Глава 4
Белый трон

– Наверное, лучше устроить маскарад…

– Сосредоточься.

– …или костюмированный бал. Что-нибудь необыкновенное.

– Прошу тебя, Ри, не отвлекайся.

Принц сидел на стуле с высокой спинкой, забросив на стол ноги в сапогах с золотыми пряжками, и перекатывал в ладонях стеклянный шар. Принц тренировался с чуть более затейливым вариантом той игры, которую Келл сбыл с рук в таверне. Здесь емкостями для элементов служили не желобки в деревянной доске, а стеклянные шары. Четыре все еще лежали в темном деревянном ящике с золотыми уголками и мягким шелком внутри. Ри держал в руках шар с пригоршней земли, слегка его наклоняя то в одну сторону, то в другую.

– Многослойные костюмы, которые можно постепенно снимать, – продолжал фантазировать принц. Келл вздохнул. – Можно начать вечер при полном параде, а закончить…

– Ты даже не пытаешься!

Ри вздохнул. Он со стуком опустил ноги на пол, выпрямился, держа в руках стеклянный шар.

– Хорошо, – сказал он. – Полюбуйся моими магическими способностями.

Ри уставился на землю внутри сферы, сосредоточился и еле слышно обратился к ней по-английски. Земля даже не шелохнулась. Келл смотрел, как Ри старательно бормочет, наморщив лоб и все больше раздражается. Наконец земля неохотно чуть-чуть сдвинулась внутри шара.

– Получилось! – воскликнул Ри.

– Ты качнул его, – сказал Келл.

– Ничего подобного!

– Попробуй еще.

Ри со стоном откинулся на спинку стула.

– Слушай, Келл, вот что со мной не так?

– Ничего.

– Я говорю на одиннадцати языках, – тихо проговорил Ри с нарастающим гневом, – в том числе на языках тех стран, в которых никогда не бывал и вряд ли когда-нибудь побываю. Но я не могу сдвинуть с места комочек земли или поднять в воздух капельку воды! Меня это бесит! – рявкнул он. – Почему язык магии такой трудный, что я не могу им овладеть?

– Потому что на стихии не действует ни твое обаяние, ни очаровательная улыбка, ни высокое положение, – терпеливо пояснил Келл.

– Они меня не уважают, – сказал Ри с кислой ухмылкой.

– Земле у тебя под ногами все равно, что ты – будущий король. Воде в твоей чашке тоже. Да и воздуху, которым ты дышишь. Нужно говорить с ними как с равными, а еще лучше – просить.

Ри вздохнул и потер глаза.

– Знаю, знаю. Просто иногда так хочется… – Принц осекся.

Келл нахмурился. Ри казался искренне расстроенным.

– Чего хочется?

Антари встретился взглядом с принцем. В его глазах сверкнули золотые искры, и Келл почувствовал, что тот ничего не скажет.

– Выпить, – бросил принц, пересек комнату и, подойдя к бару у стены, налил вина в бокал. – Я стараюсь, Келл. Я хочу научиться, хотя бы немного. Но не могут же все быть…

Ри сделал глоток и махнул рукой в сторону Келла, догадавшегося, что принц хотел сказать «антари».

– …такими, как ты, – закончил Ри.

– Что тут скажешь? Я один такой уникальный, – проговорил Келл, откидывая волосы со лба.

– Не один, – поправил Ри. – Есть еще Холланд.

Келл поморщился:

– Как раз собирался спросить. Что он здесь делал?

Ри пожал плечами и побрел обратно к ящику с элементами.

– То же, что и всегда. Доставлял почту.

Келл посмотрел на принца. Что-то здесь не так. Когда Ри лжет, он начинает нервничать, и Келл заметил, как принц переминается с ноги на ногу и постукивает пальцами по крышке ящика. Келл не стал больше допытываться, выбрал стеклянный шар с водой и положил его на ладонь.

– Ты чересчур стараешься.

Келл приказал воде двигаться, и она сначала закружилась внутри сферы, а затем завертелась маленьким смерчем.

– Но это действительно трудно, – сказал Ри. – То, что тебе магия дается легко, вовсе не значит, что это для всех просто.

Келл не стал говорить, что ему даже не нужно произносить слова вслух. Он просто мысленно обращался к воде, и она делала то, что он просил. Та же магия, которая присутствует в воде, песке, земле, огне, есть и в нем самом, поэтому для него управлять стихией так же естественно, как своими руками. А вот с кровью все иначе. Да и в ней та же магия, но кровь не подчиняется законам стихий – ею нельзя манипулировать, нельзя заставить ее течь быстрее или остановиться. Кровь обладает собственной волей, и с ней надо обращаться уважительно, как с живым существом, как с равным. Поэтому антари и стоят особняком. Ведь они умеют разговаривать не только со стихиями, но и с кровью. Но тогда как в работе со стихиями заклинания нужны только для того, чтобы сосредоточиться, настроиться, кровь слушается только команд. Ей нужно приказывать. И каждый раз, когда Келл открывал двери или залечивал раны своей кровью, он отдавал приказы.

– Какой он? – неожиданно спросил Ри.

Келл отвлекся от стеклянного шара, но вода по-прежнему в нем кружилась.

– Кто?

– Другой Лондон.

Келл замялся и покосился на магический столик у дальней стены. Как и магические доски из черного камня, которые висели по всему городу и служили для объявлений, этот столик передавал изображение. Но только не на камне. В его столешнице было углубление, наполненное водой. В ней отражались мысли, воспоминания и образы. Чаще всего такими столиками пользовались, чтобы поразмыслить над увиденным, а еще можно было поделиться с кем-то воспоминанием или картинкой – очень удобно.

С помощью столика Келл мог бы показать Ри другие Лондоны такими, какими видел их сам. Эгоистическая сторона его натуры хотела поделиться с братом, чтобы не чувствовать себя таким одиноким, чтобы кто-нибудь другой тоже увидел и обо всем узнал. Но Келл давно убедился, что людям на самом деле не нужны лишние знания. Они не приносят радости. К чему забивать голову тем, чем нельзя воспользоваться? Зачем мечтать о городах, в которых невозможно побывать? Что толку от этого Ри, который, несмотря на все привилегии королевской особы, никогда не попадет в другой Лондон?

– Скучный, – наконец ответил Келл и положил шар обратно в ящик. Как только он оторвал пальцы от стеклянной поверхности, смерч замер, и вода с хлюпаньем опустилась на дно. Ри хотел было еще что-то спросить, но Келл ткнул в шар, который держал принц, и велел попробовать еще раз.

Ри снова попытался всколыхнуть землю, и опять ничего не получилось. Он вскрикнул от злости и швырнул шар на стол.

– Я ни на что не гожусь, и мы оба это знаем!

Келл поймал шар, когда он скатился с дальнего края стола, и проговорил:

– Тренировки…

– …ни черта не дают! – закончил за него принц.

– Ты не хочешь научиться магии ради самой магии, – строго сказал Келл. – Твоя беда в том, что ты учишься магии, потому что считаешь, что она поможет заманивать людей в постель.

Ри невольно улыбнулся.

– Не вижу в этом большой беды, – сказал он. – К тому же магия действительно помогает. Я видел, как девушки, да и парни млеют, как только видят твои прелестные разноцветные глаза! – Он резко вскочил на ноги. – Довольно тренировок. Я не в настроении. Пошли лучше погуляем.

– Что? Ты решил теперь заманивать в свою постель при помощи моей магии?

– Отличная мысль, – радостно согласился Ри. – Но нам нужно выйти, потому что у нас есть дело.

– Вот как?

– Да-да, если только ты не планируешь на мне жениться – и пойми меня правильно: из нас, конечно, получилась бы эффектная пара, – мне нужно найти себе невесту.

– И ты рассчитываешь найти ее, шляясь по городу?

– Нет, конечно, – сказал Ри с кривой усмешкой. – Но я хотя бы от души повеселюсь.

Келл закатил глаза, поднял брошенный шар и положил его в ящик.

– Продолжим, – сказал он.

– Нет, хватит уже, – заныл Ри.

– Мы закончим, как только ты покажешь, что умеешь удерживать пламя.

Из всех стихий лишь к управлению огнем у Ри обнаруживался не то чтобы талант (это слишком сильное слово), а скорее способности. Келл поставил на стол перед принцем металлическое блюдо с покатыми краями и склянку с маслом, затем положил кусок белого мела и странное приспособление: две скрещенные почерневшие деревяшки, скрепленные штырем. Ри вздохнул и начертил мелом ограничительный круг вокруг блюда, а затем вылил масло: по центру образовалась лужица – не больше монеты в десять линов. Наконец принц взял приспособление, легко поместившееся у него в ладони. Это был запал. Когда Ри сжал ладонь, деревяшки коснулись одна другой и из штыря упала искра. Масло загорелось.

На поверхности лужицы размером с монету заплясало маленькое голубое пламя. Ри хрустнул пальцами, повертел шеей и закатал рукава.

– Давай, пока огонь не погас, – поторопил его Келл.

Ри быстро взглянул на него, поднес обе руки к меловому кругу ладонями внутрь и обратился к огню, но не по-английски, а на арнезийском. Это был более певучий, ласковый язык, словно созданный для того, чтобы обращаться к магии. Принц шептал слова, которые текли монотонной, непрерывной вереницей и, казалось, обретали зримую форму.

К их обоюдному изумлению, все получилось. Пламя в тарелке побелело и выросло, поглотив остатки масла и продолжая гореть уже без него. Оно покрыло всю поверхность блюда и ярко разгорелось прямо под носом у Ри.

– Смотри! – крикнул он, тыча в пламя. – Смотри, у меня получилось!

Но хотя Ри уже перестал разговаривать с огнем, тот все больше разгорался.

– Не отвлекайся, – сказал Келл, видя, что белое пламя уже начало лизать края мелового круга.

– Что?! Ты меня даже не похвалишь? – возмутился Ри. Он развернулся к Келлу и случайно скользнул пальцами по столу. – Мог бы хотя бы…

– Ри! – закричал Келл, но было слишком поздно. Задев круг рукой, принц смазал меловую черту.

Огонь вырвался на волю.

Внезапный и обжигающий, он охватил весь стол. Ри отшатнулся так, что чуть не упал со стула.

Келл выхватил нож, рассек им ладонь и прижал окровавленную руку к столешнице.

– Ас Анасэ, – приказал он. «Рассейся».

Заколдованный огонь мгновенно угас, будто его и не было. У Келла закружилась голова.

Ри стоял ни жив ни мертв.

– Прости, – выдавил он виновато. – Прости, зря я…

Ри терпеть не мог, когда Келлу приходилось обращаться к магии крови, и считал себя лично ответственным за эту жертву. Однажды он причинил Келлу много боли и до конца не простил себя за это. Келл взял тряпку и вытер порезанную руку.

– Все нормально, – сказал он, отбросив тряпку. – Со мной все нормально, но я думаю, на сегодня хватит.

Ри кивнул.

– Я бы выпил еще, – признался он. – Чего-то покрепче.

– Я тоже, – ответил Келл с усталой улыбкой.

– Послушай, мы же сто лет не были в «Ис авен страс».

– Не надо нам туда ходить.

На самом деле Келл хотел сказать: «Я тебя туда не пущу». Вопреки своему названию – «Благодатные воды», – таверна превратилась в притон, полный подозрительных личностей.

– Да брось, – отмахнулся Ри, снова переходя на шутливый тон. – Возьмем Перси с Мортимером, переоденемся стражами…

В эту минуту кто-то кашлянул, Ри и Келл обернулись и увидели в дверях короля Максима.

– Сэр, – сказали они в один голос.

– Мальчики, как продвигается учеба?

Ри бросил на Келла предупреждающий взгляд.

– Потихоньку. Мы как раз закончили, – спокойно проговорил Келл.

– Хорошо, – кивнул король и достал письмо.

Келл и сам не думал, что ему так сильно хочется выпить вместе с Ри, пока не увидел конверт и понял, что ничего не получится. Он искренне расстроился, но не подал вида.

– Нужно доставить послание нашему могущественному соседу, – продолжил король.

Грудь Келла сжалась от странного, хорошо знакомого страха, смешанного с интересом. Страх и интерес всегда были неразрывны, когда дело касалось Белого Лондона.

– Конечно, сэр.

– Холланд принес вчера письмо, но не смог дождаться ответа, – пояснил король. – Я сказал, что отправлю его с тобой.

Келл нахмурился.

– Надеюсь, все хорошо? – осторожно спросил антари.

Ему редко удавалось узнать содержание королевских посланий, но он улавливал суть: переписка с Серым Лондоном давно превратилась в простую формальность, поскольку между городами было мало общего, а вот с Белым Лондоном постоянно шел напряженный диалог. Их «могущественного соседа», как король Максим назвал другой город, раздирала на части жестокая борьба за власть: имена в конце королевских писем менялись с пугающей быстротой. Проще всего было просто прекратить переписку с Белым Лондоном, пришедшим в упадок, но Красный не мог да и не хотел этого делать.

Его жители чувствовали себя ответственными за погибающий город. И они действительно были отчасти ответственны за его положение.

В конце концов, именно Красный Лондон принял решение изолироваться, после чего Белый оказался в ловушке между Красным и Черным. Ему пришлось в одиночку ограждать себя от обезумевшей магии и сражаться с черной чумой. Это решение много столетий не давало покоя королям и королевам, однако в ту пору Белый Лондон был сильным – даже сильнее Красного, и монархи Красного Лондона считали (по крайней мере, на словах), что другого выхода не было: только так все три мира могли выжить. Они были правы и неправы одновременно. Серый Лондон впал в тихое забвение, а Красный не только выжил, но даже процветал. Белый же изменился безвозвратно. Некогда блистательный город погрузился в пучину хаоса и войн, кровопролития и насилия.

– Все как нельзя лучше, – ответил король, протянул Келлу записку и вышел из комнаты. Келл шагнул за ним, но Ри вдруг схватил его за руку.

– Пообещай, – шепнул он еле слышно, – что вернешься с пустыми руками.

Келл замялся.

– Обещаю, – наконец сказал он.

«Сколько раз я произносил эти слова?» – думал Келл, доставая из-за воротника тусклую серебряную монету.

Возможно, хоть в этот раз он сдержит обещание.

Келл шагнул через дверь в другой мир и тут же поежился. Красный Лондон исчез, а вместе с ним пропало и тепло. Сапоги ступили на холодный булыжник, изо рта вырвалось облачко пара, и Келл поспешно застегнул камзол – черный с серебряными пуговицами.

«Сила в равновесии. Равновесие в силе». Девиз, мантра и молитва. Эти слова, написанные на королевском гербе Красного Лондона, можно было встретить всюду: и в домах, и в магазинах. В мире Келла люди не считали магию неисчерпаемым ресурсом. Ею пользовались, но не злоупотребляли, обращаясь с нею почтительно и осторожно.

В Белом Лондоне бытовали совсем другие представления.

С магией здесь не обходились на равных – ее покоряли, порабощали, контролировали. Черный Лондон впустил в себя магию, которая взяла верх и поглотила его. Памятуя о падении этого города, Белый Лондон выбрал противоположную тактику: он пытался подчинять силу всеми возможными способами. «Сила в равновесии» стала «Силой в господстве».

Но когда люди стали пытаться подчинять себе магию, она начала сопротивляться, сжиматься, зарываться в землю, чтобы до нее нельзя было добраться. Люди скребли ногтями поверхность мира, пытаясь выкопать хотя бы немного магии, но ее было очень мало и становилось все меньше – так же, как и людей, стремившихся ее отыскать. Казалось, магия решила взять своих поработителей измором и медленно, но верно добивалась цели.

У этой борьбы оказался также побочный эффект, из-за чего Келл и назвал Белый Лондон белым: все в городе и все его жители и днем и ночью, и летом и зимой выглядели бледными, словно были покрыты пеленой, тонким слоем то ли снега, то ли пепла. Здешняя магия, озлобленная и алчная, погребла под собой жизнь, тепло и цвета, высосав из этого мира все соки и оставив лишь бесцветный распухший труп.

Келл повесил на шею монету Белого Лондона и заправил ее за воротник. Его черный камзол ярко выделялся на блеклом фоне городских улиц. Келл поспешно сунул в карман порезанную руку, пока яркий цвет крови не привлек внимание прохожих. Позади тянулась жемчужная полоска наполовину замерзшей реки (здесь она называлась не Темза и не Айл, а Сиджлт), а на другом ее берегу до самого горизонта простиралась северная часть города. Впереди же раскинулась южная его часть, и всего в нескольких кварталах отсюда королевский замок вонзал в небо острые, как кинжалы, шпили; рядом с этой каменной громадой соседние здания казались крошечными.

Не теряя времени, Келл направился к замку.

Как многие высокие люди, он обычно сутулился, но, шагая по улицам Белого Лондона, выпрямлялся во весь рост, поднимал голову, расправлял плечи и громко стучал сапогами по мостовой. И менялась не только его осанка. До́ма Келл скрывал свою силу, а здесь наоборот. Он наполнял пространство вокруг себя магией, и изголодавшийся воздух пожирал ее, нагреваясь и извиваясь струйками пара. Главное – не перейти тонкую грань. Нужно было проявлять силу, но при этом крепко ее удерживать. Дашь слабину – и станешь легкой добычей, немного переборщишь – и за тобой начнут охотиться, как за ценным трофеем.

Теоретически жители города знали о том, что Келл находится под королевской защитой. И опять-таки теоретически никто не был настолько глуп, чтобы бросать вызов близнецам Данам. Но людей возбуждала жажда энергии и жизни, толкала на необдуманные поступки.

Поэтому Келл всегда был начеку. Он наблюдал за солнцем, клонившимся к закату, по опыту зная, что Белый Лондон кажется тихим только при свете дня. Ночью город преображался: неестественная, тяжелая, удушливая тишина сменялась шумом – раскатами хохота и криками страсти (некоторые считали, что так можно приманить силу), но чаще всего звуками драк и убийств. Город крайностей – будоражащий и смертоносный. Улицы давным-давно побагровели бы от крови, если бы головорезы не выпивали ее без остатка.

Пока не зашло солнце, несчастные и обессиленные топтались в дверных проемах, свешивались из окон и околачивались в просветах между зданиями. Все они смотрели Келлу вслед: впалые щеки и голодные взгляды, а одежда такая же выцветшая, как и весь город. Блеклыми были их волосы, глаза и кожа, испещренная метками. Эти клейма и татуировки наносились специально для того, чтобы привязать магию к своему телу. Чем слабее были люди, тем отчаяннее они покрывали себя метками, уродуя плоть в безумной попытке удержать хотя бы немного силы.

В Красном Лондоне подобные знаки считались зазорными: они оскверняли не только тело, но и саму магию, которую к нему привязывали. Здесь же лишь самые сильные могли пренебречь метками, но даже для них эти знаки ассоциировались не с осквернением магии, а с обыкновенным отчаянием. Впрочем, и те, кто презирал подобные клейма, пользовались амулетами и оберегами (один лишь Холланд ходил без украшений, если не считать фибулы – отличительного знака королевских слуг).

Магия не давалась здесь легко. Язык стихий полностью забыли, как только те перестали отзываться. Теперь можно было призвать одну-единственную стихию – некую странную энергию, помесь огня и чего-то темного, порочного. Магию, которую удавалось захватить, загоняли в амулеты. Но их вечно не хватало.

Однако люди не уходили из города. Их приковывала сила реки Сиджлт, сохранявшей слабые остатки тепла и уже наполовину замерзшей. Они оставались здесь, и жизнь продолжалась. Те, кто еще не пал жертвой всепоглощающей жажды магии, занимались будничными делами и старались забыть о том, что их мир медленно погибает. Многие продолжали наивно верить, что однажды магия вернется и что сильный правитель сможет снова вдохнуть силу в жилы этого мира и воскресить его. И люди не спешили покидать город.

Келл задумался: неужели обитатели Белого Лондона считали Астрид и Áтоса Данов достаточно сильными или они просто дожидались, когда их свергнет следующий маг? Ведь это в конце концов произойдет – так происходило всегда.

Едва впереди показались ворота замка, тишина стала гнетущей. Правители Серого и Красного Лондона жили во дворцах. Правители Белого – в крепости.

Замок окружала высокая стена, а между ним и этой стеной простирался каменный двор, который опоясывал грозное сооружение, словно крепостной ров. Во дворе находился знаменитый Крёс мект, или Каменный лес, только вместо деревьев в нем были мраморные статуи. Ходили слухи, что скульптуры не всегда были каменными, а лес на самом деле представлял собой кладбище. И десятки окаменевших людей стояли здесь, демонстрируя всем, кто проходил к замку, что́ близнецы сделают с теми, кто встанет у них на пути.

Войдя во двор, Келл приблизился к массивным каменным ступеням. С двух сторон вдоль лестницы стояли десять стражей, неподвижных, точно статуи в Каменном лесу. Они были всего-навсего марионетками. Атос лишил их всего. Дыхание, кровь в жилах и приказы короля – это все, что у них осталось. При виде стражей Келл поежился. В Красном Лондоне запрещалось использовать магию, порабощающую тело или разум человека. Но здесь это было лишь одним из доказательств силы Атоса и Астрид, а сила в этом мире дает право на власть.

Стражи стояли без движения и молча провожали Келла взглядами, когда он проходил сквозь тяжелые двери. Вдоль стен сводчатого холла выстроились другие стражи, тоже неподвижные, как каменные статуи, если не считать поблескивающих глаз. Келл пересек холл и оказался во втором коридоре: там было пусто. Лишь после того как двери закрылись за спиной, Келл позволил себе перевести дух.

– На твоем месте я бы не спешил расслабляться, – донесся из темноты мужской голос, и тут же человек шагнул вперед.

Вдоль стен горели факелы, никогда не догоравшие до конца, и в их мерцающем свете Келл увидел Холланда. Кожа антари была бесцветной, а на лоб падали черные как смоль волосы, почти закрывавшие глаза: один серо-зеленый, а другой – черный и блестящий. Когда Холланд встретился взглядом с Келлом, будто искра пробежала от одного черного глаза к другому.

– Я принес письмо, – сказал Келл.

– Неужели? – холодно произнес Холланд. – А я думал, ты зашел на чай.

– Ну, и это, наверное, не повредит, раз уж я здесь.

Холланд скривил губы, и эта гримаса меньше всего напоминала улыбку.

– Атос или Астрид? – спросил он, словно загадывая загадку.

Только у любой загадки есть отгадка, но когда речь шла о близнецах Данах, правильного ответа на этот вопрос не существовало. Келл никогда не знал, с кем лучше встретиться. Он не доверял близнецам – обоим, и вместе, и тем более по отдельности.

– Астрид, – ответил Келл и задумался, верный ли сделал выбор.

Холланд лишь невозмутимо кивнул и повел его за собой.

Замок, просторный и гулкий, был построен по образцу церкви – а возможно, когда-то здесь действительно размещалась церковь. В коридорах свистел ветер, камни отражали эхо шагов – только шагов Келла, ведь Холланд двигался с пугающей грацией хищника. На одно плечо он накинул белый плащ, развевавшийся за спиной при ходьбе. Плащ был стянут округлой серебряной фибулой с выгравированными знаками, которые издали казались обычным узором.

Однако Келлу была известна история Холланда и его серебряной фибулы, но узнал он ее не от самого антари, а от одного типа из таверны «Горелая кость», который потребовал за это красный лин. Келл не мог понять, почему Холланд – пожалуй, самый могущественный человек в городе, а возможно, и в мире – служил таким самовлюбленным негодяям, как Астрид и Атос. Келл бывал в городе до того, как пал последний король, и видел, что Холланд был его союзником, а вовсе не слугой. Конечно, тогда он был другим – моложе и самонадеяннее, но Келл запомнил кое-что еще – какой-то свет в глазах, огонь. И вот некоторое время спустя он пришел в Белый Лондон, и оказалось, что короля свергли Даны, а огонь в глазах Холланда погас. Он служил им, будто ничего не изменилось. Но сам-то он изменился, стал мрачнее и равнодушнее, и Келлу хотелось узнать, что же случилось на самом деле.

Ответ он нашел там, где находил большинство вещей и где вещи находили его: в таверне, всегда стоявшей на одном и том же месте. Здесь она называлась «Горелая кость».

Рассказчик, сгорбившись на табурете и сжав монету в руке, словно согревая, поведал историю на махтане – гортанном языке этого сурового города.

– Ён веждр тёк… – начал он вполголоса. «История такая…» – Наш престол занимают не по праву рождения: путь к нему лежит не через кровное родство, а через кровопролитие. Кто-нибудь прокладывает себе дорогу к трону кинжалом и удерживается на нем сколько сможет – один-два года, пока его не свергнет кто-то другой. Короли приходят и уходят, и так без конца. Обычно все просто: убийца занимает место убитого… – Рассказчик помолчал и продолжил: – Семь лет назад, когда убили последнего короля, несколько человек претендовали на корону, но в конце концов осталось только трое: Астрид, Атос и Холланд.

Келл раскрыл глаза от удивления. Он знал, что Холланд служил прежнему монарху, но не догадывался о его стремлении стать королем. Тем не менее все логично: Холланд был антари в мире, где все решала сила. Он должен был победить. Однако близнецы Даны оказались не только безжалостными и коварными, но еще и могущественными. Вдвоем они одолели его, но не убили, а подчинили.

Сначала Келл подумал, что неправильно понял (его махтан был не таким безупречным, как арнезийский), и попросил повторить. Все верно, «вёкст» – «подчинили».

– Той штукой, – сказал человек из «Горелой кости», постучав себя по груди. – Серебряным кружком.

Это страшное заклятие подчинения, пояснил он, наложил сам Атос. Бледный как смерть король обладал сверхъестественным даром: он умел управлять другими людьми. Холланд не превратился в безмозглого раба, как те стражи, что охраняли замок. Он не лишился ни мыслей, ни чувств, ни желаний, но заклятие заставляло его делать, что велят.

– Король Атос умен, – добавил человек, вертя в руках монету. – Чертовски жесток, но умен.

Холланд резко остановился, и Келл окинул взглядом пройденный коридор и уставился на дверь впереди. Он посмотрел, как Белый антари поднес руку к выжженному на ней кругу из символов. Холланд быстро провел по ним пальцами, коснувшись по очереди четырех: замо́к открылся, и Холланд впустил Келла.

Тронный зал был таким же просторным и гулким, как и остальные помещения замка, но при этом круглой формы и целиком построен из блестящего белого камня: начиная с закругленных стен и нервюр сводчатого потолка и заканчивая сверкающим полом и двойным троном на возвышении по центру. Келл поежился, хотя в зале было совсем не холодно: он лишь выглядел ледяным.

Холланд ушел, не прощаясь, но Келл не отвел взгляда от трона, на котором полулежала женщина.

Астрид Дан совершенно сливалась бы с белоснежным троном, если бы не вены, черневшие на руках и на висках. Многие в этом Лондоне старались скрыть тот факт, что постепенно выцветают, надевали закрытую одежду и пользовались румянами. Бледную королеву такие пустяки не волновали. Ее длинные бесцветные волосы, заплетенные в косу, не были прикрыты, а фарфоровая кожа сливалась с краями жакета. Весь наряд облегал тело, словно броня: горло защищал высокий и жесткий воротник рубашки, жакет был наглухо застегнут от подбородка до талии (не из скромности, а для защиты, как полагал Келл), ноги обтягивали брюки с блестящим серебристым поясом и высокие сапоги. Ходили слухи, что человеку, плюнувшему на нее из-за того, что она не желала носить платье, отрезали губы по ее приказу. Единственными яркими пятнами были светло-голубые глаза, а также зеленые и красные талисманы, висевшие на шее и запястьях и вплетенные в косу.

Королева сидела на троне развалившись, но чувствовалось, что ее тело напряжено, как струна. Она была высокой и худой, но не слабой, а крепкой, жилистой. Королева вертела в руках висевший на шее кулон с матовой поверхностью и кроваво-красными краями. «Странно видеть такую яркую вещицу в Белом Лондоне», – подумал Келл.

– Пахнет цветочками, – проговорила Астрид, глядя в потолок, а затем опустила глаза и посмотрела на Келла: – Здравствуй, мой сладенький.

Королева говорила по-английски. Келл знал, что она никогда не учила языка и, подобно Атосу, во всем полагалась на колдовские чары. Где-то на ее коже, под плотно облегающей одеждой, имелась переводящая руна. В отличие от татуировок, которые делали себе те, кто пытался ухватиться за остатки магии, функция языковой руны была совершенно утилитарной. В Красном Лондоне английский считался языком элиты, высшего общества, но Белый Лондон не видел в нем пользы. Холланд однажды сказал Келлу, что это страна воинов, а не дипломатов. Они ценили битвы превыше балов и не представляли, зачем нужен язык, которого не понимает народ. Не желая тратить годы на изучение общего языка королей, всякий, кто восходил на трон, наносил на свое тело переводящую руну.

– Ваше величество, – Келл чуть склонил голову.

Королева приподнялась на локте и села. Ее медлительность была чистым притворством. Она двигалась, словно змея, готовящаяся нанести удар.

– Подойди ближе, – сказала она. – Хочу посмотреть, насколько ты вырос.

– Я вырос уже давно, – произнес Келл.

Она провела ногтем по подлокотнику.

– Но ты не выцветаешь.

– Пока нет. – Он осторожно улыбнулся.

– Подойди ко мне, – повторила она, протягивая руку, – или я подойду к тебе.

Келл не знал, обещание это или угроза, но выбора все равно не было, и он приблизился к трону, чувствуя, что идет прямиком в змеиное гнездо.

В воздухе щелкнул хлыст, и его раздвоенный конец рассек кожу на спине мальчишки. Тот не закричал (хотя Атос хотел именно этого), а лишь охнул от боли, стиснув зубы.

Мальчишку пришпилили к квадратной металлической раме, как мотылька: руки широко развели, привязав запястья к вертикальным прутьям. Его голова свесилась на грудь, пот и кровь стекали по лицу и капали с подбородка.

Мальчишке было шестнадцать лет, и он не поклонился. Атос и Астрид ехали по улицам Белого Лондона на белых лошадях, сопровождаемые солдатами с пустыми взглядами, и наслаждались страхом и покорностью в глазах народа. Люди опускались на колени, низко склоняли головы.

А этот паренек смотрел почти прямо. Позднее он, кашляя и плюясь кровью, назвал Атосу свое имя: Бэ́лок. Тогда же толпа пялилась на безумца и тихо шелестела. Это, конечно, был шок, изумление, граничащее с восхищением. Атос остановил коня и уставился на паренька, проявившего непокорность.

Конечно, Атос тоже когда-то был мальчишкой и совершал нелепые, своевольные поступки, однако в борьбе за Белую корону он усвоил немало уроков, а, завладев ею, усвоил еще больше. Теперь он твердо знал, что непокорность – сорная трава, которую нужно вырывать с корнем.

Его сестра, сидя на скакуне, весело наблюдала, как Атос швырнул монету матери мальчика.

– Ёт воса риджке, – сказал он. «На поминки».

В ту же ночь пришли солдаты с пустыми взглядами, выломали двери домишки, где жил Бэлок, и вытащили на улицу брыкающегося и вопящего мальчика. Его мать удерживало заклинание, накарябанное на каменной стене, так что ей оставалось только причитать.

Солдаты приволокли мальчишку во дворец и бросили, избитого и окровавленного, на сверкающий белый пол перед троном Атоса.

– Ай-ай-ай, – пожурил Атос своих людей. – Вы сделали ему больно. – Бледный король встал и презрительно взглянул на мальчика. – Это моя работа.

Хлыст снова просвистел в воздухе, и на этот раз Бэлок все-таки вскрикнул.

– Знаешь, что я вижу в тебе? – Смотав серебристый хлыст, Атос сунул его за пояс. – Огонь.

Бэлок выплюнул кровь на пол, и король скривил губы. Он прошагал через всю комнату, схватил мальчика за подбородок и стукнул головой о раму. Бэлок застонал от боли, но Атос зажал ему рот и склонился к самому уху.

– Он горит в тебе, – прошептал Атос. – Мне не терпится его уничтожить.

– Нё киджн авост, – выдохнул Бэлок, когда король убрал руку. «Я не боюсь смерти».

– Я верю тебе, – спокойно произнес Атос. – Но не собираюсь тебя убивать. Хотя ты наверняка пожалеешь о том, что я этого не сделал, – добавил он и отвернулся.

Рядом стоял каменный стол, а на нем – металлическая чаша с чернилами и остро отточенный клинок. Атос взял то и другое. Глаза Бэлока расширились, когда он понял, что сейчас произойдет. Паренек попытался вырваться из пут, но они крепко его удерживали.

Атос улыбнулся.

– Значит, ты слышал о метках, которые я ставлю.

Весь город знал о пристрастии и таланте Атоса к заклятиям подчинения. Метки, которые он ставил, лишали человека свободы, личности, души.

Атос не спешил, наслаждаясь ужасом мальчишки. Король опустил нож в чернила, так что они заполнили желобок. Наконец улыбнулся и медленно поднес острие к тяжело вздымающейся груди мальчика.

– Я оставлю тебе разум, – сказал Атос. – Знаешь зачем? – Нож проткнул кожу, и у Бэлока перехватило дыхание. – Чтобы читать в твоих глазах те муки, которые ты будешь испытывать всякий раз, когда твое тело будет подчиняться моей воле, а не твоей.

Бэлок едва сдерживал крик, пока лезвие скользило по его телу прямо над сердцем. Вырезая метку, Атос непрерывно что-то шептал. Кровь вперемешку с чернилами стекала по телу, но Атос казался невозмутимым и, прищурившись, спокойно орудовал ножом.

Когда все было окончено, он отложил клинок и отступил на шаг, любуясь своей работой.

Бэлок обмяк, тяжело дыша.

– Выпрямись, – приказал Атос.

Ему было приятно смотреть, как мальчишка пытается сопротивляться, как дрожат от напряжения его мускулы, но ничего не может сделать. В глазах Бэлока горела ненависть – жгучая, как никогда, но его тело принадлежало теперь Атосу.

– В чем дело? – спросил бледный король.

Вопрос был обращен не к мальчику, а к Холланду, который появился в дверях. Антари окинул взглядом всю сцену – кровь, чернила, истязуемый простолюдин, – и на его лице отразилось нечто среднее между холодным удивлением и безразличием, словно это зрелище нисколько не задевало его лично.

Но это было не так.

Холланду нравилось прикидываться холодным и безразличным ко всему, однако Атос знал, что он притворяется. Как бы антари ни старался сохранять спокойствие, он не может не реагировать на боль.

– Ёс-во тач? – спросил Холланд, кивнув на Бэлока. «Вы заняты?»

– Нет, – ответил Атос, вытирая руки темной тряпкой. – Думаю, на сегодня мы закончили. Что случилось?

– Он здесь.

– Понятно. – Атос отложил полотенце, взял белый плащ, висевший на стуле, и, плавным движением набросив на плечи, застегнул фибулу. – Где он сейчас?

– Я отвел его к вашей сестре.

– Что ж, будем надеяться, она еще не обглодала его косточки.

Атос повернулся к двери, заметив при этом, как Холланд снова бросил взгляд на мальчика.

– Что с ним делать? – спросил антари.

– Ничего. – Атос пожал плечами. – Подождет. Никуда не денется.

Холланд кивнул, но Атос вдруг коснулся его щеки. Антари не отпрянул и даже глазом не моргнул, когда на его лицо легла рука бледного короля.

– Ревнуешь? – спросил король.

Оба глаза Холланда, зеленый и черный, спокойно, не мигая смотрели в глаза Атоса.

– Он страдал, – тихо добавил тот. – Но не так, как ты. – И он прошептал ему на ухо: – Никто не страдает так красиво, как ты.

В глазах Холланда на секунду вспыхнула ярость, боль, ненависть. Атос торжествующе улыбнулся.

– Нам пора, – сказал он, убирая руку. – А не то Астрид съест нашего юного гостя с потрохами.

Астрид поманила его к себе.

Келлу хотелось положить письмо на узкий стол между тронами и уйти, но бледная королева протянула руку за посланием и коснулась Келла.

Рука Астрид скользнула поверх письма и обвила запястье юноши. Он инстинктивно отшатнулся, но королева лишь крепче сжала руку. Кольца у нее на пальцах блеснули, и воздух наэлектризовался, когда она произнесла слово. По руке Келла пробежала молния: он почти мгновенно ощутил боль. Пальцы разжались, письмо выпало, а в крови закипела магия, готовая сопротивляться, дать сдачи, но Келл подавил этот порыв. Это была игра. Астрид нарочно его провоцировала, поэтому он, собрав всю волю в кулак, стерпел. Даже тогда, когда она призвала свою силу, схожую с силой стихий, но противоестественную, искаженную, и по его телу пробежал электрический разряд, от которого подкосились ноги.

– Мне нравится, когда ты стоишь на коленях, – прошептала Астрид, отпуская его запястье.

Келл уперся ладонями в холодный каменный пол и судорожно вздохнул. Астрид подхватила с пола письмо, положила на стол и села на свое место.

– Надо тебя оставить у нас, – добавила она, задумчиво постукивая пальцем по кулону, висевшему на шее.

Келл медленно встал на ноги. Рука отозвалась тупой болью.

– Зачем? – спросил он.

Астрид оставила в покое амулет.

– Просто мне не нравятся вещи, которые мне не принадлежат, – сказала она. – Я им не доверяю.

– А вы вообще чему-нибудь доверяете? – парировал Келл. – Ну или кому-нибудь, если уж на то пошло?

Королева посмотрела на него, и уголки ее бледных губ дернулись вверх.

– Все те, кто украсил пол в этом зале, кому-то доверяли. Теперь я ступаю по ним, когда иду пить чай.

Келл покосился на плитку под ногами. Конечно, ходили слухи о тусклых вкраплениях в блестящем белом камне…

Как раз в эту минуту у него за спиной распахнулась дверь. Келл обернулся и увидел, как в зал размашисто вошел Атос. Холланд отставал от него на пару шагов. Атос был точной копией сестры, только плечи шире, а волосы – короче. Во всем остальном, включая цвет кожи, крепкие мышцы и жестокость, они были похожи как две капли воды.

– Мне доложили, что у нас гости, – весело сказал Атос.

– Ваше величество, – Келл склонил голову. – Я как раз собирался уходить.

– Так скоро? – огорчился бледный король. – Останься и выпей с нами.

Келл замялся. Одно дело – отказать принцу-регенту, и совсем другое – отклонить приглашение Атоса Дана.

Заметив его нерешительность, Атос усмехнулся:

– Смотри, как он разволновался, сестрица.

Келл понял, что Астрид встала с трона и подошла к нему, только когда она провела пальцем по серебряным пуговицам его камзола. Хотя Келл и был антари, в присутствии близнецов он чувствовал себя мышью в окружении змей. Он взял себя в руки и снова не отпрянул от руки королевы – не хотелось ее провоцировать.

– Я хочу оставить его у себя, братец, – сказала Астрид.

– Боюсь, наши соседи будут недовольны, – возразил Атос. – Но он с нами выпьет. Правда, мастер Келл? – Тот непроизвольно кивнул, и Атос расплылся в улыбке, а зубы его сверкнули, как кинжалы. – Великолепно. – Он щелкнул пальцами, и тут же появился слуга с ничего не выражающим взглядом. – Стул, – приказал Атос.

Слуга взял стул, поставил за спиной у Келла и удалился, словно призрак.

– Сядь, – скомандовал Атос.

Келл не сел. Он смотрел, как король поднялся на возвышение и подошел к столу между тронами. Там стоял графин с золотистой жидкостью и два пустых стеклянных кубка. Атос взял один, но не наполнил из графина, а повернулся к Холланду:

– Иди сюда.

Белый антари, стоявший у дальней стены и буквально слившийся с ней, несмотря на свои почти черные волосы и совершенно черный глаз, медленно и молча подошел к королю. Атос протянул ему пустой кубок и сказал:

– Режь.

Келл почувствовал подступающую тошноту. Пальцы Холланда сначала дернулись к застежке на плече, но затем потянулись к руке, не прикрытой плащом. Он закатал рукав, и Келл увидел, что вся кожа Холланда в шрамах. Раны у антари заживают быстро. Порезы должны быть действительно глубокими, чтобы остались такие рубцы.

Достав из-за пояса нож, Холланд вытянул руку над кубком.

– Ваше величество, – поспешно сказал Келл. – Я не люблю кровь. Вас не затруднит налить чего-нибудь другого?

– Разумеется, – беспечно согласился Атос. – Нисколько не затруднит.

Келл уже хотел было облегченно вздохнуть, а Холланд начал опускать руку, но Атос резко повернулся к нему и сердито бросил:

– Я сказал: режь.

Холланд вновь поднял руку над кубком и провел ножом по коже. Келл невольно поморщился. Порез был неглубоким – всего лишь небольшая царапина. Кровь тонкой струйкой потекла в бокал.

Атос улыбался, глядя Холланду прямо в глаза.

– Я не собираюсь ждать всю ночь, – сказал он. – Режь глубже.

Холланд стиснул зубы, но повиновался. Лезвие глубоко вошло в руку, и густая темно-красная кровь хлынула в бокал. Когда кубок наполнился, Атос передал его сестре и провел пальцем по щеке Холланда.

– Иди приведи себя в порядок, – тихо и ласково сказал он, словно отец ребенку.

Холланд ушел, и Келл обнаружил, что сидит на стуле, вцепившись в подлокотники с такой силой, что даже побелели костяшки. Он разжал пальцы, когда Атос взял со стола второй кубок и налил в него золотистую жидкость из графина.

Бледный король поднес кубок к губам и выпил, показывая, что напиток не отравлен, и только потом снова наполнил его и отдал Келлу – естественное действие в мире, в котором все готовы убить друг друга.

Келл взял кубок и осушил его залпом. Ему необходимо было успокоиться. Атос тут же налил еще. Напиток, довольно крепкий, был легким, сладким и пился легко. Тем временем близнецы потягивали по очереди из своего кубка, и кровь Холланда окрашивала их губы ярко-алым. «Сила – в крови», – подумалось Келлу. Его собственную кровь уже согревал алкоголь.

Теперь он старался пить помедленнее.

– Поразительно, – сказал он.

– Что именно? – спросил Атос, опускаясь на трон.

Келл кивнул на кубок с кровью Холланда.

– Как вам удается не запачкать одежду.

Он допил второй кубок, Астрид рассмеялась и налила ему снова.

Зря он не остановился на первом кубке.

Ну или хотя бы на втором.

Вроде бы он выпил три, но, может, и больше. Келл в полной мере ощутил действие напитка, лишь когда встал и белый каменный пол закачался под ногами. Он знал, что много пить – это глупо, но вид крови Холланда вывел его из равновесия. Перед ним все стояло лицо антари и его взгляд за секунду до того, как нож вонзился в плоть. Холланд носил неизменную маску грозного спокойствия, и на краткий миг она дала трещину. А Келл так ничего и не сделал – не стал умолять Атоса, требовать. Разумеется, это не принесло бы никакой пользы, но тем не менее. Холланд тоже антари. По воле судьбы он родился в безжалостном Белом Лондоне, а Келл – в благополучном Красном. А если бы было наоборот?

Келл судорожно вздохнул, выпустив изо рта облачко пара. От прохладного воздуха в голове не прояснилось, но он знал, что домой пока возвращаться нельзя – только не в таком виде, – и побрел по улицам города, понимая, что это тоже глупость, безрассудство, но он всегда был безрассудным.

«Зачем?» – задумался Келл, вдруг рассердившись на себя. Зачем он всегда ищет приключений, сам идет на неоправданный риск? «Зачем?» – спросил его Ри на крыше в ту ночь. Он и сам не знал, хотя и не прочь был узнать. И он хотел бы не напрашиваться больше на неприятности.

Злость улеглась, оставив после себя тепло и спокойствие. Возможно, это просто действовал напиток? Как ни крути, он был хороший, крепкий, но не такой, от которого наступает слабость. Наоборот, он будто сделал его сильнее, заставил кровь петь. Келл вскинул голову, чтобы посмотреть в небо, и чуть не упал.

Нужно сосредоточиться.

Он был совершенно уверен, что направляется в сторону реки. Холодный воздух обдувал лицо. Спустились сумерки (когда только успело зайти солнце?), и в угасающем вечернем свете город начал просыпаться. Тут и там слышались шорохи, голоса.

– Красавец, – шепнула на махтане старуха в дверном проеме. – Красивая кожа. Красивая кость.

– Сюда, господин, – позвала другая.

– Сюда-сюда.

– Дайте ножкам отдохнуть.

– Дайте косточкам отдохнуть.

– Красивая кость.

– Красивая кровь.

– Выпью твою магию.

– Заберу твою жизнь.

– Сюда-сюда.

Келл пытался сосредоточиться, но никак не мог собраться с мыслями. Стоило ему поймать хотя бы парочку, как в голове будто поднимался ветер и развеивал их, оставляя лишь оторопь да легкое головокружение. Он чувствовал опасность. Но всякий раз, когда закрывал глаза, ему мерещилось, как кровь Холланда стекает в кубок. Он старался даже не моргать и смотреть вверх.

Он не собирался идти в таверну – ноги сами привели его туда. Тело двигалось само по себе, и внезапно он увидел вывеску над дверью: «Горелая кость».

Хотя таверна в Белом Лондоне стояла на том же месте, что таверны в других, она ему не очень нравилась. Да, она так же притягивала, как и остальные, но в воздухе здесь пахло кровью и пеплом, а булыжники под ногами были холодными. Они высасывали тепло и силу. Ноги несли вперед, но Келл заставил себя остановиться.

«Иди домой», – сказал он себе.

Ри прав: ничего хорошего из этого не выйдет. Игра не стоит свеч. Безделушки, которые он выменивает, не приносят ему настоящей радости. Это просто дурацкое хобби, и пора уже наконец его бросить.

Ухватившись за эту мысль, Келл достал нож и поднес острие к предплечью.

– Это вы, – послышался голос сзади.

Келл обернулся, спрятав клинок в ножны.

У входа в подворотню стояла женщина. Ее лицо закрывал капюшон поношенного синего плаща. В любом другом Лондоне этот плащ наверняка был бы синим, как сапфир, как море, но здесь его бледный цвет напоминал небо за пеленой облаков.

– Я вас знаю? – спросил он, щурясь в полумраке.

Она покачала головой.

– Но я знаю вас, вы – антари.

– Нет, не знаете, – уверенно возразил он.

– Я знаю, чем вы занимаетесь.

Келл покачал головой.

– Сегодня я не заключаю сделки.

– Умоляю! – сказала женщина, и он заметил, что она сжимает в руках конверт. – Я у вас ничего не прошу. Только отнести письмо!

Келл наморщил лоб. Письмо? Миры уже много столетий изолированы друг от друга. Кому она могла писать?

– Родственнику, – пояснила женщина, прочитав вопрос в его глазах. – Давным-давно, когда пал Черный Лондон и двери были запечатаны, часть моей семьи осталась по эту сторону, а часть – по ту. Много столетий мы старались поддерживать связь… и вот я осталась одна. Здесь все уже умерли, кроме меня, и там тоже все умерли, кроме одного – Оливера. Он для меня единственная родная душа на всем белом свете. Он по ту сторону двери, и он умирает, а я просто хочу… – Она поднесла письмо к груди. – Нас всего двое, и больше у нас никого нет.

У Келла кружилась голова.

– А как вы вообще узнали, что Оливер болен? – спросил он.

– От другого антари, – пояснила женщина, озираясь, словно боялась, что кто-то подслушает. – От Холланда. Он принес мне письмо.

Келл не мог себе представить, чтобы Холланд снизошел до контрабанды, не говоря уж о том, чтобы передавать письма простолюдинов.

– Он не хотел, – добавила женщина. – Оливер отдал ему все, что у него было, и даже тогда… – Она поднесла руку к воротнику, словно потянувшись за бусами или ожерельем, которого теперь не было. – Я заплатила остаток.

Келл нахмурился. Это еще меньше похоже на Холланда. Не то чтобы он совсем бескорыстен, но Келл сомневался, что его вообще могла заинтересовать подобная плата. Хотя, впрочем, у каждого свои секреты, и Холланд хранил собственные так ревностно, что Келл даже призадумался: хорошо ли он знает характер другого антари?

Женщина снова протянула письмо.

– Ниджк шёст, – проговорила она. – Пожалуйста, мастер Келл.

Он попытался собраться с мыслями. Келл обещал Ри… но это же просто письмо. Строго говоря, по закону, установленному правителями всех трех Лондонов, как раз письма проносить разрешалось. Разумеется, подразумевалась переписка между царствующими особами, но все-таки…

– Я заплачу сразу, – настаивала женщина. – Вам не придется возвращаться. Это единственное, и последнее, письмо. Прошу вас. – Она порылась в кармане и достала что-то небольшое, замотанное в ткань. Келл еще не успел ни согласиться, ни отказаться, но женщина уже всучила ему записку и плату. Едва ткань коснулась его кожи, Келла пронзило странное чувство, а женщина тут же отступила.

Келл посмотрел на письмо и адрес, написанный на конверте, и хотел было развернуть тряпицу, но женщина схватила его за руку.

– Не глупите, – шепнула она, окинув взглядом подворотню. – В этих краях вас зарежут всего за одну монетку! Только не здесь. Этого достаточно, клянусь вам, – она убрала руки. – Это все, что я могу дать.

Келл недовольно уставился на непонятный предмет. Тайна прельщала, но оставалось слишком много вопросов, слишком много деталей не вязались между собой. Он поднял голову, чтобы отказаться…

Но отказывать было некому: женщина исчезла.

Келл стоял у входа в «Горелую кость» в каком-то оцепенении. Как так получилось? Он наконец решил отказаться от своего противозаконного хобби, и тут же сделка сама на него свалилась. Он уставился на письмо и нечто, завернутое в кусок ткани. Вдалеке кто-то закричал, и этот вопль резко вернул Келла к реальности: он стоял в темноте, полной опасностей. Засунув письмо и сверток в карман камзола, он провел ножом по руке и, стараясь заглушить страх, хлынувший вместе с кровью, открыл дверь, ведущую домой.