Глава 15

Алиенора приехала в Винчестер в пасмурный ноябрьский день, когда на город опускались сумерки. Для нее уже подготовили покои, и она с радостью отправилась туда, чтобы согреться перед огнем. Слуги внесли ее багаж, который на этот раз был куда больше, чем в былые времена. Под присмотром мастерицы Бельбель для королевы изготовили несколько новых парадных платьев, в том числе утепленные мехами – для зимнего сезона. И в Винчестер королева гордо въехала на глазах у собравшихся жителей. Тягостное ощущение беспомощности никуда не делось, но, по крайней мере, теперь у нее появилось право кататься на лошади, стало больше слуг, больше книг. Ей более не приходится часами напролет мерить шагами тесную комнату.

Ее уведомили, что король сейчас занят другими делами, но утром нанесет ей визит. Услышав это, она понимающе усмехнулась. Кому, как не ей, знать, что за «другие дела» могут быть у короля – либо государственные, либо амурные, но все исключают ее участие. Зато потом ее камергер по имени Ингельрам объявил, что Алиенору хочет видеть графиня де Варенн, и настроение у королевы тут же улучшилось.

– Пригласи графиню ко мне! – воскликнула она. – Да скажи, чтобы без церемоний!

Едва Изабелла вошла, Алиенора поспешила заключить ее в объятия и была потрясена тем, как исхудала подруга. Изабелла сбросила вес, как дерево сбрасывает листья по осени, оставляя лишь голые ветви. Обтянутые кожей скулы, темные круги под глазами…

– Как я рада видеть тебя! – Она подвела Изабеллу к очагу. – Но у тебя усталый вид. Что это Амлен с тобой сделал? – Свой вопрос Алиенора сопроводила улыбкой, чтобы подруга при желании могла воспринять его как шутку. Но к ее ужасу, глаза графини вмиг наполнились слезами.

– Ничего, – сказала Изабелла. – Только между нами сейчас все так трудно. Я… – Она закрыла лицо рукой и попыталась справиться с чувствами.

Алиенора ласково обняла графиню за плечи:

– Ну же, ну же, в чем дело?

– Я в полном отчаянии и не хочу отягощать вас своими проблемами. – Подруга всхлипнула. – Однако выбора у меня нет, потому что вас это тоже касается, и все равно вы скоро и так узнаете. Все об этом сплетничают.

Тут Алиенора насторожилась:

– Что касается меня?

– Белла… – Голос Изабеллы дрогнул. – Белла ждет ребенка.

– Белла?! – Этого Алиенора никак не ожидала услышать. Изабелла – крайне заботливая мать, невероятно, чтобы она допустила лиса в свой курятник. Хотя в том, что касается добродетельности самой Беллы, Алиенору еще раньше посещали определенные сомнения.

– Отец известен?

На Изабеллу было больно смотреть.

– Да, – выдавила она. – Это Иоанн.

– Какой Иоанн?

Изабелла кусала губы, не решаясь сказать самое главное.

– Ваш сын Иоанн. Летом он заезжал в Льюис на пути в Кентербери, и она… они… – Графиня слабо взмахнула рукой, каковой жест должен был дорисовать остальное. – И потом еще неоднократно, они вместе путешествовали с королевским двором.

Слова Изабеллы повергли королеву в шок.

– Господи! Ему еще нет пятнадцати. Неужели он… – Закончить она не смогла.

– Это не было насилием. Они оба хотели этого. Ими двигала похоть. Я не имела понятия, ни о чем не подозревала. Я доверяла ей, и доверяла напрасно.

– Мне очень жаль.

Алиенора сжала кулаки, остро ощущая собственную беспомощность. Вот что происходит, когда в лодке всего одно весло. Какой пример подает Иоанну отец, берущий в любовницы девушек, которых предположительно должен опекать? Она села рядом с Изабеллой напротив очага, чувствуя себя глубоко несчастной.

– Когда смотришь на младенцев в колыбели, невозможно предсказать, какими они станут, но всегда надеешься на лучшее.

– Что вы могли сделать, находясь в Саруме? Вам не в чем себя винить.

Алиенора горько улыбнулась:

– Как и тебе. – (Изабелла только вздохнула.) – Полагаю, для Амлена это стало тяжелым ударом.

– У него разбито сердце, – призналась подруга, утирая глаза. – Он не хочет видеть Беллу. Отослал ее в аббатство Шафтсбери – там настоятельницей его сестра, и я поеду к ней после Рождества дожидаться ее разрешения от бремени. Роды будут весной. – Она замолчала, собираясь с духом, и поведала Алиеноре о том, что сделал с Иоанном Амлен. – Если они сейчас окажутся в одной комнате, Амлен убьет его, но рано или поздно им придется договориться.

– О да. – Алиенора думала о том, как тягостно и неловко будет всем, кого коснулся глупый поступок двух несмышленых детей. Лишь время наведет мосты через возникшую пропасть. – В этой неприятной ситуации есть одна положительная сторона: мы с тобой теперь не только сестры, но и бабки одному и тому же внуку. – Она опять обняла Изабеллу, а потом женщины выпрямились и так и остались сидеть в молчании, погруженные каждая в свои невеселые мысли.

– Изабелла поведала мне о том, что случилось между Иоанном и ее дочерью, – сказала Алиенора супругу.

Он с утра охотился, но нашел время, чтобы переодеть котту и сапоги, хотя прерывистая царапина на щеке свидетельствовала о его охотничьем азарте, и от него до сих пор пахло по́том. Хромота в тот день была едва заметна, а энергичность, с которой Генрих ходил по комнате, напомнила Алиеноре первые годы их супружества.

– Безмозглый мальчишка! – буркнул он, замедлив шаг возле жаровни. – Юнцам надо перебеситься, но не в своем же доме! Я велел ему исполнить епитимью и предупредил, чтобы в будущем он вел себя поосторожнее. Все это страшно муторно и неприятно.

– Жаль, что никто ничего не замечал до тех пор, пока не стало слишком поздно. Неужели они ничем себя не выдавали?

– Я его отец, а не надсмотрщик! – огрызнулся Генрих. Он сел перед очагом и пошевелил кочергой обгорелые поленья, возвращая к жизни потухший было огонь. – Ее родителям тоже не мешало бы получше присматривать за дочкой, коли им не хотелось, чтобы у нее округлился живот. Где они были? Иоанн говорит, что она соблазнила его, и я вполне могу этому поверить. Это у нее в крови. Мать Амлена была потаскухой, не будем забывать об этом факте.

– Надеюсь, ему ты этого не сказал.

– Не считай меня совсем уж дураком. Он мой брат, и я нуждаюсь в его поддержке. А сейчас он разозлен и несчастен, со мной почти не разговаривает. Думает, что я должен был заковать Иоанна в кандалы и высечь. Ну да ладно, скоро придет в себя. – Генрих отставил кочергу. – Случаются вещи и похуже. На девчонке с радостью женится какой-нибудь граф. У нее хорошие связи, и она доказала, что не бесплодна. Ребенок, если выживет, будет полезен или для Церкви, или для государственной службы. Внебрачным детям высокого рода всегда находится хорошее местечко.

– И ты сам это продемонстрировал. Как я слышала, сын Иды де Тосни сейчас в Вудстоке. Ты всех своих подопечных девиц проверяешь в постели перед тем, как выдать замуж?

Даже в неярком свете от разгорающихся заново поленьев она видела, что Генрих помрачнел.

– Твой язык, дорогая супруга, рассечет и камень.

– Дело не в моих словах, а в твоих поступках. Какой пример ты подаешь сыну? Он же видит, как ты себя ведешь. И ему остается либо последовать твоему примеру, либо возненавидеть тебя. Перед девицей де Тосни была Розамунда, и она умерла при родах, не так ли?

Генрих опять схватил кочергу и с силой сунул ее в самое сердце пламени. Алиенора, видя это, невольно вздрогнула, но сохранила невозмутимое выражение лица. Как и прежде, она с легкостью могла вывести короля из себя, но эта горькая забава больше не приносила удовлетворения.

– Не тебе рассуждать о том, какой пример надо подавать детям. – Он наблюдал за тем, как раскаляется в огне конец кочерги. – Чему они могли научиться от тебя? Только вероломству и непослушанию.

– Не я учила их этому. У них было множество куда более наглядных примеров.

Король отбросил кочергу, вскочил и снова заходил из угла в угол:

– Ох, меня тошнит от этих пререканий.

– Меня тоже. – От боли ее голос был тусклым. – Но это ничего не меняет. Мы не можем двигаться ни вперед, ни назад. Мы застряли. Я не планировала сражаться с тобой. Замуж за тебя я выходила с чистыми намерениями. И вот чем это все кончилось. – Алиенора смотрела на языки пламени, вырастающие из полена там, куда ткнул кочергой Генрих. – Летом ты прислал мне сундуки, полные мехов и тканей, – продолжила она. – И белошвейку, чтобы она шила новые наряды и составляла мне компанию. А еще кобылу и седло из красной кожи. Зачем? Вряд ли тебя замучили угрызения совести и вряд ли в тебе проснулась жалость. Чего тебе не хватает, супруг мой, если ты готов задабривать меня дарами после тех прегрешений, которые я в твоих глазах совершила?

На мгновение ей показалось, что он готов умчаться прочь, как обычно, и отдать приказ, чтобы ее немедленно отправили обратно в Сарум. Однако Генрих, вцепившись пальцами в кожаный ремень у себя на поясе, замер у окна.

– Я хочу мира, – сказал он. – Даже злейшие враги приостанавливают сражение на зимний период.

– Мира?

– Нам никогда не прийти к согласию, но если мы оба признаем это, то, может быть, сумеем оставаться в рамках приличий при встрече. Но я начинаю думать, что это невозможно.

– И это означает, что ты откажешь мне в своей милости и отошлешь обратно в Сарум?

– Ты готова отрезать свой нос, чтобы досадить своему лицу! – взорвался он. – Решение за тобой.

Алиенора уже слышала эти слова, но согласиться на перемирие легче, чем пойти на уступки. В прошлом она и вправду отрезала нос, чтобы досадить лицу. Но легче ли носить кандалы, если они из золота, а не из ржавого железа? Возможно, настала пора получить ответ на этот вопрос, а перемирие может стать дорогой к свободе. Она глубоко вздохнула и подняла руку в знак согласия.

– Ладно. Присядь хоть ненадолго, если тебе это по силам, прикажи прислать вина вместо этого уксуса. И тогда можно обсудить, какого мира ты хочешь.

Генрих поколебался пару мгновений и потом вышел за дверь. Алиенора слышала, как он отдал несколько распоряжений оруженосцу, и ее губы изогнулись в ироничной усмешке. Учитывая состояние королевских погребов, раздобыть приличное вино будет потруднее, чем договориться о прекращении вражды.

Вернувшись, Генрих похвалил ее платье, и она поблагодарила его за Бельбель.

– Я подумал, тебе будет приятно ее общество.

– Конечно, первой моей мыслью было, что ты прислал ее в качестве шпионки, но потом я решила, что ты бы действовал более тонко. А это та самая котта, которую она сшила для тебя? Бельбель – мастерица прятать самые разные грешки. – В ответ на его подозрительный взгляд Алиенора пояснила: – У меня теперь опять хорошая фигура, о чем я и мечтать не могла, родив столько детей.

Появился один из слуг Генриха с кувшином вина и блюдом маленьких пирожков, сбрызнутых медом и посыпанных дробленым миндалем.

– Вот это по-настоящему сильный аргумент, – сухо рассмеялась Алиенора. – Если перемирие предлагается на таких условиях, то я принимаю его.

Она взяла пирожок и с жадным наслаждением впилась зубами в горячую, хрустящую корочку. Но тут же удовольствие было испорчено мыслью о том, что сладости и красивые одежды не смогут заменить ей свободы. Генрих в который раз сумел показать, что он может дать и что может забрать у нее.

– Итак, – сказала она, прожевав, – вернемся к детям. Я слышала, что брак Жоффруа и Констанции состоялся, к всеобщему удовлетворению.

Генрих кивнул:

– Церемония прошла в Ренне. Таким образом, проблема Бретани решена, и я надеюсь, что Жоффруа станет хорошим правителем.

Алиенора расслышала в его голосе сомнение.

– Но?

Наверное, дело в том, что Генриху трудно примириться с тем, что он отдает сыну какую-то часть своей власти.

– Я никогда не знаю, что у Жоффруа на уме, – признался король. – Он улыбается и соглашается, но у меня такое ощущение, что это лишь слова, которыми он прикрывает собственную игру… А что это за игра, знает только он. Я четко понимаю, какие у меня отношения с Гарри, с Ричардом и даже с Иоанном, несмотря на его эскапады. Я знаю, что в любой момент могу поймать их за шкирку и поставить на место, но с Жоффруа мне просто не за что ухватиться.

И опять все сводится к отсутствию доверия. Генрих не доверяет окружающим, и в ответ они не доверяют ему.

– Но он же доказал свою подготовленность и здравомыслие.

– Пока да, – ворчливо согласился король. – Но мне нужно, чтобы он слушался меня даже тогда, когда будет править от собственного имени. Я по-прежнему его сюзерен.

– Ты должен позволить ему идти своим путем.

Две глубокие морщины пролегли на лбу Генриха.

– Он как Гарри: у него слишком много романтических представлений о том, что значит быть правителем, но Жоффруа не заявляет о них открыто всему миру. И всегда готов поучаствовать в любой заварухе, затеянной его братьями. – Генрих взял с блюда пирожок и съел его, энергично двигая челюстями.

А причиной всех этих заварух как раз и является нежелание Генриха передать контроль в руки сыновей.

– Увижу ли я кого-нибудь из наших сыновей на рождественском пиру? Или дела не позволят им приехать в Винчестер? – поинтересовалась Алиенора.

Генрих отряхнул с коленей крошки:

– Они помогают Филиппу Французскому утихомирить его мятежных вассалов из семейства Блуа. Чем меньше влияния этот клан будет оказывать на мальчишку, тем лучше. После этого они отпразднуют Рождество каждый в своих владениях. Кроме Иоанна.

Алиенора едва не поморщилась. Рождество в обществе Генриха и Иоанна – это не столько праздничное событие, сколько испытание на выносливость.

– Я бы хотела увидеться со всеми сыновьями.

– Это можно было бы устроить когда-нибудь в будущем, – любезно пообещал Генрих. – Пока же ты можешь писать им письма, слать подарки, и они будут отвечать тебе тем же.

И вся их переписка будет проходить через его руки, разумеется.

– Это перемирие, которое ты предлагаешь… Означает ли оно, что я могу остаться здесь, когда ты уедешь?

Генрих потянулся за новым пирожком.

– Если захочешь, – произнес он без выражения.

Супруг предложил ей сыграть партию в шахматы. Такое часто случалось в былые времена, до того, как он запер ее гнить в Саруме. Наблюдая за тем, как он расставляет фигуры, Алиенора вспомнила, что хотела расспросить Генриха о его старшем сыне Джеффри, с которым ей тоже не раз доводилось сразиться за шахматной доской, доставшейся ему в наследство от его бабки-императрицы.

– Он отказался от рукоположения в епископы Линкольна, – сообщил Генрих. – Возможно, он еще примет духовный сан, но пока я назначил его своим канцлером, и Джеффри отлично справляется с обязанностями.

Алиенору эта новость заставила задуматься. С Джеффри у нее был заключен ненадежный мир. Он был первенцем Генриха, рожденным от самой дорогой сердцу короля любовницы, ныне покойной. Королева изначально подозревала Джеффри в том, что он метит занять более высокое положение, чем определено его происхождением, и эти страхи мгновенно возродились, когда она услышала о его отказе стать священником.

– Вот как? Тогда я надеюсь, что у меня будет шанс поближе познакомиться с ним.

Генрих уступил ей право первого хода:

– Не волнуйся насчет Джеффри. Я его люблю, но мы оба знаем, где его место.

Расплывчатое заявление ни к чему не обязывало и ничего не обещало, и Алиенора понимала, что ответ тщательно обдуман.

В ходе партии она с наслаждением бросила все свои умственные силы на противостояние Генриху. Их словесная пикировка тоже приносила удовлетворение, а особо острые выпады сглаживались только что установленным перемирием. По-видимому, и мужу их встреча не была в тягость. Алиенора осознала, что, несмотря на целую свиту придворных и множество людей, с которыми короля связывают длительные отношения, он одинок. Король на троне. Он изгнал свою супругу, свою королеву, с ее трона, но никто не смог заменить ее. Тем, кто пытался сыграть эту роль в ее отсутствие, например жена Гарри Маргарита, недоставало величия. Возможно, Генрих надеется вернуть ее обратно, но в то же время боится дать ей слишком много власти. Она должна быть полностью подчинена его воле.

Алиенора играла решительно и продуманно, и в конце концов дело завершилось патовой ситуацией. Генрих иронично усмехнулся, вставая.

– На сегодня достаточно, – сказал он. – Завтра я выиграю.

Она приподняла брови:

– Ты так уверен в этом?

С негромким смешком король ответил:

– О да. Я всегда говорю только то, в чем полностью уверен.

Когда он ушел, Алиенора еще посидела перед догорающим огнем, кутаясь в меховую накидку и допивая вино. Она-то давно поняла: ни в чем нельзя быть уверенным.