ГЛАВА 5
Регина
Буря эмоций, что скопилась в душе и ждала лишь повода выплеснуться. Возмутительный вопрос Орино послужил катализатором — мое с каждым часом этой мучительной гонки усиливающееся раздражение взорвалось гневом.
— Я любила тебя, любила так, что страшно делалось. Прощала все, искала оправдания тому, чего не понимала. Ты говоришь, что стирал мои воспоминания? Ха! Сама я справлялась лучше, заставляя себя не помнить всего того, чего не могла понять и принять в любимом. Ты хоть слышишь меня? — не осознавая ничего вокруг, ослепнув от давно поселившейся в сердце боли, закричала я на Орино.
Кричала исступленно, сотрясаясь от мучительной дрожи и покрываясь испариной. Кричала, впервые признавшись себе в том, насколько любила его… люблю… буду любить! И от того, насколько ненавижу себя. Зря он затеял этот разговор. Но сил держать эмоции в себе уже не было.
— Регина… — Орино выглядел неимоверно спокойным, словно созданным из скованной стремительным порывом стужи воды. Ледяным, бесчувственным, чужим.
Он попытался меня прервать, но лишь ради того, чтобы успокоить. А вовсе не потому, что его тронули мои вопли. Крик, прорвавшийся из-за сотен преград, что я создала в своей душе. Его смущали мои эмоции. Возможно, раздражали ощущением неуместности. Но… не трогали. Не оживляли!
И как бы я ни злилась, какие бы усилия ни прилагала, в клочья вновь и вновь разрывая свою измученную душу, поддаваясь очередной обреченной надежде — ну вдруг?! — все было бесполезно. Пусть не сердцем, но разумом я поняла это давно. Даже не после гибели Дениса. Раньше, еще тогда, при нашей второй встрече. Когда мы заключили договор и начались наши отношения. Уже в тот период я чувствовала — мы разные. Мы не подходим друг другу и никогда не подойдем. Мы чужие.
Как лед — холодный, вечный, неизменно стойкий — и пламя, опаляющее, живущее лишь миг и обреченное потухнуть.
Вся наша история — как один бессмысленный танец с пируэтами: отчаянные попытки поразить, добиться своего, стремиться очаровать и… полное отсутствие сближения. Патологическая неспособность быть рядом.
Я вдруг поняла, что даже в мгновения ненависти и одержимости местью — любила и где-то глубоко в душе — в самом ее укромном уголке — ждала, надеясь на чудо. Его побег в прошлое, отчаянная до безумия попытка найти меня — что это, если не возможность, которую я подарила Орино, чтобы исправить все? Последний шанс, вопреки всему великодушно предоставленный моей неистребимой любовью. Последняя отчаянная надежда.
Я ждала. Я знала, что он придет. Знала наверняка, и предсказание Тиравиаса тут ни при чем. Об этом всегда знало мое сердце. Оно беззаветно верило в свой выбор, в этого мужчину. И я надеялась, что лед сможет оттаять, что мой огонь растопит его.
— Вы вообще понимаете, что значит любить? Ведь в этом смысл жизни!
После вспышки яростных эмоций, оголивших мою душу, я ощутила накатившее бессилие.
Орино молчал, и больше всего меня убивала жалость в его глазах. Он не был злым. И даже сейчас, видя накал моих эмоций, пытался смягчить удар. Найти для меня хоть какие-то объяснения, оправдать мою безумную и, с его точки зрения, никчемную любовь. Я поняла это, прежде чем он смог подобрать слова.
— Для нас смысл жизни в потомках. В своем продолжении. Возможно, если судить по-вашему, мы их любим? Ты можешь быть уверена — я буду любить своего потомка. Я уже люблю его. Обожаю. Твоего ребенка. Этого недостаточно, чтобы ты успокоилась и позволила нашим судьбам идти предназначенным путем? Послужить во благо ребенка.
Огонь потух, оставив в душе пепелище.
Голос Орино звучал ровно, его лицо выражало расслабленность и душевный покой.
«Надо просто признать это. Поверить наконец самой, — задыхаясь от боли, невидящим взглядом уставившись в пространство, мысленно шептала я вновь и вновь. — Он не спо-со-бен. Не может любить. Не понимает, что это за чувство. И в этом нет его вины — он просто верлианец. Другой».
Только сейчас осознала, что не смогу выжить без его любви. И если все это время силы придавала безумная надежда на отклик его сердца, то в этот миг она исчезла. Ушло ощущение жизни, пропал стимул бороться.
Теперь в вязком молчании рядом с верлианцем была лишь моя телесная оболочка, лишенная души. Все оказалось напрасным.
— Регина… — тихий и напряженный голос Орино прервался словно против его воли. Едва начав, он тут же оборвал себя, долго молчал и смотрел на меня задумчивым взглядом, прежде чем продолжить: — Я изначально не хотел, чтобы ты осталась разочарованной. Мне действительно важны твои ощущения. Поэтому как мог я старался соответствовать твоим представлениям обо мне. В чем-то шел и дальше — обращался с тобой как с одной из нас, пытался увидеть в тебе мою соплеменницу. Ты даже не осознаешь этого, но я очень многим пожертвовал ради тебя. Сам удивлен, насколько многим. Не стоит думать, что ты не важна для меня. Наоборот, ты для меня — бесценна.
Сердце ухнуло вниз. Какие слова, какие откровения! Только мы по-разному понимаем их суть!
— Еще большим ты заставил пожертвовать меня… — Голос прозвучал безжизненно и монотонно.
Я не сводила взгляда с собственного колена, где, проскользнув сквозь толстое стекло иллюминатора, ярким пятнышком растекся солнечный лучик. Сейчас эта яркая лужица казалась последним светлым пятном в кромешной тьме моей потухшей души.
Больно-о-о…
— Обстоятельства… — вновь начал он свои объяснения, каждым словом еще больше вгоняя меня в пропасть отчаяния. — Ничего подобного я уже не ожидал. Не думал, что ты появишься в моей жизни. Поэтому во многом поступал необдуманно, эгоистично. Но я привык так воспринимать людей, ты должна понять это. Знакомство с тобой, реакция собственного тела, нечто совершенно новое и невероятное, что эта встреча подарила мне. Все буквально изумило меня, сбило с толка. Я не знал, как действовать. К подобному меня никто не готовил. Я стыдился случившегося, а еще больше боялся. И боюсь до сих пор. Не понимаю того странного влияния, что ты оказываешь на меня.
— Ты боишься меня?! — Даже в моем отчаянном состоянии это признание поразило.
Переместив взгляд на сосредоточенное лицо Орино, я пыталась отыскать в его чертах иронию.
— Ты даже не представляешь, сколько страхов появилось в моем сердце с момента нашего знакомства. Если сначала я считал все безобидной странностью, временным развлекательным эпизодом, то после пробуждения ньех понял, что со мной произошло нечто фантастическое!
Пассажиры вокруг спали, беседовали или смотрели фильмы, стюарды и стюардессы сновали по проходу между рядами кресел, разнося напитки. Нас словно не было в салоне самолета. И это очень отвечало моим внутренним ощущениям — я чувствовала себя лишенным плоти духом, лишь жалкой тенью былой личности.
— Я очень сожалею о той встрече! Очень!
Если бы можно было вырвать сердце из груди, я бы это сейчас сделала. Болело не только сердце, но и душа. И боли я уже не скрывала, я вся была пропитана ею, включая мой голос.
— Давай помолчим. Не могу тебя слушать! Не могу!
— Ты должна.
Привычно суровый облик Орино — отстраненность, не позволяющая проникнуть в сердцевину его дум.
— Регина, нам необходимо объясниться, без этого бессмысленны любые дальнейшие планы. Каждый из нас обязан наконец уяснить, в чем его долг. И поговорим тут, сейчас. Когда ни один из нас не может убежать друг от друга, когда мы в чреве этого жуткого аппарата!
На последних словах Орино непроизвольно вздрогнул, подтверждая мои ожидания, для него это путешествие — кошмар наяву.
— Ты хочешь что-нибудь поесть?
Кивнув на стюардессу, замершую рядом под влиянием его неумолимого взгляда, точно земной мотылек в свете фар, Орино выжидательно замолчал.
— Да, все равно что, — безразлично кивнула я девушке в форменной блузке. Сейчас все для меня утратило вкус, цвет, смысл.
— Ты злишься на меня, это так естественно для вас, — продолжил Орино.
— Нет, — устало качнула я головой, вновь отворачиваясь к иллюминатору и всматриваясь в белую пену облаков, такую осязаемую и материальную на вид. — На себя.
— И есть за что, — будто не слыша моих слов, проговорил Орино. — Я слишком часто использовал свою силу напрасно, в итоге разрушив «человеческую сказку», что намерен был создать для тебя.
— Сказку?
— Да. По моему плану ты должна была прожить свою жизнь рядом со мной, пребывая в убеждении, что нашла свой идеал мужчины. Я желал, чтобы ты обрела ваше так называемое «земное счастье». Регина, поверь, я не желаю тебе зла.
В немом шоке я открыла рот, чтобы спросить, верно ли его поняла, но так и не нашла подходящих слов.
— Я мог бы всю жизнь поддерживать в тебе ощущение счастья… — явно сожалел о неудаче Орино. — Но слишком самонадеянно разбрасывался силой, не думая о пределе твоих возможностей. Не понимая, что остальные не смогут проигнорировать факт твоего появления.
— Как это — поддерживать?
— Как в первое время после нашей встречи. Или как на Земле. Когда я хочу, могу быть очень терпеливым с землянами. А ради тебя я на время старался уподобляться вам.
Вспомнив маму, кормящую ужином Орино, друзей, искренне делящихся с верлианцем своим родительским счастьем, да даже Кузьмина, считающего, что делает с ним одно важное для общего блага дело, непроизвольно скривилась.
Как противно! Одно притворство и ложь. В этом весь смысл их пресловутого долга — обмануть всех ради собственных интересов.
— Ты планировал оставить меня на Верлинее? — Меня вдруг осенило.
— Только поначалу. Потом понял, что нигде не смогу оставить тебя одну, особенно там. А мой долг не позволит надолго задерживаться дома.
— Почему? — спросила скорее из вежливости, на самом деле меня уже ничто не интересовало. Я и так услышала достаточно. — Из-за Кьело? Она бы мне отомстила?
Или у этих «водоплавающих» не принято злиться на женщину, что увела у тебя мужчину? Хотя этих мужчин у нее… Да и вообще у них же все иначе!
— Кьело, конечно, тоже. Но и Ньер, и другие, кому он сообщил бы.
— А что бы они со мной сделали?
— Уничтожили. Ты прямая угроза моему долгу.
Опять этот долг! Мне уже хотелось выпрыгнуть из самолета, так мучительно было слушать признания Орино.
— Значит, если бы не они, я прожила бы всю жизнь на Верлинее в полной любви и гармонии с собой, полагая, что встретила свою половинку. Ждала бы тебя с «космических» вахт и упивалась ощущением собственного везения (школьные подруги удавились бы ради шанса оказаться на моем месте!). Ах да, растила бы детей, случись им у нас появиться.
По лицу Орино промелькнула мимолетная тень. Неприметная кому-то другому, но я слишком хорошо его знала.
— Нет? — Я впилась в него взглядом, не позволяя уйти от ответа. — Про детей я переборщила? Да? Конечно! Они же — ваш фетиш, смысл жизни. Мне бы их не доверили?!
Орино молчал.
— Говори! — рявкнула я на весь салон самолета, благо меня все равно никто не услышал.
— Регина, ты прожила бы счастливую жизнь. Я планировал это так.
— Дети?! — рывком подавшись к нему навстречу, я уставилась в его глаза. — Ты бы забрал их?!
— Регина, ты должна понимать, что не способна вырастить потомка высшего верлианца, — осторожно признал он то, что я уже поняла. — Я верил, что смогу получить от тебя потомка. Но ты… ты бы не помнила, не ощущала утраты. Я не чудовище и никогда не стремился тебя мучить.
Обмякнув в кресле, уставилась на свой огромный живот. Описать собственные чувства в этот миг не смогла бы, единственный, кто ощущал сейчас мое состояние, — ребенок.
И он вырастет, не зная обо мне? Воспитанный в чувстве превосходства над такими же, какой была его мать? Вырастет рядом с этим верлианцем, став его подобием?
— Регина? — Орино положил ладонь поверх моих пальцев, и я поняла, что совсем заледенела, ощутив тепло его руки. — Не переживай так. Мои планы не осуществились. Я сделал ошибку, слишком увлекшись игрой в твое счастье. Это предопределило провал.
— Они не осуществились бы в любом случае. — Оттолкнув его ладонь, подняла на Орино уверенный взгляд.
Слишком хорошо я помнила собственные чувства, непонимание и тревогу, мучившие меня в самом начале наших отношений. Я в глубине души чувствовала, что все происходящее вокруг меня — притворство. Просто не позволяла себе признаться в этом!
— Вся твоя сила не помогала. Верь или нет, но я все знала сама. И точно не была счастлива.
Мы молчали, обмениваясь взглядами. Орино, наверное, не верил мне — я видела сомнения в глубине черного ромбовидного значка. Но для меня в эти минуты все разложилось по полочкам: мои метания не случайны, это сознание искало выход из ловушки. И пусть я не могла распознать ее, но чувствовала — она есть.
Внезапно вспомнились разговоры островитян. О детях. У этих простых, живущих в полном единении с природой людей не было сомнений, что дети — это дар, которым награждают нас высшие силы. Не важно какие и есть ли они на самом деле — духи, божества… В одном я с ними была согласна: Орино не получил бы своего потомка! Я бы не забыла, не отдала. Но как объяснить это ему? Не-ре-аль-но. Тем более что судьба сделала странный виток, случилась встреча с Тиравиасом. И что она предопределила, не знает, наверное, и Орино.
— Что теперь? — на удивление спокойно смогла я задать вопрос. — Снова запрешь меня на Верлинее? Или в той сферической пыточной?
— Не знаю, — когда отвечал, Орино не смотрел на меня. Его взгляд блуждал где-то поверх голов других пассажиров. — Действительно не знаю. Такого развития событий не предвидел. А что ждет нас по возвращении — не могу и представить. Но очень тревожусь по этому поводу.
В последней фразе промелькнули нешуточные эмоции: тревога, даже больше — ужас.
— Ньер?
— Он тоже. Переход в прошлое — это страшное нарушение, его не скрыть. Да он и не будет пытаться — наш с ним уговор потерял силу, я нарушил условия.
— Тебя накажут?
— Наверняка.
— Как?
— Я стану следующим, кто отдаст последний долг своему виду.
— Казнь?
Я была изумлена.
— Нет, гибель во имя жизни других. — Тут мой несгибаемый Орино вздрогнул. — А тебя я возьму с собой. Не смогу уйти, оставив им. Наши жизни оборвутся вместе.
Чувствуя, что глаза распахиваются в страхе от подобного фанатизма, только и смогла что истово замотать головой из стороны в сторону.
— Я вот-вот рожу!
— Если ребенок родится, нам дадут отсрочку, чтобы помочь ему стать самостоятельным, продолжить мое дело. Уверен, что дадут. Появление потомка высшего это всегда событие. Но потом… мне не простят эти нарушения. Даже если все останется неизменным и наше присутствие в прошлом не повлечет необратимых перемен.
Но меня больше любых гипотетических тревог поразило другое: он так спокойно рассуждает о неминуемой гибели!
Сглотнув, почувствовала, как часто забилось сердце, как ребенок заворочался, реагируя на мое шоковое состояние.
— К-куда ты хочешь взять меня?
Возможно, у них есть какое-то место священного паломничества, которое нужно посетить перед самоубийством? Я уже ничему бы не удивилась — мир верлианцев казался мне миром чокнутых.
— К Солнцу. В последний полет. Необходимо не давать ему затухать, провоцировать вспышки и активные процессы, протекающие как на поверхности, так и в чреве звезды. Один из способов — удар колоссальной силы по его поверхности, он обязательно вызывает вспышку, а за ней следует движение. Но в непосредственной близости от Солнца под влиянием запредельных температур разрушаются любые летательные аппараты. Мы научились создавать броню, способную выдержать это пекло.
Я невольно задержала дыхание. То, о чем рассказывал Орино, было невероятным. Немыслимым для землян.
— Но наши системы управления, искусственный интеллект, все основано на жидких кристаллах, они не выдерживают, испаряются. Лишь живое существо — высший верлианец — способно совершить последнюю загрузку системы, направив ее к самоуничтожению. И погибнуть вместе с взорвавшимся кораблем и его смертоносным грузом.
Сглотнув, попыталась осмыслить услышанное. Для женщины, все существо которой сейчас настроено на продолжение жизни, мысль о такой страшной и предопределенной гибели казалась чуждой.
— Думай о том, что поможешь этим и людям! Для вас так же важно Солнце, как и замедление его гибели, — по-своему истолковал Орино мою заминку.
Не получалось, как ни крути. Подобные перспективы холодили кровь.
— Может… — я провела языком по губам, — лучше остаться в этом времени?
Пока мы еще далеко до всех этих потрясений и проблем с Солнцем.
— Нет, — взгляд Орино вспыхнул негодованием. — Тут я беспомощен, лишен возможности помочь тебе даже в мелочах, не то что с рождением ребенка. Он не выживет в этом времени — не забывай. К тому же, чем дольше мы здесь находимся, тем более необратимыми могут стать изменения в нашем времени. Это меня тоже безумно тревожит.
В голове вновь зазвучал голос Тиравиаса.
Сказать ему или нет?
— И понимая все это, ты пришел за мной? Даже не зная о ребенке.
Странный вопрос. Зачем я его озвучила, и сама не знала. Очередная глупость, в ответ на которую Орино придется выдумывать успокаивающий меня ответ.
— Я не могу объяснить это и себе… — Он ответил сразу.
Отвернувшись, я долго молчала. Понимая, что говорить с ним больше не могу, прикрыла глаза, мечтая заснуть. А сама думала, сказать ли ему правду?
Но прежде чем я решилась рассказать про сообщение Тиравиаса, из динамиков зазвучала информация о готовящемся снижении — приближалась посадка. А с ней и крайне неприятные и немыслимые для полетов будущего ощущения. Мы оба замолчали на время, вынужденно прервав разговор. Оба испытывали чувство страха — этот полет на самолете стал для нас ужасной необходимостью.
До цели — места возврата в наше время — оставалось совсем немного. И главное испытание — большой перелет — мы преодолели.
