Глава 14

Белла поднялась со своего сиденья под окном и выглянула во двор – туда въезжали на лошадях Иоанн и ее брат Уилл с небольшой группой приятелей. Мгновенно ее охватил внезапный восторг. Скучный день вдруг заискрился. Она отбросила шитье, приказала женщинам оставаться на месте и помчалась встречать гостей. Однако у самой двери Белла остановилась, перевела дух, поправила платье и только потом вышла на крыльцо – столь же величественно, как выходила навстречу королю ее тетя Алиенора.

– Добро пожаловать. – Исполняя роль хозяйки замка, привечающей высокого гостя, она грациозно присела перед Иоанном. – Мой отец в отъезде, но будет счастлив видеть вас, когда вернется. А пока, в его отсутствие, прошу оказать мне честь и погостить у меня.

Иоанн склонил голову набок. Его губы изогнулись в насмешливой улыбке.

– Благодарю вас. Мы будем признательны, если сможем здесь подкрепиться и провести ночь под вашим кровом. – Все это было сказано самым вежливым тоном, и никакой фривольности в обмене ритуальными фразами не было, если не пытаться ее найти. – Мы направляемся навстречу моему отцу, который сейчас на пути из Нормандии. – Иоанн огляделся. – Вашей матери здесь нет?

– Она с моими сестрами в Конисбро.

Лицо Беллы горело под его многозначительным взглядом, и она обернулась к Уиллу. Тот как раз отдавал распоряжения конюхам. Она заключила брата в сестринские объятия, но думать могла только об Иоанне. Даже не видя его, девушка кожей ощущала его присутствие.

– Я знала, что ты приедешь, – обронила она вполголоса, когда шла рядом с Иоанном к главной башне замка.

Кузен еще прибавил в росте, и его подбородок уже окаймлял мягкий пушок. Белла не видела его около полугода: Иоанн продолжал обучение в доме Ранульфа де Гланвиля, а она осваивала роль хозяйки замка здесь, в Льюисе, пока отец разъезжал по округе по делам. Поначалу новые обязанности доставляли Белле удовольствие, но довольно быстро наскучили. Бывали дни, когда девушке казалось, будто она похоронена заживо. Теперь ей стало понятнее, каково приходится ее тете Алиеноре.

В последний раз они с Иоанном виделись ранней весной. Тогда он увлек ее в темный угол, где ей сразу вспомнились пещеры Ноттингема, и прижался к ней самым недвусмысленным образом. После этого она избегала его, но потом стала беззастенчиво с ним заигрывать, наслаждаясь ощущением собственной власти. Однако кокетство оказалось обоюдоострым мечом, и скоро ее влечение к Иоанну превратилось в грызущий голод. И вот наконец кузен здесь, и все опасные способы продолжения их игры в подземелье дурманили Белле голову.

Она проследила за тем, чтобы приехавших устроили как можно удобнее, накормили и обеспечили водой для мытья после дороги. Хотя поначалу гостей отвели в главную башню, вскоре все перебрались в сад. Там выставили освежающие напитки и сладости. Тут же появились шахматные доски и кости. Белла спела для гостей, аккомпанируя себе на арфе, а потом передала инструмент рыцарю, который тоже пожелал выступить. Ее брат уселся с парой товарищей играть в кости, и минуту спустя азарт целиком захватил его.

– Папина гнедая кобыла вчера ожеребилась, – негромко сказала она Иоанну, который наблюдал за игроками, сложив руки на груди, но сам не изъявлял желания присоединиться к ним. – Не хочешь взглянуть на жеребенка? Папа считает, что из него выйдет неплохой боевой конь.

Взгляд Иоанна на миг задержался на Уилле.

– Конечно, – ответил он Белле.

Шагая бок о бок, они покинули сад и направились к конюшням.

– Так ты здесь одна хозяйничаешь? – спросил Иоанн.

– Да, я здесь одна. – Девушка обмирала от страха и возбуждения. – Но отец скоро приедет.

– Но пока его нет.

– Нет.

Кобыла стояла в чистом стойле, устланном свежей соломой. Сбоку от нее пошатывался на длинных ножках жеребенок. Он был вороным с белой звездочкой между глаз. При появлении людей кобыла корпусом загородила своего малыша.

– И правда красавец, – сказал Иоанн. – Должно быть, кобылу обслужил хороший жеребец.

У Беллы сердце екнуло от подтекста сказанного Иоанном.

– Конь из конюшни Биго во Фрамлингеме.

– Но мы сюда пришли не для того, чтобы говорить о лошадях, так ведь? – Он втолкнул ее в пустующее стойло по соседству.

– Разве нет?

Иоанн взял Беллу за талию и притянул к себе:

– Нет, если только ты не хотела поговорить со мной о скачках.

– Кто-нибудь зайдет, кто-нибудь зайдет. – Она оттолкнула его в притворном протесте.

– Ты уже думала об этом, когда позвала меня сюда. – Иоанн тяжело задышал. – Тебе нравится рисковать, а иначе мы так и сидели бы в саду с остальными. Если твой отец должен скоро вернуться, значит у нас нет ни минуты лишней.

Иоанн прижался губами ко рту Беллы и провел кончиками пальцев по ее позвоночнику. Она обвила рукой его шею и погладила ниспадающие кудри. Собственная дерзость, опасность, страсть опьяняли. Когда его рука прикоснулась под платьем к голой коже ее бедра, Белла вздрогнула, но не отпрянула. И когда он уложил ее на сено и задрал на ней юбки, девушка не возражала, пока кузен не оказался сверху.

– Нам нельзя… – Белла уперлась руками ему в плечи.

– Тогда зачем привела меня сюда? – хрипло спросил Иоанн. – Ты же знала, что произойдет. – Он стал целовать ее в губы и в шею и медленно, мучительно медленно двигать бедрами так, что они все плотнее прижимались к ее чреслам. – Тебе понравится, обещаю. – И он прикоснулся к ней пульсирующей горячей плотью.

Беллу окатила новая волна желания. Девушка хотела, но боялась совершить этот самый важный и самый дерзкий шаг в своей жизни. Слишком быстро, слишком бесповоротно, но ведь она же сама добивалась этого…

– Я…

Новым поцелуем Иоанн заставил Беллу замолчать и резко вошел в нее. Чтобы не закричать, Белла вцепилась в него и закусила ткань его накидки. Было больно, о Господи, так больно, но и приятно тоже. И пока Иоанн нависал над ней, продолжая толчки, утверждая свое верховенство и свою волю, она ощущала себя невероятно могущественной, потому что содеянное связало их навсегда.

Прошло три месяца. В Конисбро Изабелла де Варенн выпрямилась и, потирая поясницу, с облегчением обвела взглядом упакованные сундуки, которые отправятся вместе с семейством в Винчестер к зимним торжествам при дворе. Все готово, за исключением мелочей и того, о чем вспомнится в последнюю минуту.

Она обернулась, чтобы уточнить у старшей дочери, упаковала ли Белла костяную шкатулку с лентами и булавками, но той нигде не было видно.

Домой Белла вернулась вместе с отцом, который в последние недели лета, как и весь двор, сопровождал Генриха в его поездке с юга на север. Однако воссоединение с дочерью принесло не только радость. Время единоличного управления замком Льюис не сделало Беллу более уравновешенной, скорее наоборот, хотя, вероятно, долгое путешествие с придворными тоже могло повлиять на характер девушки. Так или иначе, Изабелла чуть волосы на себе не рвала от отчаяния – с момента возвращения старшая дочь была невыносима.

– Где Белла? – спросила графиня у младших девочек.

– Ее опять тошнит, – ответила Матильда.

– Что значит «опять»? – Изабелла нахмурилась. Признаков нездоровья она у дочери не замечала, но надо признать, что все ее внимание было поглощено сборами, а Белла всячески избегала общества матери.

– Ее тошнит каждое утро. То в окно высунется, то в уборную убегает. И нам велела ничего не говорить тебе, потому что это – она так сказала – пустяки. – Матильда прикусила губу и глянула на Аделу. – А по-моему, сестра очень больна, я должна была сообщить маме.

Холодный кулак страха стиснул сердце Изабеллы, когда она поспешила из комнаты в эркер, где была устроена уборная. Там она и нашла Беллу, которая скорчилась над отверстием в полу и, обхватив живот руками, старалась не издавать ни звука. Потрясенная Изабелла обняла вздрагивающие плечи дочери:

– Что с тобой? Почему ты не сказала мне, что больна?

– Мама, я не больна. – Белла оттолкнула ее и встала.

Изабелла присмотрелась к ней. Бледное лицо, темные круги под глазами. Изабелла перевела взгляд ниже. Там еще ничего не было видно, может, чуть шире стала талия, зато грудь заметно округлилась.

– О мой Бог, – прошептала графиня, – только не говори мне, что ты понесла!

Дочь выпятила подбородок и вскинула голову.

Изабелла спохватилась, что здесь находятся Адела и Матильда. Девочки выглядывали из-за ее спины и таращились на старшую сестру. Пришлось сначала заняться ими.

– Так, отправляйтесь на прогулку вместе с Сарой и возьмите собак, пусть побегают по двору. А мне нужно поговорить с Беллой.

– Мама, а что случилось с ней? Она…

– Идите! – прикрикнула Изабелла и замахала на девочек. Ей казалось, что ее саму сейчас затошнит.

Когда младшие дети, оглядываясь и перешептываясь, ушли, Изабелла отвела дочь в комнату и усадила на кровать. Графиня все еще не могла поверить в то, что ее догадка верна, однако все доказательства – теперь она их отчетливо видела – были налицо. Ее дочь, ее красивая, послушная дочь, папина принцесса…

– Как это случилось? – потребовала она объяснения. – Кто это сделал с тобой? Почему ты молчала? – Должно быть, это изнасилование. Бедная девочка держала все это при себе. Немудрено, что с ней так трудно в последнее время. – Расскажи, кто это был, и он понесет заслуженную кару.

Белла не произнесла ни слова в ответ на вопросы матери, но последняя фраза заставила ее открыть рот.

– Это кузен Иоанн, – бросила она.

Изабелла уставилась на нее в полном недоумении:

– Как такое может быть, он ведь совсем еще ребенок!

Белла дернула плечом:

– Нет, мама, он совсем не ребенок.

Все разом оборвалось. Как будто полоснули ножом по веревке.

– Он силой сделал это?

Дочь промолчала, однако выражение ее лица было достаточно красноречиво: там читались и строптивость, и страх, а в легком изгибе губ таилось горькое и разрушительное торжество.

И мир Изабеллы разом рухнул. Должно быть, все происходило у нее под носом, а она ничего не видела. А значит, сама виновата во всем. Сама широко распахнула дверь перед несчастьем.

– Я тебе доверяла, а ты обманула меня, – выговорила она дрожащим голосом. – Ты опозорила наш дом, ты обрекла меня страдать от горя. За всю любовь и заботу, которой мы окружали тебя, ты отплатила тем, что обесчестила нас. И Иоанна тоже, хотя я понимаю, что он свою роль также сыграл. Это подло… так подло!

По-прежнему Белла молчала, и по-прежнему ни капли раскаяния не видно было ни в ее позе, ни во взгляде.

– Ты имела в этой жизни все блага, какие только можно вообразить, и все разрушила – ради чего? Ради похоти? Ради каких-то детских представлений о любви? Зачем? – Неожиданная беда разорвала сердце Изабеллы на мелкие кусочки. – Тебе не приходило в голову, что твой поступок уничтожит не только твою репутацию, но и доброе имя твоих сестер?

Белла опустила голову и поджала губы.

Изабелле казалось, что ее жизнь была прекрасным отражением в зеркале, а теперь стекло потрескалось и помутнело, и то, что в нем видно, похоже на искаженный мир ночного кошмара.

– Такое не спрячешь. Придется рассказать обо всем твоему отцу, и нам предстоит жить с последствиями твоего поступка.

Только тогда Белла взглянула на мать, и Изабелла увидела, что дочь встревожили ее слова.

– Да, – обреченно подтвердила она, – ты не только разрушила свою жизнь, но и погубила свою честь. Ты уничтожила все.

Изабелла пряталась от горьких мыслей, занимаясь приготовлениями к отправке багажа в Винчестер. Конечно, теперь ко двору, скорее всего, поедет только Амлен, она это понимала. Тем не менее все новые и новые тюки, сундуки и коробы выстраивались под дверью, готовые к погрузке. Изабелле нужно было убедиться, что она может хоть что-то контролировать. К тому же ей требовалось какое-то дело, чтобы не сорваться в безумие. Наконец приехал Амлен. Она отослала всех слуг и Аделу с Матильдой, так что с отцом семейства остались только она и Белла.

Графиня налила ему вина и опустилась на пол, чтобы снять с него сапоги и заменить их на пару мягкой домашней обуви. Он испустил вздох наслаждения, поднес к губам кубок и замер, когда увидел лицо жены.

Она произнесла натянуто:

– Твоя дочь хочет сообщить тебе нечто такое, что чужим ушам не предназначается, хотя, боюсь, слухи уже поползли.

Амлен отставил вино и обернулся к Белле. Девушка все это время молча сидела на кровати, но теперь встала, сжала перед собой руки, набрала в грудь воздуха и упрямо выдвинула подбородок:

– Отец, я беременна.

Изабелла видела, как потрясли мужа эти слова, видела, как он перестал дышать и как заставил воздух вновь наполнить легкие. И первым делом уставился на нее, свою супругу, желая получить объяснения и заверения, что все хорошо. Но этого она не могла ему дать.

– Прости меня! – Слова и слезы полились одновременно. – Это правда: Белла ждет ребенка. Я не хотела ей верить, но ничего не поделаешь – это так. Сказала она только то, что это был ее кузен Иоанн и что все случилось с ее согласия.

Амлен перевел взор на дочь, которая стояла перед ним дрожащая, но с упрямым видом.

– Ах ты, потаскуха! – Его голос был низким от ярости. Он сделал шаг вперед и хлестнул дочь по лицу.

Резкий звук пощечины заставил несчастную Изабеллу вскрикнуть, Белла же безмолвно рухнула на кровать и прижала к щеке ладонь.

– Как ты посмела выбросить репутацию семьи в сточную канаву?! – проревел Амлен. – Какой повод мы тебе дали, чтобы ты захотела так отомстить нам? Ты имела все, что желала, и даже больше, но не ценила это ни во что и потому отплатила монетой блуда! Отныне тебе одна дорога – в церковь. Иди и вымаливай у Господа прощение, ибо от меня ты его не дождешься. Придется тебе самой искупать свой грех, самой спасать душу. Исповедуйся и покайся. Иоанн же мне ответит, я узнаю, что им двигало, почему он совершил такую низость, предав наше доверие и честь.

– Папа… – прошептала Белла. Тирада отца пробила щит, за которым она пыталась спрятаться. Дочь протянула к Амлену руки, но тот повернулся к ней спиной.

– Графиня, уведи ее в церковь, и пусть исповедуется на коленях, – приказал он Изабелле. – Я не хочу ее видеть. Не хочу об этом говорить. – Развернувшись, Амлен покинул комнату.

– Идем, – сухо позвала Изабелла дочь. – Ты должна делать так, как велел отец.

– Иоанн любит меня. – Хотя голос у Беллы дрожал, она все еще не сдавалась. – И я люблю его.

Изабелла возмутилась до глубины души и сама едва сдерживалась, чтобы не ударить дочь.

– Ни ты, ни Иоанн ничего не смыслите в любви, уважении и долге. Потому что если бы понимали, то не пошли бы на такое бесчестье ради минуты похоти. Ты погубила всех нас. Все, пойдем. Ты будешь вымаливать прощение и думать о том, что натворила, а потом мы решим, что с тобой делать.

Генрих оторвался от писем, которые изучал. Ему доложили о том, что аудиенции просит его брат Амлен. Он уже слышал от придворных, что Амлен прибыл после полудня, но не ожидал, что тот захочет видеть его в тот же день. Очевидно, братишка уже успел как следует приложиться к винной фляге, потому что лицо его раскраснелось и он нетвердо стоял на ногах. Одного взгляда на нетрезвого посетителя было достаточно, чтобы король позабыл о письмах.

За ставнями гудел лютый ноябрьский ветер, и мальчишка, который присматривал за очагом, присел перед огнем с мехами, чтобы раздуть пламя.

– В чем дело, брат? – поинтересовался Генрих с дружелюбным любопытством. – Ты хочешь провести со мной вечер?

Амлен дошел до стола, за которым работал Генрих, и уперся в доски костяшками пальцев.

– Нет, – сказал он. – Я пришел, чтобы добиться справедливости в вопросе, касающемся твоего сына Иоанна.

Король вскинул брови, гадая, что еще натворил этот негодяй, его младший сын. Памятуя о том, что Иоанн приятельствует с сыном Амлена Уиллом, Генрих предположил, что юнцы из-за чего-то поссорились и для наследника Амлена дело закончилось плохо.

– Что за вопрос? – Он жестом пригласил брата садиться.

Амлен сначала хотел остаться на ногах, но потом все-таки плюхнулся на скамью напротив короля и потер лицо.

– Иоанн приезжал в Льюис этим летом, – проговорил он. – Твой сын и моя дочь… они… – Слова давались ему с огромным трудом. – Белла беременна.

Генриху пришлось прикусить щеку, чтобы не захохотать. Каким-то чудом он сумел сохранить серьезный вид и направил на Амлена сочувствующий взгляд:

– Это точно?

– Так же точно, как то, что живот моей дочери растет с каждым днем, и у меня нет причин сомневаться в том, что она говорит. Ребенок от Иоанна. – Амлен страдальчески сморщился. – Я принимал его у себя в доме как сына, не как племянника, а он предал священные узы родства…

Его горло перехватили еле сдерживаемые рыдания, и Генрих подвинул к нему собственную чашу с вином, разбавленным водой.

– Да, согласен, это непозволительно. Но молодежь… – Он развел руками. – Будем реалистами: такое случается сплошь и рядом.

– Но не со мной и не с моими родными! – сверкнул глазами Амлен. – Это позор, который мне не пережить.

Генрих смотрел на единокровного брата и размышлял. Рожденный вне брака придворной блудницей, Амлен обостренно воспринимал все, что касалось семейной чести. Порой это раздражало Генриха так сильно, что он желал, чтобы братец с его беспрестанными нравоучениями сел в лужу. И вот это случилось, самым эпическим образом. У Генриха на языке вертелась острота о том, что они теперь породнятся не только как братья, но и как дедушки.

– Это очень досадно, я вполне разделяю твои чувства. Но ты должен посмотреть на ситуацию со стороны. С подобным сталкивалось множество других семей. Сейчас тебе больно, но со временем боль уйдет. – Он неопределенно махнул рукой. – Репутация Беллы не сильно пострадает. Через год или два никто и не вспомнит о том, как все было. Кроме того, тут могут быть и плюсы. Возможный супруг будет знать, что твоя дочь способна рожать детей, и связь со мной как с дедом ребенка многим покажется привлекательной.

Глаза Амлена были темны от гнева и страдания.

– Но я все буду помнить, и что бы ты ни говорил, бесчестье останется бесчестьем.

Генрих пожал плечами:

– Ты напрасно растравляешь себе душу такими словами. – Он откинулся на спинку кресла. – Я прослежу за тем, чтобы ребенок был обеспечен, даже если ты откажешься принять его в семью.

– А Иоанн? – воинственно спросил Амлен. – Для него какие будут последствия?

В задумчивости Генрих потер подбородок:

– Разумеется, он понесет наказание, не сомневайся. В этой ситуации я такой же отец, как и ты, и она меня не устраивает. Я всего лишь призываю быть практичными, а не поддаваться эмоциям.

У Амлена на скулах заиграли желваки.

– Значит, договорились. – Он рывком поднялся на ноги и, пошатываясь, двинулся из покоев короля. И настежь распахнутую дверь за собой не закрыл.

– О Господи! – Генрих по-прежнему тер подбородок, но глаза его оживленно блестели.

Возмущение Амлена вполне обоснованно, и все-таки… Сам он впервые переспал с женщиной в четырнадцать лет – правда, та женщина не была его кузиной, – так что соблазн и потребности сына ему были понятны. С парнем он, конечно, побеседует… Однако в душе король им гордился.

Амлен шел по дворцу. Его душила бессильная ярость: ну почему так случилось? Через всю жизнь ему пришлось пронести бремя незаконнорожденности, и оттого, что он был сыном графа и братом короля, легче не становилось. Хотелось, чтобы дети избежали этой участи. Он желал для них безупречной и красивой жизни, и такой удар – самая злая шутка, которую могла сыграть с ним судьба. Рана была глубокой. Генрих вряд ли поможет ее залечить, если судить по его манерам. Утешительные слова, обещания – они ничего не значат. И никогда не значили.

Погруженный в эти мысли, Амлен дошел до конюшен, кликнул оруженосцев, чтобы выводили коня, и вдруг застыл как вкопанный. Там был Иоанн с несколькими приятелями. Молодые люди только что вернулись с верховой прогулки и, не имея никаких срочных дел, не спешили расходиться – стояли кружком в своих дорогих нарядах, балагурили и смеялись. Амлен же видел только его одного – самодовольного юнца, который имел в жизни все и который был невыносим исключительно потому, что выбрал такой стиль поведения.

Иоанн заметил Амлена и напрягся.

Готовый взорваться, с гулко бьющимся сердцем, Амлен схватил принца за ворот и прижал его спиной к стене:

– Как ты посмел? Прокрался в мой дом волком в овечьей шкуре и думал, что все сойдет тебе с рук?

Он вонзил колено Иоанну в пах так, что тот согнулся пополам. Толкнув парня наземь, Амлен пнул его и испытал глубочайшее удовлетворение, когда его сапог воткнулся негодяю под ребра. Тогда он еще раз пнул его в пах, и Иоанн сдавленно застонал.

Стоящие рядом молодые люди от шока ничего не предпринимали, но на шум подошел человек постарше, оказавшийся неподалеку, – Джон Фицджон, маршал Генриха.

– Господин, остановитесь! – вмешался он.

– Не суйся! – прорычал Амлен. – Я убью его за то, что он сделал. – Его нога опять опустилась на ребра Иоанна. – В него давно должны были вбить уважение и порядочность.

Фицджон колебался еще мгновение, но, когда Амлен нанес новый удар, вмешался и схватил графа за руку:

– Господин, так вы и в самом деле убьете его. Остановитесь, умоляю вас. Это ваш племянник. Ваш родственник.

Амлена замутило от этих слов, но дурнота помогла справиться с приступом ярости. Он стряхнул с себя руку маршала и, тяжело дыша, отступил. Иоанн остался сидеть на земле. Он держался за живот и сипло хрипел.

– Ты знаешь, в чем дело, – бросил ему Амлен. – Не пытайся сделать вид, будто не понимаешь, и не надейся спрятаться за спину отца. Ты сполна заплатишь мне за это, клянусь!

Он развернулся, плечом проложил себе путь среди столпившихся зевак и направился к своему коню. Буланый жеребец вытянул ему навстречу морду, но у Амлена не было для него угощения. Ухватив в кулак темную гриву, он прижался лицом к теплой блестящей шее коня, чтобы удержать слезы. Ну почему, почему так случилось?

Генрих нашел своего младшего отпрыска за шахматной доской. Иоанн был погружен в партию, противником был один из его друзей. Чуть ранее к королю приходил Джон Фицджон и рассказал о происшествии перед конюшней. Генрих не удивился и даже подумал, что в определенной степени это к лучшему – Амлен дал выход своей ярости, а Иоанн получил хороший урок о том, что неосмотрительные поступки чреваты последствиями.

Когда Генрих подходил к играющим, сын поднял на него взгляд, исполненный настороженности и тревоги. Он сидел, неловко сгорбившись над шахматной доской, но явно пытался вести себя как ни в чем не бывало.

Движением руки Генрих велел приятелю Иоанна удалиться и дождался, когда они с сыном остались наедине. Затем он ткнул его в плечо, как будто игриво, но так, чтобы было больно.

– Болтают, ты наделал глупостей, мой мальчик, и я хочу услышать из твоих уст, что на самом деле произошло.

Иоанн с трудом сдержался, чтобы не сморщиться от боли. Тем не менее глаза, которые он поднял на отца, излучали детскую невинность.

– Сир, если дело в шахматах, то я могу объяснить.

Генрих хмыкнул:

– Не сомневаюсь.

– Я знаю, эти шахматы принадлежат Джеффри, но я обещаю, что отнесу их обратно к нему в опочивальню, когда закончу партию.

Король кинул взгляд на фигуры и доску. Действительно, они принадлежали его старшему внебрачному сыну Джеффри, а тому достались от матери Генриха. Джеффри очень дорожил этими шахматами, то есть и здесь Иоанн сильно рисковал.

– Не позабудь это сделать, но я пришел не из-за шахматных фигур, как ты прекрасно знаешь.

Иоанн опустил глаза и промолчал. Скромный, как девушка, подумал бы сторонний наблюдатель, но на Генриха его уловки не действовали.

– Рассказывай, сын мой. Твоя кузина – премилая девушка. Что между вами было?

Иоанн медленно поднял голову.

– Я не хотел, – произнес он, подрагивая ресницами. – Она заставила меня. Это Белла хотела.

Король сел по другую сторону доски, сложил руки на груди и как следует рассмотрел сына. Оказывается, тот семимильными шагами идет к возмужанию, чего Генрих до сих пор не замечал. Кости Иоанна удлинились, появились новые, взрослые черты, над верхней губой и на подбородке пробивался пушок. Соответственно, и его детородные органы развились достаточно, чтобы произвести ребенка.

– Полагаю, могло быть и так. Я никогда не считал твою кузину невинной простушкой, в отличие от ее родителей. Но и ты далеко не агнец. – Генрих поставил одну руку на колено, а второй передвинул шахматную фигуру на доске. – Больше такого не допускай. Амлен – мой брат и твой дядя. Он безоговорочно предан мне, и не дело – испражняться на его крыльце. Я выразился грубо, чтобы яснее донести свою мысль. Я не запрещаю тебе развлекаться, но не дома и не там, где за тобой придется убирать другим. Все ли тебе понятно?

– Да, папа.

Генрих внимательно смотрел на сына. Он ни на мгновение не поверил в ту оскорбленную невинность, которую разыгрывал перед ним Иоанн, но парень достаточно умен, чтобы понять, сколь много поставлено на кон.

– Надеюсь, что так. Для начала ты должен загладить вину. Покайся в своем грехе капеллану, и он наложит на тебя такую епитимью, какой ты заслуживаешь. А я со своей стороны велю ему не давать тебе снисхождения, потому что за тобой сейчас будет наблюдать весь двор.

Иоанн кивнул и воздержался от замечания о том, что сам Генрих ни в чем не каялся, когда от него понесла Ида де Тосни, хотя Ида тогда была не старше Беллы. Сейчас младший сводный брат Иоанна, Уильям Фицрой, делал свои первые шаги по детской, а Иду выдали замуж за Роджера Биго.

Генрих погладил бороду:

– Поскольку твои дядя и тетя часто бывают при дворе, а ты учишься вместе с их сыном, тебе придется как-то договариваться и с ними. Не могу тебе советовать, как быть с Уиллом, но что касается дяди и тетя, ты должен правильно себя вести. На первых порах старайся не попадаться им на глаза, но если окажешься в их обществе, будь серьезен и знай свое место. Это не значит, что тебе следует валяться у них в ногах. Девушка также должна нести свою часть ответственности. Ты слишком молод, чтобы стать достойным отцом, но учиться отцовским обязанностям самое время. Это твой ребенок, и теперь твой долг – вырастить его. Ты понял меня? Будь мужчиной.

– Да, сир, – сказал Иоанн.

Выглядел он при этом так, будто воспринял слова отца как богатую пищу для размышлений, а не как досадную нотацию, которую нужно поскорее выбросить из головы. А еще в уголках его губ таился триумф. Он ожидал гораздо худших последствий. Нагнувшись через шахматную доску, он поцеловал сапфировое кольцо на правой руке отца.

На лице Генриха промелькнула улыбка, но взгляд его оставался жестким.

– Я не шучу.

– Я тоже, сир, – ответил Иоанн. – Обещаю серьезно относиться к своим обязанностям.

– А я прослежу за этим. И не только я – все взгляды будут устремлены на тебя.

При этих словах ресницы у Иоанна едва заметно дрогнули, а Генрих хлопнул его по плечу – не только как отец сына, но и в качестве предупреждения.