное предложение. – Знаю, наверху найдутся красотки «постарше», но, опять-таки, без обид: возможно, они не в моем вкусе. Мы просто посидим здесь и выпьем пива, и какой-нибудь приятный мужчина подскажет нам, где мы сможем найти себе женское общество, более подходящее нам по возрасту. Или, в случае моего сослуживца, – лукаво оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что его слушают, он указал на товарища, – ярко раскрашенную шлюху с сиськами размером с коровье вымя и задницей тяжеловоза, которая долбится, что твоя баллиста, а сосет член как греческий матрос после недели в море.

После этих слов служанка под всеобщие смешки с оскорбленным видом направилась прочь. Старший из солдат поднял в шутливом салюте кружку и негромко, но отчетливо прорычал:

– Ну ты даешь, Терций! Ты только что прогнал единственную в моей жизни шлюху, которая стоит больше денария за всю ночь. А ведь она наверняка в самом соку!

Услышав его слова, к нему с кривой улыбкой наклонился посетитель, сидевший за соседним столиком.

– Нет, приятель, твой товарищ прав. Она самая красивая из здешних уродин. Кстати, насчет мальчиков она не шутила. Это ее братья, и они будут помладше ее самой. Да, я знаю… – Он ухмыльнулся, прочтя на лице Терция недоверие. – И ее мамаша тоже там, наверху. – Времена тяжелые, бандиты держат все, что приносит деньги, в своих руках. Но если вам нужны женщины поприличней, подсаживайтесь ко мне, купите мне пива, и я скажу вам, где в Тунгроруме приличному человеку можно найти достойные увеселения.

На лице центуриона Терция появилось нечто вроде выражения торжества, тогда как лицо Санги, как и лицо любого ветерана в обществе собственного центуриона, примипила или трибуна, оставалось каменной маской.

– Нам повезло в третьем трактире. Там собрались все, кого мы видели, когда они уходили из зернового склада после того, как тот закрылся на ночь, – рассказывал Терций. – Пили пиво, присматривали себе шлюшек на ночь. Нам оставалось лишь подыграть да расстаться с монеткой, чтобы придать убедительности нашей истории про то, как мы оказались в этот поздний час в городе. Не успели мы и глазом моргнуть, как получили приглашение развлечься вместе с ними в «Синем вепре». Как только мы туда пришли, стало ясно, что они там завсегдатаи. Охранник, не говоря ни слова, впустил их внутрь, а так как они поручились за нас, то и нас тоже впустили. Кстати, местечко не дешевое.

Примипил Фронтиний вопросительно выгнул бровь.

– Как я понимаю, вы были вынуждены отведать предложенные вам угощения, чтобы ни у кого не возникло сомнений в правдивости вашего рассказа о том, как пара бедных солдатиков решила немного развлечься за счет вашего знаменосца.

Санга попытался сохранить невозмутимое лицо, хотя один уголок его рта подергивался от сдерживаемого смеха. Фронтиний смерил его пристальным взглядом, однако Терций заговорил снова, причем совершенно серьезно.

– Да, примипил, иначе это было бы странно. Ну, ты понимаешь, о чем я. Нам даже на руку то, что теперь по всему городу разнесся слух о том, что Морбан принимает ставки по любому поводу. Когда наши новые друзья рассказали охраннику нашу историю, тот едва не прыснул со смеху.

– И?..

Вопрос Скавра заставил Терция нахмурить брови.

– Ты о чем, трибун?

Рутилий Скавр одной рукой потер глаза, а другой прикрыл зевок.

– Центурион, это все, конечно, весьма увлекательно, но ты пока еще так и не сказал главного.

Рассказчик виновато кивнул:

– Верно, трибун. Короче говоря, похоже, префект прав в своих подозрениях о махинациях на зерновом складе. Как мы и ожидали, наши новые знакомые – простые трудяги, грузчики. Они разгружают с телег мешки с зерном, а потом грузят их на подводы, которые развозят зерно по крепостям. Это мы узнали после первой же кружки пива, тем более они были в рабочей одежде. Но подробности стали нам известны лишь после того, как они основательно промочили горло. Но тут солдат Санга возьми и скажи, что им наверняка за это хорошо платят…

Офицеры дружно поморщились. Каждый представил себе неловкий момент, когда до грузчиков дошли наивные слова Санги.

– Но он произнес это с таким хмурым видом, что они лишь расхохотались, увидев в его словах зависть. Тем более что они и впрямь бросались деньгами. Один из них подался вперед и, с улыбкой пошлепав его по носу, заявил, что в зерновом складе творятся дела, о которых нам лучше не знать, а затем потер пальцами, будто между ними была зажата монета. Было с первого взгляда ясно, что именно эти грузчики делают для Альбана грязную работу, тайком грузя на подводы мешки с плесневелым зерном. За что время от времени имеют неплохие деньжата, которые затем спускают на пиво и шлюх.

– Но они так и не сказали вам, как и когда они это делают?

В ответ на вопрос Канина Терций покачал головой:

– Нет, префект, и они никогда этого не скажут. Они не станут делиться этими сведениями с первым встречным. Чтобы хоть что-то из них вытянуть, нужно целый месяц пьянствовать вместе с ними и ходить по шлюхам. – Поймав ироничный взгляд Фронтиния, центурион поспешил продолжить: – И хотя на это у нас нет времени, думаю, там явно что-то нечисто. Хотелось бы выяснить, что именно.

Когда оба солдата ушли, Квинт Канин кивнул Марку, молча сидевшему в углу.

– Отличная работа, центурион. Думаю, мы располагаем достаточными сведениями, чтобы провести на складе обыски. Если мы арестуем всех причастных к этим махинациям, один из них непременно впадет в панику и выдаст всех остальных.

Скавр неуверенно потоптался на месте.

– Скажи, префект, кого, по-твоему, мы должны арестовать на основании того, что простые грузчики спустили за вечер больше денег, чем им положено иметь?

Канин пожал плечами:

– Все зависит от того, хотим мы их запугать или вытянуть из них что-то еще. Испугавшись, они залягут на дно, а все их доходы вмиг испарятся. Или же мы хотим поймать каждого из них и заставить их вернуть незаконно полученные деньги. Смею предположить, трибун, что сумма эта довольно велика, и ее будет достаточно, чтобы каждый, кто причастен к этим махинациям, предстал перед правосудием.

Квинт пристально посмотрел на трибуна и примипила. Те переглянулись. Глядя префекту в глаза, Скавр покачал головой:

– Квинт Канин, я не пекусь о своем положении. Расположение императора – обоюдоострый меч. Это скажет тебе любой, кто имел опыт участия в имперской политике. Лично я предпочел бы, чтобы деньги вернулись к своему законному владельцу. Скажи, чьи двери должны выбить мои солдаты? Мне почему-то кажется, что ты ждешь от меня, чтобы я поиграл мускулами?

– Какого Плутона ты делаешь, трибун? Откуда в тебе вдруг такая самоуверенность, что ты внушил себе, будто можешь меня арестовать и присвоить себе мои полномочия? Или ты считаешь, что я… – Стоявший посередине главного зала базилики под зоркими взглядами двух ветеранов-тунгрийцев Альбан кипел гневом. Рутилий Скавр сидел перед ним с выражением усталого презрения на лице. Юлий, стоявший позади прокуратора с жезлом в руке, больно стукнул им Альбана по плечу, а Скавр лишь состроил недоуменное выражение лица и спокойно произнес:

– В следующий раз, когда тебя коснется жезл моего офицера, его силы хватит, чтобы заставить тебя замолчать. И это повторится такое количество раз, какое будет нужно для достижения этой цели. Мне все равно, останутся на тебе синяки или нет, но ты будешь молчать, когда я тебе приказываю. Закрой рот и будь добр, подумай, какой выход ты предпочитаешь.

Оба несколько мгновений молча смотрели друг на друга. Затем Рутилий поднял руку, подавая знак ценуриону. Жезл опустился на плечо Альбана еще раз. Заметив, как сжался прокуратор, Юлий, стоявший до этого с каменным лицом, улыбнулся. Впрочем, Альбан быстро взял себя в руки и стал смотреть вниз, на каменные плиты у себя под ногами. Постояв так пару секунд, он поднял на трибуна глаза, ожидая, когда тот разрешит ему заговорить.

– Отлично, прокуратор. Теперь, когда ты осознал свое место в наших с тобой изменившихся отношениях, можешь, так и быть, выплеснуть весь гнев, который в тебе накопился.

Альбан заговорил снова, на этот раз осторожнее – почти уважительно, хотя и не без насмешки:

– Спасибо тебе, трибун, за то, что разрешил мне высказать мое мнение. Поверь, я восхищен тем, как ловко ты посреди ночи вытащил меня из постели и заставил стоять здесь перед собой, в то время как сам удобно расположился на стуле, дабы подчеркнуть всю незавидность моего положения. Интересный прием, трибун, но боюсь…

Скавр не дал ему договорить. При этом тон его был под стать ледяному взгляду, которым он смерил арестованного.

– Прокуратор, я сижу потому, что провел на ногах всю ночь, пока в разных частях Тунгрорума шли облавы. Не хочешь угадать, кого еще мы могли бы арестовать этим утром? Нет? Просвети прокуратора, центурион.

Юлий громко прочел написанное на табличке. Его зычный голос, привыкший отдавать на плацу приказы, эхом отскакивал от стен комнаты.

– Четверо рабочих зернового склада, смотритель погрузочно-разгрузочных работ, два писаря, управляющий складом, твой заместитель Петр и ты сам, прокуратор.

Рутилий поднялся на ноги, потянулся и, сделав два шага, встал напротив прокуратора. Когда он заговорил, голос его звучал тихо, но тон трибуна был ледяным.

– И прежде всего ты, Альбан. Я поймал всю вашу преступную шайку, занимавшуюся махинациями против империи, всех до одного в этом городе, всех, кто имел отношение к зерновому складу. Сейчас, когда мы с тобой разговариваем, их допрашивают. И что-то подсказывает мне, что кое-кто из них в расчете на снисхождение расскажет нам все. Не думаю, что в этом есть необходимость, так как у нас уже имеются все нужные нам доказательства. Центурион!

Юлий открыл дверь и внес в комнату мешок с зерном. Скавр подошел к нему, развязал горловину и сунул руку в черное, покрытое коркой плесени зерно. Взяв пригоршню, он сунул ее под нос Альбану. Лицо прокуратора перекосила гримаса отвращения.

– Гнилое. Не просто плесневелое, а гниющее в мешке. Мешке, который – хочу особо подчеркнуть – был найден в отдельном помещении, подальше от основных запасов. То есть ты по-прежнему принимал испорченное зерно, хотя и хранил его отдельно от хорошего, – принялся рассказывать трибун. Альбан открыл было рот, чтобы возразить, но Скавр жестом велел ему молчать. – Ничего не говори. Я скажу за тебя сам. Никакого преступления не совершено. Твои люди нашли мешок с плохим зерном и поставили его в отдельное помещение, предназначенное специально для таких целей. Увы, прокуратор, детали часто опровергают самые благие намерения. Как в данном случае. Сколько таких мешков мы нашли, по-твоему? Не знаешь? В таком случае, Альбан, тебе не помешало бы проявлять куда больший интерес к порученному тебе делу. Всего нами обнаружено семьсот сорок три мешка с испорченным зерном. Большинству из них, конечно, далеко до этого, но и они вряд ли бы прошли проверку качества.

Рутилий высыпал гнилое зерно обратно в мешок и с гримасой отвращения вытер руки от остатков плесени.

– Какая мерзость это гнилое зерно! Ни на что не годное, даже на корм скоту. Разве что для твоих махинаций. Вытащить тайком пару мешков, погрузить на подводу. Вернее, по паре таких мешков на каждую. Думаю, вряд ли офицер легиона, который их вскроет, будет рад видеть эту гниль. Я почти уверен, что ты получал жалобу, и не одну. Тебя наверняка просили лично следить за тем, что укладывают на подводы. До сих пор твой обман сходил тебе с рук. Два мешка – не велика беда, их легко можно списать на естественную порчу. Гениально придумано, Альбан. Извлекать выгоду из испорченного зерна! Но ты наверняка считаешь, что мне этого никогда не доказать, – произнес Скавр и в упор посмотрел на прокуратора. Тот молча стоял перед ним, хотя по лицу Альбана было видно, что его терзают сомнения: кто скажет, какими доказательствами располагает трибун? Рутилий устало вздохнул и кивнул Юлию.

– Центурион!

Юлий вышел из комнаты, но вскоре вернулся с тяжелым деревянным ящиком под мышкой. Альбану было достаточно одного взгляда на этот ящик: прокуратор вытаращил глаза и побледнел. Трибун встретился с ним взглядом, а затем с холодной улыбкой указал на ящик.

– Да, это он. Ты удачно выбрал место, куда его спрятать, и отлично его замаскировал. Но мои солдаты – мастера по части поиска спрятанных сокровищ. Каменная плита, под которой он был спрятан, лежала чуть ниже остальных. Этого было достаточно, что вызвать у них интерес. Думаю, теперь у тебя не осталось сомнений на тот счет, что ты целиком и полностью в моей власти, как муха в кулаке. Пока у меня нет прямых доказательств твоих махинаций. Но я надеюсь, что с нашей помощью твои сообщники запоют, как птички. Хотя и эта находка снабдила нас весьма любопытными сведениями о том, какие доходы ты с этого имел. – С этими словами Скавр открыл крышку, вытащил из ларца свиток и молча пробежал его глазами. – Весьма внушительная сумма, прокуратор. И она постоянно растет, что наводит на мысль о том, что схема работает и дальше. Однако ее недостаточно, чтобы объяснить весь доход, который наверняка в разы больше, даже после того, как ты заплатил за молчание твоим сообщникам. Из чего напрашивается вывод, что ты действовал не один. У тебя наверняка есть партнер, который контролирует продажу зерна, а может, даже его помол. Ты крадешь хорошее зерно, заменяешь его плесневелым, за которое ты заплатил гроши, затем передаешь своему партнеру, и он продает его в городе. Физическое доказательство преступления съедено в считаные дни, и все довольны. Фермеры избавляются от зерна, которое им никогда не продать, и даже имеют с этого какие-то ничтожные деньги. Ты имеешь свой барыш, продавая зерно своему партнеру. Он продает украденное зерно по рыночной цене и тоже не остается внакладе. Да-да, все довольны. Все, кроме всего одной, но самой важной фигуры, если хорошенько задуматься. Я имею в виду императора Коммода. Мне почему-то думается, прокуратор, что, узнай он об этом, цезарь вряд ли пришел бы в восторг. Ведь его ежемесячно обкрадывают на тысячи денариев! Поверь мне, еще ни один принцепс не оставлял безнаказанным того, кто запустил руку в его казну, даже если перед ним такой обладатель безукоризненных манер, как ты.

Скавр повернулся, пересек комнату и взял у одного из солдат копье. Вновь подойдя к Альбану, он с отвращением на лице приставил его острие к горлу прокуратора.

– Но поскольку император не может присутствовать здесь лично, чтобы засвидетельствовать свое неудовольствие твоей аферой, я, так и быть, возьму на себя роль вершителя правосудия. Имперского правосудия, Альбан! – С этими словами трибун оперся на древко копья и, наклонившись к прокуратору, зловеще прошептал: – Правосудия строгого и неумолимого.

Сказав это, он снова прошелся по комнате и сокрушенно покачал головой.

– Искусный палач умеет прибить человека к кресту так умело, что тот провисит на нем два, и то и три дня, мучимый жаждой, задыхаясь и страдая от боли в ногах, когда попытается приподняться на гвоздях, которыми те прибиты, чтобы набрать в грудь воздуха. И это не считая стервятников, которые слетятся, чтобы выклевать ему глаза прежде, чем он испустит дух. А какой удар будет для твоих родственников, когда до них дойдет весть, что ты был распят в назидание другим? Нет, конечно, император может проявить снисходительность. Он может пощадить твоих близких и не отнимать у них жизнь и собственность. А может и не пощадить. Он может решить, что на них лежит вина за твои преступления, и тогда преторианцы выставят их на улицу. Конфискация имущества может частично возместить ему то, что было у него украдено. Добавь к этому унижения, какие им придется пережить от солдатни, когда та нагрянет к ним в дом. Видишь ли, жизнь солдата однообразна, и они наверняка воспользуются возможностью развлечься за счет впавших в немилость аристократов. Это куда приятнее, чем просто ходить по шлюхам.

Скавр отошел от дрожащего как лист прокуратора и снова заговорил во весь голос:

– Разумеется, в моей власти облегчить мучения как тебе самому, так и твоим родичам. Я могу сделать твое наказание менее жестоким при условии, что ты вернешь в казну все незаконно нажитое. Но это возможно лишь в том случае, если ты скажешь нам, кто твой главный сообщник.

Он умолк, ожидая, что ответит Альбан. Но тот молчал. Впрочем, спустя какое-то время прокуратор медленно покачал головой и почти сквозь слезы прошептал:

– Не могу. Он знает, где живут мои близкие…

Трибун сочувственно покачал головой:

– Понятно. Это, конечно, дилемма. Как я понимаю, твой «партнер» сделал все для того, чтобы заручиться твоим молчанием? То есть ты в вашей паре младший и он крепко держит тебя за яйца, чтобы ты не взбрыкнул?

Альбан кивнул:

– Вскоре после того, как мы с ним заключили уговор, он подробно описал дом моих родителей, жену моего брата и их детей. Упомянул самые мелкие подробности, чтобы я понял, как хорошо он осведомлен. Он поддерживает связь с бандами в Риме и в деталях поведал мне, что будет с моими родными и близкими, если я возьму себе больше, нежели мне причитается, или же донесу на него. Даже если меня распнут, это сущая ерунда по сравнению с тем, чем он грозил мне. А гнев императора, если тот падет на мою семью, не идет ни в какое сравнение с тем, что будет с ними, если я проговорюсь. Мои люди тоже станут молчать. У них у всех в городе есть родственники.

Скавр кивнул. Сардоническая усмешка исчезла, и его брови строго нахмурились. Его надежды быстро покончить с этим делом рухнули. А ведь он так надеялся!

– Я пытаюсь понять твое место в этой преступной цепочке, прокуратор. Ты хочешь сказать, что идею тебе подал именно этот человек, верно? У него есть связи в Риме, и покровители снабдили его необходимой информацией, чтобы ты не смог ответить отказом? Поначалу ему на руку сыграла твоя собственная жадность, но, заработав приличные деньги, ты уже не мог выйти из игры. Тебе просто не позволили бы. Да и вообще, разве можно, обнаружив золотую жилу, вдруг от нее отказаться? Тем более что денег главарю всегда будет мало, не так ли? – Рутилий посмотрел на Альбана едва ли не с жалостью. – Ты знаешь, что я должен казнить тебя независимо от обстоятельств? – Прокуратор с несчастным видом кивнул. – И если я скажу тебе, что догадываюсь, кто он, этот твой таинственный партнер, мне нужно лишь подтверждение моей догадки.

Альбан вновь покачал головой:

– Какая разница. Если я хотя бы намекну, где его искать, он все равно так или иначе узнает об этом. И будет лучше, если вы избавите меня от этого искушения, казнив меня.

Трибун с печальной улыбкой кивнул:

– Уважаю твое мужество, прокуратор. Я понимаю, у тебя не было выбора, когда этот человек пришел к тебе с предложением. Тем более с таким, от какого нелегко отказаться. Но если я не могу избавить тебя от позорной смерти, в моих силах сделать ее быстрой. Куда более мучительное расставание с жизнью я приберегу для того, второго. – Он махнул рукой Юлию. – Отведи его в камеру, но убедись, чтобы он не встретил второго пленника. Похоже, твой долгожданный момент настал.

Центурион кивнул, приказал солдатам вывести Альбана в коридор и с хмурой улыбкой проводил их глазами. В ожидании, когда к нему приведут второго арестованного, Скавр принялся перебирать бумаги. Когда того ввели, он лишь на миг поднял глаза и снова вернулся к свиткам. Пока он читал, солдаты при помощи копий и суровых взглядов подтолкнули пленника к его месту.

Как только тот занял его, Юлий шагнул ближе и, встав рядом, одарил арестованного с высоты своего роста испепеляющим взглядом. Затем он взял с пояса кинжал и, одним махом отрезав длинные рукава туники, обнажил пленнику руки. После этого, взяв у стоящего рядом солдата факел, поднес его как можно ближе к рукам пленника, чтобы опалить на них волосы и чтобы стали видны покрывавшие их татуировки. Закончив с этим, Юлий хмуро кивнул, вернул факел солдату, а потом резко развернулся и со всей силы вогнал кулак пленнику в живот. Тот, задыхаясь, согнулся пополам. Скавр снова оторвался от бумаг и уронил свиток на поцарапанный стол.

– Помощник прокуратора Петр, извини, если мой подход слишком прямолинеен. Но меня ждут куда более серьезные дела, чем разбирательство по поводу мелкой кражи. Я пообещал центуриону один хороший удар, чтобы до тебя дошло, с кем ты имеешь дело. Впрочем, скажу честно, я разделяю его мнение о тебе и потому с трудом преодолел соблазн заменить кулак кинжалом и одним движением руки избавиться от тебя, как от головной боли. Сейчас ты в моей власти. Я могу приказать, чтобы тебе прямо сейчас перерезали горло, и не понесу за это никакого наказания. Мои солдаты в два счета уничтожат твою банду убийц и головорезов, пройдя по ним, как огонь по полю, и я буду только рад, что очищу Тунгрорум от заразы. Не утруждай себя оправданиями. Твои руки говорят сами за себя.

Рутилий подождал, пока пленник отдышится и сможет ему ответить. Петр внимательно смотрел на него из-за полуопущенных век, а когда заговорил, голос его прозвучал надтреснуто и хрипло:

– Что ж, ты прав, трибун. Мои татуировки и впрямь говорят о том, как я зарабатываю на жизнь. – Он посмотрел на причудливые рисунки, покрывавшие обе конечности. – В молодости благодаря им я мог запугать любого, теперь же… теперь они напоминают мне, откуда я родом. Да, я вырос на улице, трибун. И первая истина, которую я усвоил, – шайки преступников подобны сорнякам. Сколько их ни пропалывай, они вырастают заново. И если ты попробуешь искоренить мою, ее место в считаные недели займет другая, причем дело не обойдется без крови, которая всегда сопровождает любую борьбу за власть. Более того, в возникшем хаосе, как обычно, пострадают невинные люди. И я уверен: ты это знаешь, иначе давно уже сделал бы то, чем пригрозил мне. Но давай вернемся к тому, в чем ты меня обвиняешь. В мелкой краже. Я не ослышался, трибун? Согласен, я в твоей власти. Ты ни свет ни заря вытащил меня из постели. Я не успел ни с кем поговорить и не имею ни малейшего представления, что за кражу ты ставишь мне в вину.

Скавр с ледяной улыбкой покачал головой:

– Разумеется. Тихой сапой за спиной прокуратора ты проворачивал свои грязные делишки, обкрадывая империю. – Рутилий поднялся, взял со стола свиток, подошел к пленнику и, встав перед ним, развернул его. – Видишь это? Прокуратор Альбан – правда, я бы сказал, уже бывший прокуратор – признался в крупном мошенничестве с имперским зерном. Эти цифры – его доходы за последние два года. Доходы, которыми он делился с некой фигурой, которая остается в тени и чье имя он наотрез отказался называть.

Похоже, к помощнику прокуратора вернулось самообладание. Петр одарил Скавра равнодушным взглядом. На лице его не дрогнул ни один мускул.

– Мошенничестве, трибун? Прокуратор Альбан? Неужели? И сколько же… – Он посмотрел на бумагу, и брови его недоверчиво поползли вверх. – Нет, такое просто невозможно! Я отказываюсь верить.

Он покачал головой и вновь умолк, все так же бесстрастно глядя на Скавра. Тот пару секунд смотрел на него, а затем повернулся и занял место за столом.

– Не переживай, Петр. Я не намерен выбивать из тебя признание. Конечно, я бы не задумываясь отдал тебя в руки Юлию, чтобы тот выколотил из тебя даже последнее дерьмо. Но для этого я должен быть уверен, что в результате получу быстрое приятное признание. Не сомневаюсь, что, со своей стороны, он был бы только рад избить тебя до полусмерти.

Петр покосился на центуриона. Тот стоял, так крепко сжав кулаки, что костяшки его пальцев даже побелели.

– Однако я человек принципа, – продолжал Рутилий, – и если ты тот, за кого я тебя принимаю, ты продержишься довольно долго, и я не смогу быть до конца уверен, заговорила в тебе вина или же ты пошел на признание, потому что больше не силах терпеть пытки.

Помощник прокуратора смерил трибуна спокойным взглядом. Лицо его по-прежнему оставалось непроницаемым. И в этот момент Скавр понял: Петр виновен.

– Но у меня есть идея получше, – заявил Рутилий. – Пока не пришлют замену Альбану, я временно возьму на себя роль прокуратора. А твои услуги мне не нужны. С этого момента можешь считать себя уволенным с должности.

Петр отвесил легкий поклон и повернулся к страже, ожидая, что его сейчас выведут из комнаты. Но Скавр жестом указал на груду свитков на столе.

– Как прокуратор, я, разумеется, беру на себя обязанности по поддержанию порядка в городе. К моему великому прискорбию, вынужден заметить, что при предыдущем прокураторе этот порядок был в значительной мере подорван. В целях его наведения я считаю нужным немедленно закрыть все существующие в городе лупанарии и питейные заведения, не имеющие законного разрешения. Тем же, кто его имеет, я гарантирую защиту от вымогательства или, как это принято называть, «покровительства». С этой целью в дверях каждого такого заведения будет выставлен круглосуточный караул. Обещаю, я доведу до всеобщего сведения, что это сделано в качестве наказания за предыдущие нарушения закона, причем твое имя, Петр, будет названо в числе первых. Думаю, это привлечет к тебе внимание со стороны собратьев по местному преступному сообществу, тем более что одновременно оно лишается постоянного источника доходов. Чтобы усилить их интерес, я посажу тебя под домашний арест. Мои солдаты проследят за тем, чтобы ты не покидал стен «Синего вепря». Увы, я не исключаю, что это не остановит твоих бывших собратьев по преступному ремеслу, как только те поймут, что источник их несчастий – ты… Но это еще можно исправить, при условии, что ты согласишься кое-чем поделиться со мной.

Лицо Петра так и осталось каменным. Видя это, Скавр махнул рукой, давая солдатам знак увести пленника, и с отвращением посмотрел ему вслед. Затем он устало покачал головой и, повысив голос, призвал к себе Секста Фронтиния. Примипил шагнул в ту же дверь, в которую только что вывели Петра, и, отдав салют, прихрамывая, подошел к Рутилию.

– Я здесь, трибун.

Скавр встал и, собрав со стола бумаги, вручил их Сексту.

– На, бери! – сказал он. – Это ордера на закрытие лупанариев и питейных заведений, торгующих без разрешения властей. А это записи, которые мы нашли в тайнике Альбана. Будь добр, отдай их лучшему из твоих знаменосцев. Думаю, пора вернуть принадлежащие императору деньги. Довольно им потеть, принося барыши, как их предыдущим владельцам, так и местным ростовщикам. Прикажи своим солдатам, чтобы те не уступали никаким мольбам. Любой отказ немедленно вернуть деньги будет рассматриваться как повод для быстрых и решительных действий. Я требую, чтобы деньги были пересчитаны и до наступления темноты помещены в подземное хранилище. Кому бы ты поручил столь ответственное дело?

Фронтиний с улыбкой взял у трибуна стопку бумаг.

– Кому бы я поручил рассчитать, какую сумму шайка мошенников задолжала императору? Конечно, Морбану, кому же еще! Пусть бы им двигали зависть и жадность, зато он, как хорошая ищейка, откопал бы все до последнего сестерция. А затем я попросил бы проверить полученные цифры парочке его сослуживцев, дабы убедиться, что этот паршивец не нашел способ соскрести остатки себе в кошелек.

Сказав это, Секст ушел. Скавр же послал за Марком и Канином, причем Квинта он поприветствовал гораздо теплее, чем накануне.

– Отличная работа, префект. Ты раскопал воровство таких масштабов, в какие я сам никогда бы не поверил, не имей я убедительных свидетельств.

Канин поклонился. Впрочем, лицо его оставалось хмурым.

– Трибун, мне не слишком весело от того, что я все-таки оказался прав. Но, как ты только что сказал, по крайней мере злоумышленники в наших руках, а награбленное ими вскоре вернется законному владельцу. Что ты намерен делать с деньгами?

Скавр пожал плечами.

– Проще всего перекинуть решение этого вопроса на ближайшего легата. Командующий крепостью Бонна наверняка найдет им хорошее применение, учитывая, что на него возложена обязанность держать в узде германские племена. Как только деньги будут ему переданы, дальнейшая их судьба меня не волнует. Он может поступить как угодно: отправить их в Рим, закопать на черный день или осыпать ими половину племенных вождей на севере, чтобы те оставались на ножах со второй половиной. Главное, меня это больше не касается.

Квинт ответил Рутилию улыбкой.

– Такие деньги всегда притягивают к себе ненужное внимание. Как я понимаю, тебе не терпится сплавить их в крепости Ренуса?

Трибун задумчиво провел рукой по волосам.

– О, Митра, мне срочно нужна баня! – произнес он и рассеянно кивнул. – Да, как только все деньги будут у нас, я отправлю первую когорту на восток. После чего вновь займусь нашим старым врагом Обдуроном.

Канин одобрительно кивнул:

– Могу я сделать одно предложение?

– Какое именно, префект?

– Вчера поздно ночью прибывший всадник предупредил меня, что по дороге со стороны Букового леса движется обоз с зерном. Почти двести груженных зерном подвод – великий соблазн для Обдурона. Если этот негодяй, как он утверждает, в курсе всех наших дел, ему станет известно, что сегодня днем обоз пройдет мимо его леса. Так не послать ли нам ему навстречу приличное войско, чтобы отбить у него желание покуситься на это зерно?

Скавр устало кивнул:

– Это был бы отличный шанс для моего примипила выманить бандитов из леса на открытую местность и дать им однозначно понять, что хозяева здесь мы, а не банда оборванцев, грабителей и дезертиров. Я дам Фронтинию столько солдат, сколько потребуется, чтобы навсегда выбить эту идею из головы Обдурона. – Рутилий встал, давая Квинту и Марку понять, что совещание закончилось. Они уже направились к двери, но он на миг задумался, а затем принял решение. – Есть еще кое-что, префект.

Канин обернулся и вопросительно посмотрел на Скавра. Марк Трибул остановился рядом с ним.

– Думаю, за последний день ты с лихвой доказал свою честность, – сказал Рутилий. – С твоего позволения, я избавляю тебя от общества моего центуриона. Я уверен, что для него это поручение было столь же тягостным, как для тебя – быть постоянно под наблюдением. Да и вообще, у меня для него есть другое дело, более соответствующее его талантам.

Канин развел руками – мол, как скажешь, трибун.

– Общество центуриона Корва никогда не было мне в тягость. Скорее наоборот. Его идея использовать раненых солдат для сбора нужных тебе сведений о мошенничестве с зерном была просто блестящей. Но если у тебя есть лучшее применение его талантам, так и быть, я отпускаю его. При этом я готов всегда оказать ему помощь в новом деле, если таковая потребуется, – сказал Квинт. На губах его теперь играла легкая улыбка. – Как, например, тебе мой проводник Араб?

Скавр холодно покачал головой.

– На мой взгляд, ты слишком проницателен, префект Канин. Пусть центурион Корв сам решает, какая помощь ему нужна. Что же, господа, позвольте мне завершить нашу встречу. Думаю, после сегодняшней напряженной ночи мне не повредит хорошая баня.

Держа руку на рукоятке кинжала, Юлий шагал рядом с Петром, пока солдаты сопровождали того назад, до «Синего вепря». Как только они свернули в переулок, в котором располагался лупанарий, молчавший до этого бандит остановился и с холодной улыбкой посмотрел на своего спутника.

– Если ты хочешь выпустить мне кишки, то это твой последний шанс, центурион. Разве тебе не хочется вспороть мне живот и бросить умирать на улице медленной мучительной смертью на глазах у прохожих? Скажи, что мешает тебе так поступить?

Юлий покачал головой:

– Я обещал трибуну, что не стану марать о тебя руки. И я сдержу слово.

Арестованный злобно ухмыльнулся:

– Сдержишь, говоришь? Даже если я дам тебе повод убить меня? Домашний арест в «Вепре» – не такая уж и страшная вещь. У меня там хороший запас вина и шлюх, чтобы не скучать. Да и золотишка мне тоже хватит, до тех пор, пока вы, болваны, не уберетесь отсюда, и тогда я возобновлю свои дела, как будто вас тут и не было. Кроме того, там есть одна шлюха, которую я намерен пользовать постоянно. И когда я буду иметь ее сзади, намотав волосы на кулак, я буду выкрикивать твое имя, чтобы она помнила, чего ей не хватает. – Петр с недобрым прищуром посмотрел на центуриона и одобрительно кивнул головой. – Ты ведь и впрямь хозяин своего слова, не так?..

Кулак Юлия не стал ждать, когда он договорит. Бывший помощник прокуратора пошатнулся и упал навзничь на булыжную мостовую. Из его глаз посыпались искры, а из разбитого носа брызнула кровь. Центурион вытащил из-за пояса кинжал, перешагнул через поверженного бандита и присел рядом с ним на корточки.

– Трибун Скавр разрешил мне два удара. Причем ко второму прилагается устное сообщение. Если только ты посмеешь высунуть нос наружу из дома, часовые имеют приказ проткнуть тебя копьями. И я прослежу, чтобы в караул выставили самых жестоких парней. Правда, я прикажу им лишь ранить тебя, а потом позвать меня. Когда же я приду, ты проведешь последние мгновения жизни в обществе вот этого моего маленького друга. – Юлий показал Петру кинжал и даже пару раз повернул его, чтобы поймать острым как бритва лезвием солнечный зайчик, а затем приподнял на арестованном тунику и, приставив острие к его мошонке, слегка надавил на нее. – Первым делом я отрежу твои причиндалы, – процедил он сквозь зубы, – и заставлю тебя смотреть, как их сожрут бродячие псы.

Петр не стал вступать в пререкания и медленно кивнул, поняв по ярости в глазах Юлия, что сегодня ему лучше придержать язык.

– И еще кое-что, – добавил центурион. – Трибун велел передать тебе, что Альбан будет под таким же домашним арестом, как и ты. И если с ним вдруг что-то случится, я имею полное право явиться к тебе и подвергнуть тебя любому наказанию, какое сочту нужным. Поверь мне, Петр, я на редкость изобретателен, когда дело касается таких, как ты.