Часть II

Алиса достала из мусорной корзины скомканный лист. Добрых полчаса пинала его пальцем по столу, на манер мяча, не решаясь развернуть. А осмелившись, никак не могла справиться с дрожью в руках. Она даже надорвала помятую бумагу с одной стороны.

Молодая женщина выучила послание наизусть. Несколько раз она комкала лист с выведенным аккуратным округлым почерком текстом, выбрасывала в корзину и опять извлекала; с упрямством мазохиста перечитывала снова и снова.

Чья-то глупая шутка? Было бы возможно, если бы Алиса не узнала почерк. Он совершенно точно принадлежал Владу. Ее брату, который умер в психиатрической лечебнице несколько лет назад.

Это было не первое послание подобного рода. Два точно таких же приходили раньше, с разницей в две недели. Алиса выдвинула ящик стола, взяла вскрытую пачку «Муратти» и выбила одну тонкую сигарету. Поискала глазами зажигалку, но потом вспомнила, что специально оставила ее на кухне во избежание соблазна. Она где-то вычитала, что, если хранить зажигалку и сигареты отдельно, количество выкуренных за день штук сильно сократится. Алиса уже встала и сделала шаг в направлении кухни, но передумала. Может, и правда получится избавиться от дурной привычки.

«Мы обязательно встретимся с тобой», и больше ничего. Ни словечка. Алиса даже попросила бдительную соседку Никитичну присматривать за ее почтовым ящиком, придумав для бойкой старушки короткую легенду.

– Ухажер у меня появился, Эльвира Никитична, – вдохновенно врала она, стараясь изобразить на лице всю гамму переживаний, и для пущей многозначительности добавляла: – Тайный. Письма в ящик кидает, а сам никак не проявится. Вот и хочу его подловить, хоть посмотреть, кто таков.

– Ох, Алиска, – хитро щурилась Никитична, и молодая женщина боялась, что старушка ее раскусила. – Я ведь и сама в твоем возрасте была, не смотри, что теперь калоша гнилая. И не надо мне твоих комплиментов. – Морщинистая ладошка ложилась Алисе на грудь, как только та пыталась «умаслить» стареющую кокетку. – В зеркало, чай, каждый день глядюся. Был и у меня случай в юности, подпортивший мое реноме. Чуть не расстреляли меня тогда. Страху натерпелась, мама родная!

Алиса в который уже раз слушала историю о любви простой советской девушки и немецкого солдата, заглянувшего в их хату во время оккупации. Тогда еще семнадцатилетняя Эльвира не понимала, что немец – враг, и с головой ушла в запретное чувство, провалившись в холодный омут серых глаз.

– Он по-русски почти не говорил, так мы друг друга без слов понимали. Сколько ночей бессонных на сеновале мы с ним провели. – Морщинистые щеки едва трогал румянец. Не от стыда, скорее от приятных воспоминаний, которых не вернуть. – Убили его, – с горечью в голосе заканчивала старушка. – Наши же парни вилами и закололи. Меня сдать хотели, расстрелом грозили. А вот веришь – нет, мне тогда и расстрел не страшен был. Только бы с Ерсом моим разлюбезным снова повидаться хоть на минуточку. Он ведь кто, солдат простой. Ему сказали – враг, он и пошел.

На этом моменте Эльвира Никитична всегда начинала плакать, вытирая слезы застиранным кружевным платочком.

– Ерс, – медведь по-ихнему, – улыбалась старушка. – Я так и звала его «мой медвежонок». А какой из него медведь, ежели даже на груди ни волосинки, сам щуплый и всего на год меня старше. Медвежонок и есть…

Алисины воспоминания удивительным образом вплетались в рассказы Эльвиры Никитичны. То ли сны, то ли бред, в которых она сама сидела на траве в белом платье и без страха гладила бурого медведя с пропитанной кровью шерстью. Она так и не смогла разобраться в природе тех видений, по сей день впадая в совершенно иррациональную тоску по тому, кого даже никогда не видела. Она злилась на него за то, что он ее бросил, оставил одну в том кошмаре, который ей пришлось пережить в одиночку. Все мечты и надежды рухнули в один миг, когда ей пришлось поверить в чудовищную природу своего любимого брата, последнего близкого человека в ее пустой жизни.

И только Алисе начало казаться, что прошлое навсегда оставило ее, стала понемногу забывать все пережитое, как оно само решило напомнить о себе. Сердце щемило как от невосполнимой утраты. Она ведь так ни разу и не навестила Галину Георгиевну. Боялась взглянуть ей в глаза, пусть это просто фото на гранитном памятнике, директриса все равно будет смотреть на нее осуждающе. Станет качать головой и прицокивать языком. Даже мертвая она нагоняла на нее панический страх.

Или дело было в том, что Алиса до сих пор винила себя в смерти женщины? Никакие доводы и уговоры не смогли убедить ее в обратном. Она знала о монстре, живущем в ее брате, вот только верить не хотела. Искала для него оправдания, пыталась понять, увидеть в черной душе малейшие проблески света. И видела их, находила: прозрачные, почти неподвижные светлячки, заблудившиеся в непроглядной тьме. Она одна готова была встать против целого мира, если мир вдруг ополчится на него одного. Наивная шестнадцатилетняя девчонка, не желавшая признавать очевидного. Даже в тот день, когда ей рассказали о найденной в канаве девушке, Алиса, все понимая, боролась с этим пониманием, давила его в себе, душила выдуманными доводами. Но с каждым днем доказывать что-то самой себе становилось все сложнее, и однажды она поверила в правду, от которой убегала, пряталась, зажимая уши руками, крепко зажмурив глаза и сомкнув до боли зубы. И тогда у нее внутри что-то сломалось. Треснуло как сухая ветка под чьей-то тяжелой ногой. Она убедила себя в том, что приносит людям сплошные несчастья, и уехала. Туда, где ее никто не будет знать; где не придется заводить новых знакомств; впускать в сердце новые привязанности.

Телефонный звонок прозвучал неожиданно и оттого пугающе громко. Алиса вздрогнула, но, увидев номер звонящего, с облегчением выдохнула:

– Да, Андрей Владимирович… Уже выхожу.

Она сунула в пачку так и не закуренную сигарету, прошла к зеркалу в прихожей, бросила короткий взгляд в зеркало и, подцепив с крючка ключи, покинула квартиру.

Андрей Соболев делал бизнес. Ему было плевать на тайны инвесторов, если они готовы хорошо вложиться. Не многие меценаты хотят раскрывать свои имена, желая оставаться инкогнито, и Соболева вполне устраивает подобное положение вещей. Так даже честнее. Если делаешь доброе, не жди славы. Он терпеть не мог спонсоров, помогающих домам престарелым, хосписам и детским больницам лишь для того, чтобы пропиарить собственное имя.

Но в этот раз он решил нарушить собственные принципы и все же попытаться отыскать информацию о клиенте. Чересчур хитрый попался гусь. Общение велось исключительно по электронной почте, все договоренности осуществлялись через подставных лиц. Нет, все легально, кристально чисто и безупречно. Но Соболев спинным мозгом чувствовал опасность. Очень необычное чувство: будто смотришь фильм ужасов, понимая, что с обитателями кошмара тебя разделяет экран и вымысел сценариста, осуществленный съемочной группой во главе с режиссером. Тебя не касается происходящее и все же нервирует, заставляет вздрагивать в нужный момент. Бешеный ритм сердцебиения вполне успешно заменяет тревожную музыку за кадром. Осталось разобраться, кто в фильме главный герой, а кого ввели специально для принесения в жертву.

Ему пришлось дернуть за все ниточки, постучать в каждую дверь, заглянуть в самые темные закоулки, чтобы в итоге принять тщетность своих попыток. Ничего. Чистый лист. Будто кто-то стер ластиком карандашный рисунок.

Соболев не был трусом, а тут вдруг начал паниковать, истерить на ровном месте. Досталось всем: от сотрудников до клуши жены. Срываться на жену оказалось сложнее всего. Она никогда не лезла в его дела, превратившись сразу после свадьбы в приложение к кухонному комбайну. А когда в их семье случилась трагедия, супруга и вовсе замкнулась в себе. Бестолковая матрешка с ватой вместо мозга. За пятнадцать лет брака она совершенно обабилась, собственными жирными руками толкая мужа в объятия любовниц.

С любовницами оно как-то проще. Они же как резиновые куклы: надоела – можно сдуть и забросить на антресоли до следующего раза. А можно и распрощаться, подыскав модель поновее, с расширенным набором функций.

Если бы к жене не прилагалось наследство, которое и помогло ему встать на ноги, Андрей Соболев давно бы развелся. Но нельзя. Ее отец не последний человек в городе. Запросто оставит его без штанов на обочине жизни.

За годы брака он привык быть осторожным. Окружил себя только верными людьми, соратниками – как он сам любил их называть. Прокололся лишь однажды, взяв на работу девицу, о которой почти ничего не знал. Та воспитывалась в интернате, отец погиб, мать пропала без вести. Всё. У нее даже страницы в социальных сетях не обнаружилось. Соболев не особо верил в судьбу и прочие сказочки для глупцов, не способных отвечать за собственные действия и хоть сколько-нибудь планировать будущее. И все же когда под колеса его машины выскочила девица, а после сидела перед ним вся из себя уверенная, но при этом совершенно беззащитная, хрупкая, похожая на обиженного ребенка, он на долю секунды допустил существование некоей предопределенности.

Соболев отвлекся от дороги, просматривая почту в телефоне с присланными резюме на открывшуюся вакансию. Ни один из кандидатов не подходил. Среди дюжины анкет десять были присланы от мужчин, хотя он четко обозначил гендерные требования, и только две принадлежали прекрасным дамам, увы, оказавшимся глубокого постбальзаковского возраста.

И вдруг она!

В разговоре за чашкой чая в кафе, где он успокаивал свою совесть, а деваха бешеное сердцебиение, выяснилось, что та ищет работу. Соболев поблагодарил небеса за подарок. Он убивал одним выстрелом двух зайцев: закрывал зависшую вакансию и избегал судебных разбирательств с пострадавшей девушкой. Ну или, как потом сказал его заместитель Константин, «верх взяла кобелиная натура».

– Здравствуйте, Андрей Владимирович. – Он вздрогнул от неожиданности, когда дверь со стороны пассажира открылась и салон сразу наполнился запахом легких духов с едва уловимым ароматом ванили. – Все в порядке?

– Да, – ответил он, оживляя двигатель. – Почему спросила?

– Вид у вас очень уж, – она запнулась точно забыла слово, а когда вспомнила, закончила: – напряженный.

– Я работаю, Маркина, некогда расслабляться. – Мужчина посмотрел в зеркало заднего вида и перестроился на соседнюю полосу. – Заказ новый поступил, которым ты, Маркина, займешься. Для этого я тебя вызвал. – Он протянул тонкую папку, в которую девушка тут же вцепилась как в лотерейный билет с выигрышной комбинацией.

– Слушаю.

– Вот чего ты такая колючая, а?

– В каком смысле?

– Общаешься, как автомат для выдачи шоколадок. Ты же, Маркина, человек, женщина в конце концов.

– Спасибо, что заметили. – Девушка усмехнулась, не отрываясь от чтения. – Я почти польщена.

– О чем и речь. Сука! – Он резко рванул руль в сторону, когда их подрезал какой-то лихач. – Не ты сука, Маркина, а та овца, что чуть в кювет нас не отправила.

Соболев чуть сбавил скорость. Девица, сидевшая рядом, сильно побледнела, губы ее заметно подрагивали. Неужели так сильно испугалась? Оказывается, железная леди Алиса Маркина тоже боится умереть. «Разумеется, боится», – подумал он и тут же принялся спорить с самим собой: «С чего я вообще решил возвести ее смелость в абсолют? Может, она мышей боится или спать без света». Обычная девчонка, строящая из себя снежную бабу в жаркий полдень. Тает, но до последнего делает вид, что все у нее хорошо. Папка, с выпавшими из нее листами, валялась у Алисы в ногах, но она не делала попыток ее поднять.

Соболев протянул руку к бардачку, краем глаза заметив, как девица стыдливо поджимает коленки, достал бутылку воды и, не глядя, предложил ей:

– Пей, Маркина! Говорят, при стрессе помогает.

– Я в порядке, – пробурчала она в ответ, однако бутылку взяла и даже крышку свинтила, но пить действительно не стала. Снова закрыла и бросила ее в открытый бардачок.

– А Филипп Филиппычу предложить? – Соболев вдруг развеселился и решил ее немного пораздражать.

– Что? Какому Филипп Филиппычу?

Ему не нужно было поворачивать голову в ее сторону, чтобы увидеть наморщенный лоб, сдвинутые к переносице брови и поджатые губки. Ее мимика не отличалась особым разнообразием: Маркина либо злилась, превращаясь в забавную сморщенную старушку, либо надолго задумывалась, закатив карие глаза к небу – этот образ Соболев прозвал в шутку «скорбящая вдова». Да, шутка так себе, но ему нравилась. Он поймал себя на мысли, что никогда не видел ее счастливой. Нет, она улыбалась, конечно, но это совсем не то. Алиса Маркина напоминала механического пупса: надави в нужном месте – улыбнется. Еще на ум пришла препарированная лягушка, которой воздействуют током на нервные окончания, заставляя дергаться мертвую лапу.

– Не читаете классиков? – Соболев постарался изобразить удивление, борясь с рвущимся наружу смехом. – «Собачье сердце», профессор Преображенский. Помните такого?

– Не люблю Булгакова, – отсекая дальнейшую возможность для шуток, припечатала молодая женщина, – слишком мрачно у него всё, как-то безнадежно.

И почему ему кажется, что она говорит вовсе не о литературе? «Мрачно и безнадежно» – двумя словами можно описать натуру этой замкнутой, отгородившейся от всех частоколом собственного высокомерия, напускного хладнокровия особы. К ней так просто не подберешься, нужен особый подход. Подход, к которому Соболев не привык. Слишком сложно и муторно. Да и зачем пробивать головой каменную стену, когда можно войти в распахнутую настежь калитку.

– Вот и правильно, я тоже не люблю. – Он решил ей подыграть. Психологи говорят: если хочешь найти общий язык с человеком, поищи общие с ним точки соприкосновения. А если не найдешь, придумай – это Соболев добавил уже от себя. С Алисой Игоревной таких точек у него не находилось, хоть тресни. За все полтора года, что та на него работала, Андрей Соболев не продвинулся в ее изучении ни на йоту. Маркина напоминала ему многослойную капусту, где под каждым слоем прячется загадка. Девушка стережет каждый из них, точно девственница перед входом в рай, где ее искушает сам дьявол. И он, черт побери, хотел раздеть ее до самой кочерыжки, не вкладывая в свое желание ни малейшего сексуального подтекста.

– Мы поворот проехали.

– А? Какой поворот? – Соболев уставился на дорогу, запоздало понимая, что слишком крепко задумался, действительно проехав нужный поворот. Ничего, так даже лучше. До следующей развязки еще пилить и пилить, у них будет время пообщаться. – Проехал и ладно. Доедем до развязки и вернемся, время есть. Скажи, Маркина, зачем ты волосы красишь?

– С чего вы взяли, что я их крашу? – От него не укрылись нотки удивления в голосе. Угадал, значит, хотя и бил наугад. Соболев видел ее блондинкой с голубыми либо же зелеными глазами, что не вносило бы диссонанса при сопоставлении внешнего облика и внутренних эманаций. Его не оставляло ощущение искусственности образа девушки, некой театральщины. Будто бы она примерила чужую – плохо скроенную личину, и сквозь грубые швы проступает теперь ее собственная внешность: голубые (или все же зеленые?) глаза, длинные светлые волосы ниже лопаток. Она словно вошла в кривое зеркало, поменявшись местами с отражением, откуда на нее смотрела брюнетка с удлиненным каре, алыми хищными губами и черными дугами бровей. Брови забирали на себя львиную долю внимания, не давая запомнить остальные черты.

– Просто подумал, что быть блондинкой тебе больше пошло бы.

– Не думаю. – Она снова ответила слишком резко и грубо. – Следите за дорогой, скоро развязка. И выключите радио, пожалуйста, не люблю эту песню.

– Какое радио, Маркина? Оно неделю как сломано, я не могу найти время доехать до сервиса. – В зеркале отразилось напуганное лицо девушки. Однако объяснений Андрей Соболев так и не дождался.

Оставшийся путь проделали молча.

– Я папку уронила, – наконец выдавила она, когда машина уже подъехала к шлагбауму бизнес-центра, где располагался офис компании Андрея Соболева. И такой у нее был жалкий вид, что сердце у железного босса болезненно сжалось. – Не успела дочитать.

– Нечего там читать, Маркина, – буркнул он в ответ, маскируя за агрессией жалость. – Завтра поедешь в эти Медвежьи Озера и разузнаешь обстановку. Через три дня жду с отчетом. Эй, Маркина, ты чего? Алиса, очнись! Да какого…

Алиса пришла в себя от легкого похлопывания по щекам и обеспокоенного голоса шефа. Голос требовал немедленно прийти в себя и прекратить балаган. Неужели она отключилась при нем? Как стыдно-то, господи!

– Прекратите меня бить. – Алиса вернулась на сиденье, с которого почти полностью сползла. Если бы в машине было чуть больше места, она и вовсе оказалась бы на полу.

– А ты прекрати обмороки изображать! Я уже собирался водой тебя поливать.

– Ничего я не изображаю. – Ей показалось очень обидным то, что он подозревает ее в симулировании, пусть даже не всерьез. – В машине душно, вот мне и стало плохо.

– Кондиционер всю дорогу исправно работал, – парировал мужчина. – Маркина, может, тебе больничный взять? Отдохнуть недельку.

– Мне работать нужно, никаких больничных.

– Вот и славно! – В голосе шефа слышалось явное облегчение. – Тем более дело прям под тебя. Желание клиента для нас, как известно, закон.

– Андрей Владимирович, я не могу. Скажите, что я заболела, уехала. Умерла! – Последнее слово она выкрикнула, напугав Соболева. Мужчина заметно вздрогнул и дернул узел галстука, будто тот превратился вдруг в удавку. – Пожалуйста.

Начальник развернулся к ней всем корпусом, нависая живой скалой. В его глазах цвета грозового неба сверкали молнии гнева.

– Послушай, Маркина, – к молниям прибавились раскаты грома, – я на многое закрываю глаза. Стараюсь не замечать странностей, связанных с тобой. Но если ты сейчас откажешься ехать, я найду другого специалиста, уговорю клиента, чего бы оно мне ни стоило, а на твое место уже к вечеру будет стоять очередь. Понимаешь, о чем я?

– Мне нужна работа, Андрей Владимирович, только…

– Давай без условий. – Он довольно грубо взял двумя пальцами ее подбородок, а его лицо приблизилось настолько, что Алиса почувствовала теплое дыхание у себя на щеке. – Либо ты едешь, куда тебя пошлют, либо начинай рассылать свое резюме по кадровым агентствам.

Алису буквально затрясло от предстоящей перспективы вновь оказаться в том месте, которое много лет назад отпустило ее из железного капкана, навсегда оставив на душе выжженное клеймо. Пусть прошлое пережевало и выплюнуло ее, девушке все же нравилось думать, будто всё теперь в ее руках и она вольна распоряжаться собственной жизнью на свое усмотрение, не оглядываясь назад, не спрашивая ни у кого позволения пойти в ту или иную сторону.

Она выбрала не ту тропинку, в какой-то момент думая, что заблудилась. Оказалось же, что ее тропинка просто сделала крюк и повернула обратно. Девушке ничего не оставалось, только кивнуть, соглашаясь.

– Хорошая Маркина, умница. – Соболев разве что по голове ее не погладил и не дал сахарок за послушание и правильное выполнение команды. – Координаты скину тебе на электронную почту. Командировочные к утру будут на карте. Не шикуй там особо, все же спонсорские деньги, мне за каждую копейку придется отчитаться.

Мужчина открыл приложение в телефоне, забил название населенного пункта, куда Алисе предстояло отправиться, и присвистнул от удивления:

– Боюсь, три дня тебе будет мало. Одна дорога займет не меньше суток: туда и обратно. Давай, знаешь что, бери Дмитрия и дуйте на его машине.

Молодая женщина покачала головой:

– Я поездом доберусь. На машине получится дольше.

– Ну как знаешь, – не стал спорить Соболев, – так даже дешевле выйдет. План прежний: доехала – отзвонилась, сделала все дела – отправила отчет на почту и едешь обратно. В случае форсмажора звони мне в любое время, не стесняйся. Если буду недоступен, Костю наберешь, моего заместителя. Есть у тебя его номер?

– Конечно. Я все сделаю.

Вечером Алиса выходила из офиса и увидела на ресепшен знакомую. Обрадовавшись, она подбежала к успевшей повернуться к ней спиной девушке и осторожно тронула за плечо, уже представляя, как та будет счастлива.

– Привет! – радостно начала Алиса и осеклась. – Простите, я ошиблась. Приняла вас за другого человека. Мне очень неудобно, еще раз прошу прощения.

– Ничего страшного, – светло улыбнулась та, – меня почему-то часто путают с кем-то.

Алиса смущенно улыбнулась, сдала пропуск и вышла из здания. У выхода она вновь столкнулась с незнакомкой, которая вежливо ей кивнула, не донеся зажженную зажигалку до зажатой в зубах сигареты; смущенно пожала плечами, видимо, имея в виду: «никак не могу бросить». Прикурить она не успела, в ее сумочке зазвонил телефон.

Девушка присела, поставив сумку на колено, и расстегнула молнию.

– Подержите, пожалуйста. – Алиса смотрела на протянутую зажигалку и пачку сигарет. – Вечно телефон куда-то проваливается и его приходится искать. Помните, раньше их носили на шнурках на шее? – Девушка подняла глаза на Алису, ожидая ответа. – Почему сейчас так не делают?

Она еще что-то говорила, роясь в сумочке, а Алиса стояла на проходе, зажав в одной руке зажигалку, в другой сигареты. По ее щекам текли слезы.

– Ну вот, не успела. – Девушка показала замолчавший телефон. – Эй, что с вами? Почему вы плачете?

Алиса нашла в себе силы только на покачивание головой. Вернула хозяйке ее вещи и, не чувствуя земли под ногами, направилась к автобусной остановке. Незнакомка растерянно смотрела ей вслед, пока у нее снова не зазвонил телефон, и она, забыв про Алису, прижала его к уху, начав разговор.

Слишком много событий для одного дня. Сначала записка, потом подрезавшая их с Соболевым машина. Песня по радио – та самая. Может, и не произошло ничего страшного, мелодия снискала популярность в свое время и ее до сих пор могли крутить на радиостанциях. Все это могло быть объяснимо и совсем просто, если бы начальник не сообщил о неработающем радио. Теперь вот еще рингтон в телефоне незнакомой особы, и снова та самая песня. Ей упорно хотят напомнить о прошлом. Либо она просто сходит с ума.

Она хорошо рассмотрела лицо водителя, подрезавшего их сегодня с Соболевым. Все происходило как в замедленном действии. Ошибиться Алиса не могла, она точно видела ее, ту, с кем дважды прощалась навсегда. И теперь, приняв за нее другую девушку, решила будто настоящая она каким-то образом разыскала Алису. Иначе как очутилась в городе за сотни километров от дома?

Алиса прислушалась к своим мыслям, силясь понять, что она чувствует. Оказалось – ничего. Добравшись до дома, Алиса обнаружила очередной «сюрприз». Между дверью и косяком торчал белый лист бумаги. Алиса настолько устала за прошедший безумный день, что почти не испугалась. Она была готова к чему угодно: угрозы, запугивания. И все же ноги предательски подкосились, когда, развернув сложенный лист, она прочитала:

Беспокоить Эльвиру Никитичну Алиса не решилась. Часы показывали десять вечера, старушка в такое время обычно спала. Да и вряд ли она что-то видела. Тот, кто подбросил записку, наверняка действует предельно осторожно.

Алиса принялась рассуждать. О ее поездке знали только Соболев и бухгалтерия, выписывающая командировочные. Искать злоумышленника на работе она не собиралась, уверенная в заведомом провале. Виктор позаботился о том, чтобы лишняя информация о ней и ее прошлом исчезла. Если бы он был жив, Алиса могла бы попросить у него защиты. Но он ушел, оставив ее, как сделали многие другие. Тогда кто? Она мысленно называла кандидата и тут же отодвигала его в сторону: «Умер, умер, умерла…»

Слов на букву «У» стало слишком много вокруг нее одной. Голова распухла от гудящих осиным роем мыслей, не помогла даже таблетка обезболивающего. Алиса легла на диван прямо в одежде; обхватила руками колени, притянув их к груди. Постаралась заснуть, но сон не шел.

Больше у молодой женщины не оставалось никаких иллюзий по поводу сложившейся ситуации. Если это чьи-то глупые шутки, то они зашли слишком далеко.

А что, если?.. – нет, Алиса не могла позволить мыслям о вернувшемся с того света покойнике хозяйничать в ее голове. В конце концов она уже взрослая и страшилки про приведения остались в прошлом. В ее личном прошлом, там, где громадина старой усадьбы ждет ее, гостеприимно распахнув двери-объятия, зорко наблюдает темными оконными глазницами.

Медвежьи Озера не пожелали ее отпускать, капкан снова захлопнулся. Слишком много вопросов осталось там без ответов. И Алиса обязана разобраться во всем, если хочет наладить свою жизнь, а не провести остаток дней в бегах. От себя убежать все равно не получится.

Она поборола желание написать прощальное письмо Соболеву и стерла набранный e-mail, хлопнув крышкой ноутбука. Девушка понимала, что никогда не вернется в этот город, и горько жалела, что так и не смогла стать обычной, нормальной, как все.