Глава 12
Октавиан-Клавдий. Дневник пожилой женщины
Темнота, холод и голод – вот и все воспоминания, которые Октавиан-Клавдий сохранил о мире, где он родился. Он не помнил ни своей си-матери, ни своего си-отца. Все, что Двуглавый знал об Антаресе-VI, было почерпнуто им из реконструкций, сделанных астроархеологами, на основе раскопок в радиоактивных руинах, некогда величественных городов когда-то цветущей планеты. Поэтому все, что называлось у людей Родиной, для Октавиана-Клавдия было связано только с Землей. Он прекрасно понимал, что обречен до конца дней своих остаться единственным представителем своей расы, хотя время от времени тот или иной генно-инженерный центр предлагал ему создать клона – то есть абсолютно идентичного в биологическом смысле брата-близнеца. Октавиан-Клавдий неизменно отказывался. Люди – добрые, отзывчивые существа, но они не понимают всех нюансов бинарной психики двухголовых существ, которые в одном теле совмещают два характера, две души, два темперамента. В этом смысле – антаресец, даже единственный во всей Вселенной, никогда не бывает одинок. Не был Октавиан-Клавдий еще и потому одинок, что с того самого момента, когда диковинное одноглавое существо в защитном скафандре обнаружило его в подвале, в ворохе пропитанного мочой изгаженного калом тряпья, у крохотного антаресца появилась одна большая семья. Пожалуй, самые искушенные в познании инопланетных душ земные ксенопсихологи проглядели главное качество Двуглавого – способность ощущать свое родство со всеми живущими во Вселенной.
Эта способность и привела Октавиана-Клавдия сначала на факультет галактической дипломатии Южно-Уральского университета, а потом, как ни парадоксально, – в Карантинный Комитет Контакт-Центра. Двуглавый прекрасно знал, что его «крестный» недоволен выбором «крестника», но, проанализировав все сферы внешнеполитической деятельности, где он мог бы приложить свои знания и энергию, антаресец пришел к выводу, что точнее всего его личным устремлениям соответствует именно Кей-Кей. Великий человек, вице-секретарь Контакт-Центра Роман Витальевич Силантьев, в силу мягкости характера не мог допустить, что не все мыслящие существа Галактики стремятся к добру, даже после того, как им со всей убедительностью была продемонстрирована вся его благодетельная мощь. Что таких существ – многие тысячи. Что они готовы пойти на любые гнусности и преступления, лишь бы разрушить эту мощь, превратить ее источник в глобальное пожарище, в гигантское радиоактивное пепелище, подобно некогда прекрасной шестой планете в системе Антареса. Октавиан-Клавдий не хотел, чтобы его второй дом тоже стал холодной, пронизанной убийственным излучением, пустыней. Поэтому, окончив университет, он пришел к Александру Валерьевичу Лордкипанидзе и заявил, что хотел бы работать именно в его Комитете. «Служить», – поправил его Лорд.
За три года службы в Кей-Кей Двуглавый в совершенстве овладел азами оперативной работы, назубок знал законодательство, регулирующее пребывание инопланетных мигрантов на Земле, проявил недюжинные лингвистические способности. «Одна голова хорошо, а две лучше», – шутили в отделе, но никто из людей не подозревал – насколько лучше. Получив новое задание, Октавиан-Клавдий принялся за исполнение с удвоенным энтузиазмом. Более рассудительный Октавиан занялся Аббатом. Клавдий, склонный к решительным действиям, – Ботто. Самой собой, Двуглавый не разрывался на две половины. В процессе работы с Ботто Октавиан мысленно отрабатывал тему Аббата. А когда Октавиан активизировался с Аббатом, Клавдий обдумывал дальнейшие действия с Ботто. С последним вообще хлопот не было. Лорд оказался прав. Не успев восстановить разгромленную Кей-Кей Хашараппу, Пакостник сразу разложил ее. Во время контактов со своим куратором Ботто охотно демонстрировал свои достижения. В Старооскольском лагере уже вовсю действовало подпольное казино – играли на слитки технического золота, которого можно было получить за пределами резервации ракшасов сколько угодно, но большинство мигрантов понятия не имело об этом. Сходки активистов Хашараппы проходили в публичном доме, организованном, разумеется, самим Ботто. Кроме того, Пакостнику удалось наладить производство алкоголя и легких наркотиков – благо химлаборатория была организована еще его предшественником Харротом. Осведомители Двуглавого, из числа ракшасов, подтверждали эти сведения.
С Аббатом все было гораздо сложнее. Его нельзя было вызвать на конспиративную явку и потребовать отчета. С ним приходилось вести тонкую игру, ведь, заподозри Аббат внимание Кей-Кей к своей персоне, вся операция окажется сорванной. Поднимется скандал, весть о котором обязательно дойдет до Совета, и разрабатываемый контрагент окажется плотно огражден авторитетом закона о неприкосновенности личности, а Лорд устроит проштрафившемуся оперативнику такую головомойку, что мало не покажется. Двойную. Приходилось постепенно опутывать Аббата сетью непрямой слежки, собирать информацию в открытых источниках, опрашивать сотрудников контрагента под разными благовидными предлогами. Несомненной удачей Октавиана-Клавдия в разработке Аббата стало получение информации о существовании дневника Тамары Георгиевны Ставриди, сорок лет назад руководившей Третьей экспедицией на Медею. Первая начальница Аббата на ниве контактерской деятельности. Вряд ли в дневнике было что-нибудь о нынешних его контактах с индейцами, да и в задание Двуглавого не входило подробное изучение биографии подопечного, но Октавиан был дотошным оперативником, а Клавдий ему в этом не препятствовал, да и не мог. Тем более что вскоре выяснилось, что контактировал ныне Аббат с индейцами довольно редко, а вот их миграции на Землю способствовал весьма активно. Впрочем, не он один. Половина членов Совета Земной Федерации этому способствовала, включая Верховного Сумматора. Вопросы эмиграции представителей других разумных рас Галактики на третью планету Солнечной системы вызывали в земном правительстве порою яростные споры, но когда речь заходила об индейцах, официальные лица были на редкость единодушны. Будь у медеанцев контрразведка, впору было бы заподозрить членов Мирового Совета, включая Верховного, в шпионаже в пользу Медеи, но воображение Октавиана-Клавдия было не настолько развитым. Да и не входило в его обязанности делать выводы такого масштаба. Все, что он узнал, Двуглавый сообщил в очередном докладе своему шефу. Не сообщил лишь о дневнике Ставриди, решив сначала ознакомиться с ним лично. И это было его первой ошибкой.
Ночью от добровольного агента, работающего в Партенитском санатории для людей преклонного возраста, пришла шифровка. Раскодировав ее, Октавиан-Клавдий, как говорится, испытал смешанные чувства. Текст шифровки гласил: «13 марта санаторий посетила М. С. Валевская. Контактировала с Т. Г. Ставриди. Предположительно, речь шла о дневнике Т. Г. Ставриди. 14 марта Т. Г. Ставриди умерла. Причина – остановка дыхания вследствие тяжелого приступа астмы. Медбрат». Упоминание имени Марины Сергеевны Валевской в связи с делом Аббата могло насторожить и более опытного оперативника. Еще бы! Супруга самого Лорда интересовалась дневником Ставриди. Но более опытный оперативник немедленно бы доложил о своем открытии шефу, а Двуглавый этого не сделал. И это стало его второй ошибкой. Третьей ошибкой было то, что Октавиан-Клавдий не предупредил никого в Кей-Кей о своем решении нанести визит в Партенитский санаторий. Грубо говоря, это было нарушение обязательной процедуры.
Для поездки в эту юдоль скорбей Двуглавый решил одеться как можно скромнее. Алый комбинезон, которым он щеголял в Кольцово-4, выглядел бы слишком вызывающе в месте, где пожилые люди готовятся отойти в вечность. Гардеробная ниша в квартире Октавиана-Клавдия была настроена им самим, и бинарная психика хозяина не сбивала ее с толку. Двуглавый мгновенно обрел костюм, отдаленно напоминающий тройку, вроде той, что неизменно носил на службе Сандро Лордкипанидзе. Выглядело солидно, вызывало уважение. Вот только серебряный наборный пояс с ним не наденешь. Глава Кей-Кей был близок к догадке – инопланетяне, служащие в Контакт-Центре, Карантинном Комитете и КЧС, нередко носили такие пояса. От кого из них пошла такая мода, не знал никто. На ком-то увидел Октавиан-Клавдий, кто-то увидел на нем. И пошло, поехало. Так спонтанно возникло братство серебряного пояса – отличительный признак внеземного существа, посвятившего свою жизнь безопасности и спокойствию человечества Земли. Отправляясь в одно из самых спокойных мест на третьей от Солнца планете, Двуглавый не надел серебряного пояса, и это стало его четвертой ошибкой. Хотя с лихвой хватило бы и трех.
* * *
Ялтинский шлюз-концентратор выпустил очередную группу воздушных транспортных средств. По большей части это были разноцветные туристические автогравы – в Крыму, невзирая на раннюю весну, потихоньку набирал силу курортный сезон – поэтому хищные очертания патрульного глифа поневоле притягивали взоры. Октавиан-Клавдий помахал рукой двум симпатичным мулаткам в серебристом «Стриже», покачал крыльями и бросил свою машину вдоль городской набережной, заложил вираж над ослепительно-синей гладью моря, поднялся повыше, нацелясь на горбатую спину Аю-Дага. Через полчаса глиф Двуглавого приземлился на посадочной площадке санатория. До корпуса, где еще недавно жила Тамара Ставриди, он добирался не спеша. Для прогулок пожилых обитателей было рановато, поэтому Октавиана-Клавдия провожали взглядами лишь пустоглазые статуи, скрывающиеся в зарослях туи. Разумеется, необыкновенный гость не остался без внимания и персонала. На пороге корпуса под черепичной крышей его встретил субэл-охранник. Солнце, пробивающееся через хвою кипарисов, сверкало на его внушительном углепластиковом тулове.
– Доброе утро, друг! – мелодично приветствовал он посетителя. – Соблаговолите представиться!
Вместо ответа Двуглавый продемонстрировал жетон сотрудника Кей-Кей.
– Простите, друг, не могли бы вы сообщить о цели своего визита?
– Служебное задание, – снизошел до ответа Октавиан. Клавдий молча осматривал охранника с головы до ног, привычно оценивая боевые возможности потенциального противника. – Проводи меня к старшей сестре.
– Прошу следовать за мной, – сухо отозвался субэлектронный автомат, неоправданно для своего функционального назначения чувствительный к интонации собеседника.
Он предупредительно отворил дверь, пропуская посетителя перед собой. Едва Двуглавый очутился в гулком, прохладном холле, как навстречу ему вышла рослая, моложавая женщина, в безупречно белоснежном халате – в Партенитском санатории свято блюли вековые традиции гигиены, испокон веку свойственной профилактически-лечебным учреждениям. Женщина не удивилась двухголовому посетителю. На Земле давно привыкли к инопланетянам, да и в свое время Большая Сеть и другие средства массовой информации немало внимания уделили судьбе найденыша с планеты Антарес-VI. Можно сказать, что когда-то Октавиан-Клавдий был знаком едва ли не каждому жителю голубой планеты.
– Здравствуйте! – сказала женщина. – Я старшая медсестра первого корпуса. Чем могу быть полезна?
– Пожалуйста! – как обычно, невпопад отозвался Двуглавый и вновь продемонстрировал жетон. – Я сотрудник Карантинного Комитета. Хотел бы осмотреть вещи покойной Тамары Георгиевны Ставриди.
– Карантинного Комитета? – переспросила старшая сестра. – Никогда о таком не слыхала… Впрочем, извольте. Хотя какие могут быть вещи у одинокой женщины почти столетнего возраста… Пойдемте в сестринскую, я попрошу, чтобы туда принесли.
В сестринской было много белизны и свежести. Старшая усадила гостя в широкое кожаное кресло со слегка потрескавшейся обивкой, предложила холодного лимонаду. Гость не отказался. Позвонила по внутреннему видеокомму. Попросила принести вещи Ставриди. Вздохнула по-бабьи, проговорила:
– Жалко их, бабушек и дедушек наших… Знаете ли, старики у нас не сварливые обычно, не склочные. К своему положению относятся с юмором, хотя прекрасно знают, зачем их сюда привозят. Некоторые по несколько лет живут. Привыкаешь к ним, родными становятся. Скучаешь по ним даже во время отпуска… А вот как умирают… Невозможно привыкнуть к этому. Я вот думаю иногда, ну хорошо, не могут наши ученые отыскать секрет пресловутого сверхдолголетия, не дается им он… Так, может, где на других планетах он известен, а? Что у вас там… – неопределенный кивок головой, – насчет этого слышно?..
– Пока ничего конкретного, – проговорил Октавиан. А менее чуткий Клавдий иронично осклабился.
Вошла совсем юная темнокожая сестричка, стрельнула карими глазками в сторону загадочного посетителя, выложила на стол непрозрачный пакет.
– Спасибо, Джоан! – сказала старшая. – Ты свободна.
Девушка исчезла, а ее начальница лично вскрыла принесенный пакет и выложила перед Двуглавым его содержимое. Октавиан-Клавдий поднялся, перебрал нехитрый скарб. Пуховая шаль. Старенький К-ридер. Золотое колечко с турмалином. Томик Льва Толстого, выпущенный еще триста лет назад. Странный медальон на серебряной цепочке. Двуглавый озадаченно повертел его в пальцах. Скорее всего, это был пожелтевший клык какого-то животного. И наконец, толстая тетрадь в оранжевом пластиковом переплете. Октавиан-Клавдий открыл ее, перелистал. Страницы ее были густо исписаны чернилами разного цвета. Дневник.
– Если позволите, я заберу все это, – сказал Двуглавый.
– Да, конечно, – кивнула старшая. – Родных у Тамары Георгиевны нет, выходит, и передать некому…
– Счастливой дороги! – опять промахнулся Октавиан, складывая вещи покойной обратно в пакет.
Старшая медсестра не стала его провожать, зато в коридоре маялся субэл-охранник. Конвоируемый им, Двуглавый проследовал к выходу, где едва не столкнулся с еще одной сестричкой – хорошо сложенной, загорелой девушкой, которая пристально, без тени смущения посмотрела на него.
– Алла! – окликнула загорелую темнокожая Джоан. – Тебя Антонина Берсеньевна ищет.
– Иду! – откликнулась загорелая, еще раз ожгла двухголового гостя взглядом и убежала.
* * *
Когда Двуглавый подошел к посадочной площадке, его ждал сюрприз. Часть обшивки его глифа была снята, и в недрах двигателя азартно копался многорукий, как индийский Шива, субэл-механик.
– Что случилось? – осведомился Клавдий тоном, не обещающим самоуправцу ничего хорошего.
Из-за плеча механика поднялся искусственный глаз на оптоволоконном стебельке и воззрился на Двуглавого.
– Ну?!
– Был вызван для проведения планового технического обслуживания, – четко доложил субэлектронный автомат.
– Кем?
– Вами!
– Чепуха!
– Заказ поступил в одиннадцать часов ноль ноль минут, – уточнил субэл.
Октавиан-Клавдий машинально посмотрел на хронометр, встроенный в служебный браслет: 11.15. Следовательно, когда некто вызывал механика, он, оперативный сотрудник Кей-Кей, рылся в чужих вещах. Спорить с автоматом было бессмысленно, поэтому Клавдий просто спросил:
– Когда закончишь?
– Через тридцать минут. Плюс-минус пять, – отозвался субэл. – Требуется отцентрировать гироскоп поворота. С неисправным гироскопом поворота эксплуатация транспортного средства строго воспрещена. Могу вызвать вам такси.
– И вам не хворать, – пробормотал Клавдий. А Октавиан добавил: – Сам вызову, если понадобится.
Двуглавый сунул пакет под мышку и направился вверх по серпантину, к выходу из санатория. Оказавшись за воротами, он не торопясь зашагал по Фрунзенскому шоссе в сторону поселкового центра. Мартовское солнце ласково пригревало. Ветерок едва шевелил жесткими листьями пальм, растущих под окнами уютных двух-трехэтажных вилл. Время шло к обеду, и Октавиан-Клавдий вспомнил, что еще не завтракал. Он добрался до Партенитской улицы и зашел в маленькое кафе, похожее на бутон недораскрывшегося стеклянного лотоса. Напротив была стоянка для автогравов напрокат. А чуть поодаль – павильон общественного телепорта. Можно было воспользоваться и тем, и другим. ТЛП-кабина могла доставить его в Москву, все еще скованную ранневесенними морозами, в считаные мгновения, но Двуглавому хотелось еще немного побыть в мире, где много солнца и блескучего моря. Октавиан-Клавдий очень не любил зиму. Сделав заказ, он, чтобы скоротать время, достал из пакета тетрадь, положил на стол перед собой, начал читать. Вернее, начал читать Октавиан, а Клавдий тем временем смотрел сквозь гнутую, стеклянную стену. Он видел, как из ТЛП-павильона вышли двое. Судя по кожаной одежде, татуировкам и зачехленным лукам за спиной – индейцы. Медеанцы или их земные подражатели – не разобрать. Индейцы сошли с тротуара и уселись, поджав ноги, прямо на траве.
– Ты только послушай, что она пишет! – обратился к нему Октавиан. Клавдий кивнул, не спуская с индейцев глаз. Его что-то в них настораживало. – «Тема… – Это надо полагать, Артемий Балашов. – …предложил провести глубокое сканирование системы карстовых пустот в юго-западной части медеанского континента, так называемых Холодных пещер. Предложение поддержали. Сканирование проводили с помощью орбитального интроскопа. Выяснилось, что Холодные пещеры – лишь верхний уровень более обширной системы пустот, расположенных на глубине до трехсот метров. Лючия обратилась к Старейшинам, чтобы те дали лучших охотников, которые могли бы стать нашими проводниками в исследовании этих пустот. Старейшины отказали, сославшись на табу. Но самое странное, что и Лючия, после общения с ними, стала горячей противницей изучения этих пустот. Она даже настояла на прекращении интроскопирования. Не понимаю ее, если честно…»
– А может, она испугалась? – предположил Клавдий.
– Кто?
– Лючия Хилес…
– Не смеши… Вспомни ее личное дело! «Развитое чувство долга. Предельная ответственность. Склонность к волевым решениям. Бескомпромиссность»… Не каждому, знаешь ли, дается такая характеристика.
– Не знаю… – пробормотал Клавдий. – Ведь она ходила к этим Старейшинам совершенно одна. Без оружия. Через сырой, холодный лес…
– Вижу, ты сегодня склонен к поэтическим преувеличениям…
– Отнюдь… Пропали!
– Кто пропал? – удивился Октавиан.
– Парочка индейцев… Они только что сидели на траве у ТЛПэшки и куда-то сгинули… Не нравится мне это…
– Перестань… Просто у тебя сегодня плохое настроение.
– Скорее – дурное предчувствие… Знаешь, Октавиан, давай двигать отсюда… Наверное, этот горе-механик уже починил нашу птичку… Только вот что… я бы не стал эту тетрадку с собой возить. Мало ли…
– Что ты предлагаешь?
– Сдать на хранение в местное отделение, с пометкой: «Тема «Конкиста». Передать лично шефу, в случае…»…
– В случае чего?
– Все, пошли!
– А обед?
– В столовке Кей-Кей поедим.
– Ладно, если ты настаиваешь… Ох, не нравится мне твое настроение, Клавдий…
* * *
Лифт поднял их на верхнюю смотровую площадку. Вид на море их не интересовал, они повернулись к нему спиной, перелезли через старый бетонный забор и очутились на склоне Медведь-горы, густо заросшем диким кизилом, шиповником и орешником. Едва заметная тропа вела в заросли, и они стали быстро по ней подниматься. И вскоре оказались возле развалин древней христианской церкви, воздвигнутой еще в начале Второго тысячелетия.
– Это место силы! – торжественно сообщил старший индеец.
Младший немедленно опустился на колени, положил перед собой колчан и лук, наклонился, простирая руки, ладонями вверх, над головой. Старший бесстрастно за ним наблюдал.
– Достаточно! – наконец сказал он. – Теперь твоим рукам хватит мощи, глазу меткости, а духу крепости, чтобы поразить дичь.
– А кто будет моей дичью, Учитель?
– Птица, которую нельзя съесть…
– Ты говоришь об автограве? Глифе?
– Да. О летающей машине.
– Но нельзя стрелять по автогравам, – возразил младший. – За такую охоту по головке не погладят.
– Не волнуйся, в машине не будет человека.
– Понял, она будет идти на субэл-управлении.
– Хватит высеивать слова по ветру! – отрезал старший. – Поднимемся выше. Там будет открытое место, откуда удобно стрелять.
Он быстро пошел вперед, и младший едва поспевал за ним. Ему все еще казалось, что не придется стрелять в автограв, что это какое-то иносказание, аллегория, за которой кроется глубокий смысл, который до него пока не доходит… Ведь бессмысленно палить из лука по автограву, тем более по глифу! Теоретически попасть можно, но что сделает стрела с костяным наконечником керамопластовому корпусу, способному выдерживать удар в несколько тонн на квадратный сантиметр? Иное дело – стрелять по живой птице! Младший даже зажмурился от удовольствия, вспоминая недавнюю охоту в лесах Новой Гвинеи. Свист индейских стрел. Яркое оперение райских птиц, среди темно-зеленой листвы. Трепещущие в агонии тушки в густом подлеске. Волнение. Азарт. Упоение пролитой кровью.
Поляна открылась внезапно. Покатая, выжженная солнцем поверхность скатывалась к многометровому обрыву, под которым бесновались волны.
– Вот он! – выкрикнул старший индеец, указывая на патрульный глиф, появившийся над поляной. – Стреляй!
Младший хотел возразить, что это наверняка кто-то из чрезвычайщиков летит по вызову, что стрелять по патрульной машине – даже не шалость, а гораздо хуже, но незримая рука стиснула ему горло, а чужая воля заставила поднять лук с натянутой до предела тетивой и прицелиться в единственное в «неживой птице» уязвимое место. Освобожденная тетива отозвалась басовой струной, взвизгнула выпущенная стрела, хрупкий костяной наконечник впился в сверхчуткий датчик гравитационного горизонта, вынесенный на консоли сразу за блистером пилотской кабины. Глиф перестал «понимать», где земная, а где небесная твердь, и, к несчастью, могучие двигатели погнали его – к земной.
Старший индеец полюбовался фонтаном воды, взбитым к небесам, рухнувшим у подножия Аю-Дага глифом, и с удовлетворением произнес:
– Хорошая охота, мой мальчик!