Март пролетел незаметно, начался апрель. В отличие от Коршунова, «вольного стрелка» и полновластного хозяина своего времени, Утренняя Роса обязанностями в интернате не манкировала, скорее наоборот, работала за двоих. А интернат – это тебе не гимназия, половина детей-землян и две трети неземлян оставались в его стенах и на субботу, и на воскресенье. И если воспитатели работали посменно, то смысловица была единственной и незаменимой. Медеанку такой расклад устраивал полностью, кажется, она воспринимала свою работу одной нескончаемой игрой, «она такая, как мы» – теперь Тимур понимал, какой смысл сестра вкладывала в эту фразу. В итоге их свидания случались куда реже, чем ему хотелось. И всегда были внезапными. Первое время Тимур пытался связаться с Утренней Росой через Римму, но смысловица каждый раз оказывалась слишком занятой, чтобы взять коммуникатор. А когда Коршунов, набравшись наглости, являлся в интернат самолично, лишь улыбалась, и на вопрос, когда она освободится, отвечала коротко: «Я не знаю».

В конце концов Тимур смирился и стал терпеливо ждать, пока девушка сама ему позвонит. Дождавшись, тут же мчался за ней, и они отправлялись «в земные места силы» – в концертные залы Москвы, Нью-Йорка, Милана, Берлина. От начала и до конца представления девушка сидела, не шелохнувшись, почти не дыша. Казалось, она не только смотрит и слушает, но и впитывает ауру места. Коршунову дозволялось держать ее за руку. И рука эта в процессе театрального действа становилась то холодной, как лед, то горячей, как пламя, то мягкой и податливой, то твердой, словно хитиновый панцирь. Было странно и жутковато ощущать это.

После представления они шли туда, где тепло, – ближе к экватору. Выбирали ночной, вечерний или утренний парк, находили укромное место и – целовались. Да, целоваться Утренняя Роса не умела, – у Тимура был достаточный опыт в таких делах, чтобы сравнивать. Но ученицей она была прилежной. Пожалуй, специалисты Контакт-Центра не преувеличивали: в обучаемости медеанцы действительно превосходили землян. В поцелуях появилось все, чего Тимур ждал в первый раз, – и пряный аромат, и таинственный трепет, и вкус звездных морей, – и многое сверх того. Такое, что голова начинала кружиться, а время останавливало свой бег.

Потом Утренняя Роса отстранялась, пристально смотрела в глаза. Объявляла: «Нам пора возвращаться». – «Нет, не пора!» – каждый раз хотелось возразить Коршунову. – «У нас еще много всего впереди!» Он бы так и поступил – удержал, настоял, – будь Роса обычной, земной девушкой. Но она не была земной девушкой, и Тимур лишь вздыхал, соглашаясь. У медеанцев свои табу, свои обычаи и правила отношений, о которых он пока ничего не знает. Черт возьми, никто не знает, ни один напыщенный индюк из Контакт-Центра!

В последнюю субботу апреля Коршунов хотел повести смысловицу в парижскую Опера Гранье. Но вышло иначе.

Утренняя Роса не дожидалась его, как обычно, в гостевой интерната, а встретила прямо на выходе из кабинки. Взяла за руки, сжала крепко. И неожиданно объявила:

– Сегодня будет праздник.

– Какой праздник? – опешил Тимур.

– День рождения Утренней Росы. И я тебя приглашаю в гости. Это ведь правильно? У землян есть такой обычай – приглашать друзей в гости, чтобы праздновать день рождения.

– Да, все верно, – согласился Коршунов. – Спасибо за приглашение. Что ж, веди.

Он уже собирался идти к жилым коттеджам интерната, но девушка его удержала.

– Нет, я плохо передала смысл. «В гости» – означает в медеанский дом, в стойбище.

– Ага, понял. – Тимур лихорадочно старался разобраться в ситуации. – Ты приглашаешь меня в стойбище. В Москву, как в прошлый раз?

– Нет, мы идем в дом на Горе Богов. Вы называете ее «Столовая гора».

Воистину, сегодня был вечер сюрпризов!

– Почему именно туда?

– Там центр силы.

Бывать в Кейптауне Коршунову прежде не доводилось. Но заблудиться он не боялся – рядом со станцией проката автогравов для туристов обязательно ставят ТЛП-кабинку. Столица Южно-Африканского федерального округа исключением не была, даже спрашивать дорогу у местных не пришлось, – заведение с надписями кириллицей, латиницей, арабской вязью и китайскими иероглифами Тимур увидел уже сквозь стеклянную дверь кабины. А когда вышел наружу, убедился, что не ошибся. Рядом с конторой имелась и аэронавигационная вышка, и летное поле с доброй сотней «ласточек», «стрижей» и многоместных «кондоров». Ну а дальше было совсем легко – маршрут на главную достопримечательность округа субэл-пилот знал прекрасно.

Впрочем, чтобы найти Столовую гору, субэл не требовался. Она видна была с любой точки города, неожиданно огромная, подпирающая небеса. Гора Богов, центр силы. Чьей, интересно?

Стойбище на плоской вершине тоже искать не пришлось. Время в Кейптауне запаздывало на три часа по сравнению с верхнетагильским, потому солнце только-только коснулось вод Атлантического океана, сумерки не успели погасить краски, растворить мир в своей серости.

Купол стойбища был раза в три меньше московского. Сине-алые разводы орнамента казались черно-багровыми в лучах заходящего солнца. Краска зловеще блестела, не успев выцвести, поблекнуть от времени, – стойбище возвели недавно. Четыре года назад, – услужливо подсказала память, – спустя месяц после Тестурианского инцидента. «Наши медеанские друзья решили перенести «столицу»?» – тотчас нашлось объяснение. Дурацкое, скорее всего.

Медеанка выпрыгнула из автограва первой, едва Коршунов посадил машину и поднял полуколпаки кабины. Быстро, почти бегом, направилась ко входу. Тимур тоже выбрался. Огляделся.

Осенний ветер холодил лицо, пригибал к земле стебли травы. Поодаль на каменной россыпи замерла полудюжина забавных круглоухих зверьков в бурых шубках. Черные глазки-бусинки внимательно следили за пришельцами. Тимур взмахом руки поприветствовал аборигенов горы и направился к стойбищу.

Под куполом стоял привычный туман. Сумерки здесь уже наступили, но гнилушки-светильники еще не зажглись. В отличие от восьмимиллионного Кейптауна, раскинувшегося на пять тысяч квадратных километров, заблудиться в стойбище было легко и просто. Коршунов и заблудился бы, если б Роса не взяла его за руку и не потянула уверенно за собой. Они прошли мимо ряда деревянных столбов с черепами львов, павианов и степных рысей, прошли мимо каменной стены с ведущей наверх лестницей.

– А почему здесь пусто? – не удержавшись, спросил Тимур. – Мы ни одного человека не встретили.

– На свой день рождения Утренняя Роса не приглашала ни одного человека, кроме тебя.

Медеанка вела его к маленькому белому вигваму, чистому, без всяких орнаментов. «Белый, как ее купальник!» – пришла в голову неожиданная ассоциация. Девушка откинула полог, пропустила гостя внутрь. Вошла следом. Тщательно зашнуровала вход. Легкий озноб пробежал по спине Тимура от этих приготовлений. Кажется, он догадывался, зачем они. И боялся поверить в правильность догадки.

Озноб прошел, и сразу стало жарко – в очаге посреди вигвама горел огонь. Потрескивали дрова, к отверстию в своде тянулся ароматный дымок, отсветы пламени перекрашивали белое полотно в кроваво-красное. Земля вокруг очага была устлана звериными шкурами. Больше в вигваме ничего не было.

– И что мы будем делать? – глупо спросил Коршунов.

Девушка подошла к нему вплотную. Взяла за нижний край толстовки, потянула вверх. Чувствуя, как по телу вновь побежали мурашки, Тимур покорно поднял руки. А когда толстовка упала на пол, и сам потянулся к шнуровке на груди девушки. Однако Утренняя Роса остановила его, заставила опустить руки. Расстегнула ремень, присела, чтобы стащить брюки, разуть. Белье она тоже с него сняла. Затем выпрямилась, отступила. Тимур стоял перед девушкой голый, было немного неловко и в то же время приятно ощущать на себе ее взгляд.

Она не притрагивалась к шнуровке, Коршунов мог поклясться в этом. Просто повела плечами, бедрами – и одежда будто стекла к ее ногам. В этот раз под курткой и штанами на ней не было ничего. Только сине-черные ленты татуировки обнимали бока, заплетались тугими жгутами на животе, обхватывали, словно две когтистые лапы неведомого чудовища, маленький круглый пупок.

Утренняя Роса перешагнула ком одежды, вновь подступила к Тимуру вплотную. Он ощутил жар ее тела, руки, обвивающие шею, поцелуй ее губ на губах. А в следующий миг – что он опрокидывается, валится на спину.

Упасть Роса не позволила. Удержала, бережно, словно младенца, уложила на шкуры, придавила тяжестью своего тела. Тимур попытался обнять ее, но она вновь не позволила. Распластала его руки, накрыла ладонью глаза, заставляя опустить веки.

– Это обряд? – срывающимся голосом спросил Коршунов.

– Да. Твой второй шаг.

– А где шаман?

– Сегодня я твой шаман.

Она все хотела сделать сама. Она словно изучала его тело своим. Уровень обучаемости медеанцев в два с половиной раза выше, чем у землян? Ложь! В тысячу раз.

Это было медленно и молниеносно одновременно. Это было нежно и яростно, страшно и сладко, это было… Коршунов понимал, что не сможет воспроизвести свои ощущения даже под глубоким гипнозом. Но это было. Он был частью ее, а она – частью его. А вместе они были одним целым.

Потом они лежали рядом, вытянувшись на мягких шкурах. Утренняя Роса смотрела на успевшее почернеть отверстие в потолке вигвама, а Тимур – на нее. Гладил пальцами упругую грудь с маленьким твердым соском, плоский живот, бедра. И думал о совершенно невероятном совпадении: существо, чье ДНК отличается от человеческого сильнее, чем у арахноидов Тестурии, внешне, оказывается, неотличимо от человека. И к черту теорию морфологического подобия, – мол, в сходных условиях эволюция приводит к сходным результатам. Планет, не менее сходных с Землей, чем Медея, люди нашли сотни. Но нигде они не встречали своих двойников. Официальная наука утверждает, что коэффициент морфологического подобия для их рас – 99,9 %. А что там, в этой одной десятой процента, если разобраться? Кожа у медеанцев идеально гладкая и прочная, им не так-то просто поцарапаться или уколоться. У них не бывает пигментных родинок, волосы растут исключительно на голове. Они не умеют плакать, хоть слезные железы функционируют, как у людей. Более устойчивы к изменениям температуры. Также имеется ряд отличий, признанных спорными. И чертова уйма на первый взгляд незаметных, о которых Контакт-Центр не знает ничего. Палец Тимура обвел идеально круглый пупок девушки. Слишком идеальный, чтобы поверить, что это всего лишь рубец после удаления пуповины.

– Значит, у вас это происходит так… – прошептала Утренняя Роса.

– А у вас? – удивился Тимур. – Разве не так?

Девушка не ответила.

– Твое тело не отличается от тел земных девушек, – настаивал Коршунов. – Наши мужчины устроены так же, как ваши. Значит, и в… эээ… процессе соития не может быть существенных различий. Логично?

Девушка вновь не ответила. Вместо этого повернулась к Тимуру, попросила:

– Можно, я буду называть тебя Тим, как Римма?

– Можно. А я тебя буду называть Росинка.

– Лучше Росянка.

Коршунов закашлялся от неожиданности.

– Эээ… Вообще-то это не одно и то же. Росянка – это…

– Я знаю смысл слова и видела существо, которое так называют. Но мне нравится звучание. Оно мягкое, нежное. Пусть этим именем меня будешь называть только ты.

– Ну… хорошо. – Тимур пожал плечами. – Если тебе нравится, буду называть. Моя Росянка.

Он осторожно коснулся губами ее груди.

– Да. Я твоя Росянка.

Она притянула его к себе, и они снова стали одним целым. Теперь она позволила себя обнимать.

Потом они вновь лежали рядом в сгустившихся сумерках вигвама – дрова в очаге прогорели, и только малиново-алые угли подсвечивали темноту.

– А что означает твоя татуировка? – спросил Тимур. – Страшноватая она, честно говоря.

– Это тотем, – помедлив, ответила девушка. – Чем взрослее человек, тем больше его тотем. И страшнее, ты прав.

– Угу, значит, ты взрослая… У тебя сегодня в самом деле день рождения?

– Да. Сегодня день рождения Утренней Росы.

– И сколько ей лет, если не секрет?

– Если я скажу, что Утренней Росе тридцать земных лет, тебя это устроит?

– То есть ты моя ровесница? Да, вполне… устроило бы. Но не забывай, я работал в Кей-Кей. И после инцидента в интернате, естественно, навел о тебе справки. Ты прилетела на Землю в сорок седьмом году, с первой группой медеанцев. Двадцать пять лет прожила на нашей планете, большей частью работала смысловицей в детских учреждениях. За все это время ты навестила родину всего дважды – в пятьдесят шестом, накануне принятия Закона об охоте, и в шестьдесят восьмом – сразу после Тестурианского инцидента. Я смотрел голографии, ты ничуть не изменилась за последние двадцать пять лет. А еще, согласно отчетам Ставриди, первое упоминание об охотнице по имени Утренняя Роса относится к апрелю сорок второго года, – ты прилетала в поселок с Лючией Хилес. Ровно тридцать лет назад. Твоих голографий того периода нет, но я очень сомневаюсь, что Хилес похитила в стойбище новорожденного младенца.

В вигваме повисла тишина. Минута прошла, прежде чем медеанка произнесла:

– Ты так много обо мне знаешь. И все еще хочешь, чтобы я была твоей девушкой?

– Хочу, чтобы ты была моей женщиной, всегда. Моей женой. Для этого нужно пройти еще один обряд?

– Да. Обряд на крови.

– Эээ? – Коршунов даже приподнялся, уставившись на медеанку.

– Мы должны охотиться вместе. И вместе убить зверя.

– Всего лишь! – Тимур успокоенно опустился на шкуры. – Я готов. Только у нас, землян, тоже имеется обряд на этот случай. Жених должен познакомить невесту с родителями и получить согласие. Как ты к этому относишься?

Утренняя Роса медлила с ответом, размышляя. Наконец согласилась:

– Да. Это правильный обряд. Я постараюсь пройти его.

Вишневый сад утопал в белой пене, наполнял воздух густым ароматом, тысячеголосо гудел пчелиными ордами. Сад спешил жить, праздновал очередную победу над зимними стужами, сад радовался яркому майскому солнцу, синему небу, теплу. И пчелы радовались богатой сладкой добыче, и радовались вернувшиеся в свои гнезда скворцы, и ветерок, залетающий из оставшейся за калиткой степи, радовался. Даже гравий хрустел под ногами радостно. И Тимур радовался – что рядом с ним идет, крепко взяв за руку, неземная девушка со странным именем Росянка. Таинственная и любимая.

Слева басовито гавкнули. Здоровенный черно-рыжий пес, потомок медаленосных немецких овчарок и не знающих родства двортерьеров, выскочил на дорожку. Узнал молодого хозяина, завилял хвостом.

– Джек! Псина ты моя хорошая! – Тимур присел, протянул руки.

Джек тут же подскочил к нему, радостно заскулил, лизнул ладонь, попытался ткнуться черным холодным носом в щеку, был остановлен, обнят за шею.

– Джек, знакомься, это Росянка… эээ… для тебя – Роса. Она друг. – Коршунов поспешил успокоить девушку: – Он не укусит, только обнюхает, чтобы запомнить.

Однако обнюхивать гостью Джек не спешил. Издали потянул носом воздух, посмотрел на хозяина. Еще разок лизнул пальцы. И, высвободившись из объятий, унесся обратно в сад по своим собачьим делам.

– Обычно он слово «друг» с первого раза понимает, – пояснил Тимур, выпрямившись и отряхивая ладони. – Сегодня какая-то вожжа под хвост попала.

Девушка развела руками:

– Наверное, он индейцев никогда не нюхал.

– Это уж точно.

Они прошли еще немного, туда, где посыпанная розовым гравием дорожка сворачивала под прямым углом направо. Здесь сад расступался, открывая аккуратный двухэтажный домик с балкончиками, мансардой и небольшой террасой.

– Это ваше родовое стойбище… то есть поместье? – поинтересовалась Утренняя Роса.

– Угу, поместье, можно и так сказать. Родовое – это точно. Коршуновы в Приазовье и Луганских степях не знаю даже, сколько веков живут. Пошли, пошли, они нас уже увидели!

И правда, навстречу им из-за дома шел высокий крепкий мужчина. Черные кудрявые волосы его были чуть тронуты сединой на висках. И борода была такой же двухцветной, черно-седой. Довершали красочный портрет карие глаза, густые брови и орлиный нос. Одет он был по-домашнему – мягкие вельветовые брюки и клетчатая рубашка с закатанными по локти рукавами.

– Мать, где ты там?! – крикнул он, проходя мимо крыльца. – Гости уже прибыли!

Дверь в дом тотчас распахнулась, выпустив небольшую худенькую женщину в ярко-зеленом фартуке поверх серого платьица. Светлые волосы ее были завязаны в тугой пучок.

– Ну здравствуй, сынку! – Мужчина подошел к Тимуру, крепко пожал руку, затем и обнял за плечи.

– Тимушка! – Женщина подбежала следом, обвила шею сына руками, прижалась к груди. Они были так не похожи друг на друга, но Тимур умудрился унаследовать им обоим: от отца взял черты лица, от мамы – телосложение и волосы.

– Знакомьтесь! – Тимур чуть отстранился, повернулся к спутнице. – Утренняя Роса, моя невеста. Альберт Ринатович, Елена Олеговна, мои папа и мама. Прошу любить и жаловать.

– Здравствуйте, – робко проговорила медеанка.

– Кхм… – Альберт Ринатович прокашлялся вместо ответа.

– Здравствуйте, – Елена Олеговна не удержала вздох. – Очень приятно. Тимур, что же ты не предупредил, что вы уже летите? Я и стол не накрыла!

– Мама, успеешь накрыть. Я пока Росе дом покажу.

– Конечно, конечно, проходите. – Уже на пороге она окликнула сына: – Тимушка, а накрывать-то где? В зале или как обычно?

– Как обычно, мама, как обычно: на террасе. Пусть гостья на сад полюбуется.

В доме Коршунов вновь взял девушку за руку, повел сквозь анфиладу комнат, объясняя:

– Это – гостиная, мама ее «залом» называет. Там – кухня, она же столовая, там – родительская спальня, там – ванная, там – «удобства», это… О!

Он остановился перед стеной, сплошь увешанной портретами:

– Это наш «иконостас». Дедушки, бабушки, прабабушки, прадедушки… – Тимур ткнул пальцем в большую голографию с группой людей: – Помнишь, я тебе о бабушке Регине рассказывал? Вот она посередине. Рядом отец, мама, дядя Давид, дядя Марсель, тетя Лилия… в общем, все наше большое племя Коршуновых. Пошли на второй этаж, я тебе свои «апартаменты» покажу.

Ему пришлось дважды повторить приглашение. Утренняя Роса пристально вглядывалась в лицо пожилой женщины на голографии.

На середине лестницы медеанка внезапно остановилась.

– Скрипит!

– Ступенька? Еще бы! Дом-то старый, двести лет почти. Еще мой прапрапрадед строил.

– Двести лет – старый, – тихо повторила Утренняя Роса.

На втором этаже знакомство с домом продолжилось:

– Там – кабинет отца, там – мамина мастерская, это Римкина комната. А вот это – моя. – Тимур открыл дверь, приглашая войти. – Здесь мое детство и прошло. Видишь, все по-старинному, отец эмпатические изыски не признает. Говорит: «То для городских квартир баловство. А в деревенском доме все должно быть крепко, основательно».

В комнате и в самом деле мебель была основательная: массивная деревянная кровать, деревянный письменный стол, два стула, комод. Единственные уступки технологическому прогрессу – гардеробный шкаф в углу, коробка терминала Большой Сети на столе да кассеты с кристаллофильмами на стеллажах.

Там же, на стеллажах, выстроились в ряд, поблескивая любовно начищенными боками, бронзовые, серебряные, золотые кубки. Рядом с ними висели медали на разноцветных лентах.

– Это мои «значки», – сконфуженно сообщил Коршунов. – Я с шести лет форсблейдером занимаюсь. «Спортивный мальчик».

– Ты сильный, – признала Утренняя Роса.

– Угу. Помню, как ты этого «сильного» на обе лопатки уложила. В вигваме. Кстати, меня все время подмывает спросить: почему вигвам был белым, без орнамента? Потому, что я не медеанец?

– Да. У тебя нет тотема.

– Тотема или татуировки? Татуировку могу сделать. Хочешь?

Коршунов подошел к окну, тоже деревенскому, основательному, распахнул створку, разом впустив в комнату аромат цветущей вишни, пчелиный гул и пересвист скворцов. Вслушался. Откуда-то издалека, должно быть из леса за Северским Донцом, доносилось мерное кукование.

– О, кукушка! Первый раз в этом году слышу. Кукушка-кукушка, сколько мне лет жить?

– Что? – не поняла медеанка. – Что ты спросил?

Тимур обернулся, удивленно посмотрел на нее. Пояснил:

– У нас детская присказка такая: услышишь кукушку – спроси, сколько лет жить осталось. – Он вновь повернулся к окну, вслушался: – Эх, вспугнули! Ага, снова закуковала.

Утренняя Роса подошла к нему, стала рядом.

– Я тоже хочу спросить. Кукушка, сколько мне жить осталось?

Кукушка за рекой умолкла. Коршунов засмеялся:

– Ну, тогда все в порядке! Умрем в один день!

Девушка его шутку не поддержала.

Несколько минут они стояли возле окна молча. Потом Тимур, решившись, коснулся губами виска Росы. Она медленно повернула голову, подставляя под поцелуй губы. Позволила обнять себя, подвести к кровати, усадить. Не прерывая поцелуй, Тимур нашел шнуровку ее куртки, попытался распутать. Но хитрые узелки не поддавались, а девушка не приходила на помощь. Потом из-за окна донесся голос матери:

– Тимур, спускайтесь! Все уже на столе!

На столе и впрямь было все. Он буквально ломился от яств, а Елена Олеговна никак не могла успокоиться, хлопотала вокруг, норовя пристроить еще одну тарелочку, еще один судочек. Тимур слегка пожалел, что предупредил о визите загодя. Небось мать три дня готовилась.

– У нас не как в ресторане, – оправдывалась Елена Олеговна. – Все блюда сразу на стол ставим – и горячее, и закуски. Ешь, кому что хочется. Тимушка, ты что не ухаживаешь за гостьей, в тарелку не накладываешь? Вот картошечка, отбивные, колбаски домашние, голубцы. Вот салатик рыбный. А это мясной. Грибочки, соленья домашние: огурчики, помидорчики, патиссоны. Аджичка крепкая. А вам все наше кушать можно?

– Да, спасибо, я всеядная. – Роса стискивала в кулаках нож и вилку, словно щит под натиском превосходящих сил противника.

– А вот скажи, сын, – Альберт Ринатович, не обращая внимания на замешательство молодежи, нагребал себе на тарелку всего и побольше, – это как понимать: люди и индейцы теперь жениться промеж собой начали? Что-то я не слыхал о таком.

– Так мы первыми будем! – делано улыбнулся Тимур.

– В экспериментаторы, значит, податься решил. Похвально, похвально. И как оно, удачно экспериментируется? Не, вы не подумайте чего плохого, это я исключительно из научного интереса спрашиваю.

– Альберт! – Елена Олеговна всплеснула руками. – Ну что ты несешь? Лучше вино наливай, выпьем за знакомство.

Альберт Ринатович не возражал, разлил по хрустальным стаканчикам рубиновый напиток.

– Ну, за знакомство, значит.

Роса подняла стакан, как все, но на жидкость в нем посмотрела с сомнением. Тимур пояснил:

– Вишневое вино. Отец делает по собственному рецепту. Секрет фирмы!

Пила девушка тоже как все – небольшими глотками, смакуя букет. Поставила опустевший стакан, принялась за отбивную. Но долго закусывать Альберт Ринатович не позволил, снова разлил вино.

– Теперь давайте не чокаясь. Бабушку Регину помянем. Сегодня как раз годовщина.

Утренняя Роса послушно выпила. И третий стакан, и четвертый. Она старалась изо всех сил «пройти обряд» – улыбалась, отвечала на вопросы, пробовала разносолы со всех тарелок. Но Тимур буквально кожей ощущал, как она напряжена. И едва обед закончился, первым засобирался:

– Мама, отец, спасибо большое за угощение! Но нам, пожалуй, пора.

– Как? – изумилась Елена Олеговна. – Вы уже улетаете? Я думала, вы у нас заночуете…

– Нет-нет, не получится. Росе в интернат нужно сегодня вернуться. Без нее там как без рук.

– Понятное дело, – пробурчал Альберт Ринатович, – без них теперь никуда. И как только мы обходились?

Он даже не встал из-за стола, до машины гостей провожала одна Елена Олеговна. У калитки расцеловала сына на прощание. И его избранницу поцеловала в щеку, – осторожно, словно выполняла необходимую, но не очень приятную процедуру.

Джек тоже не подбежал. Обернувшись, Тимур увидел, что пес стоит посреди дорожки, тоскливо смотрит вслед молодому хозяину.

Едва автограв поднялся в воздух, Коршунов попытался исправить гнетущее впечатление:

– Извини, не ожидал я такой встречи. Ты не подумай, мои родители не ксенофобы. Просто они…

– Они правильно меня встретили! – неожиданно заявила девушка. – И твои родители, и твой зверь.

Тимур удивленно воззрился на нее. И заметил, что лицо у медеанки бледнеет, а зрачки странно расширены. Она шумно втянула воздух и вдруг ухватилась за шнуровку на груди, начала развязывать. Пальцы у нее дрожали.

– Ты что делаешь? – изумился Коршунов.

– Что было в том напитке? – вопросом на вопрос ответила Утренняя Роса.

– В вине? Этиловый спирт. Алкоголь, немного.

– Алкоголь не должен был так действовать, – пальцы наконец справились со шнуровкой, медеанка распахнула куртку. Грудь ее вздымалась и опускалась быстрыми рывками, кожа и в самом деле побледнела. Татуировка на животе и вовсе выцвела.

– Ты раньше пила спиртное? – происходящее нравилось Тимуру все меньше и меньше.

– Нет, но это не важно, – другие пили. Это неправильный эффект, непредусмотренный. Ферменты не справляются.

– Тебе плохо? – теперь Коршунов встревожился по-настоящему. – Я вызываю чрезвычайку…

– Нет! Наоборот, мне хорошо. Они меня не видят, совсем! Как будто я человек!

– Кто тебя не видит?

Вместо ответа Утренняя Роса ткнула пальцем в вырастающие на горизонте хрустальные призмы Луганска:

– Мы можем не лететь туда? Железная птица может отвезти меня прямо в интернат?

– В принципе, можно. Но так добираться долго получится.

– Долго? Сколько? Сто лет? Тысячу?

– Скажешь такое. Часа три, четыре.

– Всего миг… Ладно, пусть хоть миг. Летим! Железная птица хорошая, она меня в самом деле проглотила.

Коршунов пожал плечами и развернул автограв на 180 градусов.

Весь путь до Верхнего Тагила прошел в молчании. Утренняя Роса сидела с закрытыми глазами, то ли дремала, то ли размышляла о чем-то. И Тимур не решался с ней заговорить.

Только когда внизу начались отроги Уральских гор, медеанка встрепенулась. Открыла глаза, привела в порядок одежду. Кожа ее возвращала бронзовый цвет.

– Я не прошла обряд? – спросила. – Я не понравилась твоим родителям.

– Почему не понравилась? – заспорил Тимур. – Просто они…

– …хотели, чтобы ты выбрал земную женщину, – закончила за него Утренняя Роса. – И продолжил с ней свой род.

– Ну… это правда, – признал Коршунов. – В этом отношении мои родители консерваторы. Считают, что семья без детей – не семья. Но мы ведь можем усыновить ребенка! Из тебя получится идеальная мама. Возьмем сироту с Ракшаса или… А на Медее есть сироты? Вы никогда не говорите о своих детях, никому их не показываете. Это табу?

– Табу. Для чужих.

– Угу. Значит, мы, земляне, для вас чужие.

– Скоро нет.

Среди ночи Коршунова разбудил звонок интеркома. Зевая, он выбрался из-под одеяла. Спросил:

– Кто там?

– Твоя Росянка.

Ответ застал Тимура врасплох. В его холостяцкой берлоге медеанка не бывала ни разу. Собственно, он и не приглашал, стеснялся. Это ведь не театр, не филармония, не «место силы», в конце концов. Потому визита не ожидал. В такое время – и подавно.

Он метнулся было к гардеробной нише. И махнул рукой – к черту условности! Вышел в коридор, в чем спал, скомандовал входной двери:

– Впустить.

Девушка шагнула в квартиру, заявила с порога, не обращая внимания на неглиже хозяина:

– Старейшины изменили правила. Следующий обряд нужно проходить по земным обычаям.

– Охотиться по нашим обычаям? – растерялся Коршунов. – Но у нас лет триста никто не охотился… пока вы не прилетели.

– Нет, ты не понял смысл! Ты должен познакомиться с моими сородичами, охотиться вместе с ними. И получить согласие моего… отца.

– Это как? – спросонок голова плохо соображала.

– Через десять дней ваш звездный корабль улетает на Медею, – Утренняя Роса смотрела ему прямо в глаза. – Ты полетишь со мной?

– Конечно! Полечу с тобой, куда угодно.

Девушка отвела взгляд, плечи ее опустились. Тимур подошел к ней, обнял. Помедлив, начал развязывать шнуровку на куртке. Узелки покорно распустились под его пальцами.