Глава 16
Как я молилась, когда следующим утром взбиралась по крутой лестнице и благословляла тот миг, когда лорд-директор объявил предпоследний день цикла свободным от занятий, трудно описать словами. После того, как Рэн накануне попытался вытащить мои жизненные силы и не смог изменить цвет тумана даже до спокойного красного, меня обуяла самая настоящая паника. Которая едва не превратилась в форменную истерику, когда поутру оказалось, что шарик снова почернел, и на этот раз амулет даже за два часа не сумел ничего с этим сделать.
Рэн тоже больше не мог помочь — его потребности полностью покрывались за счет Пламени, и он не нуждался в другой подпитке. Более того, у него, как и у лорда-директора, не было возможности набраться сил про запас. Сколько есть, то его, а сверху уже не лезло. И когда это выяснилось, то я испытала такой шок, какой не испытывала, наверное, никогда в жизни. А потом заметалась по комнате, лихорадочно сообоажая, что делать.
Творец! У меня есть всего один день… какие-то жалкие сутки перед тем, как арре Руок начнет новый цикл и случайно увидит мои переполненные резервы! Один день до провала. Всего один. И это — всего после двух недель затишья, когда меня не защищал от этого проклятия вечно голодный инкуб!
Но разве могла я подумать, что, избавившись от его опасного общества, в какой-то миг так сильно пожалею? Могла ли я думать, что скорость восполнения моих резервов окажется ТАК высока?
Амулет на груди был уже не просто тяжелым — он ощутимо тянул к земле. Словно камень на шее, с которым утопленницы в отчаянии прыгают в омут. Но если они могли скинуть это ярмо и отказаться от безумия, то мне некому было помочь. Совсем. Лорд-директор так и не вернулся — его кабинет все еще пустовал. Другой защиты, кроме амулета, он мне не дал, а попытка Рэна исправить положение ни к чему не привела.
У меня остался один-единственный шанс хоть как-то уберечься от разоблачения. И, стоя на промозглом ветру, я с содроганием думала о том, что для этого придется сделать.
Однажды лорд Эреной сказал, что у моих резервов сумасшедшая скорость отдачи. Чем быстрее и больше я отдаю, тем быстрее мерзну. Но при этом, как заверил Рэн, верна и обратная истина: чем сильнее человек замерзает… обычным образом, по-настоящему… тем меньше у него оставалось жизненных сил. Тоже — благодаря законам матушки-природы.
Верно ли это в моем случае, убедиться можно было лишь одним образом. И, торопливо сдирая с себя одежду, я отчаянно клацала зубами, очень надеясь, что метод окажется действенным. Не знаю, правда, куда и на что будут уходить мои силы, но хотелось бы верить, что природа сама возьмет, сколько нужно, и развеет это богатство во всех смыслах по ветру.
Сжав в кулаке артефакт, я разоблачилась до рубашки и, стремительно посинев, кинула на него умоляющий взгляд…
Работало. Как это ни странно, но оно работало! Потому что всего за несколько секунд пугающий черный цвет тумана заметно поблек, а через несколько томительно долгих минут и вовсе сменился сперва на коричневый, а после и просто красный.
— Спасибо тебе, Творец! — истово прошептала я, стоя посреди жуткой метели. — Спасибо! Вовек не забуду… если выживу, конечно…
На крепком морозе меня колотило так, что сохранять равновесие вскоре стало проблематично. Но туман не спешил радовать переменами — красный цвет упорно не желал меняться на розовый. И даже просто зеленый или синий его не устраивал. За все то время, что я в одной тонкой рубашке прыгала по крыше, пугая горы устрашающим стуков зубов, он только слегка побледнел, и то — крайне неохотно. Но лорд-директор как-то упомянул, что со мной такое вполне возможно. И что один и тот же цвет может сохранять одинаковую интенсивность очень долго. Даже если кто-то в этот момент будет пить меня дольше обычного.
Как я там не околела, наверное, одному Творцу известно. Меня проморозило почти насквозь, я уже ног не чувствовала, хотя сапоги снять не рискнула. Чтобы поменьше думать, я даже заставила себя войти в состояние внутреннего покоя, из которого вылетела еще накануне вечером, и это ненадолго позволило забыть о погоде. Однако вскоре и оно перестало помогать.
В какой-то момент яростный вой ветра превратился в настоящий звериный рык, и меня пошатнуло мощного рывка, заставив отступить почти к самому краю плозадки. Потом ледяные руки обхватили меня со всех сторон, обжигающий холод навалился с новой силой, на моих зажмуренных до боли веках выпал настоящий иней, а сама я вдруг ощутила, что стою в прочном коконе из невесть откуда-то взявшихся стен.
Одна из них прислонилась к моей груди — так близко, что задубевшая рубаха прижалась к самой коже. Сквозь мерзлую ткань я хорошо ощущала эту стену, больше похожую на крепость стальных пластин. Еще одна стена прижалась к спине… не целиком, а лишь вдоль позвоночника. Накрепко обхватив мой затылок и запустив каменные пальцы в мои отросшие волосы. Но самое плохое было то, что бешено рычащий вечер перестал биться только снаружи — теперь он рвался внутрь, сквозь намертво сомкнутые губы. Бился неистовым зверем, настойчиво стучался сквозь вьюгу и, стоило мне только вдохнуть, как он с неистовой жадностью устремился вперед.
Обжигающий холод стал настолько силен, что моих сил сохранять спокойствие уже не хватало. Жалобно застонав, я с усилием вырвалась из накатывающего оцепенения, разомкнула смерзшиеся веки, хотела было дернуться, чтобы посмотреть, что стало с артефактом… но с ужасом обнаружила, что тело мне больше не повинуется. И не может не то что сдвинуться с места, а даже просто пошевелиться. Потому что его властно обхватили чьи-то очень твердые руки, до боли сдавив в железных объятиях.
В самый первый миг я даже подумала, что брежу — ведь ЕГО не могло быть на этой крыше. Никак не могло… правда? Но бешено кружащая вьюга, неистово треплющая его белые волосы и таким же белым покрывалом укрывающая широкие плечи, говорила иное. Да и твердые губы, прижавшиеся к моим, были совсем как настоящие. Как жесткие пальцы, требовательно придерживающие мой затылок, и вторая рука, властно обхватившая меня со спины.
Он пил меня жадно, быстро, огромными торопливыми глотками, словно вырвавшийся из пустыни дикарь. Закрыв глаза и утробно урча, словно голодный зверь, он в клочья разрывал мои заледеневшие губы. Давил на затылок, заставляя прижиматься все теснее и теснее. Отчего я едва не задохнулась, когда он, почувствовав вялое сопротивление, сомкнул руки еще сильнее. И едва не умерла от отчаяния, когда ощутила, что с каждым мгновением из меня уходят не только силы, но и жизнь.
Собрать в кулак остатки воли оказалось намного сложнее, чем я думала. Но все же привитые за месяцы упорных занятий навыки не пропали даром. Потому что когда мои закоченевшие пальцы на мгновение прижались к груди убивающего меня мужчины, он, будто ощутив неладное, с раздраженным рыком все-таки дернулся. Инстинктивно подался назад. На одно-единственное мгновение. Но этого вполне хватило, чтобы слегка ожить, с трудом сформировать мысленный посыл и, коснувшись пылающего от переизбытка энергии амулета, беззвучно прошептать:
— Рэн… помоги…
Все остальное случилось мгновенно — лорд Эреной отшатнулся, распахнув глаза и впервые взглянув на меня осмысленно. Его белое, как снег, лицо жутковато исказилось. Из горла снова вырвался глухой рык, а скрючившиеся, будто когти, пальцы неохотно разжались, выпуская мою рубашку из рук. Впрочем, он все равно сделал это слишком поздно — проснувшийся, полный до краев амулет уже раскрылся, выпуская наружу разъяренного дракона. Который, с силой толкнув меня в грудь, без колебаний устремился навстречу давнему врагу.
Жаль только, я не увидела, как Рэн, торжествуя, расправляет свои могучие крылья. И не услышала, как от его победного рева содрогаются небеса. Но еще больше жаль, что именно в этот момент силы мои внезапно закончились. Одеревеневшее тело, которое больше некому было поддержать, начало медленно заваливаться навзничь. Низенькие перила, отделяющие меня от пропасти, как-то очень уж быстро приблизились. И я, не удержавшись на скользком краю, без вскрика упала вниз. В темноту. Где все так же злобно завывала вьюга и терпеливо дожидались далекие, острозубые, равнодушные ко всему скалы.
* * *
Раньше я думала, что падать — это больно.
Чепуха — это намного легче, чем тонуть. Нежные объятия темноты совсем не похожи на тугой водоворот волн, жадно утягивающий тебя на глубину. Да и пропасть — это все-таки не омут. А мягкие крылья темноты ничем не напоминают скользкие объятия бездны, стремящейся утащить тебя на дно.
Ты падаешь вниз, это правда. Но это не столько падение, сколько обычный, хоть и кратковременный полет. И, даже зная, что он скоро закончится, ты уже ни о чем не жалеешь. Потому что до последнего ощущаешь неимоверную легкость, слышишь тихое пение ветра и видишь крохотную белую точку, до размеров которой мгновенно сужается весь твой прежний мир…
Странно, что на этот раз точка почему-то не исчезает. Я давно лечу, а она не просто горит, но еще и разрастается, пылая все ярче и ярче. Ровным, каким-то необыкновенным серебристым светом, в котором чудятся то распластанные в стороны крылья, то раскинутые в объятиях руки, настойчиво пытающиеся до меня дотянуться.
Мне по-прежнему холодно, но к холоду я почти привыкла. Все тело немеет, но это в последний раз. Мне вовсе не хочется плакать, однако ветер упорно срывает с моих ресниц крохотные слезинки и, закружив хоровод из сверкающих капелек, ловко подбрасывает его наверх. К свету. Как можно выше и дальше. Туда, где все ярче светятся горы и все быстрее разгорается упавшая с неба звезда.
Я больше не боюсь, хоть мое время и заканчивается. Да и зачем бояться, когда все это так похоже на сон? Жаль только, что падаю я слишком быстро, и мне не суждено его досмотреть. Но так обычно и бывает, к сожалению, потому что все самое интересное начинается лишь тогда, когда действительно подходит к концу…
* * *
Когда я открыла глаза, мир словно кто-то перекроил заново: над головой простиралось бескрайнее темное небо, расцвеченное крохотными точками далеких звезд, куда-то исчезли горы, утихла завывавшая среди них свирепая недавняя вьюга, не слышался больше яростный свист ветра, а вместо него пришло блаженное ощущение тепла. Неги. И удивительное, волшебное, необъяснимое чувство защищенности, которого я никогда не испытывала прежде.
Какое-то время я просто лежала, с улыбкой глядя на усыпанные бриллиантами небеса, наслаждаясь этим новообретенным чувством и лениво размышляя о том, почему очнулась именно здесь. Потом сообразила, что нахожусь не в постели, что сомкнувшиеся вокруг меня белые стены ничем не напоминают стены корпуса целителей, а над моей головой действительно находится самое обычное, на редкость ясное небо, на котором горят такие же обычные, только очень уж яркие звезды.
Впрочем, стоило пошевелиться, как мир вокруг меня тоже пришел в движение. Необычайно высокие, поблескивающие серебристыми вкраплениями «стены» внезапно опустились, раздвинулись, стремительно раскрывшись гигантским цветком. Теплый, напоенный удивительной свежестью воздух, ворвавшись в уютное пространство между ними, заставил меня глубоко вздохнуть, всем существом вбирая знакомый с детства запах моря. А внезапно оказавшиеся напротив огромные зеленые глаза — неверяще ахнуть и, забыв обо всем, рвануться навстречу.
— Рэн!
«Ну здравствуй, мое непокорное Пламя, — с нежностью сказал серебристый дракон, баюкая меня в коконе из сложенных крыльев. — Если бы ты знала, как долго я этого ждал»…
С силой прижавшись к не самой крупной чешуйке на гигантской морде, я крепко зажмурилась и едва не шмыгнула носом, ощутив, как предательски защипало глаза.
— И ты тоже здравствуй… мой призрачный дракон… если бы ты знал, как я по тебе скучала!
Он в ответ негромко заурчал.
«Что же ты меня не дождалась, а? Зачем решила напугать? — прошептал, легонько потеревшись мордой. — Я так тебя ждал, так надеялся, так боролся»…
— Прости, — прерывисто вздохнув, я обняла его еще крепче и виновато уткнулась носом в твердую щеку. — Я не удержалась. Я… у меня просто не хватило сил.
«Все хорошо, маленькая, — жарко выдохнул дракон, едва не опалив мне спину. — Тебе больше не нужно бояться. Я рядом. Я тебя поймал».
Я, внутренне вздрогнув, невольно вспомнила, как падала в пропасть, а потом зажмурилась, отгоняя непрошенное видение, и чуть не помотала головой. Не хочу об этом вспоминать. Не хочу даже думать о том, что случилось. Ничего больше не хочу… потому что, кажется, уже обрела все, что хотела.
Какое-то время мы так и стояли, тесно обнявшись и боясь шевельнуться, чтобы не спугнуть внезапно возникшее чувство единения. Он негромко урчал, бережно обвив мои ноги кончиком длинного хвоста. Я старательно сдерживалась, чтобы не выронить упрямо набегающие слезы. Но затем Рэн, коротко рыкнув, внезапно подхватил меня кончиком крыла, завернул в оказавшуюся невероятно гибкой перепонку, взметнул на невероятную высоту и… крепко прижал к груди. К той самой ямке, где мерно бухало его огромное сердце и откуда шло такое знакомое, волшебное, ни с чем несравнимое тепло.
Прижавшись к гладкой чешуе, я непроизвольно замерла: она оказалась горячей, словно изнутри ее согревало неугасимое пламя. Нет, уже почти обжигающей, будто вместо обычного пламени там вспыхнул свирепый костер. Но к этому костру хотелось прикасаться. Его хотелось погладить, обнять, окунуться в него с головой и никогда больше не отпускать. Потому что это было мое, родное. Моя маленькая… хотя, наверное, нет, все-таки большая… частичка. Теплая, заботливая, надежная. Намного более сильная, чем я. И гораздо более мудрая. То, что каким-то образом стало моим потерянным домом. И то, чего мне, оказывается, так отчаянно не хватало всю прежнюю жизнь.
Не удержавшись, я все-таки протянула руку и с трепетом погладила серебристую чешую. Сердце в ответ бухнуло с удвоенной силой, а Рэн заурчал громче.
«Моя… — прошептал он, с необычайной осторожностью прижимая меня к груди. — Моя Хейли… никому тебя не отдам».
— И я тебя, — вдруг с неожиданной ясностью поняла я. — Потому что ты тоже мой… мой дракон! Мое Пламя!
Рэн прерывисто вздохнул и, отстранившись, посмотрел на меня долгим внимательным взглядом. А потом улыбнулся одними глазами и с гордостью подтвердил:
«Да».
И для меня, наконец, все стало просто и понятно. Мне больше не требовалось доказательств того, что я и Рэн — одно целое. И что горящее в наших душах Пламя — одно на двоих. Теперь я твердо знала — мы больше никогда не расстанемся. И в день, когда он исчезнет, меня тоже не станет.
— Хорошо, что ты меня поймал, — бесстрашно вытянув руку, я погладила приблизившуюся вплотную драконью морду. — Иначе я бы никогда не узнала, каково это — быть рядом с тем, кто составляет с тобой одно целое. И каково это — знать, что где-то есть вторая половинка твоей души.
Рэн только хмыкнул, после чего осторожно улегся, опустив крылья, вытянул шею и, прикрыв глаза, шумно выдохнул, заставив пригнуться к земле зеленые травинки.
Я, наконец, обратила внимание на окружающий мир и с любопытством огляделась: вокруг было поразительно красиво. Большая лужайка, сплошь покрытая густым зеленым ковром, опрокинутое над ней гигантским ковшом звездное небо, в котором то и дело пролетали светящиеся белые искорки. Высокая стена леса, вздымающая пушистые ветки на недосягаемую высоту. Крутой обрыв в нескольких сотнях шагов левее. За ним — пологий песчаный берег, тут и там расцвеченный горками аккуратно сложенных камней, и мягкие волны, размеренно накатывающиеся на него, оставляя после себя белую пену…
Немного в стороне от леса, прячась за пышной изгородью кустов, таинственно поблескивал пруд с отражающимися в воде звездами. Легкий ветерок то и дело гнал на его поверхности мелкую рябь, но она, скорее, умиротворяла и вызывала странное желание провести по воде рукой, собирая ладонью прохладные капли и с наслаждением омывая ими горящее лицо. Еще чуть дальше вздымалась необычной формы скала, чем-то похожая на гигантскую подкову. Начинаясь возле кромки леса и затем поднимаясь вдоль края обрыва, она окружала лужайку с трех сторон, а затем, изгибаясь, словно хвост дракона, опять опускалась к земле, образуя уютную ложбину, в которой вполне естественно смотрелся добротно поставленный сруб.
При взгляде на него сразу становилось понятно, что это необычное место — творение не только природы, но и человеческих рук. Но даже при оно не потеряло своей естественности, сохранило привкус первозданной красоты. И одним своим создавало непроходящее ощущение гармонии, умиротворения, от которого на душе воцарялся удивительный покой.
— Что это за картина? — зачарованно спросила я, как следует оглядевшись. — Я не помню ее в нашей Школе.
«Конечно, нет, — снисходительно отозвался Рэн и, почувствовав мое желание, опустил кончик крыла, чтобы я смогла съехать по нему вниз, как по ледяной горке. — Потому что это — вовсе не твоя Школа».
Оказавшись на земле, я тут же опустилась на колени и восторженно провела рукой по траве.
— А что тогда? Рэн, она совсем как настоящая!
«Она и есть настоящая, Хейли, — тихо сказал дракон, а когда я изумленно обернулась, еще тише добавил: — Здесь все настоящее. Даже я».
Я сперва едва не подумала, что он шутит, но потом откуда-то почувствовала — Рэн серьезен как никогда. Более того, в это момент он почему-то напрягся и даже встревожился, словно правда могла меня напугать. Чепуха… сейчас ничто и нигде не могло поколебать воцарившегося в моей душе покоя. И ничто не могло нарушить царящего там равновесия. Даже тот факт, что я каким-то чудом выжила после падения и то, что мой призрачный дракон, наконец-то, вернул себе тело.
Когда я подошла и задумчиво тронула нервно вонзившийся в землю коготь, Рэн выглядел так, будто ждал серьезной беды. Но я лишь провела ладонью по гладкой поверхности могучей лапы, рассеянно погладила ее, привыкая к новому ощущению, а потом подняла голову и, перехватив беспокойный взгляд дракона, мягко сказала:
— Это же просто замечательно.
«Это… очень ненадолго, — звенящим от непонятного напряжения голосом предупредил Рэн. — Самое большее к рассвету я снова стану прежним».
— Жаль, — печально улыбнулась я, положив на громадную лапу вторую ладонь. — Потому что ты прекрасен. Но даже если бы оказалось, что ждать твоего возрождения придется целую вечность, я бы все равно ждала. И верила. А если бы ты сказал, что это невозможно, я бы предпочла стать таким же призраком, как и ты.
Рэн на мгновение замер, а потом внезапно опустил голову.
«Я бы хотел пообещать тебе, что сумею… хотел бы сказать, что у нас еще будет возможность… но я не знаю, Хейли. Это тело — не более чем тень, случайно вызванная в полдень. А Пламя, что в нем горит… оно чужое. Я взял его взаймы».
— У кого? — едва не растерялась я, но потом поняла, что сморозила глупость, и улыбнулась. — Ну и что? Мне не жалко.
Рэн совсем сник.
«Если бы дело было только в этом…»
— Так что произошло? — наконец, решилась спросить я о главном. — Что с нами случилось, Рэн? Там, на площадке? Почему мы с тобой здесь, а не в Школе? И почему я не лежу под присмотром целителей?
«Потому что я допустил ошибку, Хейли, — тоскливо откликнулся дракон. — Огромную, чудовищную, просто невероятную ошибку. Я позволил себе просчитаться и вместо того, чтобы просто закончить бой, дал своему врагу… опасное преимущество».
Вот теперь напряглась и я.
— Что с лордом Эреноем?
«Ничего», — горестно вздохнул Рэн.
— Он… жив?
«Да что ж ему сделается? Конечно».
— Но я ведь… — мне вдруг стало холодно от мысли, ЧТО я пыталась сделать, а потом и страшно от понимания, что это не удалось. — Подожди! Я же его ударила! Прямо в сердце!
Рэн снова вздохнул.
«Ты слишком неопытна, чтобы с первого раза пробить его броню. И слишком слаба, чтобы рассчитывать на победу в таком поединке. Кай обучался у воинов Рогнар долгие десятилетия. И уж конечно, не забыл бы поставить защиту, которая и мне в свое время оказалась не по зубам».
Что?!
Я отступила на шаг и растерянно опустилась на землю.
— А разве… от «эрья» есть какая-то защита?
«Конечно. Иначе я не стал бы так долго выжидать».
Вот тебе и на. А лорд-директор об этом ни разу не упоминал. Наверное, поэтому он был так спокоен в тот день, когда я впервые почувствовала в себе силы. И поэтому так равнодушно отнесся к тому, что у меня впервые возникло обоснованное желание его убить.
— Чего же ты ждал? — неуловимо нахмурилась я, вспомнив подробности своего падения. — Разве ты не мог вмешаться раньше?
Рэн виновато вздохнул.
«Мог. Амулет при достижении определенного уровня заряда покинуть несложно. И у меня действительно была возможность сделать это раньше. До того, как ты поскользнулась и потеряла равновесие».
— Почему же этого не произошло, Рэн? — совсем нахмурилась я. — Почему ты позволил…?
«Голодный инкуб — очень сильный соперник, — тихо признался дракон. — Он всегда сосредоточен и в любое время готов к атаке. Его очень трудно застать врасплох».
Меня едва не передернуло.
— То есть ты ждал, когда он расслабится?!
«Голод для инкуба — словно дикий зверь, в любой момент готовый сорваться с привязи. Когда инкуб слаб, он непроизвольно начинает тянуть на себя силу. Из любого доступного источника. И медленно убивает находящихся рядом людей, день за днем вытягивает из них жизненные силы, даже если просто находятся рядом. Устоять от искушения невероятно трудно. Соблазн хотя бы пригубить чужой напиток чрезвычайно велик. И лишь немногим удается себя обуздать, чтобы достаточно долгое время обходиться без пищи и при этом никому не причинить вреда. Лорд Эреной как раз из числа таких умельцев: его самоконтроль воистину совершенен, его почти невозможно разрушить, поэтому уже несколько десятилетий Кай спокойно живет на Атолле, крайне редко прибегая к внешним источникам. Он не солгал тебе, когда упомянул, что уже год обходится без нормального донора… но не сказал, что это далеко не первый год в его долгой жизни. Как и то, что в последнее время его выдержка подверглась серьезному испытанию. И имя этому испытанию — ты».
Я промолчала, терпеливо дожидаясь объяснений.
«Жаль, я плохо понимал его раньше, иначе не допустил бы такой ошибки, — ровно продолжил дракон, старательно глядя куда-то в сторону. — Но гордыня сделала меня слепым, поэтому только сейчас я начинаю сознавать, какого демона мы с тобой разбудили. И каких трудов инкубу стоило его запереть, не позволяя тронуть ни учителей, ни учеников, ни случайных свидетелей. Правда, отказавшись от магии, Кай обратился к другим своим способностям. Развил их. Расширил. А они со временем заменили ему все, позволив полностью отказаться от внешних источников и надежно скрыть от всего мира свою ущербность».
— Ну и что? — наконец, пожала плечами я, пока не зная, как реагировать на такие новости. — Пускай даже у лорда Эреноя больше нет магии… по-моему, она ему и не нужна. Он весьма неплохо живет благодаря «эрья».
«Если тебе отрубить руки, ты тоже будешь жить. И, возможно, даже научишься рисовать ногами или начнешь делать вещи, которые другие ошибочно посчитают чудом. Но правильно ли это будет, Хейли? И так ли хорошо ты станешь себя ощущать, особенно если постоянно будешь помнить о том, каково это — быть полноценным?»
Я промолчала, неохотно признавая, что в чем-то Рэн все-таки прав.
«Когда ты появилась в Школе, Каю пришлось снова вспомнить, что такое голод, — обронил Рэн. — После многих лет воздержания, после упорной борьбы с самим собой… это все равно что открыть клетку с опасным зверем, которого долгое время не кормили. Если бы ты не подходила инкубу идеально, он вряд ли рискнул бы выпустить этого зверя на волю. Но искушение и оказалось слишком велико. Твоя способность к накоплению и такой же быстрой отдаче позволяла надеяться, что при должном контроле и рациональном использовании твоих сил хватит надолго. Вернее, что их хватит на ПОЛНОЕ восстановление магии Кая и дальнейшее поддержание ее на протяжении очень долгого времени. Кто бы от такого отказался? Да еще когда источник — вот он, под самым боком. Буквально на расстоянии вытянутой руки, а инкуб, к тому же, уже успел распробовать вкус даруемого им напитка…»
Я поморщилась.
— Иными словами, лорд Эреной просто не утерпел…
«Это было не спонтанное решение. Он просчитал все до мелочей, — возразил Рэн. — Это был взвешенный и продуманный шаг, который учитывал даже мое появление и те уступки, которые Кай для тебя сделал. Включая амулет».
— Он мог бы и не беспокоиться насчет защиты…
«Способность инкуба к самоконтролю — один из показателей его статуса. Чем лучше лорд себя контролирует, тем сильнее его воля. И, следовательно, тем выше его положение. В своем мире Кай считался весьма значимой фигурой. И, разумеется, заключая официальную сделку, он беспокоился не о нас с тобой — его, в первую очередь, заботила возможная потеря статуса. Это — вопрос самоуважения. Гордости, если хочешь. Поэтому он заранее принял меры предосторожности и сделал все, чтобы обезопасить себя от позора».
Я фыркнула.
— Насколько я понимаю, это не особенно помогло, и самоуважение он не далее как этим утром все-таки потерял… это ведь сегодня случилось?
«Да, времени прошло совсем немного, — подтвердил Рэн, покосившись на мою измятую рубашку. Куртки и шапки не было — вероятно, до сих пор валялись на площадке. Но и в рубашке холодно не было: погода оказалась в самый раз. — Я принес тебя сюда несколько часов назад. Ты потеряла сознание, оказавшись на грани истощения. А Кай…»
— Где он?
Рэн неожиданно отвел глаза.
«Какое-то время ты не сможешь его увидеть — вряд ли он быстро оправится».
— Что ты с ним сделал? — полюбопытствовала я, не испытывая особого сожаления о трудностях инкуба. — Ранил? Серьезно? Ему придется лечиться?
«Я — призрак, Хейли, — негромко напомнил дракон, и в его голосе вновь зазвучала тоска. — Я не материален. И мог ударить его только одним способом… в тот единственный миг, когда Кай, наконец, потерял над собой контроль».
Я поежилась от неожиданной догадки, а Рэн еще тоскливее подтвердил:
«Это был поединок разумов. Но у меня не хватило времени, чтобы довести его до конца».
— Почему? — замерла я, уже предчувствуя неладное, а дракон горестно застонал.
«Я мог его одолеть, Хейли… на этот раз действительно мог! Я почувствовал это! Увидел! У меня было достаточно сил! И я выждал ровно столько, чтобы наш с тобой враг перестал думать о чем-либо, кроме насыщения! Я дал ему время напиться досыта! Заставил забыть обо всем! А когда он на миг приоткрылся… я ведь почти его одолел! Почти добыл для нас свободу! Но ты… бедное мое, хрупкое Пламя… когда я понял, что ты умираешь, у меня не хватило мужества продолжать этот бой! Я не мог тебя потерять! Побоялся лишиться навеки, поэтому… был вынужден отступить. В тот самый миг, когда следовало нанести последний удар. Единственное, что я смог — вырвать у Кая если не победу, то хотя бы ничью. Сломить если не его волю, то хотя бы сопротивление. А потом оставил его в покое и рванул за тобой, успев подхватить над самыми скалами»…
Я протянула руку и ласково погладила теплые чешуйки на опечаленной морде.
— Как же ты обрел тело, мой хороший? Как ты смог меня поймать?
«Я забрал силы у Кая, — неохотно сознался Рэн, по-прежнему пряча глаза. — Он был слишком слаб, чтобы сопротивляться, а я очень спешил, поэтому взял все, до чего смог добраться. Но при этом забыл, что передо мной инкуб, который не умеет отдавать просто так. И не сразу понял, что, забрав его силу, я стал зависим от него еще больше».
— Что это значит? — тревожно застыла я, пытаясь поймать его убегающий взгляд. — Чем тебе это грозит, Рэн?
«Раньше я мог уйти в любое время, — тяжело вздохнул дракон. — Кай подпитывал меня, помогал продержаться, но и только — остальное я решал для себя сам и жил лишь потому, что ждал тебя. Он не мог меня заставить жить. И почти не мог контролировать. А теперь… его разум — как запутанный лабиринт, Хейли. Защита — и того хуже. Сложнейшая, расставленная специально для глупцов ловушка, откуда невозможно выбраться. И я влип в нее, как муха в паутину. Запутался. Забылся. И, вместо того, чтобы обрести свободу, чуть не потерял ее окончательно».
Я растерянно отступила на шаг.
— Рэн, я… не понимаю…
«Чтобы спасти тебя, мне пришлось создать новое тело, — дракон виновато опустил голову. — Это несложно, когда есть, ради чего стараться, вопрос заключается лишь в источнике энергии. Моей энергии, как ты понимаешь, на это не хватило бы. Твоя подошла бы идеально, но ты была слишком слаба, чтобы мне помочь. И еще долго не достигнешь того уровня, с которого мы могли бы попытаться объединить наше Пламя. Поэтому в тот момент единственным доступным источником для меня оказался Кай. А инкубы, как я уже сказал, не способны на полноценное донорство, поэтому я не сумел завершить процесс. И в результате мое тело осталось неполноценным. Незаконченным. И теперь для того, чтобы оно могло нормально существовать, постоянно будет требоваться подпитка… от того же источника, который помог его создать. А я не уверен, что твой наставник пойдет на такие жертвы. Но если даже и пойдет, я все равно не смогу возродиться дольше, чем на несколько часов — такова цена за мою ошибку».
— А разве мое Пламя для тебя недостаточно сильно? — беспокойно уточнила я. — И неужели нельзя найти замену источнику?
«К сожалению, тело у дракона может быть только одно, — мертвым голосом отозвался Рэн. — И источник для него не поменяешь. Я бы, может, согласился умереть во второй раз, чтобы попробовать создать тело заново, но мой дух теперь привязан не только к амулету, но и к самому Каю. К его силе. И к его разуму. А инкуб не упустит такую возможность на меня повлиять и никогда не даст мне свободы. Но, что самое страшное, пока мы боролись, я касался его разума… видел его память… мысли… ощущал все, что он чувствует. И это заставило меня начать его… понимать. Что в нашем с тобой случае совершенно неприемлемо».
Я нервным жестом прикусила губу.
— Сколько у тебя осталось времени?
«До утра. Потом Кай придет в себя, и я должен буду исчезнуть».
— Куда?
«Вернусь в амулет, как раньше, — невесело усмехнулся дракон. — И буду по-прежнему видеть тебя лишь с картины».
Я ласково погладила прижавшуюся ко мне серебристую щеку.
— Мы найдем выход, Рэн… я попробую что-нибудь придумать или просто поговорю с лордом Эреноем. В конце концов заключим с ним новую сделку и добьемся для тебя свободы. Если он так во мне заинтересован, то должен пойти на уступки.
«Вряд ли у тебя получится, — тяжело вздохнул дракон. — Но все равно спасибо. В каком смысле я все же добился своего — быть живым хотя бы пару часов в день все же лучше, чем оставаться призраком. Когда-то я вообще не думал, что смогу по-настоящему коснуться истинного Пламени. Но мне невыносима мысль, что сегодня я мог получить неизмеримо больше. И жутко сознавать, что это только моя вина… Наверное, тебе пора возвращаться в Школу, Хейли — темнеет. И скоро активируется твой браслет»…
Я протестующе помотала головой.
— Не хочу никуда возвращаться. Да и как я отсюда уйду? Я же не дракон.
Рэн только фыркнул.
«В доме есть работающий ТУС, настроенный на Школу. Кай специально оставил его открытым».
— Он что… был здесь?! — непроизвольно вздрогнула я.
«Не то чтобы… но это его дом. И его остров. Маленький клочок суши посреди Теплого моря».
— Лорда Эреноя?! — я растерянно огляделась вокруг. — Все это?! А мы-то здесь как оказались?!
«Это он привел меня сюда. И, несмотря ни на что, здесь очень хорошее место. Но, что самое главное, тут постоянно держится повышенный уровень магического фона. Не столь высокий, как на Круоле, конечно, но все же больше, чем на Атолле в целом. Для истощенных доноров и уставших драконов — самое то».
И вот тогда я окончательно растерялась.
— А… к-как же… и вообще… Как я теперь обратно-то вернусь?! Лорд-директор, он, наверное… злится?
«О, нет, — с неожиданным злорадством отозвался Рэн и как-то по-особенному встрепенулся. — У него сейчас гораздо более серьезные проблемы, чем злость на тебя или сожаление о своем поступке».
— Ему плохо? — предположила я, а дракон мстительно прищурился.
«Еще как. Но тебе это ничем не грозит. Потому что, хоть наши разумы и оказались связаны, у этой связи есть и обратная сторона — я теперь тоже могу на него повлиять. И при желании доставить немалые неприятности. Поэтому, если он снова не сдержится или хоть как-то тебя обидит…»
В глазах Рэна полыхнуло мрачное пламя угрозы.
«Я испорчу ему жизнь так, что он взвоет. И никакой самоконтроль тут уже не поможет. Так что иди в Школу, Хейли. И ни о чем не беспокойся — я за тобой присмотрю».
Однако я не сдвинулась с места, потому что оставлять Рэна отчаянно не хотела. Вот только дракон не собирался больше ничего пояснять — отстранившись, он приподнялся и кончиком крыла требовательно подтолкнул меня к дому. После чего отступил подальше от скалы, распахнул крылья и, мощно оттолкнувшись задними лапами, стремительно взлетел. Огромный, свободный и настолько прекрасный, что у меня поневоле навернулись слезы на глаза.
«Ступай, Хейли, — мягко повторил дракон, сделав круг над зеленым островом. — Я приду сразу за тобой».
И вот тогда я поверила, что он никуда не пропадет. А поверив, поспешно вытерла лицо и, через силу улыбнувшись, послушно вошла в чужой дом. Просто потому, что ничего иного не оставалось.
